Шут

— Выбросите его за дверь!

Ну почему именно эти слова всегда воспринимаются буквально? Рядом со мной неумолимо возникает охранник, на помощь ему спешит доброхот из гостей. Кажется, это начальник ЖКХ. О, любимое ЖКХ! Ты всегда придёшь на помощь. Два бугая на одно тело утончённо-культурных пропорций. Меня подхватывают за шиворот и поясной ремень, отрывая ноги от земли. Успеваю лягнуть ЖКХшника. На охранника не покушаюсь. Он малый подневольный. Приказали выкинуть — исполняет. А вот чинуша сам разохотился подсобить. Никак не может простить, что я как-то назвал его главным по дерьму в регионе или главным дерьмом, уже не помню. А разве не так? Если коммуналка то здесь, то там начинает тонуть в самом настоящем дерьме, а он у них главный.

Двери распахиваются моей башкой. Обидно, голова — единственный ценный в моём теле орган. Ещё и больно, но в этом приёме нахожу свои плюсы. Могли бы выносить вперёд ногами. А такое никуда не годится, примета плохая, живого человека — и из дверей, как покойника. Затем идёт картинное раскачивание на раз-два-три и полёт с высоты крыльца на дорожку. Хорошо бы попасть на газон, но дорожка к дому широка, как проспект, и выложена привезённым из Хохляндии гранитом. Так что не дождёшься меня, сыра-земля, принимай на себя, чужеземный камень. Руки назад, чтобы не повредить. По первой я ещё выставлял их вперёд, разбивая локти с ладонями. Голову тоже как можно дальше запрокинуть, тело расслабить. Была ведь задумка: подговорить прислугу после приезда гостей класть под крыльцо парочку гимнастических матов. Но нереализованная мысль, как прерванная беременность. Толку от неё никакой, одни лишь сожаления.

Бах! Как ни учись падать, всё равно больно. И подбородок не уберёг, стесал о негостеприимный гранит. Сверху по лестнице суетливый топот. Оглядываюсь. Это доброхот ЖКХашный спешит пнуть мне под зад. Ну, что ещё ожидать от человека, поставленного помогать людям? Только хорошего пинчины. А ещё говорят, что лежачего не бьют. Бьют, ещё как, особенно это принято у тех, кто толчётся возле кормушки.

Но не в этот раз. Успеваю повернуться и подсекаю ногу набегающего. Тот картинно, от всей души, грохается на спину. А вот из раскрытых дверей особняка хохота не последовало. Странно, обычно всегда смеются над конфузом другого. Соображаю — команды ржать над незадачливым коллегой не поступало. Обидно, моя последняя шутка не удалась.

Поднимаюсь, мой бывший недруг и гонитель, а теперь уже собрат по контакту с гранитной дорожкой, продолжает лежать. Неудивительно, с таким пузом, как у него, без посторонней помощи не подняться. А я уж сам, привычный. На моём счету это уже седьмой вынос моего тела. Руки-ноги двигаются, значит, целы. Рёбра ноют — не беда, не ими за ложку держаться, заживут. Подбородок саднит, тоже переживём, главное — зубы целы. Хорошая стоматология нынче ценами догоняет наращивание сисек. А вот костюму за две штуки баксов конец. Слабовата французская ткань против хохляцкого граниту. Надо будет при случае попенять лягушатникам за их слабину перед Украиной. Спасибо вашему дому, пойдём к другому. Оглядываюсь на губернаторский особняк, откуда меня только что вышибли. Он расцвечен огнями. Праздник там продолжается. Но этот праздник уже не для меня.

Дорожка от дома до ворот — пятьдесят четыре шага, с учётом моего падения уже чуть меньше. И мне по ней на выход. Шагаю, не оглядываясь — знаю, никто не бросится звать обратно. Хозяин отходчив, но не сразу. Признаю, виноват. Не стоило изрекать, что фарфоровые зубки женщин пострашнее акульих, особенно при неуёмном аппетите. Окружающие расцвели загадочными улыбками. Оказывается, не я один знал, что шеф недавно купил молоденькой любовнице загородный дом, подарил джип и заплатил двести тысяч за её фарфоровые зубы. Секрет полишинеля. Вот шеф и вспылил.

Глупо? Пить меньше надо, и не только мне. Второй раз страдаю из-за баб. Несколько лет назад прежняя его любовница, тогда ещё действующая, наняла отморозков, чтобы те изувечили меня. Заявлял и заявляю: бабы с их сюсю-мусю гораздо кровожаднее мужиков. Ей передали, будто я намекал шефу не жевать старую курицу. Любовница, дама зрелая, приняла это на свой счёт. Так ей преподнесли. Мол, я ещё подговаривал шефа перекинуться на молоденьких цыпочек. Ну что за люди? А ведь я тогда из аксиомы, гласящей, что чем проще дотянуться до курицы, тем жёстче её мясо, вывел парадокс «О зависимости крепости зубов от уровня общей ленивости». Кому лень охотиться, удовлетворяется тем, что поблизости, под рукой. О молоденьких цыпочках было потом зачем перевирать? Шеф как-то подначил своего дружка относительно его молоденькой протеже. Мол, не боится ли тот на старости лет обзавестись рогами? Мне захотелось поддержать дружка губернатора (мужик он неплохой), и я припомнил остроту прошлого тысячелетия о том, что лучше кушать молодого цыплёнка вдвоём, нежели жевать старую курицу одному.

Тогда от рук отморозков меня отбил проезжавший мимо наряд милиции. Задержись они минут на пять, хромать мне сейчас на обе ноги, иметь проблемы с мочеиспусканием и водить дружбу с провизорами из ближайшей аптеки. Повезло. Иногда мне кажется, что вся моя жизнь — это череда случайностей, спланированная кем-то на небесах. Кому-то очень смешно сверху наблюдать за мной.

Покидаю территорию особняка. Охранник на воротах кивает на копошащегося у крыльца начальничка областного ЖКХ и показывает мне большой палец. Наверное, у парня тоже проблемы с отоплением и вонь в подвале. Салютую ему: «Но пасаран, камарадо!» Шаг за ворота с одновременным переходом из разряда «Успех и Значимость» в разряд «Никто и Полный Ноль». Гляжу на часы, остатки моего благополучия. Они, слава богу, целы. Десять, а точнее двадцать два тридцать восемь. Время не самое благоприятное, чтобы выбираться отсюда. До города по шоссе семнадцать километров и ещё один лесом, чтобы попасть на это шоссе.

От ворот особняка мой путь выверен по шагам: сто сорок семь до поворота, затем триста семнадцать направо до КПП. Это мои самые безопасные шаги. В периметре дачно-спально-элитного посёлка я ещё могу дышать спокойно, хотя и через раз. За пределами забора уровень моей безопасности падает до нуля. Статус неприкасаемого я только что потерял. Могу поклясться отбитыми рёбрами, что многие из тех, кто остался там, на празднике жизни, сейчас терзают свои мобильники, открывая на меня охоту. Некоторые не отказались бы украсить моим скальпом свою прихожую. Чтобы так — висел на гвоздике и молчал.

