Сигнал

9

На стенах были развешаны семейные фотографии в рамках и картины, лампы были покрыты абажурами, посуду расставили в буфетах, и ни одной коробки больше не валялось на полу, даже за дверью туалета. Исключение составляли вещи Оуэна и его погибших родителей, сложенные в кладовой наверху. Оливия постаралась как можно скорее покончить с переездом, чтобы они быстро устроились и могли провести лето на новом месте, осваиваясь с новой жизнью, а не погрузившись в бытовые хлопоты. По всей видимости, Оливии это удалось. Том уже завел ежедневные ритуалы: по утрам он отправлялся за газетой, которую затем читал, сидя в кафе «У Берти» с видом на океан, попивая одну за другой две-три чашки макиато. Мальчики, судя по всему, благодаря Джемме успели обзавестись друзьями, и даже Оливия начала ощущать, что находит свой собственный ритм. Ей нравились маленькие повседневные ритуалы, дававшие чувство уверенности: знать, что в таком-то магазине она сможет купить необходимое, что на Мэйн-стрит она приобретет кофе, что в часы, когда улица переполнена, можно припарковаться за аптекой, что в магазине эко-товаров в Олдчестере есть именно те фирмы, которые ей нравятся… Список этих небольших привычных вещей был длинным – ровно таким, чтобы Оливия почувствовала себя комфортно, чтобы начал выстраиваться ежедневный распорядок. Оливия ненавидела однообразие и вместе с тем отдыхала душой, обзаведясь рядом этих почти бесполезных привычек. Она могла теперь отправляться на поиски новых встреч, новых занятий, поскольку чувствовала под ногами твердую почву размеренной повседневности.

Они не прожили на Ферме и двух недель, а она уже поняла, что освобождается от напряжения нью-йоркской жизни. Она совсем не скучала по ритму большого города, поглощавшему ее целиком. А ведь этого она опасалась больше всего. После двадцати с лишним лет жизни она питалась энергией мегаполиса, которая одновременно подстегивала и опустошала ее день изо дня, и ее пугала мысль остаться без этого привычного двигателя. Жизнь за городом означала встречу с собой. Здесь ее внутренний ритм не растворялся в непрерывных потоках улицы, соблазнов, не следовал зову непрерывной суеты. Здесь необходимо было создавать собственный ритм. Обретать его. Она жила так в детстве, в полях Пенсильвании, недалеко от поселения мормонов с их поразительной простотой, но сейчас все было иначе – все изменилось не только для нее, но для всей семьи. Ее очень радовало и успокаивало, что каждый нашел здесь свое место. Оливия была счастлива.

Сидя на ступеньках деревянной террасы за домом с чашкой горячего чая, она смотрела на цветущий сад и счастливо улыбалась, слушая пение птиц.

Подожди еще до первой зимы, а потом уже празднуй победу. Когда днем серо, давит постоянный холод, солнца с каждым утром все меньше, из окна унылый вид и кажется, что стоит нескончаемая ночь, и нет даже иллюзии непрерывного движения, как в большом городе, – вот тогда ты поймешь, действительно ли сможешь быть здесь счастлива!

Первая зима должна была обнаружить истину.

А еще это кошмарное происшествие со старушкой, которая покончила с собой практически у них на глазах. Том видел все от начала до конца. Слава богу, дети и она сама узнали, что произошло, только когда на улице раздались крики. Том пошел помочь, он даже говорил с полицейским сразу после несчастного случая, а она поспешила увести детей, чтобы никто не смотрел на тело. Это было ужасно. Тем вечером они долго говорили о происшествии, чтобы избавиться от неприятного впечатления и чтобы оно не нанесло травму мальчикам. Оливия особенно переживала за Оуэна, учитывая, через что ему пришлось пройти. Между тем, к ее удивлению, мальчики не проявляли никаких признаков потрясения.

Смауг пришел и улегся под боком, навалившись на нее почти всем весом.

– Смауг! Ну серьезно? Здесь столько гектаров, всё твоё, а ты приходишь улечься на меня?

