Сицилианская защита

Глава 1

Окрестности города Бохольт, Германия 10 мая 1940 года

На востоке медленно разгорался рассвет. На смену ночной тьме из-за горизонта неторопливо выползали первые лучи солнца.

Лейтенант Курт Мейер нервно курил сигарету за сигаретой, порой бросая короткие взгляды на циферблат часов.

– Четыре часа, господин гауптман, пора, – наконец произнес лейтенант.

– Да Курт, – отозвался стоящий рядом офицер, командир таковой роты и непосредственный командир лейтенанта Мейера, – вы правы, поднимайте людей, командуйте построение, нужно сказать напутственное слово.

Тихо матерясь, зевая и почесываясь, на улицу высыпали поднятые в постели танкисты. Десять минут на короткий утренний туалет, далее не менее короткий завтрак, построение, напутственная речь командира танковой роты гауптмана Мюллера и вот уже экипажи торопливо занимают места в своих боевых машинах.

Тем временем часы показали без пятнадцати пять.

Взревели моторы и машины начали выстраиваться в походную колонну. Место лейтенанта Мейера как командира второго взвода второй роты находилось в самой середине батальонной колонны.

С дороги съехали в начале шестого. До границы с Голландией оставалось не больше километра, когда поступил приказ развернуться в боевой порядок. Над головой послышался шум моторов. Курт в который раз за сегодняшнее утро бросил взгляд на часы. Без пятнадцати шесть. Пора.

– Двигай, – высунувшийся из люка по пояс взводный пару раз хлопнул ладонью по броне башни. – Вперед, наша цель вон те крыши на пригорке. Динксперло, – по слогам произнес он трудновыговариваемое название голландской деревушки, расположенной прямо на границе с Германией.

Бодро наматывая сочную весеннюю траву на гусеницы. Не встретив никакого сопротивления войска, пересекли границу. Народ, разбуженный грохотом десятков проезжающих вокруг и сквозь деревню танков, испуганно выглядывал из окон.

За несколько минут проскочив деревню, так и не встретив ни одного солдата противника, взвод лейтенанта Мейера остановился для того, что бы сориентироваться на местности. О том, что бы останавливаться в первом же населенном пункте не могло быть и речи. Такой ерундой танковые войска на занимаются. Это работа пехоты, которая двинется во втором эшелоне и будет зачищать за танкистами оставленные хосты.

Солнце меж тем уже полностью вышло из-за горизонта.

Над головой в сторону на этот раз Германии пролетела пара истребителей. Один из них отчаянно дымил, второй же, видимо, его сопровождал.

– Однако нас похоже ждет теплый прием, – пробормотал лейтенант.

Сверившись с картой, Курт наметил направление движения и раздал указания командирам танков.

Следующей целью движения было селение с не менее зубодробительным названием Бринденбрек. Затем следовало оседлать шоссе и скорым маршем двигаться в сторону Дутинхема. До него по шоссе было порядка двадцати километров. И по плану, к полудню тридцать третий танковый полк должен был его занять, что в целом казалось вполне выполнимой задачей.

Однако как это и бывает, неприятности начались почти сразу.

Шоссе, к которому вышли у Бриденбрека, через два километра пересекало неглубокий и неширокий, заросший всякой зеленой растительностью канал. Мост, перекинутый чрез безымянный канал, был едва ли четыре метра в длину и был вполне себе цел и не вредим. Однако в отличие от восточного его берега, на котором едва зеленело свежими всходами поле, западный берег густо зарос кустарником и деревьями, формируя неширокую лесополосу. Что ждало на том берегу, было не понятно.

Ожила рация:

– Курт, – слегка искаженный помехами прозвучал голос гауптмана, – первым через мост пойдет третий взвод, ты встань на расстоянии метров в семьсот и прикрой ребят на случай каких либо неприятностей.

Расположившись на пригорке, лейтенант напряженно рассматривал в бинокль густые заросли на противоположном берегу. Однако, если там кто-то и был, то он себя никак не проявлял.

Вот первая машина осторожно въехал на мост, секунда, другая и танк принял в сторону, освобождая проезд следующему панзеру.

Мост рванул, когда на нем находился третий по счету танк. Силой взрыва его опрокинуло, и он боком ушел в воду. В тот же момент в двух сразу в двух местах сверкнули вспышки, и четвертый танк третьего взвода окутался дымом и встал. Пятый отделался разбитыми катками, хотя сложно понять как со ста метров – практически в упор – можно было выстрелить столь неудачно.

Те же два танка, успевшие пересечь мост, развернулись было в сторону выдавших свое местоположение орудий, однако вокруг них из все тех же кустов появились голландские пехотинцы, резво забросав панзеры противотанковыми гранатами

Все это Курт наблюдал уже в прицел танкового орудия. Скомандовав осколочные, он широкой очередью полоснул кусты, надеясь хоть как-то отвлечь засевших там голландцев от танкистов третьего взвода, которые могли еще быть живы. Сверкнула еще одна вспышка – у правого борта земля взорвалась фонтаном, а по броне стукнули осколки.

На этом, впрочем, засада и закончилась. Взвод из пяти Pz.2 расколошматил полосу зелени на сотню метров вправо и влево от взорванного моста буквально за минуту. Оба орудия успели сделать еще по выстрелу – ни одного попадания – и заткнулись навсегда. Разгоряченные и разгневанные почти мгновенным уничтожением первого взвода, танкисты выпустили по две кассеты каждый, после чего от орудий, как и от прислуги, мало что осталось. Весь бой занял едва несколько минут.

– Господин гауптман, – Курт вызвал по рации командира, – произошло боестолкновение, третий взвод при пересечении моста попал в засаду. Четыре танка потеряны безвозвратно, у одного повреждена ходовая. Силами моего взвода противник был уничтожен. Противник потерял два противотанковых орудия и до взвода солдат.

– Черт побери, – голос гауптман а Мюллера звучал в крайней степени раздраженно. – Как это произошло?

После более подробного описания короткого боя встал вопрос – что делать? Без пехоты и саперов преодолеть даже такой узкий – казалось бы переплюнуть можно – канал не представлялось возможным. Саперы же, двигаясь своим ходом могли добраться только через пару часов, что на корню срывало график продвижения танкового батальона.

– Смотри, – наконец, после нескольких минут размышлений и совещаний, – наконец решил Мюллер, – этот канал тянется на северо-восток всего на километр-полтора. Мы обойдем его с той стороны. Берешь свой взвод и идешь первым. Смотри только не подставляйся, не лезь в кусты, там, как оказалось, могут сидеть голландцы. Потери четверти роты в первый же день наступления мне более чем достаточно.

Обход канала полями занял еще почти час. Стрелки часов неумолимо подбирались к девяти.

Выбравшись на шоссе, рота продолжила свой путь, практически не встречая сопротивления. Лишь раз, они наткнулись на взвод голландских солдат спешно окапывающихся, в попытке перекрыть шоссе. Однако четвертый взвод, шедший во главе колонный в качестве передового охранения, не снижая скорости, развернулся в боевой порядок и смял заслон в считанные секунды. На этот раз обошлось без потерь.

К десяти часам взвод Курта Мейера достиг местечка Ульфт. В этом месте шоссе пересекало реку Альте Иссель. Сама река хоть и была шириной всего метров в пятнадцать, но взорванный мост намекал на невозможность продвижения дальше в ближайшем будущем.

Выматерившись, Курт связался с начальством:

– И где эти хваленые десантники Геринга, которые должны были захватить для нас мосты, – естественно Мюллер был не в восторге. – Жди, сейчас узнаю, что делать дальше.

Минут через десять рация ожила вновь.

– Так, новая вводная. Ждать инженерные части времени нет. Возвращаемся назад по шоссе и сворачиваем на боковую дорогу. Поедем через Силволде и Терборг и выскочим на шоссе уже перед самим Дутинхеймом. Если конечно на нашем пути еще что-нибудь не будет взорвано. И да еще, я связался с майором Ригером. Нам выделят пару мотоциклистов в головной дозор, что бы как прошлый раз не получилось. Ты пойдешь за ними во главе колонны. Вопросы есть.

– Никак нет, господин гауптман, – дураку понятно, что самый важный сейчас ресурс – время.

Вскоре в пределах видимости стали попадаться первые признаки того, что на этой территории идет война. То тут, то там дымили обгоревшие остовы самолетов. При чем, большая их часть была транспортниками.

Уже много позже Курт узнал, что этот день, день начала войны на западном фронте стал поистине траурным для люфтваффе и, особенно для десантных частей. За первые сутки германские ВВС потеряли больше чем полтысячи самолетов – в основном именно транспортной и бомбардировочной авиации.

Воздушная мясорубка первых часов войны, развернулась на обширной территории над Голландией, Бельгией, Францией и даже Люксембургом. С обеих сторон в этом грандиозном воздушном сражении участвовало порядка трех тысяч самолетов.

Не ожидая серьезного противодействия, немецкие бомбардировщики вылетели без какого-то либо значительного истребительного прикрытия, рассчитывая застать вражескую авиацию спящей на аэродромах. Однако случилось не так как задумывалось. Целые эскадрильи Ju 87, 88 оказались полностью беспомощными перед массированными атаками вражеских истребителей, что и привело к таким колоссальным потерям.

В еще худшем положении оказалась транспортная авиация десантных частей люфтваффе. 7 воздушно-десантная дивизия, части которой согласно плану «Гельб» должны были внезапным ударом с воздуха захватить мосты, которых было значительное количество на пути движения вермахта, была частью уничтожена в воздухе, а частью уже на земле. Система десантирования, принятая в немецкой армии, при которой сам десантник при себе имеет лишь пистолет, а все основное вооружение выбрасывается отдельно в контейнерах, сыграла с ними дурную шутку. 22 же воздушно-десантная дивизия доставка которой по плану осуществлялась планерным способом, в основной своей массе просто не смогла осуществить высадку из-за плотного огня малокалиберной зенитной артиллерии. Вследствие этого, так тщательно разработанная операция по штурму стратегически важного бельгийского форта Эбен-Эмаэль, прикрывающего реку Маас и мосты в городе Маастрихте с треском провалилась. Крепость площадью почти в квадратный километр оснащенная по последнему слову военной мысли, была практически неприступна для штурма наземными войсками, поэтому план предполагал планерный десант прямо внутри укреплений, благо площадь это позволяла. Упорные тренировки и тщательное планирование оказались бессильны перед батареей зенитных эрликонов, буквально разорвавших в упор заходящие на посадку десантные планеры.

Героическая же оборона форта Эбен-Эмаэль, вошедшая в последствие во все военные учебники как пример мужества и стойкости продолжалась больше полутора месяцев. Отступившие в форт голландские пограничники усилили гарнизон укрепления количественно и главное – качественно. В полном окружении, без связи с внешним миром два неполных батальона солдат сковывала десятикратно превосходящие силы противника. Под постоянными бомбардировками и артобстрелами защитники форта день за днем отбивали атаки вермахта, нанося значительный урон в людях и технике. Для того что бы захватить крепость, вермахту, по сути, пришлось полностью сравнять ее с землей, на что пошло несметное количество боеприпасов и, главное, еще более важного ресурса – времени.

Таким образом, немецкие десантники, не имея на своей стороне фактора внезапности, были перебиты почти в полном составе. Из четырех с половиной тысяч их осталось лишь несколько сотен, рассеянных на большой площади, деморализованных и не представляющих никакой угрозы голландским и бельгийским войскам.

Потери в истребительной авиации были не столь значительными, вследствие общей высокой подготовки пилотов немецкой авиации. Однако и они оказались на порядок выше запланированных.

Важным фактором, повлиявшим на катастрофический для Люфтваффе исход первого дня боев в небе, стало такое качество основного немецкого истребителя Bf.109 как низкий радиус действия. При том, что подавляющее большинство воздушных схваток велось над вражеской территорией, запас горючего позволял вести активные боевые действия не более получаса, после этого приходилось возвращаться на свой аэродром для дозаправки. В свою очередь у Французских, Бельгийских и Голландских самолетов такой проблемы не было.

Кроме проблем с малым радиусом, люфтваффе имело ряд других проблем. Так, у самолетов союзников было намного больше шансов дотянуть до своего аэродрома и таким образом спасти поврежденную машину. Если же спасти ее не удавалось, то выпрыгнувший с парашютом пилот мог снова стать в строй в отличие от немецких, которые чаще всего попадали в плен. Вот почему, при практически равных на бумаге потерях в истребителях в первые дни, ВВС союзников был, нанесен меньший ущерб, что в дальнейшем сыграло огромную роль во всей войне на Западном фронте.

Очередная задержка на пути к цели. И опять канал, и опять взорванный мост. Однако на этот раз обойти канал стороной не представлялось никакой возможности. На юго-востоке канал соединялся с Альте-Иссель, а на северо-восток тянулся на многие десятки километров, пересекая большую часть Нидерландов.

В связи с вынужденной остановкой, было принято решение пообедать. Все равно саперов сказали ждать только через несколько часов.

Именно инженерные части, как это ни странно, стали «узким горлышком» определяющим скорость продвижения вермахта. Казалось, голландцы взорвали каждый чертов мост, на пути движения немецких войск, а поскольку всяких каналов и небольших речушек в этой местности было в изобилии, скоро график наступления стал заметно трещать по швам.

Несколько часов растянулись на полдня, и саперы прибыли уже в сумерках. Матерясь, они начали сколачивать переправу, способную выдержать хотя бы вес одного Pz. II – восемь тонн. Работа, начавшаяся на закате, не закончилась и с наступлением темноты. Были вытащены мощные прожекторы, и уже при искусственном освещении возведение моста продолжилось. Еще полночи стук топоров, гудение генераторов и матерные по большей части крики солдат не давали танкистам уснуть. Впрочем, возможно, причиной бессонницы был ворох новых впечатлений от первого дня большой войны.

Глава 2

Ла-Шепель, Франция 17 мая 1940 года

Генерал Гейнс Гудеран прибыл в штаб 19 корпуса с передовой уже ночью, поэтому совещание было назначено на утро.

Задержка произошла по причине мощного артиллерийского обстрела, которому подверглись части 1-ого пехотного полка и полка «Великая Германия», попытавшиеся с ходу форсировать Маас. Не добились успеха и легкие части 2-й танковой дивизии, действовавшие севернее. Понеся серьезные потери, пехота отступила и затребовала поддержку авиации, получив в ответ отказ, мотивированный отсутствием свободных машин. Корпусная же артиллерия, передвигающаяся болей частью гужевым образом, отстала от передовых частей на целый дневной переход и не могла ничем помочь.

Кроме самой реки, которая в этом месте была не столь уж широкой – порядка двадцати-тридцати метров – проблему из себя представляли бетонированные сооружения на левом берегу Мааса. Эта часть линии Мажино, построенная после 1936 года, была далеко не так основательна, как та, что прикрывала непосредственно Франко-Германскую границу, однако в отсутствии поддержки с воздуха и тяжелой артиллерии могла стать серьезным препятствием.

Бросок через Арденны через южную часть Бельгии прошел ожидаемо тяжело. На узких горнолесных дорогах даже небольшой отряд, имеющий средства противотанковой борьбы, мог значительное время сдерживать превосходящие силы. Постоянные ружейно-пулеметные обстрелы, короткие арт налеты, минирование дорог и даже просто завалы, – все это превратило пятидневный марш в один сплошной кошмар. Не имеющие здесь значительных сил – а большая и наиболее боеспособная часть сил союзников, как и было предопределено планом, завязла в Бельгии – французы предпочитали не вступать с танковыми корпусами вермахта в открытые боестолкновения. Ограничиваясь комариными укусами, порой не наносящими вообще никакого вреда, французы медленно отступали, не давая Вермахту развить темп. Причиной слишком медленного продвижения, докладывая фон Клейсту, Гудериан назвал отсутствие поддержки с воздуха и плохую работу люфтваффе в целом. Особенно раздражали генерала танковых войск самолеты корректировщики Bloch MB.170, постоянно висящие в небе над колоннами его войск. Имея практический потолок в одиннадцать километров, эти самолеты были не досягаемы для основных типов истребителей Люфтваффе и с высоты могли безпрепятственно корректировать огонь артиллерии.

Совещание в штабе 19 корпуса началось рано утром еще до рассвета. Присутствующие командиры дивизий и отдельных частей сначала доложили о состоянии людей, техники и о потерях, понесенных, за первые пять дней боев. Доклады были один мрачнее другого. Почувствовавшие вкус легких побед генералы не были готовы нести хоть, сколько либо значительные потери.

Особенно горячился командир 1-й танковой дивизии генерал Фридрих Кирхнер. Именно его дивизия наступала в авангарде 19 корпуса и понесла соответственно самые тяжелые потери.

– Десять процентов танков, Гейнц, – Гудериан терпеть не мог длинные обращения в моменты, когда нужно было говорить по существу, поэтому с ближайшими подчинёнными предпочитал общаться «без чинов». – За пять дней – десять процентов. По легкой технике еще хуже. Командиры разведывательных частей кричат о том, что скоро будет просто не на чем ездить. Понятное дело, что большую долю этих потерь ремонтные части введут в строй опять, но ведь бои то, по сути, на этом участке еще не начинались.

– Так, все, хватит, – хлопнул Гудериан ладонью по столу. – Боевые здесь собрались генералы или растерянные дети. Поступил приказ завтра форсировать Маас. Поступил от самого фюрера. И так отстаем от графика.

Гудериан наклонился над картой.

– Сегодня нас должна догнать корпусная артиллерия. Она займет позиции тут, тут и тут, – указка заскользила по карте. – Артиллерия займется укреплениями на той стороне. В первую очередь это доты в полосе первой танковой дивизии. Артподготовка начнется сразу после выхода на позиции. Задача минимум – не дать вести прицельный огонь по нашим войскам.

– Далее: французской артиллерией займутся летуны. Согласно плану завтра весь 2-ой воздушный флот работает на нас. После подавления артиллерии ребята Кессельринга, прикроют нас от возможных неприятностей. Теперь что касается собственно наших частей: первая танковая переправляется севернее Доншери, после чего оседлав шоссе, двигается в сторону городка Шевеж. Ваша задача с ходу атаковать возможные подкрепления, перебрасываемые по этой дороге. Правый фланг вам прикроет река Ле Бар. Вопросы есть?

Успокоившийся уже к этому времени Кирхнер кивнул и откашлявшись спросил:

– Насколько свободно можно распоряжаться артиллерией и авиацией?

– Настолько, насколько это вообще возможно. Это направление для нас приоритетное, за вами пойдет 2-ая танковая дивизия. В Шемери-Сюр-Бар 2-ая танковая сворачивает с этого шоссе и перестраивается севернее. Тоже общим направлением движения на Реймс.

– Яволь, – отозвался генерал-лейтенант Файель.

– Твоя дивизия, – Гудериан кивнул командиру 10-й танковой дивизии, – бьет южнее Ваделенкура и далее на юг вдоль Мааса. Задача – отрезать части прикрывающие восточный берег реки от основных сил и дать спокойно переправится пехоте. После этого полным ходом догоняете остальных.

– И наконец, части полка «Великая германия» имитируют переправу в двух-трех местах. Задача – связать боем, не дать французам сманеврировать силами и помешать переправе танков. Сильно не нарывайтесь. Лишние потери нам ни к чему. Вопросы есть?

Вопросы были. На согласование различных мелочей потратили еще больше часа, закончив совещание только к полудню.

Переправа через Маас началась на рассвете 18 мая. Первыми в дело вступили артиллеристы. Посылая снаряд за снарядом, они умело накрывали заранее разведанные цели на левом берегу реки. Стрельба в комфортных условиях продолжалась не долго. Всего пятнадцати минут хватило французам, что бы проснуться и затеять контрбатарейную борьбу. Немцы, в свою очередь, вызвали поддержку с воздуха. Над изготовившимися к броску солдатами пронеслись штурмовики и скрылись за кронами деревьев. Высоко, под самой кромкой облаков их страховали истребители – после потерь первого дня войны ударные самолеты без прикрытия на штурмовку уже не отпускали. Внезапно немецкие истребители стали парами уходить в отвесное пике – проснулись и французские авиаторы.

В установленный час раздались сержантские свистки, пехота бросилась вперед. Оба берега Мааса представляли собой открытые и ровные как стол, покрытые свежей травой луга, поэтому, когда на противоположном берегу ожили пулеметы, фигуры в серой форме стали во множестве падать на землю. Однако наступательный порыв был настолько значительный, что немцы одним махом, не считаясь с потерями – кроме ружейно-пулеметного огня, пехоту то и дело накрывала недобитая французская артиллерия и даже периодически появляющиеся штурмовики – преодолели водную преграду. Зацепившись на другом берегу и уничтожив огневые точки, непосредственно прикрывающие реку, немцы начали энергично строить переправу для танков и другой техники. К полудню французские войска были отброшены от реки сразу в трех местах. 1-ая танковая дивизия, не снижая темпа, овладела городом Шевеж и продолжила движение на юго-восток.

Гудериан как раз возвращался в штаб корпуса с передовой, когда ему доложили, о прибытии командующего танковой группы генерал-полковника фон Рунштеда. Возле наплавного моста через Маас генералы едва обменялись рукопожатиями, когда в воздухе опять показались французские штурмовики. Вверх потянулись трассы малокалиберной зенитной артиллерии – зенитчики попытались отсечь французов от переправы и не дать результативно сбросить свой смертоносный груз. Несмотря на плотный огонь, а переправы в этот день прикрывала вся корпусная зенитная артиллерия, две пары штурмовиков все же смогли продраться сквозь завесу огня и достаточно прицельно сбросить бомбы. К несчастью одна из них таки попала в саму переправу, ударной волной в воду снесло пару танков и еще с десяток солдат выкосило осколками. Но самое худшее, что мощного взрыва крепление понтонов оборвалось, и две половинки понтонного моста течение стало медленно сносить на северо-запад. Из четырех же штурмовиков один, поймав-таки очередь, развалился прямо в воздухе, другой задымил и ушел со снижением на запад, а двое, счастливо избегнув верной, казалось, смерти, смогли уйти целыми.

Рунштедт, ставший свидетелем воздушного налета, снял фуражку, вытер вспотевший лоб платком и сухо произнес:

– Здесь всегда так?

– Всегда, – подтвердил Гудериан, – обычно еще хуже. Сегодня нас плотно прикрывают орлы Кессельринга.

– Ну что ж остается только поблагодарить солдат за храбрость. Как себя показывают новые танки?

– Вы имеете в виду Pz. IV? Не столь они уже и новые. Мы их успешно применяли прошлой осенью в Польше.

– Это конечно так, Гейнц, однако только сейчас эти танки пошли в войска хоть сколько-нибудь массово. И все же, что вы думаете об этой машине? Сможет ли она стать опорой танковых войск вермахта?

– Без сомнения, господин генерал-полковник. Единственная вещь, которая мне не нравится в наших новых танках – орудие, – в который раз Гудериан затронул тему короткоствольного орудия новой «четверки».

– Оставьте, Гейнц, – фон Рунштедт сделал неопределенное движение рукой, – уже много раз поднимали этот вопрос и признали длинноствольное орудия калибра 75мм излишним. Не нужно начинать этот спор опять.

– Однако, меня беспокоит возможность столкновения с тяжелыми французскими танками. Нам будет достаточно сложно им противостоять.

– Пусть с ними разбираются пикирующие бомбардировщики. Оставьте работу авиации орлам Геринга. Не можем же мы делать все, не так ли? И еще одно, вы знаете, Буш вас очень хвалил. Он сомневался, сможете ли вы форсировать Маас, но теперь он просто в восторге.