Обязательно надо позвонить. Достаю мобильник. Экран в трещинах, на кнопки не реагирует. Сдох, сволочь заморская, не выдержал, гад, столкновения с российской действительностью. Минус ещё штука баксов. В принципе я не мелочный, но одно падение тянет уже на три тысячи в инвалюте. Какой-то я антикаскадёр. Упал — не прибыль, а сплошные убытки. Обиднее всего, что в телефоне нужный мне номер. На память его я не помню. Но ничего, мы уже люди опытные, готовы и к таким поворотам судьбы. Шагаю вдоль забора и у пятого столба сую руку под его основание. Там крохотный тайник. Больше и не требуется. Достаю из него визитку с нужным номером. Долой зависимость от информационных технологий! Да здравствуют бумажные носители! Ну, и моя предусмотрительность.

Поворот и дальше по прямой до КПП. Там телефон, там будущее. Не страшно потерять место и расположение хозяина. В отличие от его окружения, он умный, попсихует, позлится, глядишь, опять позовёт. Шесть раз уже так было. Тут главное — выжить, уцелеть за эти дни. Должность моя при дворе Губернатора опаснее других для жизни. Уж больно много врагов наживаешь на ней.

Шагаю и радуюсь, что сейчас лето. Вот бы я зимой замечательно гляделся в одном костюмчике. Ведь дублёнку никто не кинул бы вслед. А летом ничего, и в майке ночью не замёрзнешь. В отношении ко временам года я целиком с Павкой Корчагиным — лето стократ лучше, и не спорьте со мной.

Охранник замечает меня лишь тогда, когда я подхожу к КПП. Я не обижаюсь на него. У крепкого мужика под сто килограммов веса и без меня забот выше крыши. Во-первых, постараться не заснуть. Во-вторых, не прошляпить подъезжающую к шлагбауму машину. В посёлке народ крутой, ждать не умеет. А в-третьих, надо всё-таки одолеть сканворд. Так что до одинокого путника, бредущего внутри периметра, ему нет дела. Скорее скука и любопытство, чем чувство долга, заставляют детину оторвать задницу от стула и выбраться из своей будочки. Мой потрёпанный вид, рассечённый подбородок вызывают у него естественный вопрос:

— Что случилось? Вам помощь не нужна?

В глазах ни грамма сочувствия, больше досады. В его смену боже упаси от каких бы то ни было эксцессов.

— Нужна, — оправдываю я его самые худшие опасения, — мне позвонить необходимо.

— В милицию? — беспокойство его нарастает.

— Ты хотел сказать, в полицию? Зачем? — удивлённо приподнимаю брови. Привычка включать дурака давно уже стала моей второй натурой.

— Как зачем? — теряется охранник. — Ну-у…

Слов у него не хватает, и он жестами пытается показать — мол, видок у меня не ахти.

— Разве полиция здесь поможет? — ставлю на него глаза. — Киллерам позвоню, пусть приедут, разберутся.

Охранник впадает в ступор. Заглянуть бы сейчас ему под черепную коробку. Что там, арифмометр щёлкает, просчитывая варианты действий и последствий, или там весы с чашками Долга и Целесообразности? Чувство юмора при этом явно отключено. Надо спасать мужика, пока его мозг не закипел.

— Такси вызову, — успокаиваю его, — домой как-то добираться надо.

Охранник в лице расслабляется:

— Ну и шутник же Вы.

— Не шутник, а шут, — поправляю я. — Где телефон?

Где телефон, я и сам знаю, в будке, приходилось пользоваться, но надо соблюсти формальности. При моих словах глаза охранника вспыхивают интересом. Он поспешно сдвигается в сторону, открывая путь в свою будочку. Что-то мне подсказывает, что среди его братии ходит история о том, как один охранник дал мне позвонить за сотню баксов. Я верю, что в аду есть особая жаровня для тех, кто спускает последнюю шкуру с того, кто пришёл за помощью. Неделю тот охранник ходил гордый своей оборотистостью, а потом неожиданно вылетел с работы с волчьим билетом. Я не злопамятный, просто считаю, что мироедов надо давить.

Прохожу к телефону, набираю номер с визитки. Долгие гудки, затем в трубке раздаётся недовольное «Да».

— Александр Васильевич, извините, бога ради, — лепечу я. — Тут такая закавыка…

— Опять вышибли? — далёкий собеседник, узнав меня, хмыкает. — Опять мордой об асфальт?

— Ну, да… нижайше просим, — продолжаю юродствовать я. — Сами понимаете, люди мы не местные…

— Хватит дурака ломать! — рявкает голос в трубке.

— Слушаюсь, мин херц, — вытягиваюсь во фрунт. — Докладываю, нахожусь на КПП всё того же посёлка, где живёт шеф.

— Жди, буду, — обещает мой спаситель и даёт отбой.

Кладу трубку, замечаю на столике толстенный сборник сканвордов. Ничего не меняется в этом мире. В прошлый раз похожий сборник тоже лежал у них на столе. Работа, о которой только мечтать. Самому бы устроиться охранником, так по здоровью не пройду. И выявляется очередной парадокс нашего бытия: «Чтобы ничего не делать и при этом получать зарплату, надо иметь крепкое здоровье».

— Ну, как, приедут? — в этот раз искренне-участливо справляется страж ворот.

— Приедут, — успокаиваю я его и нагружаю новой обязанностью: — Приказано охранять меня, как зеницу ока. За безопасность отвечаешь головой.

Охранник кивает, мол, понял. Что понял? Ты даже ни граммочки не осознал. Тебя бы в эпоху Петра I или Сталина, чтоб проникся по-настоящему. Не уберёг объект — самого на лесоповал, а то и голову с плеч. Тогда бы ты так не расслаблялся. Но мне выбирать не приходится. Раз уж довелось жить в эпоху безответственности, без толку ждать помощи от якобы уполномоченных лиц.

Сажусь на лавочку у КПП. Теперь ждать, не меньше часа. Закуриваю родной Camel, вредный донельзя, но я раб своих привычек. Охранник подсаживается рядом. Предлагаю ему сигарету. Время вместе коротать. Молчу. Никакого желания трепаться о футболе, политике и бабах. Что-то мне сейчас не до этого. В самый раз грядущий конец света обсудить. Но моего пышущего здоровьем визави данная тема вряд ли беспокоит.

— А Вы и в самом деле шут? — первым спрашивает охранник.

Киваю головой. Я-то предполагал, что его насторожит — чего это меня охранять надо? Вот тут моя фантазия напотешилась бы. А ему моя профессия не даёт покоя.

— Тот самый? — вновь пристаёт страж шлагбаума.

— Тот самый, — подтверждаю я, — только дурацкого колпака с бубенцами у меня нет, обронил где-то на территории. Зато малиновый пиджак имеется. Видишь? — хвастаюсь рваным пиджаком. — Сейчас такие клоунские не носят. Лишь я. Символ девяностых.

— Значит, не врали пацаны, — неожиданно восхищается охранник. — А я-то думал, брешут, а вон как оказывается. В самом деле шут? Официально?

— Трудовую могу показать, — заверяю я с самым серьёзным видом.

