Шумеры. Забытый мир

О религии шумеров современной науке известно очень много и вместе с тем очень мало. Мы знаем имена десятков и сотен богов, прочитали множество мифов, повествующих о них, об их происхождении, взаимоотношениях, деяниях и «круге обязанностей», но само существо религии шумеров, ее истоки и философская основа остаются до сих пор предметом изучения и споров. Ученые сетуют на то, что шумерские жрецы и богословы оставили после себя лишь списки богов, мифы и молитвы, а не создали четкой системы, которая помогла бы понять основные положения религии шумеров и ее философские предпосылки. Эта задача требует кропотливой работы с различными текстами, надписями и литературными произведениями. Дополнительные трудности вызывает то обстоятельство, что до нас дошли лишь немногочисленные оригиналы III тысячелетия до н. э., сохранившиеся в том виде, в каком их составили авторы. Большинство же мифов и молитв были переписаны жрецами уже после падения Шумера, когда основные положения шумерской религии были приняты, усвоены и соответствующим образом изменены нешумерскими народами, населявшими Месопотамию с давних времен или прибывшими сюда в конце III тысячелетия до н. э. Сам факт, что шумерские верования, религиозные обычаи и богов восприняли другие народы и что эти народы пользовались шумерским языком как сакральным, является бесспорным свидетельством совершенства и убедительности теологических доктрин, созданных на протяжении тысячелетия жрецами Эреду и Урука, Ниппура и Ура, Киша и Лагаша. Перед учеными стоит задача, требующая огромного труда и напряжения, – освободить первоначальные верования шумеров от более поздних наслоений, выделить в разработанной и законченной, сложившейся на протяжении многих столетий системе космологических и теологических взглядов основные положения религии древнейшей эпохи.

Для понимания образа жизни и истории шумеров необходимо изучение их верований и обычаев конца III тысячелетия. Не менее важно и проникновение в тайну верований шумеров, относящихся к началу шумерской эпохи, так как религиозные представления, в особенности у первобытных народов, дают полную картину повседневных забот, тревог и чаяний человека, иными словами, представления о небожителях с поразительной точностью отображают все, что происходит на земле.

Известно, что шумерские жрецы, которые занимались не только теологией, но и точными науками, медициной, сельским хозяйством, административным управлением и, кроме того, вели наблюдения за небом и небесными светилами, разработали систему взглядов о происхождении вселенной и об управляющих ею законах. Мы уже знаем основу жизненной философии шумеров: боги создали людей, чтобы они им верно служили. Эти и другие представления шумеров сложились в течение длительного времени. Прежде чем мы перейдем к их описанию, попытаемся заглянуть поглубже в прошлое, в те далекие времена, от которых письменные документы не дошли до нас. Разумеется, все это не более чем предположения, однако они построены на основе тщательного анализа и сопоставления религии шумеров с религиями других народов и эпох.

КОГДА ШУМЕРЫ СОЗДАЛИ БОГОВ

Наш рассказ о религии шумеров мы начнем не сакраментальными словами: «Когда боги создали человека…» – а другими: «Когда люди создали богов».

Мы не знаем, откуда пришли шумеры. Тем более нам неизвестно, каких они «принесли» с собой богов и чем руководствовались, создавая основы «новой», унаследованной от предков или позаимствованной у местного населения религии. Поселившись в Месопотамии, они уже имели, по-видимому, определенные верования, отдельные черты которых, вероятно, были общими для народов эпохи энеолита. Общими не значит одинаковыми. Как подчеркивают исследователи, сходство некоторых обрядов, кажущихся нам сейчас идентичными, не более чем иллюзия.

Вот что пишет о верованиях первобытных народов, населявших Месопотамию (в том числе и шумеров), Гордон Чайлд: «Если смешение науки с теологией в те времена было неизбежно, то истоки религии Востока представляются чисто материалистическими. Культ богов имел своей целью не то, что мы называем очищением, святостью или покоем божьим, он прежде всего призван был обеспечить хороший урожай, дожди в периоды засух, военные победы, удачу в любви и делах, детей, богатство, здоровье и долгую жизнь».

Этот весьма любопытный тезис Чайлда относится к религии шумеров довольно позднего периода, когда в шумерском обществе уже существовали высокая организация и четкое социальное расслоение, хотя «материалистические источники религии» дают о себе знать и в более ранние эпохи. Толчком, вызвавшим развитие религиозных представлений у шумеров и у других месопотамских народов, был страх, который следовал по пятам за человеком IV тысячелетия до н. э., – страх перед голодом.

Шумеры совершили великую «городскую революцию», как ее называют многие ученые, в результате которой наряду с переменами в экономике произошли и перемены в духовной жизни общества. Благодаря интенсификации земледелия из земледельческого общества выделились группы людей, занятых в других отраслях хозяйства и живущих за счет труда земледельцев. Но по-прежнему главной заботой оставалось сохранить урожай, не допустить гибели посевов от засухи или других стихийных бедствий.

ОЛИЦЕТВОРЕНИЕ СИЛ ПРИРОДЫ

Самые древние из шумерских богов, списки которых, относящиеся к середине III тысячелетия, сохранились на древнейших табличках, являлись воплощениями сил природы. Боги олицетворяли собой в первую очередь наиболее конкретные явления природы. У шумеров были боги неба, моря, пресной воды, луны, солнца, ветра и др. Наряду с этими богами существовала целая плеяда богов, ответственных за рождение человека и его успехи, за урожай в целом и за отдельные сельскохозяйственные культуры. Эти боги были теснее связаны с повседневной жизнью людей, ближе им, нужнее и, если принять гипотезу Чайлда и Якобсена, старше первых. Естественно, что человек, прежде чем заняться отвлеченными рассуждениями на тему о том, какая сила движет луной, с практической, «материалистической» точки зрения должен был попытаться проникнуть в тайну тех сил, от которых зависит созревание ячменя. Размышляя над всем этим, нам следует учесть жизненный опыт первобытного человека: движение луны представляется ему неизменным, земля же родит по-разному – то обильно, то скудно. Только влияя на нее, человек может принудить или уговорить землю приносить лучшие урожаи. Ритуальные половые обряды, которые можно наблюдать у примитивных народов и в наше время, своими корнями уходят в глубь тысячелетий. Они должны стимулировать силы плодородия. Мужчина олицетворяет собой мужское начало. Как пишет Чайлд, «он выполняет роль семени (или растительности вообще) и на какое-то время становится «царем зерна»…». К числу таких божеств у шумеров следует отнести, например, Думузи и Даму (с ними мы вскоре познакомимся ближе). Эти боги, по всей вероятности, были старше великих и прославленных богов, возглавлявших шумерский пантеон. В доисторическую эпоху превыше всего почитались силы природы, непосредственно связанные с хозяйством, от которых зависели изобилие и урожай. Лишь с течением времени, по мере накопления опыта, было установлено, какое влияние на урожай и прочее оказывают те или иные силы природы, и, исходя из этого, построена система взаимосвязи богов, а также установлен их ранг.

О бедствии, каким являлся голод, или, точнее, о страхе перед ним рассказывает множество более поздних текстов. Этот страх, подобно дамоклову мечу, висел над жителями Месопотамии и в III тысячелетии, хотя угроза голода уменьшилась благодаря тому, что люди, по крайней мере в этом уголке земного шара, научились бороться с ним. Но в IV тысячелетии все концентрировалось вокруг этого главного вопроса. Религиозные обряды, почитание богов-покровителей отдельных поселений, а затем и городов имели одну общую цель и носили одинаковый характер, несмотря на то что боги именовались по-разному. Культовые обряды, например обряд ритуального полового акта, в котором сочетались мужчина и женщина, играющие роль богов, совершались для того, чтобы обеспечить достаток продовольствия и обильные урожаи. С этой же целью строились специальные дома-храмы, куда приносили дары полей, лугов, рек и т. д. Строили амбары-храмы все члены общины. При этом религиозный экстаз отлично сочетался с деловитостью. Инанна, входящая в группу главных богов шумерской мифологии, супруга злополучного бога Думузи (об удивительной судьбе этой пары рассказывают многочисленные мифы, к которым мы еще вернемся), первоначально, несомненно, являлась олицетворением женского начала, обеспечивающего плодородие земли, и одновременно покровительницей дома, где хранились плоды «божественного союза». Амбар стал центром первобытного города. Это еще был не храм в полном смысле слова, а просто дом, в котором вместе с зерном, скотом, собранными ягодами, пойманной рыбой и пр. «жили» по-разному называвшиеся «высшие силы», которые в позднейших общешумерских мифах получили имена Думузи и Инанны.

В названиях шумерских храмов, которые, как мы знаем, с большим размахом и великолепием строились на месте прежних культовых сооружений, сохранилась память об их первоначальном назначении (например, «Мой добрый дом, где мой народ делит плоды»). О роли Инанны как олицетворения божества амбара убедительно свидетельствует ее обещание, содержащееся в сказании о Гильгамеше и небесном быке. Она обещает собрать в амбаре столько зерна, что его хватит на семь лет, и народ спасется от голода, который наступит после освобождения быка. Двери гипара в храме Эанна, где богиня дожидается своего супруга Думузи, названы «дверями амбара».

Позднее храмы-амбары уступили свое место продовольственным складам, имевшим как религиозное, так и хозяйственное назначение.

На основании лингвистического анализа ученые связывают имя Думузи с такими понятиями, как «жизнь», «здоровье». Это имя толкуется так: «тот, кто дает стимул жизни». Инанна, по общему мнению, означает «госпожа небес».

БОЖЕСТВО, КОТОРОЕ УМИРАЛО

Факт существования культа Думузи – Инанны в самую архаическую эпоху кажется более чем вероятным. Посвященные Думузи обряды, несомненно, носят отпечаток очень древних церемоний, связанных с оплакиванием всего умирающего в осенне-зимний период и возрождающегося к жизни весной. Первобытные шумеры, для которых каждый бог являлся представителем силы природы, управляющей этим циклом, заставляли умирать, исчезать в аду и возвращаться к жизни не только Думузи, но и других богов. Отголосок этих верований и представлений (ход мысли древних шумеров может быть представлен так: бог олицетворяет силы природы, природа умирает, следовательно, умирает и бог; природа возрождается, возвращается к жизни и божество) звучит и в повествованиях о нисхождении Энлиля в ад, и в мифе об Энлиле и Нинлиль, и в рассказе о смертельной болезни бога Эн-ки («Энки и Нинхурсаг»), и в легенде об уходе бога Ишкура в «страну без возврата».

Оплакивание умирающего божества относится к числу наиболее распространенных религиозных обрядов Шумера. Об обрядах, связанных с культом Думузи – Инанны, мы еще будем говорить, а пока остановимся на скорбной песне, посвященной исчезновению другого бога – Даму. Хотя многие ученые отождествляют Даму с Думузи (шумерские боги часто выступают под разными именами), правы, по-видимому, исследователи, которые, относя Даму к тому же кругу верований, что и Думузи, считают его, однако, самостоятельным божеством, почитавшимся, в частности, в Лагаше. Согласно трактовке Т. Якобсена, Даму был богом животворных весенних вод, питающих корни деревьев и трав. Культ Даму предположительно зародился в южной части долины Двуречья. С другими богами, например с Нингишзидой («господином хорошего дерева», богом-покровителем Гудеа), Ниназу и др., его стали отождествлять лишь тогда, когда жрецы начали упорядочивать пантеон шумерских богов. В еще более поздний период с ним стали отождествлять умерших царей третьей династии Ура. Скорбная песнь, посвященная Даму, рассказывает об отчаянии его матери; она ищет своего сына по всему свету. Тем временем засуха грозит смертью и уничтожением всему живому:

Над тем, кто далеко, я плачу в страхе, что он может не прийти,

Над моим сыном, который далеко, я плачу в страхе, что он может не прийти,

Над моим Даму, который далеко, над моим помазанником, который далеко,

С священного кедра, где я, мать, его родила,

Из Эанны, вверх и вниз, я посылаю стенания в страхе, что он может не прийти,

Стенания из дома господина я посылаю в страхе, что он может не прийти,

Стенания из города господина я посылаю в страхе, что он может не прийти,

Мой плач это плач о конопле – поле может ее не родить,

Мой плач – это плач о зерне – борозда может его не родить,

Мой плач – это плач о большой реке – она может не дать жизни своим водам,

Мой плач – это плач о поле – оно может не дать жизни ячменным зернам,

Мой плач – это плач о болотах – они могут не дать жизни карпам и форелям,

Мой плач – это плач о зарослях тростника – старый тростник может не дать жизни молодому тростнику,

Мой плач – это плач о лесах – они могут не дать жизни оленям и косулям,

Мой плач – это плач о степях – они могут не дать жизни кустам тамариска,

Мой плач – это плач о садах – они могут не дать жизни вину и меду,

Мой плач – это плач об огородах – они могут не дать жизни латуку и кардамону,

Мой плач – это плач о дворце – он может не дать долгой жизни.

Другой текст повествует о том, как мать Даму в поисках сына идет через пустыню, отчаянно призывая его. Но Даму в тисках смерти; он не может издать ни звука, не может ответить на материнский зов:

Я не тот, кто может ответить матери, взывающей ко мне в пустыне,

Той, чей голос эхом разносится по пустыне,

Она не услышит ответа!

Я не трава – не могу для нее зацвести,

Я не воды – не могу для нее подняться в берегах,

Я не трава, прорастающая в пустыне,

Я не молодая трава, расцветающая в пустыне.

В одном из шумерских текстов фигурирует сестра Даму, которая спешит на помощь матери в ее поисках. Мать, искавшая свое дитя среди бескрайних мертвых пространств, в корнях высохших деревьев и трав, не нашла его. Его обнаружила сестра в царстве мертвых. Однако, бессильная перед законами ада, она не может вырвать его оттуда и остается с ним, чтобы служить ему утешением и опорой:

Кто твоя сестра? – Я твоя сестра.

Кто твоя мать? – Я твоя мать.

День, который наступит для тебя, наступит и для меня,

День, который увидишь ты, увижу и я.

Наконец Даму разрешено вернуться к жизни. Он садится в лодку и вместе с сестрой плывет в Ур. Но его по-прежнему сопровождает жуткий призрак смерти, и, когда лодка приближается к городу, над водами несется предостерегающий крик:

Город Ур! На мой громкий крик

Затвори свой дом, затвори свой дом, город, затвори свой дом!

Храм Ура! Затвори свой дом, город, затвори свой дом!

Пусть твоя невеста-жрица не выходит из дома гипара,

Город, затвори свой дом!

Приведенные выше фрагменты молитв, которые возносили жители Ура и Урука, дают возможность ознакомиться не только с религиозными обрядами, связанными с культом Даму (плач – поиски бога – ожидание его возвращения), но и с древнейшими верованиями шумеров. По мнению специалистов, которые сравнительно недавно обработали и интерпретировали эти тексты, в них отразился культ Даму в его древнейшем виде, свободном от более поздних напластований. По-видимому, этот культ отражал верования первых шумерских земледельцев, поселившихся в южной части долины Двуречья. Со временем он проник и на север, где столкнулся с аналогичным культом Думузи, принадлежавшим в отличие от культа Даму к кругу верований скотоводческих племен (в шумерской мифологии Думузи – пастух; в царских списках он тоже выступает как царь-пастух). Сходство обрядов впоследствии привело к слиянию, если не полному, то по крайней мере частичному, обоих культов. Это и навело современных исследователей на мысль, что речь идет о различных вариантах одного и того же культа. Однако новейшие открытия и исследования позволили выделить культ Даму в его первоначальном, чистом виде, что поможет дальнейшему изучению древнейших верований шумеров.

Не отразились ли в рассматриваемых обрядах еще более древние верования и обычаи? Мы привели широко известную гипотезу Чайлда, касающуюся истоков ритуального полового акта. Чайлд рассматривает его как магический обряд, который призван помочь таинственным сверхъестественным силам, дающим людям обильный урожай. Но прежде чем собрать урожай, зерно надо закопать в землю. В сознании первобытного человека это могло представляться так: заключенная в зерне сила должна умереть, чтобы через какое-то время вновь возродиться. Чайлд пишет, что человек, исполнявший во время обряда роль «царя зерна», «подобно зерну, должен быть зарыт в землю, чтобы позднее появиться вновь; применительно к людям это означало, что он должен быть убит и заменен более молодым и сильным». Не следует понимать это буквально: в магических обрядах применялись различные приемы, чтобы избежать убийства, его представляли символически. Мужчина, игравший роль божества, мог на какое-то время исчезнуть, а для того чтобы убедить высшие силы в подлинности происходящего, разыгрывались сцены всеобщего отчаяния, из которых шумеры переняли поиски бога и плач по поводу его исчезновения под землей. Насколько древен культ умирающих и воскресающих богов, говорит и тот факт, что, невзирая на частичную утрату ими своего значения в период расцвета шумерской цивилизации, т. е. уже в историческую эпоху, когда в иерархии сверхъестественных сил они опустились на более низкие ступени, посвященные им обряды и связанный с ними круг верований продолжали играть важную роль в духовной жизни шумеров.

Обряд «священного бракосочетания» на протяжении тысячелетия оставался основным обрядом шумерского культа, а в годы царствования третьей династии Ура он даже служил источником вдохновения для поэтов.

С древнейшими верованиями, восходящими к доисторической эпохе, связан и культ бога Энки. Исследователи сходятся в мнении, что какое-то время Энки являлся главным божеством шумерского пантеона. Принесена ли вера в этого бога в Месопотамию шумерами, или в образе Энки соединились древнейшие верования шумеров с верованиями автохтонного населения, жившего на берегах Персидского залива, в Эреду, Эль-Обейде и вблизи этих поселений, трудно сказать. Одно несомненно: культ этого бога был распространен чрезвычайно широко.

В шумерской мифологии бог Энки выступает как владыка водных пространств. Он, по-видимому, был богом человеческих сообществ, существовавших преимущественно за счет рыбной ловли. В глубочайшей древности ему приносили жертвы в виде рыбы, а он должен был обеспечивать богатый улов. Когда шумеры двинулись на север и у них стали развиваться различные отрасли хозяйства, Энки, не утратив своего значения, приобрел массу новых функций. Однако память о его прежней роли сохранилась, доказательством чего могут служить жертвоприношения в виде рыбы, которые совершались в Лагаше и после того, как уже не рыболовство, а земледелие стало основным занятием населения этого города-государства. Энки, согласно мифам, был добрым, милостивым богом, помогавшим людям в их делах. Всем, чему они научились, они были обязаны ему; он упорядочил и организовал жизнь на земле. Правда, в тот период, когда возникли эти мифы, Энки уже был третьим по значению богом в иерархии шумерских богов, но воздаваемые ему почести и круг его обязанностей указывают на то, что у шумеров жива память о его былом величии.

БОГОВ СТАНОВИТСЯ ВСЕ БОЛЬШЕ

Постепенно, параллельно с развитием общественной, политической и духовной жизни росла численность шумерских богов. Познавая все новые явления природы, люди стремились проникнуть в тайну управляющих ими сил, научиться воздействовать на них. Реальным, осязаемым явлениям придавался облик богов, которых люди представляли подобными себе, только более сильными и могущественными. Религиозные представления шумеров отражали явления и процессы повседневной жизни. Общество богов, по шумерским понятиям, было устроено наподобие общества людей, с более или менее могущественными его представителями, с теми, кто издает приказы и кто их выполняет. Если люди живут семьями, значит, и у богов должны быть семьи. Если слово человека, имеющего власть в обществе, – закон для остальных, значит, и у богов ничего иного быть не может. А поскольку слово бога обладает несравненно большей силой, нежели слово человека, то достаточно богу выразить свою волю, чтобы она тут же была исполнена, достаточно назвать предмет, который он хочет создать, – и предмет готов.

В развитом обществе, где уже произошло социальное расслоение и заложены основы государственности, религия перестает быть частным делом отдельных лиц, возносящих молитвы в кругу своей семьи. Служение богам, заботу об их «домах», посредничество между ними и смертными берут на себя лица, освобожденные от всяких других обязанностей. Расширяются функции богов, которые еще недавно ограничивались обеспечением людей продовольствием. Одновременно с возникновением на земле иерархии людей на небесах создается иерархия богов.

Было бы ошибкой недооценивать еще один момент. Действия человека обусловлены не только элементарными, инстинктивными импульсами, такими, как голод, половое влечение, страх, в нем живет потребность к духовной жизни… С возникновением абстрактного мышления «люди развили в себе потребность в новых стимулах для своей деятельности». Этой потребности отвечала религия, роль которой в жизни примитивных народов достаточно точно охарактеризовал Чайлд: «Без духовного багажа не только целые общества клонятся к упадку, но и отдельные личности постепенно утрачивают жизненные стимулы».

Религия в качестве духовного багажа шумеров, увеличивающегося одновременно с развитием хозяйственной и политической жизни, развивалась чрезвычайно быстро.

Каждый шумерский город имел своего бога-покровителя, довольно быстро превратившегося в бога-властелина. Сотворив богов, люди попали к ним в зависимость, превратились в их слуг; не умея объяснить своего появления в мире живых существ и не в силах понять своей особой роли в этом мире, пришли к выводу, что мир и человек созданы богами. Отсюда всего один шаг до основной религиозно-философской концепции шумеров, согласно которой боги создали людей для того, чтобы те им служили. Общественно-экономические условия той эпохи способствовали рождению еще одной доктрины, в равной мере как теологической, так и политической: шумеры утверждали, что в мире все принадлежит богам, земные же владыки – это лишь исполнители воли богов, посредники между ними и людьми. Храмы становятся уже не местом пребывания бога, который обязан заботиться о благосостоянии всего общества, а житницей бога; все, что в них хранится, считается теперь его собственностью. Как мы уже говорили, согласно верованиям древних шумеров, все события на земле являлись отражением того, что происходит на небесах. Война среди людей – это война между богами, которую ведут на земле их слуги. Если один город завоевал господство над другим, это означает, что бог А победил бога Б и подчинил его своей власти. Вступив в завоеванный город, победители не упраздняли культ его бога, бог этого города становился либо сыном бога завоевателей, либо его слугой. Со временем у него прибавлялись новые функции, аналогичные тем, которые выполнял бог победителей. Это одна из причин того, что боги с разными именами довольно часто имели одинаковый круг обязанностей.

Возросшее число богов (их насчитывалось уже более трех тысяч, включая демонов), накопленные шумерами сведения о вселенной требовали разработки теологических и космологических концепций. Надо полагать, что такие концепции у шумеров существовали, хотя в их литературе не обнаружено систематического их изложения. Возможно, что они нашли какой-то особый способ изложить свои воззрения. Во всяком случае, созданная шумерскими мыслителями и богословами система представлений о проблемах земной жизни и о вселенной, о взаимоотношениях между богами и людьми оказалась настолько убедительной, что ее восприняли народы, жившие в одно время с шумерами, по соседству с ними; более того, эти взгляды оказали решающее воздействие на религии, сложившиеся в более поздние эпохи. Представления шумеров о возникновении мира, о появлении человека, как и множество мифологических сюжетов, переработанных в соответствии с новыми философско-этическими концепциями, нашли отражение в Библии и дожили до наших дней. Мы еще встретимся с ними, а сейчас попытаемся, опираясь на работы историков, и прежде всего на труды Крамера, автора наиболее полного исследования по шумерской мифологии, Якобсена, Эдцарда и др., рассказать о взглядах шумеров на мир и управляющие им силы. Необходимо учесть, что они не могли существовать в неизменном, застывшем виде на протяжении всего тысячелетия шумерской истории. Они, несомненно, менялись, как и функции богов, их роль, их влияние на ход истории. Мы попытаемся изложить нечто вроде окончательной версии, которую с готовом виде переняли последующие цивилизации.

ЦАРЬ НЕБЕС АН

Главными божествами шумерского пантеона были Ан (небо), являвшийся воплощением мужского начала, и его супруга Ки (земля), олицетворявшая собой женское начало. Оба эти начала возникли из первозданного океана, который породил космическую гору из прочно связанных между собой неба и земли. От союза этих двух богов родился бог Энлиль – бог воздуха, разделивший небо и землю. В то время как Ан поднял (унес) небо, Энлиль опустил (унес) свою мать-землю.

К сожалению, до нас не дошел ни один шумерский миф о сотворении мира. Ход событий, как они представлены в прекрасно сохранившемся аккадском мифе «Энума элиш», по мнению исследователей, не соответствует концепциям шумеров, хотя подавляющее большинство фигурирующих в нем богов и сюжетов восходит к шумерским верованиям. В нашем распоряжении имеется всего несколько «подлинников» (кавычки здесь необходимы, так как эти тексты были записаны уже после падения Шумера), рассказывающих о сотворении мира и отделении неба от земли. Это шумерские мифы. Вот о чем рассказывается во вступлении к поэме «Гильгамеш, Энкиду и подземное царство»:

После того как небо отделилось от земли,

После того как земля отделилась от неба,

После того как человеку было дано имя,

После того как [бог неба] Ан поднял небеса,

После того как [бог воздуха] Энлиль опустил землю…

Из вступления к мифу о сотворении мотыги мы узнаем, что Энлиль

Решил отделить небеса от земли,

Решил отделить землю от небес…

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

На основании этого весьма лаконичного сообщения мы можем сделать следующий вывод: богом – творцом земли был Ан; первоначально небо и земля не существовали раздельно, а представляли собой единое целое; отделение неба от земли явилось началом сотворения мира. А затем уже боги изобрели и установили на земле порядок жизни и поведения живых существ.

Казалось бы, Ан, подобно богам-творцам в других религиях, должен был играть ведущую роль в шумерской мифологии. И действительно, Ана глубоко почитали, его имя всегда стояло на первом месте, но целый ряд функций, которые по праву принадлежали этому богу, приписывались Энлилю. Ан всесилен и всемогущ, но сам он почти не вмешивается в земные дела людей. По-видимому, Ан – общий бог – уступил место другим богам, представлявшим интересы отдельных городов-государств. В Уруке, где культ Ана развился в очень раннюю эпоху, его довольно скоро вытеснила Инанна. Почести этому богу воздавались на протяжении всей истории Шумера, но делалось это символически. Ан «передал» свои функции другим богам, и прежде всего Энлилю, которому «передал» всю свою мощь. Теперь он лишь наблюдает за тем, чтобы все шло согласно установленному порядку. Инициатором же всех созидательных начинаний, согласно шумерской мифологии и теологии, выступает сын Ана – Энлиль. Некоторые исследователи считают, что в Энлиле «соединились два божества» и Ан, согласно взглядам шумерских богословов, чьи концепции сложились не позднее середины III тысячелетия, «передал» Энлилю владычество над сонмом богов и господство над вселенной. При этом Ан навсегда остался отцом всех богов. Его небесные сыновья и дочери зовутся Анунна-ками (детьми Ана). Об этом говорит вступление к мифу «Скот и зерно»:

На горе небес и земли

Ан зачал [богов] Ануннаков

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Фрагмент стен храма бога Ана в Уруке

Чуть позже мы познакомимся с дальнейшим текстом этого вступления, в котором содержится ключ к пониманию представлений шумеров о месте человека во вселенной. Однако прежде следует разобраться в том, как представляли себе шумеры деяния и судьбы богов. Чтобы избежать слишком частых отклонений от темы, связанных с поразительным сходством отдельных мотивов шумерской мифологии с библейскими сюжетами, попытаемся коротко ответить на вопрос: как возникли эти параллели? Мы уже говорили о том, что отдельные положения шумерской религии оказали влияние на верования многих народов. Шумеры уже растворились среди племен завоевателей, но плоды тысячелетней работы их мысли и рук продолжали жить. Живы были и традиции их культуры, легенды, мифы, представления о земле и вселенной. Достижениями шумерской культуры, трансформируя и обогащая ее, пользовались те народы, которые впоследствии жили в Месопотамии или в соседних с ней странах. Древние евреи широко использовали шумерские легенды, представления о мире и человеческой истории, космогонию, приспосабливая их к новым условиям, к своим этическим принципам. Результаты подобной переработки шумерских представлений порой оказывались неожиданными и весьма далекими от прототипа.

