Штрафбат в космосе. С Великой Отечественной – на Звездные войны

Прошлое, 1944 год

Колонна студебекеров не задержалась и прибыла точно к семи утра. Батальон уже стоял у дороги в полном боевом снаряжении. Крупенников скомандовал, и солдаты сноровисто погрузились в грузовики; сам комбат вместе с особистом и начштаба уселся в штабной «Виллис» с открытым верхом. Вопреки ожиданиям Крупенникова, никакой охраны для штрафников предусмотрено не было. Особист понял его мысли и усмехнулся, запрыгивая в джип с легкостью, плохо сочетавшейся с грузным телом:

– А зачем охрана? Из штрафбата не бегают. Ну, куда ты без документов и знаков различия из прифронтовой полосы денешься? Первый патруль сцапает.

– А если лесами? – спросил комбат.

– И дальше что? Всю жизнь прятаться? За побег из штрафного батальона наказание одно – расстрел. Да и свои не дадут сбежать.

– Почему не дадут? – полуобернулся майор к особисту.

– А это уже моя новация. Подразделение, в котором случается ЧП, ставится на самый опасный участок. Если в атаку, то первыми, на пулеметы или под танки…

– Своеобразная децимация…

Лаптев индифферентно разглядывал лес, мимо которого проезжали, старательно делая вид, что разговор его нисколечко не интересует.

– Майор, а тебе не кажется, что командир батальона должен в бою решать, какое подразделение и где будет драться? – Крупенников впервые назвал особиста на «ты». А чего, собственно, бояться? В одном чине ходят…

– Майор, ты того, не залупайся, – негромко сказал, нагнувшись к комбату, Харченко. – Задачи у нас разные, но выполнять мы их должны сообща.

– Задача у нас одинаковая. Выиграть войну с наибольшим эффектом и с наименьшими потерями, майор.

– Ничего ты, Крупенников, так и не понял! – раздраженно отмахнулся особист, откидываясь на спинку сиденья. И замолчал – то ли оттого, что не хотел дальше продолжать разговор, то ли дорога пошла ухабистая. «Виллис» трясло так, что пассажиры подпрыгивали на креслах, ежесекундно хватаясь за поручни и борта кузова. Была б над головой твердая крыша – шишек бы набили о-го-го сколько…

В конце концов, Крупенников не выдержал и рявкнул на водителя:

– Да поосторожнее ты! Не картошку везешь!

Тот втянул голову в плечи и постарался ехать аккуратнее, однако помогло это не шибко – дорога была в хлам разбита танками, саушками и арттягачами еще во время наступления. Проселок дорожники ремонтировать не собирались – людей не хватало даже на ремонт главных дорог. Тряска стала меньше лишь тогда, когда колонна свернула на укатанную лесную дорогу. Правда, пыли меньше не стало. Зато тенечек… Хорошо!

Кое-как устроившись на трясучем сиденье, Крупенников погрузился в размышления над заданием фронта. Батальону предстояло ночью сменить гвардейскую пехоту и за час до рассвета ударить без артподготовки по позициям немцев. По данным разведки, у немцев было три линии траншей, и батальону необходимо было пробить все три и закрепиться. Лишь после этого в прорыв должны были пойти танки с десантом. Затем батальону ставилась задача идти вслед за танками, добивая уцелевших фрицев и зачищая захваченные позиции. Хорошо, что перед ними стояли не эсэсовцы, а пехота третьего формирования, фактически – необученные призывники. Причина была, в общем, понятна: немцы спешно пытались заткнуть огромную дыру, образовавшуюся после гибели в белорусских болотах группы армий «Центр». Затыкали всем, что попадется, – полевыми дивизиями люфтваффе, девятисотыми штрафдивизиями, пятисотыми штрафбатальонами, тыловиками и зенитчиками, спешно перебрасываемыми даже из Франции. Но стальные клинья советских танковых армий рвали любую оборону фрицев, и на острие одного из таких ударов оказался штрафной батальон майора Крупенникова. Комбату вдруг вспомнилось старинное слово – «Чекан». Откуда оно взялось?

Внезапно сердце майора забилось часто-часто, потом вдруг замерло, пропустив такт, потом снова застучало по клетке из ребер. Быстро-быстро так застучало. Мир неожиданно замер, застыл на долю секунды. Замер водитель «Виллиса», закусив нижнюю губу, замерли листья на деревьях, замерла пыль в воздухе, замер, словно внезапно загустев, сам воздух. Затем краски исчезли, и все стало черно-белым. Странное чувство нереальности происходящего на мгновение охватило майора, но через секунду все прошло. Вернулись краски, звуки, запахи, ровно забилось сердце. Майор даже не успел испугаться.

