Шуточки

— Шуточки, знаете ли, — сказал Бертран Сказочка и положил трубку.

Если он и был огорчен, лицо его никоим образом не отразило внутреннее состояние. Оно напоминало футбольный мяч в запотевших очках. По бокам аккуратно подстриженные островки черных с проседью волос, лоб — блестящий купол. Сказочка до чертиков ненавидел шуточки. Какой-то хмырь, пожелавший остаться инкогнито, позвонил только что и сообщил о грядущей проверке. Разве это смешно? К тому же, с налогами всё в порядке. Будь это не так, его человек в налоговой предупредил бы об опасности.

— Чего рты поразевали? — сказал Бертран. — Санта-Барбара закончилась. Работаем.

Цех, на мгновенье прекративший работу, ожил. Загудели швейные машинки, зачирикали ножницы, разрезающие ткань. Женщины в косынках и халатах, томно вздыхающие о тяжелой судьбине, продолжили масспошив униформы.

«Проклятые квочки, — подумал Сказочка, — им бы только сплетни посплетничать да шуточки пошутить».

Он не любил беспорядок и боготворил пунктуальность. Каждое утро Сказочка вставал ровно в семь, принимал контрастный душ, завтракал и ехал на работу. В половине восьмого, когда в цех медленно вваливались сонные женщины, он уже восседал на привычном месте в правом углу от входа. Бодрый и сияющий, как статуэтка Будды. Рубашка чиста и выглажена так, что от белизны в глазах рябит, на серых брюках идеальные стрелочки. Галстук по строгому предписанию: понедельник — черный, вторник — серый, среда — красный, четверг — желтый, пятница — белый. Сотрудники посмеивались, однако туалет начальник тоже посещал по расписанию. По отправлениям его кишечника и мочевого пузыря можно было сверять часы, что Сказочка и делал. В обед к нему приезжала любовница — двухметровая модель по имени Оказия. Он спускался на первый этаж в личный кабинет и запирался с ней на полчаса. Если конец перерыва заставал Сказочку во время полового акта, он вынимал член, застегивал ширинку и возвращался на рабочее место. Когда ты директор крупного ателье и по совместительству закройщик, для подчинённых ты либо Бог, либо Дьявол. Этот постулат Бертран усвоил еще будучи зеленым юнцом, когда разворачивал собственный бизнес.

Прошло пятнадцать минут после звонка. Цех шумел и работал. Сказочка стоял возле закроечного стола, рисовал мелом разметку. Что-то мягкое уткнулось в ногу. Он оторвался от своего занятия и без особого интереса взглянул вниз.

— Кто пустил в цех кошку? А? Я спрашиваю!

Квочки удивленно потупились. Точно он сказал, что зарплата в этом месяце отменяется. Ну и морды.

— Ну же, смелее. На эту пакость храбрости у вас хватило, а признаться — нет? Чего молчим? Я знаю, это кто-то из вас.

Женщины сохраняли молчание.

Сказочка посмотрел в окно. На улице кипела жизнь: сновали машины, кричала детвора, прохожие высыпали на тротуар. Он набрал воздуха и выдохнул. Окинул взглядом цех. «Они издеваются надо мной, — подумал Бертран. — Какие наглые, самодовольные рожи. Им кажется, это весело».

— Хорошо, дорогие мои. Не хотите говорить — не надо. У меня тоже имеется чувство юмора. Сегодня работаем без обеденного перерыва.

По цеху прокатился недовольный ропот.

— Ой-ой-ой. Что такое, не смешно? Молчать. Рты позакрывали! Я вам устрою шуточки. Мало не покажется. Шуточки-прибауточки.

Никто не решился возразить. Сказочка расплылся в улыбке, на душе посветлело. Каверзы строить — это одно, но перечить начальнику? Никогда. В этом его бесспорное превосходство.

Он напрочь позабыл о кошке. Тем не менее, она не забыла о нём. Пока Сказочка вдохновенно воспроизводил гневную тираду, пегий комок шерсти с голубыми глазами тёрся о директорские штаны.

— Какая вредная кошка, — изрёк Сказочка и попытался стряхнуть животное с ноги. — Отстань, говорю. Вот зараза-то, намертво вцепилась.

Кошка зашипела и едва не порвала брюки когтями. Сказочка нагнулся и застыл в нерешительности. Как он раньше не заметил? Кожаный ошейник, а на нём…

— Заплати налоги — спи спокойно, — прочитал Бертран.

Надпись была выдавлена черным карандашом на обрезке картонки, висящем на медной проволоке. Жирные печатные буквы, четко и разборчиво. Кто-то знал. Знал о двойной бухгалтерии, о махинациях со счетчиками на воду и нелегальных рабочих. Таинственный незнакомец. Не тот ли это тип, который звонил чуточку раньше?

Бертран похолодел.

— Кто тебя послал? — спросил он у кошки вполне серьезно. Ему было не до смеха. — Отвечай, маленькая сволочь.

Кошка зашипела и пырнула его по щеке, точно Сказочка, сам того не ведая, оскорбил кого-то из её близких.

— Ах ты ж блядь!