ЧЕЛОВЕК НУЖЕН БОГАМ

Нелегкой была жизнь богов. Тяжело жилось и тем, кто сотворил вселенную (к числу богов-творцов некоторые исследователи кроме Ана и Энлиля причисляют также и Энки), и тем, кого на первых порах породил Ан, и всему сонму «младших» божеств, рожденных уже детьми Ана. Забот у них было предостаточно. Мир был еще молод, неорганизован. И, главное, некому было служить богам, заботиться об их пропитании, о приумножении их богатств. Иными словами, не было людей. О том, как выглядел только что возникший мир, рассказывается в мифе «Скот и зерно» (о споре между богом скота Лахаром и богиней зерна Ашнан). Во вступлении к этому мифу нарисована мрачная картина первозданного мира: нет ни богини зерна Ашнан, даже имя ее еще не названо, ни бога скота Лахара, ни богини ткачества Утту. Нет ни коз, ни овец. Божественные дети, Ануннаки, ничего не знают о существовании злаков, у них нет ни хлеба, ни платья, ни посуды. И они

Жевали растения, как овцы,

И пили воду из канав.

Когда же в «зале созидания», в священном Дуку, появились оба божества – Лахар и Ашнан, их плоды

Ануннаки из дома Дуку съедали, но не утоляли голода.

В своих превосходных овчарнях молоко «шум»

Ануннаки из дома Дуку выпивали, но не утоляли жажды.

И вот, чтобы следить за их превосходными овчарнями,

Человек получил дыхание жизни.

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Об этом мифе мы еще будем говорить в другой связи. Сейчас же остановимся на интересующем нас вопросе о сотворении человека. Боги вдохнули в человека жизнь, т. е. создали для того, чтобы он служил им. При этом неизбежно приходят на память слова из Книги Бытия: «…и вдунул [Господь Бог] в ноздри его дыхание жизни…» (II, 7). Заметим кстати, что и Библия подчеркивает тот факт, что человек был создан для того, чтобы служить богу.

ТАК ПОСТАНОВИЛ ЭНЛИЛЬ

Мир в его первозданном виде представлял собой пустыню, где ничто не росло и никто не жил. Его прежде всего следовало организовать и упорядочить. По представлениям шумеров, о которых мы можем судить по мифам, этим делом занялись Энлиль и Энки. Энлиль вначале был, по-видимому, богом, почитавшимся племенами, которые заселяли северные районы Двуречья. Со временем он стал верховным богом, «который произносит нерушимое слово», «определяет судьбу»; он – «царь всех стран», «отец богов», «царь неба и земли». (Существует гипотеза, что организация и поддержание порядка в мире первоначально являлись функциями бога Энки.) В городе бога Энлиля, Ниппуре, шумерские правители получали титул царя и власть над всем Шумером. В одном из мифов, посвященных Энлилю («Энлиль и сотворение мотыги»), рассказывается, что после отделения неба от земли этот бог сделал так, что из земных глубин «проросло семя страны» и родилось «все, что было нужно». Затем Энлиль сделал мотыгу и отдал ее «черноголовым», чтобы они могли обрабатывать землю и возводить храмы для своих богов и дома для себя.

Для понимания деяний Энлиля и роли, приписываемой этому богу, очень важен литературный текст, представляющий собой спор между Летом и Зимой, – «Эмеш и Энтен». Решив, что на земле должны произрастать различные деревья и растения, дабы в его стране воцарилось изобилие, Энлиль сотворил двух братьев. Одного из них он назвал Эмеш (Лето), другого – Энтен (Зима). Братьям было поручено следить за тем, чтобы жизнь на земле шла заведенным порядком. Строго говоря, их нельзя считать богами, выполнявшими определенные функции. Скорее это олицетворения явлений природы. Согласно приказу Энлиля

Энтен заставил овцу рожать ягнят, а козу – рожать козлят,

Корову и быка он заставил размножаться, дабы сливок и молока было в изобилии,

На равнине он радовал сердце дикой козы, осла и барана,

Птицам небесным велел на обширной земле вить гнезда,

Рыбам морским велел в зарослях тростника метать икру,

Пальмовые рощи и виноградники он заставил давать в изобилии мед и вино,

Деревья, где бы они ни были посажены, он заставил плодоносить

Сады он одел в зеленый убор, украсил их пышной растительностью,

[Он] умножает зерно, брошенное в борозды…

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Энтен, которого Энлиль сделал «земледельцем богов», властвовал над животворной водой, дающей изобилие.

Эмеш, так же как и его брат, строго выполнял повеления бога:

Эмеш сотворил деревья и поля, расширил хлева и овчарни,

В хозяйствах он умножает урожай, покрывает землю…

В дома он приносит урожай обильный, наполняет житницы доверху.

Он заставляет возводить города и жилища, строить дома по всей стране

И воздвигать храмы, высокие, как горы.

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Современными исследователями недостаточно хорошо изучена сложнейшая шумерская идиоматика, поэтому трудно более подробно охарактеризовать обязанности каждого из братьев. Но, судя по тексту, круг обязанностей Энтена был чрезвычайно широк. Как-то раз между братьями разгорелся спор, во время которого Эмеш заявил, что Энтен недостоин звания «земледельца богов». После этого оба брата отправились со своими жалобами к Энлилю. Энтен сказал:

Отец мой Энлиль, ты поручил мне заботу о каналах,

и я доставлял воду, дающую изобилие,

Сделал так, чтобы поле примыкало к полю, наполнил житницы доверху,

Приумножил зерно, брошенное в борозды…

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Энтен жалуется на то, что брат, «который ничего не понимает в земледелии», спорил с ним и даже толкнул его.

Чтобы завоевать благосклонность Энлиля, Эмеш начинает свое обращение к богу с льстивых фраз. Затем он похваляется своими делами и жалуется на брата. Эмеш тоже хочет называться «земледельцем богов». Спор решает Энлиль:

Воды, приносящие жизнь всем странам, поручены Энтену,

Земледельцу богов, который производит все.

Эмеш, сын мой, как же ты можешь сравнивать себя с твоим братом Энтеном!

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Желая подчеркнуть глубокий смысл слов Энлиля, «решение которого незыблемо», автор поэмы рассказывает о том, как Эмеш «преклонил колени перед Энтеном» и как потом в доме Энтена оба брата дружно веселились.

Так благополучно и мирно разрешился спор между двумя братьями, спор, который в значительно более молодой библейской притче о Каине и Авеле принял совершенно иной оборот: там вопрос о первенстве решила смерть. Как подчеркивают исследователи, общность мотивов в шумерском и древнееврейском преданиях не подлежит сомнению. В обеих притчах мы сталкиваемся с отголосками чрезвычайно знаменательного процесса – процесса вытеснения скотоводческого хозяйства земледелием, с конкурентной борьбой между пастухами и землепашцами за более высокое общественное и политическое положение. О важности самой проблемы говорит повторение этого мотива в других мифах шумеров, например в мифе «Скот и зерно», где Лахар и Ашнан спорят, кто важнее. Боги Энлиль и Энки вмешиваются в спор и выносят окончательное решение: победила богиня зерна. К этому чрезвычайно существенному вопросу мы еще вернемся, когда будем анализировать миф о сватовстве бога пастухов и бога земледельцев к Инанне

Не только в мифе «Эмеш и Энтен», но и во многих других боги приходят в Экур – центральный храм Энлиля в Ниппуре, – чтобы воздать ему хвалу, снискать его благосклонность и просить разрешить спор. Так поступают даже боги высшего ранга: Энки приходит к Энлилю за благословением для своего храма в Эреду; Нанна хочет услышать от Энлиля «доброе слово» для своего владения – Ура. Все это укрепляет славу главного бога шумерского пантеона, делает его высшим судьей и непререкаемым авторитетом не только для людей, но и для богов.

КАК ЭНЛИЛЬ СОБЛАЗНИЛ НИНЛИЛЬ

И все-таки Энлиль не всесилен. Во всяком случае, не всегда был всесилен. В мифе, с которым мы сейчас познакомимся, звучат отголоски старинных верований, сложившихся в те времена, когда Энлиль еще не был всемогущ и ему приходилось подчиняться приказам других богов.

Это было в те незапамятные времена, когда на земле еще не было людей. В Ниппуре, городе, где обитали боги, жил «юноша Энлиль», которого «старуха» Нунбаршегуну (еще один вариант богини-матери) решила женить на своей дочери Нин-лиль, «девушке из Ниппура». Вот чему она учит свою дочь:

В чистом потоке, женщина, в чистом потоке омойся,

Ступай, Нинлиль, вдоль берега потока Нунбирду,

Ясноглазый властелин, ясноглазый,

«Великая Гора», отец Энлиль ясноглазый увидит тебя,

Пастырь… определяющий судьбы, ясноглазый увидит тебя

И тут же обнимет (?) тебя, поцелует тебя.

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Нинлиль с радостью выполнила то, чему учила ее мать. Она искупалась в чистом ручье и. пошла вдоль берега. Энлиль увидел богиню и восхитился ее красотой.

Властелин хочет с нею сочетаться – она не желает,

Энлиль хочет с нею сочетаться – она не желает:

«Мое лоно мало, оно не знает соития,

Мои уста малы, они не умеют целовать».

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Богиня не поддалась искушению, но и Энлиль не отказался от своего намерения. Призвав своего визиря Нуску, он рассказал ему о том, как страстно он хочет обладать Нинлиль. Желая помочь своему господину, Нуску пригнал барку, на которой Энлиль отправился на прогулку со своей избранницей. Во время прогулки Энлиль силой овладел богиней, чтобы она родила ему сына – бога луны Наину. Безнравственный поступок Энлиля навлек на него гнев богов, хотя Нинлиль отнюдь не жалуется на свою участь. В мифе нет ни слова о том, что Нинлиль сопротивлялась избраннику своей матери. И все же, в то время, когда Энлиль находился в Киуре, храме богини Нинлиль, его возлюбленной,

Великие боги, числом пятьдесят,

Судьбу вершащие боги, числом семь,

Схватили Энлиля в Киуре, [сказав]:

«Энлиль, нечестивец, уходи из города!

Нунамнир [эпитет Энлиля], нечестивец, уходи из города!»

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Приведенный отрывок мифа содержит важные сведения о том, как было устроено общество богов. Хотя Энлиль и занимает в пантеоне главенствующее положение, верховную власть держит в своих руках совет, состоящий из пятидесяти главных богов, среди которых особыми прерогативами пользуются семь божеств, «судьбу вершащие». Вполне понятно, что такое представление о власти на небесах является отражением тех отношений, какие сложились на земле, где правители, энси, хотя и возглавляют иерархию, правят не единолично, а совместно с советом старейшин, в котором выделяется группа наиболее опытных и доблестных мужей. Миф об Энлиле и Нинлиль возник, по-видимому, в глубочайшей древности, когда еще существовали сохранившиеся от родового строя формы «примитивной демократии». Вторым доказательством древности этого мифа является факт осуждения Энлиля на изгнание в подземное царство, в ад, что, в свою очередь, связано с культом Думузи и Даму.

Однако вернемся к мифу. По приговору богов Энлиль отправляется в ад. За ним следует его верная супруга, уже носящая в чреве его ребенка. Трудно объяснить причину ее поступка: то ли она не хочет остаться одна и покинуть в беде мужа, то ли приговор богов касается и ее. Решение богини беспокоит Энлиля: его сын, который должен сиять на небесах, разгоняя сумрак ночи, родится в мрачном, темном подземном мире. К счастью, он придумывает довольно сложный план. Он поочередно принимает облик трех служителей подземного царства, которые находятся на пути в ад: «человека двери», «человека подземной реки» и «перевозчика» – и трижды оплодотворяет Нинлиль – при этом богиня не замечает метаморфоз своего супруга, – чтобы она родила три божества, которые заменят в аду своего старшего брата Наяну-и таким образом позволят ему вознестись на небо. Нам известны имена первых двух сыновей, рожденных для спасения бога луны: в образе «человека двери» Энлиль «оставил в чреве Нинлиль семя Месламтаэа» (Нергала), как «человек подземной реки» – семя Ниназу. Третье имя пока не удалось прочесть. Неизвестно также, каким образом был отменен приговор богов и Энлиль смог вернуться на свой небесный трон. Изучение этого мифа не закончено.

ГИМНЫ ЭНЛИЛЮ

Энлиль был наиболее почитаемым богом шумерского пантеона. Он считался владыкой не только священного города Ниппура, но и всей страны и даже всех стран. Храм Энлиля в Ниппуре являлся главным религиозным центром страны. Во время совершения обрядов в мифах и молитвах нередко первым упоминалось имя этого бога. До нас дошло несколько молитв, воздающих хвалу Энлилю:

Энлиль, чьи повеления достигают самых отдаленных пределов, чье слово свято,

Повелитель, чьи решения нерушимы, чьи предначертания вечны.

Тот, кто взором охватывает все земли,

Тот, чей свет проникает в сердца всех земель,

Энлиль, вольно восседающий на белом помосте, на высоком помосте,

Совершенствующий законы власти, господства и царства,

Тот, перед кем склоняются в страхе все боги земли,

Перед кем ничтожны боги небес…

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Энлиль наводит страх на нечестивцев, угнетателей, грабителей, нарушителей закона. Его большая сеть «не допустит, чтобы злодей и преступник избежали ее пут». Цитируемый гимн в честь "Энлиля, один из самых длинных, но, к сожалению, плохо сохранившийся и фрагментарный, представляет этого бога как творца всех ценностей, всех благ:

Без Энлиля, «Великой Горы»,

Не было бы возведено ни одного города, не было бы заложено ни одного селения,

Не было бы построено ни одного хлева, не было бы устроено ни одного загона,

Не возвысился бы ни один царь, не родился бы ни один верховный жрец;

Ни один жрец «мах» и ни одна верховная жрица не были бы избраны гаданием по внутренностям овцы.

У работников не было бы ни смотрителя, ни надсмотрщика…

Реки в паводок не разливались бы, Рыбы морские не метали бы икру в зарослях тростника,

Птицы небесные не вили бы гнезд на земных просторах,

В небе летучие облака не отдавали бы свою влагу…

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Таким образом, Энлиль выступает как созидательный бог. В некоторых мифах ему даже приписывается одна из главных ролей в сотворении человека. (Например, во вступительной части мифа о создании мотыги сказано, что Энлиль изготовил модель головы человека.) Многие деяния бога Энки были предписаны Энлилем, совершались согласно его воле. Это он составил божественные правила жизни, «ме», о которых мы вскоре будем говорить.

Из текстов молитв и псалмов, исполнявшихся хорами жрецов в храмах Энлиля в Ниппуре и других городах, встает образ всемогущего и грозного, внушающего страх и трепет бога, который озирает своим прозорливым взглядом все стороны жизни. Вот как прославляли этого бога в гимнах, которые звучали в Экуре:

Владыка, которому известна судьба страны Шумер, герой,

Муллиль [11], владыка, которому известна судьба страны Шумер, герой!

Отец Муллиль, владыка всех стран,

Отец Муллиль, владыка нерушимого слова,

Отец Муллиль, пастырь «черноголовых»,

Отец Муллиль, всеведущий!

Отец Муллиль, дикий бык, предводитель мужей,

Отец Муллиль, чей сон чуток,

Огромный дикий бык, которого никто не может испугать,

Муллиль, купец далекой земли,

Владыка, супруга которого купчиха далекой земли!

Владыка, по слову коего в изобилии струятся жир и молоко,

Владыка, чье обиталище (Ниппур) главенствует над городами,

Владыка, к коему подвластные города спешат, чтобы услышать

Во всей стране, от гор, где заходит солнце, до горы, его решение!

Нет ни одного владыки – ты единственный владыка, где солнце восходит,

Муллиль, во всех странах нет у тебя владычицы – твоя супруга единственная владычица!

О Повелитель, дождь с небес, вода на земдле в твоих руках,

Муллиль, главенство над богами в твоих руках,

Отец Муллиль, ты помогаешь произрастать травам, созревать ячменю,

Муллиль, от твоего ослепительного сияния вскипает рыба в море,

Птицы небесные, рыбы морские трепещут перед тобой.

Отец Муллиль, высокими… ты сделал, – люди собирают их в корзины.

Владыка Шумера, ты принес сверкающее оружие – куда исчезли корзины на долгое время?

Отец Муллиль, ты праведного отличаешь от лгуна!

Понимание этого бога как непобедимого полководца и вместе с тем ловкого купца, как творца и защитника всего сущего отвечало не только духовным запросам человека того времени, но и политическому и экономическому положению Шумера конца III тысячелетия до н. э. Энлиль, как он представлен в верованиях и теологических построениях шумеров, являлся отражением политической идеи о необходимости централизации или хотя бы подчинения отдельных городов гегемонии единого центра и одного правителя.

Слова, с которыми шумеры обращались к Энлилю, полны смирения и страха. Но не риторические ли это обороты, обычные для всех молитв и гимнов, обращенных к богам? Создается впечатление, что этого бога действительно боялись. Может быть, даже больше боялись, чем чтили и уважали; его считали свирепым и разрушительным божеством, а не добрым и милостивым богом. Не сложилось ли такое отношение вследствие «чуждости», «чужеродное™» этого культа для Шумера? Некоторые исследователи допускают такую возможность. Они полагают, что культ Энлиля утвердился во всем Шумере в тот период, когда северные центры завоевывали ведущее положение в стране, и что он вытеснил более древний, южный культ бога Энки. К сожалению, решить эти вопросы однозначно и определенно мы не можем. Но как бы ни сложилась ситуация в Шумере в III тысячелетии, Энлиль являлся тем богом, который командовал «небесным воинством» и которому особенно восторженно поклонялись.

Мудрый владыка, составляющий планы, кто разгадает твою волю?

Наделенный мощью, Господин храма Экур,

Рожденный в горах, Господин храма Эшарра, Бешеный вихрь устрашающей силы, отец Энлиль,

Взращенный богиней Мах [12], – ты, стремительно вступающий в бой,

Страну гор обращающий в прах, серпом срезающий ее, словно ячмень,

Против враждебной страны за своего отца ты выступил,

Приблизился к горам, чтобы их разрушить;

Ты сокрушаешь враждебную страну, как одинокий побег тростника,

Все враждебные страны для тебя одинаковы:

«Стены всех вражеских стран – я ваш запор!»

Властителей ты повергаешь, к вратам небес подступаешь,

Запоры небес срываешь,

Замок небес открываешь,

Закрытые врата небес отворяешь.

Страну, что тебе не подчинится, в прах обращаешь,

Враждебной стране, что тебе не подчинится, не даешь возродиться.

Владыка, долго ли ты не оставишь страну, которую сотворил своею мыслью?

Кто смягчит твое гневное сердце?

Приговор, слетевший с уст твоих, нерушим,

Кто ему воспротивится?

«Я владыка, лев святого Ана, герой страны Шумер,

Я позволяю радоваться рыбам в море, я не даю упасть птицам,

Я мудрый земледелец, который вспахивает поля, я Энлиль!»

Ты – господин, что стал великим, стал героем своего отца!

Ни один враг не уйдет от твоей десницы,

Ни один злодей не спасется от твоей шуйцы.

Враждебной стране, коей ты вынес приговор, ты не дашь возродиться,

В неприятельской стране, которую ты проклял, ты никого не пощадишь.

…ты Муллиль,

Владыка Экура, чья мошь простирается далеко,

Ты первый среди богов!

Ты предводитель небесных богов,

Владыка, который идет за плугом, ты Энлиль,

Ты предводитель небесных богов,

Владыка, который идет за плугом, ты Энлиль!

Не только Ан и Энлиль считались богами-творцами. К этой категории главнейших богов шумеры причисляли также доброго бога Энки и Нинхурсаг («высокую госпожу»). Нинхурсаг, выступавшая под разными именами – Нинту («госпожа, давшая жизнь»), Нинмах («высокая госпожа») и др., – в древнейших перечнях богов стоит впереди Энки. По-видимому, эта богиня первоначально звалась Ки (земля) и считалась, женой Ана (неба). Позднее ее культ был вытеснен культом Инанны. Согласно мифу, о котором сейчас пойдет речь, Нинхурсаг играет чрезвычайно важную роль в сотворении человека.

БОГИ СОЗДАЛИ ЧЕЛОВЕКА

О том, как, по представлениям шумеров, боги создали человека, известно достаточно много. Наиболее подробно и выразительно об этом рассказывает миф о сотворении человека, начинающийся жалобами богов на их горькую и трудную долю. Единственный бог, который мог бы им помочь, бог мудрости и морских глубин Энки, спит глубоким сном в своем храме Абзу на дне океана. Чтобы его разбудить, его мать Намму, первородный океан, «мать, давшая жизнь всем богам», «слезы своих детей принесла» к Энки, призвала его пробудиться, встать со своего ложа и «сотворить то, что мудро»: сотворить «служителей для богов». Выслушав ее мольбы, Энки стал во главе множества «превосходных и царственных мастеров», после чего обратился к богине со следующими словами:

О мать моя, существо, имя коего ты назвала, уже есть –

Запечатлей в нем образ (?) богов;

Замеси сердце глины, что над бездной, -

Превосходные и царственные мастера сделают глину густой.

Ты же дай рождение конечностям,

Нинмах [мать-земля] потрудится перед тобой,

Богини [рождения]… будут стоять подле тебя, пока ты лепишь.

О моя мать, определи судьбу его [новорожденного],

Нинмах запечатлит в нем образ (?) богов, Это – человек…

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Два момента в этом отрывке заслуживают особого внимания: первый – человек создан из глины, второй – богиня Нинмах должна запечатлеть в нем образ богов. О том, что глина или земля явились тем материалом, из которого был вылеплен человек, мы знаем также из других источников. В одной из легенд Энки создает какое-то живое существо из грязи (праха) под своими ногтями. В мифе о создании мотыги также говорится, что Энлиль сделал голову человека из праха и поместил ее в землю. На основании этих слов Т. Якоб-сен пришел к выводу, что, по шумерским верованиям, человек был создан под землей и там прошел первые стадии развития – «дозрел», а затем вышел на поверхность через отверстие, проделанное в земной оболочке Энлилем. Хотя отдельные моменты различных версий оцениваются учеными по-разному, все сходятся на том, что между представлениями шумеров и текстом Библии существует поразительное сходство. «И образовал Господь Бог человека из праха земнаго» (Книга Бытия II, 7). Требование запечатлеть в человеке «образ богов» также созвучно со словами Библии о сотворении человека по образу и подобию божьему.

Однако вернемся во дворец Энки, где, согласно мифу, происходит пир богов, устроенный хозяином в честь грандиозного события – сотворения человека. Антропоморфные боги Шумера не были свободны от людских слабостей – на радостях Энки и Нинмах выпили лишнего. От вина помутился разум добрых и мудрых богов: Нинмах, взяв глину, слепила шесть уродов, а развеселившийся Энки определил их судьбу и «дал им вкусить хлеба». Пока удалось установить дефекты лишь двух творений Нинмах. Что представляли собой первые четыре урода, трудно понять, пятой же была бесплодная женщина. Энки повелел ей «пребывать в «женском доме». Шестое существо, «без мужских органов и без женских органов», по решению Энки должно было «предстать перед царем».

Некоторые исследователи комментируют этот отрывок мифа как попытку объяснить, откуда берутся физически или психически ненормальные люди. Другие считают, что упоминание о бесполом существе указывает на то, что в Шумере уже существовали царские евнухи и была потребность в оправдании определенных общественных институтов. Кроме того, бесплодные женщины могли символизировать жриц-проституток, которые находились в свите различных богов и не должны были иметь потомства.

Таким образом, приведенный миф в качестве главного творца человека называет бога морских глубин, бога мудрости Энки. Может быть, причина особого поклонения этому богу заключается в распространенности подобных представлений, хотя наряду с ними существовали и другие, менее популярные верования, приписывавшие создание человека иным богам. Энки почитался как самый милостивый к людям, добрый и всеведущий бог. Он почитался как

Владыка, полный благородных чувств, знающий решительный ответ,

чья воля неисповедима, знающий все,

Энки, полный великого постижения, высочайший предводитель небесных богов.

Мудрец, который изрекает приговор,

произносит слова правды, заботится о результатах.

Который находит решение, который от восхода до заката солнца подает советы,

Энки, господин истинных слов…

Так начинается молитва о долголетии и успехах для одного из послешумерских царей из Иссина – Ур-Ни-нурты, пятого правителя после Ишби-Эрры. Эта молитва появилась через сто лет после падения Шумера. Она сохранила не только стилистические особенности, характерные для литературных произведений более ранней эпохи, но и эпитеты, какими наделяли Энки в давние времена. Об Энки говорится как о боге, который получил от своего отца Ана божественные законы – «ме», чтобы передать их людям; его называют «вторым Энлилем». В отличие от Энлиля, который иногда выступает как отец, иногда как брат бога мудрости, Энки не пробуждает страха в сердцах людей. В молитвах и мифах неизменно подчеркиваются его мудрость, доброжелательность и справедливость.

В мифе «Скот и зерно», начало и основной сюжет которого нам уже известны, Энки советует Энлилю спустить из Дуку на землю созданных им богов Лахара и Ашнана. Боги «спустились из Дуку» и благодаря этому

Изобилие, даруемое небесами,

Лахар и Ашнан являют [на земле].

Собранию [?] они приносят изобилие,

Стране они приносят дыхание жизни.

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

ЭНКИ И МИРОЗДАНИЕ

Энки фигурирует в нескольких мифах. В одном из них, «Энки и мироздание», рассказывается о том, как бог мудрости упорядочил жизнь на земле. Поэма начинается хвалебным гимном в честь Энки: он является силой, поддерживающей порядок и гармонию во вселенной, он справедливый мудрец, заботящийся об устройстве мира, о том, чтобы на лугах росла трава, чтобы поля приносили урожай, чтобы множились, стада. После славословия богу согласно правилам шумерской поэтики следует фрагмент, в котором Энки сам произносит хвалу в свою честь, «представляя самого себя» как сына Ана и Нинту, как брата Энлиля и предводителя небесных богов. Дальше говорится о почестях, воздаваемых Ануннаками богу Энки, после чего Энки снова рассказывает о своей славе и могуществе.

Я повелитель, твердый в своих решениях, в их исполнении,

По моей воле воздвигнуты хлева, огорожены загоны для овец,

Я приближаюсь к небесам, и дождь льет с высоты,

Я приближаюсь к земле, и разливается могучий паводок…

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Кроме того, Энки славит великолепие и красоту своего дома – храма Абзу на дне океана.

В этом месте начинается основная, к сожалению малопонятная, часть мифа. Бог рассказывает о своем путешествии на лодке «магур» – он называет ее «козерогом Абзу» – с целью обозреть то, что происходит на обширных равнинах Шумера. Из доступных пониманию фрагментов мы узнаем, что чужеземные страны – Мелухха, Маган и Дильмун – отправили в Ниппур суда, которые «нагружены до небес» дарами для Энлиля. Ануннаки еще раз воздают ему почести, прославляя бога Энки как справедливого и мудрого распорядителя «ме».

Содержание мифа отражает устоявшийся веками церемониал, соответствует ритуалу богослужений, отправлявшихся жрецами храма в Эреду. После описания общепринятого культового ритуала «представления», «знакомства» снова появляется Энки, который приступает к определению судеб. Прежде всего он определяет судьбы Шумера:

О Шумер, великая земля среди всех земель вселенной,

Залитая немеркнущим светом, определяющая божественные законы для [всех] народов от восхода до заката.

Твои божественные законы – славные законы и неизменные,

Твое сердце глубоко и неведомо,

Истинное знание, которое ты несешь… недостижимо, как небеса.

Царь, порожденный тобою, навек увенчан диадемой,

Правитель, порожденный тобою, увенчан короной.

Твой правитель – почитаемый правитель, вместе с владыкой Аном он восседает на небесном помоете.

Твой царь – «Великая Гора», отец Энлиль…

Ануннаки, великие боги,

Избрали тебя своим обиталищем,

В твоих обширных рощах они вкушают пищу.

О дом Шумера, да будут хлева твои многочисленны, да приумножатся твои коровы,

Да будут овчарни твои многочисленны, да будут овцы твои бесчисленны…

Пусть твои нерушимые храмы возносят руки к небесам,

Пусть Ануннаки вершат судьбы здесь!