Самое смешное, что я абсолютно не вру. Более пяти лет я шутом при нашем губернаторе, пережил с ним очередную выборную кампанию, две официальные проверки, громкое дело о коррупции и шесть (нет, уже семь) выносов моего тела из его дома.

— Нет, ну надо же! — восхищению охранника нет предела. — А-то думал, сейчас нет такого.

Наивный. Что изменилось? Название строя? И что? Забавы людей, власть предержащих, неизменны. И шуты у их престола, как и в старое время, тоже имеются. Разве что в тарифной сетке такая профессия, как шут, сейчас отсутствует. Вот клоун есть. Но клоун в цирке и для всех. А шут для одного.

— Хочешь сказать, что царей сейчас нет? — специально для него картинно изумляюсь. — Да их больше, чем до революции. Только корон они не носят. А возможностей у них побольше, чем у былых королей.

— И в чём заключается твоя работа? — любопытствует охранник.

Уже на «ты». Удивляться нечему, кругом одни начальники и тузы, их жёны и любовницы, тоже слова не скажи, а тут шут, клоун, скоморох, прислуга, одним словом. С этим можно и запанибрата. Обидеться на него? Или всё же не стоит обижаться на деревенщину? Разъясняю:

— Моя работа — не давать скучать нашему губернатору. Потому как уныние — один из смертных грехов.

Сомневаюсь, что он слышал о смертных грехах. Хотя, чего это я наговариваю? Чай, не в пустыне живём. Если не читал, то уж в кино о них слышал. Но, бьюсь об заклад, все семь смертных грехов он не перечислит. Точно, в глазах не мысли об истине и вечном, а бытовая зависть:

— И это всё?

Его можно понять: чужая работа завсегда пустяк. И этих иллюзий ничем не разрушить. Пусть завидует, коли потребность имеется. Можно и стимульнуть её, чтоб завидовалось ярче.

— От обжорства и жадности пусть его другие спасают, — говорю. — А я уж как-нибудь с унынием поборюсь. Ну, иногда и с гордыней. За что и огребаю.

И опять мои последние слова остались без внимания.

— И что, прям так и можно устроиться шутом к губернатору?

Непосредственность собеседника даже радует. С таким не скучно время коротать. Киваю:

— Ага. Приходишь в кадры, отдаёшь резюме. Потом проверки, как полагается, самого, родственников, сидел кто или находился в оккупации. С этим строго. Где большие люди, там секретность большая. Сам понимаешь.

Охранник кивает головой, а я «гоню» дальше:

— Если всё нормально, назначают собеседование. А дальше сам уж не плошай.

За этим следует минутная пауза переваривания моего бреда, после громкое «А-а-а!» и потрясание пальцем в мою сторону. Нет, ну а как он хотел? Правду только дураки лепят. Это мне ещё губернатор сказал в нашу первую встречу.

— Вам ли не знать, — согласился тогда я.

— Это точно, — усмехнулся губернатор. — С правдой во все времена плохо было.

— Ну, как-то ты попал к нему?! — продолжает любопытствовать охранник, закончив свою пантомиму под названием «Озарение».

— Попал, — строю гримасу серьёзной задумчивости, — встретил случайно… В туалете.

Тут я не вру и ловлю себя на мысли, что это единственный позитив от правды за последнее время. Ею я не разрушаю мечту этого человека, олицетворяющего собой среднестатистического гражданина. Моё появление в свите губернатора должно быть случайным. Только так. Заикнись я о блате — конец сказке. Потому как из грязи в князи иначе как случайным или лихим образом не попасть. «От забот праведных не наживёшь палат каменных», — говаривал мой дед. Я давно согласился с ним. Мы — азиатчина, у нас по-другому не бывает.

— Где? — округляет глаза охранник, — В туалете?

— Нет, блин, — не выдерживаю я, — с губернатором мы столкнулись в очереди в «Магните». Разговорились, то да сё, и так далее.

Неподдельный интерес в глазах собеседника неотвратимо угасает. Я почти физически ощущаю, как намертво впечатываюсь в его сознание безнадёжным балабоном. А что я такого сказал? Про туалет? Не так уж чудовищна эта правда, чтобы сразу не верить в неё. Ведь если подумать, где ещё можно встретить губернатора просто так, как не в туалете?

В тот судьбоносный день, меня, журналиста уездной газетёнки, сослали в мэрию на встречу с губернатором. Сиятельный чего-то вдруг вознамерился посетить наш несчастный городок. В мою задачу входило тихонько отсидеть официальную часть где-нибудь в последних рядах, а затем сляпать передовицу из дежурных фраз.

Отправляя меня на встречу, главред строго-настрого предупредил:

— Не вздумай задавать глупых вопросов. Вообще не задавай.

— Само собой, — чистосердечно заверил я начальника.

Мне сейчас только наболевшие вопросы озвучивать.

— И никакого пива! — прокричал мне вслед главред.

Ага, слушаться его. Из недельного запоя на леденцах не выкарабкаешься. Пивком, плавненько так пивком, без надрыва. Обычно я в затяжную с Бахусом не якшаюсь. С такими дружками здоровье надо иметь лошадиное. В последний раз со мной подобное случалось, когда я разводился. Главред — умница, мужик, сам проходил через это. Сейчас повод был не менее серьёзный — врачи прибили меня диагнозом «рак лёгких». Везение наоборот. Жизнь — вообще лотерея: кто-то выиграл, кто-то вхолостую поиграл. Миллиарды людей курят, и лишь мне выпал билет «скоро сдохнешь». Как тут не залить новость коньяком-вином-водкой? К концу недели главред устал от меня, а я от пьянки, и по совокупности интересов его, моих, а также пива, я очутился в туалете мэрии. Туда же с дороги заскочил и наш губернатор. Для влиятельных людей, оказывается, ничто человеческое тоже не чуждо.

Короче, стоим мы рядышком перед фаянсовыми «изваяниями», а я вдруг и брякни:

— Наверное, это единственное место, где мы на равных.

Губернатор с таким лицом, словно с ним заговорил писсуар, посмотрел на меня:

— Серьёзно?

Меня вдруг понесло:

— А разве — нет? — пауза. — Если только Вы не одаряете это фаянсовое чудо золотом. Простите, мне отсюда не видно.

Губернатор рассмеялся:

— Ты откуда такой взялся, юморист?

— Пришёл на встречу с умным человеком из области. Только боюсь, не увижу его.

— Это почему? — спросил губернатор, переходя к умывальнику.

Я следом:

— А он сейчас шагнёт за дверь, наденет казённую маску, за которой человека уже не разглядишь.

— Так уж не разглядишь?

— Увы, — картинно поджимаю губы, словно сокрушаюсь.

Собеседник наблюдает за моими гримасами. Мы стоим перед большим зеркалом и видим друг друга.

— Костюм, маска, слова — всё согласно статусу, — поясняю я. — Это обязаловка, как постылая жена к достойному приданому.

Губернатор рассматривает меня, как нечто. Наверное, лет двадцать-тридцать никто так с ним не разговаривал. Жена и начальство не в счёт, это святое, им можно. А чтоб у себя в области и так, на равных? Да скорее зеркальное отражение заговорит, чем кто-то из его окружения решится на подобное. Мне показалось это забавным. И я опять (слава пиву!) не удержался:

— Свет мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи.