Оливия все же ласково потрепала Смауга. Она думала о том, как построить день. Даже если малышка Зоуи будет (наконец!) спать, а мальчики еще не выйдут из комнат, Джемма приедет, как всегда, рано, чтобы взять на себя детей. Оливия чувствовала себя усталой, на нее начинала наваливаться тяжесть бессонных ночей. Зоуи, спавшей всегда без задних ног, после их переезда почти каждую ночь снились кошмары, так что она в ужасе кричала, поднимая на ноги всю семью. Оливия и Том по очереди успокаивали малышку, и проходило иногда больше часа, прежде чем та засыпала. Они относили все на счет новой обстановки: здесь были стены, которых она не знала, и даже здешние шумы совсем не походили на привычный гул, который больше двух лет баюкал ее в Нью-Йорке. Привыкание, однако, затягивалось, и Оливия подумывала о том, чтобы показать Зоуи педиатру, но Том считал это пустой тратой времени и денег. Зоуи была просто маленькой девочкой, сбитой с толку переездом, и вдобавок того возраста, на который приходится пик ночных кошмаров. Им надо было просто потерпеть, чтобы она наконец почувствовала себя здесь дома, чтобы «рев моторов и гудки машин заменились на уханье сов и гудение ветра в ветвях», как заявлял Том, «в общем, чтобы она сбросила панцирь, наросший под воздействием губительной цивилизации!» Ох уж этот сочинитель Том с его извечными пышными тирадами! Но она любила его и за это.

Смауг положил морду на ее колени.

– Ну что, здоровяк, ты тоже наконец привыкаешь к дикой жизни вдали от твоих тротуаров и выхлопных газов, которые забивают тебе нос?

Она снова вспомнила первые дни, когда собака, по всей видимости, нос к носу столкнулась с каким-то диким животным. Как ни подбодряли его все члены семьи, Смауг решился снова выйти из дома только спустя время. И даже теперь он не желал далеко отходить от прямоугольника подстриженной травы. Этот дурачок не удосуживался даже бегать в ближайший лес, чтобы справить нужду, и оставлял свои гадкие сувениры прямо в саду.

– Да, ты не самый умный малый… Но ты милый.

До слуха Оливии донесся шум машины Джеммы, которая подъезжала к тупику, и она встала. Пора было собираться. С тех пор как она положила на стол начальника свое заявление об уходе, ее больше всего тревожила вовсе не перспектива лишиться столь хорошо оплачиваемой работы или остаться без всеобщего внимания – вовсе нет. Она боялась, что ей будет нечем заполнить свои дни. Оливия была энергичной женщиной, для которой достижение больших и маленьких целей было насущным хлебом, это подстегивало ее и помогало двигаться вперед. Переехав в Мэхинган Фолз, она боялась, что ей нечего будет вписать в список дел, и ей пришлось быстро искать себе новые интересы. Прежде всего следовало обзавестись знакомствами. Она чувствовала, что хочет вернуться к увлечениям своей юности, когда она была еще молоденькой журналисткой на крошечной радиостанции. Она скучала по журналистике. Конечно, здесь ей не придется разъезжать с утра до ночи, готовя репортажи, но она к этому больше и не стремилась. К тому же от нее, не местной, этого и не ждали, пусть она и могла бы, будучи знаменитостью, иметь преимущества. Нет, она скорее думала о том, чтобы для начала предложить какой-нибудь местной газете вести небольшую колонку.

Она посмотрела над вершинами деревьев в глубину сада и увидела скалистую громаду горы Венди, возвышавшуюся над округой. Металлическая антенна на ее вершине, увешанная тарелками, сверкая, властно высилась над городом, подобно современному распятию.

Оливия покачала головой. Если подумать, была своя ирония в том, что они купили дом прямо напротив.

В третий раз с начала ужина Чад стукнулся головой о лампу, которая чересчур низко свешивалась над кухонным столом, установленная в нише на террасе, и лампа раскачивалась над тарелками и блюдами.

– Чад, пожалуйста, – сказала Оливия, – перестань подскакивать как бешеный. Если ты что-то хочешь, можно просто попросить.