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Благословив таким образом весь Шумер, Энки направляется в Ур. (Еще одно подтверждение южного происхождения этого мифа.) Войдя в храм и сославшись на слово Энлиля, произнесшего «славное имя» Ура, он обещает обилие вод, богатство урожаев и вечную славу. Следующий этап путешествия Энки – «черная гора», таинственная страна Мелухха. Бог благословляет ее и обещает ей всяческие блага. Он произносит «доброе слово» этой стране, деревьям и растениям, птицам и быкам. Среди богатств этой земли Энки называет золото, серебро, медь. Что это за удивительная страна и где она находилась? Может быть, это Сомали, Нубия или какое-то другое африканское государство? А может быть, ее следует искать в Восточной Азии? Или на Аравийском полуострове? Удастся ли когда-нибудь выяснить, что скрывается за шумерским словом «Мелухха»? Как бы то ни было, Энки относится к этой стране почти так же благосклонно, как к Шумеру. По-видимому, эти два государства связывала не только торговля: благожелательность к ней бога является отражением благожелательности людей.

Следующие этапы путешествия бога обусловлены необходимостью решить судьбу отдельных стран, одарить их богатствами, обеспечить им достаток. Энки не только «произносит слова», он одновременно совершает ряд важных деяний, благодаря которым его решения могут воплотиться в жизнь. Прежде всего он наполняет реку Тигр животворной водой. Согласно фрагментарно сохранившемуся тексту, для достижения этой цели Энки превращается в неукротимого быка, набрасывающегося на дикую корову – реку. Эта поэтическая метафора вызывает в памяти миф о Зевсе, который, приняв облик быка, похитил Европу. Значит, наряду с библейскими параллелями существуют параллели, ведущие далеко на запад – в Грецию!

Чтобы Тигр и Евфрат, символизирующие все реки и искусственные каналы, могли функционировать нормально, чтобы их воды служили «умножению изобилия», Энки призывает бога Энбилулу – «стража каналов». По слову бога возникают болота и камыши, в воде появляется рыба и на берегах вырастает тростник. Забота о рыбных богатствах поручается божеству, которое названо «сын Кеша». Затем Энки обращает свое внимание на море – Персидский залив. В этом месте текст мифа совершенно непонятен и почти не поддается интерпретации. По-видимому, там рассказывается о строительстве Энки подводного дворца-храма. Возможно, эта метафора отразила веру шумеров в то, что Энки построил Эреду на дне океана, а позднее вынес свой «священный город» на берег. Этим они объясняют появление пресноводной лагуны. Кроме того, вездесущий Энки определил направление морских течений. И, наконец, Энки «назвал имя» бога, который будет управлять бурями, тучами и громами, по воле которого землю будут орошать животворные дожди. Этот бог – Ишкур.

Дальнейшая созидательно-организаторская деятельность бога Энки касается возделываемой земли и растений, произрастающих на ней. Взяв в руки плуг, Энки проложил на девственном поле священные борозды, чтобы там произрастали хлеба. О том, чтобы был богатый урожай, чтобы в построенных Энки закромах было много зерна, позаботится бог Энкимду, «землепашец Энлиля». За «вечным полем», на котором по воле деятельного бога-творца вызревали различные злаки, овощи и зелень, была призвана наблюдать богиня Ашнан. Теперь Энки принимается за мотыгу и форму для выработки кирпича, стражем которых он назначает бога кирпича Кабта (Кулла). Священной мотыгой Энки закладывает фундамент дома, из «священных кирпичей возводит стены дома» и ответственным за все эти работы назначает Муш-дамму, «великого зодчего Энлиля».

Покинув пахотные поля, радуясь тому, что они уже созданы и установлен порядок, Энки отправляется на вершины гор, создает различные формы животной и растительной жизни. Их опекуном он назначает «царя гор» – бога Сумукана. Чтобы вдоволь было «хорошего молока» и «жирных сливок», мудрый бог строит овчарни и хлева. Дальнейшая забота о развитии скотоводства поручается «богу-пастуху» Думузи. Затем дальновидный бог Энки, «знающий будущее», определяет границы между владениями городов и государств. Теперь за миром, который почти окончательно организован и устроен, чтобы не нарушился установленный порядок, по слову Энлиля будет следить бог солнца Уту. В конце этой части мифа говорится о том, что Энки поручил женщинам ткать одежду. «Создав нить», он провозглашает покровительницей ткачества богиню Утту.

Прежде чем перейти к последним, сильно поврежденным и приблизительно интерпретированным заключительным частям мифа, вернемся ненадолго к уже изложенной его части. Знаменательна очередность мероприятий бога: вначале он благословляет мир, неупорядоченный и неорганизованный. Сотворение мира можно представить себе следующим образом: Ан создал мир, Энлиль повелел его организовать, Энки внес в этот мир жизнь и порядок. Свое странствие Энки начинает с юга Шумера: прежде всего он занимается морем, реками и рыбой, затем – земледелием и лишь после этого – животноводством. Сторонники прихода шумеров в Южную Месопотамию морским путем видят здесь подтверждение своим предположениям. В этом мифе они находят также обильный материал для размышлений о культе водяного бога как о первом культе в древнейших верованиях шумеров и о путях распространения этих верований. Действительно, ни одному богу шумеры не приписывали стольких созидательных деяний, как Энки.

Заканчивается миф довольно неожиданно. На сцену вдруг выступает Инанна. Богиня возмущена тем, что Энки обошел ее, не дал ей никакой власти. Богиня жалуется, что к ней отнеслись пренебрежительно: ее сестры получили власть, права и соответствующие символы власти, она же – ничего. Энки защищается, пытаясь объяснить разгневанной богине, что она имеет множество обязанностей, привилегий и атрибутов божественной власти. Ей даны посох и скипетр, ей поручена забота о пастухах; она несет ответственность за предсказания, касающиеся войн; на нее возложена забота о ткачестве и изготовлении одежды; и, наконец, в ее власти уничтожать «неуничтожимое», истреблять «непреходящее». Чтобы умилостивить Инанну, Энки особо благословляет ее.

«МЕ» – БОЖЕСТВЕННЫЕ ЗАКОНЫ

Одним из наиболее трудных для определения понятий, точный смысл которых до сих пор не установлен, являются «ме», игравшие в религиозно-этической системе взглядов шумеров огромную роль. Современные исследователи называют «ме» «божественными правилами», «божественными законами», «факторами, упорядочивающими организацию мира». По-видимому, в тот период, когда религиозные воззрения шумеров уже сложились в более или менее стройную систему, «ме» являлись чем-то вроде установленных и контролируемых Энки (возможно, запланированных Энлилем) закономерностей, предписанных каждому явлению природы или общества, касающихся как духовной, так и материальной стороны жизни.

Понятие «ме», несомненно, восходит к очень ранней эпохе. Исследователи религии шумеров толкуют его по-разному. Так, Д. Р. Кастеллино понимает «ме» как своеобразный прототип всего живого и неживого, в каком-то смысле близкий к платоновской идее. Б. Ландсбергер, мнение которого разделяют и некоторые другие, пишет: «ме» – это одновременно сила и порядок, «ме» отдельных богов, выполнявших различные функции, различны. «Ме» мистически излучаются богами и храмами, они могут приобретать материальную оболочку, могут изображаться материальными средствами в виде символов, одно божество может передавать их другому…» С понятием «ме» мы встречаемся в молитвах и мифах. В одном из мифов названо более ста «ме», из которых удалось прочесть чуть больше половины и еще меньше расшифровать. Здесь самые разные понятия: правосудие, героизм, мудрость, справедливость, прямота (честность), доброта, мир, победа, вражда, ложь, страх, сетование, разрушение городов, усталость, раздоры; «профессионально-ремесленнические»: ремесло строителя, ремесло кожевенника, ремесло корзинщика, ремесло кузнеца, искусство обработки металлов; наименования или символы власти: царский трон, возвышенная и вечная корона и др.; жреческие должности и понятия, связанные с верой и культом: возвышенное святилище, нисхождение в подземное царство, восхождение из подземного царства. Названы в этом перечне искусство и боевое знамя, проституция и священное очищение, музыкальные инструменты и искусство писца.

Здесь приведена лишь часть более или менее произвольно выбранных «ме» из числа тех, которые удалось расшифровать. Как явствует из этого небольшого перечня, все, что так или иначе было связано с организацией общественной, политической и религиозной жизни (как абстрактные, так и конкретные понятия), входило в этот удивительный «каталог культуры, цивилизации и обычаев». Возможно, что «ме» в каком-то смысле выполняли ту роль, которую впоследствии стали играть составленные на основе иных этических воззрений заповеди, определявшие поведение людей. Перечень «ме», содержащийся в мифе об Энки и Инанне, – одна из наиболее поразительных загадок, над которыми бьются исследователи шумерской цивилизации. Разгадка этой тайны, возможно, помогла бы нам многое понять в философии и этике шумеров.

БОГИ КАК ЛЮДИ

А теперь поговорим о мифе об Энки и Инанне. Он принадлежит к числу наиболее интересных произведений о богах, являющихся носителями всех человеческих недостатков. Содержание мифа состоит в следующем: во время оно «царица небес» и «царица Урука» Инанна, желая возвеличить свое имя и умножить мощь и благосостояние своего города Урука, задумала превратить Урук в центр Шумера. Для этого необходимо было добром или обманом заполучить «ме», тщательно оберегаемые богом Энки. Богиня отправилась в Эре-ду, в «священный Абзу», дом Властелина Мудрости. Если Энки, «знающий само сердце богов», даст ей «ме», ее желание исполнится: слава Урука и ее самой будет непревзойденной. Нарядившись, богиня отправилась в путь, озаряя все вокруг блеском своей божественной красоты. Увидев ее издали, Энки призвал своего посланца Исимуда и сказал ему:

Приблизься, мои посланец Исимуд, склони ухо к моим словам.

Я выскажу повеление, внимай ему!

Юная девушка, совсем одна, направила стопы свои к Абзу,

Инанна, совсем одна, направила стопы свои к Абзу,

Впусти юную девушку в Абзу города Эреду,

Впусти Инанну в Абзу города Эреду.

Угости ее ячменной лепешкой с маслом,

Налей ей холодной воды, освежающей сердце,

Напои ее пивом из «львиной морды» [13],

За священным столом, за Столом Небес

Встреть Инанну словами приветствия.

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Исимуд выполнил все, что приказал его господин. Энки сел со священной Инанной, «своей дочерью», за «священный стол», угостил ее и сам отведал немало еды и напитков. Подвыпивший бог обещает своей «дочери» дать то, что она хочет. Во время пира он одно за другим передает Инанне «ме», после чего, устав и отяжелев от крепких напитков, засыпает. Богиня спешно погружает свою добычу на Небесную барку и отплывает в «милый ее сердцу Урук». Между тем, придя в себя, Энки замечает, что «ме» нет на их обычном месте. Бог, конечно, забыл обо всем. Он призывает Исимуда и узнает от него, что сам, своими руками отдал «ме» Инанне. Тогда он велит своему посланцу и нескольким морским чудовищам незамедлительно отправиться в путь и отнять «то, что принадлежит Абзу». Главная роль в этом отводится чудовищам: они должны захватить Небесную барку на первой из семи стоянок, отделяющих Абзу города Эреду от Урука, а Инанну отпустить с миром – пусть она идет в свой город пешком. Исимуд спешит в Урук, впереди него мчатся морские чудовища. Вскоре им удается задержать Небесную барку. Исимуд сообщает Инанне, что Энки велел отобрать у нее «ме» вместе с баркой. Инанна горько жалуется, что бог «нарушил слово, которое дал». Исимуд и чудовища схватили Небесную барку, но Инанна призывает на помощь своего посланца Ниншубу-ра, «чья рука не знает дрожи, чья нога не знает усталости», и просит его спасти то, что теперь по праву принадлежит ей. Верный Ниншубур освобождает Небесную барку. Семь раз чудовища окружают лодку Инанны, семь раз Исимуд от имени своего повелителя требует возвращения «ме», и семь раз призванный богиней Ниншубур помогает божественной Инанне освободиться от чудовищ. Инанна продолжает свой путь, и, когда наконец она пристает к берегу, весь Урук выходит приветствовать ее.

Инанна, выступающая в большинстве известных нам мифов как общешумерская богиня, здесь представлена как покровительница и владычица Урука. На этом основании можно судить о том, где первоначально возникла легенда и какие исторические события нашли в ней отражение. Рассказывая о подвиге Инанны, жрецы ее храма в Уруке хотели объяснить, каким образом Урук возвысился и приобрел гегемонию над всей страной. Этот миф, посвященный далекому прошлому, выражает четкую политическую тенденцию. Поведение богов и конфликт между ними являются отражением поступков людей и принимавшей самые различные формы борьбы за гегемонию, за первое место в стране. Мы уже неоднократно говорили о шумерских сюжетах, использованных в Библии. В мифах, где главным героем является Энки, таких параллелей особенно много. Приведем в качестве примера миф, действие которого разыгрывается в раю.

ЭТО СЛУЧИЛОСЬ В РАЮ

У современного человека сложилось весьма определенное представление о рае. Библия, живопись, литература рисуют перед нами прекрасный сад, где прогуливается первый человек, Адам, в сопровождении Евы, созданной богом из его ребра; есть здесь и змей-искуситель, уговоривший Еву вкусить запретного плода.

Попробуем на какое-то время забыть все это, вернемся к шумерам и узнаем, что они говорят о рае. Содержание глиняных табличек, на которых писцы начала II тысячелетия до н. э. записали старинный миф, впервые стало известно благодаря Стефену Лэнгдону. В 1915 г. Лэнгдон опубликовал текст под названием «Шумерский эпос о рае, потопе и грехопадении человека». В поднявшемся шуме в связи с этой публикацией слышались и возмущенные голоса, обвинявшие автора в богохульстве, в «скандальном посягательстве на все святое» и пр. Это, разумеется, не могло ни умалить значения открытия Лэнгдона, ни тем более остановить творческую мысль. Ученые продолжали поиски и исследования, пытались дать научную оценку текста. Так, Анри де Женуяк опубликовал неизвестный с точки зрения происхождения, но, несомненно, связанный с табличками Лэнгдона фрагмент текста, записанного на другой табличке. Большую часть этих текстов восстановил многократно упоминавшийся уже Эдвард Киэра. Переводом и обработкой текста занимались М. Витцель, Т. Якобсен и С. Н. Крамер. Каждый из этих ученых своей интерпретацией помог осмыслить содержание и значение этого мифа, который сейчас стал известен как «Энки и Нинхурсаг».

Шумерский рай не был предназначен для людей. Это было место, где могли пребывать только боги. Из первых фраз поэмы мы узнаем, что страна Дильмун (поэт называет Дильмун то «страной», то «городом») священна, «страна Дильмун чиста», что здесь обитает бог Энки со своей супругой, потому что эта страна «чистая», «светлая», «непорочная».

В Дильмуне ворон не каркает.

Птиа-иттиду не кричит.

Лев не убивает,

Волк не хватает ягненка,

Дикая собака, пожирательница козлят, здесь не живет,

…пожиратель зерна… здесь не живет.

Вдов здесь нет…

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Шумерский поэт яркими красками рисует страну, которой неизвестны печаль и смерть, жестокость и отчаяние, где ягненок не боится волка и не издаст свой скорбный крик птица иттиду – вестник смерти. Прекрасна, полна чудес райская страна, где

Голубь не прячет голову,

Нет таких, которые бы говорили: «У меня болят глаза»,

Нет таких, которые бы говорили: «У меня болит голова»,

Нет старухи, которая бы говорила: «Я стара».

Нет старика, который бы говорил: «Я стар».

В стране Дильмун нет ни старости, ни болезней, здесь живут вечно и никто не переходит реку смерти, а потому

Вокруг него не ходят с рыданиями жрецы,

Певец не возносит жалоб,

У стен города он не сетует и не плачет.

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Одно плохо: в Дильмуне не хватает пресной воды. Когда богиня обратила на это внимание Энки, тот приказывает Уту, богу солнца, доставить в Дильмун воду с земли.

Уту выполнил приказ Энки: «из уст земли» забил родник пресной воды и все было так, как пожелал бог. Теперь ничто уже не мешало счастливой жизни в стране Дильмун, где расцвели деревья, зазеленели луга, налились зерном колосья хлебов. А довольный Энки прогуливался по райской стране.

Далее поэт рассказывает о том, как в один из дней Энки овладел богиней-матерью Нинхурсаг.

Он извергает семя в ее лоно.

Она принимает в свое лоно семя, семя Энки,

Один день для нее – один месяц,

Два дня для нее – два месяца,

Девять дней для нее – девять месяцев,

девять месяцев «материнства».

Через девять дней (вместо девяти месяцев) без боли и мучений Нинхурсаг родила богиню Нинму, которая, судя по ее имени, стала покровительницей плодоношения, созревания. Затем Энки, гуляя по болотам и озирая все вокруг, увидел прекрасную девушку.

Он говорит своему посланцу Исимуду:

«Я ли не поцелую юную красавицу,

Я ли не поцелую прекрасную Нинму?»

Исимуд, его посланец, отвечает:

«Что ж, поцелуй юную красавицу,

Поцелуй прекрасную Нинму!

Для моего царя я подниму сильный ветер…».

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Энки овладел Нинму, и та через девять дней, которые были для нее как девять месяцев, без боли и мучений родила богиню Нинкурра, что означает, по-видимому, «богиня горной страны». Подобная история повторяется еще один или два раза: в одном из вариантов мифа Энки произвел на свет трех, а в другом – четырех богинь. Так появились Утту, богиня ткачества и одежды, и Нинсуг, которой было поручено следить за созреванием растений.

Если Нинхурсаг не противилась любовным поползновениям Энки, то Утту, по-видимому, выразила протест. Испорченный, малопонятный текст как будто указывает на это. Утту согласилась уступить Энки лишь при условии, что он принесет ей огурцы, яблоки и виноград. Когда Энки явился с этими дарами, Утту с радостью отворила ему дверь и приняла его как возлюбленного. Однако от этого союза не родилась никакая богиня, потому что Нинхурсаг, отняв семя бога, посеяла восемь растений, в том числе «медовое», «колючее», «каперсовое».

Новые растения заинтересовали Энки. Он пожелал «определить судьбу этих растений», для чего ему надо было их отведать. Исимуд, повсюду преданно следующий за своим господином, одно за другим срывает эти растения и дает ему. Съев их, Энки «познает их «сердце» и определяет их судьбу. Этот поступок вызвал гнев богини Нинхурсаг:

…За это Нинхурсаг прокляла имя Энки:

«Пока он не умрет, я не взгляну на него глазами жизни»!

И ушла, скрылась от богов, которыми овладела печаль, потому что Энки смертельно заболел. Восемь его органов поражает болезнь.

В этом месте появляется лиса, которая обещает Энлилю за соответствующее вознаграждение найти Нинхурсаг. Лиса каким-то способом приводит Нинхурсаг. Великая богиня садится рядом с Энки и расспрашивает о его недугах:

«Брат мой, что у тебя болит?» – «

Моя челюсть болит». –

«Для тебя родила я бога Нинтулла».

«Брат мой, что у тебя болит?» –

Мое ребро болит». -

«Для тебя родила я богиню Нинти» [«госпожу режра», или «госпожу, дающую жизнь»].

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Богиня создала восемь божеств-целителей – соответственно числу пораженных болезнью частей тела Энки. На эти божества были возложены и другие функции. (Так, Нинка-си, созданная для того, чтобы исцелить рот Энки, одновременно была богиней крепких напитков. О богине Нинти, исцелившей ребро Энки, мы поговорим позднее.)

Итак, восемь новых божеств избавили Энки от недугов. В последних строках поэмы Энки распределяет обязанности между новыми божествами:

Пусть Абу будет царем растений,

Пусть Нинтулла будет господином Магана,

Пусть Нинсуту сочетается браком с Ниназой,

Пусть Нинкаси станет той, кто утоляет жажду,

Пусть Нази сочетается браком с Ниндар,

Пусть Азимуда сочетается браком с Нингишзидой,

Пусть Нинти будет царицей месяцев,

Пусть Эншаг будет господином Дильмуна.

О отец Энки, благослови!

Таков шумерский миф о рае. Отдельные детали этого мифа могут шокировать современного читателя, например мотив кровосмешения. Но не следует забывать, что в мифе действующие лица – боги, чьи поступки, возможно, отражают обычаи глубочайшей древности, когда род был немногочислен и поведение людей определялось не моралью, принятой позднее в цивилизованном Шумере, а заботой о продолжении рода. Обычаи тех времен к моменту создания мифа уже не существовали, а может быть, даже были запрещены.

У ИСТОКОВ БИБЛЕЙСКИХ СКАЗАНИЙ

Читатели могут задать еще один и весьма существенный вопрос: что общего между нашими представлениями о рае, сложившимися на основе библейского предания, и шумерским мифом о безнравственных богах? Попробуем, опираясь на выводы различных исследователей, по возможности полно ответить на этот вопрос.

Начнем с самого понятия рая. Поскольку не существует письменных данных о том, что какой-либо из развивавшейся одновременно с шумерской культур (например, египетской) было известно это понятие, создателями легенды о «райском саде» принято считать шумеров. Шумерское представление о рае как о стране, где нет смерти, соответствует библейскому. За заимствование у шумеров библейской идеи божественного рая говорит и местоположение рая.

Останавливаясь на шумерском происхождении легенды о рае, следует обратить внимание на реки, протекавшие в библейском раю. В Библии прямо указывается Евфрат, т. е. район Месопотамии. Этой стороной вопроса мы не будем заниматься, так как она чрезвычайно сложна и слишком далеко увела бы нас от основного содержания книги. Заметим лишь, что как в шумерском раю, так и в библейском первостепенную роль играла проблема пресной воды.

Следует обратить внимание на еще один момент, который особо подчеркивается в шумерском мифе: это безболезненные роды. Ведь в Библии только из-за непослушания Адама и Евы на них было послано проклятие: «со скорбию рождать будешь детей» (Книга Бытия III, 16).

Интересно также сопоставить «преступление» Энки и «грех» первых людей. Желая познать «сердце» растений, Энки съедает их. Адам и Ева вкушают запретный плод, хотя бог сказал: «От дерева же познания добра и зла, от него не ешь» (Книга Бытия II, 17). Итак, стремление к познанию явилось причиной того, что у шумеров по воле Нинхурсаг заболел Энки, а в Библии по приказанию бога из рая были изгнаны Адам и Ева.

И, наконец, наиболее популярный библейский сюжет: сотворение Евы из Адамова ребра. Каковы его истоки? В шумерском мифе говорится, что Нинхурсаг, желая избавить Энки от боли в ребре, приказала родиться богине Нинти (это имя по-шумерски означает буквально «госпожа ребра»). Но поскольку шумерское «ти» означает также «жизнь», имя этой богини может быть переведено как «госпожа, [дающая] жизнь». Из этой игры слов, которой воспользовался шумерский поэт, родилось библейское: «И переустроил Господь Бог ребро, которое Он взял у человека, в жену…» (Книга Бытия II, 22). Очевидно, игра слов оказалась забытой. Древнееврейские писцы, по-видимому, запомнили лишь одно значение шумерского «ти» – «ребро». Отсюда и родилось общеизвестное представление о создании женщины из ребра мужчины. Этим интереснейшим решением загадки библейского текста мы обязаны французскому ассирологу Шейлю. Позднее ту же идею развил и обосновал – независимо от Шейля – С. Н. Крамер. Разумеется, шумерский и библейский рай отражают совершенно различные, исходящие из разных предпосылок этические концепции. Насколько же убедительна была нарисованная шумерами картина рая, если она, просуществовав тысячелетия, покорила воображение философов и поэтов – авторов Библии.

ЛЕГЕНДА О ПОТОПЕ

В рассмотренных нами мифах в качестве действующих лиц выступают боги. В сонме бессмертных, которые, однако, могли тяжело и даже смертельно «болеть», происходили самые разнообразные события, отражавшие земные дела, порой весьма прозаические. Однако в некоторых шумерских мифах рядом с богами фигурируют и люди. Например, в мифе о потопе. Земля была уже организована, боги установили порядок и создали людей, которые должны служить небожителям, чтобы им удобно и беззаботно жилось в раю, как вдруг по неизвестным причинам происходит катастрофа. Табличка, содержащая шумерский вариант легенды о потопе, дошла до нас в сильно поврежденном виде; эта табличка, обнаруженная в Ниппуре, до сих пор остается уникальной. Несмотря на то что сохранившийся на ней текст тщательно восстановлен и внимательно изучен, кое-какие места все-таки остались неясными. Поскольку этот документ имеет огромную историческую ценность, мы опишем его по возможности подробно, используя опубликованный в 1914 г. перевод А. Пёбеля, который по сей день является общепринятым.

Верхняя часть таблички, содержащая около 37 строк текста, не сохранилась, и мы не знаем, в связи с чем боги решили погубить всех людей. Доступный пониманию текст начинается с того места, где некое божество (большинство исследователей считают, что это Энки) сообщает остальным богам о своем намерении спасти человечество от гибели. Он говорит:

Я верну народ в его селения,

В городах они воздвигнут святилища для

божественных законов.

Я сделаю их тень благостной…

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Бог уверен, что спасшиеся от гибели люди построят храмы и сделают свои города религиозными центрами. Сложный и испорченный текст следующих трех строк повествует, вероятно, о том, что именно делает это божество для осуществления своего намерения. Здесь говорится об установлении обрядов, о божественных законах (на этом основании и делаются предположения, что этот бог – Энки). Миф переносит нас в незапамятные времена,

Когда Ан, Энлиль, Энки и Нинхурсаг

Создали черноголовых,

Пышная растительность покрыла землю,

Животные, четвероногие [обитатели] равнины

были искусно сотворены.

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

К сожалению, дальнейшее описание акта творения и того, что за ним последовало, отсутствует. Следующая за приведенным отрывком лакуна составляет около 37 строк. Далее рассказывается о том, как были ниспосланы свыше царская власть и царский трон (это абсолютно созвучно с текстом царских списков: «Когда царство было ниспослано с небес, царство было в Эреду»), как были созданы «обряды и высшие божественные законы» и как бог, имя которого не названо,

…основал пять городов в… освященных местах,

Он дал им имена и сделал их главными святилищами.

Первый из этих городов, Эреду, он отдал Нудиммуду, вождю,

Второй, Бадтибиру, он отдал…

Третий, Л арак, он отдал Эндур-биль-хурсаг,

Четвертый, Сиппар, он отдал герою, чье имя – Уту,

Пятый, Шуруппак, он отдал Суду.

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Итак, согласно мифу, до потопа существовало пять городов. Возможно, это и были города, в которых поселились только что прибывшие в Месопотамию шумеры. Следующие, сильно поврежденные строки повествуют о том, что бог «повелел очищать малые реки».

Далее в тексте снова следует пробел приблизительно в 37 строк. По мнению шумерологов, здесь, должно быть, говорилось о греховных поступках людей, которые и заставили богов ниспослать на землю потоп и уничтожить человечество. Это решение, как следует из текста, не было единодушным: рыдает Нинту, «божественная Инанна заплакала о своем народе», боги небес и земли произнесли имена Ана и Энлиля. И вот на сцене появляется последний перед потопом правитель Шуруппака – Зиусудра, шумерский прототип библейского Ноя. Поэт изображает его как благочестивого, богобоязненного царя, который постоянно служит богам и повседневно воздает им хвалу, возводит в их честь храмы и другие постройки. В сновидениях и во время молитв боги сообщают ему свою волю. Из текста поэмы следует, что в тот момент, когда Зиусудра стоит возле какой-то стены, божественный голос возвещает благочестивому царю о жестоком решении небожителей:

Встань у стены, слева от меня…

У стены я скажу тебе слово, внемли моему слову,

Слушай же мои указания:

По нашему [слову] потоп зальет святилища,

Дабы уничтожить семя рода человеческого…

Таково решение и постановление собрания богов.

По слову Ана и Энлиля…

Его царству, его правлению [придет конец].