Осталась лишь некая необъяснимая нереальность происходящего, и Крупенникову вдруг подумалось, что это не он. Как будто бы он настоящий глядит на себя со стороны, словно смотрит про себя кино или читает книгу. Причем фильм еще снимается, а книга еще пишется. Прямо здесь снимается и прямо здесь пишется.

Эти странные и даже откровенно-пугающие мысли были прерваны внезапным и вполне реальным разрывом. Впередиидущий студебекер внезапно вспух огненным шаром и опрокинулся набок, разлетаясь по обочинам пылающими обломками кузова и кабины.

Водитель «Виллиса» резко ударил по тормозам, и Крупенников вмазался носом в лобовое стекло. После чего немедленно выпрыгнул из машины.

– Немцы! Немцы! – бойцы штрафбата стали выпрыгивать из грузовиков, беспорядочно паля в окружающий дорогу лес.

В ответ из леса ударил еще один орудийный выстрел. И вспыхнул рвущимся бензиновым пламенем, развернувшись поперек дороги, еще один грузовик.

– Танки! – заорал пробегающий мимо Крупенникова боец. И впрямь из кустов, с хрустом сминая подлесок бронированным лбом и облепленными глиной узкими гусеницами, высунулся угловатый корпус «четверки». Похоже, всего одной… твари бронированной. Длинный хищный ствол семидесятипятимиллиметровой пушки, увенчанный ажурным грибом пламегасителя, уже выцеливал новую цель – всех делов-то панцерманам чуток башню довернуть – и ага…

– Пэтээрщики! Пэтээрщики! Валите эту суку! – стирая кровь, стекающую из разбитого носа, закричал Крупенников.

Но «эта сука», разумеется, оказалась плотно прикрыта пехотой.

И в лоб атакующим штрафникам ударили два пулемета «МГ» и винтовки…

Интерлюдия

– Идут, скоты… Как у себя дома. Идут и не боятся, – тихо ругался старший сержант НКВД Харченко, наблюдая, как немецкие грузовики, танки и полугусеничные бронетранспортеры вздымали июльскую пыль белорусских дорог.

– Надоело, блин, прятаться! – ответил ему боец Горох. – Давайте ударим, тащ старший сержант. Ведь от самой заставы отступаем. Ну, сколько ж можно?

– А чем ударим? Две винтовки, пистолет и граната.

– Вы как хотите, товарищ старший сержант, а я гранату сейчас попользую.

– Сидеть, Горох! Я что, один документы тащить буду?

– Документы, документы… Да кому они на хер нужны, те документы, когда немцы – вот они.

– Слышь, боец… Всему свое время. Дойдем до наших, будем и с немцами драться. А сейчас у нас приказ начальника заставы доставить документы.

– Вот и доставляйте, тащ старший сержант.

И боец погранвойск НКВД Горох пополз навстречу немцам.

А старший сержант тех же погранвойск того же НКВД Андрей Харченко лежал и, не дыша, смотрел. Смотрел, как его боец ужом скользнул в придорожных кустах. Смотрел, как он достал гранату, сдвинул предохранитель и приподнялся для броска на одно колено. Смотрел, как взорвался тупорылый серо-зеленый немецкий грузовик и как попрыгали оттуда объятые пламенем фрицы.

А потом он выдохнул сквозь плотно сжатые зубы и побежал в глубь леса, придерживая мешок с документами и знаменем заставы. Бежал, глотая слезы; бежал и не видел, как рядового Гороха расстреляли в упор из карабинов, а потом добавили для верности прикладом.

Кровавый июль сорок первого…

Майор Харченко стрелял из своего «нагана», встав на колено и не обращая внимания на осколки. Проклятый немецкий Pz-IV Ausf. H лениво ворочался в изломанных кустах и плевался фугасными снарядами по распластавшемуся вдоль дороги батальону. Очень так прицельно, к сожалению, плевался… Противотанковые пули только звонко цвиркали по толстокожей лобовой броне, покрытой остатками немагнитного циммерита, или теряли силу, прошивая жестяные фальшборта башни и отскакивая от основной брони. Тем временем Крупенников, вытирая кровь с лица, поднимал во фланговый обход роты Свинцова и Зайца.