Приняв доклад о продвижении корпуса, фон Рунштедт уехал, а Гудериан вновь направился на передовую в войска.

К концу дня войска французов были отброшены от реки на пять-десять километров. За ночь большая часть подвижных сил переправилась на левый берег Мааса, создав предпосылки для броска уже следующим утром 19 мая. Вечером же Гудериан встретился с командующим 14-м армейским корпусом генералом фон Витерсгеймом. С ним необходимо было обсудить вопрос взаимодействия частей при смене подразделений занимающих предмостное укрепление. Фон Витерсгейм клятвенно заверил, что его части смогут переправиться через Маас не позднее полудня 19 мая.

Решив не ждать тихоходные пехотные части, Гудериан в нарушение прямого приказа более осторожного Клейста приказал, дабы не терять темп, начать движение на рассвете. Таким образом, возникал разрыв в боевых порядках, однако это мало беспокоило создателя танковых войск Третьего Рейха. Отступающие французы совершенно не казались теми, кто мог преподнести неприятный сюрприз.

19-му армейскому корпусу была поставлена задача ударить на юг и занять высоты в районе города Стонн, для того чтобы лишить французов возможности бить артиллерией через Маас и по мостам на реке. И таким образом позволить спокойно переправиться дивизиям второго эшелона. Однако сходу это сделать не удалось.

Воспользовавшись подаренным временем, французы серьезно укрепили город, подтянув противотанковую артиллерию и некоторое количество танков. Наступление на Стонн застало Гудериана на передовой, поэтому он лично наблюдал за атакой частей 2-ой танковой дивизии.

После основательной артиллерийской подготовки, в атаку пошли танки и пехота. Однако далеко продвинутся не удалось: на открытом поле, по которому начали двигаться немецкие войска начали вставать кусты разрывов. Среди снарядов средних калибров ясно выделялись падения снарядов чего-то значительно более мощного. К счастью точность их оставляла желать много лучшего.

– Что это? – оторвавшись от бинокля, спросил Гудеран стоящего здесь же на наблюдательном пункте командира 2-ой танковой дивизии Рудольфа Файеля. – Судя по всему никак не меньше двухсот миллиметров. Откуда у французов здесь осадные калибры?

– Это фланкирующий огонь с линии Мажино, господин генерал. Ведут огонь с юга на максимальную дальность орудий. Поэтому и точность такая.

– Однако если они пристреляются, у нас будут проблемы.

Как будто услышав слова командующего 19-м корпусом, французы положили снаряд точно в центр наступающих порядков немцев, в мгновение стерев с лица земли целое отделение.

– Рудольф, командуйте отступление, нет смысла гробить солдат. Сейчас вызовем авиацию, чтобы проутюжить передний край и попробуем после захода солнца. Вероятно, ночью французы будут не столь точны.

Новая атака, предпринятая в одиннадцать часов, увенчалась частичным успехом. Немцам удалось закрепиться на вершине холма, однако полностью выбить неприятеля из города не получилось. С рассветом ожесточённые боевые действия продолжились. Городок несколько раз переходил из рук в руки, задерживая движение всего корпуса. Наконец, к вечеру 19 мая вермахту удалось отбросить французов за окраину города, устранив, таким образом, угрозу переправляющейся через Маас пехоте.

Однако время уже было потеряно.

Глава 3

Пятью километрами южнее г. Стене, Франция, 19 мая 1940 года

Свежеокрашенный в армейские цвета Ситроен шустро петлял по лесной дороге. Вокруг, под сенью уже по-летнему зеленеющих крон и дополнительно скрытые маскировочными сетями, сновали военные, одетые в темно-коричневую форму со знаками различия танкистов французской армии. Здесь же, тщательно укрытые от воздушных разведчиков люфтваффе, находились и танки. По большей части это были легкие Renault R35, также были Somua S35, D2 и. конечно же, тяжелые B1bis. Впрочем, этим линейка французских танков, сведенная чьей-то недрогнувшей рукой в одно подразделение, не ограничивалась. В межвоенный период французский инженерный «гений» породил немало уродцев, все еще тянущих лямку в разных уголках страны.

Наконец, автомобиль притормозил и из него неторопливо выскочил долговязый полковник. К нему тут же подошла группа офицеров-танкистов.

– Здравствуйте, господин полковник, – козырнул майор, старший по званию из присутствующих. – Давайте пройдем в штабную палатку.

– Добрый день, – кивнул на ходу в ответ де Голль, – доложите о готовности к маршу.

– 44-ый танковый батальон полностью готов к выдвижению, – браво доложил майор, и чуть тише добавил, – насколько это вообще возможно. Из сорока пяти положенных по штату легких танков Renault R35 на ходу сорок три. Еще два нуждаются в ремонте, который в поле провести не возможно. Среди личного состава выбывших нет. Готовы начать движение через пол часа после приказа.

– Отлично, Поль, – в штабной палатке на столе была разложена карта данной местности. К ней де Голль и устремился. – Выдвигаемся ночью. Через час после заката. Твой батальон идет во главе колонны. Двигаемся в максимальном темпе.

Длинный палец заскользил по карте, обозначая направление движения.

– За тобой пойдет 46-ой батальон – наши тяжи. Если нарвешься на упорное сопротивление – обходи, не трать время. Твоя задача первым выйти вот сюда. – Ноготь ткнулся в синюю ленту на карте, обозначающую реку Маас возле надписи Доншери. – Далее занимаешь оборону по реке и не отступать ни на шаг. Если будет совсем плохо, вызывай авиацию, артиллерию хоть самого черта из ада! Держаться до подхода пехоты ориентировочно пять-шесть часов. Впрочем, ты сам понимаешь.

Майор, Поль Эрсан, командир 44-ого танкового батальона только кивнул в ответ. Начавшаяся всего девять дней назад война уже показала всю ненадежность любого плана.

– Кроме того тебе отдаю большую часть зенитной артиллерии. Скорее всего, вражеская авиация будет висеть над тобой все время, поэтому не забудь замаскировать все что сможешь.

Наконец, обсудив все детали, офицеры оторвались от стола и снова вышли на улицу. Перед палаткой все также стоял призванный на военную службу сугубо гражданский по своей сути ситроен.

– Господин полковник, а пехоту будут перевозить на чем-то вроде этого? – с изрядной долей скептицизма произнес майор Эрсан.

– Ну да, прямо как в 18-ом году. На парижских такси, – де Голль в сердцах плюнул себе под ноги.

Ситуация с автомобильным транспортом во французской армии действительно была полу комична полу трагична. Экстраполировав опыт Первой Мировой, французское командование, решило, что комплектовать армию в полном объеме колесным транспортом нет необходимости. По плану в начале войны следовала мобилизация гражданского автотранспорта для нужд армии. О том, что получилось в итоге, в армии говорили исключительно матерно. Мало того, что проходимость большей части гражданского транспорта совершенно не подходила для ведения боевых действий, так еще и техническое состояние каждой отдельной единицы разительно отличалось. Таким образом предсказать, как поведет себя техника на марше, и какой процент машин придется оставить по дороге, было совершенно не возможно.

– Все, майор, я уехал. Удачи тебе. Она нам всем не помешает.

Де Голль загрузился обратно в автомобиль и скрылся среди деревьев.

Контрудар де Голля не был его сольным выступлением. Кроме 4-ой танковой, в этой операции должна была быть задействована большая часть авиации 2-ой, 3-ей и 4-ой армий, а это почти две тысячи самолетов, вся артиллерия, до которой смогли дотянуться и некоторые пехотные части. Но самое главное, что задержка в пять дней позволила союзному командованию понять основной замысел вермахта, оценить всю его опасность и начать аккуратно выводить самые боеспособные части из Бельгийской западни. Бельгийская западня, впрочем, таковой не стала. Благодаря самоотверженности гарнизонов пограничных крепостей группа армий «Б» не смогла крепко связать боем большую часть войск на территории Бельгии и теперь союзники планировали нанести удар высвобожденными частями с севера на юг подрезая переправившиеся через Маас танковые клинья.

Дивизия же де Голля была единственная, которая могла совершить этот маневр хоть сколько-то оперативно. Сохраненная скорее не благодаря мудрому командованию, а вопреки, она должна была стать тем козырем, который покроет всю пачку вражеских тузов. Для сохранения дивизии де Голлю пришлось в первые дни прямо саботировать приказы командования. Полковник посчитал, что если его план удастся реализовать, то его, как победителя, никто не осудит. Если же нет, то этот эпизод станет всего лишь маленькой частью огромной катастрофы, на который никто впоследствии не обратит внимания.

С заходом солнца, дивизия выдвинулась к месту назначения. За ночь предстояло преодолеть порядка двадцати пяти километров, что бы начать атаку с рассветом. В авангарде, как и предполагалось, шел батальон легких танков, за ним шли тяжелые В1, далее пехотные части на всем, что удалось собрать с начала войны, а сзади прикрывал этот зоопарк батальон кавалерийских Somua S35.

Вообще танковая дивизия Франции была достаточно перетяжелённым по составу подразделением. Так, на 10 мая 1940 года в составе дивизии было почти три сотни танков, что не способствовало простоте управления и стало поводом для раздергивания 3-ей танковой на отдельные батальоны. Впрочем, конкретно в этом случае это скорее было на пользу дела. Все же три сотни танков, собранных в одном месте – это сила, с которой необходимо считаться.

Пройти все двадцать пять километров без боестолкновений не удалось. Возле Отрекур-Э-Пурон колонна нарвалась на передовые части 10-ой танковой, двигающейся вдоль Мааса.

Не принимая бой, 44-й батальон ушел влево, обходя противника по дуге, а в дело вступили тяжелые танки. Возможно, это было единственное сражение, в котором танки В1 были использованы по назначению. Тяжелые, хорошо забронированные, но малоподвижные, обладающие высокой огневой мощью, они как нельзя лучше подходили для лобового столкновения накоротке.

Развернувшись из походной колонны в цепь, французы как нож сквозь масло прошли по разбуженному лагерю немецкой дивизии. Крики, вой пуль, грохот разрывов, все смешалось в невообразимую вакханалию, пиршество смерти.

Проснувшиеся немцы, занимающие места в танках и за щитками орудий с ужасом открыли для себя страшную истину – им просто нечем пробивать лобовую, а часто и бортовую броню тяжелых танков. Про пулеметы Pz.I и 20-мм пушки Pz.II и говорить нечего, однако и 37-мм длинностволки не могли взять французскую броню. Единственным оружием, которое уверенно пробивало 60-мм броню, были знаменитые 88-мм зенитные орудия. Однако их было мало и к тому же в ночном бою от неповоротливых орудий толку – чуть.

Буквально за два часа резни 10-ая танковая дивизия перестала существовать как организованная сила.

Однако и французы понесли потери, заплатив за уничтожение танковой дивизии половиной своих тяжелых танков и двумя десятками легких. Впрочем, большую часть В1 можно было восстановить – повреждения чаще всего получала ходовая, но на это не было времени, поэтому бросив все что немого передвигаться самостоятельно, французы продолжили движение.

В полночь, на другом участке фронта, что являлось также частью общего плана, французы предприняли отвлекающую атаку. Два полка пехоты при поддержке танковой роты вновь атаковали Стонн. Особых успехов им достичь не удалось, однако штаб 19-ого армейского корпуса из-за этой атаки не успел отреагировать на новую опасность.

На рассвете 4-ая танковая дивизия атаковала немецкие части второго эшелона на переправах через Маас. Не успевшие толком форсировать реку пехотные части застали, что называется, со спущенными штанами. Сходу, сбив передовые заслоны, танки ворвались на позиции и после короткого боя скинули немцев в реку.

Хорошо проявила себя французская авиация, полностью расчистив небо на этом участке фронта. Опять с лучшей стороны зарекомендовали себя французские штурмовики, внеся свою порцию хаоса в порядки вермахта.

Таким образом, к десяти часам утра большая часть 19-ого армейского корпуса под командованием генерала Гудериана оказалась отрезанной от своих частей. Однако командующий не впал в панику и, оставив в качестве прикрытия под Стонном полк «Великая Германия», с оставшимися у него двумя дивизиями повернул обратно, в надежде сбить французов с переправы и восстановить связь со своими частями.

Пятнадцать километров от Стонна до переправ у Седана стали для двух танковых дивизий воистину адскими. Не зря, когда говорят о стратегии блицкрига, одним из основных критериев успеха называют полное господство в воздухе. В небе все время висела французская авиация, то и дело появлялись штурмовики, проходя вдоль колонн выкашивая людей и ломая технику. Единственной защитой от французских самолетов была малокалиберная зенитная артиллерия, перевозимая в кузовах грузовиков, однако ее явно не хватало. То и дело вокруг падали тяжелые артиллерийские фугасы – отличной корректировкой с воздуха французы замещали нехватку боеприпасов к тяжелым орудиям.

Обратно к Маасу все, что осталось от дивизий 19-ого корпуса добралось на последнем дыхании. Сначала была переправа через реку на запад, потом рывок, когда тылы не успевают за передовыми частями, тяжелый дневной бой, продолжившийся боем ночным и рывок обратно – все это истощило как людские резервы, так и материальные. Топлива в баках почти не осталось, боезапас израсходован на две трети, среди личного состава потери, доходящие до сорока процентов.

Единственным шансом немецкого корпуса был один первый очень сильный удар, перемалывающий вражескую оборону и дающий шанс на спасение.

Однако и французы это понимали, поэтому за тот десяток часов, которые у них были, они подготовили оборонительные порядки на столько, насколько это было вообще возможно. Танки замаскированы, частично окопаны, развернута противотанковая и зенитная артиллерия, пехота заняла окопы. Поэтому, атаковавшие с ходу немецкие танки были перебиты, даже не нанеся существенного урона обороняющимся. Годные к маневренной войне немецкие «двойки» и «единички» оказались совершенно беспомощными при лобовом прорыве укрепленной обороны.

А когда утром 21 мая во фланг немцам вышли два танковых батальона легких Гочкисов и кавалерийских Сомуа немцы не выдержали и начали повально сдаваться.

В плен попало все, что осталось от 19-ого армейского корпуса: чуть больше десяти тысяч человек непосредственно на берегу Мааса и еще почти две тысячи возле Стонна. В плен попало два генерала, что случилось впервые в Третьем Рейхе. Сам же командующий генерал Гудериан предпочел плену самоубийство и пустил себе пулю в висок. Впрочем, у него просто не оставалось другого выхода, ведь на родине его, так или иначе, ждал трибунал. Невыполненный приказ, обернувшийся катастрофой. Ничего лучше, чем пуля ему не светило. Кроме того, трофеями стали полсотни исправных танков, артиллерия, и что самое полезное – армейские грузовики, которых так нахватало во французской армии.

Глядя на колонну немецких военнопленных понуро бредущих на запад – в ту сторону, в которую они еще вчера двигались в боевых порядках – де Голль думал о тех девяти месяцах, которые прошли с той неожиданной, фантастической встречи в Страсбурге, навсегда изменившей его историю и историю его страны.

Год был очень тяжелый. Он пытался стучаться в закрытые двери, налаживал личные отношения, как в армии Франции, так и в армиях союзников. Проявлял инициативу, где следует и еще чаще, где не следует. В ход пошли связи, деньги, угрозы. Де Голль буквально кожей чувствовал как время, словно песок утекает сквозь пальцы.

Полковник де Голль не мог исправить всего, тем более за такой короткий промежуток времени, однако он сделал все возможное. Все, что бы его страна не стала мальчиком для битья в разгоревшейся на континенте большой войне. И первые результаты он с гордостью сейчас наблюдал перед собой.

Интерлюдия 1

Кремль, Москва, СССР 24 мая 1940 года

За длинным т-образным столом сидела дюжина человек занимающих первые места в военной и гражданской иерархии Советского Союза. Солнце за окном уже зашло за горизонт, совещание посвященное началу полноценной войны на западе продолжалось уже несколько часов. Слово держал начальник Генерального Штаба СССР маршал Советского Союза Шапошников.

– … Таким образом, 19-ый армейский корпус полностью прекратил существование. Клейст снят с поста командующего танковой группой своего имени. Кто его заменит не известно. На сегодняшний день фронт несколько стабилизировался. Немцы продолжают удерживать плацдармы на левом берегу Мааса, однако от удара еще не оправились, и наступать, судя по всему, пока не способны. Французы спешным порядком выводят самые боеспособные части из Бельгии и укрепляют новую часть линии Мажино. Наш военный атташе в Англии сообщает, что Черчилль, наконец-таки, дал согласие на перебазирование английской авиации на французские аэродромы. Видимо боров понял, что военная катастрофа, замаячившая в первые дни войны, пока откладывается.

– А что с положением в Голландии и Бельгии, Борис Михайлович, – вытащив трубку изо рта, спросил Сталин.

Кроме Шапошникова из военных на совещании из армейцев присутствовали Ворошилов, Тимошенко, Павлов и Кулик. Флот представляли Кузнецов и Галлер. Кроме того были приглашены Берия, Хрущев, Жданов и Молотов.

– В Голландии, несмотря на подрывы мостов и обширные затопления, немцы смогли прорвать укрепленную линию Греббе. Наиболее боеспособные части Голландской армии смогли отойти на территорию так называемой «Крепости Голландия». Это наиболее густонаселенная и промышленно развитая часть страны на северо-западе. Голландцы могли осуществить значительные затопления своей территории, поэтому прорыв этого рубежа обороны связан с известными трудностями. На сегодняшний день голландцы имеют в строю до десяти боеспособных дивизий. Эти войска приковывают к себе всю 18 армию вермахта. Нужно так же отметить, что своей авиации у Голландцев почти не осталось. Сейчас в небе над Голландией с люфтваффе дерутся преимущественно английские пилоты.

– Что касается Бельгии, – Шапошников отпил из стакана с водой, – в Бельгии ситуация следующая. Линию Антверпен – Льеж – Намюр – гранца с Францией, где естественной фортификацией служили Альберт-канал и Маас удержать не смогли. На данный момент Бельгийские войска крепко держаться на линии Антверпен – Левен. Участок фронта Левен – Намюр и далее до французской границы занимает Британский Экспедиционный Корпус. Кроме того необходимо отметить наличие ряда не взятых укреплений на Бельгийско-Немецкой границе. Несмотря на окружение, они продолжают сковывать значительные силы вермахта.

– Какие ваши прогнозы, Борис Михайлович, – вновь подал голос Сталин.

– Делать долговременные прогнозы сейчас сложно, товарищ Сталин. Тем более, что информация нам поступает весьма отрывочная и с серьёзным запозданием. По моему мнению, немцам понадобится еще несколько дней, чтобы очухаться от разгрома, учинённого им под Седаном. После этого, ориентировочно в первых числах июня вермахт предпримет еще одну попытку прорыва фронта. Гитлер сделает все, дабы не допустить длительной окопной войны. Тем более, что совокупная военно-промышленная мощь союзников явно превосходит немецкую, а значит затягивать боевые действия смысла нет.

– Может ли Красная Армия творчески использовать опыт современной войны, который союзники и Германия сейчас зарабатывают кровью?

– Так точно, товарищ Сталин. Сейчас мы получаем очень интересные сведения с полей сражений. Аналитическая группа уже работает над выводами первых дней войны. Уже сейчас ясно, что полученные данные серьезно продвинут нас в развитии теории встречного боя, применения танков, взаимодействии родов войск.

– Хорошо, Борис Михайлович, спасибо за доклад, – уже ко всем, – и так, товарищи, какие выгоды может приобрести наше молодое государство от разгорающейся на западе войны?

Глава 4

Пьоте, Бельгия, 29 мая 1940 года

– А слышал про то, как наши 3-я и 4-ая танковые в Бельгии с французами лоб в лоб сошлись?

– Не, не слышал, – сонным голосом ответил Курт. Он лежал с закрытыми глазами и изо всех сил отдыхал под убаюкивающий стук колес. И разговоров о войне ему совершенно не хотелось.

– Говорят, наших знатно потрепали.

– Кто говорит?

– Да поболтал я здесь с одним мотострелком на предыдущей остановке. Их, наоборот, на север перебрасывают поближе к Антверпену.

– Вилли, хватит собирать всякие сплетни. Нарвешься когда-нибудь. Получишь за свой длинный нос и не менее длинный язык по шее.

Вильгельм Краус командир четвертого взвода, состоящего из старых «единичек» выпустился из училища совсем незадолго перед началом войны. Он был легок на язык, и голова далеко не всегда успевала за этим важнейшим для Крауса органом.

– Ну ладно, – видя, что столь резкий ответ слегка обидел сослуживца, Курт Мейер постарался подсластить пилюлю, – давай свои сплетни.

– И ничего это не сплетни, а важная, на побоюсь этого слова… – начал было Вильгельм, однако под взглядом старшего товарища осекся. – Так вот, наши столкнулись с французами лоб в лоб и знатно отхватили. Тот мотострелок, с которым я разговаривал, говорил, что у наших были серьезные проблемы с броней французов. Якобы ни «двойка», ни «четверка», ни даже длинноствольная «тройка» в лоб их не брала. Приходилось в борт заходить и в корму.

– Наверно на В1 нарвались или на В1бис. У них там во лбу 60 миллиметров. Хрен пробьешь.

– Нда… про мой пулемет и говорить не о чем.

– И чем все закончилось?

– Так отступили лягушатники, хоть и настреляли наших танков под две сотни. Наши их обходить начали, а у французов раций в танках нет. А какой маневренный бой без нормального управления. Вот они и дали деру.

– Да уж, не хотелось бы с таким твердолобым накоротке встретиться. Пусть их вон люфтваффе вместе с противотанкистами бьют. Танки с танками не воюют.

– Ну да не воюют, – хмыкнул тоже задумавшийся о чем-то Вильгельм и откинулся на лежанку, – скажи это тем парням, которых эти тяжи в упор нашинковали. Это еще не известно, что там, на французской границе произошло. Тоже наверно без них не обошлось.

После неспешного марша по Голландии, изобиловавшего переправами, засадами, минированием дорог и прочими радостями арьергардных боев, 18-ая армия так и не смогла прорвать оборону района, названного «Крепость Голландия». Протоптавшись неделю перед основательной линией укреплений и несколько раз, неудачно попробовав ее на зуб, немцы так и не достигли какого-либо успеха. Решительный же штурм сулил потери сочтенные командованием недопустимыми.

22 мая в войсках со скоростью лесного пожара распространилась новость о крупном поражении немецких войск на французской границе, а 23 – пришел приказ о переводе ударных танковых частей в Бельгию. Место же 18-ой армии занимали пехотные дивизии второй линии. Оставшиеся у Голландцев войска не представляли существенной угрозы, поэтому немецкое командование, по сути, махнуло на этот фронт рукой, резонно полагая, что победа над Францией сейчас важнее всего.

Уже 24 мая 9-ая танковая дивизия погрузилась в вагоны и вместе со всей техникой и имуществом была переброшена к небольшому городку в восточной Бельгии со странным для немецкого уха названием Пьоте. Пять дней дивизия потратила на развертывание и спешную разведку противостоящих ей частей союзников.

Согласно новому плану группа армий «В» должна нанести главный удар в полосе Антверпен-Левен и, прорвав порядки бельгийской армии выйти на побережье Па-де-Кале. Таким образом, немецкие войска перерезали Британскому Экспедиционному Корпусу наикратчайшие пути снабжения, что ставило англичан в опасное положение, и должно было вынудить уйти с территории Бельгии.