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

К большому огорчению исследователей, бьющихся над прочтением текста поэмы о потопе, в этом месте, столь важном для понимания мифа в целом, снова возникает пробел примерно в 40 строк. В отсутствующем отрывке, видимо, содержалась инструкция Зиусудре относительно постройки огромного корабля. По мнению исследователей этого текста, рекомендации касались точных размеров «ковчега Зиусуд-ры». Это мы находим и в вавилонской легенде, повторяющей шумерскую, и в Библии. Рассказ о потопе заканчивается отрывком (за которым следует очередная лакуна):

Все бури с небывалой силой разбушевались одновременно. И в тот же миг потоп залил главные святилища. Семь дней и семь ночей Потоп заливал землю,

И огромный корабль ветры носили по бурным водам,

Потом вышел Уту, тот, кто дает свет небесам и земле.

Тогда Зиусудра открыл окно на своем огромном корабле,

О Уту, герой, проник своими лучами в огромный корабль.

Зиусудра, царь,

Простерся перед Уту.

Царь убил для него быка, зарезал овцу.

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Этот миф просуществовал тысячелетия. К шумерскому первоисточнику восходят вавилонский миф о потопе и многие другие. Легенда о потопе, возникшая у шумеров и впервые ими записанная, вошла в мифологию и религию многих народов. Через посредство Библии она стала достоянием всех монотеистических религий, где фигурирует в качестве одного из основных сюжетов. Читая в Библии о том, как бог, разгневанный прегрешениями людей, постановил: «…чрез семь дней Я наведу дождь на землю сорок дней и сорок ночей и сотру с лица земли всякое существо, которое Я создал» (Книга Бытия VII, 4), следует помнить, что библейский рассказ о потопе – не оригинальная легенда. Его шумерский прототип возник за две тысячи лет до времени составления Библии.

Необходимо обратить внимание на благотворность деяний Энки. Именно ему «черноголовые» обязаны своим спасением во время потопа. Анализ мифа о потопе показывает, что, во-первых, он возник в тех районах, где существовал культ Энки, т. е. на юге; во-вторых, в нем содержатся некие реминисценции, связанные с древнейшей историей Двуречья и с появлением шумеров в Эреду, первом шумерском городе, и, в-третьих, в нем отражено представление о шумерах как об опытных мореходах, для которых искусство мореплавания было традиционным.

Последний сохранившийся фрагмент мифа касается двух проблем, отголоски которых мы также находим как в Библии, так и в других источниках, – это проблемы бессмертия и рая.

Когда Ан и Энлиль вызвали «дыхание небес, дыхание земли», когда по их приказу прекратились сокрушительные ливни «и растения, выйдя из земли, поднялись»,

Зиусудра, царь,

Простерся пред Аном и Энлилем.

Ан и Энлиль обласкали Зиусудру,

Дали ему жизнь, подобно богу,

Вечное дыхание, подобно богу, принесли для него свыше.

Потом Зиусудру, царя,

Спасителя имени всех растений и семени рода человеческого,

В страну перехода, в страну Дильмун, где восходит солнце, они поместили.

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Остальная часть таблички разрушена. Но мы уже выяснили, что Зиусудра обрел бессмертие, а вместе с ним и право пребывать в раю, в стране Дильмун, которую, как мы уже говорили, отождествляют с островом Бахрейн.

При чтении мифов, где главным или одним из главнейших действующих лиц является Энки, создается впечатление, что шумерские авторы, отражавшие настроения и взгляды всего народа, относились к этому богу с особой симпатией.

Итак, мы познакомились с четырьмя главными божествами шумерского пантеона: Аном, Энлилем, Энки и Нинхурсаг. Это боги-творцы. Объединение отдельных богов в «группы», как это делают некоторые ученые, например представление об Ане, Энлиле и Энки как о триаде, возглавлявшей шумерский пантеон, кажется нам произвольным, основанным на совершенно иной системе взглядов, не присущей шумерам. И если уж идти на поводу у магии цифр, более правильным будет утверждение, что сонм богов возглавляла «четверка», потому что Нинхурсаг не может быть исключена из группы верховных богов Шумера. Хотя круг обязанностей этой богини не был четко очерчен и ее культ в более поздние периоды истории Шумера не имел широкого распространения, в глубокой древности цари и князья называли ее своей матерью. Нинхурсаг, по-видимому, являлась древнейшим олицетворением «богини-матери», прародительницы всех живых существ, покровительницей плодородия и' урожаев. Она – мать богов, и ее черты обнаруживаются во многих божествах женского пола.

БОГ НАННА ОТПРАВЛЯЕТСЯ В НИППУР

Вслед за богами-творцами в иерархии богов шумерского пантеона следуют три «астральных» [14] божества. Первое место среди них занимает бог луны Нанна-Син. Мы уже знаем, при каких обстоятельствах появилось на свет это дитя Энлиля и Нинлиль. Ради освобождения Нанны, которому было предназначено сиять на небесах, Энлиль пожертвовал тремя сыновьями: им предстояло влачить существование в мрачном аду. Бог луны в шумерской мифологии является отцом бога солнца Уту и богини планеты Венеры Инанны. На этом основании можно предположить, что культ луны возник раньше, чем культ солнца. «Господину полного сияния», Нанне, прежде всего поклонялись в Уре, где в его честь был построен великолепный храм. Не только из-за страха перед темнотой, рассеять которую мог один лишь свет луны, люди придавали особое значение богу луны. Функции бога, регулярно пересекающего на своей серебряной ладье (полумесяц) небесный океан, представлялись шумерам чрезвычайно важными. Кроме того, Нанну почитали как бога, оказывающего влияние на рост и размножение животных: «Скотные дворы и загоны он наполнил тучностью».

Миф о путешествии Нанны в Ниппур, где бог луны благодаря щедрым дарам получил благословение Энлиля для своего города Ура, несомненно, связан с каким-то ранним периодом истории Шумера, когда Ур играл главенствующую роль в стране. На основании многочисленных фрагментов, которые удалось найти, исследователи достаточно точно воспроизвели маршрут путешествия Нанны-Сина.

Повествование начинается кратким вступлением, прославляющим величие Ниппура. Затем мы узнаем, что «герой Нанна» решил посетить «город своей матери, город своего отца». Погрузив на корабль прекрасные дары – деревья, растения, животных, бог луны отправляется в путь. Во время своего путешествия он делает остановки в пяти городах (прочитать удалось только два названия – Урук и Ларса), в каждом из которых местный бог воздал ему почести. И наконец:

К пристани из лазурита, к пристани Энлиля,

Нанна-Син пристал на своем корабле,

К белой пристани, пристани Энлиля, Ашимбаббар [15] пристал на своем корабле.

Пришвартовавшись и выйдя на берег, Нанна вскричал:

Открой дом, привратник, открой дом,

Открой дом, Калкалу, открой дом,

Калкалу, «человек ключа», открой дом,

«Человек засова», «человек ключа», открой дом!

Привратник, открой дом, Калкалу, открой дом! -

Я буду загонять в загоны большое стадо быков.

Мне, Нанне-Сину, дом Энлиля, привратник, открой дом! -

Жирных баранов я буду…

Для меня, Ашимбаббара, дом Энлиля, привратник,

открой дом! -

…сделаю тучными.

Для меня, Нанны-Сина, дом Энлиля, привратник,

открой дом! -

Козам я дам есть траву мунду.

Двенадцать раз призывает Нанна привратника Калкалу, прося его открыть перед ним врата «дома Энлиля», т. е. города Ниппура, которому он хочет вручить свои дары: масло, пиво, яйца, дичь, домашних свиней, рыбу разных видов, овец, коз, коров, племенных быков и многое другое. Свою просьбу Нанна заканчивает следующими словами:

То, что на носу корабля, то, что на носу, хочу тебе дать,

то, что на корме корабля, то, что на корме, хочу тебе дать.

Привратник Калкалу охотно открывает дверь перед богом Наиной. Энлиль радостно приветствует приехавшего к нему сына. Он окружает Нанну заботой и вниманием:

Моему сыну, который охотно ест лепешки гуг, дайте ему лепешек гуг!

Моему Нанне, который их любит, который ест лепешки гуг, дайте ему лепешек гуг!

Принесите ему из Экура предназначенный для него хлеб и мой наилучший большой хлеб,

Моего хорошего вина, в котором содержится «чистая сила», налейте ему.

Сыну подали то, что приказал его отец. (О том, как точно воспроизведены здесь земные порядки, можно судить хотя бы на основании слов «предназначенный для него хлеб». Каждый человек, трудившийся в храмовом хозяйстве, получал свой продовольственный паек из амбаров храма. Судя по мифам этого времени, такой же порядок существовал на небесах.) Тогда Нанна обратился к Энлилю:

О мой отец, воспитавший меня, ты дал мне пищу, и я насытился,

…ты дал мне питье, и я утолил жажду.

Когда ты поднимаешь свой взор, царство начинает существовать,

О Энлиль, твое богатство…,

Дай мне от него, дай мне от твоего изобилия!

Я хочу идти в Ур! Дай мне в руки «океан карпов»!

Я хочу идти в Ур! С полей дай мне поздние хлеба!

Я хочу идти в Ур! Из рыбного садка дай мне рыбу куда и сухур!

Я хочу идти в Ур! Из зарослей тростника дай мне «мертвый тростник» и «зеленый тростник»!

Я хочу идти в Ур! Из сада и огорода дай мне меда и вина!

Я хочу идти в Ур! Из высоких степей дай мне тамариск!

Я хочу идти в Ур! Из лесов дай мне горных козлов и диких овец!

Я хочу идти в Ур! Во дворце дай мне долгую жизнь!

Я хочу идти в Ур!

Царь богов выполнил просьбу своего сына, дал ему все, чего он требовал. Довольный, Нанна вернулся в Ур и воссел «на возвышенном троне». Заканчивается миф славословием в честь бога луны.

Вполне возможно, что за путешествием Нанны стоит история поездки в Ниппур одного из царей Ура – вероятно, это был царь первой или второй династии Ура, – желавшего получить из рук жрецов Экура титул лугаля и формальное подтверждение своей гегемонии над всей страной. Цари Ура, желавшие получить поддержку со стороны жрецов, приходили в Экур не с угрозами и не с наводящими страх войсками. Они несли с собой богатые дары. Так же, по-видимому, они поступали и тогда, когда главенствующая роль перешла от Эреду к Уруку. На это намекает миф о том, как Инанна добыла «ме». Читая мифы о богах, мы не можем избавиться от ощущения, что описываемые в них события происходят на земле.

Храм Нанны-Сина, величественный Экишнугаль, был окружен в Уре особым почитанием. Здесь отправлялись торжественные богослужения, устраивались народные празднества. Особую пышность все это приобретало в дни «возвращения луны». И народу, наверное, показывали мистерии, повествующие о «путешествии Нанны» и о других его деяниях.

ГИМНЫ БОГУ ЛУНЫ

Нанне поклонялись во всем Шумере. До нас дошло множество молитв, обращенных к этому богу, и хвалебных гимнов в его честь. Все это говорит о постоянном почитании бога луны. Большинство связанных с Наиной текстов было интерпретировано и опубликовано сравнительно недавно шведским ученым Аке Сьёбергом. На основании этих текстов, принадлежащих к числу замечательнейших поэтических произведений той эпохи (записаны они, правда, позднее, в начале II тысячелетия до н. э.), мы можем составить полное представление о функциях бога луны.

Вот один из наиболее популярных гимнов в честь Нанны-Сина, упомянутый в шумерском «каталоге» литературных текстов:

Как многочисленны овцы, как многочисленны коровы

в хлевах Сина, как многочисленны!

Есть черные, блестящие, словно лазурит, есть белые подобные свету луны,

когда она возникает на небе, испуская лучи.

Мелких коров ты развел так много, что они как зерно…

Крупных ты развел так много, как диких быков.

Бесчисленных коров в своем прекрасном загоне

«Краса небес» он спустил с привязи,

молоко прекрасных коров он возливал на жертвенном столе,

его лучистые руки принесли это молоко.

О мой царь, чей труд окончен,

Син […] коровы на сияющей привязи.

Он […] коров, он […] коров, он пасет коров.

Его мать, та, что его родила, Госпожа Ниппура,

произносит Господину в его степи молитву: «Молитва, о пастырь, молитва!

Для твоих прекрасных степей, дабы ты умножил коров, когда ночной порой…

дабы ты им [коровам] в Экуре, достойнейшем святилище, дозволил родиться».

Он любимец его [храма Экура], он его любимец,

Господин – любимец Экура! Он муж наслаждений Энлиля,

Син, коему сопутствует милостивый крик его родной матери.

Его мать, та, что его родила, с любовью милостиво говорит ему,

Сину: «Возлюбленный сердцем, ты, думу сердца успокаивающий,

Син, испускающий лучи теленок, прекрасно выращенный на коленях.

Ты ко всему стремишься сердцем,

всего, что имеет цену, жаждешь сердцем,

…ты украшение Экура,

на коленях Энлиля пожелай исполнения своей воли,

дабы он создал великолепие на небесах,

дабы Экур пел о тебе радостную песню,

дабы народ молился за твою жизнь,

Син, в небесах и на земле дабы был ты гигантом!»

Молоко… коров на жертвенный стол возливал,

Син установил очищающие обряды:

«Все, что я творю, прекрасно, отец мой Энлиль щедро меня одарил».

Царю, священному кораблю магур,

странствующему по небесам,

его мать говорит милостивые слова:

«О мой дикий бык, коего Ан призвал с доверием,

имя твое мило всем странам,

Господин, кто имеет чистый загон,

кто очищающие обряды сияющими делает,

выросшее в чистом храме дитя-герой, рожденное Нинлиль,

Нанна, выросший в поле… возлюбленный,

тебе Ан в своем возвышенном сердце царство…

Энлиль дал тебе прекрасное имя.

О Господин непреложного слова, о сын Энлиля,

тебе Ан в своем возвышенном сердце царство…

в твоем городе Уре, который ты призвал в своем сердце,

он [Ан] для тебя в «княжеском потоке» рыб и птиц…

Первородный сын Энлиля, жреческую должность…

царство небес тебе вручил.

Ты бог, великолепием своим озаряющий небеса,

твой лунный свет лучист и светел.

Подобно Уту, ты являешься пастырем страны.

О Нанна, для царя [богов] ты расточаешь лунный свет,

подобный сиянию и блеску солнца.

Таким образом, Нанна является первым сыном Энлиля, любимым «теленком» своей матери Нинлиль. Он – царь и владыка всех богов вселенной, он устанавливает законы, он добрый пастырь. Песнь-молитва прославляет Нанну как бога-покровителя, который заботится о приумножении богатств своего города.

И другие гимны, в частности приводимые ниже, славят Нанну как владыку Ура:

О боже, ты богов…

ты шествуешь по высокому небу, испуская лучи,

возвышенная тиара, блеску… князь…небес, коего Ан и Ураш [земля, то же, что Ки],

верно охраняли, рожденный в Дуранки [16].

Прекрасного, прекрасного себе просил,

Господин [Нанна] измучил Энлиля просьбами определить

О свет, блеск, венец Ура! счастливую судьбу своему городу:

«О мой отец, отстрой для меня мой город».

Господин решительного слова, отец Нанна, от руки коего

никто не уйдет, возвышенный князь, возвышенный князь, имеющий

княжескую власть над богами!

В доме [Уре], что как небо распространяет вокруг страх

и ужас, ты расточаешь свое лучистое сияние!

О почитании, каким был окружен бог луны, свидетельствуют его эпитеты: «царь богов», «краса небес» и пр. Одним из «дополнительных» имен этого бога было Ангаль, что означает «великий Ан» (так в более ранние эпохи именовали самого Ана, а позднее – его внука). От Ана к нему перешло еще одно имя – Аншар («небесный круг»). Кроме «великих детей» – Уту и Инанны – у бога луны и его жены Нингаль, имевшей свой храм Эгара в Уре, были «менее важные» дети. Сыном Нанны был уже знакомый нам советник Энлиля и бог света Нуску. Другим потомком Нанны считался покровитель города (провинции) Казаллу бог Нумушда. Нумушда, как полагают, «сделался» сыном Нанны после того, как цари третьей династии Ура захватили эту восточную страну. По традиции бог побежденных стал сыном бога победителей.

СУДЬБЫ БОГОВ И СУДЬБЫ ЛЮДЕЙ

Даже самые могущественные боги не могли избежать предначертанной им судьбы. Подобно людям, они тоже терпели поражения. Шумеры объясняли это тем, что право выносить окончательное решение принадлежало совету богов, против которого не мог выступить ни один из его членов.

Власть могучего бога-покровителя Ура также была ограничена волей совета богов. Судя по некоторым сохранившимся шумерским текстам, собрание богов могло приговорить своего члена даже к уничтожению. Каким бы нелогичным и абсурдным нам это ни представлялось, мы не должны забывать, что теологические концепции шумеров, известные нам по молитвам, мифам и другим литературным тек стам, формировались под влиянием самых разных и противоречивых факторов, а идея антропоморфизма находилась в ожесточенной борьбе с более ранними представлениями. Прогресс в организации политической и хозяйственной жизни ликвидировал старые верования. И если в начале III тысячелетия бог – это сила, не имеющая определенного облика, то в конце этого тысячелетия он определенно приобретает человеческий облик.

Рассмотрим это на конкретном примере. Первоначально богом были луна или солнце; серп луны или солнечный диск и являлись божествами. Позднее возникла теория, что луной управляет некая сила, обладающая человеческими чертами, – так легче было представить себе эту силу, лунный же серп и солнечный диск превратились в символы этого божества. Жители степных районов почитали ту силу, которая способствовала произрастанию растений. Поскольку после весенних дождей и гроз растения бурно шли в рост, грозу стали почитать как божество. В воображении шумеров, стремившихся придать своим представлениям конкретную форму, пролетающая по небу туча приобрела облик огромной птицы с распростертыми могучими крыльями. Раскаты грома в сознании людей также ассоциировались с тем, что они знали и наблюдали в жизни, – с рыканием льва. Поэтому они стали представлять себе божество, управляющее грозами (а заодно и жизнью степей), как птицу с головой льва. Это существо они назвали Имдугуд. Стремление к антропо-морфизации можно проследить по изменению изображений этого бога. Если вначале он был представлен в виде птицы с головой льва и человеческими ногами, то позднее это уже просто человек, а птица Имдугуд – лишь его символ. Изменяется также имя бога: в Лагаше и Гирсу его называют Нин-гирсу, в Ниппуре – Нинуртой, а еще дальше на север – Ишкуром. Повсюду он выступает как бог-покровитель города или области, и лишь со временем, когда жрецы упорядочили и систематизировали шумерскую мифологию, ему было отведено определенное место в пантеоне.

Нанна-Син не всегда был только богом луны. Пастухи из Ура в древнейшие времена поклонялись ему и как своему покровителю, который заботится об их имуществе и приумножает его. Они представляли его себе в виде молодого быка с сияющими рогами, пасущегося на небесах. Эта традиция сохранилась в эпитетах, какими наделяли Нанну-Сина. Поскольку взаимоотношения людей целиком переносились в общество богов, последние, естественно, должны были иметь жен, детей и слуг. Позднее об этом будет более подробный разговор, а пока поговорим о женах богов. Они, согласно шумерской мифологии, могли быть разного ранга. Нинлиль (жена Энлиля), Дамкина (жена Энки), Нингаль (жена Нанны), как и другие богини-жены, помогали своим мужьям вести хозяйство. Они присматривали за домом бога, распоряжались многочисленными служанками и нередко бывали посредницами между богами и их паствой, передавали богам просьбы смертных или от своего имени просили богов о чем-либо для людей.

В упомянутой скорбной песне о разрушении Ура богиня Нингаль присоединяет свои слезы, мольбы и стенания к плачу жителей разрушенного города:

Ужас уничтожения, подобно наводнению, обрушился на меня,

Беда внезапно ворвалась в мою спальню,

В спальне моей нет мне больше покоя,

Несчастье внезапно прогнало сон и покой,

Горькие слезы стали уделом моей страны,

И я, обегая землю, как корова, которая ищет своего теленка,

Не могла от этого ужаса мою страну избавить.

И если бы даже я, словно птица, распростерши крылья,

Прилетела в свой город,

Мой город до самого основания и тогда был бы разрушен.

Напрасны мольбы Нингаль: приговор богов неотвратим.

Хотя авторы шумерских мифов стремятся четко определить функции и сферы влияния богов, тем не менее в них то и дело слышатся отголоски более древних верований, в результате чего круг обязанностей того или иного бога расширяется. Например, в них проявляется старая традиция, согласно которой бог-покровитель являлся верховным божеством с неограниченной властью.

БОГ СОЛНЦА УТУ

Таким богом был и Уту. В мифологии он выступает прежде всего как бог солнца, сын Нанны и Нингаль, супруг богини Шанирды. Как сообщает миф о потопе, верховный бог, распределяя после потопа первые города, «четвертый, Сиппар, отдал герою, чье имя – Уту». Уту глубоко чтили как владыку и покровителя не только в северном Сиппаре. Он был также богом-покровителем Ларсы. В обоих этих городах у него были храмы, они назывались Эбаббар – «белый дом». Жители Сиппара и Ларсы, занимавшиеся овцеводством и охотой, почитали его как силу, которая дает жизнь и помогает выследить дичь. Не случайно сын Уту, Сумукан, стал богом овец и всех диких четвероногих. К нему перешли функции отца, на которого шумерские богословы в более поздний период возложили другие, весьма важные обязанности. При этом Уту остался божеством, на чью помощь надеялись в первую очередь скотоводы, охотники и путешественники. Последние верили в могущество этого бога не только потому, что при дневном свете легче передвигаться по земле и по солнцу можно ориентироваться в пути, но и в силу традиции, заимствованной у пастухов-кочевников.

Следы этого мы находим в мифах и эпических поэмах. В поэме «Гильгамеш и Страна живых» доблестный царь-воин Гильгамеш сообщает Уту о задуманном им путешествии и просит его о помощи. В мифе о потопе Зиусудра, высадившись на берег, «простерся перед Уту». О «пастушеском» происхождении Уту говорит также спор между Думузи и Эн-кимду, в котором Уту становится на сторону бога-пастуха. (Этим диспутом мы займемся позднее.)

Энки приказал именно Уту напоить животворной водой рай – Дильмун. Ему же было поручено следить за порядком во вселенной. Последнее говорит о связи между накоплением знаний о явлениях природы и религиозными построениями. Солнце более доступно наблюдениям, чем луна. Несомненно, оно ассоциировалось с силой, охраняющей повседневные дела людей, т. е. все, что происходит на земле. Бог солнца каждый день спускался с «Больших гор» и начинал свое путешествие по раз и навсегда установленному пути на небосклоне – над Шумером, над далекими странами, – а с наступлением сумерек пересекал море и спускался в подземное царство. Шумеры считали, что это путешествие Уту совершает пешком или в колеснице.

Несмотря на страшную жару, которую Уту посылает на землю в долгие летние месяцы, его считали доброжелательным богом. К нему обращается за помощью Думузи, прося заступиться за него перед Инанной; он покровительствует Гильгамешу; его призывают на помощь роженицы. Гимн в честь Уту прославляет его как бога правосудия. Функции судьи он выполняет и в «стране откуда нет возврата». Культ Уту получил особенно широкое распространение после падения Шумера, когда его стали почитать главным образом как бога, устанавливающего законы и наблюдающего за их исполнением.

А теперь полагалось бы обратиться к третьему члену так называемой астральной триады – к богине Инанне. Однако мы уделим ей внимание позднее, а сейчас займемся теми божествами, которые, подобно Энки, Нанне и Уту, относились к кругу верований отдельных человеческих сообществ и сочетали в себе черты небожителей и людей. Это Ишкур, Нинурта, Нингирсу и др. Разработанная жрецами мифология ставит этих богов на более низкие ступени в иерархии шумерских богов. Но мы не должны руководствоваться одними лишь данными мифологии, равно как и примерами из других религий.

ГРОМОВЕРЖЕЦ ИШКУР

Ишкур, бог грозы и сильных ветров, о трансформациях и воплощениях которого мы уже говорили, первоначально, по-видимому, представлял те же силы, что и Нингирсу, Нинурта или Забаба. Все они олицетворяли могущественные силы природы (гром, грозу, дождь) и вместе с тем покровительствовали животноводству, охоте, земледелию, военным походам – в зависимости от того, чем занимались их почитатели. Так, накануне сражения с Тириканом царь Уту-хенгаль приносит жертвы в храме Ишкура. С просьбами о ниспослании победы можно было обращаться и к богу Лагаша Нингирсу, как это сделал Эанатум. Богами войны были и почитавшийся в Ниппуре Нинурта, и Забаба, «воинственный владыка Киша». Миролюбивые, заботившиеся об умножении стад и дичи в степях божества в III тысячелетии, в эпоху непрерывных войн между городами-государствами за землю, за гегемонию, за рабов, представлявших собой ценную рабочую силу, вынуждены были изменить свой характер. Прославившись под разными именами, они, в сущности, не очень друг от друга отличались.

Кого шумеры считали отцом И шкура, установить трудно. Обычно им называли Наину, но гимн в честь Ишкура называет то Ана, то Энлиля. Местом его культа был какой-то северный город.

Гимн, посвященный Ишкуру, возносит хвалу этому богу в следующих словах:

Великий бык, появляющийся светозарно, имя твое достигает краев небес…

Ишкур, Господин изобилия, великий бык, появляющийся светозарно,

имя твое достигает краев небес.

Близнец Господина Аманки [17], великий бык, появляющийся светозарно,

Отец Ишкур, Господин, оседлавший вихрь, имя твое…

Отец Ишкур, оседлавший огромный вихрь…

Отец Ишкур, оседлавший большого дикого быка…

Ишкур, небесное животное, великий бык, появляющийся светозарно,

имя твое достигает краев небес.

Имя твое, словно бык, обрушивается на Шумер.

Твой всепроникающий блеск, словно покров, распростерся над страной,

Услышав твое рыкание, Большая Гора, отец Муллиль, опускает голову,

Услышав твое рыкание, пугается мать Нинлиль…

После этого в гимне появляется Энлиль, который говорит «сыну своему Ишкуру» о том, что он отдает во власть ему вихри и громы, вверяет их ему «как запряжку» из «семи ветров», что молния, его «посланец», мчится впереди Ишкура, наводя на людей страх и трепет. Текст гимна предположительно указывает на то, что Энлиль снаряжает «свое дитя Ишкура» на войну.

ЛЕГЕНДА О НИНУРТЕ

Подобное же двойственное происхождение имеет сын Энлиля – воинственный Нинурта из Ниппура. Здесь, в кругу земледельцев, первоначально он был богом грозы и ливней, т. е. символом животворных сил и пахоты. Позднее он тоже стал богом воинов, идущих в бой во славу Энлиля. Боги-покровители городов, расположенных в северных районах Двуречья, будучи божествами земледельцев или пастухов, со временем превратились в богов войны, потому чтб городам Северного Двуречья постоянно угрожали не только жители соседних городов, говорившие на том же языке и почитавшие тех же богов, но и внешние враги. То и дело на земли шумеров вторгались дикие орды жестоких и ненасытных горцев.

Обо всем этом повествуется в мифе, посвященном героическим подвигам хитроумного бога Нинурты. Легенда рассказывает о том, как «молодой бог», подстрекаемый «верным Шаруром» (олицетворение оружия Нинурты), с «оружием, которое разит многочисленных врагов», вступил в борьбу с Асагом, жестоким и злым демоном, обитающим в горах. Нинурта ринулся в бой против Асага, но хотя сердце его было мужественным, не устоял перед своим противником и улетел, «словно птица». Шарур не покидает своего господина в беде, он поддерживает в нем боевой дух, взывает к его мужеству, обещает победу. Еще раз в блеске молний и шуме ветра бросается в бой Нинурта. На поле битвы стоит ужасный грохот. Дрожит земля, бог то и дело меняет оружие и наконец, настигнув Асага, наносит ему смертельный удар.