— Где ж такое зеркальце взять? — усмехается губернатор. — Разве только в сказке.

— А нужно? — теперь уже усмехаюсь я. — Стукачей не хватает?

— Этих пруд пруди. Только мы о правде говорим. А она вне коммерческих выгод. Стукачи же «сливают» с интересом для себя. От них идёт только информация. А это не одно и тоже. Согласись.

Киваю соглашаясь. Я в шоке. Дела в области не ахти, а у руководителя недюжинный ум. Как можно?

— Она, правда, вообще штука забавная, — продолжает губернатор, — нужна умным, а «лепят» её только дураки.

— Вам ли не знать, — слегка ошарашенный, поддакиваю.

— Это точно, — грустно кривится он. — С правдой во все времена плохо было.

Прихожу в себя, но всё же брякаю:

— И, что странно, дураков кругом пруд пруди, что у нас внизу, что у вас наверху, а с ней, родимой, всё равно дефицит.

Губернатор насупливает брови:

— Ты не боишься мне такое говорить?

«И что дальше?» Человеку, которого приговорили «раком лёгких», бояться ли гнева пусть даже всесильного начальника? Мне скоро держать ответ за грехи перед более серьёзными спрашивальщиками. И всё-таки не стоило дёргать за усы старого льва. Потому я нашёл щадящую его самолюбие формулировку:

— Так на мне сейчас маска дурака. Не о встрече ли с таким Вы только что мечтали? Тогда почему обиды? На дураков у нас не принято обижаться, тем более за правду. Вы как, выше или ниже этого принципа?

Губернатор замер, оценивая последние слова, и вдруг рассмеялся, хлопнув меня по плечу:

— Ну, ты хорош! С тобой не соскучишься. Пойдёшь ко мне работать?

— У Вас своих клоунов не хватает?

— Вот именно, что клоунов. Шута недостаёт. Улавливаешь разницу?

— Конечно. Шут, сиречь дурак, лицо для всех, окромя государя, неприкосновенное. Шуту дозволяется говорить правду государю, поскольку он дурак.

— Ну, а повеселить-то меня сумеешь?

— А то. Что может быть смешнее правды?

Как-то так всё и было. Может, немножко по-другому, не дословно — столько лет прошло. Оставим летописцам губернатора эту версию. Обо мне мемуары писать вряд ли кто возьмётся. Разве что эпитафию бывший главред состряпает.

Из провинциального городка я перебрался в областной центр. Пришлось потеснить неофициального губернаторского затейника-лизоблюда и получить от него урок подковёрной борьбы. Этот гад запустил слушок, будто я «голубой». Ну не сволочь? Если в связях порочащих не замечен, то обязательно не «натурал»? И всё из-за того, что при отягчающих обстоятельствах (разведён) не щипал и не лапал девок из секретариата и отделов. Там щипать-то некого. Родственницы местной блатоты, работающие тут, изяществом и красотой не блистали. Хотя где, как не здесь, самое место длинноногим секси с кукольными личиками. Ан нет, попорхает чуток по нашим коридорам такая вот нимфа и пропадает с глаз. Вот где загадка для учёных. А я думаю — место для них здесь заклятое, не приживаются тут они. Теперь понятно, почему порочащих связей на работе я не заводил. За что и поплатился.

Гадёнышу, что распускал слухи обо мне, следовало бы морду набить. Ну, так пожилых неэтично колотить. Пришлось расправляться с ним его же оружием. Послал факс в секретариат от имени кожвендиспансера. В нём предлагалось моему недругу сдать повторный анализ на СПИД. Якобы первый дал положительный результат. И всё, конец карьере. Началось с того, что с ним не стали здороваться за руку и чураться в обкомовском буфете. Затем перестали приглашать на массовые мероприятия и, в конце концов, его увели. Кроме того, нашлись доброхоты, что позвонили его жене. Нет, ну что за люди кругом? И всё равно мне его не жалко. Кто выбирает грязные методы ведения войны, обязан ждать сообразного ответа. Всепрощение — не мой конёк. Кто осудит меня за это, видимо, предпочитают отмахиваться веером от трамвайного хама. Их слюни меня абсолютно не трогают. Мой принцип — «Аз воздам».

Мы сидим с охранником на лавочке у КПП, и я удовлетворяю его любопытство.

— А правда, что скинут областного прокурора? Говорят, свернули следствие по делу директора электросетей. Правда? На самом ли деле начальник ФСБ имеет со всех казино в области?

Вопросов много. Я где вру, где говорю правду. Всё равно социальной пользы эта информация не несёт. В народе и без меня все всё знают. Потому как на каждый роток не накинешь платок.

Меня уже не трясёт от злости. К тому, что тебя выкидывают из дома, привыкнуть невозможно. Спроси меня, почему я всякий раз возвращаюсь к губернатору, не смогу внятно ответить. Не холуй ведь. Иначе ни за что не допустил бы гнева хозяйского. Боязнь потерять кормушку, навсегда выпасть из обоймы, потерять влияние? Смейтесь, смейтесь, вам и невдомёк, что может на своём месте обычный шут. Чиновный люд понимает статус человека, приближённого к начальству. Через меня умные люди быстрее добивались своей цели. Ну, а дуракам «дурак» не помогает. Нельзя множить глупость. Сам господь против этого. Не зря же он лишает потомства юродивых. И я помогаю господу, ограничивая глупость. Сколько безумных идей нашли кончину в кабинете губернатора благодаря моей скромной персоне. Одно дело, когда с выгодой пытаются протолкнуть какой-нибудь проект. Другое, когда заштатные кабинетчики, оторванные от жизни, начинают чудить с реформами. Тут без меня не обходится. Немного поиздевался над чудо-проектом, и могилка ему готова. А бывает, что в кабинет шефа проникает настоящий сумасшедший. Секретарь ведь не требует у посетителей справки из психушки, а зря. Стоит такому попасть в кабинет — и всё, работа парализована. Дураку, как старушке, за три минуты не выговориться. Вот тут следует мой выход. Я увожу очередного жалобщика, изобретателя или спасителя нации к себе и в течении пары часов выслушиваю его. Можно, конечно, организовать выезд бригады из «дурки», только этого делать нежелательно. Политика, благочинность, спокойствие. Нельзя давать повод СМИ распять себя заголовками «Человека, пришедшего за правдой в Белый Дом, упекли в психушку». И такое бывает. Не верите? Загляните в мой кабинет. Там на окне стоит вечный двигатель, слегка недоработанный (там кое-что подделать нужно), пластиковая скорлупка от киндер сюрприза. Это вам не шелуха от детской игрушки, это настоящий прорыв в сельском хозяйстве. Набиваешь оранжевый пластиковый контейнер землёй, кладёшь туда, скажем, кукурузное зёрнышко, и бросаешь в пашню. Гениально! Как я сам до этого не додумался? Семя прорастает в абсолютно чистой среде, без сорняков. И никаких гербицидов не потребуется. Поле экологически чистой кукурузы и без сорняков. Рядом лежит толстый труд на триста страниц «О возрождении России посредством усиления пожарной охраны».