– Прости, мам. Но вообще-то сейчас светло, мы могли бы просто выключить эту…

Том поднял руку повелительным жестом.

– Не пререкайся, если твоя мать тебе что-то говорит, слушайся.

– А если она мне скажет пойти торговать в школе наркотой? – пробубнил он себе под нос, не сумев промолчать.

Оливия, зная, что к воспитанию Том относится строго, поспешила разрядить накалявшуюся обстановку. Она провела замечательный день и не собиралась позволить его испортить, при том что малышка Зоуи наконец усунула.

– Ну как, мальчики, чем вы сегодня занимались? Эта Джемма все такая же милая?

– А мы можем пригласить ее поужинать с нами? – предложил Чад.

– Тебе недостаточно, что вы видитесь шесть или семь часов в день?

Оуэн пожал плечами.

– Она клевая, – сказал он.

– Клевая? – подхватил Том, который, к огромной радости жены, не собирался возвращаться к щекотливой теме. – Клевая в каком смысле? Ну-ка, ребят, вы же не собираетесь втрескаться в вашу няню?

– Она нам не няня! – возмутился Чад. – Она наш проводник в Мэхинган Фолз. И наш ангел-хранитель.

– Пока она водит медленно и не таскает вас в сомнительные места, – заявила Оливия, – пусть она будет кем угодно. Я предложу ей как-нибудь остаться у нас на вечер.

– Она и так работает много часов, – заметил Том.

– Я сегодня столкнулась в городе с Мартой Фельдман, дочкой мэра. Джемма ее хорошая знакомая, и она говорит, что Джемме нужны деньги, чтобы заплатить за ее будущую учебу в университете. Она будет не против взять столько часов, сколько мы предложим, и я прослежу, чтобы она ничего не делала во время ужина. Это будет… ну, скажем, скрытое спонсорство.

– А что такое скрытое спонсорство? – спросил Чад.

Том закатил глаза.

– Очередное странное выражение твоей матери, чтобы не говорить прямо. Скажи, Оуэн, а ты уже обжился в комнате?

Оуэн медленно привыкал к приемной семье. Не слишком разговорчивый, сначала он оставался в кругу неугомонных Спенсеров задумчивым и отстраненным. Но с течением месяцев он все больше перенимал их привычки. За столом он всегда говорил мало, но слушал, смеялся, иногда даже раздражался, что Том считал хорошим знаком, доказательством того, что мальчик осваивается.

– Да, она очень крутая.

– Если ты хочешь, чтобы мы что-нибудь поменяли, купили другую мебель, покрасили стены или еще что-нибудь обустроили, ты говори, ладно?

– Да… А можно коробки наверху пока постоят закрытыми?

Том поджал губы и взглянул на жену. Когда мальчик оказался у них, они договорились, что он сам разберет вещи, привезенные из его дома. Они были для него дороги. Каждый предмет имел свой смысл, оживлял воспоминания, и он хотел разобрать их самостоятельно, когда будет готов. Оливия согласилась, при условии что она переберет их после него, чтобы вспомнить свою нежно любимую сестру, безвременно погибшую в этом идиотском ДТП. И полтора года Оливия ждала, когда Оуэн наконец захочет это сделать, но не давила на него, чтобы он сам понял, когда придет время.

– Конечно, – разрешила Оливия.

Том прижал Оуэна к себе, выражая любовь, – желание приласкать мальчика нашло на него, и он не мог удержаться.

– Ну пап! – возмутился Чад. – Оуэн ведь не ребенок! Ему не нужны эти нежности!

– Прости, – сказал Том. – Когда на меня находит, надо это как-то выплеснуть…

Немного смущенный, Оуэн пожал плечами и слегка улыбнулся.

– Ничего страшного, – отозвался он.

Все негромко рассмеялись. Когда они уже заканчивали ужин, Том обратился к супруге:

– Ты говорила, что у тебя есть хорошая новость. Ты наконец положишь конец этому невыносимому ожиданию?

– Я ждала подходящего момента, чтобы все внимательно слушали. Сегодня я встретила некоего Пэта Деммеля. Она главный редактор местной радиостанции.