Недолго радовалась страна победе над демоном. Поднялись первозданные воды Кура, «страны, откуда нет возврата», поднялись и залили землю, так что «вода жизни» не могла напоить поля, луга и сады. Боги Шумера, которые до тех пор «носили свои мотыги и корзины», т. е. следили за орошением и обработкой земли, не знали, что им делать. Вода, наполнившая Тигр и каналы, «не была водой жизни». На страну обрушился ужасающий голод, в каналах не было «хорошей воды», на высохших полях росла лишь сорная трава. В этой картине легко прослеживаются исторические реминисценции: тяжелые последствия вражеского нашествия, в результате которого была разрушена ирригационная система и истреблены или угнаны в рабство люди. Жизнь в стране замерла. Следующий за этим рассказ о том, как Нинурта, собрав много камней, воздвиг стену, чтобы отгородить Шумер от «вод Кура», тоже, по-видимому, следует понимать как метафору; поэтическое описание каких-то мероприятий шумеров, направленных на защиту своей страны от вражеских набегов. Нинурта привел в порядок водное хозяйство: отвел «плохие воды» с полей, наполнил Тигр «животворными» водами, оросил ими пахотные земли, благодаря чему

Поля дали зерна в изобилии,

Виноградники и сады принесли свои плоды,

[Урожай] громоздился горами в житницах и на холмах…

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Страна расцвела, Нинурта «избавил землю от печали», дух богов «преисполнил радостью». Богиня-мать Нинмах, следившая за подвигами «своего сына», пожелала проведать его и выразить свое восхищение. «Сын» приветствует ее следующими словами:

О Госпожа, раз ты захотела явиться в царство Кура,

О Нинмах, раз ты решилась ради меня проникнуть

в эту враждебную страну,

Раз ты не испугалась ужасов битвы, кипящей вокруг меня,

Да будет холм, насыпанный мною, героем Нинуртой,

Назван Хурсаг [горой] и да будешь ты его царицей!

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

«Враждебная страна», «ужас битвы, кипящей вокруг» Нинурты, – не относятся ли эти слова к стране, в которую совсем недавно пришли шумеры и только начали осваивать и обживать в борьбе с враждебными силами природы и частыми нападениями соседних племен? Что здесь описано – деяния бога или подвиги людей? Что это – миф о сверхъестественных силах или предание о событиях, действительно происходивших в незапамятные времена на этой угрюмой земле, мифология или, перефразируя изречение Хейзинги, отчет о прошлом, представленный современниками событий в поэтической форме?

В конце мифа Нинурта благословляет насыпанную им гору Хурсаг, чтобы на ней были в изобилии хлеба и всевозможные растения, деревья и плоды, вино и мед, чтобы на ее склонах множились стада овец, коров и всяких «четвероногих созданий». После этого благословения бог шлет проклятия камням, которыми пользовался в борьбе с ним Асаг. Зато камням, которые помогали ему, он посылает «доброе слово».

В мифе о возвращении Нинурты в Ниппур из далекого путешествия содержатся восхваление этого бога и благодарность за одержанные победы. Нинурта фигурирует еще в двух мифах. В одном из них рассказывается о посещении богом Эреду с целью получить от Энки благословение и «ме».

Богом, идентичным Ишкуру и Нинурте, олицетворяющим те же силы, был покровитель Киша воинственный За-баба. Забаба принадлежит к числу богов, редко упоминающихся в мифах. Самая обширная информация о нем содержится в короткой, в семь строк, песне в честь его храма в Кише:

Дом, в богатстве построенный, благодаря которому Киш

высоко поднимает голову, который позволяет людям жить в безопасности,

твой великий фундамент несокрушим,

твое здание подобно грозовому ветру,

проникающему далеко, заполняющему небо до самых глубин,

твое внутреннее помещение защищают «божественным оружием»,

панцирями [?] украшенным,

твоя десница громит враждебную страну, шуйца истребляет зло.

Твой царь – это высокий свет, большая буря; перед ним

дрожит земля, он ужасает, вызывает страх в своем блеске.

О Эдубба, твой царь, герой Забаба, здесь этот дом заложил,

на твоем возвышенном троне занял место.

НИНГИРСУ, ПОКРОВИТЕЛЬ ГОРОДА ЛАГАША

Особенно часто современные ученые отождествляют с Нинуртой бога Нингирсу, покровителя города Лагаша. Это он, огромный и грозный, поднимает вверх большую сеть, полную захваченных в плен врагов, на «Стеле коршунов». О «сети Нингирсу», набрасываемой на врагов, рассказывают тексты надписей воинственных царей Лагаша. Уруинимгина, провозглашая свои реформы, подчеркивал, что он «заключил договор» с Нингирсу, богом, не терпящим несправедливости. Подобное «многообразие функций» бога восходит к тем временам, когда бог рода или поселения рассматривался как сила, определяющая все, что имеет значение для благополучной жизни на земле.

Мы многое знаем о Нингирсу благодаря «Гимнам Гу-деа», в которых нашли отражение как древнейшие верования, так и более поздние теологические построения, относящиеся к концу III тысячелетия. Хотя Нингирсу, как и все прочие шумерские боги, антропоморфен, в снах Гудеа он появляется отнюдь не в облике человека. Вспомним еще раз этот выразительный фрагмент мифа:

Явился во сне муж, огромный, как небо,

Огромный, как земля,

Судя по голове, был он богом,

Судя по крыльям – птицей Имдугуд,

По облику – ураганом.

Так рисует появление бога «Гимн Гудеа». Богиня Нанше объясняет царю, что к нему являлся Нингирсу. Она рассказывает ему, какие еще боги явились вместе с Нингирсу в этом сне:

Солнце, что вышло из-за горизонта,

это был твой бог Нингишзида –

словно солнце, он поднялся с ним [Нингирсу] из-за горизонта.

Женщина, которая на своей голове… несла, у которой был стилос [18] священный

и которая на табличку заносила «звезды хорошего неба»,

погруженная в задумчивость,

то сестра моя, Нисаба…

Другой герой, наделенный силой,

державший табличку из лазурита,

то был Ниндуба…

Любопытно, что Нисаба, богиня тростника и зерна, дочь Ана, и Ниндуба, «Господин табличек», божество из свиты Энки, имеют человеческий облик, тогда как Нингирсу и Нингишзида, личные боги-покровители Гудеа, представлены метафорически, в виде явлений природы.

На службе у Нингирсу состояло множество богов. Они пеклись об имуществе, принадлежавшем ему и его божественной супруге Бабе. Также много слуг было у царя в его земном дворце.

БОГИНЯ С РАЗЛИЧНЫМИ ИМЕНАМИ

Функции шумерских богинь были схожи еще больше, чем богов. Называясь по-разному, богини, по сути дела, представляли одну идею – идею матери-земли. Каждая из них была матерью богов, богиней урожая и плодородия, советчицей своего мужа, соправительницей и покровительницей города, принадлежащего богу-супругу. Все они олицетворяли то женское начало, мифологическим символом которого являлась Ки или Нинхурсаг. Нинлиль, Нинту, Баба, Нинсун, Гештинанна, по существу, не особенно отличались от матери богов Ки. Общие черты всех этих богинь и характер связанных с ними верований обнаруживаются в песне, прославляющей богиню Бабу.

Дочь Ана, Ан тебя в великом небе, на великой земле

в своем священном сердце призвал,

тебя Госпожой страны шумеров назначил.

О Баба дочь Ана, Ан тебя в великом небе, на великой земле

в своем священном сердце призвал,

тебя Госпожой страны шумеров назначил.

О мать Баба, на тебя, деву, Энлиль

в сияющем Экуре благосклонный взгляд бросил,

тебя для Господина Нингирису богато приукрасил…

В Тарсирсире [19], который Ан для тебя построил,

ты решаешь судьбы всех стран, решаешь, моя Госпожа…

К тебе, доброй богине-покровительнице,

к твоему дому в священном городе

устремляются «черноголовые» прямой дорогой…

Моя Госпожа, слово твое твердо, Баба, слово твое твердо…

В городе Лагаше, в священном местопребывании твоих чистых «ме»,

принимает его с радостью царь…

Моя Госпожа, твое слово – это правда, твое решение непреложно…

Госпожа, ты, любящая свой город, ты сделала так, что засверкали все его украшения…

Богиня Баба

Как полагают исследователи, в некоторых городах культ богини-покровительницы был старше культа бога-покровителя.

Естественно, что с течением времени в разросшемся обществе богов, построенном по земному образцу, старые богини, как и старые боги, приобрели дополнительные функции – стали покровительницами различных сторон политической и хозяйственной жизни. При этом появляются и «молодые» богини, например те, которых создала Нинхурсаг для излечения бога Энки.

Наиболее интересная фигура в сонме шумерских богинь – неоднократно нами упоминавшаяся богиня Инанна. Мифологические словари называют ее «царицей небес», богиней любви, супругой бога Думузи. Инанна представляет собой в высшей степени сложное, «многостороннее» божество шумеров. В далеком прошлом, далеком даже для авторов мифологических повествований, Инанна, считавшаяся покровительницей продовольствия, была символом обильных урожаев. При неизвестных нам обстоятельствах культ этой богини вытеснил в Уруке культ бога Ана. (Некоторые мифы называют Инанну дочерью Ана.) Заняв место Ана, бога-покровителя Урука, Инанна одновременно выполняла функции и богини победы, и богини урожая, и богини правосудия (поскольку она была обладательницей «ме»), являлась покровительницей семейной жизни и т. д. С ней и с богом пастухов Думузи был связан культ умирания и возрождения жизни. Если судить по количеству мифов, гимнов и песен, посвященных Инанне, богине любви, она зажигала воображение шумерских ученых и поэтов, Инанна – прообраз вавилонской Иштар, сидонской Астарты, греческой Афродиты, римской Венеры – по-разному представлена в этих произведениях, что свидетельствует о неоднородности связанных с ней верований. Впрочем, пусть о ней расскажут сами авторы поэтических произведений, созданных пять тысячелетий назад.

ИНАННА СОБИРАЕТСЯ ВСТУПИТЬ В БРАК

Согласно мифу о боге Энки, Инанна, милостивая богиня Урука, ради приумножения славы своего города выманила у Энки «ме» и привезла их из Абзу в свой храм Эанна в Уруке. В диспуте между богом пастухов Думузи и богом земледельцев Энкимду образ этой богини приобретает иной смысл. Спор за руку и сердце Инанны отражает необычайно важный момент в истории развития человечества – переход от скотоводства к земледелию.

В мифе, который построен как маленькая пьеса, фигурируют четыре действующих лица: Инанна, ее брат бог солнца Уту, бог пастухов Думузи и бог земледелия Энкимду. Первые, сильно испорченные строки, по-видимому, посвящены Инанне, чьей руки добиваются Думузи и Энкимду. В дело вмешивается брат Инанны Уту. Вот что он по этому поводу говорит [20]:

О моя сестра, пусть пастух женится на тебе,

О дева Инанна, почему ты не согласна?

Сливки у него превосходны, молоко у него превосходно,

Все, чего касается рука пастуха, расцветает;

О Инанна, пусть пастух Думузи женится на тебе.

О ты, украшенная драгоценностями, почему ты не согласна?

Несмотря на то что Уту настойчиво убеждает Инанну выйти замуж за пастуха, рисуя перед ней картину безбедной жизни, богиня наотрез отказывается:

Пастух на мне не женится,

Своим новым одеянием он меня не укроет…

На мне, юной деве, женится земледелец,

Земледелец, выращивающий растения в изобилии…

Земледелец, выращивающий зерно в изобилии…

Думузи, желая, чтобы Инанна изменила свое решение, произносит пространную речь, в которой восхваляет себя и умаляет достоинства своего соперника, стараясь доказать, что земледелец ничуть не важнее его, пастуха:

…Энкимду, человек каналов, плотин и плуга,

Чего у него больше, чем у меня, чего у земледельца больше, чем у меня?

Если он даст мне свое черное одеяние,

Я дам ему, земледельцу, мою черную овцу взамен.

Если он мне даст свое белое одеяние,

Я дам ему, земледельцу, мою белую овцу взамен.

Если он мне нальет своего наилучшего финикового вина,

Я налью ему, земледельцу, моего желтого молока взамен.

Если он мне нальет своего пива наилучшего,

Я налью ему, земледельцу, моего желтого молока взамен…

Если он мне даст хорошего хлеба,

Я дам ему, земледельцу, сладкого сыра взамен.

Если он мне даст мелких бобов,

Я дам ему, земледельцу, маленькие сыры взамен,

А насытившись и напившись, Я еще дам ему сливок, Я еще оставлю ему молока.

Чего у него больше, чем у меня, чего у земледельца больше, чем у меня?

Довольный своей речью, пастух повел своих овец на берег реки, куда пришел и земледелец Энкимду. Думузи начал хвастаться перед ним своей победой, а потом затеял спор. Настроенный более миролюбиво, Энкимду не стал спорить с пастухом, хотя тот и привел свои стада на его луга:

С тобой, пастух, с тобой, пастух, с тобой, Из-за чего мне тягаться?

Пусть твои овцы щиплют траву на берегу реки,

Пусть твои овцы бродят среди моих возделанных земель,

Пусть твои козлята и ягнята пьют воду из моего канала Унук.

Миф не содержит никаких описаний – только диалоги, на основании которых можно лишь догадываться о ходе событий. Думузи приглашает Энкимду на свадьбу:

Я же, пастух, приглашаю тебя на свадьбу, Приходи, земледелец, как друг…

Энкимду соглашается и обещает принести в качестве свадебного подарка пшеницу и бобы для пастуха и его супруги Инанны. Здесь мы вновь присутствуем при споре «Каина» с «Авелем». Этот спор закончился мирно.

Культ Инанны возник скорее всего у пастушеских племен; за это говорит и то обстоятельство, что Инанна выбрала в мужья бога пастухов. И хотя впоследствии главную роль в экономической структуре шумерского общества стало играть земледелие, супругом Инанны навсегда остался Думузи, судьба которого, как мы увидим дальше, сложилась трагически.

МИФ О ЧЕЛОВЕКЕ, ОВЛАДЕВШЕМ БОГИНЕЙ [21]

Жил некогда садовник по имени Шукаллитуда, был он трудолюбив и настойчив. Шукаллитуда поливал грядки, копал канавы для орошения своего сада, но сильные ветры ослепляли его, покрывали его лицо «пылью гор». Садовник страдал, а его сад засыхал.

[Тогда] он обратил взор к землям внизу [22],

Он посмотрел на звезды на востоке;

Он обратил взор к землям наверху,

Он посмотрел на звезды на западе;

Он созерцал благоприятные небесные знаки.

Созерцая,их, он постиг знамения,

Он узнал, как применять законы богов,

Он изучил решения богов.

В своем саду, в пяти, в десяти недоступных местах,

В каждом из этих мест, он посадил по дереву для защитной тени.

Защитная тень этого дерева сарбату с густой листвой,

Тень, которую оно дает на заре,

В полдень и в сумерках, никогда не исчезает…

Возможно, Шукаллитуда – первый человек, которому пришла в голову мысль об использовании в садоводстве защитных насаждений, о создании вдоль полей лесных полос, защищающих молодые всходы от резких ветров и песка пустыни. К сожалению, пока не удалось установить, какое дерево шумеры называли «сарбату». Что же произошло дальше?

Однажды моя царица пересекла небо, пересекла землю.

Инанна пересекла небо, пересекла землю…

Иеродула [23], охваченная усталостью, приблизилась (к саду) и крепко уснула.

Шукаллитуда увидел ее из угла своего сада…

Он овладел ею, он целовал ее, Он вернулся в угол своего сада.

Пришла заря, взошло солнце,

Женщина с ужасом взглянула на себя,

Инанна с ужасом взглянула на себя,

И тогда женщина из-за своего лона, – какое зло она сотворила!

Инанна, из-за своего лона, – что же она сотворила?

Все источники в стране она наполнила кровью,

Все рощи и сады в стране она напоила кровью.

Рабы пришли за дровами, а что пить – одну кровь?

Рабыни пришли по воду, а что взять – одну кровь?

«Я должна найти того, кто овладел мною, среди [людей] всех стран», – сказала Инанна.

Жестока и мстительна оскорбленная поступком человека богиня. Создается впечатление, что поэт осуждает ее – месть Инанны ужасна: превратившаяся в кровь вода источников, засыхающие деревья и растения, страдающие от жажды люди. Но это еще не все: ожесточившаяся богиня, которой не удается найти обидчика, обрушивает на землю вторую напасть. В то время как Шукаллитуда по совету своего отца скрывается неподалеку от города, взбешенная Инанна насылает на страну опустошительные вихри и бури. Не обнаружив своего оскорбителя, Инанна обрушивает на Шумер третью напасть. В чем она состояла, мы не знаем: соответствующие строки текста сильно повреждены. Подобный мотив известен нам из Библии, где бог Израиля насылает на Египет десять казней, первой из которых было превращение воды в кровь: «Вот я ударю жезлом, который в руке моей, по воде, что в реке, и она превратится в кровь» (Исход VII, 17). Тема превращения воды в кровь во всей древневосточной литературе встречается лишь дважды: в шумерском мифе о Шукаллитуде и в Библии, во Второй книге Моисеевой.

Трижды страну постигала напасть, но Шукаллитуда, следуя советам своего отца, скрывался вблизи городов, «среди своих черноголовых братьев», и богиня не могла его найти. Тогда она решила отправиться в Эреду за советом к Энки. К сожалению, миф «Инанна и Шукаллитуда» не имеет конца, потому что край таблички отбит.

Миф о человеке, который овладел богиней, необычен как с точки зрения содержания, так и по общему настроению: при чтении его создается впечатление, что все симпатии автора целиком на стороне Шукаллитуды. Негодование вызывает не святотатственный поступок человека, а месть богини, осуждается не Шукаллитуда, а Инанна, потому что ужасно не то, что сделал человек, а то, что совершила богиня. Чем закончился визит Инанны в Эреду, какую позицию занял Энки и что стало с садовником, мы не знаем. Может быть, богиня все же настигла оскорбителя и дала выход своему гневу? Такой конец еще раз подтвердил бы могущество богини, но он никак не согласовывался бы с настроением первой части.

ПЕРЕМЕНЧИВАЯ БОГИНЯ

В мифе об Инанне и Шукаллитуде обращает на себя внимание беспомощность богини. Это ее качество еще резче бросается в глаза в эпической поэме «Гильгамеш, Энкиду и подземное царство». Однажды, читаем мы в этом произведении, проходя берегом реки Евфрат, Инанна увидела, что давно росшее там деревце хулуппу [24] вырвано из земли Южным Ветром и затоплено. Она перенесла деревце в свой дом в Уруке, и там в ее прекрасном священном саду оно чудесно разрослось. Инанна ухаживала за деревом, предполагая сделать из него нарядное ложе и кресло. Однако, когда дерево выросло и его ветви «тень отбрасывали далеко», Инанна не смогла его срубить: в кроне дерева свила гнездо для своих птенцов птица Имдугуд, в норе между его корнями поселилась злая змея, а в стволе устроил себе гнездо демон Лилит, имеющий облик женщины. Горько плача, богиня отправилась к своему брату богу солнца Уту, но тот «не встал рядом с ней», т. е. не поддержал ее и не помог. Отчаявшаяся Инанна обратилась к Гильгамешу. Бесстрашный герой надел доспехи весом в 50 мин [25], взял тяжелый топор и двинулся навстречу врагам Инанны. Гильгамеш убил страшную змею, «не поддающуюся заклинаниям»; испуганная птица Имдугуд, забрав своих птенцов, улетела в далекие горы, а жестокий демон Лилит (и о нем через столетия упомянет Библия) разрушил свой дом и скрылся в пустыне. Гильгамеш и его верные друзья из Урука срубили дерево и преподнесли его Инанне, чтобы та сделала для себя ложе и трон. Однако Инанна из толстых ветвей и корней дерева хулуппу сделала пукку (барабан) и микку (барабанную палочку).

Затем следует рассказ о Гильгамеше, возникают картины подземного царства, образы, назначение которых сейчас, по прошествии более четырех тысяч лет, трудно понять. Окрыленный успехом и расположением богини, Гильгамеш, по-видимому, предается каким-то сумасбродствам, которые не пришлись по вкусу ни его согражданам, ни богам. «Из-за жалоб юных дев» пукку и микку провалились в ад. Попытки заполучить их оттуда ни к чему не привели. Тогда Гильгамеш сел у врат ада и горько заплакал об утраченных пукку и микку, которые, по представлениям шумеров, символизировали что-то очень важное (может быть, власть или мужскую силу).

Мой пукку, кто вынесет его из подземного царства,

Мой микку, кто вынесет его из подземного царства?

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

На помощь своему господину приходит его верный слуга Энкиду, который предлагает спуститься в «страну, откуда нет возврата», и принести пукку и микку, чтобы успокоить Гильгамеша. О том, что произошло в аду, мы расскажем в другом месте, а сейчас вернемся к Инанне.

Многообразен характер этой богини: добывая «ме» для своего родного города, она находчива и решительна; чувствуя себя уязвленной, она жестока и мстительна; когда она не в силах одолеть своих врагов, Инанна становится капризной и беспомощной. «Как всякая женщина», – сказали бы мы, если можно было бы к шумерской поэзии подходить с меркой современных читателей. Характер богини отнюдь не является свидетельством психологизма шумерских авторов. Это результат наслоений в культе разных эпох, результат многообразия верований, которые, переплетаясь, усваивали новые элементы и трансформировали старые. В характере Инанны имеются черты, восходящие к глубочайшей древности. Преклонение одних народов и неприязнь, даже враждебность других, тех, кто вынужден был признать главенство богини победителей, образовали единое целое. Покровительница Урука Инанна именуется и «царицей небес», и «владычицей победы». Побежденные могут восхищаться ею или бояться ее, но любви от них трудно ожидать. Отсюда и явное ощущение неприязни, злобного удовлетворения по поводу неудач богини, которые заметны в ряде мифов.

Но есть и другая Инанна, та, что была олицетворением постоянно возрождающейся жизни, культ которой объединял пару: Инанна – Думузи.

Мы можем согласиться с теми учеными, которые утверждают, что у истоков этого культа было соединение исторического правителя Урука, пастуха Думузи, с богиней плодородия и урожаев, покровительницей его города Инанной, можем считать, что Думузи во все времена был только олицетворением обильных урожаев, а Инанна – покровительницей амбаров, но и в том и в другом случае соединение этой пары представлялось шумерам необходимым. Только при условии, что обе эти силы, олицетворяющие мужское и женское начала, соединятся, можно ожидать достатка, хорошего урожая на полях, приумножения скота. Согласно всем имеющимся материалам, культ этой пары возник в Уруке. Завоевав в какой-то период шумерской истории главенствующее положение в стране, жрецы Урука создали религиозно-политическую теорию, согласно которой один из древних царей Урука в давние времена женился на богине, чем обеспечил своему городу богатство и могущество. Поскольку эта концепция не противоречила верованиям и магическим обрядам других, районов страны, она была принята повсеместно. Бракосочетание царя Шумера (в каком городе он правил, теперь уже не имело значения) с богиней Инанной превратилось в обряд, который в религиозной практике шумеров был представлен в виде мистерий, совершавшихся во время празднования Нового года. Возник сложный ритуал: царь торжественно вступал в брак с богиней; ее роль исполняла выбранная для этого жрица. Царь становился Думузи, жрица – Инанной. Что представлял собой этот магический обряд, нам известно из многочисленных текстов, отображающих этот важнейший (если не самый важный) религиозный акт шумеров, который установился, по-видимому, к середине III тысячелетия.

МИСТЕРИЯ «СВЯЩЕННОГО БРАКОСОЧЕТАНИЯ»

Песни и гимны рассказывали о том, как Думузи сватался к Инанне и как богиня принимала его ухаживания или отталкивала его. Любопытно, что в каждом из пяти имеющихся у нас текстов, посвященных сватовству Думузи, оба божества ведут себя по-разному. Очевидно, это связано с традициями и обычаями предсвадебных церемоний в различных частях страны. Так, в одном из текстов Инанна отвергает пастуха и склоняется к тому, чтобы выйти замуж за земледельца Энкимду (вспомним только что приведенный миф). Думузи пришлось приложить много усилий, чтобы убедить богиню выйти замуж за него, а не за Энкимду. О «нерасположении» Инанны к пастуху рассказывается еще в одном тексте, где богиня хвастает своим происхождением: ее мать – богиня Нингаль, отец – Нанна, брат – Уту. Эта песня начинается словами Инанны, с которыми она обращается к жениху. Она заявляет, что, если бы не ее мать, отец и брат, Думузи был бы отвергнут – кто он по сравнению с нею? Вот что на это отвечает Думузи:

Юная госпожа, не затевай спор, Инанна, поговорим об этом,

Инанна, не затевай спор,

Нинегаль (прозвище Инанны), обсудим все вместе.

Мой отец так же хорош, как твой отец…

Моя мать так же хороша, как твоя мать…

Далее претендент на руку и сердце Инанны говорит, что его отец – Энки, мать – Сиртур (одно из имен богини Эреду, жены Энкн), сестра – Гештинанна. Себя же Думузи сравнивает с Уту.

Третья поэма о сватовстве рассказывает, как Инанна, облачившись в лучшие одежды, с головы до ног украсив себя драгоценностями, излучая блеск драгоценных камней, золота и серебра, вступает в храм Уанна, где ее встречает «пастух Энлиля – Думузи». Увидев пастуха, богиня ощущает радость и настолько сильную страсть, что

Дева, распевая, шлет посланца к своему отцу,

Инанна, танцуя, шлет посланца к своему отцу:

«Мой дом, мой дом, сделай его для меня «длинным»,

Для меня, царицы, мой дом, мой дом, сделай его для меня «длинным»,

Мой дом-гипар, сделай его для меня «длинным»,

Люди установят мое плодоносящее ложе,

Покроют его растениями цвета лазурита, Я введу туда моего жениха…

Он положит свою руку возле моей руки,

Положит сердце возле моего сердца…

Прикосновение его руки – какое оно освежающее,

Прикосновение его сердца – какое оно пленительно-сладкое».

В четвертой поэме о сватовстве пастух Думузи приходит в дом Инанны, неся дары: молоко, сливки и пиво. К сожалению, испорченная табличка – на ней отсутствует довольно много строк, и нельзя прочесть отдельные слова – не дает возможности понять ход событий. Удалось прочесть лишь фрагменты поэмы. Услышав призыв жениха: «Отвори дом, моя царица, отвори дом», Инанна «направила стопы свои к матери, которая ее родила». Мать велит ей «отворить дом», что имеет как буквальный, так и метафорический смысл. Она говорит, что Думузи будет для Инанны «как отец, как мать». Послушавшись совета матери, Инанна

Омылась, хорошим маслом умастила тело,

Облачилась в благородные одежды – пала…

Украсила шею лазуритом, Взяла в руку свою печать.

Госпожа направила стопы, Открыла перед Думузи дверь,

Вышла из дома, появилась перед ним, как луч луны,

Поглядел он на нее, обрадовался ей, Обнял ее, поцеловал ее…

Из дальнейшего, плохо сохранившегося текста следует, что Думузи прославляет Инанну и приглашает ее в свой «божественный дом», где она будет окружена почетом и уважением.

События, изложенные в пятой и последней из известных нам «песен о сватовстве», носят совершенно иной характер. Любовники обманывают мать Инанны. Того, что произошло между ними, никто не должен знать. Перед нами страстный гимн чувственной любви. Богиня рассказывает о том, как беззаботно она танцевала и пела, когда появился Думузи, как он приласкал ее и, хотя она противилась ему, объясняя, что ей придется обмануть мать, он не послушался ее. Думузи научил ее, как обмануть мать, и тогда она уступила. Послушаем первую песню Инанны:

Сегодня ночью, когда я, царица, светила ярко,

Сегодня ночью, когда я, царица небес, светила ярко,

Когда я светила ярко, танцевала по кругу,

Когда я пела песнь, приветствуя наступающую ясную ночь,

Он встретил меня, он встретил меня.

Господин Кулианна встретил меня.

Господин свою руку вложил в мою руку,

Ушумгаланна обнял меня.