Ну как я оставлю шефа наедине с такими вот посетителями? И когда губернатор опять зовёт меня обратно, я возвращаюсь. Гордость моя куда-то испаряется, когда я слышу его неловкие извинения. Сомневаюсь, что у кого-нибудь ещё в области шеф просил прощения. Наверное, я — тряпка. Пусть так. Мне уже поздно переделываться. Рак не оставляет времени на самосовершенствование. Он, как каток, наезжающий на лягушку, неотвратим и бездушен. Потому-то я спешу сделать хоть что-нибудь полезное и ценю каждый отведённый мне день. Вот как сейчас, радуюсь, что ночь тепла и тиха. Тихо относительно, если не замечать неутомимого стрёкота цикад. Где-то там, за поворотом, ещё шумит праздником губернаторский особняк. Отсюда его не слышно. Мы с охранником сидим на лавочке. В лесу за забором темь, хоть глаз выколи с дедюками в чаще, а здесь, под фонарём, атакуемым ошалевшими мотыльками, вполне уютно и спокойно.

Охранник, уверившись, что мой визит не несёт ему неприятностей, успокоился. Вопросы из него сыпятся, как из рога изобилия. Своим неуёмным любопытством он напоминает бабку у подъезда:

— А говорят, жена главного налоговика, пьяная, за рулём, раздолбала чужую машину, и это ей сошло с рук? Терпилу же сделали виноватым. Правда? Зачем нам нужен футбольный клуб? Это же скопище отстойных дармоедов. В самом деле, наших футболистов три раза в день кормят в ресторане? И сколько бюджетных денег уходит на это?

Прерывают водопад вопросов огни фар со стороны леса. Охранник замолкает, подбираясь. Я тоже. «Только бы не менты. Ах, да, сейчас не милиция, а полиция. Милиция — менты, а полиция — …?» А вот забавного в этом нисколечко. Прежний начальник милиции чуть было не закрыл меня, подбросив наркотики. Не сам, конечно, подчинённые расстарались. Не вмешайся тогда губернатор, валить мне сейчас лес в телогрейке с бритой головой. Нынешнего генерала я вроде бы не задевал, а вот прежний был смертельно зол на меня. Большие чины словно дети — обижаются на всякую ерунду.

Сидели мы как-то в баньке. Банька элитная вдали от лишних глаз и цивилизации. Компания солидная, расширенным составом, приближённых лиц человек двенадцать. И тот, прежний генерал от милиции с нами. И как-то незаметно кончился у нас вискарик. Коньяк, водка оставались, но губернатор их особо не жаловал, предпочитая шотландскую самогонку. Выслуживаясь перед шефом, присутствующие наперебой стали отправлять каждый своего шофёра в город за виски. Даже заспорили, чей водитель быстрее обернётся. Тут я и брякни:

— Надо «02» набрать. Эти шустрее всех будут. Они и самый качественный вискарик привезут. По крайней мере, от него не отравимся.

— Это почему? — полюбопытствовал кто-то.

— Пока «ваши» туда-сюда кататься будут, любому патрулю даже на «козле» в один конец всё равно быстрее.

Если на мои слова мало кто обратил внимания, то после следующего вопроса губернатора все обратились в слух.

— Это почему только милиционеры привезут настоящее виски? — поинтересовался он.

— Ну, это совсем просто, — я изобразил недоумённую мину, мол, как не знать столь очевидных вещей? — Только слепые безошибочно отличают подделку от настоящего продукта. У них нюх особый.

— Что за намёки? — возмутился милицейский генерал.

Нечастый гость он в нашей компании, иначе бы знал, что, если я начинаю кривляться, в наш с губернатором диалог вмешиваться себе дороже. Даже если это касается лично тебя. И ведь не предупредил никто, хотя могли. Видимо, всех достал этот генерал «из-под сохи» своей деревенской сметкой и хваткой, а ещё верой в свою непотопляемость. Окружающим такое не по нраву. Несменяемых быть не должно. Хватит, нахлебались эпохой мастодонтов-руководителей, тех, что освобождали свой пост, отправляясь сразу на погост. Не для того сковыривали коммунистов, чтобы опять плодить непотопляемых. Будущее за инициативными, яркими, говорящими не по бумажке. Демократия — это позитивизм, это броуновское движение в среде руководителей. И пусть это движение в основном по горизонтали, но всё же оно — есть.

Губернатор улыбался, предвкушая, остальные замерли, стараясь не пропустить ни единого слова.

Зрители ждут, шут, за работу! Вытягиваюсь во фрунт, идиотски пучу глаза:

— Никак нет, хер генерал. Никаких намёков, хер генерал. Это наукой доказано.

— Какой наукой? — рычит большой мент, словно у себя в кабинете. — Какой наукой?

Рапортую:

— Академической, хер генерал. У слепых обоняние лучше, чем у зрячих.

Немецкое уважительное «Herr» в моём исполнении звучит двусмысленно, учитывая вид генерала без подштаников. Кругом хоть выпившие, но не дураки, намёки понимают. Кто давит в себе улыбку, кто, не скрываясь, хмыкает. Это не может не задевать генерала.

— Что? — срывается на крик он. — Да как ты смеешь?

Он готов порвать меня. Благо, что его сто двадцать кг против моих шестидесяти пяти сулят ему безоговорочную победу. Лишь присутствие губернатора останавливает его от расправы. Чего-чего, а осторожности чинушам не занимать. Любимую игрушку губернатора руками трогать нельзя. Наблюдая за жизнью руководителей вблизи, я вывел очередной закон дарвинизма для их среды — с высотой кресла возрастает инстинкт самосохранения.

— Ты хочешь сказать, что мои орлы слепые? — уже тише, но с плохо скрываемой угрозой спрашивает генерал.

Типа он батя для своих и защищает их до конца. Красиво, но глупо. «О, Rus!» — сказал бы на это Пушкин. Рыба-то гниёт с головы! И как об этом не напомнить?

— Не только я. Об этом все знают. Спросите любого, — от прежней моей дурашливости и следа уж нет. Я — шут, я — правда, я — глас тех, кто боится сказать. — Если к нам рекой льётся палёная водка с коньяком, а наша наидоблестнейшая милиция этого не замечает. Знать, слабы глазами. И очки им некому прописать.

А дальше — тишина, с каждой секундой повышающая наэлектризованность. Хихикнуть никто не рискует, генерал сопит, губернатор играет бровями. Он же первым нарушает молчание:

— Это камень в мой огород, я так понимаю?

Склоняюсь в реверансе перед ним:

— Дык, ради здоровья Вашего и подданных радею. Отравют ведь, паскуды лиходейные. Им же, как людям, президент презумпцию добросовестности выписал, а они всё по старинке бадяжут.

Надо хорошо знать губернатора, потому лицо моё сейчас — лицо услужливого дурака. Шеф смеётся:

— Ну, да ладно, проехали. Никому мы звонить не будем. А кто из водителей первым вернётся, тому приз будет.