Когда они, наконец, отжали фрицев, проклятый панцер дернулся было следом, но не успел. Кто-то из солдат ловко метнул противотанковую гранату под гусеницу, разорвав ее аж в двух местах. Обездвиженная «четверка» успела еще раз неприцельно рявкнуть орудием, но штрафбатовцы уже бросили ей под брюхо новую гранату. А после двое бойцов вскарабкались на кружащуюся на месте обреченную бронемашину, приоткрыли люк командирской башенки и забросили внутрь одну за другой пару «лимонок». И со всей возможной скоростью сиганули прочь. Внутри гулко бухнуло, затем рвануло еще раз, уже куда сильнее. Выбитые ударной волной крышки люков, кувыркаясь и сбивая с деревьев ветки и листья, отбросило далеко в стороны, а сорванная с погона башня медленно, будто нехотя, сползла куда-то вбок. И натворившая столько бед тварь замерла, воняя на весь лес смрадной гарью синтетического бензина и сладковатым запахом горелого человеческого мяса…

Скоротечный бой закончился.

– Вот прендегасты! – коротко и зло выругался Лаптев. – И откуда они тут взялись?

– Окруженцы, – хрипло ответил ему Харченко, перезаряжая барабан своего «нагана». Руки у него мелко тряслись, как всегда после боя. Особист этого стеснялся, хотя и знал, что это не от трусости. – Мы когда-то так же тут…

– Здесь начинал, майор? – спрыгнул в кювет комбат.

– Немного южнее. Ранен?

– Нос разбил. Он и так у меня ломаный, да тут еще в стекло вмазался, когда водитель тормознул. Кстати, где он?

– Хер его знает. Где-то тут, наверное, – тяжело дыша, ответил Лаптев.

– Командиры рот! Доложить о потерях, – гундосо крикнул Крупенников, поднявшись во весь рост. И добавил, покачав головой: – Ты смотри, что натворила, тварь. Три грузовика в хлам.

В белорусское небо поднимались четыре столба черного вонючего дыма.

А немецких трупов оказалось всего семь, если не считать тех, кто догорал, размазанный по стенам боевого отделения, в танке. И один раненый. Штрафники не любили брать пленных. Не любили, но иногда приходилось.

Экспресс-допрос провел особист. Выяснилось, что фрицев было двадцать человек, действительно окруженцы. У танка кончалось топливо и боеприпасы. Вот и решили атаковать русских из засады. Смертники, блин.

Немца наскоро перевязали и сунули в один из уцелевших грузовиков, строго-настрого приказав бойцам-переменникам довезти пленного живым и слегка здоровым до передовой.

А вот после этого начались настоящие проблемы. Или даже так – ПРОБЛЕМЫ. Когда грузовики догорели и их сбросили с дороги, командиры рот долго копались в воняющих горелой резиной остатках студебекеров. Потом они медленно пошли к «Виллису». Лица у офицеров были, мягко говоря, озадаченными.

– Что так долго копались? – раздраженно рявкнул комбат.

– Товарищ майор… – начал Заяц. В этот момент он отчего-то перестал напоминать волка, став похожим именно на зайца. Беляка. Ибо лицо его было белым как мел.

– Что мнетесь, как барышня после променада? Докладывайте, старший лейтенант! Что у вас с потерями? – подключился к разговору Харченко, тоже почуяв недоброе.

– Так это… нету потерь…

– В каком смысле нет? – поднял голову приготовивший акты Лаптев.

– У меня пропали первый и четвертый взвод, – уставился на свои сапоги Заяц.

– Что значит пропали? Как так пропали? Старлей, ты соображаешь, что говоришь? – крикнул на Зайца Харченко.

– Соображаю, товарищ майор. В сгоревших машинах нет трупов солдат. И оружия нет. Ничего нет. Вообще. Как будто испарились.

– Заяц, ты пьян, что ли? – не выдержал Крупенников.

– Идите и посмотрите сами, – внезапно обиделся старлей.

– Посмотрим, не переживай. А у тебя, Петровский? Тоже потерь нет?

– Так точно, товарищ майор, нет, – убитым голосом ответил командир первой роты. – Только пропавшие без вести.

– А ну пойдем, посмотрим! – сорвался с места Харченко. За ним скорым шагом двинулись Крупенников с Лаптевым. Хотя обоим очень хотелось побежать, но командирам в армии суетиться не положено.