«Уходи, дикий бык, отпусти меня, я должна идти домой,

Кули-Энлиль, отпусти меня, я должна идти домой,

Что я скажу, чтобы обмануть свою мать, Ч

то я скажу, чтобы обмануть свою мать Нингаль!» –

«Разреши, я тебя научу, разреши, я тебя научу,

Инанна, самая обольстительная из женщин, разреши, я тебя научу:

«Подруга моя увела меня в сад,

Развлекала меня музыкой и танцем,

Пела там для меня свои сладостные песни,

В сладостной игре я не заметила, как бежит время».

Так, обманывая, встань перед своей матерью,

А мы тем временем при лунном свете утолим свое желание.

Для тебя я приготовлю ложе – священное, сладостное, достойное,

Время сладостно будет бежать, когда я с тобой вкушу радостное упоение».

Испорченные заключительные фрагменты первой песни Инанны и начало второй, по-видимому, содержат описание минут, проведенных любовниками наедине. Текст становится более понятным в том месте, когда Инанна рассказывает:

Я подошла к дому моей матери,

Я шла радостно,

Подошла к воротам Нингаль,

Я шла радостно.

Моей матери он скажет слово,

Окропит землю кипарисным маслом

Он, чей дом благоухает,

Чье слово несет огромную радость.

Моему Господину мило священное лоно,

Амаушумгаланна зять Сина.

Господину Думузи мило священное лоно,

Амаушумгаланна зять Сина.

Мой Господин, сладостен твой приход,

Вкусны твои травы и растения на равнине…

Мы можем представить себе, с каким великолепием на протяжении столетий ежегодно совершалась эта церемония. У подножия храма теснится толпа, все взгляды устремлены вверх: там, на самом верху, куда ведет крутая лестница, сТвершится священный акт. Во дворах храмов собрались самые почетные граждане: дворцовые чиновники, надсмотрщики, военачальники. Под пение жрецов и жриц празднично одетый царь приближается к священному алькову. За дверями гипара его ждет «богиня». Жрица, которой выпало счастье играть роль богини, песней призывает жениха. Народ ждет. Жизнь всех этих людей зависит от того, что произойдет там, в святая святых храма, на роскошно убранном ложе, приготовленном для «богини» и царя. Этим актом будет оказана помощь небесным силам, которые пробудят жизнь на земле. Оживут луга и поля, вырастет сочная трава для коров и овец, буйно заколосятся хлеба, созреют плоды на деревьях. Вот почему с таким благоговейным вниманием слушают собравшиеся пение жрецов.

В настоящее время ученые располагают шестью текстами, в которых описывается церемония приготовления к бракосочетанию Думузи и Инанны. Как и в «песнях о сватовстве», в них отразились разнородные обычаи, несомненно связанные с определенными местными традициями. Тексты трудны для понимания, перегружены метафорами, смысл которых сейчас нелегко разгадать, но суть их сводится к описанию приготовлений Инанны к встрече с женихом. Инанна прославляет себя и своего жениха, восхищается его красотой и силой. В одном из текстов Ниншубур, советник Инанны, подводит избранника к ней и просит, чтобы она благословила царя и послала ему и его народу всяческие блага. Затем Ниншубур, роль которого исполнял один из главных жрецов, брал царя за правую руку и подводил к ложу «богини».

Согласно другой версии, супружеское ложе готовил царственный жених, пировавший в ожидании «богини». Узнав, что невеста уже в спальне, царь тоже шел туда. Звучала благословляющая его молитва. Этот текст заканчивается следующими словами царя:

…Инанна, твоя грудь – это твое поле,

Твое просторное, широкое поле, которое вскармливает растения,

Твое просторное поле, которое вскармливает хлеб.

Воды, текущие с высоты небес, – для Господина – хлеб с небес,

Вылей их для избранного господина,

Я буду их из тебя пить.

Один из самых пространных шумерских текстов, содержащих ценные сведения о совершении мистерии «священного бракосочетания», обнаружен недавно на табличке, откопанной в Ниппуре. К сожалению, из четырех столбцов текста удалось прочитать и перевести только половину. Подобные тексты представляют собой нечто вроде сценария, в котором каждому действующему лицу отводится совершенно определенная роль. «Сценарий», увековеченный на упомянутой табличке из Ниппура, открывается монологом Инанны. Богиня объясняет, почему именно Думузи избран ею царем и богом Шумера и как она готовилась к тому, чтобы стать его женой. Затем она рассказывает, как Думузи, «любимец Энлиля», сопровождаемый пением, на радость «всему народу» появился около нее и овладел ею. Гимн Инанны в честь ее лона – это, разумеется, обширная метафора. Богиня сравнивает свое лоно с плодородной страной, полем, холмом. Эти образы тесно связаны с магией обряда. Затем богиня вопрошала: «Кто его вспашет?» В этот момент, по-видимому, появлялся Думузи, который говорил: «Госпожа, царь вспашет его для тебя». Тогда Инанна приглашала Думузи, и совершался акт бракосочетания. Казалось, земля только ждала этого момента: в следующих фрагментах нарисована картина буйно поднимающейся растительности – сады переполнены плодами, колосятся высокие хлеба, цветут деревья.

В доме жизни, в доме царя

Его супруга жила рядом с ним радостно.

Инанна просит своего жениха принести ей свежего молока, сыра и сливок. Она обещает заботиться о достатке его дома, беречь сокровища «амбара, который дает долгую жизнь».

Согласно этой и подобным «схемам» и проходили мистерии «священного бракосочетания». Вызванный ими экстаз имел не только религиозный характер, поэтические слова о любви и преданности были не только метафорой: царь и его невеста-богиня были людьми с пылкими сердцами. Об этом говорят любовные песни, с одной из которых, сложенной в честь царя Шу-Суэна, мы скоро ознакомимся. Если новогодние мистерии в Шумере были древнейшими в истории, то песни к богу Думузи представляют собой древнейшие в мировой литературе любовные стихи. К сожалению, они сохранились лишь в виде отрывков и прочитаны фрагментарно, чтобы передать все очарование необузданной страсти, которая подсказала их поэтам и поэтессам Шумера.

…Мой любимый встретил меня,

Взял от меня наслаждение, радовался вместе со мной,

Мой брат ввел меня в его дом

И сделал так, что я легла на медовое ложе,

Возлюбленный мой прилег около моего сердца…

Или в другой песне:

Твой приход – это жизнь,

Твое приближение к дому – изобилие,

Лечь рядом с тобой – самая большая радость

Любимый…

ЛЮБОВНЫЕ ПЕСНИ

До недавнего времени полагали, что сохранились всего две шумерские любовные поэмы. Однако в последние годы прочитаны фрагменты еще четырех (строфы из них приведены выше). Ученые надеются, что со временем наше представление о шумерской любовной лирике еще больше расширится. Во всех этих поэмах звучат мотивы, отражение которых, правда в гораздо более совершенной и отточенной форме, мы находим в Библии.

Здесь мы еще раз ненадолго отклонимся от темы. Одной из самых трудных для толкования книг Ветхого Завета уже многие века является Соломонова Песнь песней. Как случилось, что ее строфы, полные любовных излияний, полные картин земных наслаждений, восторгов любви, дающей величайшую радость, строфы в высшей степени земные, оказались среди текстов религиозного и нравственного содержания? Этот цикл почти не связанных между собой и возникших в различные периоды истории Израиля прекрасных стихов стали толковать как аллегорические песни, в которых бог представлен как возлюбленный, а Израиль, или церковь, – как возлюбленная. Однако у современных исследователей, располагающих литературными текстами более древними, чем Библия, есть вполне достаточно оснований для того, чтобы этой теории противопоставить точку зрения, гораздо более обоснованную. Ведь в Ветхом Завете есть упоминание о сидонской богине Астарте, которая во времена Соломона была богиней ханаанейской. В ее честь в храмах совершались «ритуальные бракосочетания» со жрицами. Культ Астарты, явившийся продолжением вавилонского культа Таммуза – Иштар, уходит своими корнями в еще более глубокую древность: он является продолжением обрядов в честь

Думузи – Инанны. Песни, которые в Шумере пела богиня и сопровождающий ее хор жриц лукур, прожили долгие столетия, служа источником вдохновения для творцов культовой и любовной поэзии многих народов. Вполне возможно, что некоторые из них попали на берега Иордана и послужили израильским поэтам в качестве образца при создании ими любовных стихов.

Перед нами любовная песня, относящаяся, как и другие произведения этого рода, ко времени царствования Шу-Суэна, когда празднование новогодних мистерий достигло небывалого размаха и великолепия. Поразительно сходство этой песни с некоторыми произведениями библейского цикла.

Супруг, дорогой моему сердцу,

Велика твоя красота, сладостная, точно мед.

Лев, дорогой моему сердцу,

Велика твоя красота, сладостная, точно мед.

Ты меня полонил, дозволь мне стать, трепеща, перед тобой,

Супруг, я хочу, чтобы ты отвел меня в свою опочивальню!

Ты меня полонил, позволь мне стать, трепеща, перед тобой,

Лев, я хочу, чтобы ты отвел меня в опочивальню!

Супруг, дозволь мне ласкать тебя,

Мои нежные ласки слаще меда.

В опочивальне, наполненной медом,

Мы насладимся твоей чудесной красотой.

Лев, дозволь мне ласкать тебя,

Мои нежные ласки слаще меда.

Супруг, ты удовлетворил со мной свои желания,

Скажи это моей матери, она угостит тебя тонкими яствами,

А мой отец наделит тебя подарками.

Твою душу – я знаю, как обрадовать твою душу, Супруг, спи в нашем доме до зари.

Твое сердце – я знаю, как возвеселить твое сердце, Лев, спи в нашем доме до зари.

Ты, раз ты меня любишь, Подари мне, молю, твои ласки!

Господин мой, бог, господин мой, защитник,

Мой Шу-Суэн, радующий сердце Энлиля, Подари мне, молю, твои ласки!

БОГИНЯ В ЦАРСТВЕ МЕРТВЫХ

Рассказывая о находках Вулли в Уре, мы уже говорили о том, какой рисовалась шумерам «жизнь по ту сторону». Благодаря различным текстам мы можем ближе познакомиться с их представлениями об аде. Разумеется, слово «ад» мы используем условно, поскольку тогда не существовало противоположного ему понятия рая для людей. Перед тем как перейти к содержанию мифа о нисхождении Инанны в подземное царство, необходимо дать несколько пояснений, не связанных с Инанной.

Шумерский ад напоминает древнегреческий Аид и Шеол древних евреев. Страну умерших шумеры называли Кур. Лингвистический анализ слова «кур», первоначально значившего «гора», показал, что это слово с течением времени приобрело более общее значение – «чужая страна». Произошло это потому, что племена, чаще других нападавшие на Шумер, жили в горах, в горных районах. Установить, каким образом Кур стал обозначать пустое пространство, отделяющее землю от первозданного океана, приют для теней умерших, царство богини Эрешкигаль, пока невозможно. Это страна, откуда нет возврата. Правда, как мы вскоре убедимся, случались исключения.

Подобно тому как в Аид можно было проникнуть, лишь переплыв реку Стикс, так путь в Кур преграждала река, «поглощающая людей». Для переправы существовали лодка и перевозчик, «человек лодки», удивительно напоминающий греческого Харона.

История изучения мифа «Нисхождение Инанны в подземное царство» чрезвычайно интересна. Много времени и труда потребовалось для того, чтобы собрать фрагменты табличек, содержащие копию шумерского оригинала этого мифа. В 1951 г. был реконструирован и переведен полный текст этого мифа. Однако оставалось много неясных мест. И вот совсем недавно в музеях были найдены обломки табличек, содержащие чрезвычайно важные для понимания общего смысла мифа фрагменты. Благодаря им это произведение приобрело совершенно иной смысл.

Повествование начинается с того, как Инанна, могущественная «повелительница неба», решает сделаться одновременно и повелительницей подземного царства. Чтобы удовлетворить свое непомерное тщеславие, непокорная и своенравная богиня войны и любви намерена спуститься в глубины Кура. Обратив свою мысль от «великого верха» [небес] к «великому низу» [аду], она покидает свои святилища и готовится в путь: облачается в царственные одежды, надевает драгоценные украшения, возлагает на голову корону, кольца своих волос укрепляет на лбу в виде локонов. Не забыта и косметика: «притиранием «пусть придет, пусть он придет» богиня обводит глаза». И – что самое важное – «семь божественных законов она привязала сбоку, собрала все божественные законы и взяла их в руки». Сияющая и преисполненная достоинства, в сопровождении советника и визиря Ниншубура, обеспечив себе неприкосновенность и силу всеми божественными законами, богиня направляется в «страну, откуда нет возврата». Инанна знает о могуществе своей сестры Эреш-кигаль, богини смерти и мрака, властительницы подземного царства, и о ее ненависти к себе. Должно быть, Инанна предвидела, что, несмотря на все божественные законы, которые она взяла с собой, ее жестокая сестрица может умертвить ее и навсегда оставить в «стране, откуда нет возврата». Вот почему она заранее наставляет Ниншубура, как ему надлежит действовать, если она не вернется через три дня. Сначала её верный визирь должен, облачившись в рубище, нахмурив чело, оплакать гибель своей госпожи в большом зале собрания богов. Затем ему надлежит отправиться в Экур, святилище и обитель бога Энлиля в городе Ниппуре, и умолять этого всемогущего бога спасти свою дочь от смерти в стране теней. Инанна допускает, что великий Энлиль не станет слушать ее гонца. В этом случае Ниншубуру следует пойти в Ур, к богу луны Нанне. Если же и Наина откажется помочь, тогда нужно идти в Эреду, город бога Энки, который «знает пищу жизни» и «напиток жизни». Энки наверняка придет на помощь Инанне. Вот отрывок из наставлений, которые богиня дает своему советнику [26]:

Инанна в подземное царство идет.

Ее посол Ниншубур с нею [рядом] идет,

Светлая Инанна говорит Ниншубуру:

«Гонец мой, гонец!

Глашатай слов милосердных моих!

Вестник слов быстрокрылых моих!

Когда в подземный мир я сойду,

Когда в подземный мир я войду,

На холмах погребальных заплачь обо мне,

В доме собраний забей в барабан,

Храмы богов для меня обойди,

Лицо расцарапай, рот раздери;

Тело ради меня изрань,

Рубище, точно бедняк, надень!

В Экур, храм Энлиля, одиноко войди,

Когда в Экур, храм Энлиля, войдешь,

Перед Энлилем зарыдай:

«Отец Энлиль, не дай твоей дочери погибнуть

в подземном мире!

Прекрасный твой лазурит да не расколет гранильщик

в подземном мире!

Твой самшит да не сломает плотник в подземном мире!

Деве-владычице не дай погибнуть в подземном мире!»

И, когда Энлиль на эти слова не отзовется, в Ур иди!»

Объяснив верному Ниншубуру, как ему следует поступать, Инанна опускается в царство своей сестры и останавливается перед ее дворцом из лазурита, здесь, как рассказывает поэт, богиня обращается к стражнику ворот со следующими словами:

«Открой дворец, привратник, открой!

Открой дворец, Нети, открой, к единой моей я да войду!»

Нети, главный страж царства, Светлой Инанне отвечает: «Кто же ты, кто?» –

«Я – звезда солнечного восхода!» «Если ты – звезда солнечного восхода.

Зачем пришла к «Стране без возврата»?

Как твое сердце послало тебя на путь, откуда нет возврата?»

Инанна пытается обмануть привратника: она, дескать, пришла сюда потому, что супруг ее сестры Эрешкигаль, «повелитель Гугальанна, убит», и она пришла принять участие в погребальном обряде. Выслушав богиню, Нети, главный привратник адских врат, отправляется к своей госпоже и рассказывает ей, что у ворот стоит Инанна в роскошном царском одеянии и с семью божественными законами, которые она «привязала сбоку». Эрешкигаль велит провести свою сестру, «царицу небес», через семь адских врат, так чтобы Инанна предстала перед ней нагая, со смиренно склоненной головой. В первых вратах с Инанны снимают корону «шугур». Инанна протестует, но Нети велит ей замолчать:

Смирись, Инанна, всесильны законы подземного мира!

Инанна, во время подземных обрядов молчи!

Перед каждыми вратами Инанна лишается одного из предметов своего туалета и части драгоценных украшений. У последних ворот у нее отбирают царское одеяние палу. Нагая и согбенная предстает богиня перед восседающей на троне Эрешкигаль и семью Ануннаками-судьями, которые произносят приговор. Жестокие судьи подземного царства бросили на нее «взгляд смерти», и Инанна тотчас умирает. Труп ее подвешивают на крюке.

Три дня и три ночи ждал верный Ниншубур возвращения своей госпожи. Когда же истекло назначенное время, он отправился в путь. Как повелела Инанна, Ниншубур

На холмах погребальных заплакал о ней, В доме собраний забил в барабан, Храмы богов для нее обошел, Лицо расцарапал, рот разодрал…

После всей этой подготовки, которая должна была пробудить в сердцах богов тревогу и жалость, Ниншубур в одном лишь рубище, словно нищий, предстал перед Энлилем и повторил ему слова Инанны. Энлиль отказался помочь Инанне. Текст его ответа на просьбу дочери, которую ему передал Ниншубур, так же как ответ брата Инанны Уту, пока не удалось перевести. Может быть, они высказали свое возмущение непомерным честолюбием Инанны, пожелавшей властвовать над тем, «что вверху», и над тем, «что внизу»; может быть, они были бессильны перед божественными законами Кура. И лишь Энки, выслушав Ниншубура, воскликнул:

Инанна! Что с ней случилось? Я тревожусь! Владычица стран! Что с ней случилось? Я тревожусь!

Бог мудрости выскреб грязь из-под своего ногтя и слепил два бесполых существа – кургара и галатура. Текст этой части мифа, недавно восстановленный на основе вновь открытых и уже известных табличек (в 1963 г. он был опубликован Крамером), проясняет замысел бога Энки. Дав этим существам «пищу жизни» и «питье жизни», Энки приказал лететь в Кур, где в это время лежала больная Эрешкигаль.

Услышав стон Эрешкигаль: «О, мои внутренности!…» – кургар и галатур должны были ей вторить: «Ты, которая стонет, наша царица, о, твои внутренности!» Так, повторяя словно эхо стоны и крики богини, они обратят на себя ее внимание и завоюют симпатию. Но они не должны принимать в дар от Эрешкигаль воду и зерно. В награду себе они должны просить лишь «тело, подвешенное на крюке». Одно из существ должно окропить Инанну «питьем жизни», другое – умастить «пищей жизни», и тогда Инанна «воскреснет». Кургар и галатур точно исполнили то, что им велел «отец Энки», – Инанна действительно ожила. Но вернуться на землю она не могла. Суровы и непреложны законы страны смерти: тот, кто там оказался, не может покинуть Кур. Единственное спасение – найти себе замену. Инанна получает разрешение уйти из ада, но по пути на землю ее будут сопровождать демоны-галла, которые снова ввергнут ее в преисподнюю, если она не найдет божество, согласное заменить ее в подземном царстве. Надо полагать, что вид сопровождавших Инанну демонов был страшен, потому что они вызывали ужас даже у богов. В сопровождении этих созданий ада богиня отправляется в города Умму и Бадтибиру. Узнав о ее приближении, боги-покровители этих городов, Шара и Латарак, выходят навстречу богине, облачившись в нищенские лохмотья, и падают перед ней ниц. Покорность богов тронула Инанну, и она не отдает их демонам, удержав алчущих добычи чудовищ. После этого богиня приходит в Куллаб, где царствует ее божественный супруг Думузи.

Здесь нам вновь придется сделать небольшое отступление, чтобы поговорить о многоликой природе супруга Инанны. Все больше исследователей на основании многочисленных текстов обращают внимание на тот факт, что между Думузи из мистерии «священного бракосочетания», Думузи, которого, так же как Даму, оплакивают и просят вернуться на землю, и Думузи, «богом пастухов», супругом Инанны из мифов, существует большая разница. Поскольку «бог пастухов» не олицетворял собой зерна, которое нужно закопать в землю, чтобы из него родились новые колосья, его не нужно было и оплакивать. Когда-то даже для поэтов и жрецов середины III тысячелетия, по-видимому, произошло смешение двух различных культов. Шумерские жрецы не задумывались над тем, почему в одних текстах Думузи – счастливый супруг, которого, дрожа от страсти и нетерпения, ждет Инанна, а в других он отвергнут или обречен на смерть. Различен характер и самой Инанны. То это божество, принадлежащее к кругу верований земледельцев, воплощение женского начала, плодородия и урожая, а то покровительница горожан и их богатств, собранных в складе-храме. Отсюда противоречия, смущающие современного читателя. Но для почитавших этих богов шумеров подобных проблем не существовало. Ведь речь шла о богах, в которых они искренне и глубоко верили, не задумываясь о том, хорошо или дурно они поступают. Впрочем, затрагивая проблему добра и зла, греха и непорочности, мы не должны забывать, что шумеры имели по всем этим вопросам иную точку зрения, чем люди последующих цивилизаций. И если даже тот или иной поступок бога они и считали жестоким, это не меняло их отношения к нему: они по-прежнему почитали этого бога, приносили жертвенные дары, боялись и прославляли. Боги не подлежали суду людей.

Однако вернемся к мифу. Узнав о возвращении супруги, Думузи, бог-покровитель Куллаба и Урука, не обратил внимания на то, откуда, почему и с кем возвращается Инанна. Вместо того чтобы облачиться в рубище и простереться ниц перед ней, он надел благородные царские одежды и воссел на высоком троне. Это привело богиню в ярость.

Она на него взглянула – взгляд ее смерть!

Закричала она – в словах ее гнев,

Крик издала – проклятья крик: «Его, хватайте его!»

Светлая Инанна пастуха Думузи отдала в их руки.

В следующих строфах дается описание демонов ада.

Те, что за Думузи шли,

Не ведают голода, не ведают жажды,

Муки просеянной не едят,

Воды проточной не пьют,

Радости лону жены не дают,

Милых детей не целуют они,

Себе сыновей не рождают они,

Невесток от свекров уводят они!

Думузи рыдает, позеленел! «Я к Уту на небеса в мольбе взываю!

О Уту, шурин ты мой, а я – твой зять!

В храм твоей матери я масло носил!

В храм Нингэль молоко я носил!

В лапы ящерицы руки мои преврати,

В лапы ящерицы ноги мои преврати!

От демонов моих ускользну я, не утащат они меня!»

Здесь обрывался имевшийся в распоряжении ученых текст. Сейчас известно окончание этой трагической истории, а также другой вариант причины, по которой Инанна отдала своего мужа демонам ада. Вот как, судя по табличке, найденной в Уре, все это происходило: в Урук, где находилась Инанна, прибыли демоны-галла, чтобы увлечь ее обратно в Кур:

Малые демоны открывают пасти, большим демонам молвят слово:

«А ну, пойдем-ка к светлой Инанне!»

Демоны в Урук ворвались, светлую Инанну они хватают.

«Ну-ка, Инанна, вернись на путь, что сама избрала, -

в подземное царство отправляйся! Куда сердце тебя посылало, вернись -

в подземное царство отправляйся! В жилище Эрешкигаль вернись -

в подземное царство отправляйся! Повязку светлую, одеянье владычиц, не надевай, -

в подземное царство отправляйся! Тиару светлую, корону приветную, сними с головы -

в подземное царство отправляйся! Краску на глаза не накладывай -

в подземное царство отправляйся! Сандалии на ноги не [надевай] -

в подземное царство отправляйся! Когда из подземного мира ушла, [себе замены ты не на]шла!»

После этих зловещих слов галла плотно обступили Инанну, и тогда

Инанна в страхе в руку Думузи вцепилась.

«О юноша! Ноги свои в кандалы продень!

О юноша! В ловушку бросься! Шею в ярмо продень!»

И они крючья, шилья и копья подняли на него!

Медный огромный топор подняли на него!

Демоны набросились на несчастного Думузи, стали бить его «большими топорами», поставили его на колени, связали. Обратив испуганный взор к небу, Думузи воздел руки к богу солнца:

«Уту, я же друг тебе! Меня, героя, знаешь ты!

Твою сестру я в жены брал, А она в подземный мир ушла,

Она в подземный мир ушла, Меня заменою отдала!

Уту, ты справедливый судья, да не схватят меня!

Руки мои измени, облик мой измени!

Из рук моих демонов ускользну я, не утащат они меня!

Горной змеею средь гор скользну,

К Гештинанне, сестре моей, душу мою принесу!»

Уту внял его мольбам.

Превратившийся в змею Думузи пересек луга на склонах гор, его душа «вознеслась словно ястреб». Когда он пришел в дом своей сестры Гештинанны, она взглянула на него и от горя «расцарапала себе щеки», опустила голову, разорвала на себе одежды, «горько заплакала над страдающим юношей»:

О брат мой! Юноша! Без жены, без сына!

О брат мой! Юноша! Без друга-товарища!

О брат мой, юноша! Мать печалящий!

Между тем демоны-галла ищут свою жертву. Поэт красочно описал адских стражников: это были существа, у которых «нет ни матери, ни отца, ни сестры, ни брата, ни жены, ни сына», нет ни капли доброты; они не отличают хорошего от дурного и не знают сострадания. Посовещавшись между собой насчет того, где искать пастуха, демоны решили не ходить в дом его друга, «в дом его тестя» (т. е. Уту); хлопнув в ладоши, они «с криком, который исходил из их уст», отправились в путь и подошли к дому Гештинанны. «Укажи нам, где твой брат», – потребовали они, но Геш-тинанна им не сказала. Тогда галла стали истязать Гештинан-ну, но преданная и любящая сестра молчала. Не найдя пастуха в доме, галла решили искать его «в священной овчарне». Там они его нашли и зарубили топорами, закололи ножами.

Табличка из Ура заканчивается рассказом о Гештинан-не, которая в отчаянии от смерти брата испуганно «летает, как птица», плачет и говорит, что хочет разделить его злую долю.

Таким образом, мы еще раз встретились с Инанной, жестокой и себялюбивой богиней, обрекающей своего мужа на смерть. Как отличается от нее Гештинанна – воплощение верности, доброты и преданности! Невольно возникает мысль, что этот миф создан в ту эпоху, когда не всех богов одинаково почитали в Шумере, и что возник он в тех районах, где первоначально не знали Инанны. Когда же пришлось покориться ей, боль и отчаяние породили аллегорию: злая богиня-победительница погубила… бога (?), царя (?). Кто бы он ни был, она погубила того, кто был символом и верой побежденных.

Сонм шумерских богов, как мы уже говорили, был огромен. Мы познакомились только с главными богами. Наряду с ними существовали десятки и сотни божеств: Нисаба, дочь Ана, фигурировавшая в сне Гудеа, богиня хлебных злаков и покровительница письменности; Нанше, ведавшая правосудием и предзнаменованиями (главным образом теми, которые возникают в сновидениях); Гибил – бог огня и света. Кроме перечисленных существовало еще множество богов.

ПОДЗЕМНОЕ ЦАРСТВО

А теперь покинем небеса, откуда великие боги управляли землей и вселенной, оставим землю, где каждый предмет или явление имели своего бога-покровителя, и перенесемся в царство Эрешкигаль.

Благодаря мифу о нисхождении Инанны в подземное царство мы уже имеем некоторое представление о «стране, откуда нет возврата», где действуют непреложные законы, обязательные как для людей, так и для богов. Мы уже знаем, что путь в преисподнюю лежал через реку, на берегу которой сидел страж, что умерших перевозил на другой берег «человек лодки», что, прежде чем предстать перед ликом владычицы подземного царства и выносящими приговоры семью Ануннаками, нужно было пройти через семь врат. Мы знаем имена различных божеств, связанных с подземным царством. Среди них – сын Энлиля Нергал, «господин больших пространств»; Нети, главный привратник; Энмешарра, один из богов, почитавшихся в земледельческих районах, после «смерти» ставший божеством подземного царства. Кроме того, – а может быть, прежде всего – ад был местом пребывания демонов, больших и малых галла, тех, кто «вырывает жену из объятий мужа, кто отрывает дитя от груди кормилицы». О демонах и о том зле, которое они причиняли людям, мы поговорим позднее. А сейчас попробуем, опираясь на имеющиеся в нашем распоряжении тексты, заглянуть в шумерский Аид. Ведь все, что удается узнать о царстве мертвых, становится бесценным материалом, помогающим изучению философии, представлений о человеческой судьбе, духовной жизни, чаяний и надежд народа, исчезнувшего четыре тысячелетия назад. Более того, подробности, касающиеся пребывания теней в Куре, обогащают наши представления о жизни и обычаях шумеров, так как они нередко воспроизводят повседневную жизнь людей (то же самое мы говорили по поводу образа жизни и обычаев богов).