И вновь оживление в его окружении. Напряжение спало. И был вискарик, и пар с вениками, и анекдоты. О моей шутке никто не вспоминал, прошло и забыто. А вот милицейский генерал ничего не забыл и даже зуб на меня отрастил. Из-за этого зуба и были потом подброшенные наркотики, следствие и так далее. Памятью о том — четыре сломанных ребра, выбитые резцы и радость, что генерал сейчас на пенсии. Потому как печальнее нет чиновного пенсионера, глядя на которого, так и хочется запеть: «Позабыт, позаброшен…» Губернатор тогда воспользовался моментом и убрал много чего знающего генерала. Убрал грамотно, чужими руками, оставив без накоплений и бизнеса.

Нынешний генерал прежнему вроде бы ничем не обязан, но лучше б в приближающейся машине были не менты, то есть полицейские. Тьфу ты, никак не привыкну. К самим ментам-полицейским претензий не имею. Они чаще кастет на чужих пальцах.

Из-за света фар не разглядеть, кто едет. На всякий случай захожу за будку охранника якобы по малой нужде. Бережёного бог бережёт. Моего героизма, останься я у шлагбаума, всё равно оценить некому. Благородство, несомненно, возвышает душу, но частенько тело из-за него долго заживает и срастается. Печальный опыт тому имеется.

Яркий ксеноновый свет заливает КПП. Выше крыши сторожки взмывает шлагбаум. Оглядываюсь. Мимо меня шелестит шинами ярко-жёлтая Хонда-купе. Дорогая штучка. За рулём девочка-пипеточка. Смотрит она строго прямо. До укрывшегося за будкой ссыкуна ей нет никакого интереса. И дело тут не в высокомерии. Просто не приучили её обращать внимания на тех, кто на обочине.

Девочка уезжает, возвращая округе жёлтый свет уличного освещения. Я иду обратно на лавочку. Охранник, опустив шлагбаум, присаживается рядом.

— Дочка директора Дорожно-Строительного управления, — сообщает он. — Что-то рано сегодня. Обычно раньше двух ночи не возвращается. С парнем, что ли, поругалась?

— Ссора с молодым человеком — ещё не повод возвращаться домой вовремя, — ставлю под сомнение его версию. — Скорее всего, новая игрушка понадобилась.

— Какая игрушка? — не понимает охранник.

Пожимаю плечами:

— Не знаю. Я не силён в молодёжной моде. Может, шубу енотовую хочется, колечко с сапфиром или новомодную электронику, гаджет какой-нибудь. Слово-то какое противное — гаджет. Тьфу!

— При чём здесь раннее возвращение домой? — продолжает недоумевать охранник.

— А при том, что игрушки покупают пай-мальчикам и пай-девочкам. Сам-то отпрыску своему тоже что-нибудь обещаешь за послушание.

— Но я не могу дать ему такую же машину, как у этой свиристелки, — возмущается охранник. — У меня таких денег отродясь не было. Я даже украсть столько не смогу.

Нет, ну что за подход — не заработать, а украсть. В словах охранника вселенская обида на несправедливость бытия. Где вы, коммунисты 21 века? Большая часть России готова подпустить красного петуха новоявленным богатеям, а вы сытенько подрёмываете в депутатских креслах. Только я против революций с реками крови и групповыми изнасилованиями. Потому и не поддакиваю охраннику.

— Её папа тоже не ворует, — заявляю я.

— Да ладно, не поверю, — кривится охранник.

— А ему и воровать не надо. Положил себе зарплату в миллион, и никто ему не указ. Спросить-то за это некому.

— Что ж твой хозяин не спросит? — укоряет меня охранник.

Не поверите, сколько раз мне приходилось держать ответ за губернатора. Для простых людей все, кто приближен к «Папе» — одна шайка-лейка.

— Рабочие ДРСУ не бастуют, а ему чего, больше всех надо? — говорю. — Он играет по правилам. Единую тарифную сетку отменили. Приказа щемить хамоватых руководителей сверху не поступало. Гуляй пока, рванина. Пардон, уже не рванина, а господа директора.

— Но ведь кто-то должен… — словно обиженный первоклассник, тянет охранник.

Кто-то должен, всегда кто-то должен. Не удивлюсь, если это сидит в нас на генном уровне. Так что обижаться тут не на что. Губернатор не защитит. А кто? Пора бы осознать, что царя-батюшки давно нет. Это ему было выгодно заботиться о своих подданных. Он оставлял государство сыну. С семнадцатого года мы уже даже и не подданные. Сначала мы стали «большинством», гегемоном (прости, господи), затем не менее абстрактными строителями социализма и коммунизма, на нынешнем этапе удостоились нового прозвища — электорат. Ещё одну дрянь иноземную в наш язык привили — электорат. То ли электричка, то ли трактор, нечто большое и неодушевлённое. К людям обращаются «народ» лишь в лихую годину. Логично, что я в душе против периодичной смены власти. Это всё равно, как в семье жена начнёт раз в четыре года приводить нового мужа. Что за семья такая будет? Но об этом я вслух никогда не скажу. И поэтому я отшучиваюсь:

— Да у нас страна сплошных должников. Кто должен соседу, кто банку, кто-то должен лечить, а кто-то — учить. Законы должны работать, а правосудие нести справедливость. Ей- богу, страна должников. И при этом мы молимся: «… и оставь нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим…» Парадокс. Вот когда станем страной обязательств, тогда всё наладится.

— Дождёшься, — скептично хмыкает охранник.

Я же полон радужных надежд:

— Нам не привыкать. Приход Христа веками ждём, коммунизм нам к двухтысячному году обещали. Терпели, верили. И другое светлое будущее подождём. Доля наша такая: терпеть и надеяться. Главное — вера. С ней легче. Вот так-то, брат.

А брат-то не очень проникается идеей подождать, молчит, прикидывая мои слова к своему мировоззрению. Так не пойдёт. Вера не терпит сомнений. Вера, она вообще выше бытия.

— Кому верить? — он словно читает мои мысли.

— Не кому, а чему, — спешу поправить его, иначе он перекинется на личности. — Верить надо в идею. Людям — не всегда. На мой взгляд, люди лживы, особенно те, кто сделал Идею своей профессией. Сама Идея — свята, а вот служители её, особенно кто повыше, далеки от идеала. Никто из них не оскопил себя, не зашил горло и не удавил свои амбиции. Я не верю в святых на земле. Там, где человек, все смертные грехи на месте.

Во я сказал! Как гуру. Охранник молчит, похоже, подбирает, что ответить или спросить. Ага! Боится ляпнуть не в тему и выставить себя в моих глазах (глазах какого-то шута) дебилом.

Пока мы молчим, лес снова озаряется светом фар. Вновь бежать за сторожку уже стыдно перед охранником. Да и времени не хватает. К КПП подлетает роскошный внедорожник «Volvo». То, что внедорожник — это под вопросом. Шины на двадцать дюймов и высокий клиренс — ещё не показатель. А то, что роскошный — это без сомнений, особенно козырные номера на нём. «Volvo» останавливается перед шлагбаумом, который тут же взмывает подвысь. Но джип не собирается заезжать в посёлок. Стекло задней двери ползёт вниз, и я слышу знакомый голос:

— Ты здесь? Иди сюда.