Они долго копались в остатках догоревшего переднего грузовика, но ровным счетом ничего не обнаружили – ни обгоревших трупов, ни личного оружия, ни даже звездочек с пилоток. И в двух других – то же самое.

– Шестьдесят два штрафника пропали без вести, – убито подытожил капитан Лаптев.

– Плюс двое моих, – буркнул подошедший Свинцов.

– Тоже из грузовика сбежали? – мрачно спросил Харченко.

– Нет. Тут совсем странное что-то. Они бежали в атаку, как все. А потом пропали.

– Что тут странного? Рванули в лес и всё! – зло сказал Крупенников.

– Нет. Их бы заметили. Они именно бежали, а потом исчезли. Вообще. Как будто их и не было вовсе.

– Они что у тебя, привидения? Как исчезли? Ты можешь объяснить?

– Никак нет, товарищ майор, не могу, – мрачно покачал головой Свинцов.

– Подожди, товарищ майор, – остановил красного от гнева особиста комбат. – Ты машину, которая впереди шла, помнишь?

– Помню, Крупенников. Вот она, – кивком показал на обгорелый остов начальник особого отдела.

– Полог был откинут, и было видно бойцов, сидящих в кузове. Так?

– Ну? И к чему это ты?

– А к тому, что из машины, в которую ударил первый снаряд, никто не выскочил.

– Твою мать… – Харченко схватился за голову. – А ведь точно… Меня контузило, что ли?

– Да нас всех в таком случае, похоже, контузило, товарищ майор. Кстати, водители тоже пропали.

– Может быть, немцы какое новое оружие применили? – подал голос Заяц.

– Следаки из военной прокуратуры и СМЕРШа разберутся, – ответил ему Крупенников.

– А пока они разбираются, гражданин майор, мы с вами будем исполнять обязанности переменного состава батальона вместо пропавших штрафников. А на наши места поставят уже других, – Харченко прикусил нижнюю губу, став похожим на озлобленного бульдога. Вместо ответа Крупенников шмыгнул разбитым носом и крикнул:

– По машинам!

Колонна двинулась лишь через пять минут, поскольку оказалось, что вместе с водилами трех грузовиков пропал еще и шофер командирского «Виллиса». За баранку пришлось сесть самому комбату. Зато трясти стало меньше. Крупенников оказался осторожным шофером. Он аккуратно объезжал ямы и воронки и никуда не спешил. Потому как думал о том, что случилось. Впрочем, Харченко и Лаптев, похоже, думали о том же самом, потому за весь остаток дороги никто не проронил ни слова. А вот когда добрались до места, начались чудеса. Харченко убежал докладываться своему начальству, Крупенников – своему. Причем каждый в ожидании того, что вернется в батальон уже в качестве штрафника…

– Майор Крупенников в ваше распоряжение прибыл, товарищ генерал-майор!

– Один? – проворчал пухлый лысый генерал, внимательно разглядывавший огромную карту, раскинутую на столе.

– Никак нет! Вместе с вверенным мне отдельным штрафным батальоном.

– Это хорошо… хорошо, – задумчиво кивнул командир дивизии. – Как добрались? Без приключений?

– Увы, – вздохнул майор Крупенников. – В лесу напоролись на немецкий танк и взвод пехоты. Немцы уничтожены, наши потери… – и тут комбат замялся, мысленно прощаясь с новенькими погонами.

– Какие потери? Что молчишь, как девка после греха?

– Шестьдесят четыре бойца переменного состава, трое офицеров – командиров взводов и четверо водителей из автобата пропали без вести! – выпалил на одном дыхании майор, пытаясь не зажмуриться. – Итого семьдесят один…

– Это как? – удивился комдив. – Что значит – пропали без вести? Поясните, майор!

– Танк успел расстрелять три грузовика, практически в упор. После боя оказалось, что в сгоревших машинах нет тел. Оружие также не обнаружено.

– Сбежали?! – ахнул комдив. – Ты, майор, как там тебя…

– Крупенников.

– Ты, Крупенников, хоть понимаешь, что это значит? У тебя чуть не полбатальона дезертировало! Да ты сейчас сам под трибунал пойдешь!

– Одна машина шла перед моим «Виллисом». Я ее прекрасно видел. Оттуда по дороге никто не выпрыгивал. И я лично видел людей, сидевших у заднего борта за секунду до взрыва.