Однако вернемся к прерванному разговору о Гильгамеше, Энкиду и подземном царстве. Мы оставили нашего героя в Уруке в тот момент, когда он горько оплакивал свои пукку и микку и когда появился верный Энкиду, предложивший разыскать то, о чем горюет его господин.

Гильгамеш принял предложение слуги и дал ему несколько советов, которые должны были помочь тому спуститься в Кур и вернуться на землю. Он рассказал Энкиду о законах подземного царства, которые тот ни в коем случае не должен был нарушать:

Если ты сейчас спустишься в подземное царство,

Я скажу тебе слово – внимай ему!

Я дам тебе совет – следуй ему! Не надевай чистых одежд,

Иначе служители [ада] набросятся на тебя, как на врага.

Не умащайся благовонием из сосуда бур,

Иначе на запах его они сбегутся к тебе.

Не бросай метательную дубинку в подземном царстве,

Иначе те, кого она заденет, столпятся вокруг тебя.

Не бери в руки посох,

Иначе тени слетятся к тебе.

Не надевай на ноги сандалий,

Не кричи громко в подземном царстве,

Не целуй свою любимую жену,

Не бей свою нелюбимую жену,

Не целуй любимого сына,

Не бей нелюбимого сына…

(Пер. Ф. Л. Мендельсона)

Энкиду пренебрег каким-то из этих советов, и «Кур захватил его». Он, правда, не заболел и не умер («не смог завладеть им Намтар» – демон смерти, «не смог завладеть им Асаг» – демон болезней), но, очутившись в преисподней, он не может оттуда выйти. Опечаленный Гильгамеш предстал перед Энлилем и со слезами рассказал ему о судьбе своего слуги. Здесь повторяется известная нам по другим мифам история: Энлиль отказывается помочь, и на помощь приходит добрый Энки, по приказу которого Уту проделывает отверстие в крыше подземного царства, через которое «тень Энкиду» сможет подняться из преисподней на землю, чтобы предстать перед Гильгамешем. Тень, но не живой Энкиду! Фрагментарно восстановленный, имеющий метафорический смысл текст беседы Гильгамеша с «тенью Энкиду» касается участи, которая уготована умершим в Куре.

Царство Эрешкигаль – страна теней, блуждающих без всякой надежды. Ад – не бездна, куда ввергаются одни лишь грешники, здесь встречаются хорошие и дурные люди, великие и ничтожные, благочестивые и нечестивцы. Это просто «другая сторона», куда перейдет каждый человек. Покорность и пессимизм, которыми проникнуты эти картины, являются естественным итогом представлений о роли и месте человека в окружающем мире. Человек, считали шумеры, создан для того, чтобы служить богам. Его обязанность – доставлять богам пищу и питье, умножать их богатства, воздвигать храмы для небожителей. Когда приходит смерть, он больше не может служить богам, становится ненужным, превращается в тень и уходит в «страну, из которой нет возврата», чтобы блуждать там без цели, без еды и питья. Никто не в силах избежать своей судьбы, уйти от того, что ему предначертано, можно лишь кое-что узнать о своем будущем из предсказаний жрецов, но изменить свою участь невозможно. Непреложна и непостижима воля богов.

Неотвратимость смерти и понимание того, что по ту сторону человека ничего не ждет, требовали разработки определенных нравственных норм. Чтобы боги послали «долгую жизнь» и удачу, позаботились о тебе и твоих близких, надо преданно и усердно им служить, выполнять их распоряжения, т. е. слушаться их представителей на земле.

Ценнейшим источником для изучения нравственных норм шумеров и их отношения к богам является поэтическое произведение, названное исследователями «шумерским вариантом темы Иова». Эта поэма о безвинном страдальце, текст которой во многих местах поврежден и содержит много неясностей вследствие того, что отдельные фрагменты отсутствуют, была создана, точнее, скопирована с более древнего оригинала около 1800 г. до н. э. Это произведение, несомненно, имеет назидательный характер: описанные в нем добродетели должны были служить образцом для подражания.

ШУМЕРСКАЯ ПРИТЧА ОБ «ИОВЕ»

Рассказ о том, как на некоего человека – имя его не названо, – который отличался здоровьем и был богат, обрушились жестокие страдания, начинается призывом воздать хвалу богу и вознести к нему молитву. После этого пролога появляется безымянный шумерский «Иов», он смиренно взывает к богу, жалуясь ему на свою горькую долю. Со слезами и стенаниями он рассказывает богу о постигших его напастях: его словам никто не верит, он вынужден служить человеку неправедному, на каждом шагу его унижают, его удел – нужда, печаль, болезни, страдания. Несчастный жалуется и плачет: бог-покровитель отвратил от него свое лицо, не хочет взглянуть на его мучения, не хочет сжалиться, и облегчить его участь. Он вопрошает бога:

Я мудрец, почему я должен иметь дело с невежественными юнцами?

Я знающий, почему причисляют меня к невеждам?

Пищи вокруг множество, а моя пища – голод,

В день, когда каждому выделяли его долю, на мою долю достались страдания…

Праведный страдалец призывает своих родственников, чтобы они вместе с ним плакали перед богом, излили свою душу в мольбах и молитвах, «в слезах перечислили несчастья» перед ликом божества, он призывает профессиональных певцов поддержать его жалобы и жалобы его семьи:

Бог мой, над землею сияет день яркий, а для меня день черен…

Слезы, печаль, тоска и отчаяние поселились во мне,

Страдание завладело мной как человеком, чей удел – одни слезы.

Злая участь держит меня в своих руках, отнимает у меня дыхание жизни,

Коварный недуг завладел моим телом…

Среди жалоб и стенаний несчастного страдальца – знаменательные слова, которые можно рассматривать как основное положение шумерской религии:

Изрекли мудрецы слово истинное и прямое:

«Не родилось еще от матери дитя беспорочное.

…беспорочного юнца не бывало на свете».

Значит, еще в Шумере существовало представление о человеке как о существе, отмеченном грехом. Каким же долгим и сложным был путь этой идеи через тысячелетия, из одной религии в другую!

Шумерский «Иов» не бунтует против приговора богов, не возмущается, он только просит и заклинает, плачет и молится. Он послушный и покорный, до конца верный и смиренный слуга богов. Разве ему не положена награда за его праведность? Подобный образец кротости, безусловно, должен быть вознагражден, иначе повесть о нем не достигла бы цели. И действительно, бог выслушал страдальца, внял его мольбам, ему понравились «его правдивые слова, искренние слова», и он отогнал демона болезни, рассеял поразивший его недуг, «отвел злую участь», и

Страдания человека он превратил в радость,

Назначил ему добрых духов хранителями и опекунами…

Оставив в стороне назидательный смысл этой притчи, присутствие в ней образа «положительного героя», призванного служить образцом для подражания, мы остановимся на высоких литературных достоинствах поэмы.

Притча о страдающем праведнике была воспринята многими народами и религиями, ей придавался иной смысл, ее приспосабливали к различным этическим системам, но структура поэмы, особенности этого литературного произведения оставались неизменными. Исследователи, открывшие в шумерской литературе множество параллелей с различными произведениями древней литературы, в частности с Библией, особо подчеркивают это обстоятельство. Отмечая высокие' художественные достоинства поэмы, ее широкое распространение и влияние на умы народов древности, ученые неизменно говорят и о важности самой проблемы – извечной проблемы человеческого страдания. Этой теме шумеры впервые в истории литературы придали законченную и полную мрачной красоты литературную форму.

Шумерскому «Иову» удалось умолить бога и изменить свою участь, что, по-видимому, должно было представляться шумерам явлением исключительным. С незапамятных времен жителям Двуречья внушалась мысль, что от приговора судьбы спасения нет, и их жизнь, полная трудов и опасностей, лишь подтверждала это.

СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА

Говоря о предназначении человека, неизбежно хочется спросить: кто определял судьбы людей? Ответить на этот вопрос, как и на многие другие вопросы, связанные с религиозными верованиями шумеров, чрезвычайно трудно (мы уже говорили об этом, рассказывая о шумерских богах), тем более что мифология этого народа пока еще недостаточно хорошо изучена и многие выводы получены путем умозаключений, а не на основе анализа письменных источников. Одно ясно: у шумерских богов, в особенности у верховных, было слишком много обязанностей, чтобы они могли еще заниматься судьбами отдельных людей. Каждый человек имел своего бога-покровителя, который являлся посредником между ним и главными богами. Сохранялась, если можно так выразиться, «служебная иерархия». Не каждый человек мог обратиться непосредственно к таким богам, как Ан, Энлиль, Энки, Инанна, Уту, Нанше. Такую возможность имели только правители, цари-жрецы и, вероятно, высшие чиновники. Выслушав просьбу своего подопечного, бог-покровитель передавал ее богу, в чью компетенцию входило разрешение того или иного вопроса. Но и боги-покровители не могли изменить того, что было предначертано человеку. После долгих споров историки и лингвисты пришли к мнению: судьбу человека определяли не сами боги. Судьба, точнее, сущность или нечто «детерминирующее предначертание» у шумеров называли «нам-тар»; так же звучало имя демона смерти – Намтар. Возможно, это он, как в греческой мифологии мойры, выносил решение о смерти человека, которого не могли отменить даже боги.

Мы не случайно прибегли к сопоставлению с греческой мифологией. Мифология и верования шумеров очень часто вызывают подобные ассоциации. Разнообразными и сложными путями проникали религиозные концепции и даже обряды из Ура, Урука и Лагаша в Афины, Фивы и Спарту. Прототипом культа Адониса – Венеры является культ Думузи – Инанны. Греческие Аид, Цербер, Стикс напоминают шумерские Кур, Нети, подземную реку. Нарисованная шумерами картина мира, по-видимому, оказала влияние на формирование представлений древних греков. Все это свидетельствует о законченности и убедительности воззрений шумеров, которые через много столетий проникли к другим народам, обогатив их верования и этические каноны. То же относится и к шумерской литературе. Но к этому мы еще вернемся.

Среди шумерских притч есть несколько произведений, в которых речь идет о Намтаре, демоне смерти, или о намтар, предопределении. Эдмунд Гордон перевел и интерпретировал эти притчи, считая их группой самостоятельных изречений. Иное мнение по этому вопросу высказал Тор-кильд Якобсен. Он отнесся к этим притчам как к единому целому и, исходя из этого, перевел и интерпретировал их как одну притчу, названную им «Бедняк и его судьба». Интерпретация Якобсена оказалась чрезвычайно интересной, тем более что она дала возможность глубже проникнуть в фаталистическую концепцию судьбы и лучше понять представление шумеров о предназначении как о высшей и неотвратимой силе. Текст притчи не вполне ясен, вокруг него ведутся лингвистические споры, но познакомиться с переводом этого необычайно ценного документа, бросающего свет на религиозные воззрения шумеров и многие другие вопросы, безусловно, стоит:

Что определило мою судьбу, скажу – [хотя] только.

презрительными словами; Ту [которая сказала их], я заставлю появиться -

[хотя] только там, где может пребывать дух;

Что определило мою судьбу, скажу соседке:

Это она [моя мать] подставила меня под [действие]

презрительных слов; На зародыш [человека] смотрела, в который [таким образом]

проникла моя судьба;

В несчастный день я был рожден;

Что определило мою судьбу, она сказала: она отказалась быть моей матерью!

Познание…

Соседка, которая вошла в дом, чтобы [помочь] моей матери,

Она перенесла меня в жизнь, умастила меня.

Как говорится, я человек, который стал подкидышем

еще до того, как была определена его судьба;

«Я опытный казначей, позволь тебе служить», -

сказала она мне. Как говорится, я человек, который стал рабом (?)

еще до того, как была определена его судьба;

«Я опытна в денежных и имущественных делах,

позволь мне тебе служить», – сказала она мне.

Судьба – это зверь, всегда готовый укусить.

Как грязная одежда, она прилипает [говоря]:

«Кто бы ни был мой господин, пусть знает:

Судьба подобна той одежде [что на него надета],

пеленает плотно среди пустыни. Судьба – это [также] бешеный вихрь,

несущийся над страной, Судьба – это пес, следующий за ним по пятам.

Трудный, усложненный текст, да и интерпретация, предложенная Якобсеном, далеко не однозначны. Прежде всего обращают на себя внимание страх и ненависть по отношению к предопределению, хотя страх перед божеством (как-никак Намтар – один из богов «страны, откуда нет возврата») не мешает употреблять «презрительные слова»: судьба сравнивается с псом, с грязной одеждой. Против судьбы нельзя бунтовать, но бранить ее и осыпать проклятиями можно. Никакого сравнения с жалобами безвинного страдальца в притче об «Иове»! Там – смирение, покорность, здесь – проклятия, почти богохульство. Эпитеты и сравнения в этой поэме напоминают те, которые использовались по.адресу злых демонов. Это и неудивительно: Намтар считался демоном, притом одним из самых жестоких, ведь он нес смерть.

После этого отступления, необходимого для понимания истоков шумерских представлений о потустороннем мире, вернемся к верованиям и обычаям, связанным со смертью.

Мы сопровождали богиню Инанну в ее путешествии в царство мертвых, столкнулись с безжалостными законами «страны, откуда нет возврата». Миф об Инанне и трагедия верного Энкиду помогли нам представить себе атмосферу преисподней и удостовериться, что впитанный с молоком матери страх оказаться в Куре был вполне естествен и понятен.

КОГДА УМИРАЛ ЦАРЬ

Нам уже известна история открытия царского кладбища в Уре. Мы помним, как потрясенный Леонард Вулли стоял в огромной усыпальнице, где рядом с останками царя лежали скелеты множества его слуг. После открытия Вулли было сделано много попыток объяснить этот жестокий ритуал. Одни ученые видели в нем доказательство обожествления правителей древнего Шумера; другие говорили о кровожадности шумеров, в особенности шумерских правителей; третьи утверждали, что, согласно верованиям шумеров, правителя ждала в потустороннем мире лучшая участь, чем простых смертных, и поэтому приближенные царя весьма охотно отправлялись вместе с ним в последнее путешествие, которого все равно не избежать. Было приложено много усилий, чтобы найти письменное подтверждение этого обычая. Хотя царские захоронения в Уре относятся к очень отдаленной эпохе, ранее 2500 г. до н. э., а большинство текстов создано или переписано около 2000 г., тем не менее какой-то след массовых погребальных церемоний должен был сохраниться, даже если этот обычай существовал непродолжительное время. Что-то должно было удержаться в памяти последующих поколений, даже если авторы эпических повествований жили спустя пятьсот или более лет после эпохи массовых погребений.

Упорные поиски шумерологов увенчались успехом: была прочитана небольшая табличка, содержащая 42 строчки текста. Восстановить полный текст этой таблички не удалось, но порой и несколько слов или даже одно слово, оказавшись в определенном контексте, дают возможность сделать довольно точную интерпретацию. Табличка под шифром ИМ 29-16-86 содержит заключительный фрагмент одного из эпических повествований о Гильгамеше. Предполагают, что это одна из версий окончания эпоса, названного «Смерть Гильгамеша». Вычурное, сложное построение фраз, изысканные метафоры, разумеется, не облегчают прочтение этого произведения. Из него мы узнаем, что Гильгамеш принес богатые и великолепные дары, а также жертвы разным божествам подземного царства, кроме того, он одарил и важных умерших, которые там пребывают, и сделал это за себя и за тех, «кто почил вместе с ним» в его дворце в Уруке, ставшем божественным, т. е. он принес жертвы за жену, сына, наложницу, музыканта, воина, слуг и т. д.

Если этот отрывочный и неполный текст прочитан верно, то речь здесь идет о дарах, которые принесли богам преисподней после своей смерти и нисхождения в подземное царство Гильгамеш и сопровождавшие его люди, весь его траурный кортеж. Некоторые исследователи возражают против такой интерпретации Крамера. Может быть, говорят они, здесь имеются в виду жертвенные дары, которые должны обеспечить благополучие оставшейся на земле семье Гильгамеша и его свите. Но тогда почему эти дары предназначались богам подземного царства? Более правдоподобным представляется первое толкование, тем более что Гильгамеш, фигурирующий во множестве легенд, принадлежал к числу исторических правителей древнего Шумера и жил примерно в то время, к которому относятся обнаруженные Вулли царские гробницы, где рядом с правителем покоятся его верные подданные. Таким образом, свидетельства литературного произведения вполне совпадают с археологическими данными, что является лишним подтверждением выдвинутой исследователями теории.

Поэтический текст поэмы о Гильгамеше содержит еще одну важную подробность, которая пригодится нам в дальнейшем: в поэме упоминаются «важные умершие». Значит, в шумерском аду, как и на земле, не было равенства и не все вели там одинаковый образ жизни.

События, связанные со смертью царя Ур-Намму, описаны в произведении шумерского поэта, жившего во времена третьей династии Ура. Это произведение – один из интереснейших памятников той эпохи, оно представляет собой уникальное явление в шумерской литературе. Этот единственный в своем роде документ, своеобразный по форме и необычный по теме, не подходит ни под один из известных нам жанров шумерской литературы. Точнее всего его будет назвать погребальной песней на смерть царя.

Отсутствующее начало, по-видимому, содержало воспевание деяний царя Ур-Намму. В нем говорилось о его победах над врагами, о постройках, которые он возводил во славу богов, о благодеяниях, коими он осыпал жителей Ура и всего Шумера. В соответствии с существовавшей в шумерской поэзии схемой вступление являлось апофеозом правителя, выражением благодарности ему за его дела.

Имеющийся в распоряжении исследователей текст начинается рассказом о том, как Ур-Намму, «покинутый на поле битвы, подобно разбитому кораблю» (не содержится ли в этой поэтической метафоре намек на то, что царь потерпел военное поражение или был предан своими воинами?), почил на погребальных носилках, горько оплакиваемый семьей, придворными и жителями города. Затем мы видим Ур-Намму в стране мертвых. Как и Гильгамеш, он приносит дары семи богам подземного царства, но никаких упоминаний или намеков на то, что эти дары вместе с ним приносят какие-то другие люди, здесь нет. Ни слова не говорится и о кортеже, который сопровождал бы царя в его путешествии в потусторонний мир.

Ур-Намму закалывает волов и овец для «важных умерших», приносит им в дар оружие, одежду, прекрасные украшения и драгоценности, корабли. Подарки предназначены Нергалу («господину больших пространств» и богу подземного царства, сыну Энлиля и супругу Эрешкигаль), Гильга-мешу, Эрешкигаль, Думузи, Намтару, ГушбиШагу, Нин-гишзиде («личному» богу Гудеа и божеству потустороннего мира). Среди божеств подземного царства на почетном месте назван Гильгамеш – царь или тень живого человека, который был обожествлен. Каждый из богов принимает дары в своем царстве. Подарки получает и писец подземного царства – еще одно доказательство, что в обычаях потустороннего мира отражаются нормы шумерского общества. Непонятно, каким образом Ур-Намму доставил все эти огромные богатства в глубины преисподней. Возможно, что, с точки зрения шумерского поэта, подобные «незначительные» подробности не заслуживают особого внимания. Однако ученые полагают, что слово «повозки», которое удалось прочитать в одной из испорченных строк, предшествующих этому фрагменту, дает ключ к решению загадки: по-видимому, многочисленные подарки умершего правителя были привезены на повозках.

Дальше мы узнаем, что Ур-Намму прибыл на место, которое ему было назначено «жрецами Кура». Там к нему было приставлено несколько теней умерших в качестве слуг – бесспорное свидетельство того, что в подземном царстве, каким оно предстает перед нами в верованиях второй половины III тысячелетия, строго соблюдалась общественная иерархия.

Затем вновь появляется Гильгамеш. В качестве «любимого брата» Ур-Намму он объясняет покойному царю законы и обычаи «страны, откуда нет возврата». К сожалению, эти столь существенные и важные строчки прочесть не удалось.

Когда «прошло семь дней, десять дней», Ур-Намму охватила мучительная тоска по Уру. Он вспоминает высокие стены Ура, строительство которых он не успел закончить, тоскует о жене, которую не может прижать к своему сердцу, о сыне, которого не может убаюкать на коленях. Слезы струятся из глаз Ур-Намму, горькая жалоба слетает с его уст. Причитания Ур-Намму – почти святотатство, почти бунт: он, человек, верно и ревностно служивший богам, покинут ими, брошен в беде. Плачет Ур-Намму и о том, что его жена, дети, друзья, придворные и все подданные проливают о нем горькие слезы.

К сожалению, мы ничего больше не узнаем об умершем царе Ур-Намму, потому что последующий текст полностью разрушен. Но и то, что удалось прочитать и понять, производит необычайно сильное впечатление. Оказывается, в царстве мертвых существуют те же порядки, что и на земле. Людям на земле с малых лет рассказывают о том, каковы их обязанности, – то же происходит и в подземном царстве, по крайней мере по отношению к правителям. Подобно тому как каждый человек при жизни имеет определенное, предназначенное ему место – дом, положение в обществе и пр., тени умершего отводится определенное место в «стране, откуда нет возврата». Умерший знает, что происходит в мире живых, тоскует, печалится, грустит, проливает слезы.

Траурная песня на смерть Ур-Намму показывает, что в эту эпоху обычай предания смерти людей из ближайшего окружения покойного правителя уже не существовал. Сохранилась лишь традиция снабжать умерших их любимыми предметами, едой и питьем.

До сих пор речь шла о богах или умерших царях. Долгое время считалось, что единственным источником сведений о погребальном ритуале простых граждан Шумера навсегда останутся только могилы, в которых Вулли обнаружил истлевшие останки, чаще всего лежащие на боку, с подогнутыми ногами и с кубком в руках. Покойники были либо завернуты в циновки, сколотые бронзовыми булавками, либо уложены в деревянные, глиняные или сплетенные из тростника гробы.

Анализ предметов, обнаруженных в могилах простых людей, показал, что, чем дальше в глубь времен, тем скромнее погребальный инвентарь, с которым умершие отправлялись в «страну, откуда нет возврата». По мере же развития цивилизации и накопления богатств верования усложнялись, обычаи обрастали новыми правилами и предписаниями.

Данные археологии бесценны для историка, но, когда речь идет о такой высокоразвитой цивилизации, как шумерская, когда изучается история народа, оставившего после себя многочисленные памятники письменности, исследователи не могут ограничиться лишь вещественными свидетельствами прошлого, они ищут также и письменные источники. Только слово может передать глубину мысли, поведать о высоком уровне интеллектуального развития человека. Прекраснейшие произведения искусства – скульптура, живопись, украшения, – в которых воплотились человеческий гений, талант, богатое воображение, идеи и пр., являются лишь материалом для размышлений и догадок, тогда как предназначенное для потомков описание событий, каким бы сухим и примитивным оно ни казалось, превращает домыслы в знание, гипотезы – в факты.

Что касается обряда погребения простых смертных, здесь пробел в наших знаниях о Шумере заполнил важнейший документ, хранящийся в Музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве и прочитанный все тем же неутомимым тружеником Крамером [27]. Публикация этого документа буквально потрясла ученый, мир. Даже самые смелые фантазеры не предполагали, что перед нами может открыться картина жизни обыкновенного человека, умершего четыре тысячелетия назад.

ЭЛЕГИИ НА СМЕРТЬ ОТЦА И ЖЕНЫ

В городе Ниппуре скорее всего во времена третьей династии Ура жил человек по имени Лудингирра. Каковы были его занятия, мы не знаем. Во всяком случае, он не был человеком заметным, выдающимся, с громкими титулами, занимающим высокую должность. Возможно, это был поэт, переписчик, жрец, который сам сложил оба стихотворных текста, увековеченных на глиняной табличке. А может быть, он поручил кому-то другому выразить переполнившую его печаль подобающими случаю словами. Все это покрыто тайной. Но так или иначе, этому человеку мы обязаны созданием красноречивых и трогательных элегий, погребальных песен, запечатлевших его безграничную скорбь об уходе в «страну, откуда нет возврата», двух близких ему людей – отца по имени Нанна и жены Навиртум.

Прочитанная табличка с обоими текстами представляет собой уникальное явление в шумерской литературе.

Из пролога к первой элегии, содержащей 112 строк, мы узнаём, что Лудингирра, сын Нанны, отправился в какую-то далекую страну. В пути его настигла весть о том, что ему следует вернуться в Ниппур, потому что его отец Нанна смертельно заболел. Из дальнейшего текста следует, что Нанна то ли явился жертвой нападения, то ли умер от ран, полученных в какой-то схватке. Раны отца ужасны, страдания его непереносимы. Он неизбежно должен умереть. Сын в отчаянии, он прерывает поездку и возвращается в Ниппур, где сочиняет плач по умершему. После этого краткого, в 20 строк, пролога начинается собственно погребальная песня. Высоким поэтическим стилем, в искусно построенных фразах рассказывается о горе вдовы. Плачет над умершим безымянная жрица лукур бога Нинурты, бога войны и охоты (может быть, покойный был воином или охотником?); причитает не названная по имени жрица энтум бога Нуску. Им вторят сыновья покойного и их жены. Безгранична скорбь дочерей Нанны и его рабов. Печаль переполняет сердца старейшин и «матрон» города Ниппура. Все это, в особенности слова о старейшинах и «матронах», несомненно, должно подчеркнуть благородство усопшего, его доброту и заслуги. Затем автор песни обрушивает проклятия на убийцу и его потомков. Заключительная часть элегии, представляющая для шумерологов особый интерес (в ней отражены некоторые обычаи шумеров), содержит молитвы о благополучии покойного в стране теней, мольбы о благорасположении к нему его личного бога-покровителя и «бога его города», о благоденствии и здоровье его навеки осиротевших вдовы, детей и всего рода.

Вторая элегия, начертанная на той же табличке, значительно короче первой. Она состоит из 66 строк. Это погребальная песня Лудингирры, в которой он оплакивает кончину своей жены Навиртум, умершей естественной смертью. Более двух третей текста занимает описание смерти Навиртум – благороднейшей, доброй и оплакиваемой ее скорбящим и любящим супругом. Эти строфы – здесь мы должны верить на слово интерпретатору, потратившему много лет на изучение шумерских литературных.текстов, – принадлежат к числу прекраснейших в шумерской поэзии. Для выражения безудержной скорби супруга и благородства усопшей используется все богатство приемов шумерской поэтики. Как и в первой элегии, семья и жители Ниппура вторят вдовцу, разделяют его печаль. Заканчивается песня молитвами о благополучии усопшей в подземном царстве и об удаче для ее мужа, детей и домочадцев в земной жизни.

Что же нашли ученые в этом тексте, кроме самого факта существования у шумеров жанра элегии?

Погребальные песни Лудингирры добавляют много нового к нашим представлениям о верованиях шумеров, о потустороннем мире и его законах. Здесь мы впервые находим сообщение о том, что бог солнца Уту вовсе не отдыхает после захода, не засыпает в своем небесном дворце, а совершает путешествие по преисподней: освещает ее мрак своим сиянием и принимает участие в суде над умершими.

Уту, великий владыка (?) ада,

когда превратит темные места в светлые,

будет судить тебя [благожелательно], -

говорит Лудингирра своему умершему отцу. Маловероятно, что это лишь поэтическая метафора. Речь идет о божестве такого высокого ранга, что едва ли возможно подозревать поэта в неточности, скорее всего здесь отражено верование, ранее неизвестное науке.

С другой стороны, мы узнаём, что и бог луны Нанна (имя отца Лудингирры в современной транскрипции пишется так же, как имя бога луны) проводил «день сна» – по-видимому, двадцать восьмой или двадцать девятый день лунного месяца – в подземном царстве, где он «решал судьбы» умерших. Эти две, на первый взгляд незначительные детали вызывают необходимость очередной раз пересмотреть наши представления о системе верований шумеров. Вот почему так трудно построить логически стройную и окончательную концепцию религии шумеров, их космогонии и представлений о роли и функциях отдельных божеств. Да, нелегко исследователям, пытающимся по крохам восстановить древнюю, забытую цивилизацию.