Очки полетели на пол. Сказочка схватился за пораненную щеку, меж пальцев струилась кровь. Он хотел ударить ногой. Ему НУЖНО было ударить ногой, иначе он озвереет.

Но тварь исчезла.

— Гдеонагдеонагдеона?! — орал Сказочка, покинув укрытие. Он осмотрел закроечный стол, проверил все ниши, затем направился вдоль по цеху, выискивая, вынюхивая, крича проклятия. Никто ничего не видел. Квочки ошалело таращились, будто Бертран лез им под юбки. В округлённых глазах читалось одно: шеф тронулся.

— Всех, всех уволю! — вопил Сказочка. — К едрени-фени! Суки! Всех! Ненавижу!

Водрузив очки, он вытер кровь куском ткани. Мочевой пузырь подал сигнал. Как всегда по расписанию. Сказочка отёр лоб той же тряпицей, взял метровую деревянную линейку и, размахивая ей, как Люк Скайуокер световым мечом, покинул цех. Он трусил по ступенькам. Вниз, на первый этаж. Если кто-то ответственен здесь за порядок больше, чем он, то это охранник. Уж он-то должен что-то знать.

Светофор Михалыч мирно храпел на диване. Рядом на стуле, откинув голову, дрых товарищ. На столе, запачкав жиром газету, лежало нарезанное кубиками сало, солёный огурчик, две дольки лука. Под столом — пустой шкалик, стопки, колода карт. Периодически Светофор Михалыч вздрагивал, отгоняя мух, говорил «здрасте», если кто-то входил. Ему снился Сталин и Олимпиада. Почему-то Сталин переквалифицировался в спринтера. Бегал он неплохо. Маленькое помещение сторожки провоняло перегаром и нестиранными портками.

Гуп! Гуп! Гуп!

Кто-то скакал по лестнице. Ох, не вовремя, ох, не вовремя.

— Михалыч! Михалыч, ё-кэ-лэ-мэ-нэ!

Михалыч разлепил глаза. Перед ним стоял директор. Лысина мокрая, на щеке царапина, под мышкой линейка.

— Ой, простите, Бертран Эдуардович. Нечаянно прикорнул.

— Минут пять назад кто-нибудь заходил? С кошкой? Такая белая, с серыми пятнами.

— Кошкой? Э-э-э… Нет вроде.

— Точно? Или ты опять всё прозевал, как в тот раз, когда флаг упёрли?

— Что вы, Бертран Эдуардович, это я так, глаза прикрыл от усталости. На секунду. А вообще — ни-ни! У меня глаз-алмаз. Мышь не проскочит.

— Хреновый у тебя алмаз, раз у меня по цеху кошки бешеные гасают.

Светофор Михалыч покраснел. Кому-кому, а не этому сопляку его стыдить. Не для того он войну прошел, чтоб теперь за нищенскую подачку сидеть в конторе и слушать этого наглеца.

— А это кто? — Директор кивнул на товарища, скривился, как будто яйца прищемил. — Что, нажрались уже, да? Я тебе сколько говорил: еще раз увижу, выгоню. Фу, хоть бы проветрили.

— Бертран Эдуардович…

— Тихо. Слушай сюда. Закроешь входную дверь на замок, и чтоб ни души. Никого не пускай, даже если будут двери ломать.

— А что стряслось?

— Да есть сигнал. К нам в гости налоговая спешит. В общем, скажешь: никого нет, выходной. В честь дня рождения директора. Понял?

Светофор кивнул.

— И наведи уже, наконец, порядок на рабочем месте. Развёл тут срач. Ветеран, называется…

Развернувшись, директор побежал в коридор.

— Мудак поганый, — тихо сказал Светофор Михалыч и пошел запереть дверь. — Кошки у него бегают. Да я такое видел… ты такое не видел… мудак поганый…

«Старый пердун, — думал Сказочка, шагая по коридору. — Толку от тебя, как от лепёшки мамонта».

Лампочка на сорок ват, висевшая над его кабинетом, мигала, точно внутрь попали мотыльки. Вот и всё скудное освещение. В остальном коридор, ведущий во внутренний двор, походил на катакомбы. Вверху танцевала паутина.

— Господи, с кем я работаю? — вопрошал Сказочка, чей голос эхом отбивался от стен. — Одни идиоты.

Долбанный охранник не может уследить за кошкой. Ателье превращается в зоопарк. Электрик не в состоянии починить проводку. Ателье превращается в пещеру Горного Короля. А уборщица? Она что, мать её, слепая? Мрак, кошмар, хаос. Всё вышло из-под контроля.

«Издеваются надо мной, — опять думал Сказочка. — Им кажется, это… кажется, это… муравьи?..»

Мириады черненьких точек рассыпались по полу. Они ползли откуда-то из-под линолеума, множились, разбегаясь по стенам и к двери. Сказочка протёр глаза. Муравьи лазали по его ботинкам. Это уже ни в какие ворота. Он толкнул дверь и вошел в жужжащий рой мух. Их были миллионы, миллиарды. Живая черная туча, за которой не видно ничего. Над умывальником горел свет. Сказочка улыбнулся, словно встретил старого друга. Хоть что-то, толика порядка в безумном хаосе маразма. Воняло мочой и чем-то еще. Не беда, тут всегда так воняет. Он ухватился за ручку и дёрнул дверь туалета. Мухи ринулись внутрь, как стадо голосящих детишек.