Само наступление началось утром 29 мая с непродолжительной, но массированной артподготовки и налета люфтваффе на переднюю линию обороны Бельгийских войск. Против 18 бельгийских дивизий расположенных в два эшелона немецкое командование сосредоточило 20 дивизий, из которых три были танковые, остальные – пехотные. Таким образом, ОКВ существенно оголило остальную часть бельгийского фронта, оставив в прикрытии против британских войск всего шесть дивизий.

Сразу после окончания артподготовки в бой пошли танки. Рота лейтенанта Мейера на этот раз находилась во второй линии. Командование учло опыт предыдущих боев, показавших всю слабость бронирования первых немецких танков, и больше не пыталось кидать легкие танки на прорыв вражеской обороны. «Единички» и «двойки» теперь предполагалось использовать исключительно для ударов по тылам уже прорванных позиций вражеской армии. Прорывать же оборону переднего края отправили более новые и главное – крепкие «тройки», «четверки» и самоходы.

Именно поэтому, новое наступление для Курта и его коллег началось уже ближе к полудню. Приказ на выдвижение пришел, когда лейтенант сидел на броне своего танка и докуривал очередную сигарету.

– По машинам! Выступаем, – крикнул лейтенант и нырнул в люк танка.

До переднего края бельгийской обороны было около трех километров. Несмотря на отличную работу фельджандармов – шоссе было порядком забито людьми и техникой.

Высунувшись из люка, Курт наблюдал со всех сторон хорошо смазанный военный механизм, одномоментно пришедший в движение. Подобно сжатой пружине вермахт, стремительно высвобождал накопленную энергию в сторону войск союзников.

Через полчаса взвод Курта Мейра наконец достиг первой полосы бельгийских окопов. Здесь уже повсюду были следы недавних боев. Впрочем, все указывало на то, что бельгийцы заранее оставили первую линию, и артподготовка не нанесла им серьезного ущерба. Несколько десятков трупов в форме бельгийской армии, разбитые блиндажи, несколько брошенных винтовок и на сотни метров в обе стороны перепаханная снарядами земля. Вот и весь пейзаж.

Настоящий бой, видимо, начался уже на второй линии обороны. По обеим сторонам дороги в поле стояли застывшие коробки танков. Вокруг некоторых уже суетились ремонтники. Другие – закопчённые и полностью выгоревшие изнутри годились лишь на переплавку. Ими займутся позже.

Впереди отчетливо грохотала канонада. Над головой то и дело пролетали самолеты.

Обходя Мехелен с юга, рота гауптмана Мюллера нарвалась на засаду.

Первым полыхнул головной танк. Не повезло кому-то из первого взвода. Основное бельгийское противотанковое орудие – 47-миллиметровка – прошило выстрелом Pz. II насквозь, вызвав детонацию боекомплекта. Почти сразу попадание получил замыкающий.

Короткая команда:

– Съехать с шоссе, ищите чёртову батарею, пока нас всех не перещелками, – голосом гауптмана Мюллера пролаяла рация.

Впрочем, и без команды легкие танки как тараканы начал и расползаться в разные стороны. Из двух грузовых опелей на дорогу посыпалась пехота – находиться в кузове под обстрелом желания не было ни у кого.

Вспыхнул еще один танк. Рядом с другим встал фонтан близкого попадания – повезло.

– Господин лейтенант, – раздался в ушах голос командира танка из его взвода, – кажется, огонь введут из посадки. Юго-восток, восемьсот метров.

Мейеру понадобилось еще пять секунд, что бы найти в перископ место, о котором говорил подчинённый. И он тоже заметил вспышку в кустах и почти сразу еще одну. На этот раз в огненном разрыве скрылся грузовик – не успевших отбежать пехотинцев разбросало в разные стороны.

Дав короткую очередь в сторону врага, лейтенант скомандовал атаку. Эти восемьсот метров оказались очень длинными. В суматохе лейтенант никак не мог точно прицелится, чтобы накрыть полу батарею на ходу, раз за разом выпуская кассеты в молоко. Остановиться же и прицелится, не давал инстинкт самосохранения, кричавший о том, что стоящий танк окажется слишком лакомой целью.

Прямо перед танком в воздух полетели комья земли. Промах. Видимо там, на батарее кто-то поспешил.

Ворвавшись на скорости первым на позиции артиллеристов, танк лейтенанта сходу раздавил гусеницами орудие: железо противно заскрежетало об железо. По броне защёлкали винтовочные пули. Прислуга второго орудия попыталась было его развернуть, однако была сметена очередью 20-миллиметровых снарядов впущенных практически в упор. С десяти метров промахнуться было уже невозможно. Оставшиеся в живых бельгийцы, лишившиеся орудий и возможности хоть как-то поражать вражеские танки, начали бросать оружие и поднимать руки вверх. Наконец подбежала пехота и начала сгонять сдавшихся бельгийцев в кучу.

В живых осталось всего пятеро бельгийцев. Это из состава двухорудийной полубатареи и отделения прикрытия.

С трудом разжав пальцы и оторвавшись от перископа, Курт высунулся из люка. Достал из нагрудного кармана пачку сигарет и спички, попытался подкурить. Первую спичку сломал, потом сломал вторую и третью. Глубоко вздохнул и, наконец, сумел добыть огонь. Глубоко затянулся и только потом огляделся. На поле дымило восемь костров: три «единички», четыре «двойки» и опель приданной пехоты.

– Семь танков, – тихо пробормотал лейтенант, – и еще шесть осталось в Голландии. Пополнений прислали только один Pz. II. И еще два сумели восстановить ремонтники. Двенадцать танков из двадцати двух. Пол роты нет. А ведь прошло только двадцать дней боев.

– Курт, – ожила рация, – прием.

– Да, Вилли, я тебя слышу.

– Курт, гауптман Мюллер погиб, кроме того первый взвод остался без командира. А у моей машины что-то с подвеской – неудачно спрыгнул с шоссе в кювет. Так что ты сейчас за главного.

– Одиннадцать. Черт побери, этого еще не хватало. – Курт в сердцах стукнул кулаком по броне. Раздался глухой удар. Боль в руке слегка привела мозги в порядок. Так или иначе, делать что-то нужно было. И логичнее всего было начать с доклада непосредственному командиру. Теперь им был командир первого батальона майор Эрих Ригер.

Доложив наверх, Курт выслушал много мата и приказ не прекращать движение и силами роты выйти к мосту через канал Диль-Левен на южной окраине Мехелена. Мост по данным авиаразведки был все еще цел, и было крайне важным, что бы он именно в таком виде достался вермахту.

Километр по прямой через поля. Семь-десять минут для танковой роты. Ровно для того, чтобы увидеть, как мост взлетает в воздух, а от места взрыва отъезжает грузовик, в который торопливо на ходу запрыгивают последние солдаты в форме бельгийской армии.

– Стой, – Курт отдает приказ механику-водителю, машина резко тормозит.

На этот раз торопиться смысла нет, есть возможность прицелиться получше и накрыть грузовик первой же очередью. Так и произошло: несколько раз рявкает 20мм орудие и вокруг уже набравшей скорость машины расцветают разрывы. Ошмётки кузова летят в разные стороны, после чего машина исчезает в огромном облаке огня.

– Саперы, – только и прошептал лейтенант.

Около того, что осталось от моста остановились на обед. Одиннадцать танков, два мотоцикла и грузовик с пехотным отделением.

Хотя на этот раз переправу восстановили быстро, вперед вторая рота так и не двинулась. Ее как потерявшую больше половины техники оставили во втором эшелоне вместе со всем 33 танковым полком, потери которого в среднем были меньше но, тем не менее, перевалили за двадцать пять процентов. И только сложная оперативная обстановка не позволили вывести весь полк в тыл на пополнение и отдых.

А ситуация на фронте была следующая. Нанеся удар в полосе ответственности бельгийской армии, немцы не без проблем прорвали фронт между Антверпеном и Брюсселем. В прорыв шириной почти десять километров устремились силы двух армий. Впрочем, удары по самим главным бельгийским городам успеха не принесли. Теперь над правым флангом немецкого прорыва нависла группировка из шести дивизий укрепившаяся в Антверпене, а левому флангу угрожал корпус генерал-лейтенанта Виктора ван Страйдонк Баркеля. Таким образом, судьба прорыва оставалась не ясной, так как, не обеспечив безопасность флангов, фон Бок, командующий группой армий «В», двигаться дальше не рисковал. Повторять судьбу Гудериана ему не хотелось. Немецкие войска, преодолев за два дня от десяти до двадцати пяти километров, уперлись в следующую линию обороны по реке Шельде.

А уже первого июня активизировались части Британского Экспедиционного Корпуса. Англичане нанесли удар от Намюра в сторону Льежа. И хотя фронт им прорвать не удалось, действия генерала Горта вызвали тихую панику в штабе фон Бока. Положение немцев осложнялось все еще не подавленными укреплениями на бельгийско-немецкой границе, изрядно затрудняющими маневр войсками.

Генерал Горт, впрочем, не ставил за цель окружить или даже нанести существенный урон вермахту. Единственной целью было оттянуть часть войск на себя и сбить немцам их наступательный порыв. Что ему вполне удалось. Еще одним следствием этого тактического наступления стало ослабление давления люфтваффе по всей протяженности фронта. Пойдя на поводу у фон Бока, Геринг отдал приказ «максимально усилить воздействие в полосе ответственности британских сил». Это, кроме всего прочего, позволило французам завершить перегруппировку сил, а бельгийцам закрепиться на новой линии обороны.

Сложившуюся оперативную паузу стороны активно использовали для пополнения обескровленных в боях частей. 1-ую, 2-ую и 10-ую танковые дивизии пришлось фактически создавать заново, используя в качестве основы, выдернутые из других дивизий танковые и моторизованные полки. Впрочем, как запятнавшие себя позором, эти номера дивизий отныне выводились из оборота, и новые части получили номера 11, 12 и 13.

Неудачи Германии на фронтах взбесили Гитлера, вследствие чего в командовании вермахта начались перестановки. Так со своего поста был снят главнокомандующий сухопутными войсками генерал-полковник фон Браухич. Его место занял сам Гитлер. Вызванная этим волна перестановок уровнями ниже и соответственно неразбериха отодвинули новое наступление еще дальше.

Полученную передышку союзники использовали для укрепления линии обороны, мобилизации войск, транспорта и промышленности. Рылись сотни километров окопов, танковых рвов, тысячи блиндажей и дзотов. Активизировалась стратегическая авиация англичан. Война неумолимо затягивалась.

Глава 5

Селение Актовен, Нидерланды, 18 июня 1940 года

Обер-лейтенант Курт Мейер сидел за столом и просматривал личные дела нового пополнения. Качество этого пополнения оставляло желать лучшего. Разгром, а потом формирование с нуля трех танковых дивизий и общие потери начала войны существенно ударили по качеству личного состава танковых войск.

Наглядным примером такого качественного сдвига был сам Курт. Получив за наступление в Бельгии железный крест 2-ого класса и обер-лейтенантские погоны, он был поставлен командовать своей «родной» второй ротой. Однако свежеиспеченный ротный отлично отдавал себе отчет в том, что к новой должности готов не до конца. Он и взводом то командовал всего два года после окончания танкового училища в Вюнсдорфе. Стать командиром танковой роты в неполные двадцать пять – нонсенс для мирного времени, и как оказалось достаточно рядовое событие во время войны. Просто никого лучше и опытнее не нашлось. Впрочем, сам Курт был скорее доволен развитием своей карьеры, чем нет. Он то и дело бросал взгляд на тщательно надраенный Железный крест, прицепленный к кителю, а иногда, забывшись, теребил его пальцами.

– Что ты тут, зарылся в бумаги? – в дверь посунулась голова долговязого Вилли.

– И не говори, – Курт, сделал приглашающее движение рукой, – кто бы мог подумать, что у командира роты столько бумажной работы.

– Пополнение изучаешь, – лейтенант, присаживаясь за стол, бросил взгляд на папки, разложенные на столе.

– Угу, – кивнул свеженазначенный командир роты, делая глоток из стоящей на столе кружки с чаем.

– И как?

– Так себе. Хуже всего с командирами взводов. Только из училища. Куда им командовать в бою?

– А ты, значит, себя уже умудренным опытом старым воякой чувствуешь?

– И правда… Хотя по сравнению с ними… Действительно старый вояка.

– Как думаешь, когда наступление? – Без перехода спросил Вильгельм.

– Дня два-три, думаю, может неделя.

– Вот и мне так кажется. Эх, понатаскать бы этих зеленых лейтенантов месяца два-три. Тогда был бы толк.

– Пожалуй, – кивнул Курт, – но двух месяцев у нас точно нет.

– Да, я что хотел спросить – нам еще танки обещают? А то нештат выходит. Восемнадцать из двадцати двух, – спросил лейтенант Краус, уже выходя из комнаты.

– Нет, пополнения в ближайшее время не будет. Нам еще повезло. У других и восемнадцати нет.

– Хреново, – задумчиво протянул Вильям и закрыл за собой дверь.

21 июня Курта в числе прочих командиров рот вызвал на совещание в штаб командир полка Ганс Грерт.

Водитель затормозил возле высокого по здешним меркам трехэтажного здания, которое занимал штаб полка. Отдав команду ожидать его возвращения Курт, раскрыл дверь и вышел из машины. У крыльца уже стояло три офицера. Два обер-лейтенанта и гауптман – командиры танковых рот второго батальона – стояли, курили и о чем-то в полголоса переговаривались. Курт бросил взгляд на часы. Без десяти семь. Совещание назначено на семь ровно. Подойдя к остальным офицерам, обер-лейтенант поздоровался, после чего достал сигарету и тоже закурил.

– Так вот, – продолжил свою, прерванную приходом Курта речь, гауптман, – сиськи у нее что два яблока. Сочные, крепкие такие. А на вкус…

Гауптман Грубер, командир роты средних танков, мечтательно закатил глаза.

– И где ты ее такую вкусную нашел? – спросил один из обер-лейтенантов.

– Так я тебе и рассказал. Самому мало.

– Время, господа. Не стоит заставлять начальство ждать.

Группа офицеров вошла в здание и поднялась на второй этаж, где их уже ждали.

Вокруг стола собрались шесть ротных командиров, два командира батальонов и сам полковник со своим начальником штаба. Карта на столе отображала расположение немецких войск южнее Лека и те данные о противнике, которые удалось собрать воздушной, пешей и радиоразведке за последнее время. Нужно сказать, что среди красных линий, обозначающих врага, было не мало «белого» пространства. Разведке удалось более-менее достоверно вскрыть только передовые позиции, расположение же резервов оставалось загадкой.

– И так, господа, полк выступает сегодня ночью. Порядок движения такой…

– А что с поддержкой с воздуха? – спустя пол часа подал голос командир первого батальона майор Ригер.

– Обещают поддержку штурмовой авиации.

– А от английских бомберов нас прикроют?

– Здесь как получится. Гарантий никто не давал, – пожал плечами полковник.

Окончательное решение Голландского вопроса началось 22 июня. Сосредоточив против десятка голландских пехотных дивизий двадцать одну немецкую, из которой две были танковыми, командование вермахта рассчитывало на быстрый успех. Выведение из войны Голландии позволило бы высвободить значительные силы и ликвидировать угрозу своему левому флангу.

В связи со спецификой театра боевых действий применение танков было сильно затруднено. Особенно более тяжелых «троек» и «четверок». Обилие каналов, мелких рек и затопленных областей вынуждало немцев наносить основной удар на узком участке западнее Ньювегейна. Здесь фронт проходил через достаточно крупную реку Лех, ширина которой в некоторых местах достигала сорока-пятидесяти метров. Однако атака через одну пусть и широкую реку была признана предпочтительней, чем тяжелое продвижение через десятки мелких каналов.

Несмотря на то, что наступление вермахта голландцы ждали, немцы смогли удивить противника. Без артподготовки, ночью специально подготовленные для форсирования рек части одним рывком преодолели водную преграду и, откинув от берега голландские части, заняли плацдарм. На этот плацдарм сразу же начли перебрасывать танки с тем, чтобы уже утром ударить в тыл построениям врага. Дополнительно были нанесены еще несколько вспомогательных ударов, призванных дезориентировать командование голландской армии.

Перебравшись на северный берег Лека по свеженаведенному понтонному мосту 33-ий танковый полк утром 22 июня двинулся на восток, заходя в тыл частям обороняющим город Ньювегейн. Не встречая сопротивления, удалось продвинуться на три километра и выйти на окраину Эйселстейна, где подверглась удару вражеской штурмовой авиации. В 1940 году танковые полки не имели штатной зенитной артиллерии, поэтому единственным способом спастись было рассредоточение на местности.

С ужасом обер-лейтенант Мейер приказал своим танкам съехать с дороги и прятаться под редкими деревьями. Этот первый в его жизни налет штурмовой авиации противника Курт Мейер запомнил на всю жизнь. Особенно ему запомнилось чувство собственного бессилия перед вражескими стальными птицами, сеющими смерть и разрушения.

Внезапно, и так бешено подпрыгивающий на кочках танк резко подбросило и обер-лейтенант, приложившись о крышку люка, потерял сознание.

Белый потолок, запах лекарств, негромкие голоса. Больница. В себя Курт пришел уже на больничной койке. С трудом разлепив глаза, он повернул голову направо, потом налево. Голова отозвалась тупой, всеобъемлющей болью. С трудом сфокусировав зрение, он смог осмотреться. Справа и слева стояли койки с ранеными. Где-то дальше сквозь не плотно зашторенное окно в палату проникал свет. Во рту было сухо и мерзко, очень хотелось пить. Курт попытался что-то сказать, попросить воды, но пересохшее горло выдало лишь глухой хрип.

Тем не менее, кто-то из соседей по палате заметил его шевеление и позвал медсестру. Пришедшая медсестра первым делом напоила Курта: непривыкший пить лежа, он изрядно облился. Медсестра что-то осмотрела, заглянула в зрачки и удалилась. Спустя некоторое время пришел врач. Невысокий, худощавый с седой бородкой и в круглых очках, он будто бы сошел с картинки в детской книге.

– Меня зовут Альберт Крейн, я ваш врач, – сказал доктор, заглядывая одновременно в принесенную с собой папку. – Ну что, господин обер-лейтенант, как самочувствие?

– Паршиво, – едва слышно прошептал Курт.

– Так и должно быть. Контузия, сотрясение мозга и рассечение над правым глазом. Знатно вы, я вам скажу, головой то приложились. Но ничего фатального. Поваляетесь у нас недельки две. Потом еще в отпуск по ранению съездите. Неделек через семь-восемь сможете снова лезть в свою жестянку. Разве что шрам, скорее всего, останется на лбу. Но, как говорится, шрамы только украшают мужчину.

– Что произошло? – С трудом шевеля губами произнес раненный. Слабость накатывала все сильнее.

– Вот уж не знаю, – нахмурил брови врач. – Знаете сколько вас у меня. А вам, господин танкист, сейчас лучше бы помолчать. Напрягаться вам нельзя. Главное сейчас лечение отдых. Спать, есть. Посмотрим на ваше состояние, может быть через несколько дней…

Не дослушав окончание предложения, Курт провалился обратно в забытье.

– Рассказывай. Что было после того, как меня отключило? – Курт вместе с навестившим его Вильгельмом сидел под деревом в больничном саду. Он бодро шел на поправку, поэтому доктор Крейн разрешил ему короткие прогулки на свежем воздухе.

– После того как англичане отбомбились и улетели, мы опять построились в колонну и попытались двинуться дальше.

– Много от налета потерь было?

– Не очень. То ли мы удачно рассыпались, то ли они криво кидали, но потеряли мы всего одиннадцать машин. Из них только четыре безвозвратно. Понятно, после прямого попадания авиационной бомбы ремонтировать уже нечего. Только на переплавку.

– Из роты еще кого-то подбили? – сделав глубокую затяжку, спросил Курт.

– Во время этого налета – один танк из третьего взвода.

– А вообще?

– А вообще, за эти четыре дня боев в роте осталось девять исправных машин. Ты представляешь? Девять. Три, правда, обещали вернуть, но когда. У моей «единички» опять подвеска навернулась.

– Черт побери. Не полных два взвода.

– После того, как англичане улетели, мы двинулись дальше, но пройдя еще с километр уперлись в оборону на окраине Ньювигейна. Полковник решил попробовать сбить их одним ударом, но там у Голландцев была батарея противотанковых 47-миллимитровок, поэтому потеряв еще несколько танков мы отошли. Понятное дело, без пехоты в город соваться смысла не было.

– А пехота как обычно отстала? – полувопросительно-полуутвердительно произнес раненный ротный.

– Ну да. Хотя это не их вина. Там летуны опять облажались. Англичане смогли разбомбить переправу через Лек, поэтому пока восстановили, пока перебросили. Там, говорят, такая рубка в воздухе была.

– И что дальше?

– А дальше? Дальше мы дождались пехоту и потом повернули на Север, обошли стороной Утрехт, пару раз прорывая выставленные заслоны, и соединились с частями 254 пехотной в десяти километрах от Амстердама. Ну а потом поучаствовали в его штурме.

– Так что, Амстердам действительно штурмовать пришлось? Тут разные слухи ходят. Якобы там чуть ли не второй Верден был.

– Да нет, ты что? – Скривился Вилли, – Авангард наш, СС-овцев из лейбштандарта пощипали знатно, это да. Ну, так они сами виноваты. Думали, что Голландцы при виде танков на окраине столицы, враз в штаны наложат. Чуть ли не походной колонной хотели на главную площадь Амстердама, как ее там?

– Площадь Дам, – подсказал Курт.

– Ага, она. Заехать туда хотели. Знамена развернули. Придурки. И попали, естественно в огненный мешок. А когда уже основные силы подошли, оказалось, что там всего два полка было. Прикрывали эвакуацию королевского двора и остатков армии.

– И многим удалось удрать?

– Так откуда ж я знать могу, – деланно удивился лейтенант.

– Вилли… Ты же всегда все про всех знаешь.

– Ага, а когда я…

– Вилли, не начинай, и так голова квадратная, – оборвал товарища Курт.

– Ладно, не буду. Да о чем я? Пообщался я тут с одним штабным. Он говорит, что тысяч пятьдесят смогли эвакуировать. Без тяжелого вооружения, конечно.

– Не добили. Теперь они где-нибудь во Франции всплывут, или в Бельгии. Плохо, – внезапно у обер-лейтенанта закружилась голова и он инстинктивно, ища дополнительную точку опоры, ухватился за лавочку. Его товарищ и подчиненный это заметил:

– Все нормально, Курт, ты себя хорошо чувствуешь?

– Да, жить буду.

– Я, пожалуй, пойду. А то еще от врача твоего влетит. Тебя проводить до палаты?

– Сам дойду, – отмахнулся раненный. – Привет парням передавай. Я скоро вернусь.

– Выздоравливай, – уже в спину крикнул лейтенант Краус. После этого выкинул окурок, развернулся и зашагал прочь.

Глава 6

Париж, Франция 26 июня 1940 года

Шарль де Голль, получивший, таки, звезды бригадного генерала на погоны и в придачу знак отличия офицера ордена Почетного Легиона, за прошедший с начала войны месяц еще больше похудел и осунулся. Вокруг глаз появились темные круги – следствие бессонных ночей и работы по восемнадцать часов в сутки. Все это время он восстанавливал свою дивизию, потерявшую за первые две недели войны больше половины танков и треть личного состава. Но только рамками своей дивизии его деятельность не ограничивалась. Будучи еще до войны сторонником массового использования танков, объединения танковых батальонов в дивизии и корпуса, теперь он пытался передать свой опыт и знания другим командирам французской армии. В статусе национального героя и заместителя министра обороны это делать оказалось намного легче. Да и в целом армия Франции за время войны начала стремительно меняться. Впрочем, меняться стала не только армия, но и вся страна.