До сих пор нам казалось, что изображенная в мифах преисподняя, где бродят тени без пищи и питья, отражает общешумерское представление о подземном царстве. Между тем в элегии на смерть Ур-Намму режут волов и овец, а это может означать только одно: кто-то будет их есть. Но только ли богам подземного царства предназначены эти дары? Нет. Из песен Лудингирры мы узнаем, что в царстве Эрешки-галь^ Нергаля, Намтара и др. можно встретить «едящих хлеб героев», что там есть «пьющие» («пусть пьющие [утолят?] твою жажду своей (?) свежей водой»). Может быть, это лишь благое пожелание любящего сына своему отцу? А может быть, в какой-то момент истории жрецы решили немного смягчить ужасную жизнь в преисподней, чтобы оставить людям хоть каплю надежды на лучшую долю для их теней в «стране, откуда нет возврата»? Ведь уходили из жизни при разных обстоятельствах. Гибли при защите своей страны, в войнах за того или иного правителя. Необходимо было считаться с настроениями людей и соответствующим образом модифицировать концепции загробной «жизни», особенно когда происходили бурные события, несшие смерть и разрушения.

На такие размышления наводят концовки обеих элегий Лудингирры. Молитвы, завершающие обе песни, заставляют думать, что участь умерших не была столь ужасной, как это представляется на основании древнейших эпических поэм и мифов, посвященных богам. Судя по молитвам из песен Лудингирры, можно было просить богов подземного царства, чтобы они молились за умерших, просить бога-покровителя умершего помочь при определении «судьбы тени». Не забывали и о живых. Молились за их успехи. А может быть, тень умершего не просто бродила по преисподней, но и хлопотала перед богами о здоровье и благополучии оставшихся в живых членов семьи?

Чуть ли не каждое слово, прочитанное на шумерской табличке, рождает новые проблемы, заставляет пересматривать существующие концепции и строить новые гипотезы. Вместе с тем каждое слово помогает созданию более полного представления о культуре и «философии» шумеров, постепенно, шаг за шагом приближает нас к тому моменту, когда наконец можно будет воссоздать полную картину древнейшей цивилизации человечества, оказавшей такое огромное влияние на все последующие.

В ПОГОНЕ ЗА БЕССМЕРТИЕМ

Страх смерти, боязнь неизбежного перехода в «страну, откуда нет возврата», где, как рассказал Гильгамешу дух Энкиду, тень умершего, о которой некому позаботиться,

«из горшков объедки, хлебные крошки, что на улице брошены, ест», – все это рождало не только смирение и покорность, но и протест, тоску об иной, лучшей и более достойной человека участи. Шумеры понимали, что вечная жизнь, являющаяся уделом одних только богов, недостижима для простых смертных, и все же мечтали о бессмертии. Эта мечта, кощунственная и святотатственная, тем не менее четко и смело сформулированная, увековечена в ряде произведений шумерской литературы. Одно из них – миф о потопе, повествующий, в частности, о Зиусудре, которому боги даровали бессмертие. О вечной жизни мечтал любимый герой шумерских поэтов – избранник богов Гильгамеш. Хотя обнаруженные до настоящего времени шумерские литературные произведения, героем которых является этот легендарный правитель Урука, не содержат всех тем и сюжетных линии вавилонского «Эпоса о Гильгамеше», ученые убеждены, что основные мотивы этого эпоса, записанного на аккадском языке уже после падения Шумера, восходят к древнейшим мифам. Большая часть сказаний о Гильгамеше зародилась в Шумере. Поэтому мы, несмотря на отсутствие идентичного шумерского текста, приведем те фрагменты из аккадского эпоса, в которых нашла выражение тоска Гильгамеша о бессмертии.

Когда умер верный друг и слуга Гильгамеша храбрый Энкиду, правителем Урука овладела глубокая скорбь:

Младший брат мой, гонитель онагров горных,

пантер пустыни. С кем мы все побеждали, поднимались в горы!

Что за сон теперь овладел тобою…

Стал ты темен и меня не слышишь!

(Пер. И. М. Дьяконова)

Печаль и тоска не дают Гильгамешу покоя, и он решает отправиться в далекое путешествие через неприступные горы и «воды смерти», чтобы дойти до того места, где находится Ут-напиштим (аккадский Зиусудра). Этот правитель Шуруппака, которого боги одарили бессмертием, может помочь Гильгамешу, он может открыть ему тайну вечной жизни. Гордый и бесстрашный герой преодолевает горы и широкие долины, сражается с дикими зверями, страдает от голода и жажды. И вот, вконец измученный, он достигает «первозданного моря», переплывает «воды смерти» и предстает перед Ут-напиштимом. Своим видом он совсем не похож на героя: исхудавший, изнуренный, одетый в звериные шкуры, грязный, с падающими на плечи спутанными волосами и растрепанной бородой, он напоминает жалкого нищего.

Все то время, пока шел к Ут-напиштиму, Гильгамеш размышлял о бессмертии. Пересекая равнину, он восклицал: «И сам я не так ли умру, как Энкиду?». Он не поверил словам бога: «Гильгамеш, куда ты стремишься? Жизни, что ищешь, не найдешь ты». Несмотря ни на что, надежда поддерживает его, он не может смириться:

Как же смолчу я, как успокоюсь?

Друг мой любимый стал землею!

Энкиду, друг мой любимый, стал землею!

Так же как он, и я не лягу ль,

Чтоб не встать во веки веков?

(Пер. И. М. Дьяконова)

И вот Гильгамеш предстал перед Ут-напиштимом. Ут-напиштим рассказал ему о потопе и о том, как боги даровали ему бессмертие. Но сделать то же для Гильгамеша едва ли согласится кто-нибудь из богов. И тогда герой из Урука понял, что для него нет надежды. Однако случилось так, что за Гильгамеша вступилась жена Ут-напиштима. Поддавшись ее уговорам и просьбам, Ут-напиштим рассказал герою о том, где и как можно достать со дна морской пучины «растение жизни». И Гильгамеш отправляется за «травой жизни». Он ныряет глубоко в морскую пучину и достает чудесное растение. И все же решение богов непреложно: никто из смертных не будет жить вечно. Напрасно радовался Гильгамеш на обратном пути в Урук: боги следили за ним и в тот момент, когда он купался в маленькой речке, подосланная ими змея схватила «траву жизни».

Таков ли был смысл шумерской версии этого мифа, мы не знаем. Хотя известно, что и в шумерских эпических поэмах о Гильгамеше нередко рассказывалось о страхе героя перед смертью и о его мечте стать бессмертным. Эти мотивы звучат как в мифе «Гильгамеш, анкиду и подземное царство», в котором владыка Урука с тревогой расспрашивает об «образе жизни» теней в Куре, так и в легенде, названной исследователями «Гильгамеш и Страна живых».

Эпическая поэма «Гильгамеш и Страна живых» сразу обратила на себя внимание ученых как своими художественными достоинствами, так и основной идеей. Герой этой поэмы мечтает о бессмертии, но, поскольку не может достичь вечной жизни, он хочет по крайней мере прославить и обессмертить свое имя. На основании более десятка табличек и обломков, обнаруженных при раскопках в Ниппуре и Кише, исследователи шаг за шагом реконструировали два варианта этого эпоса. Опубликованный в 1947 г. Крамером перевод не был полным. Недоставало множества фрагментов, многие куски оставались неясными. Удалось восстановить всего около 175 строк так называемого варианта «А», более полного. Вариант «В» использовался для сопоставлений и дополнений. Материалы, полученные в последние годы, дали возможность расширить вариант «А» до 200 строк и дополнить фрагментарный вариант «В». Сравнение обоих вариантов показало, что они имеют тождественную фабулу, рассказывают об одних и тех же событиях и немного различаются лишь общим настроением, последовательностью событий и детальностью их описания. В целом можно сказать, что наука сейчас располагает полным текстом этого эпоса, хотя работу над его переводом нельзя считать завершенной. Ведь трудности, с которыми сталкивается шумеролог, взявшийся за перевод и интерпретацию текста с языка, забытого несколько тысяч лет назад, огромны. Новейшая, опирающаяся на новые материалы интерпретация Крамера продолжает оставаться, как подчеркивает сам ее автор, лишь очередной попыткой осмысления содержания этого произведения.

Гильгамеш, могучий воин, владыка и любимец Урука, избранник богов, уже не молод. Грусть и тоска переполняют его сердце при мысли о неминуемой смерти. Он рассказывает своему верному другу Энкиду о том, что его гнетет.

В местах, где были возвышены имена, я хотел бы возвысить свое имя;

В местах, где были возвышены имена, я хотел бы возвысить имена богов.

Это желание возникает у Гильгамеша при мысли, что он стар, что в его любимом Уруке непрестанно умирают люди. Если он, как и все смертные, должен умереть, пусть по крайней мере прославится и живет во все времена его имя. Чтобы достичь этого, он предпринимает путешествие в Страну живых, называемую также Страной срубленного кедра. По-видимому, он хочет (в тексте прямо об этом не говорится) срубить драгоценные деревья и привезти их в Урук, дабы прославить свой город. (В варианте «В» какую-то роль в принятии этого решения сыграл бог Энки.) О своем намерении Гильгамеш сообщает верному слуге и храброму товарищу Ункиду, который советует ему обратиться к богу солнца Уту, потому что именно этот бог является владыкой и покровителем Страны срубленного кедра.

Гильгамеш козленка светлого взял,

Козленка пестрого, козленка жертвенного,к груди своей прижал,

Солнцу небесному вещает:

«О Уту, к горам я пойду – помощник мой пусть ты будешь,

К горам, где рубят кедр, я пойду -

помощник мой пусть ты будешь!»

На вопрос Уту, почему герой хочет совершить это путешествие,

Гильгамеш отвечает:

Уту, слово хочу я тебе сказать, к слову моему разум твой [пусть ты склонишь],

Мысль к нему пусть ты склонишь;

В городе моем умирают люди – сердце в печали,

Гибнет человек – тяжко на сердце.

Смотрю с городской стены,

Вижу: плывут по реке тела.

И со мною это случится; так это будет!

Человек высокий не достанет до неба,

Человек широкий не прикроет землю.

В горы я хочу войти, имя мое хочу утвердить,

Где имя можно установить, там имя мое я хочу установить,

Где имя нельзя установить, там имя богов я хочу установить.

Уту пришел на помощь Гильгамешу, приставив к нему семь демонов. Обрадованный Гильгамеш призывает пятьдесят мужей и отправляется вместе с ними в далекое и опасное путешествие. Спутниками Гильгамеша могли быть только одинокие мужчины, не имеющие ни дома, ни матери (в варианте «В» – ни жены, ни детей), они должны быть готовы на все и пойти за Гильгамешем, куда бы он их ни повел. Изготовив оружие (кузнецы выковали для Гильгамеша топор «Богатырская сила»), отряд под предводительством царя двинулся в путь и преодолел семь гор (подробностей этого перехода мы не знаем, так как соответствующий кусок текста сильно испорчен и прочесть можно только отдельные слова). За седьмой горой Гильгамеш нашел, по образному выражению поэта, «кедр своего сердца». Герой рубит кедр, Энкиду и остальные участники похода обрезают листья и складывают их в кучи. Поднятый лесорубами шум разбудил страшное чудовище Хуваву, стража принадлежащего богам кедрового леса. Разгневанное чудовище насылает на Гильгамеша глубокий сон. С большим трудом кому-то из спутников Гильгамеша, по-видимому Энкиду, удается разбудить царя. Коварство Хувавы и потеря времени рассердили Гильгамеша. Он вскочил на ноги, «подобно быку, встал он на «большой земле» и поклялся матерью своей Нинсун и отцом Лугальбандой, что не прервет путешествия, не вернется в Урук, пока не победит чудовище, кем бы оно ни было – человеком или божеством.

Напрасно уговаривал его Энкиду, который видел Хуваву, отказаться от мести и от продолжения путешествия. Он не жалеет красок для описания чудовища:

Меня, видевшего этого «мужа», охватывает страх:

Это воин, его зубы – зубы дракона,

Его лик – морда льва,

Его… – это разбушевавшийся потоп,

От его пасти, пожирающей деревья и тростник, никто не уйдет.

Энкиду уговаривает, предостерегает:

Я расскажу твоей матери о твоей славе, пусть она издаст крик,

Расскажу ей о постигшей тебя смерти, пусть она зальется слезами.

Но остановить Гильгамеша невозможно. Он поклялся отомстить, решил прославить свое имя и не отступит, пока не добьется своего. Он твердо уверен, что, если ему поможет Энкиду, его не сломит никакой удар, – вдвоем они непобедимы.

Помоги ты мне, а я помогу тебе, Что тогда с нами случится?…

Он уговаривает Энкиду пойти вместе с ним, «бросить взгляд» на чудовище, если же по пути его друга охватит страх, пусть он этот страх прогонит. Только вперед – таков девиз Гильгамеша. Энкиду идет вместе со своим другом и господином. Пройдя немного вперед, они увидели дом чудовища из кедра. Чего только не делал Хувава, чтобы напугать Гильгамеша, заставить его отступить, бежать. Гильгамеш не подпускает к себе страх, не пугается «взглядов смерти», которые бросает на него Хувава, не отступает, когда чудовище скалит зубы.

Гильгамеш побеждает Хуваву при помощи хитрости: он требует, чтобы чудовище, которому он якобы принес подарки, впустило его в «кедровый дом». Пропуски и темные места в тексте затрудняют понимание того, каким образом царь Урука вырвал с корнями одно за другим семь кедровых деревьев, охранявших вход во «внутренний дворец» чудовища. Пока Гильгамеш валит великолепные деревья, его спутники обрубают ветви и относят их к подножию горы (это действие, дважды повторенное в эпосе, по-видимому, имело какой-то магический смысл). Ворвавшись в дом Хувавы, Гильгамеш ударяет его по лицу. От этой пощечины у Хувавы «зазвенели зубы». Затем герой, как значится в версии «В»,

как пойманному дикому быку, заложил кольцо в нос;

как пойманному воину, накинул сеть.

Испуганный Хувава молит о пощаде, заклинает Гильгамеша не причинять ему зла, взывает о помощи к Уту, просит его вернуть ему свободу. У Гильгамеша доброе сердце. Тронутый мольбами Хувавы, он обращается к Энкиду с какими-то туманными рассуждениями о том, что, может быть, следует отпустить Хуваву. Но, по мнению Энкиду, это было бы очень опасно. Услышав это, Хувава осыпает Энкиду гневными и оскорбительными словами. Тогда Энкиду «перерезает ему горло». Отрубленную голову Хувавы оба героя «относят к Энлилю», т. е. приносят в жертву этому богу. Разгневанный Энлиль обрушивается на Гильгамеша и Энкиду: «Что вы натворили!» – и посылает на них проклятие:

Пусть ваши лица охватит огонь,

Пусть пищу, которую вы едите, пожрет огонь,

Пусть воду, которую вы пьете, выпьет огонь!

Такова интерпретация этого текста Крамером. Если эта трактовка верна, значит, оба героя осуждены богом странствовать по горам и равнинам в солнечном зное. А может быть, это лишь поэтическая метафора, означавшая, что гнев Энлиля был непродолжительным и что странников, достигших цели, ждет долгий обратный путь. В пользу такого понимания заключительной части эпоса, по-видимому, говог рит тот факт, что сразу после произнесения проклятия Энлиль одаряет Гильгамеша семью меламме (нимбами), которые, очевидно, должны защитить героя от опасностей, поджидающих его в горах и лесах, и от нападений диких зверей. Вручением меламме заканчивается эпос.

Нетрудно представить себе, как сильно действовала на слушателей эта удивительная поэма с ее сюжетным богатством, напряженным действием, накалом чувств. Наряду с основной идеей – мечтой о вечной славе, мечтой, заменившей собой мечту о бессмертии, во имя которой совершались великие дела, – здесь присутствует мотив борьбы с чудовищем, повторяющийся как во многих произведениях шумерской литературы, так и в мифологии почти всех народов. Можно ли победителя дракона, жившего в III тысячелетии до н. э., считать прототипом греческих Геракла и Персея или св. Георгия из христианских легенд? Современные ученые, тщательно проследившие все пути странствований героев мифологических сюжетов, отвечают на этот вопрос утвердительно.

Хотя эпическая поэма «Гильгамеш и Страна живых» не содержит такого обилия исторического материала, как поэма «Гильгамеш и Ака», с которой мы познакомились в главе, посвященной древнейшей истории шумерских городов-государств, она заставляет о многом задуматься. Отрешимся ненадолго от очарования сказки и попробуем взглянуть на это произведение глазами ученых, которые ищут в поэтических текстах не только художественные достоинства, не только отражение верований и обычаев, но прежде всего крупицы исторической правды.

Есть ли в этом мифе намеки на реальные исторические события? Хотя мы и не решаемся ответить на этот вопрос положительно, исключить такую возможность нельзя. Вспомним древнегреческий миф об аргонавтах. В нем, бесспорно, отразились реальные события, имевшие место в древнейший период истории этой страны, – торговые экспедиции, разбойничьи набеги, колонизационные походы в Причерноморье. А разве путешествие Гильгамеша не напоминает странствий Ясона?

Как мы знаем, в Шумере не было лесов и жители этой страны очень нуждались в древесине, этом незаменимом строительном материале. Особенно высоко ценился кедр, который использовался при строительстве самых больших храмов и дворцов. Кедр ввозили издалека, из стран, расположенных на побережье Средиземного моря, из Ливана и Амана. Уже в незапамятные времена караваны шумерских купцов проникали в глубь Азии и Африки.

Но в далеких землях бывали не одни купцы. Дальние походы совершали воины, которые шли на завоевание новых стран или сражались за то, чтобы подчинить их власти своих царей. Они беспощадно грабили побежденных и облагали их огромной данью. Вполне возможно, что в поэме о Гильгамеше как раз и отразился один из таких походов, предпринятый в первой половине III тысячелетия урукскими воинами под предводительством царя-воина. Если бы исследователи смогли идентифицировать Страну живых, определить ее место на карте древнего мира, нам легче было бы строить предположения и делать выводы. Но пока сделать этого не удалось. Некоторые исследователи полагают, что Страна живых – это Дильмун, другие считают, что она расположена на побережье Средиземного моря, в одном из районов, покрытых кедровыми лесами. Не исключено, что это Ливан.

Где бы ни находилась Страна живых, под ней, по-видимому, подразумевается некая территория, которую завоевал или пытался завоевать Гильгамеш или какой-либо другой правитель, деяния которого предание приписало любимому шумерскому герою. Таким образом, попытки найти отголоски подлинных событий и в этой легенде нельзя считать пустой игрой фантазии.

И за все, что происходило на земле, надо было благодарить богов. Над каждым городом храмы «воздевали руки» к небесам, откуда боги следили за своими слугами. Богов нужно было постоянно молить о помощи и содействии, как это делали Зиусудра, безымянный страдалец или Гильгамеш.

Обращение к богам принимало самую различную форму: строительство храмов и сети каналов, жертвоприношения и накопление храмовых богатств – «имущества бога», молитвы, заклинания, паломничества, участие в мистериях и многое другое.

ЖРЕЦЫ, ЖРИЦЫ, ОБРЯДЫ

Следить за тем, чтобы в служении богам не было никаких упущений, было поручено жрецам. В давние времена жрецы являлись лишь посредниками между людьми и сверхъестественными силами. Но развитие общества, появление разнообразных форм хозяйственной и политической жизни, социальное расслоение и усложнение отношений между людьми внутри одного города-государства и между соседними городами привели к усложнению культовых обрядов. Слой жрецов, некогда немногочисленный, постепенно разрастаясь, превратился в главенствующую, правящую силу общества. Сотворив богов, человек попал в полную зависимость от них. Этот неизбежный, неотвратимый парадокс явился результатом духовных исканий людей; и в жизненной практике, выделив из своей среды «посредников» между людьми и богами, шумеры оказались в их власти. Постепенно из простых посредников жрецы превратились в управляющих «имуществом богов», центром которого был храм – «дом бога». Здесь, в этом «доме», как мы помним, хранились плоды совместного труда, все запасы и излишки продовольствия, изделия ремесленников и пр. Здесь производилась и выдача пайков: каждый член общества получал то, что «заслужил». Еще до того, как в храмах начали записывать на табличках списки богов и религиозные тексты, здесь уже составлялись хозяйственные отчеты. Древнейшие хозяйственные таблички представляли собой записи «для памяти»: от кого и что поступило в амбары храма, кому и что было выдано со складов. Термины «энси» и тем более «лугаль» здесь еще не встречаются, но часто употребляется слово «эн». По мнению одних ученых, этим словом именовались правители, по мнению других – самые высокопоставленные жрецы. Хотя в более позднее время так называли и представителей высших кругов шумерского общества, этот термин использовался преимущественно по отношению к жрецам.

В древнейшую эпоху эн, по-видимому, составляли верхушку жречества. Это были жрецы, управляющие храмовым хозяйством, которое являлось одновременно и хозяйством города. Впоследствии из этой общественной группы выделились князья-жрецы, энси.

В древнейших письменных документах мы встречаем также термины «сангу», «суккаль» и др., также обозначавшие различные жреческие должности. Относительно «сангу» существует предположение, что уже к началу III тысячелетия эту должность могли занимать женщины.

Чем ближе ко II тысячелетию, тем больше намечается расслоение в среде шумерского жречества. В связи с усложнением культа происходит разделение функций и обязанностей жрецов. Одни начинают заниматься только жертвоприношениями, другие – очистительными обрядами, третьи заботятся о статуях богов и изучают различные предзнаменования, толкуют сны и пр. Сложный ритуал богослужений и забота о «домах бога» требовали соответствующего храмового персонала. Подобно тому как невидимый дворец бога обслуживался множеством второстепенных божеств, так храм, его земное отражение, должен был располагать большим числом обученных служителей.

Хотя в середине III тысячелетия храмам приходилось считаться с новой общественной силой – царским дворцом – и с новыми формами собственности, разросшийся храмовой персонал, состоящий из жрецов-администраторов и жрецов, занимающихся исключительно вопросами культа, продолжал существовать. Как мы знаем, страх перед богами не мешал шумерам бунтовать против их представителей на земле. Волнения и мятежи, вызываемые притеснениями со стороны храма, о которых рассказывает, например, надпись царя Уруинимгины, имели место не только в Лагаше. Этот протест был направлен против алчности жрецов и экономического гнета. Отношение же к храму как к опоре и посреднику между людьми и богами оставалось неизменным. Создается впечатление, что по мере утраты храмами ведущих позиций в хозяйственной жизни все большее внимание начинает уделяться культовой стороне. Жрецы представляли собой силу, с которой не могли не считаться даже самые могущественные правители. Щедрыми жертвоприношениями, возведением храмов они пытались возместить им утрату главенствующего положения в политической и хозяйственной жизни, которое все больше переходило к дворцу. Примеру правителей следовало население страны. Несмотря на то что экономическая зависимость населения, по крайней мере той его части, которая «принадлежала царю», а не храму, от храма становилась все меньшей, в «дома богов» продолжали поступать щедрые дары.

О том, насколько высоким было положение жрецов в шумерском обществе, говорит, в частности, способ датировки, известный со времен правления Уруинимгины. «Год, когда Дуду был жрецом-эн бога Нингирсу». Или пятый год правления Амар-Зуэна обозначался как «год, когда жрец-энунугаль (богини) Инанны вступил в свою должность».

Когда жизнь человека была такова, что его на каждом шагу подстерегали опасности, злые духи, различные запреты и повеления богов, жрецы, ориентировавшиеся в этом лабиринте предписаний и установлений, делались необходимыми и незаменимыми. Им было известно искусство жертвоприношений и заклинаний, они умели предсказывать будущее. Прошедшие длительный курс обучения, жрецы владели всеми отраслями знания – от астрономии, необходимой для предсказания будущего, счета времени и пр. до «милой богам» музыки, которой сопровождалась декламация в честь высших небесных сил.

Наравне с жрецами почитались и жрицы, служительницы тех или иных богинь (или богов); по-видимому, на них были возложены некоторые административные функции. На вершине иерархии стояли жрицы лукур, ими становились девушки из наиболее знатных семей, в том числе и царского рода. Такой жрицей богини Инанны была предположительно Кубатум, жена царя Шу-Суэна. Из числа жриц лукур избиралась «невеста бога», вместе с правителем принимавшая участие в ежегодном обряде «священного бракосочетания». Жрицы отнюдь не всегда давали обет непорочности. Напротив, в число их обязанностей входило «служение богине телом». Храмовая проституция, которой главным образом занимались жрицы низших рангов, была окружена ореолом святости, и доходы от нее увеличивали богатства «дома бога». Этих жриц посылали и на постоялые дворы, где останавливались путешественники (владелицей подобной корчмы, возможно, была основательница четвертой династии Киша – Ку-Баба) и где они занимались своим ремеслом во славу урукской Инанны, лагашской Бабы, урской Нингаль или ниппурской Нинлиль.

В древнейшие времена жрецы, судя по рельефам и печатям, отправляли службу богам нагими. Позднее они стали облачаться в свободные льняные одеяния. Главной обязанностью по отношению к богам было принесение жертв.

Ритуал жертвоприношений был сложным: там было и воскурение благовоний, и возлияние жертвенной воды, масла, пива, вина; на жертвенных столах резали овец и других животных. Ведавшие этими обрядами жрецы знали, какие блюда и напитки приятны богам, что можно считать «чистым» и что «нечистым». Жрецы гадали по внутренностям жертвенных животных – по печени, сердцу, легким и пр. Во время жертвоприношений возносились молитвы о благополучии жертвователя. Чем щедрее были дары, тем торжественнее церемониал. Специально обученные жрецы аккомпанировали молящимся игрой на лирах, арфах, цимбалах, бубнах, флейтах и других инструментах.

Перед храмами толпились верующие – доступ в «жилища богов» имели только жрецы. Внутри храм представлял собой лабиринт хозяйственных, жилых, культовых помещений, украшенных с необычайной пышностью, великолепием и богатством. Мозаика, резьба, фрески поражали воображение и вызывали восхищение простых смертных. В храме они соприкасались с историей своей страны. Вдоль внутренних и наружных стен, во дворах и нишах были расставлены стелы, статуи, жертвенные сосуды, принесенные в дар храму правителями всех времен и простыми верующими.

Расставленные повсюду каменные статуи и статуэтки – каменные изображения правителей и частных лиц – должны были неустанно молить богов о благополучии и долгой жизни их жертвователей. При раскопках обнаружено великое множество подобных изваяний. В некоторых храмах они хранились под полом. Эти фигурки изображают людей со смиренно сложенными на груди руками.

«Пусть эта статуя возносит мою мольбу», – говорит надпись на одном изваянии, найденном во дворе храма богини Бабы в Лагаше. В главном святилище Нингирсу правитель Гудеа установил свое изображение с надписью: «Обращайся к статуе моего бога».

Огромные, величественные статуи богов с высоты своих постаментов сквозь дым кадильниц взирали на толпы смертных, собиравшихся во дворах их святилищ. Десятки, сотни богов наблюдали за тем, чтобы во всякий день соблюдались «непреложные решения» Энлиля – «царя всех стран», «царя богов», властителя жизни и смерти «черноголовых».

К сожалению, археологам редко удается найти статуи бога. По-видимому, эти изваяния, украшенные золотом, серебром и драгоценными камнями, увозились завоевателями в качестве военной добычи. Что же касается скромных, не представлявших собой ценности известняковых или алебастровых статуэток, изображавших царей, жрецов или простых смертных, то они не интересовали ни завоевателей, ни более поздних грабителей. Как выглядели те, кому принадлежал мир, мы можем представить себе на основании мифов, поэтических текстов, молитв и отдельных сохранившихся фресок и рельефов, а также небольших скромных статуэток вроде изображения богини Бабы или богини Нисабы, найденных среди развалин Ура.