– Час от часу не легче, – генерал нервно заходил вдоль стола, тяжело грохоча сапогами. – У немцев что, уже сверхоружие появилось, которое людей испаряет вместе с оружием?

– Выстрел был произведен в упор, с расстояния примерно в сорок пять – пятьдесят метров, может быть, сила взрыва оказалась так велика…

– Что исчезло все, кроме автомобильного железа? – язвительно посмотрел на майора комдив. – Я, Крупенников, еще с Финской войны воюю, разное повидал, но таких баек еще не слышал.

– Товарищ генерал-майор…

– Я знаю, кто я такой! – заорал на комбата комдив.

Крупенников же, не обращая внимания на командирский гнев, продолжил:

– Пошлите прокурорских на место происшествия, пусть они сами все осмотрят! Я не вру, честное офицерское. Мои слова могут подтвердить все командиры рот и взводов, а также начальник особого отдела майор Харченко.

– Харченко-хуярченко… Не учи ученого. Следствие разберется.

– Так точно, товарищ генерал-майор!

– Ну, раз точно, иди к карте. Смотри. Вот здесь ваш батальон утром пойдет в атаку. Перед нами стоит полевая дивизия люфтваффе, а вот за ними – сборная группа «Кампф», ее собрали из выбравшихся из котла эсэсовцев. Ваша задача прорвать оборону, выбить сброд из траншей и сдержать удар эсэсманов. Можно даже будет отступить, чтобы «Кампф» завяз на ваших позициях. Продержаться нужно около суток, затем танки и пехота ударят по флангам немцев, и мы получим маленький котел. Если ты со своими оставшимися четырьмя сотнями штрафников не подведешь, конечно. В чем я теперь уже не уверен. Пропаданцы, понимаешь…

– Не подведу, товарищ генерал-майор… – угрюмо буркнул Крупенников, не пряча взгляда. – Я ж не виноват, что у меня люди пропадают… бесследно, блин.

Генерал-майор раздраженно дернул щекой:

– А ты не пьян ли часом, а, комбат?

– Еще нет, – не подумав, ляпнул Крупенников. – Ой! То есть никак нет.

– А может, тебя того, контузило? Или закемарил в машине, сон приснился? Вот и не заметил, как твои подшефные в лес сдернули? Что молчишь-то?

Говорить Крупенникову и вправду нечего было.

– Знаешь что, майор? Заходи-ка через час. Оклемаешься немного, поспишь, отдохнешь, протрезвеешь, может, таблетку какую примешь. А там и поговорим.

– Ну, я не пил, товарищ генерал-майор! Дыхнуть могу!

– Да я тоже могу… дыхнуть, – командир дивизии шумно отхлебнул из стакана что-то темно-коричневое. Потом, не морщась, поставил посудину, достал из-под стола бутылку коньяка и доплеснул до нормы, известной ему одному.

– Чай лучше пей, майор. Адмиральский. В моем случае генеральский. Иди. Жду через час. Вместе со своими штабными.

Странное чувство нереальности, начавшееся еще там, на лесной дороге, так и не покинуло Крупенникова. Более того, оно еще и, пожалуй, усилилось…

Следаки из прокуратуры вернулись лишь к вечеру и всё подтвердили. Бой был. Сгоревший танк, полностью уничтоженный в результате детонации остатка боекомплекта, семь немецких, начинающих уже подванивать, трупов, остатки трех студебекеров – и все. Больше ничего, никаких следов. К этому моменту Крупенников уже отзвонился в штаб фронта, доложился о прибытии.

– Что танк завалили, это хорошо, – сказал на вечернем совещании командир дивизии. – Как, кстати, сумели?

– А чего там уметь? Пехоту прикрытия частично положили, частично оттеснили в лес, зашли с флангов, гранатами закидали, делов-то! – пожал плечами Крупенников. А Харченко и Лаптев переглянулись.

– Да… Растет молодежь. Мы вот в сорок первом, помнится, и от «двоек» с «единичками» бегали по неопытности. А что тех танков? Ползут себе по полю, а ростом чуть выше меня, соплей перебить можно. А мы от них ох как бегали. Зато сейчас на средние танки, вон, в атаку без пушек бегаем. И без потерь…

Крупенников мысленно почесал затылок.

– Да и хрен с ним, с панцером этим, – продолжил комдив. – Давайте, товарищи офицеры, к делу. Начальник штаба! Докладывай.

И генерал-майор отхлебнул своего генеральского чая.