До начала активной войны с Германией во Франции были сильны антивоенные настроения. Настроения эти, ставшие следствием потерь в Первой Мировой Войне, активно поддерживались правительством страны. Надеясь столкнуть Германию и СССР, Франция изо всех сил источала миролюбие. В народе даже ходила присказка «лучше поражение, чем новый Верден». Понятно, что такое положение вещей не могло сохраняться долго. С началом наступления Германии, во Франции развернулась широкая пропагандистская кампания, направленная на подъем патриотических настроений среди простых обывателей. Газеты расписывали героизм солдат, отстаивающих свободу своей родины, по радио выступали политики с призывом защитить отечество от нового нашествия гуннов. С совместным заявлением выступили премьер-министр Поль Рейно и президент Альбер Лебрен. В своей речи политики высказали решимость бороться с врагом до последнего и призвали французов с оружием отстоять свои дома. Все это на фоне первых побед вылилось в резкий подъем патриотических настроений и одновременно – к нарастанию антинемецкой истерии.

Разобравшись с делами своей героической 4-ой танковой дивизии, де Голль вылетел в Париж на встречу с премьер-министром. Поль Рейно – старый товарищ де Голля, сторонник активной войны с Германией до победного конца – принимал живейшее участие в его карьере. Именно стараниями премьер-министра де Голль получил под командование танковую дивизию и кресло заместителя военного министра республики. И именно влияние и политический вес покровителя позволили сделать то немногое, благодаря чему удалось избежать катастрофы в первые дни войны.

Встреча в Елисейском дворце прошла не так как, рассчитывал генерал. Вместо разговора о нуждах армии, перевооружении, изменении структуры и прочих на его взгляд важных вещах, разговор зашел о политике. В частности, о фигуре министра обороны Эдуарде Даладье.

Даладье – один из мастодонтов французской политики, трижды премьер-министр Франции, бывший министр иностранных дел, а ныне военный министр, навязанный Полю Рейно палатой депутатов, не устраивал главу республики. Рейно видел в нем никудышного политика и лично ответственного за слабость Франции, как внешнюю, так и внутреннюю. Именно Даладье подписывал Мюнхенское соглашение, «скармливая» Чехословакию Германии. Чем фактически предал чехов, отказавшись от заключенного ранее союзного договора. И в целом премьер-министр считал Даладье виноватым в сложившейся ситуации.

Понятно, что наличие такого человека среди министров своего кабинета Рейно не удовлетворяло. Однако только с началом войны сложилась ситуация, показывающая всем всю слабость Даладье как человека и как политика. И если в первые дни войны делать перестановки внутри кабинета Рейно не решался, опасаясь естественной в таких случаях неразберихи, то теперь, когда ситуация на фронте неким образом стабилизировалась, пришло время заняться высокой политикой.

– Хорошо, общая ситуация мне, в целом, ясна, каким образом это все связано со мной? – Со всей свойственной ему прямотой спросил премьер-министра де Голль.

– Портфель военного министра.

– Что? – Де Голль не сразу понял, что ему предлагают.

– Хочу предложить тебе портфель военного министра. – Четко, буквально, по словам произнес Рейно.

Генерал в задумчивости потер свой длинный нос.

– Почему я?

– Франции на посту военного министра нужен боевой генерал. Политикан Даладье и в мирное время был отвратительным министром, а уж в военное… А ты прекрасная фигура. Боевой генерал, герой, военный теоретик, единственный, кто во Франции предсказал будущий характер войны, все об этом знают. Жизнь уже показала твою правоту. При этом уже заместитель министра. – Рейно помолчал несколько секунд и добавил, – я мог бы снять Даладье и сам занять кресло военного министра, но прекрасно отдаю себе отчет – я тоже не потяну.

На несколько минут в кабинете воцарилось тишина. Было слышно, как высоко под потолком жужжит одинокая муха.

– Нет, господин премьер-министр, – де Голль, приняв решение, встал с кресла, – я не думаю, что это будет целесообразно. В войсках я буду полезнее. А здесь, здесь все равно ничего путного сделать не получится. Просто не дадут.

Генерал развернулся и, не прощаясь, направился к выходу. Рейно тоже поднялся.

– Танковые дивизии, корпуса? Механизированная пехота? Рации в танках? Взаимодействие с авиацией? Я ничего не забыл? – Уже в спину спросил глава государства. – Сам все сделаешь. Так как посчитаешь нужно. Карт-бланш.

Де Голль, остановившийся при словах Рейно, развернулся и воткнул взгляд в глаза собеседника. Секунд десять двое французов бодались взглядами, после чего генерал улыбнулся, первый раз за всю встречу и кивнул:

– Хорошо, я согласен.

Шесть часов сна? Роскошь. Четыре в самом лучшем случае.

Перестановка в кабинете министров, как и ожидалось не вызвала никаких проблем. Уже даже последнему дураку стало ясно, что Даладье полностью провалил подготовку страны в войне. Назначение же на эту должность де Голля вызвали скорее всеобщее одобрение, чем недовольство.

В военном ведомстве все оказалось еще более запущенно, чем думал бригадный генерал и свежеиспеченный министр. Раздутые штаты, люди, занимающиеся неизвестно чем, отсутствие хоть какой-то осмысленности в действиях.

Будучи сам танкистом, де Голль первым делом сосредоточил свои усилия именно в этом направлении. Первым, что он сделал, было формирование шести новых танковых дивизий и переформирование уже существующих четырех, пополнение которых до того шло не шатко не валко. Особенно это касалось 3-ей танковой дивизии, раздерганной в начале войны на части и введенной в бой побатальонно. Технику для старых и новых танковых дивизий спешно собирали среди приданных пехотным дивизиям танковых батальонов. Таким образом, основную часть парка новых соединений составили легкие Рено R35 и Гочкисы H35. Пехоте оставили лишь совсем устаревшие модели, часть броневиков, и всяких уродцев французского танкостроения. Таких, например, как 75-тонный танк 2С.

Не смотря на всю «легкость» таких дивизий, разбавленную местами средними и тяжелыми танками, по вооружению и бронированию они легко давали фору аналогичным немецким соединениям, укомплектованным Pz. I и II. Проигрывая, впрочем, по всем остальным параметрам.

Вторым поворотным решением стал отказ от дальнейшего производства большей части номенклатуры французских танков в пользу двух видов, зарекомендовавших себя в первой фазе войны с лучшей стороны. Первый – средний «кавалерийский» S35 (модифицированный и получивший обозначение S40) Второй – тяжелый В1.

Концепция двух орудий в одной машине стремительно устаревала, показывая всю несостоятельность, поэтому машина остро нуждалась в модернизации. И оказалось, что работы в этом направлении велись еще до войны, ни шатко ни валко, как это обычно бывает. Уже к концу июня очертания модернизированной машины воплотились в чертежах. В40, именно такое названия получила перспективная машина, лишилась орудия в лобовом листе, зато получила новую просторную башню, 90-мм орудие и более мощный двигатель. На увеличение бронирования запаса по весу уже не хватало – подвеска и так вылетала чаще, чем хотелось бы. Впрочем, все это было только пожеланием, которое требовалось еще воплотить в металле. Пока же первоочередной задачей было насытить войска хоть чем-то, поэтому заводы собирали все те же В1.

Дивизии объединили в корпуса. Не мудрствуя лукаво, военный министр волевым решением скопировал немецкую схему из двух танковых и одной моторизованной дивизии. Единственной проблемой, кроме глухих шепотков за спиной, негодующих по поводу такого «германофильства» де Голля, была та, что моторизованных дивизий во французской армии было всего восемь. А новых взять было, в общем-то, не откуда, так как грузовиков для перевозки пехоты во Франции выпускалось столь незначительное количество, что их не всегда хватало на нужды снабжения линейных частей на передовой. Так, на начало войны во французской армии было чуть больше шестидесяти тысяч колесных машин при необходимости в триста тысяч. Понятно, что бредовая идея с мобилизацией гражданской техники возложенных на нее надежд не оправдала. И хотя производство военной техники, в том числе и колесной ежедневно нарастало, вводились в строй новые линии, поглощая государственные деньги военных заказов, быстро закрыть все пробелы было просто невозможно.

И такие проблемы были во всех отраслях: авиация, артиллерия, снабжение, про флот и говорить не о чем. Флот в этой сухопутной войне оказался бедным родственником, не имеющим хоть какого-то значения в боевых действиях, и по настоянию де Голля все работы по достройке линкоров были на время приостановлены, а ресурсы направлены в другие, более важные сферы.

Еще одним направлением деятельности де Голля стало стягивание военных сил страны, размазанных по многочисленным французским колониям. Северная и центральная Африка, Индокитай, колонии в Южной Америке, острова в трех океанах и подмандатные территории на ближнем востоке – все это нуждалось в защите и подобно черной дыре поглощало военные и другие ресурсы. Теперь же, необходимость защищать метрополию возвращала их назад вместе с навербованными на месте туземными полками и дивизиями, призванными стать пушечным мясом в большой войне.

Заседание «военного кабинета» продолжалось уже несколько часов.

– Таким образом, – вещал де Голль, – считаю целесообразным объединить военное министерство с военно-морским и авиационным министерством в единую структуру под единым управлением. Считаю не допустимым в военное время существование наличествующей на сегодняшний день ведомственной раздробленности.

Министры авиации и флота Ла Шамбр и Кампеши синхронно поморщились.

– Кроме того, выношу предложение о создании объединенного штаба союзных сил в составе представителей от Франции, Англии и Бельгии, а также Голландии с правом совещательного голоса. Имевшие уже место случаи несогласованности действий между силами союзников, на мой взгляд, заставляют задуматься о безопасности фронта в целом.

Внезапно дверь совещательной комнаты открылась, и в нее просунулся молодой мужчина с погонами лейтенанта. Быстрым шагом, не обращая внимания на скрестившиеся на нем взгляды, он подошел де Голлю, и что-то прошептал ему на ухо. От полученных известий брови бригадного генерала стремительно полезли на лоб, выражая крайнюю степень удивления. Удивление, впрочем, быстро сменилось злостью.

– Что я и говорил, господа, – едва сдерживая ярость, тихо произнес военный министр, – никакого нормального сотрудничества в такой ситуации быть не может!

– Что случилось, господин генерал? – Первым не выдержал министр колоний Мандель.

– Союзнички начали наступление. Не удосужившись поставить нас в известность, конечно. Извините, господа, я должен идти.

Девятого июля началось первое большое наступление союзников во Второй Мировой войне. Двумя одновременными ударами навстречу от Антверпена и Брюсселя они попытались отрезать немецкие дивизии, занимающие выступ, образовавшийся в результате предыдущего наступления вермахта.

От Антверпена наступали бельгийцы с приданными им эвакуированными голландскими дивизиями, а с юга им на встречу ударили части Британского Экспедиционного Корпуса.

Наступление началось по канону Первой Мировой с массированной артиллерийской подготовки, уничтожающей все живое на первой линии. После этого в ход пошли танки.

В ходе двухдневного сражения ни бельгийцы, ни англичане прорвать фронт так и не смогли, несмотря даже на демонстративный удар французской армии, призванный отвлечь внимание ОКВ.

Тем не мене, полностью неудачной эта операция не была. Расценив угрозу окружения как значительную, Рейхенау с согласия Браухича и не без истерики Гитлера отвел 76-ую и 113-ую дивизии обратно на линию Антверпен – Брюссель, нивелировав, таким образом, все результаты последнего наступления вермахта.

Интерлюдия 2

Вилла Торлония, Рим, Италия, 17 июля 1940 года

Союз Италии и Германии на самом деле никогда не был столь прочным, как его стали представлять десятилетиями позже. Кроме расового вопроса, являвшегося камнем преткновения в отношениях диктаторов, на первую строчку то и дело выходил вопрос сиюминутной политической целесообразности.

Аншлюс Австрии, которую Муссолини много лет подряд считал территорией своего влияния, а потом приобретения в Чехословакии и Польше расставили все на свои места. Ведь не бывает равноправных союзов: кто-то везет, а кто-то погоняет. После же 1937 года иллюзий у дуче уже не осталось.

На встрече в марте 1940 года, состоявшейся на перевале Бреннер, что в Итальянском Тироле, Муссолини пообещал вступить в войну с Францией только поле решительного ее разгрома вермахтом. Судя же по положению дел на фронтах, это самое вступление откладывается на неопределенный срок.

Так же как не был прочным союз двух государств Оси, не были безоблачными и отношения их лидеров. Муссолини опасался реваншизма Гитлера, не хотел портить отношения с Англией и Францией и, конечно, его раздражал расовый аспект политики Третьего Рейха. Гитлер в свою очередь, видя в Муссолини на первых порах своей политической деятельности пример для подражания, быстро разочаровался в Италии, итальянцах и самом дуче. Отсутствие дисциплины в армии, порядка в делах и, главное, в головах жителей Апеннинского полуострова оказались теми факторами, которые не позволили Германии видеть в южном соседе полноправного союзника.

Все это и многое другое прокручивал в голове фюрер германского народа, глядя из окна автомобиля на проносящиеся вокруг кварталы вечного города. Он был здесь уже не раз, однако не переставал любоваться строгими линиями, столь близкой его сердцу античной архитектуры.

Автомобиль замедлился перед массивными воротами, за которыми, где-то в глубине парка находилась цель его поездки. Еще несколько минут, и машина окончательно встала перед высокой лестницей белого мрамора, ведущей к главному зданию жилого комплекса.

Так как визит был сугубо неофициальный, ни о какой встрече с оркестром не могло быть и речи. Лишь черный Фиат с затемненными стеклами, доставивший немецкого лидера с римского вокзала сюда, в само сердце итальянского фашизма.

Муссолини встречал старого «друга» на верхней ступеньке мраморной лестницы. Дуче отлично понимал, зачем к нему на этот раз пожаловал союзник и чувствовал себя хозяином положения, всем своим видом давая понять, что легких переговоров Гитлеру ждать не стоит.

Обменявшись рукопожатиями, главы государств вошли в здание и, поднявшись на второй этаж и пропетляв слегка по коридорам, оказались в комнате для переговоров. Посередине небольшой комнаты, отделанной темными деревянными панелями, находился небольшой круглый столик, вокруг которого были расставлены четыре кресла. Кроме Муссолини и Гитлера на переговорах присутствовали Геринг и министр иностранных дел Италии Чиано. Это последнее обстоятельство – присутствие Галеацио Чиано – еще более утвердило Гитлера в опасениях насчет успешности переговоров. Граф Чиано был известен в самой Италии и за ее пределами как сторонник сближения с Англией и Францией – старыми союзниками Италии времен Первой Мировой Войны. Пока Германия набирала силу, становясь доминирующей силой в Европпе в 1937–1940 годах, эти его симпатии сдерживались простой целесообразностью, однако теперь, после начала большой войны и первых неудач вермахта на фронте, его присутствие на переговорах стало для Гитлера тревожным звоночком.

Обменявшись несколькими протокольными фразами, стороны перешли к сути вопроса.

– Когда Италия сможет вступить в войну против Франции? – прямо спросил фюрер, глядя в глаза итальянскому лидеру.

Муссолини и Чиано обменялись короткими взглядами, после чего заговорил второй:

– Как уже не раз заявляла наша сторона, темпы перевооружения армии не позволяют начать боевые действия раньше 1943-го года.

– Однако раньше вы подтверждали готовность открыть фронт против Франции.

– Только после решительного разгрома основных ее сил. При всем уважении, этого пока не произошло.

– Что может приблизить дату вступления Королевства Италии в войну?

– Не далее как в сентябре прошлого года, отвечая на этот же вопрос, правительству Третьего Рейха был направлен список необходимых Италии поставок, способных существенно сократить срок перевооружения итальянской армии, что позволило бы открыть новый фронт против Франции раньше 1943-го года. Однако на это письмо реакции не последовало. – Это уже вступил в переговоры сам Муссолини.

На лице фюрера не дрогнул ни один мускул – он умел держать себя в руках, когда того требовала необходимость, но внутри его бушевал настоящий вулкан эмоций. Письмо, о котором говорил дуче, действительно существовало. В этом письме итальянцы затребовали в дополнение к уже существующим поставкам такое количество сырья, для перевозки которого, потребовалось бы семнадцать тысяч грузовых вагонов – около миллиона тонн различных грузов в совокупности. Сам Чиано впоследствии признавал, что данный перечень был лишь поводом для неисполнения Италией союзных обязательств.

Продлившиеся четыре дня переговоры так ни к чему и не привели. Немцы наткнулись на стойкое нежелание итальянцев вступать в тяжелую войну с гадательным результатом. И никакие аргументы и обещания так и не смогли сдвинуть Муссолини с его позиции.

Обещание увеличения поставок сырья, амуниции, вооружения, техники; обещание территориальных приобретений во Франции, в Средиземноморье и в Африке; обещание помощи в возможной войне с Грецией и Югославией после краха Франции – ничего не смогло поколебать итальянского лидера. Под конец переговоров Гитлер попытался было надавить на дуче, намекнув, что ненадежные союзники могут легко превратиться во врагов, что может плачевно закончиться для разных недальновидных политиков. Однако даже такие прозрачные угрозы Муссолини не впечатлили.

– Италия вступит в войну только после разгрома Франции, – твердо стоял на своем дуче.

Гитлер шел по отделанным белым мрамором коридорам. Переговоры полностью провалились. Нет, безусловно, вступление Италии в войну не дало бы какого-то серьезного преимущества. Максимум, на что рассчитывали в Берлине: двадцать – двадцать пять дивизий, оттянутых на юг и некоторые неудобства для англичан. Что бы не чувствовали себя в Средиземном море как дома. Однако и такая помощь, для увязшего во французской обороне вермахта могла в критический момент стать решающей.

На лице немецкого лидера ничего не отражалось – ему хватило, на сей раз выдержки не выпускать бушующую внутри бурю наружу. Только старый соратник Геринг, знающий фюрера вот уже два десятилетия, мог видеть подлинные эмоции своего вождя.

И вновь Гитлер рассматривал Рим сквозь стекла автомобиля. В этот день он окончательно лишился всяких иллюзий насчет отношений с Италией и Муссолини лично.

Вокзал, личный поезд. Дорога на север, в Берлин. Заседание ОКВ насчет нового большого наступления, которое должно, наконец, склонить чашу весов в пользу Третьего Рейха.

Глава 7

Борен, Бельгия 27 июля 1940 года

Для обер-лейтенанта Мейера новое большое наступление вермахта, названное впоследствии «Битва за Бельгию» или чаще «Мааская мясорубка», началось в субботу 27 июля.

Курт оправился от ранения даже быстрее, чем предсказывал доктор Кейн. Уже через четыре недели, он смог уговорить своего лечащего врача в том, что полностью здоров – хотя голова еще порой побаливала – и, выписавшись из госпиталя, направился в сторону фронта.

Прибыл в свою роту вместе с новым пополнением. В основном это были свежепризванные солдаты, едва прошедшие начальную боевую и техническую подготовку.

Кроме людей, проблемой была техника. Немецкая промышленность явно не успевала восполнять боевые потери и производить технику для вновь создаваемых частей одновременно. Проблема накладывалась на переход вермахта на новые – Pz. III и Pz.IV – танки, что тоже не добавляло темпов производства. Плюс такие «мелочи» как регулярные налеты союзной авиации на немецкие тылы и неудачи вермахта в северной Норвегии, затрудняющие импорт сырья из нейтральной Швеции.

Вообще, ситуация на севере Норвегии сложилась интересная. В отличие от молниеносного и бескровного захвата Дании, в Норвегии немцы столкнулись с отчаянным сопротивлением. Оккупировав в апреле 1940 года большую часть юга страны, в боях за Нарвик немцы потерпели неожиданное поражение. При чем, поражение потерпел как вермахт, так и кригсмарине. К началу французской кампании немецкие войска в районе Нарвика насчитывали порядка пяти тысяч человек, в то время как совокупная численность войск союзников была около тридцати тысяч. Единственное, что спасало немцев, это отличная поддержка с воздуха и полная неразбериха в командовании войсками союзников.

Формально объединёнными англо-франко-польскими силами командовал британский адмирал Бойль. На деле, командующие английскими – генерал Макеси – и французскими – генерал Бетуар – силами мало в чем ему подчинялись. Польские войска находились в оперативном подчинении француза, а норвежская 6-ая дивизия действовала вообще отдельно.

С началом же боевых действий во Франции, контингент союзников сократился в половину, что вместе с норвежцами составило около семнадцати тысяч человек. Но даже трехкратный численный перевес не позволил окончательно разгромить полуотрезанные и снабжаемые по воздуху егерские части «папаши» Дитля. Егеря были лучше подготовлены, экипированы и, заняв выгодные для обороны позиции, были полны решимости исполнять приказ фюрера «сражаться за Нарвик до последнего солдата». И, тем не менее, не смотря на всю моральную стойкость горно-стрелковых частей вермахта, к 21 мая Дитль охарактеризовал свое положение как критическое. Выбитые из Нарвика и прижатые к Шведской границе егеря были на последнем издыхании, когда события на Франко-Немецкой границе заставили союзников остановить наступление.

В таком более-менее стабильном положении ситуация на севере континента застыла на полтора месяца. Со стороны казалось, что большезвездные командиры обеих воюющих сторон забыли про этот третьестепенный по важности, по сравнению с европейскими, фронт.

Однако, к началу июля фронт в Европе более-менее стабилизировался по Маасу, позволив поднять генералам головы и оглядеться. А оглядевшись они увидели под Нарвиком не полных четыре тысячи уставших, морально подавленных людей, испытывающих постоянные трудности с продовольствием и боеприпасами. Последнее, кстати, егеря получали по большей части через территорию Швеции, отправляя этим же путем в обратную сторону раненных и больных. Только подкрепления живой силы Дитль получал налаженным воздушным мостом.

Попытка установить соединения с войсками центральной Норвегии, предпринятая силами 2-ой горно-стрелковой дивизии генерала Фойерштейна успешно провалилась. Громадное по северным меркам расстояние, суровые погодные условия, тяжелый рельеф, а также господство союзников на море и в воздухе поставили на этой авантюре жирный крест.

Все это привело к тому, что в середине июля Дитль принял решение эвакуироваться через Швецию. Нейтралитет этой скандинавской страны и так был подмочен, а попытка ухода через ее территорию нескольких тысяч солдат вермахта вызвала крупный дипломатический скандал. Союзники пригрозили Густаву V, занимающему откровенно пронемецкую позицию, войной. И правительство Швеции ничего не оставалось кроме как отдать приказ об интернировании всех военнослужащих воюющих государств на своей территории.

Потеря Наривика, который напрямую соединялся железной дорогой со шведскими сырьевыми месторождениями, существенно усложнила доставку грузов в Третий Рейх. С политической точки зрения, удержание северной Норвегии привело к провозглашению Нарвика временной столицей королевства. В этот северный город переместился двор Хокона VII, министерства и прочие органы военного и гражданского управления.

Все вышеописанные события привели к временному «провисанию» вермахта по тяжелому вооружению и в особенности по танкам. Для восстановления боеспособности танковых рот, их количество в батальоне пришлось временно сократить на одну – до трех. Высвободившиеся машины пошли на укомплектование до штата остальных рот.

Именно поэтому Курт, не смотря на ожесточённые бои первых месяцев, имел в роте полный штат – двадцать две машины.

– Вызывали? – обер-лейтенант заглянул в штабную палатку первого батальона.

В последнее время в окрестностях Борена собралось такое количество войск, что с жильем возникла жуткая напряженка. Генералы, полковники, штабы дивизий и полков заняли всю доступную жилплощадь, поэтому штаб батальона был развернут «по-полевому».