— Что еще за шуточки?

Над сливным бачком торчала свиная голова, в глазницах копошились черви. Они вываливались из пятака, как макароны, сыпались из ушей-лопухов и обрубка шеи. Кафель под ней был замазан потёками крови — красные разводы на бачке и на стенах, на унитазе и на полу. В унитазе что-то бурлило, и звук этот подозрительно смахивал на бурчание кишечника. Сказочка не решился войти, хотя до смерти желал пописать. И со своей позиции он отлично разглядел чьи-то зубы. Они плавали в крови вместе с окурками и туалетной бумагой.

— Всех, всех уволю, — повторял Бертран тихую мантру. — Вы пожалеете, что на свет народились. Я вам устрою… шуточки, знаете ли.

Он вышел во внутренний двор и справил нужду в канаву. Сверху доносились смех и музыка. У кого-то вечеринка. Не на четвертом ли этаже? Он задрал голову и присмотрелся. Сволочи. Стоило ненадолго отлучиться, они уже празднуют.

Он заправил рубашку в штаны и, не потрудившись зачехлить хозяйство, направился обратно. Пора преподать курицам урок. Квочки забыли, кто их начальник.

— Что это с ним сегодня? Как с цепи сорвался.

— Таблетки дома забыл. Вольты кидает.

— Может, у него критические дни?

— Г-г-г, Лара, ну ты даешь. Юмористка.

— Ну а чо, у мужиков тоже бывает. В журнале читала.

— Главное, на нас наорал, видите ли, кошку ему пустили.

— Да вообще больной.

— Девочки, девочки, слушайте сюда! А давайте его на самом деле разыграем?

— Это как?

— А вот так. Фокус есть такой. Слушайте и запоминайте.

Сказочка насквозь промок. Бегать по этажам, да в его-то возрасте, нелёгкая задача. В правой руке по-прежнему была линейка, левой он расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. Это не смех, это крики. Музыка, дурацкая какая-то, как в цирке. Или…

Он притиснулся к двери. Несомненно, за ней происходил свистопляс.

— Сейчас вы посмеётесь… сейчас повеселитесь… сучки. Все вместе похохочем.

Он пнул дверь ногой и вошел.

На полу была кровь. Багряное озеро, отражающее мерцание флуоресцентных ламп, растеклось по всему помещению. От закроечного стола Сказочки, вдоль по проходу, впритык к противоположной стенке. Бертран никогда не видел столько крови, даже в кино. Вязкими соплями она сползала с утюгов и швейных машинок, капала с осветительных приборов и жалюзи. Она оросила манекены и запачкала синюю униформу. Он очутился в кровавом зазеркалье, и первое, что кинулось в глаза, — календарь. Раньше на стене слева от входа висело изображение ателье с календарём на текущий год. Теперь же его сменила иная картина: руки, заключенные в наручники, и подпись, уже знакомая Сказочке.

«ЗАПЛАТИ НАЛОГИ — СПИ СПОКОЙНО».

В воздухе царил дух скотобойни. Ноздри Бертрана уловили запах спермы, отдающий морепродуктами, болотный душок экскрементов и что-то еще… что-то сладкое. Он не сразу понял, что это. Но когда…

— Эй, Бертран, как насчет поиграть?

…услышал голос…

— Давай, порезвимся.

…исполинской свиноматки…

— Я знаю пару отличных шуток. Тебе понравится.

…у которой не было головы…

— Для начала отгрызу тебе ноги, потом член и яйца.

…осознал, что стоит посреди сарая.

Вместо женщин на него пялились курицы. Рыжие и черные, белые и серые. Склонив голову набок, они сверлили его бусинками глаз. Во взгляде читался упрёк, презрение и злоба. Посреди прохода в море крови барахталась свинья. Она полусидела, опершись только на передние лапы и выпятив напоказ набухшие розовые титьки. Из обрубка шеи, как провода, висели артерии и жилы. Отсутствие головы не коснулось навыков общения. Свиноматка научилась чревовещать.

— Так как насчет поиграть?

— Шшш… шшшу… ш…

Сказочка не мог вымолвить и слова. В горле застрял комок. Он уронил линейку и попятился назад. Свинья поднялась и двинулась за ним. Следом взмахнули крыльями и куры. Они возмущенно кудахтали, перебирая маленькими когтистыми лапками.

Они приближались.

— Шутить так шутить, — сказала свинья, — да, девочки?

— А то, — прокудахтали куры.

— Я отдам… я заплачу… шшшш… ш… что за шшшшшу…

Сказочка бежал. За ним гналась свинья без головы и глупые птицы. Он кричал, но они не слушали. Он сорвал голос и всё равно орал. Даже когда его увезла налоговая инспекция, он умолял не отдавать его на съедение бешеным животным. Всё, что он просил, это не шутить.