Это мэр городка, откуда я родом. Приехал сам. В прошлый раз он послал за мной шофёра, и это чуть было не закончилось плачевно. Пока шофёр отужинал, не спеша добрался, меня уже паковали в патрульный УАЗик. Это опять кто-то из сильных нашего мирка, пользуясь моментом, возжелал намять мне бока чужими руками. Иначе на кой ляд я ментам, не пьян, не задирист, с жалкой тысячной в кармане. Шофёр побоялся связываться с блюстителями порядка, хорошо ещё — сообразил позвонить своему шефу. Тот поднял связи, надавил на нужные кнопки, и меня не отвезли прямиком на свалку, а доставили в отделение, откуда он самолично забрал меня. Не сказать, что наш мэр обожает меня, ввязываясь в подобные истории. Просто он настоящий мужик, из тех, кто помнит добро. Несколько лет назад его мэрство оказалось под угрозой. Он уже отсидел два срока в своём кресле и по закону обязан был оставить его. Губернатор тоже беспокоился по этому поводу. Ему хотелось оставить своего человека (институтского дружка) на управлении городом. Мне как раз довелось присутствовать на их келейном совете.

— Выход очень простой, — прервал я тогда их стенания.

— Какой? — оба, губернатор и мэр, уставились на меня. — Мы уж всю голову сломали. Даже наши аналитики ничего путного предложить не могут.

— Ваши аналитики чересчур умные, поскольку племенные: зятья, племянники прямые и двоюродные. Все из местной элиты. Кстати, ума не приложу, почему чем выше начальник, тем больше у него родственников? А?

— Хорош, не до шуток! — хмурит брови губернатор.

— Я и не шучу, — делаю невинные глазки я, — и нисколько не сомневаюсь в уме ваших аналитиков. Народная примета о таланте наследников на них не распространяется. Только в вопросе о кресле градоначальника, конкретно в этом случае сгодится лишь подход дурака.

— То есть твой? — уточняет губернатор.

— А почему бы и нет? Спроси ребёнка, что нужно сделать, чтобы корабль не тонул? Он ответит, что корабль надо выстроить из дерева. Всё просто. Если господин Х по закону не имеет право управлять городом Y, то надо просто переименовать одну из величин, чтобы уравнение вновь заработало.

— А теперь ещё раз, и по-русски! — рявкает губернатор.

Кстати, это моё любимое выражение, взятое им на вооружение.

— Одному из вас двоих нужно сменить имя или название, — чинно склоняю голову в сторону мэра и потом киваю неопределённо, туда, где его город. — И тогда всё срастётся, юридические закавыки будут соблюдены.

Губернатор с досадой машет на меня:

— Хрень!

— Мне что, сменить фамилию? — вторит ему мэр. — Жениться фиктивно? Бред! Всё равно не прокатит. Пусть будут разные фамилии, а человек-то один.

Соглашаюсь:

— Не хотите так, можно и по-другому. Если Магомет не идёт к горе, то гора придёт к нему. Почему нельзя изменить название города?

Надо было видеть их лица.

— Ты как себе это представляешь? — в один голос спросили оба.

Улыбаюсь:

— Или изменить статус данного поселения. Скажем, был город и район в одном флаконе. А стало новообразование город, а район отдельно. И администрацию никуда перетаскивать не надо. Пусть все сидят, где и были. Только таблички на кабинетах сменить. И будет теперь не мэр города, а мэр района. Какая разница, как называться, главное, куда основные финансовые потоки польются. Я так полагаю, в район, где Вам и верховодить. А город пусть остаётся со своим остаточным финансированием.

Минутное молчание с многозначительным переглядыванием. Затем губернатор изрекает:

— Умника из себя строишь?

— Себя не похвалишь, никто не похвалит, — скромно замечаю я.

— Ладно, иди, — отсылают меня из кабинета.

Я не обижаюсь. Не впервой, когда присваивают мои идеи. Господь с ними. Лишь бы на пользу. У меня нет времени бороться за авторские права. Вон, опять кашель забил. Слава богу, пока без крови. Значит, ещё поживём.

В конце концов, так и сделали. Статус города и района передраконили, и дружок губернатора остался у власти. Видимо, чутьё у меня на нормальных людей. Ради другого я бы не стал стараться. И наш мэр отплатил мне той же монетой — второй раз вытаскивает меня. Его появление как манна небесная.

Спешу к машине, сажусь на заднее сиденье рядом с ним.

— Спасибо, — говорю хозяину.

В ответ молчание. Понимаю, кому приятно, когда его выдёргивают из дома после десяти вечера.

Внедорожник разворачивается и отъезжает от посёлка. Дорога лежит через лес. Осветить её либо постеснялись по политическим мотивам, либо попросту забыли. И что забавно, неистребимое разгильдяйство в кои-то веки принесло пользу. Чужие на тёмную просеку не совались, а жителей посёлка ночная дорога не напрягала. Им она была знакома, как говорится, на ощупь.

Фары у нашей «Volvo» замечательные, дорогу видно хорошо, так что мы не рискуем влететь в какую-нибудь яму. Хотя о чём я? На асфальте к элитному посёлку никаких ям быть не может. Это аксиома, закон и действительность. Навстречу нам засветили фары приближающегося автомобиля. Оба водителя вежливо перешли с дальнего света на ближний и, поравнявшись, «врубили» свет опять на полный.

— Не по твою ли душу? — нарушил молчание мэр, имея в виду встреченный нами огромный американский джип.

— Если так, то я Вам вдвойне благодарен.

Что ещё сказать? А если и вправду тот джип за мной направлялся? Убить бы не убили, не та я величина, а вот поломать могли. Потом больница, растяжки, бульончик через трубочку. Избежать подобного большая удача.

— Спасибо, — ещё раз произношу я и бросаю взгляд на спутника, сидящего рядом.

Мэр глядит прямо. Он всё ещё недоволен. Но мне сейчас не до сантиментов. Да, я просил о помощи. Он приехал, хотя мог бы послать куда подальше. Чего теперь дуться? А если у него и без меня проблем хватает? Тоже вариант. Тогда почему я не знаю?

Мэр, наконец, оборачивается ко мне и хмыкает:

— Опять брякнул что-то в сторону «Папы»?

Делаю невинное лицо, спеша заверить:

— Не было ничего такого.

— Ой ли? — улыбается мэр. — Просто так и прыщ не вскочит. Прогнали или выкинули?

Вздыхаю:

— Выкинули.

— Знать, было за что, — удовлетворённо заключает мэр.

Вилять не имело смысла. Всё равно завтра ему эту историю доложат, но с другими акцентами. Лучше я сам:

— Непонятка вышла. Я о женских зубах упомянул. И в мыслях его любовницу не держал. К слову пришлось, а он на свой счёт принял.

Мэр смеётся от души.

— С возрастом мужики всё больше дуреют от молоденьких. Заруби себе на носу! А ты ляпнул о её протезах.

— И не думал.

— Ляпнул, — продолжает веселиться он, — не удержался.