– Заходи Курт, – не оборачиваясь, махнул рукой майор Ригер.

Над большой крупномасштабной картой, занимающей всю поверхность стола, кроме командира батальона колдовал еще и начальник штаба – гауптман Бломберг.

На карте, отражавшей левый берег Мааса, было нанесено большое количество разноцветных меток. И синих, обозначавших войска вермахта, было значительно меньше, чем красных – войск союзников.

– Смотри Курт, – без вступления начал майор, – это расположение французских и английских дивизий. Вернее все, что мы знаем об их расположении. Не секрет, что вермахт планирует новое большое наступление. Скрыть такую массу техники и людей практически невозможно.

Обер-лейтенант кивнул – о скором наступлении в войсках не говорил только ленивый.

– Однако мы столкнулись с тем, что структура обороны противника нам практически не известна. Здесь на карте, – майор хлопнул раскрытой ладонью по столу, – все, что смогли рассмотреть летуны с воздуха. Но то ли хваленые асы ослепли, то ли лягушатники научились маскироваться – много это нам не дало.

– Две группы разведчиков не вернулись, – подал голос гауптман Бломберг, – то ли ушли глубоко в тыл, то ли… Вчера ночью на той стороне слышали интенсивную стрельбу, поэтому шансов на их возвращение мало.

– Разведка боем?

– Да, остается только провести разведку боем. Крайне важно вскрыть систему укреплений на данном участке фронта. Стык зон ответственности французской армии и британских сил. Одно из возможных направлений главного удара. Смотри, – указка ткнулась в карту. – Город Живе стоит на Маасе. Это один из нескольких плацдармов, которые удалось захватить и удержать за время всей летней кампании. С левой стороны высота номер 16-173. Именно с упором на нее строится вся оборона в этом месте. Нужно спровоцировать французов, заставить показать огневые точки. Для этого нужно, что бы лягушатники думали, что все по-настоящему, что началось большое наступление.

– Для этого, – опять взял слово начальник штаба, – по высоте отработает артиллерия и штурмовики. Вообще со стороны люфтваффе обещана плотная поддержка. Они и прикроют с воздуха и сами посмотрят, как там французы окопались. Твоя задача – вломить посильнее и откатиться назад. Дохнуть под этой высотой задача не стоит.

– Какие будут у меня силы? Одними танками атаковать высоту…

– Конечно, одними танками давить высоту тебя никто не заставит, – кивнул Ригер, – выделим тебе роту пехоты. Кроме того, можешь рассчитывать на поддержку артиллерией. Вопросы?

– Артиллеристы пришлют своего корректировщика с рацией, или обходится своими силами.

– Пришлют.

– Ну, тогда вопросов больше нет.

– Как думаешь действовать?

Курт еще раз внимательно оглядел разложенную на столе карту.

– Короткая артподготовка, по уже разведанным целям, потом попытаюсь рывком преодолеть расстояние от реки до холма. Вот здесь вот, – Курт ткнул пальцем в карту, – мне кажется, может быть более слабое место. С левого фланга меня прикроет река, и если обработать вот этот лес справа – а там точно есть противотанковая батарея, слишком для нее хорошее место – то у лягушатников будет возможность вести огонь только в лоб. Если не будем мешкать – есть шанс проскочить с небольшими потерями. Ну а дальше работа для крупных калибров и штурмовиков. Передняя линия обороны не берется силами одной танковой роты.

– Отлично, – гауптман Бломберг кивнул, добавил, – единственное, о чем хочется напомнить, это пехота. Не забывай про пехотное прикрытие. Пехотного ротного я тебе дам опытного, он в принципе сам знает, что делать, однако и ты не забывай, что главным назначили именно тебя. Соответственно, и ответственность на тебе.

Утро субботы 27 июля началось рано. Еще глубокой ночью. Где-то в тылу загрохотали орудия и на передовые позиции французов посыпались первые снаряды. Вспышки разрывов на мгновения разгоняли густую темень летней ночи, уничтожая те опорные точки и узлы возможного сопротивления, которые были разведаны пешей и воздушной разведкой. Однако этого было мало. Для успеха крупной наступательной операции необходимо было составить более точное представление о структуре французской обороны, а цена в виде одной танковой и одной пехотной рот, на общем фоне не казалась хоть сколько-нибудь значительной.

Это осознавал и обер-лейтенант Мейер. Осознавал он и то, что задание это из тех, за которые дают ордена и присваивают новые звания. Чаще всего посмертно. Единственным шансом на выживание и выполнение приказал Курт посчитал дотошную проработку всех деталей плана и четкое его выполнение. Для этой цели обер-лейтенант два раза побывал на передней линии окопов, привлек к обсуждению всех офицеров своей роты и роты приданной пехоты. В итоге, спустя три дня, бессонную ночь и несколько попыток проиграть варианты будущей атаки на бумаге, все было готово. Каждый знал свою роль и был готов отыграть ее с немецкой аккуратностью.

Артиллерийская подготовка должна была продлиться всего полчаса и закончиться с первыми лучами восходящего солнца. Это тоже было частью плана. Курт планировал ударить вдоль реки прямо на запад. Таким образом, восходящее солнце, находясь низко над горизонтом светило бы французам прямо в глаза, мешая вести прицельный огонь.

5:10 показали стрелки на часах. Курт еще раз огляделся вокруг: танкисты без особой суеты занимали места в своих бронированных скакунах. Приданная пехота уже находилась в передней траншее и тоже приготовилась к рывку. До рассвета оставалось десять минут, однако тьма уже отступила. Десяти минут как раз хватит, чтобы выдвинуться из глубины собственных позиций и пересечь нейтральную полосу под прикрытием разрывов. Если повезет.

– Вперед, – коротко отдал приказ обер-лейтенант Мейер, и нырнул в люк танка, захлопывая за собой крышку. Больше никаких команд отдавать не требовалось.

Совсем беспрепятственно преодолеть нейтральную полосу, конечно, не удалось. Впрочем, на это никто и не рассчитывал. Не смотря на все усилия саперов, на минах подорвалось два танка из третьего взвода. Несколько человек задело осколками собственных снарядов – для того, чтобы не дать французам опомнится, немцы опасно приблизились к огневому валу, местами слишком опасно.

Сквозь танковую оптику поле боя едва просматривалось. Утренняя темнота усугублялась дымом от взрывов, густо затянувшим переднюю линию французских окопов.

Не доезжая тридцати метров до окопов, Курт скомандовал остановку. Переть на занятые вражеской пехотой траншеи – верный способ получить гранату на МТО. Вперед рванула держащаяся ранее за стальными машинами пехота. Под прикрытием танкового огня пехотинцы вермахта ворвались в первую линию окопов, ударив врукопашную.

– Кассета, осколочные, – перекрикивая звуки боя, крикнул Курт заряжающему.

– Готово, – через мгновение откликнулся тот.

– Лови, тварь, – сквозь зубы прошипел ротный, поймав в прицел огонек вражеского пулемета.

Пламя раскрывшего свое положения пулемета мгновенно скрылось в фонтанах поднятой взрывами земли.

Так же быстро подавили и противотанковую батарею. Французы отлично замаскировали свои орудия, однако молниеносная атака немецких танкистов поджавшихся к подножью холма спутала лягушатникам все планы. Немецкие танки попросту оказались в мертвой зоне, недоступной для огня французов.

Французское 47-мм противотанковое орудие SA Mle 1937 заслуженно считалось одним из лучших ПТО конца тридцатых годов. Высокая скорострельность, отличные показатели бронепробития и точности, а трехстанный лафет, разработанный в 1940 году, позволял вести огонь на 360 градусов вокруг. Единственное ее проблемой (кроме технической сложности, влиявшей не на качество орудия скорее на цену и соответственно количество) была сложность в приведении ее из боевого положения в походное и обратно. Поэтому французам пришлось наплевать на опасность и на руках тащить пушки на новые позиции, которые были замаскированы не столь искусно. Все это привело к тому, что четыре орудия, которые в другой ситуации могли бы уничтожить таковую роту в полном составе, успели произвести едва ли по два выстрела. Тем не менее, свою часть кровавой жатвы французские противотанкисты собрать успели. Одна «двойка» и две «единички» ушли в размен на четыре орудия французской батареи.

В этот момент проснулась французская артиллерия. На нейтральную полосу начали ложится первые снаряды, выпущенные откуда-то из-за холма.

– Герр майор, – Курт связался с начальством, – задача выполнена. Вражеская артиллерия обозначила свои позиции. Пехота выбила лягушатников из передних траншей. Разрешите отход.

– Отход не разрешаю, – отозвалась рация, – через пять минут здесь будут штурмовики. Ваша задача – закрепиться на позиции и ждать дальнейших приказов.

– Вас понял, герр майор, – безо всякого энтузиазма отозвался обер-лейтенант.

Тем временем от танковой роты осталось меньше половины. Несколько танков накрыло близкими взрывами французских чемоданов. Три танка подбила вражеская пехота. Шансы пережить этот день стремительно сокращались.

Пять минут переросли в десять, а потом пятнадцать. За это время отряд Курта Мейера успел отбить первую робкую попытку отбить захваченные окопы. Впрочем, никто особо не обольщался. Сейчас лягушатники очухаются и без особых трудов выкинут наглых фрицев с выгодной позиции.

Наконец над полем боя показались немецкие штурмовики. С воем спикировав куда-то за холм, юнкерсы отбомбились по неким только им известным целям. Впрочем, результативно. Обстрел сразу же ослабел, а после второго захода летунов и вовсе прекратился. Появилось время осмотреться.

7:02 на часах. Прошло меньше двух часов, а показалось что утренний бой продолжался целую вечность. Две вечности.

Курт сидел под деревом и смотрел на проезжающую мимо него сплошным потоком технику. Разведка боем неожиданно для него переросла в полноценное наступление.

Прошедший бой измотал его полностью. До дна. Под конец он, таки, словил осколок в руку, хоть и по касательной, не опасно, однако пока его не перевязали, крови успел потерять много.

От его роты опять остались одни ошметки. Суммарно из танков остался один взвод. И хоть по экипажам потери были меньше, роту, по сути, нужно было формировать заново. У пехоты потери получились вообще ужасными. Выжил лишь каждый пятый от списочного состава.

И не смотря не на что настроение было скорее приподнятым, чем наоборот. Он выжил, а в данной ситуации это уже было немалое достижение. Более того он выполнил поставленную задачу. И теперь может спокойно сидеть под деревом и смотреть бесконечную колонну войск, проходящую мимо него.

Глава 8

В небе над Францией 27 июля 1940 года

Старенький транспортно-пассажирский Potez 65 так громко ревел своими двумя двигателями, что почти заглушал мысли в голове генерала де Голля. Под крыльями самолета проносились зеленеющие поля Пикардии. С высоты в пять километров ничто не напоминало о войне.

Военный министр, получив весть о новом кризисе на фронте, в тот же день вылетел на передовую, дабы самому в столь сложный момент командовать войсками.

Де Голль взял было в самолет документы, чтобы не терять времени и поработать в воздухе, однако тряска, шум и сквозняки свели все его попытки к нулю. Оставалось только смотреть в иллюминатор и размышлять. Там за стеклом, чуть поодаль, параллельно транспортнику летел Моран-Солнье сопровождающей группы. Мысли невольно скользнули на авиационные проблемы, с которыми генерал столкнулся, заняв пост военного министра республики.

Если в части пехоты и артиллерии во французской армии положение было вполне на уровне, с танковыми войсками все было плохо – танки были, просто пользоваться ими не умели, то в авиации творился просто тихий ужас. Огромное количество разномастных самолетов, слабо пригодных для использования в современной войне, отсутствие хоть какого-то понимания цели, к которой необходимо прийти в построении ВВС, пилоты, на обучении которых республика в мирное время изрядно сэкономила. Хуже всего ситуация обстояла с истребительными частями. Не смотря на все метания инженерной и производственной мысли французские авиаторы так и не получили перед войной достойных самолетов. Разбирая завалы, оставшиеся от предыдущих руководителей ведомства, де Голль непроизвольно приходил в смятение, осознавая, что будущее, предсказанное ему и теперь несостоявшееся его усилиями, вполне могло наступить. Даже удивительно, как ему удалось за столь короткий срок сделать хоть что-нибудь.

К началу активной войны на западном направлении на вооружении ВВС Франции было 5(!) основных типов истребителей, из которых на равных с немецкими «Эмилями» могли сражаться только новейшие Девуатин D.520, которых во всю армию попало аж 76 машин. Боеспособными из них к 10 мая было 34 самолета.

Более-мене современными так же считались стоящие на вооружении MB.152 и закупленные в Америке P-36. Вот только производство первых то и дело буксовало, а импорт вторых испытывал проблемы в связи с политическими тонкостями. Основную же массу летного парка составляли как раз Мораны-Солнье MS.406 морально устаревшие еще пару лет назад и двухмоторное недоразумение Potez 631.

В целом, ознакомившись с цифрами, министру пришлось признать, что все далеко не так радужно, как казалось ему из башни своего командирского танка. Тогда в мае глядя с земли на то, как люфтваффе не удается завоевать преимущество в воздухе раз за разом встречаемые массой союзнических самолетов, складывалось самое положительное впечатление.

Однако как оказалось, статистика потерь разворачивалась совсем не в пользу французских ВВС. Только в первый день войны немецкие летчики, не ожидавшие столь ожесточенного сопротивления, позволили союзникам достаточно просто сбивать свои самолеты. Далее же перевес по соотношению сбитые-потерянные неуклонно склонялся в пользу люфтваффе и, если бы не участие остальных союзников, в первую очередь англичан, самолетов у Франции могло бы уже не остаться совсем. За три месяца войны французы потеряли 1148 машин и 417 летчиков, производство же и импорт составили не полных 900 самолётов. Статистика для галлов удручающая.

Первым делом де Голль продавил закупку более современных по сравнению с Р-36, Р-40. Самолеты были сходны по манере управления и поведению в воздухе, что давало выигрыш по времени переучивания пилотов. Первые американские истребители должны были начать разгружаться во французских портах со дня на день. С собственной промышленностью поступить столь же просто не получалось. Даже национализированные перед войной стратегические военные предприятия постоянно срывали поставки, что уже говорить про частные. Приходилось на ходу менять управляющие кадры, расширять производства, а главное жестко наказывать иногда франком, а иногда даже тюремным сроком. Меры хоть и не популярные, но эффективные постепенно начали давать результат. Так производство все тех же D.520 с тридцати штук за апрель выросло до ста двадцати. Само количество мизерное, однако, тенденция обнадеживающая.

Истребитель по ту сторону иллюминатора качнул крыльями и взмыл вверх. Вернее, как через секунду понял де Голль, это его самолет начал снижение, оставив группу прикрытия кружить над аэродромом. Внизу можно было разглядеть строения небольшого городка Мобёж, выбранного генералом Гастоном Бийотом в качестве места дислокации своего штаба.

Командующий 1-ой группой армий представлял собой отличную смесь опыта старых служак, командовавших на полях Первой Мировой и восприимчивости к новому, привнесенному в военное дело техническим прогрессом. В отличие от многих других французских генералов, чье виденье военной стратегии сложилось под влиянием позиционного тупика прошлой большой войны и которые не знали другого маневра кроме глухой обороны, Бийот предпочитал активно маневрировать подчиненными войсками и по праву занимал высокую должность. Военный министр не планировал самому вмешиваться в управление войсками. Де Голль лишь собирался своим авторитетом и должностным весом не дать Гамелену – главнокомандующему французской армии, о котором был не самого высокого мнения – мешать Бийоту, выполнять свое дело.

Вообще система государственного и военного управления Третей Республики представляла собой достаточно сложный клубок взаимных вертикальных и горизонтальных связей. И если в мирное время государство, хоть и местами пробуксовывая, двигалось вперед, то в военное – рисковало уйти в болото всеми четырьмя колесами. Система эта остро нуждалась в перестройке, и оный процесс постепенно набирал обороты, вышвыривая на обочину случайные, а порой и откровенно вредные элементы.

Самолет тряхнуло и он, быстро теряя скорость, покатился по взлетной полосе. Еще через несколько минут генерал смог выбраться наружу: как и многие другие танкисты, он с определенной долей недоверия относился к любой технике, которая весила меньше десяти тонн.

– Добрый день, господин генерал, – козырнул подбежавший к самолету молоденький лейтенант, – машина уже ждет вас.

Пока шли по взлетному полю, де Голль успел рассмотреть все признаки близкой войны, которые из министерского кресла в Париже были не столь заметны. Солдаты с лопатами деловито забрасывали щебнем воронки то тут то там зияющие вдоль всей полосы, рабочие в синих комбинезонах меняли стекла в окнах соседнего здания, чуть вдалеке чадил выгоревший остов какого-то не большого истребителя.

– Сильно бомбят? – спросил генерал у своего сопровождающего.

– Да, господин генерал, сегодня на рассвете мощный налет был. В основном 87 Юнкерсы. Хорошо дежурное звено было в воздухе над штабом – прикрыли, дали возможность поднять истребители. Иначе совсем кисло было бы.

– И большие потери?

– Нет, не очень, – мотнул головой лейтенант, – несколько самолетов на земле осколками посекло, но их восстановить можно. В воздухе двоих сбили. Единственное – в топливохранилище попали. Так что мы теперь на голодном пайке.

За разговором военные добрались до конца взлетного поля, прошли через какие-то здания и вышли на улицу. Здесь перед выходом стоял черный, совершенно гражданского вида Ситроен Трекшен Авант с водителем. Покачав головой, де Голль открыл дверь, сел на заднее сидение и автомобиль тронулся.

В штабе царила суета, однако, что обрадовало военного министра, не переходящая в панику. По коридорам туда-сюда сновали военные, хлопали двери, раздавались трели телефонных звонков.

Бийота де Голль нашел там, где и ожидал – возле радиостанции. Тот как раз выслушивал чей-то доклад, больше похожий на истерические мольбы о помощи. Заметив появившегося в дверном проеме министра, командующий 1-ой группой армий рыкнул в трубку дежурное «держаться, помощь будет» и разорвал связь.

– Насколько все плохо? – вместо приветствия произнес де Голль.

– Плохо, но катастрофа еще не произошла, – генералы пожали руки и вышли из переговорной.

– Уже хорошо, а если коротко как положение?

– Коротко… – Бийот потер подбородок с выступившей на нем щетиной и поморщившись продолжил, – 2-ую марокканскую дивизию и 18-ую пехотную можно списывать. На них как раз пришлось острие удара. Часа через три можно будет туда же добавить и 22-ую пехотную. 22-ая сейчас ведет бой в Филлипвиле, и я никак не могу им помочь.

Пройдя по коридорам здания, пару раз повернув, мужчины вошли в большую комнату, посреди которой стоял стол, застеленный картой. Вся карта пестрила разноцветными отметками.

– Вот здесь сейчас 22-ая, и мне нужно что бы (???) продержался еще пять, – генерал посмотрел на часы, большая стрелка как раз подползла к двойке, – нет уже четыре с половиной часа. За это время я смогу подвести 3-й танковый корпус и еще кое-какие части для контрудара.

– Что-то от меня требуется?

– Да, не хватает прикрытия с воздуха, большие потери в истребительной авиации. Еще, пожалуй, зенитной артиллерии попросил бы. Той, что есть, как оказалось, не достаточно.

Де Голль кивнул:

– Ну, зенитную артиллерию все равно быстро не перебросишь, так что спешить смысла нет, а вот истребители… – Министр снял с головы кепи, вытер лоб платком. В здании не смотря на открытые окна, было очень душно. Июльская жара высасывала силы и заставляла мысли в голове густеть, постепенно превращая мозги в желе. – Есть у меня в рукаве две истребительные группы. Полностью на D.520. Обученные и слетанные. Как раз на такой случай в резерве держал. Сей час же отдам приказ о перебазировании. Ну и с других участков фронта снять можно кое-что.

Когда первоочередные распоряжения были отданы, генералы вернулись к карте и де Голль попросил все же разъяснить ему положение сторон на данный момент. Указку взял в руки начальник оперативного отдела 1-ой группы армий (????).

– Итак, сегодня на рассвете с плацдарма близ города Живе вермахт нанес удар в стык зон ответственности французской армии и британского экспедиционного корпуса. Сходу прорвав оборону подвижные соединения двинулись в сторону Филлипвиля, где как уже было сказано сейчас их держит 22-пехотная с кое-какими частями усиления. Силы противника пока оценить сложно, но по данным авиа- и радиоразведки сейчас в прорыв вошли части 18 армии. Кроме того, за ней следует 6-ая армия. Севернее Намюра одновременно ударили части 1-ой армии, но сейчас понятно, что это лишь отвлекающий удар.

– 1-ая? Она же вроде южнее была, в районе Эльзаса.

– Да, – кивнул (????), – однако по данным Генштаба две недели назад ее отвели в тыл, а дальше наша разведка ее потеряла.

– Бардак, – скривился министр, – армию потеряли, как они хер свой в штанах не теряют.

– На южном фланге прорыва оборону держат 1-ая североафриканская и 6-ая колониальная дивизии. Постепенно отходят с боями южнее, загибая фланг, чтобы не допустить окружения. Севернее то же самое делают британцы.

Немецкое наступление не стало для французского командования неожиданностью. Рылись окопы, закладывались мины, тянулась колючая проволока. В целом даже место основного удара удалось предугадать. Немцев подвел шаблон: еще с прошлой войны «боши» очень любили бить в стык секторов ответственности, что часто, нужно признать, приносило им существенные дивиденды. Однако на этот раз чего-то похожего и ждали.

Чего не ждали, так это неожиданной мощи и стремительности немецкого наступления. Всего за несколько часов немцам удалось взломать французскую оборону и, оседлав шоссе, идущее на Филиппвиль, ввести в прорыв подвижные соединения 9 танковой дивизии.

Неожиданно для французов ожесточенно дрались истребители люфтваффе. Получив взбучку от Гитлера за большие потери и низкую эффективность немецкой авиации, толстый Геринг запустил в своем ведомстве волну нагоняевв. Последовавшие за этим точечные репрессии в виде понижения и отставки нескольких особо «отличившихся» командиров авиаполков способствовали повышению дисциплины и боевой устойчивости немецких асов, до того норовивших покинуть поле боя при угрозе быть сбитым, даже в ущерб выполнению задания.

Привыкшие к таким осторожным действиям, когда численное преимущество почти всегда гарантировало им отступление вражеских машин, французские и английские летчики не были готовы к изменению рисунка воздушных схваток. Теперь же немцы дрались как черти, не считаясь с потерями и без оглядки на соотношение сил. Тем более что и соотношение это было на стороне люфтваффе. Большое наступление, которое по задумке ОКХ должно было, наконец, переломить ход компании и, если повезет, закончиться под стенами Парижа, прикрывали с воздуха сразу два воздушных флота – 2й и 3й.

За первый день наступления передовые части 9 танковой продвинулись с боями в глубину чужой территории почти на десять километров, выйдя к вечеру на окраину городка Филиппвиль. Единственное, что в этот день не давало развить полную скорость немецкому наступлению – французская тяжелая артиллерия, то и дело совершавшая результативные артналеты на шоссе. Впрочем, артиллерия эта, не имея прикрытия с воздуха, была достаточно быстро обнаружена и приведена к молчанию.

– Огонь, – командир орудия, уже дважды легко контуженный за этот длинный день, крикнул наводчику и продублировал команду хлопком по плечу. Противотанковая 47-миллиметровка изрыгнула огонь и сплюнула обратно стреляную гильзу. – Сворачиваемся, быстро, быстро, шевелитесь, сучьи дети.

Четыре выстрела подряд с одной позиции – тот максимум, который мог себе позволить опытный артиллерист. Те, кто думали иначе и пренебрегали сменами позиций, уже отправились на встречу с богами.

Действия, не одну сотню раз отработанный на тренировках и доведенный до автоматизма уже на войне: сложить станины (благо модель орудия старая с более легким лафетом), схватить зарядные ящики, прочие необходимые в пушкарском ремесле вещи и на рысях рвануть к загодя подготовленному и замаскированному окопу.

На поле, просматривающемся с замаскированной позиции, чадило с десяток немецких танков. Не сумев опрокинуть французский заслон сходу, и не имея возможности махнуть на важный перекресток дорого рукой, вермахт принялся методично выдавливать французские войска с занимаемых позиций. За полдня от пехотной дивизии остались одни ошметки и к вечеру в строю остался едва каждый третий. Еще хуже дела обстояли с противотанковыми средствами. Потеряв большую часть 47-миллиметровок в начале боя, последние три орудия берегли как зеницу ока, понимая, что без них пехоту беспрепятственно намотают на гусеницы.

По голове бесконечно ходили лаптежники, не стесняясь сбрасывать бомбы на минимальное движение внизу. С зенитными средствами во французских пехотных дивизиях было еще хуже, чем с противотанковыми, поэтому так перестреляли бы с воздуха жидкий французский заслон, если бы после обеда не появились неожиданно истребители с красно-бело-синими кругами на крыльях и не прикрыли бы забившуюся по щелям пехоту.

К вечеру непрекращающиеся атаки немцев начали утихать, а за три часа до заката прекратились окончательно. Под покровом тьмы, не полный полк – все, что осталось от 22-пехотной дивизии – дождавшись приказа, покинул обильно политые своей и чужой кровью позиции и был отведен в тыл на переформирование. Его место заняли подошедшие из тыла свежие части и принялись укреплять доставшуюся им в наследство линию обороны. Ведь на следующий день атаки немцев начнутся опять.

Глава 9

Кельн, Германия 18 августа 1940 года

Ранения, как это часто бывает, кажущиеся незначительными в горячке боя, на проверку оказались куда более серьезными. Тут и осколочное ранение руки, и вторая за короткий срок контузия, и множество мелких ссадин, ушибов и просто нервное, а еще больше – физическое истощение организма. Все в совокупности стало причиной того, что Курт снова оказался в госпитале. На этот раз для разнообразия в Кельне.

Большой город предоставлял находящемся на излечении доблестным солдатам вермахта все возможные удовольствия, начиная от знаменитого Кёльша, ценимого всеми без исключения, заканчивая разнообразными театрами музеями и другими высококультурными заведениями. Оные, впрочем, в военной среде были куда менее популярными. На улицах города, находящегося не столь далеко от границы Рейха и всего в ста пятидесяти километрах от полосы фронта мало что напоминало о продолжающейся уже почти год большой войне.

Частые патрули фельджандармарии, обилие людей в военной форме, редкие позиции зенитной артиллерии – ни тебе разбитых окон, пострадавших от бомбежек домов, беженцев и уж тем более надписей типа «при артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». С определенной натяжкой можно сказать, что город жил вполне мирной жизнью. Как, впрочем, и все остальные города на территории Третьего Рейха.

Однако, находящийся на излечении танкист, обер-лейтенант, герой, кавалер и прочее Курт Мейер был полностью лишен доступа к возможным благам, находящимися по ту сторону больничного окна.

Выздоровление продвигалось с трудом. Осколочное ранение в руку, поначалу не казавшееся хоть сколько-нибудь серьезной, оказалась на проверку коварнее. В горячке наступления медицинские службы вермахта не справлялись с потоком раненных, заставляя врачей работать на пределе. А иногда и за ним. Не удивительно, что это приводило к частым ошибкам.

Легкое, хоть и не приятное, осколочное ранение, не будучи должным образом обработанным, воспалилось. И если в сан поезд Курт входил еще своими ногами, то по прибытии на место его в горячке пришлось уже нести на носилках.

Несколько дней прошли в бреду и борьбе с инфекцией. Не смотря на туманные прогнозы врачей, молодой организм справился, и Курт медленно, но верно, пошел на поправку. На десятый день пребывания в госпитале он, наконец, встал и смог самостоятельно дойти до туалета. К двадцатому – получил разрешение выходить во двор, дышать свежим воздухом.

И хотя процесс выздоровления, как и в прошлый раз, двигался уверенно к завершению, в этот раз молодой обер-лейтенант не пытался вырваться как можно раньше из белых больничных стен. Двух ранений за не полных три месяца оказалось достаточно, чтобы радикально изменить образ мыслей офицера. Не зря говорят, что осколок, попавший в тело, очень многое меняет в мозгах. Даже если попал он в задницу.

Продолжающаяся на фронте мясорубка поглощала людей со страшной скоростью, сплевывая обратно горы трупов, тысячи раненных и искалеченных молодых парней. Каждый день в определенное время санитарный поезд доставлял с запада очередную партию продырявленных, порванных, поломанных или обожжённых людей. Любая больница – место не очень веселое, военный же госпиталь во время тяжелых боев – тем более. Крики раненых, характерный больничный запах, тяжелая моральная атмосфера не способствуют ускоренному выздоровлению. Вот почему тех больных, которые идут на поправку постепенно отправляли дальше на восток, распределяя кого в другой госпиталь, кого по санаторно-курортное лечение, а кого и просто домой. Списанных подчистую инвалидов, не способных к дальнейшей службе, лечить было слишком накладно. В этом плане военно-медицинская машина Третьего рейха была совершенно безжалостна в своей рациональности. Кроме того, нужно освобождать койки для следующих бедолаг все прибывающих и прибывающих с запада.

Самому Курту в ближайшее время светил перевод в другой госпиталь, а потом отпуск по ранению. А это еще минимум три недели. Теперь обер-лейтенант Мейер совсем по-другому относился к возможности побыть подальше от фронта каждый лишний день.

Большое сражение в Бельгии продолжалось с непрекращающейся силой. Первый, самый сильный натиск вермахта, вылившийся в прорыв фронта хоть и с большими потерями, удалось ликвидировать. Темп немецкого наступления удалось сбить, навязав большое встречное танковое сражение. В результате многострадальная французская 3-я танковая была практически уничтожена, однако нанеся такие потери подвижным немецким соединениям, что генерал-полковнику Федору фон Боку пришлось остановить наступление, для приведения передовых частей в порядок. Эта полуторасуточная задержка позволила союзникам кое-как залатать фронт.

В дальнейшем немцам так и не удалось повторить первый успех. Французы под мощнейшими ударами врага пятились, прогибались, но не показывали врагу спину. Разменивая территорию на время – благо территория была бельгийская – французы постепенно отступали к своей границе.

На четвертый день наступления пал таки героический Филлипвиль, в котором под руинами домов осталось полторы пехотных дивизии. Еще через три дня немцы взяли Бомон, выйдя, наконец, на границу с Францией. Однако никаких особых дивидендов это им не принесло.

Дальнейшее продвижение уперлось в сильные позиции, укрепленные долговременными оборонительными укреплениями. Вокруг города Мобеж, небезосновательно выбранного генералом Бийотом для размещения своего штаба, располагался под прикрытием одного из трех сильно укрепленных участков «новой Линии Мажино». Или как ее еще называют: «линии Даладье». Будучи еще дополнительно усилена в течение предыдущих четырех месяцев, она оказалась фон Боку не по зубам. После двух дней непрерывного штурма командующий группой армий «В» изменил направление удара на север, вдоль франко-бельгийской границы. Здесь на участке Жёмон-Шарлеруа-Намюр оборону держал Британский Экспедиционный Корпус.

Английские дивизии считались в армии союзников одними из наиболее боеспособных. Во французской армии, безусловно, были и более подготовленные и лучше вооруженные части, однако были и откровенно третьеразрядные. БЭС же был в этом плане более однородный. Единственное чего не хватало англичанам – это мотивации. Осознание того, что Британии в общем-то ничего не угрожает отрицательно действовало на рядовой состав. Но эта проблема исторически присуща английским войскам на континенте и островитяне давно научились бороться с ней с помощью мощного, высокопрофессионального офицерского корпуса.

Тем не менее, англичане тоже не смогли удержать занимаемые позиции. Сначала ими была оставлена коммуна Бенш а еще через два дня – город Ла-Лувьер.

Фронт в центральной Бельгии приобрел причудливую S-образную форму, где части обороняющие линию Шарлеруа-Намюр образовали такой себе балкон, нависающий над атакующим клином вермахта. В такой ситуации только два типа действий могут быть правильными. Либо отойти, гарантированно избежав окружения, либо ударить самим, попытавшись «подрезать» немецкий клин, что привело бы к окружению десяти-пятнадцати дивизий. И англичане не были бы собой, если бы выбрали первое. Впрочем, в данном вопросе союзники были на редкость единогласны. Французы видели возможность повторения своего триумфа, а бельгийцы не хотели сдавать свою территорию.

Десятого августа началось контрнаступление союзных войск. Одновременно с англичанами, ударившими от Намюра, на юг французы двинулись от Ирсона на северо-запад. Стратегический план был прост как угол дома – окружить увязшие в английской обороне дивизии, сомкнув клещи в районе Живе. Должно было получиться очень символично – где прорыв начался там он и должен был закончиться. Бельгийцы в это время должны были демонстрировать высокую активность по всей протяжённости фронта, имитируя атаки и готовность к большому наступлению, сковывая, таким образом, части 1-ой немецкой армии генерала Эрвина фон Вицлебена.

На бумаге план выглядел вполне реализуемым, а на практике получился позорнейший разгром.

С самого начала союзники наткнулись на мощную, хорошо продуманную и насыщенную огневыми и противотанковыми средствами оборону. Продвижение сначала замедлилось, а потом вообще сошло на нет. Ценой больших потерь – особенно пострадали танковые части, действовавшие на острие атаки – удалось продвинуться на несколько километров, но о том, чтобы сомкнуть клещи, не приходилось и мечтать. Взаимодействие между родами войск опять практически отсутствовало, а старший офицерский состав – командующие батальонами и полками – показал полную неспособность реагировать на изменение обстановки на поле боя и разумной импровизации.

Спустя три дня безуспешных попыток продвинуться вперед и исходя из статистики потерь, которая сначала вплотную приблизилась к пиковым показателям Первой Мировой, а потом и переплюнула ее, наступление было остановлено.

16-ого августа вермахт продолжил движение на север, а 18-ого был потерян город Монс. Над частями БЭС, находящимися в центральной Бельгии нависла угроза окружения. С другой стороны, отступление с хорошо укрепленных позиций, сильных, в том числе, естественными преградами было чревато тяжелыми арьергардными боями с гадательными результатами на успех. Никто не хотел принимать на себя тяжелое решение, которое кроме военного аспекта имело еще и аспект политический. Ведь отступление в данном случае означало бы оккупацию большей части Бельгии, от чего сами бельгийцы были естественным образом не в восторге.

Как это часто бывает, ели ты не можешь принять решение, его принимают за тебя. 21-ого августа на бельгийские части обрушились тонны стали и взрывчатки. В духе Первой Мировой артподготовка продолжалась больше суток, после чего части 1-ой армии практически без сопротивления преодолели сначала первую линию обороны, а спустя несколько часов и вторую.

Теперь медлить уже было нельзя. Промедление могло обернуться огромным котлом, размером с треть Бельгии, где оказались бы отрезанными полмиллиона солдат. Однако, для того чтобы переместить два десятка дивизий со всем имуществом на полсотни километров нужно время.

Первыми удалось протолкнуть подвижные части – танковые и механизированные дивизии. Не смотря на понесённые в недавнем наступлении потери, англичане с марша атаковали прорвавшегося врага, сумев хоть и с трудом затормозить немцев. Это дало время основной части британских сил вырваться из намечающегося окружения. 24-ого числа немцы вошли в Намюр а 25-ого в Шарлеруа. Центральная Бельгия была потеряна.

Впрочем, отступление принесло союзникам и некоторые положительные последствия. Сократив фронт, Бийот спешно перегруппировал войска, и, подтянув несколько свежих дивизий, предпринял еще одну попытку контратаки. На этот раз более успешную. Несколькими ударами союзникам удалось вытеснить вермахт за линию Антверпен-Брюссель и стабилизировать фронт.

К середине сентября активные боевые действия на западном фронте закончились. До начала осенних дождей сохранялась напряженность. Стороны еще как-то пытались сдвинуть линию фронта, но все ограничивалось «операциями местного значения». В историографии впоследствии концом Битвы за Бельгию было принято считать 10-е октября. Генералам по обе стороны фронта (а также по обе стороны пролива) стало ясно, что закончить войну за одну летнюю кампанию не удастся.

Неудачная попытка окружения частей 6 и 18 армий предпринятая в середине августа – сугубо местная по меркам большой войны неудача – обернулась в результате далеко идущими последствиями. Сложно сказать было это успехом немецкой разведки или результатом излишней шаблонности, которую фон Бок сумел предсказать. Да и не столь важно.

Неизвестно кто бросил клич о предательстве в верхах, однако распропагандированное и антинемецки настроенное французское общество моментально подхватило эту не сложную, в общем-то, идею. В газетах сначала робко, а потом сплошной лавиной начали появляться публикации о необходимости чисток нелояльно или даже недостаточно лояльно настроенных политиков, военных, промышленников и прочих общественных деятелей. Le Figaro вышла под заголовком с призывом к «Самоочищению французской нации».

Каждый, кто прежде был так или иначе связан с восточным соседом, почувствовал себя не уютно. Кто-то попытался спрятаться, кто-то сбежать, но многие не успели.

Немолодой уже мужчина сидел за широким письменным столом и что-то усердно писал. Ручка неутомимо порхала по строчкам, лишь на секунду отрываясь для пополнения чернилами. Стопка исписанных листов, горы папок, несколько книг на столе – все указывало на чрезвычайную занятость этого человека.

В углу комнаты горел камин. Середина сентября во Франции, даже северной Франции – еще сравнительно теплое время, однако огонь успокаивал, создавал уют и помогал упорядочивать мысли в голове. Тем более, что за окном, слева от стола стояла непроглядная темень. Даже поздний, или скорее ранний предрассветный час не заставил мужчину оторваться от своих, чрезвычайно важных дел. Ночь, огонь, тишина и лишь свои мысли в голове в качестве собеседника.

Внезапно за окном послышался звук подъезжающего автомобиля. Достаточно неожиданный звук. Шато располагалось вдалеке от основных дорог, поэтому случайные прохожие были редкостью. Не придав этому значения, мужчина вернулся к делам. В любом случае на первом этаже есть кому встретить гостей и разобраться что к чему – именно за это люди жалование и получают.

Тем большей неожиданностью стала распахнувшаяся с грохотом, едва не слетевшая с петель дверь кабинета. Вырванный из плена свих мыслей хозяин кабинета с удивлением встал, встречая толпу вломившихся людей. Причем все они были одеты в военную форму.

– Гражданин Эдуард Даладье? – задал вопрос старший, по-видимому, из вошедших, имеющий капитанские погоны на плечах.

– Да, а вы, собственно, кто, потрудитесь объясниться, – бывший премьер-министр Франции сразу перешел в наступление.

– Второе бюро, управление контрразведки (не уверен, что арестовывать его должны были люди именно из второго бюро, но там реально без поллитры не разберешься), капитан Солье, – капитан шагнул к столу и бросил на его поверхность несколько скрепленных вместе листков бумаги.

– И что все это означает?

– Гражданин Эдуард Даладье, вы арестованы по обвинению в предательстве и шпионаже в пользу нацистской Германии.

– Это смешно! – Голос политика сорвался на визг, – это грязный поклеп, меня все знают как первейшего патриота Республики!

Однако все эти крики и возмущения на произвели на вошедших ровным счетом никакого впечатления. Двое солдат шустро обошли стол и ловко – сразу виден немалый опыт – подхватили под локти отставного политика. Тот, нужно сказать, не пытался сопротивляться: даже человеку не столь высокого ума и обширного жизненного опыта было бы понятно, что простых исполнителей переубедить не удастся. Поэтому Даладье прекратив так и не начавшуюся истерику, с гордо поднятой головой проследовал вниз по лестнице к стоящему у входа автомобилю.

Суд над главным предателем Франции, как Даладье окрестили острые на язык и скорые на перо журналисты, начался по военному времени не откладывая. Среди эпизодов, по которым обвиняли бывшего премьер-министра, были:

– Мюнхенский сговор, предательство союзника Чехословакии;

– Странная война, предательство союзника Польши;

– намеренный провал союзнических переговоров с СССР, позволивший Третьему Рейху обеспечить безопасность тылов;

– суммарно просчеты в предвоенном планировании и организации Французской армии.

И хотя обвинения в шпионаже в пользу нацистской Германии суд отклонил, найдя их бездоказательными, факт государственной измены, выраженной в антифранцузской деятельности на посту премьер-министра, был настолько очевиден, что ни о каком ином приговоре кроме смертной казни и речи быть не могло. В конце концов, судья был умным человеком и менять мантию судьи на арестантскую робу не желал, поэтому у него просто не было иного выхода кроме как дать обществу то, чего то желало. А общество желало крови.

27-ого сентября на Площади Революции а Париже, где за сто пятьдесят лет до того казнили Людовика XVI был обезглавлен бывший премьер-министр, бывший военный министр, бывший министр иностранных дел Эдуард Даладье.

За ним вскоре последовали многие другие.

Глава 10

Румыния, август 1940 года

Пока в Бельгии разворачивалось первое крупное сражение новой большой войны, на другом конце Европы обстановка так же постепенно накалялась.

После аннексии Советским Союзом Бессарабии и Северной Буковины, другие соседи этого государства так же зашевелились, с любопытством поглядывая на румынские территории. Впрочем, как и с уже отторгнутыми землями все было не так просто.

Великая Румыния, образовавшаяся после Первой Мировой войны, раскинулась на землях, исторически к ней никакого отношения не имевших. Лишь по злой воле победителей, преследующих цель не восстановить справедливость, а наказать побежденных, территории, населенные другими народами, были переданы этому государству. Естественно, это обстоятельство стало миной замедленного действия, заложенной в самой середине Европейского Континента.

Отдав часть своей территории СССР, Румыния продемонстрировала слабость, на которую моментально среагировали остальные ее соседи. Так Болгария предъявила претензии на Добруджу, а Венгрия на Трансильванию, что в совокупности составляло больше тридцати процентов площади государства. Франция же, основной гарант сложившейся после Версаля политической системы, была слишком занята, для какой-либо адекватной реакции, ограничившись формальной нотой протеста.

Видя за спиной Венгрии тень Третьего Рейха (Венгрия присоединилась к антикоминтерновскому пакту в начале 39-го года), король Румынии Кароль II не смог безоговорочно отринуть посягательства северо-западного соседа. Были предложены переговоры.

Делегации собрались в середине августа в Турну-Северине. Венгры настаивали на передаче им всей Трансильвании, в то время как румыны были согласны лишь на небольшие пограничные уступки. Очень скоро стало ясно, что переговоры зашли в тупик. Румынию попытались склонить к помощи стороннего арбитража Италии и Германии, однако и это предложение было отброшено.

Сложно сказать, что заставило румынского короля принять такое непростое решение. Возможно, это было понимание того, что Германия в тот момент была полностью связана по рукам и ногам боевыми действиями на западном фронте. Возможно, дело было в том, что по военной, промышленной и мобилизационной мощи Румыния серьезно превосходила Венгрию. А может причиной стал визит к румынскому монарху советского посла Анатолия Иосифовича Лаврентьева, после которого тот и принял окончательное решение.

Так или иначе, 27-ого августа Румыния объявила всеобщую мобилизацию. В ответ мобилизацию объявила Венгрия. Состояние вооруженного до зубов нейтралитета сохранялось два дня. Казалось, все вокруг затаили дыхание – раздастся ли первый выстрел новой войны или удастся снять напряжение мирным путем. Лишь только дипломатические корпуса всех европейских стран работали круглые сутки. Некоторые работали на то, чтобы предотвратить войну, а некоторые – наоборот.

Ночью с 30-ого на 31-е августа группа неизвестных бомбардировщиков совершила бомбовый налет на расположение пехотной дивизии близ города Клуж. И хотя военные последствия налета были исчезающе малы – несколько раненных солдат, выбитые стекла, один уничтоженный прямым попаданием автомобиль – политические последствия стали воистину историческими. В последний день этого неспокойного лета Румыния обнародовала заявление, в котором объявляла себя находящейся в состоянии войны с Венгерским Королевством. Хоть венгры и пытались доказать, что к ним эти самые неизвестные бомбардировщики не имеют никакого отношения, было уже поздно. Войска уже пришли в движение, а первые снаряды уже покинули стволы орудий.

1-ого сентября в годовщину начала Войны передовые части венгерской армии первыми перешли границу и даже заняли несколько населенных пунктов вдоль границы. Как оказалось, мадьяры были более организованные, чем их противники и мобилизацию сумели провести оперативнее. С другой стороны – румынская армия мирного времени была почти в два раза больше венгерской.

Несколько дней боевые действия ограничивались эпизодическими стычками разрозненных подразделений и войной в воздухе, но уже к 5-му сентября образовалась более-менее сплошная линия фронта от границы с Югославией на юго-западе до границы с СССР на северо-востоке.

С первых же дней войны венгры показали себя более подготовленными. Войска демонстрировали более высокую выучку и моральный дух. Война воспринималась рядовыми солдатами как справедливая, как акт возвращения незаконно отторгнутых земель.

С другой стороны, моральный дух румын был не высок. Несмотря на то, что на словах каждый был готов сражаться до последней капли крови за Великую Румынию, на практике делать этого обычный обыватель не спешил. Мобилизацию румынские военные откровенно провалили, поэтому численное превосходство в живой силе, на которую так рассчитывали оказалось не столь значительным. Однако, румынская армия была лучше вооружена. Особенно это касалось авиации. Авиационный завод в Брашове выпускал очень неплохой даже по мировым стандартам истребитель IAR-80. Этот самолет, спроектированный на основе еще польских разработок, имел хорошие летные характеристики и очень приличное, как на начало сороковых, вооружение. В свою очередь основу венгерских ВВС составляли морально и физически устаревшие итальянские бипланы FIAT C.R.32 и C.R.42. Бипланы эти практически ничего не могли противопоставить более современным румынским истребителям и уже через десять дней войны практически исчезли. Бомбардировщики с румынским крестом на фюзеляже получили возможность беспрепятственно наносить удары по венгерским тылам и стратегическим объектам.

На земле же ситуация развивалась если не зеркально, то уж точно не столь радужно для румынских военных. Не смотря на практически полное отсутствие современной техники в войсках, пехотные части были не плохо подготовлены, а многие офицеры получили опыт еще в Первую Мировую. Кадрированные части, составлявшие большую часть армии мирного времени были спешно доукомплектованы живой силой и брошены на передовую. Фронт начал медленно сдвигаться на юг.

В течение недели Румынией были потеряны приграничные города: Санту-Маре, Карей, Орадя. Этнические венгры, составлявшие численное большинство в приграничной области с восторгом приветствовали приход венгерских войск, воспринимая такой поворот как освобождение от румынской оккупации.

Нужно признать, что повод для такой реакции у румынских венгров был. Последние двадцать лет их всячески притесняли новые власти, проводя политику румынизации новообретенных территорий.