Делаю вид, что обиделся:

— Вам смешно, а меня брюхом об асфальт. Вон, костюм порвали, и телефон за штуку баксов разбили.

Это вызывает у мэра ещё больший хохот.

— За… зубы… огрёб… Додумался… — выдавливает он из себя сквозь смех и вытирает выступившие слёзы. — Ну, насмешил напоследок.

Настораживаюсь:

— Почему напоследок?

Мэр отмахивается, продолжая смеяться. А мне отчего-то становится тревожно. Что за намёки? Что ему известно? Уже позвонили и дали указание? Тогда зачем он вообще приезжал?

Наконец мэр перестаёт смеяться.

— Почему напоследок? — повторяю вопрос я.

— Что-то мне подсказывает — не будешь ты больше шутить у нашего губернатора.

— Из-за зубов? — поражаюсь я.

Удивляться есть чему. Раньше меня выбрасывали из дома за куда более ядрёные шутки, и ничего, сходило с рук. Неужели так всё серьёзно? Из-за зубов? Из-за бабы? В такое просто не верилось. Губернатор не из таких. Ну, седина в бороду, ну, бес в ребро, но чтоб до такой степени? Подкаблучником он никогда не был.

— Зубы здесь ни при чём, — ещё больше вносит сумятицу в мои мысли мэр. — Мне кажется, ты сам не вернёшься к нему. Интуиция мне подсказывает. У нас, чиновников, она развита дай-дай. Без мозгов у нас работать можно, а вот без интуиции никак.

— Всё так плохо? — сердце моё упало.

— Не знаю, плохо или хорошо, — пожимает плечами мэр. — Я вот сомневаюсь, стоит ли вообще говорить тебе это.

— Что? Что говорить?

Мэр с удивлением смотрит на свой рукав, в который я, оказывается, вцепился.

— В общем, так, — начинает он, — недавно я тут общался с нашим главврачом.

Знаю я их общение. Раз в месяц давние дружки встречались ради профилактики стрессовых ситуаций. Люди в чинах, простой спирт пить им негоже, потому пользовали, что главврачу бог послал, точнее, пациенты. Мэру-то никто не додумается в знак благодарности коньяк или виски тащить.

— Разговор зашёл о тебе, — продолжил мэр. — Тут мне Семёныч (главврач района) и говорит, что заглядывал в твою медкарточку. У тебя, братец, рак лёгких.

— Сам знаю, — бурчу я.

— А я вот не знал, — признался мэр. — Скажи спасибо Семёнычу. Как-то я рассказывал ему о тебе, говорил, что ты наш, местный. Он запомнил и отнёсся к этому внимательно.

— И что? — ершусь я. Тема мне неприятна. — Он что, изобрёл лекарство от рака? Или как экстрасенс, на расстоянии предсказал, когда мне доставать из шкафа белые тапочки?

— Да погоди ты с тапочками, — морщится мэр. — Ты когда в последний раз флюорографию делал?

— А зачем? — ставлю на него глаза. — Смысл? Диагноз поставлен, что ещё? Наслаждаться развитием процесса? Или абсцесса? Как правильно? Я не медик, не знаю.

И всё-таки наш мэр отнюдь не глупый мужик. Даже приятно, что когда-то я помог ему удержаться в кресле. То, что он сказал, никогда раньше мне не приходило в голову.

— Я давно пришёл к мнению, что безоговорочная вера людям в форме или в халатах должна считаться признаком простака или лоха, как сейчас принято выражаться.

— Вы хотите сказать…? — сердце моё застучало сильнее.

— Ты в курсе, что в нашем городе живёт человек с такой же фамилией, именем и отчеством, как у тебя? И разница в возрасте у вас в один год.

— ???

— Главврач мне всё это поведал. Твой однофамилец попал к ним на обследование. Тут-то всё и открылось. Это у него рак. В прошлый раз именно его анализы в твою карточку по ошибке вложили. Так звёзды легли, что вы одновременно флюорографию проходили и анализы сдавали.

Теперь уже мне потребовалась минута на осмысление сказанного, спустя которую я спросил:

— Так я не болен?

— Говорю, анализы перепутали. Фамилия, имя — всё совпадает, а на год рождения не посмотрели. Не веришь, сходи, сделай флюорографию, убедись.

Теперь уже больше минуты мне требуется на осознание. Выходит, болезни нет? Совсем? И я не умру? Я здоров? Теперь по утрам не надо прислушиваться к себе? И мой кашель — обычная простуда или кашель курильщика? Бред какой! Всего лишь перепутали анализы и украли у меня несколько лет жизни. Ну, Россия! Ты не перестаёшь поражать меня. Я здоров! Здоров! У меня теперь есть будущее. Можно наконец-таки прилепиться к любимой женщине и разрешить ей рожать. Теперь можно.

Мы давно уже выбрались на трассу, проехали пост ДПС на въезде в областной центр.

— Тебя домой завезти или ко мне поедем? — спрашивает мер.

— А? — переспрашиваю я. — Наверное, к Вам.

В голове сумбур. Я ещё не готов остаться один на один с такой новостью.

— Домой, — приказывает водителю мой спутник.

Машина сворачивает на окружную дорогу, минуя областной центр стороной.

— Моя всё равно не спит, — смотрит на меня мэр, — позвоню, скажу, чтобы накрывала на стол. Надо же отметить твоё выздоровление. Ты как, не против?

Киваю согласно. Мэр отзванивается супруге, даёт распоряжение. Та не «пылит», приучена или просто умна.

— Знаешь, — говорит он, убирая мобильник, — есть в этом особый кайф — спасать людей. Не выручать, а именно спасать. Топить гнид приятно и спасать нормальных людей тоже приятно. Чувствуешь себя таким значимым, благородным.

Скорее всего, он прав, и я рад за него, а также за себя, внезапно излечившегося. Но что-то продолжало тревожить. Что? Ах, да!

— А почему я больше не вернусь к губернатору? — вспоминаю я.

Мэр отчего-то опять хмыкает:

— Я долго не мог понять тебя. Вроде не еврей (пробивал тебя), а без тормозов, лепишь в глаза, словно у тебя несколько жизней. И не юродивый в тоже время. А как про твой рак узнал, всё стало на свои места. Так, как ты изгаляешься, шутят лишь те, кому терять нечего, кто стоит на краю могилы. Осторожность — враг твоей профессии. Шут — это тебе не клоун с утверждённой худсоветом программой. Думаю, выздоровев, ты стал профнепригоден. Теперь тебе есть что терять, и осторожность тебя сгубит. Губернатору ты нужен прежним, отчаянным. Осторожных у него и без тебя хватает.

Что ответить, не знаю. По-новому жить не пробовал.

— У меня тут есть на тебя виды, — продолжает мэр. — Приедем, посидим, обсудим. Глядишь, и срастётся.

Ночная дорога с неясными тенями по обочинам убегает назад. Из динамиков льётся грустная мелодия «Chi Mai» Энрико Марриконе. Под неё на шикарной машине меня везут в новую жизнь. Новую старую или совсем новую? Пока ничего не могу сказать. Время покажет.