Кроме приграничных городов, Румыния вследствие отступления потеряла важную рокадную дорогу, проходящую вдоль границы. Теперь, и без того невеликие возможности маневра войсками стали еще более ограниченными. Часто для того, чтобы перекинуть часть на расстояние в сотню километров вдоль фронта, необходимо было сделать крюк во все триста.

Единственным участком фронта, где румынам, уцепившимся за землю буквально зубами, удалось отбить первый натиск врага, был район Тимишоары. Тут преобладало румынское население, поэтому обороняли его с особым упорством.

Вообще если посмотреть на столкновение Венгрии и Румынии со стороны, как бы сверху, то можно было бы сказать, что характер войны больше напоминал боевые действия Первой Мировой войны. Большие массы пехоты, небольшое количество техники, мало влияющие на непосредственный ход боевых действий, некая неторопливость, присущая эпохе гужевого транспорта. Единственное, что давало понять, что на календаре середина века, а не его начало – румынская авиация в небе. Казалось, что и в стратегическом аспекте история повторяется. Венгерские войска постепенно выдавливали румын в центральные области Трансильвании, беря верх за счет лучшей организации действующей армии и снабжения. Если проводить параллель, то война должна была закончиться ближе к декабрю с падением румынской столицы. Однако на практике получилось совсем не так.

Капитан Василий Орлов неспешно осматривал местность в стереотрубу. По ту сторону оптических линз находились передовые позиции Венгерской армии. На этом участке фронта уже две недели продолжалось затишье, поэтому особых шевелений не наблюдалось. Поняв, что румыны в Тимишоаре закрепились на совесть, венгры не стали пытаться пробить бетонную стену головой, а просто перекинули большую часть атакующей группировки на более перспективные участки фронта. И это, нужно сказать принесло определенную пользу.

К концу сентября линия фронта сдвинулась от границы на шестьдесят-восемьдесят километров и проходила по линии Тимишоара-Дева-Клуж-Быстрица, упираясь правым флангом в Карпаты, а левым – в границу с Югославией. Так, не потерпев ни одного большого поражения, Румыния лишилась пятой части своей территории.

Теперь же румыны готовили мадьярам сюрприз, который должен был бы решить исход войны.

Капитан оторвался от окуляров и что-то записал в планшетке, отложил карандаш и раздраженно попел плечами. Непривычная и не обмявшаяся форма отвлекала и раздражала. Застегнув планшетку, капитан присел на лавку и, откинувшись на стенку блиндажа, мысленно вернулся к событиям, ставшим прологом к его настоящему.

Тяжелое военное детство – сначала Империалистическая потом Гражданская – семь классов школы, армия, которая выгодно отличалась от жизни дома тем, что тут хотя бы кормили каждый день. Потом командирские курсы, обучение танковым премудростям, первый кубарь в петлице. Перевод на Дальний Восток, за отличия в боевой подготовке – внеочередное звание. Потом была Монголия: бои на Халхин-Голе, ранение, легкое правда, и третий кубарь. На Финскую попал уже под конец, поэтому самые трудные недели не застал, но и тут сумел выделиться, за что «отважную» медаль.

Капитана получил совсем неожиданно. Он как раз вернулся из Харькова с паровозостроительного, где принимал новые танки – Т-34, первым во всей дивизии, и, не успев даже переодеться, был вызван к командиру полка, который и огорошил его командировкой в Румынию. И званием. Звание авансом. А основной причиной, по которой выбор пал на него, как оказалось впоследствии, было то, что, будучи родом из Одессы и имея мать румынку по национальности, сам не плохо «шпрехал» на соответствующем языке. Да и лицом был похож.

Сколько их таких вот наблюдателей-консультантов, переодетых в чужую форму, было направленно в Румынию он, конечно, не знал. С одной стороны: вряд ли много – СССР официально держал нейтралитет и статус самого капитана был по началу под вопросом. Сошлись на том, что его временно принимают в состав румынской армии на правах добровольца.

После недолгой бюрократической волокиты, которая свойственна любой большой организации, его зачислили в штат танкового батальона на эфемерную должность «инструктора по боевой подготовке». На практике это означало, что никем командовать он не мог, а мог лишь советовать командиру подразделения. Пятое колесо у телеги, в общем.

Тем не менее, не смотря на неопределенный статус, советский командир своими знаниями и опытом сумел быстро заслужить уважение новых коллег. К нему стали прислушиваться, появилась возможность отстаивать свое мнение и продавливать некоторые свои решения.

Для контрнаступления румыны выделили наиболее боеспособные свои части. В первую очередь это единственная в румынской армии танковая бригада, которая по замыслу штабистов должна была стать тем лезвием, которое взрежет венгерские порядки. Кроме того, участвовали четыре кавалерийские бригады, одна из которых гвардейская, две моторизованных пехотных дивизии, объединив все это богатство в конно-механизированный корпус. Не удивительно, что румыны отступали по всему фронту – наиболее обученные и лучше вооруженные части, являющиеся хребтом любой армии, были выдернуты из боевых порядков, что заметно снизило устойчивость остальной армии.

На правом фланге в наступление должны были перейти горнострелковые бригады. Эти элитные части, созданные после Первой Мировой по образцу итальянских, имели достаточно приличную подготовку и что важно – отлично знали местность. По плану четыре бригады горных стрелков должны были совершить обходной маневр и ударить во фланг венграм, уверенным, что их левое крыло надежно прикрыто Карпатами.

В общем, румынский генштаб поставил все фишки на один удар, который должен был решить исход войны. Либо пан, либо пропал.

1-ого октября, уже традиционно на рассвете заговорили большие калибры румынской артиллерии. Для такого дела сюда стянули все что было. Не то что бы получилась очень внушительная сила, особенно по меркам «больших игроков», но венграм хватило. Увлекшись перманентным наступлением в центре, мадьяры постепенно оголяли фланги, истончая и без того тонкие боевые порядки. Ошибка не новая (Ганнибал не даст соврать), но от того не менее распространенная. Действительно, какой смысл держать дивизии под полу окруженной и отчаянно сражающейся Тимишоарой, когда в другом месте ими можно подкрепить наступление и захватить еще кусок территории.

Орлов, в этот утренний час сидел на башне своего танка и дымил папиросой, задумчиво наблюдая за заревом от разрывов снарядов на передней полосе венгерских траншей. Все вокруг него суетились, бегали, что-то орали друг другу, перекрикивая раскаты, насылаемые богом войны. Капитан же, приписанный вместе со своим танком к взводу управления, прямых подчиненных не имел и мог спокойно наблюдать за суетой с высоты башни танка БТ-7. Партия советских танков, позволившая в ограниченное время развернуть единственный румынский танковый полк в бригаду, шла в комплекте с инструкторами. Или инструкторы шли в комплекте с танками, что, в общем-то, одно и то же.

К восьми часам утра большие калибры смолкли, и танкисты получили приказ выдвигаться. Быстро развернувшись в боевой порядок, бронированные машины поползли по нейтральной полосе. Благо сентябрь выдался теплым и сухим и осенние дожди еще не превратили скошенные уже поля в топкую жижу.

На первой линии окопов не встретили сопротивления вообще. Здесь практически не осталось целых оборонительных сооружений. Не зря разведка уделяла этому участку особое внимание: все потенциальные цели были загодя нанесены на карты и уничтожены в первую очередь. Единственное, что затрудняло движение – сама перепаханная и разбитая тяжелыми снарядами местность.

Вторая линия укреплений, отрытая венграми в полукилометре дальше, пострадала меньше. Здесь уже танкистов встретили свинцом и огнем, пытаясь оказать достойное сопротивление. Несколько машин встали, получив порцию металла в корпус, однако этого было мало. Смяв жиденькую оборону пехотного полка, у которого, как оказалось впоследствии, из противотанковых средств была лишь одна 37-и миллиметровая батарея и та уничтоженная прилетевшим сверху «чемоданом», бригада вырвалась на оперативный простор.

Через несколько часов передовые части корпуса подошли к городу Арад. Про прорыв тут уже знали и готовились. Не смотря на несопоставимость сил, венгры, а здесь была какая-то тыловая часть и зенитчики, прикрывающие важный железнодорожный узел, стали насмерть, демонстрируя чудеса мужества и отваги. В итоге зенитчикам удалось даже сжечь полтора десятка бронированных машин, прежде чем защитников смяли, и румыны смогли отбить город. Вскоре пришлось прекращать движение и останавливаться на ночевку. За первый день румынам удалось пройти добрых двадцать километров, создав угрозу всему правому флангу венгерской армии.

На следующий день движение продолжили с самого утра. Первое время дорога была совершенно пуста. Как будто и не по оккупированной местности двигались. Над головой то и дело мелькали небольшие бипланы с румынским крестом на крыльях. Иногда от самолета отделялся контейнер, обозначенный ярким вымпелом, передавая, таким образом, движущимся внизу войскам разведданные. Ни о каких рациях на устаревших самолетиках, конечно, и речи не было, поэтому выкручивались, как могли. Иногда такой самолетик, кружащий над колонной, внезапно уходил в пологое пике и сбрасывал бомбы куда-то по одному ему видимой цели.

Такой марш, казалось бы, в полигонных условиях, тем не менее, жестоко сказывался на технике. То и дело на обочине дороги, вдоль которой двигался румынский клин, замирали из-за поломок бронированные машины. Часть из них удавалось починить на месте и вернуть в строй, но большинство нуждались в более сложном оборудовании, нежели лом и кувалда. Такие приходилось оставлять в надежде на расторопность тыловых служб.

Ближе к обеду очередной крылатый разведчик сообщил о выставленном на дороге заслоне. Численность противника летун точно оценить не смог: по нему отработала зенитная артиллерия, но не меньше пехотной дивизии. Генерал Думитреску, которого поставили командующим над 1-ым корпусом, не стал атаковать сходу, предпочтя остановится и выслать вперед разведку. Заодно дали солдатам возможность передохнуть и пообедать.

Капитан Орлов внимательно наблюдал за румынами. Он, собственно говоря, это делал и весь предыдущий месяц, но одно дело учеба, а другое – боевая обстановка. Одним из заданий, полученных перед отбытием в командировку, было оценить румынские войска изнутри. Ведь сухие цифры – это одно, а реальное положение вещей – зачастую совершенно другое. Вот и сейчас он, жуя галету, аккуратно записывал свои наблюдения в тетрадь.

– Тыловые службы работают плохо. Солдаты второй день едят сухпай. А его выдали всего на три дня. Сомнительно, что завтра что-то изменится. Чем командование собирается кормить личный состав через два дня неизвестно. Это при том, что двигаем вперед практически без сопротивления.

– То же самое с топливом. Топливо у румынских LT vz.35 выработано наполовину, а заправщики явно не успевают. Благо запас хода у БТшек в два раза больше. Но вопрос заправки стоит остро.

– Моральный дух высок. Впрочем, это не удивительно, пока все идет хорошо.

– Нужно вводить в состав подвижных соединений ремонтные подразделения, которые смогли бы ставить встрой поломанные машины как можно быстрее. Не дело нести такие жуткие небоевые потери (подчеркнуто).

– Рации на разведчиках нужны. Все эти сбрасываемые сообщения – прошлый век. Очень неудобно.

Так тезисно переносил капитан свои мысли на бумагу, уже мысленно прокручивая то, что нужно будет упомянуть в отчете по возвращении домой.

Быстро сбить заслон не получилось. Пока вернулась разведка, пока составили план, пока довели его до офицеров – начало темнеть. Атаку решили отложить на утро.

Весь следующий день танкисты долбили венгерский заслон. После первой неудачной атаки командование догадалось пустить кавалерийские бригады в обход по флангам, что и принесло результат. Однако даже будучи окруженными со всех сторон мадьяры мужественно сражались, отстреливаясь до последнего патрона. В плен удалось взять лишь полторы сотни раненных, контуженных и по большей части безоружных солдат. От них удалось узнать, что это была 4-ая пехотная дивизия, укомплектованная по большей части кадровыми офицерами, солдатами довоенного призыва и лишь немного разбавленная свежими призывниками. В момент получения известий о румынском прорыве дивизия как раз двигалась по железной дороге на фронт в соответствии с планом ротации частей первой линии. Чрезвычайная опасность заставила венгерский Генштаб выгрузить дивизию прямо посреди перегона и дать приказ держаться до последнего. Патрона или человека. Время порой бывает ценнее человеческих жизней.

И нужно сказать, венгры со своей задачей справились на все сто процентов, задержав румынское наступление почти на двое суток. Эта задержка привела к тому, что, когда передовые части 1-ого корпуса подошли к Ордае, вокруг города уже была организована какая-никакая оборона.

Понимая, что быстро взять город не получится, методичный штурм выльется в большие потери, а главное в потерю темпа, Думитреску принял решение обойти город с юга, оставив часть пехоты для блокады гарнизона. Задумано было с умом, вот только реализация как это часто бывает, подкачала. Быстро обойти город не получилось. Осень, наконец, показала свое истинное лицо, зарядив непрекращающимися дождями. Дороги мгновенно раскисли, и совершать хоть какие-то вменяемые маневры по бездорожью стало решительно невозможно. Наступление заглохло.

Несмотря на то, что полностью отрезать венгров не получилось – на это на самом деле мало, кто рассчитывал – правый фланг венгерской армии фактически перестал существовать. Попав в полуокружение, не имея железнодорожной связи с тылом, под постоянными налетами вражеской авиации, в тяжелых условиях нехватки топлива и боеприпасов венгры попытались отступать в пешем порядке, «загибая» фланг и вырываясь из грозящего полного окружения. Получилось ожидаемо плохо. Пять дивизий фактически перестали существовать как организованная сила. Из солдат сумевших выйти к своим можно было в лучшем случае сформировать две. И это без тяжелого вооружения, брошенного при отступлении. Можно было, но только на бумаге: надломленных морально и истощенных физически людей не было никакого смысла бросать в бой.

В свою очередь румыны, освободив часть своей страны, были полны решимости сражаться до победного конца. Конные бригады – конница была самой боеспособной частью румынской армии – неуловимыми шершнями набросились на оставшиеся беззащитными вражеские коммуникации. Не вступая в серьезные столкновения, кавалеристы практически парализовали венгерскую армию в южной части страны.

Видя бедственное положение венгров, на севере зашевелились словаки, не забывшие прошлогоднюю войну. А когда восстало население отторгнутой у Чехословакии Подкарпатской Руси, за год венгерской власти хлебнувшее немало лиха, стало казаться, что венгры вот-вот сдадутся и запросят мира.

Однако исход войны решили не пули и сабли румынской конницы, а большие калибры. На этот раз дипломатические.

Глава 11

Берлин, Германия 17 сентября 1940 года

Из Берлинского госпиталя Курта отпустили в середине сентября. Оттуда, нагруженный лишь небольшим чемоданчиком, он первым же делом отправился на вокзал. Положенные ему три недели отпуска по ранению он собирался провести в Штутгарте. Здесь будущий офицер прожил первые восемнадцать лет своей жизни до поступления в военное училище. Здесь же жили его родители и прочая многочисленная родня.

Пассажирские поезда, по военному времени ходили не часто, особенно в направлении фронта. Железная дорога была загружена военными перевозками, поэтому урвать себе место в вагоне оказалось той еще задачей. В кассе вокзала Курт ожидаемо услышал ответ:

– Мест нет.

Пришлось идти к начальнику поезда. Им оказался колоритный старик лет шестидесяти, бодро прыгающий на деревянном протезе и покуривающий голландскую трубку-носогрейку. Такой себе герой со страниц авантюрных романов о пиратах карибского моря. Не хватало лишь попугая на плече, кричащего: «Пиастры, пиастры!» Однако, приглядевшись внимательнее, Курт понял, что перед ним, скорее всего, бывший офицер – годы хоть и сморщили старика, но не смогли его согнуть. Военная выправка вовсю проглядывала сквозь железнодорожную форму.

Поздоровавшись, обер-лейтенант изложил суть проблемы. Старик окинул молодого офицера внимательным взглядом хитро прищуренных глаз, зацепившись на секунду глазами за висящую на перевязи раненную руку. Подумал несколько секунд, а потом, видимо приняв какое-то решение, звонко пристукнул деревяшкой по брусчатке.

– По ранению?

– Да, – кивнул Курт, – осколочное, полтора месяца в госпитале. А теперь три недели отпуска. Домой пытаюсь уехать.

– Хорошо, стой здесь, сейчас что-нибудь придумаем.

Железнодорожник ловко – как будто действительно всю жизнь лазил по реям – заскочил по ступенькам в вагон.

Ожидание продлилось всего несколько минут, после чего к Курту подошла молодая девушка в форме проводника и отвела его к свободному месту в соседнем вагоне.

Двенадцать часов в поезде пролетели практически мгновенно. Проспав всю дорогу, и проснувшись лишь раз для того, чтобы поесть, утром следующего дня обер-лейтенант вышел на вокзале родного города.

Привокзальная площадь, обычно бурлящая жизнью, с первого взгляда поразила Курта непривычной пустотой. Не было таксистов, наперебой предлагающих свои услуги, не было торговцев, громко расхваливающих свой товар, а пассажиры, приезжающие или наоборот уезжающие из города, казалось, пытались покинуть неуютное место как можно скорей.

Зато здесь появилось то, чего не было раньше. Посреди площади, чуть в стороне от основных людских потоков располагались длинноствольные зенитные орудия, подозрительно задравшие свои хоботы в небеса и обложенные вокруг мешками с песком.

Картина внезапно сложилась в голове молодого офицера. Ведь Штутгарт находится всего в каких-то пятидесяти километрах от границы. Не удивительно, что такой крупный промышленный центр регулярно подвергается налетам вражеской авиации.

Добравшись на автобусе домой, Курт был подхвачен стремительным вихрем семейного торжества: по многу раз поцелован, обнят, накормлен, выслушан, познакомлен с новыми соседями и новыми родственниками, появившимся благодаря вышедшей замуж сестре и наконец, полностью сбит с толку попыткой матери в первый же день отпуска познакомить его с «замечательной девушкой», «красавицей, умницей и чистокровной немкой».

Курт, отвыкший за последние несколько лет армейской жизни от всей этой семейной круговерти, был ошарашен, выбит из колеи и где-то уже в середине дня вообще перестал понимать, что происходит. Вырваться удалось лишь спустя три дня. Следующим номером программы после соблюдения всех семейных ритуалов была встреча со старыми школьными друзьями. Или скорее приятелями теперь по прошествии шести лет после окончания школы.

Сидя за кружечкой пива с непременной жареной колбаской в пивной, собравшиеся неторопливо перебрасывались фразами о прошлых годах, женщинах и конечно войне, которая, так или иначе, вошла в жизнь каждого немца.

– Так вот, – отхлебнув из бокала продолжил свою мысль Отто, – хотя и пытаются лягушатники бомбить корпуса завода Порше, но получается у них не очень хорошо. Город большой – где что находится не враз и разберешь. Поэтому бросают куда получится. Особенно после того, как ночью стали бомбить. Часто на жилые кварталы бросают. Через день выезжаем туда пожары тушить.

Отто работал в пожарном департаменте Штутгарта, поэтому хорошо представлял, как обстоят дела с бомбежками города.

– И что, много людей гибнет?

– Да нет, – пожарный пожал плечами, – можно сказать почти не гибнет совсем. Бомбоубежищ построили не мало, да и воздушное оповещение работает хорошо. Бывает, лягушатники в темноте вообще в чистое поле вывалят бомбы да улетят обратно. Единственное, что город близко к границе находится, поэтому заблудится сложнее.

– Ну да, – поддакнул Ганс, – говорят, когда англичане попытались устроить большой налет на Гамбург с острова, так вообще город не нашли и по морю отбомбились.

– Ага, я слышал, селедка выдвинула официальный протест.

Сидящие за столом мужчины задорно захохотали. А после того, как пышногрудая официантка принесла еще по бокалу, разговор окончательно свернул в сторону обсуждения прекрасной половины человечества.

Курт же незаметно для себя ушел мысленно в сторону. Он, наконец, смог сформулировать для себя, то неуловимое и непонятное ощущение, которое терзало его последние несколько дней: поменялось общее настроение людей. В свой прошлый приезд домой после окончания польской кампании, он отметил общее приподнятое настроение, переполнявшее каждого встречного прохожего. Теперь же на смену воодушевлению пришла растерянность. Никто не желал долгой, затяжной войны, слишком сильна была в памяти народа горечь прошлого поражения. И теперь, испытывая легкое чувство дежавю, обыватели с опаской смотрели в будущее. Причем в Берлине, где ПВО работало максимально эффективно и на головы людям бомбы не сыпались, такого ощущения не было. Там вообще мало что напоминало о войне.

Из задумчивости Курта вывел очередной тост. Отбросив невеселые мысли, он решительно ухватил пивной бокал. В этот вечер Курт Мейер в первый раз за последние пару лет напился вдрабадан.

Пятого октября центральные немецкие газеты вышли с опубликованным на передовицах официальным обращением Венгерского Королевства к Третьему Рейху о предоставлении военной помощи в войне с Румынией. Нельзя сказать, что новость произвела эффект разорвавшейся бомбы. Новости, поступающие с Балканского фронта, как войну между южными соседями обозвали писаки, были туманными и малоинтересными для простого работяги. А вот для офицера вермахта это означало еще одну потенциальную точку, где можно сложить голову.

Однако Германия не спешила объявлять войну Румынии. Хотя бы потому, что импортировала из этой балканской страны треть потребляемой нефти, и такой опрометчивый шаг стал бы серьезным ударом по собственной боеспособности. Однако и бросить союзника на произвол судьбы Гитлер не мог, поэтому было принято половинчатое решение. В Венгрию были направлены три дивизии – свежесформированная 11-ая танковая, 15-ая и 30-ая пехотные с расплывчатым приказом «уберечь гражданское население Венгрии от ужасов войны и защитить венгерский суверенитет».

Одновременно Риббентроп сделал заявление с призывом вернуться к status quo ante bellum. Понятно, что ни Румыния, переломившая ход войны, ни Словакия, тихой сапой, без открытия боевых действий, начавшая возвращение утраченных ранее земель, ни уж тем более Подкарпатская Русь, понимающая, что предательства ей не простят, такого развития событий не желали.

На несколько дней все зависло в неопределенности. Боевые действия вынужденно прекратились, зато тихие дипломатические баталии развернулись в полную мощь.

11-ого октября неожиданно для всех, ну или почти всех, Народное Собрание Подкарпатской Руси официально попросилось в состав УССР. После чего на бывшую Венгерскую территорию были мгновенно введены советские дивизии из числа КОВО, как будто только и ждущие приказа на перевалах Карпат.

Такой поворот может показаться неожиданным, однако, если посмотреть внимательнее, ничего странного нет. Ведущими политическими силами здесь были коммунисты (порядка трети активного населения), сторонники независимости (около 10 %) и автономисты. Последние желали видеть свой край в составе Чехословакии, Венгрии или УССР, но обладающим широкой автономией. Однако, Чехословакия к 1940 году приказала долго жить, венгры за год своей власти показали себя далеко не с самой лучшей стороны, поэтому оставался Советский Союз. В возможность же полной независимости русины в массе разумно не верили.

Так или иначе, советские войска за Карпатским перевалами позволили СССР включится в дипломатический процесс. МИД Советского Союза со страниц газет обратился к сторонам конфликта с призывом начать мирные переговоры. В этом начинании он был активно поддержан румынскими коллегами, а спустя пару дней согласие на переговоры дали словаки.

Мирные переговоры по составу участников больше напоминавшие конференцию начались 17-ого октября в Бухаресте и проходили ожидаемо тяжело. С одной стороны находились венгры, уже понявшие, что приобрести в этой своей авантюре уже ничего не удастся, но еще не готовые отдавать свое. Вернее то, что считали своим. Венгров серой глыбой за спиной поддерживала Германия в лице министра иностранных дел Риббентропа.

По другую сторону баррикад были румыны. Румын также представлял глава МИДа – Григоре Гафенку. Позиция этой балканской страны была максимально умеренной. Румыния не претендовала ни на какие земли поверженного, или скорее, если пользоваться боксерской терминологией – отправленного в тяжелый нокдаун соперника, однако настаивала на денежной компенсации военных издержек, полутора месяцев оккупации своей территории и небольшой контрибуции сверх того. Румын поддерживал Молотов, при этом тему Подкарпатской Руси молчаливо обходя стороной. Впрочем, это вопрос даже сами венгры, попробовавшие сначала заикнуться о подавлении восстания, быстро спустили на тормозах. Даже дураку было ясно, что такой жирный кусок, попавший в когти красного медведя, обратно вырвать без большой войны уже не получится. На большую войну ни венгры, ни их покровители немцы в тот момент не были готовы. Вернее, немцы не были готовы к открытию второго фронта из-за авантюр каких-то там мадьяров.

Словакии пришлось на переговорах труднее всего. Будучи, по сути, марионеткой Третьего Рейха, эта страна не имела возможности какого-то политического маневра. Сначала Войтех Тука настаивал на возвращении всех территорий, отторгнутых у Словакии венграми, однако после нажима со стороны Германии, умерили аппетиты до полоски земли по линии Стачкин-Собранце, которую потеряли в результате войны в марте 1939 года.

Бухарестская конференция, как переговоры обозвали в англоязычной прессе, продлилась до середины ноября. В итоге венгерская делегация, никак не желавшая соглашаться на предложенные условия, была поставлена перед ультиматумом. В ином случае румыны угрожали закончить войну в Будапеште. Германия, же, нуждавшаяся в спокойных тылах для ведения войны на западе, рекомендовала мадьярам согласиться на предложенные условия и подписать итоговый протокол в предложенном виде.

14-ого ноября Румыно-Венгерская война закончилась.

Курт Мейер вернулся из отпуска в первой декаде октября. Свою родную 9-ую танковую дивизию он нашел в Бельгии. Ее расквартировали в городе Шарлеруа, в десяти километрах от линии фронта. Благо танкистам в окопах на передовой сидеть не положено, и офицер рассчитывал более-менее спокойную службу на ближайшие зимние месяцы. Однако после приезда в часть, стало ясно, что спокойствие откладывается. Его роту перевооружали на новейшие Pz. 4 и, что естественно, обер-лейтенанту пришлось включиться в процесс по полной.

– Смотри какой красавец! – Курт с любовью погладил бортовую броню своего нового железного коня. Или скорее боевого слона. – Какая броня, орудие! Не то, что «единички» и «двойки».

– Ну да, пятьдесят миллиметров это вам не двадцать уж тем более не восемь. Серьезная машина.

– Наконец там наверху, – обер-лейтенант взглядом указал, где именно, – додумались, что воевать на танкетках против французских тяжелых танков равноценно самоубийству.

– Ходит слух, что «двойку» снимают с производства, или уже сняли. Давно пора.

Курт еще раз любовно погладил отдающую холодом броню танка и глубоко вздохнул. Пахло осенью: сыростью, опавшими листьями и конечно бензином. Куда без запаха бензина в расположении танкового полка. 33-ий танковый полк стоял севернее города, комфортно расположившись на берегу канала Брюссель-Шарлеруа. По берегам канала густо росли какие-то кусты по- осеннему окрасившиеся в желтые цвета. С затянутого свинцовыми тучами неба то и дело срывались мелкие капли дождя, окрашивая все вокруг в серые тона. Впрочем, температура держалась на отметке в пятнадцать градусов, и на улице было еще достаточно тепло.

33-ий танковый полк в полном составе перевооружали на новые танки. «Тройки», отданные под начало Курта, были последней модификации с новой 50 мм пушкой длинной в шестьдесят калибров и усиленной броней. По слухам на таком длинноствольном орудии настоял сам фюрер немецкого народа, уставший от стенаний военных, которые с самого начала войны жаловались на непробиваемые французские танки. А уж когда и у британцев в массовом порядке начала появляться твердолобая «Матильда», понимание необходимости такого усовершенствования стало очевидным каждому.

– Воевали же, и ничего, живы, как видишь. – Вилли, без сомнения завидовал старшему товарищу. Ему «троек» не досталось, производство новейших танков все еще не удовлетворяло запросы армии.

Впрочем, и про устаревшие Pz. 1 можно было забыть. Из действующей армии танкетки, лишь божьим попустительством называемые танками, изымались и передавались частично в учебные отряды, а частично на переплавку. Хотя последних было не так много. Все же большая часть этих легкобронированных машин уже покинули войска ранее, пополнив статистику боевых потерь. Лейтенант же Вильгельм Краус теперь командовал ротой чешских тридцать восьмёрок и ждал, присвоения очередного звания обер-лейтенанта.

Вакансия командира роты открылась, после того как наверху было принято решение о формировании еще двух танковых дивизий – 14-ой и 15-ой. Командование вовсю пользовалось осенним затишьем на фронте для приведения войск в порядок. Для этой цели из уже существующих частей были выдернуты отдельные батальоны с техникой и личным составом. Образовавшиеся же прорехи в штатном расписании заняли офицеры ступенькой, стоящие ниже.

Теперь первый батальон 33-его танкового полка выглядел так: две роты легких чешских танков и одна рота средних танков, которой и командовал обер-лейтенант Курт Мейер.

– Ага, сколько танков потерял, скажем, наш батальон за полгода боев, можешь подсчитать?

– Это сложно, – Вильгельм почесал затылок, – до хрена.

– Именно, только наша рота, то есть теперь моя, потеряла почти сорок машин! Два штатных состава. Нет, конечно, часть из них отремонтировали, а часть заменили новыми, но кто заменит мне опытных танкистов, которые и Польшу прошли Бельгию с Голландией, да и просто знают с какой стороны снаряд в пушку совать.

– Это ты к чему?

– К чему? А вот представь, что мы с самого начала на нормальных машинах кататься стали бы. Сколько толковых ребят удалось бы сохранить. У меня половина личного состава окончила курсы в этом году, половина! А хорошего танкиста нужно не один год готовить, сам знаешь. – Курт в сердцах махнул рукой, – да что там говорить: я сам в госпитале за не полных шесть месяцев два раза побывал.

– Хм… тут ты, пожалуй, прав, всех, конечно, это не уберегло бы, но не мало парней сейчас были бы живы… – Вилли замолчал на секунду, а потом без перехода добавил, – А слышал, говорят сюда хотят длинноствольную 75-миллиметровку засунуть.

– Было бы не плохо, а то у этой пушки фугасный снаряд слабоват.

– Тебе не угодишь, – хохотнул младший приятель, – только что ему 20-ти миллиметров хватало, а теперь 50-ти мало.

– Это да, к хорошему быстро привыкаешь, – улыбнулся в ответ Курт, – а откуда, кстати, слухи?

– Эмм, да так… сорока на хвосте принесла…

– Ну-ну, смотри не отхвати из-за этих сорок себе проблем.

– Да ладно тебе, все будет хорошо.

Кампания 1940 года для танкистов закончилась. Можно было спокойно отдыхать, тренировать пополнение, обкатывать технику и ждать приближения весны.

Глава 12

Зима принесла воюющим сторонам долгожданную передышку. В конце Ноября столбик термометра опустился ниже отметки в ноль градусов, поставив перед военными дополнительный вопрос об обеспечении личного состава теплой одеждой, а технику соответствующими погоде горюче-смазочными материалами. Так или иначе, активность на Западном Фронте практически прекратилась. Солдаты активно закапывались в землю и утеплялись, готовясь к переменчивой французской зиме, когда снег и мороз может в любую минуту смениться оттепелью и дождем. Только артиллерия изредка перебрасывалась снарядами, не давая пехоте совсем уж впасть в спящее состояние.

Чуть «веселее» было в глубине континента, где франко-германский фронт проходил по укреплениям линии Мажино. В ноябре 1940-го года немцы переправили сюда первую из серии монструозных мортир Карл, под именем «Адам». Снаряды калибра в шестьсот миллиметров как раз предназначались для уничтожения французских укреплений и фортов.

Первый упавший на французской стороне снаряд вызвал тихую панику среди солдат и офицеров, оставив в земле воронку глубиной в пять и диаметром в пятнадцать метров. Однако низкая скорострельность – порядка четырех-пяти выстрелов в сутки – и еще более отвратительная точность – стрелять из этого орудия можно было только «куда-то в сторону противника» – по сути, свели всю опасность мортиры к минимуму. Ну а никакая надежность – мортира ломалась после каждых нескольких выпущенных снарядов – и вовсе сделали ее посмешищем, как среди немцев, так и среди союзников.

До конца зимы «Адам» и еще два его брата-близнеца переданных в армию чуть позже сделали в сумме около ста выстрелов. Нельзя сказать, что все они ушли «в молоко». Было разрушено несколько дотов, заметный урон получила инфраструктура в районе обстрела, сгорело несколько складов и даже одним «золотым» попаданием был выведен из строя артиллерийский форт.

Еще хуже проявили себя тяжелые железнодорожные орудия. Не имея возможности маневрировать и, будучи накрепко привязанными к путям, эти монстры жестоко страдали от налетов вражеской штурмовой авиации. Так 694-ая артиллерийская батарея, состоящая из двух пушек модели «Курц Бруно» была уничтожена вследствие авианалёта, не успев сделать и выстрела. Была ли это случайность или успех союзных разведок – неизвестно, однако событие это имело далеко идущие последствия. Узнавший об этом Гитлер, всегда трепетно относившийся к разного рода большим стальным игрушкам, устроил армейцам разнос, приказав использовать осадную артиллерию осторожнее.

Усиленные меры маскировки, частая смена позиций существенно снизили потери от вражеской авиации, но и область применения орудий снизили соответственно. Однако, в целом, подсчет затрат, проведённый в последствии, показал, что игра даже близко не стоила свечей. Построить на те же деньги бомбардировщики и закидать врага бомбами с воздуха было бы намного дешевле и эффективней.

Пока на суше царило затишье, акцент в боевых действиях сместился в небо и на море. В дни, когда погода позволяла, с аэродромов по обе стороны фронта поднимались десятки эскадрилий что бы сойтись в смертельной круговерти над линией фронта или вывалить смертоносный груз врагу на голову.

Воздушная мясорубка не прекращалась с ноября по март, когда стало окончательно ясно, что ни одна из сторон не может взять верх. Численное превосходство союзников немцы парировали более высокой выучкой экипажей и совершенством техники, разменивая в среднем два своих истребителя на три вражеских.

Французы наконец смогли наладить выпуск более-менее современных D.520 в товарных количествах, существенно, впрочем, отставая в этом отношении как от англичан, так и от немцев. К осени удалось довести производство лучших французских истребителей до полутора сотен штук в месяц, при этом выпуск всего прочего «летающего зоопарка» волевым решением военного министра прекратили. Впрочем, никто об мертворожденных MS.406 не жалел. Пилоты с удовольствием пересаживались на 520-ые, так как они были быстрее и лучше вооружены, проигрывая, с другой стороны, немного в скороподъемности. Так же продолжались попытки модернизировать серийный истребитель. Основные усилия галльские инженеры бросили на поиск нового мотора. Основных вариантов было два: американский Аллисон V-1710-C15 мощностью 1040 л. с. и новая Испано-Сюиза 12Z89. Последняя была перспективнее, с ней на планере серийного D.520 рассчитывали достичь скорости в 615 км/ч. А это было уже больше чем у «боевой» модификации мессершмита Bf.109Е-3. Однако мотор был сырой и требовал серьезного доведения «напильником». Американские же производители не могли удовлетворить заказ французского военного министерства количественно.

Англичане же спешно наращивали впуск первых Спитфайеров. У островитян не было проблем с количеством выпускаемых истребителей, зато были серьёзные проблемы с качеством. Основной истребитель королевских ВВС на 1940 год – Hawker Hurricane – во всем проигрывал своему основному оппоненту. Чуть медленнее, чуть хуже вооружение и скороподъемность. Spitfire должен был нивелировать отставание в качестве, однако пока полностью «пересесть» на новые машины англичанам не удавалось.

Проблема союзников была еще в том, что к концу осени арена воздушного противостояния сместилась на территорию тевтонов, сведя на нет тем самым основной недостаток 109-ого – маленький боевой радиус. Англичане при поддержке французов начали регулярные налеты на тылы вермахта, реализуя преимущество в тяжелых бомбардировщиках. В итоге сбитые и выпрыгнувшие с парашютом летчики в массе своей оказывались в немецком плену, пополняя и так обширную статистику потерь. Немцы же без проблем пересаживались на новые машины и возвращались в воздух, продолжая сражаться за фюрера и Германию.

Таким образом, если по потерянным истребителям соотношение было примерно 2 к 3 в пользу немцев, но по погибшим пилотам уже 1 к 2 с тенденцией к еще большему перекосу в пользу люфтваффе, что объяснялось очень просто. Пока союзники гибли и попадали в плен, германцы набирались опыта воюя в воздухе все более и более эффективно.

Чуть иначе дело обстояло в бомбардировочной авиации. Здесь преимущество было целиком на стороне союзников. При чем, как в количестве, так и в качестве. Основные бомбардировщики люфтваффе Ju-88 и He-111 несли две-три тонны бомб в зависимости от модификаций, то есть по британской классификации были в лучшем случае средними. В это же время сами англичане использовали машины «пообъемнее». Так, например, основной на конец 1940-го года британский тяжелый бомбардировщик «Шорт Стирлинг» мог нести больше шести тонн бомбовой нагрузки. Аналогично поднимал появившийся на фронте после Нового Года «Галифакс», а «Ланкастер», принявший боевое крещение уже в начале марта мог в перегруз «тащить» более десяти тонн!

Первые более-менее массовые налеты бомбардировочной авиации на немецкие тылы начались еще осенью в самый разгар «Битвы за Бельгию». Однако тогда, не будучи надлежащим образом подготовленными они особых проблем вермахту не доставили. Большая часть бомб попала по меткому выражению кого-то из офицеров RAF «точно в землю».

К концу ноября союзники смогли, наконец, нащупать более-менее работающую тактику: высота, скорость полета, выхода на цель и бомбардировки, плотность строя, массирование защитного огня и прочие мелочи, отличающие боеспособную армию от небоеспособной. Дополнительная подготовка штурманов позволила сократить количество провальных вылетов, когда самолеты просто не могли выйти на цель и сбрасывали бомбы куда придется. Пригодились, считавшиеся уж было совсем негодными двухмоторные истребители, способные сопровождать бомберов на всем продолжении полета. Впрочем, потери продолжали оставаться стабильно высокими. Особенно среди тех самых двухмоторных истребителей, не способных сражаться с «эмилями» на равных.

В среднем война в воздухе стоила немцам порядка тридцати истребителей и десяти самолетов других классов (бомбардировщиков, транспортников, штурмовиков) в сутки. Союзники теряли же срок два и пятнадцать соответственно.

Зимнее сражение в небе над Европой стало олицетворением позиционного тупика сходного с таковым проявившемся на двадцать лет раньше и на два километра ниже. Ни одна из сторон не смогла удивить врага, победить за счет силы мысли, предложить новое видение на стратегию воздушного боя, которая свелась к попытке передавить врага силой станка и стойкостью к потерям.

По силе же станка союзники были явно впереди. Если же добавить к производящимся собственными силами самолетам еще и поступающие из-за океана, то и подавно.

Боевые действия продолжались также в Норвегии. И хотя по европейским меркам фронт этот был третьестепенной важности, некоторые интересные события случались и здесь.

После того, как егерям Дитля пришлось интернироваться в Швеции, боевые действия непосредственно на суше практически прекратились. Расстояние от Нарвика до захваченного немцами Тронхейма, составляло около девятисот километров. В условиях гор, высоких широт и почти полного отсутствия дорог, установление хоть какой-то стабильной линии фронта было просто невозможно. Стороны в таких условиях перешли к действиям малыми – до роты – группами солдат. Такая группа, состоящая из отлично подготовленных к действиям в гористой местности егерей, имела высокую мобильность и автономность, что позволяло хотя бы создавать видимость военного присутствия в этих суровых краях.

На практике фронт определялся не сухопутными частями, действия которых имели более демонстративный характер и напоминали мышиную возню, а радиусом эффективного действия авиации.

По началу, именно с авиацией у союзников на этом театре военных действий было достаточно туго. В Нарвике просто не оказалось подготовленной площадки, которой могли бы взлетать самолеты. И если по зимнему времени в качестве ВВП использовали лед замерзшего озера Хартвиг, то летом это было по понятным причинам невозможно. Устройство полноценного же аэродрома усложнялось все той же гористой местностью. Пока же велись взрывные работы, воздушную поддержку осуществляла палубная авиация. Авианосец «Глориес» почти полтора месяца стоял на рейде Нарвика, превратившись из-за суровой необходимости в эдакий стационер. Здесь его и поймали немецкие линкоры. Вернее, не в самом Нарвике а на пути обратно.

Достоверно не известно, стало это результатом отличных действий немецкой разведки либо просто случайностью, однако 13-ого августа два немецких линкора «Шарнхорст» и «Гнейзенау» настигли авианосец в трехстах милях к западу от Тромсе. На авианосце не сразу заметили силуэты на горизонте, а когда заметили, было, в общем-то, уже поздно. Идущий экономичным ходом «Глориес», убежать от немецких кораблей не мог даже теоретически. Самое интересное, что и самолеты сразу выпустить капитан Одли-Хьюз не мог. Для этого ему пришлось отдавать приказ о развороте. Северо-западный ветер делал взлет и посадку самолетов при прежнем курсе не возможным. Этим же объясняется и отсутствие воздушной разведки при движении корабля сквозь кишащие подводными лодками врага воды.

Впрочем, даже сумей англичане поднять в воздух всю авиагруппу, это им бы не сильно помогло. Возвращающийся в метрополию авианосец нес только пять торпедоносцев «Сувордфиш», которые теоретически могли бы нанести хоть какой-нибудь урон немецким стальным гигантам. Остальная часть авиагруппы состояла из палубных истребителей, часть из которых к тому же были повреждены за время боев. Два эсминца, сопровождавших авианосец ничем своему большому брату помочь не смогли.

Бой, вернее форменное избиение, продолжалось меньше часа. В результате авианосец и один из эсминцев были потоплены, второй эсминец смог оторваться и уйти в сторону британских островов.

Потопление «Глориеса» стало последним крупным успехом немцев в Норвегии. После передислоцирования в Нарвик частей базовой авиации ситуация окончательно зашла в тупик. Война была сведена к охоте на транспорты и малые корабли противника, а также борьбе в воздухе.

Единственный раз, когда немцы решились на рейд большими кораблями на английские коммуникации, едва не закончился совсем плачевно. 17-ого мая все та же парочка «Шарнхорст» и «Гнейзенау», усиленная парой легких крейсеров вышла из Киля и направилась на север к берегам Норвегии для перехвата английских транспортных конвоев.

С самого начала все пошло наперекосяк. Эскадра была замечена шведскими патрульными силами, от которых информация просочилась к англичанам. Те подняли в небо дополнительных разведчиков и 22-ого мая сумели установить местоположение и курс немецкой эскадры.

К этому времени немцы уже успели записать на свой счет пару одиночных транспортов и даже подводную лодку, командир которой неудачно попытался выйти на рубеж атаки и, будучи замечен с гидросамолета, был потоплен легкими крейсерами. На этом успехи немецких моряков и закончились. Первый же налет английских торпедоносцев привел к попаданию в Шарнхорст.

Подрыв торпеды в районе кормы привел к тяжелым повреждениям. Два из трех гребных валов вышли из строя, корабль принял много воды осел кормой на три метра. Командующему эскадрой Адмиралу Маршаллу пришлось командовать разворот и следовать в сторону Тронхейма. Однако без потерь уйти не удалось. Легкий крейсер «Нюрнберг» словил торпеду от английской подводной лодки уже на подходе к норвежскому порту. Сначала казалось, что удастся дотянуть корабль до порта, однако поднявшееся волнение свело все усилия на нет. Экипаж организованно покинул корабль, после чего тот был добит торпедой, выпущенной с однотипного «Лейпцига»

Если рассматривать сложившуюся на севере Норвегии ситуацию в целом, то, конечно, поражение под Нарвиком стало для вермахта и тем более для кригсмарине тяжелым ударом. Можно сказать, что стратегически потеря этого города обернулась если не поражением в норвежской операции, то как минимум – ничьей.

После того, как в Нарвике обосновалась английская базовая авиация, выход тяжелых судов в северную Атлантику стал практически невозможен. Разведывательные самолеты, взлетающие из Норвегии, севера Британии, Фарерских островов и Исландии с солидным перекрытием просматривали все возможные пути следования немецких кораблей. Провальная попытка рейда немецких линкоров лишь эмпирически подтвердила то, что и так было понятно.

Как часто бывает – от любви до ненависти один шаг. Еще недавно увлеченный стальными гигантами Гитлер был горько разочарован, враз переменив свое отношение к ним на резко отрицательное. Фюрер, взбешенный неудовлетворительным соотношением затрат и достигнутого результата, приказал сосредоточиться на малых кораблях флота: эсминцах, тральщиках, подводных лодках.

С осени 1940 года линкоры кригсмарине прочно обосновались у причальных стенок, лишь иногда выходя в море для тренировки экипажа. Впрочем, как показала впоследствии история, и это было не панацеей.

С политической точки зрения эти события привели к кадровым перестановкам в руководстве Кригсмарине. Недовольный решением Гитлера в отношении кораблей надводного флота гросс-адмирал Эрих Редер подал в отставку, которая и была принята в конце сентября 1940 года. На его место был назначен Карл Дениц, командовавший до этого подводными силами Третьего Рейха.

Первым же делом новый командующий бросил все силы на наращивание скорости производства подводных лодок. Если до этого в месяц верфи Германии выпускали по пять подводных лодок, то за следующие полгода удалось нарастить их выпуск почти в шесть раз. В марте 1941 года на воду было спущено рекордных 12 стальных акул.

Документ 1

История второй мировой войны 1939–1947 гг. М. Воениздат 1973 г.

Таблица № 12

Сравнение потерь в живой силе стран участниц конфликта в 1940 г. (Европейский ТВД)

Страна Убитые(1) Раненные(2) Пленные

Германия 421931 703871 56150

Франция 191782 302943 11934

Великобритания 79893 104891 5893

Бельгия 121761 278451 12892

Нидерланды 60183 37394 81843

Румыния(3) 29745 41728 3163

Венгрия(3) 24952 31839 37901

Норвегия 3101 2711 60129

Словакия(3) 209 341 19

Финляндия(4) 31791 45790 601

СССР(4) 35408 102357 1207

Дания(5) 16 20 -

Австралия 2398 3124 27

ЮАС 28 51 -

Новая Зеландия 843 1578 18

Убитые, умершие от ран, пропавшие без вести;

Из количества раненных вычитаются те, которые впоследствии умерли от ран или попали в плен;

Имеется в виду Румыно-Венгерская война как эпизод ВМВ;

Имеется в виду Советско-Финская война как эпизод ВМВ;

Отсутствие данных по пленным военнослужащим датской армии объясняется тем, что технически правительство капитулировало до начала боевых действий. Некоторые историки рассматривают этот вопрос под другим углом, записывая в пленные весь состав датских ВС;

Конец первой части