– Я и не знал, что в Мэхинган Фолз есть радио.

– Это совсем маленькая станция, но студия хорошая, все отремонтировано.

– Ты туда ходила? – воскликнул Том притворно подозрительным тоном. – Первый встречный помахал микрофоном и ты уже идешь за ним?

Оливия сдержала улыбку. Ей нравилось, когда Том вел себя как ее защитник и немного ревновал, даже когда это было в шутку.

– Ничего еще не решено, но когда я говорила с ним о моем дебюте на радио, он сказал, что мне было бы здорово вернуться к этой работе и я могу воспользоваться свободным временем, чтобы предложить им какую-нибудь программу. Он мне доверительно сообщил, что у них не хватает идей и компетентных людей.

Том, пораженный, развел руками:

– Дети, когда мы сюда приехали? Всего две недели назад, не так ли? А ты, дорогая, уже знакома с половиной города и тебе уже предложили работу?

– С таким неотесанным чурбаном-мужем надо, чтобы кто-то спасал честь семьи! – усмехнулась Оливия. – Я пока ничего не ответила, и я хотела сначала поговорить об этом с вами. Я не для того уходила с телевидения, чтобы снова здесь засветиться. Не хочу ничего вам навязывать.

– Ты же сама сказала, это совсем маленькая станция, так что не знаю, в чем проблема – радио или нет, никакой разницы. С твоей карьерой на телевидении люди на улице и так оборачиваются тебе вслед!

– Да, я тоже так думаю, но пусть это будет семейным решением. Если я соглашусь, надо будет регулярно уделять работе немного времени. Мальчики, а что вы об этом думаете?

– Без проблем, – безразлично бросил Чад.

Оуэн махнул рукой, давая понять, что не знает, что ответить, и, на его взгляд, здесь нечего было обсуждать.

Том положил руку на руку жены.

– Ты же часто говорила, – сказал он, – что скучаешь по радио, вот случай развлечься без всякого давления.

Оуэн наклонился к столу.

– А у малышки Зоуи вы тоже спросите, что она думает? – насмешливо спросил он.

– Нет, – ответил Том, – но я предложу Джемме поставить кровать рядом, чтобы смотреть за малышкой, ведь мать семейства собирается нас бросить!

– Томас Спенсер! – рявкнула Оливия.

Они от души посмеялись и, немного посидев в гостиной у телевизора, поднялись, чтобы лечь спать. После свежего воздуха все были уставшими. Оливия смыла макияж – она не выходила из дома без легкой косметики. «Девушка с экрана» не могла позволить себе показаться на людях растрепанной, и поскольку ее узнавали на улице – по несколько раз в день, – она должна была выглядеть улыбчивой и почти такой же красивой, как на экране, пусть и не при полном параде. Иначе люди стали бы сплетничать и даже, возможно, грубить. Она прежде всего выполняет роль красивой картинки. Выполняла. С этим покончено. Теперь я мало-помалу буду вливаться в течение обычной жизни. На этой уйдет время, я примелькаюсь и стану знакомым лицом, и только самые проницательные будут изредка меня узнавать и спрашивать, почему я осталась здесь, подразумевая, что меня уволили, а потом я состарюсь, меня забудут, и жизнь станет совсем похожа на самую обычную.

Оливия посмотрела на себя в зеркало. Пара морщинок, кожа не так эластична, как раньше, брови не так выразительны, но взгляд все такой же живой. Кроме того, ее гордостью были волосы. Она всегда помнила слова матери: «Женщина с красивыми и ухоженными волосами всегда будет казаться моложе! Особенно со спины…» На заботу о волосах Оливия не щадила сил. Она взяла баночку ночного крема и растерла его по лицу, словно стирая одолевавшие ее сомнения.

Покончив с процедурами, она нашла в постели Тома, уткнувшегося носом в роман, который он пытался читать вот уже неделю. Оливия потянула у него из рук книгу, пока он ее не выронил, и потушила ночник. Определенно, даже без детей в этой семье всегда оставалось кого опекать…

Взволнованная историей с радио, она непривычно долго не могла заснуть. Предложение работы ее очень взбудоражило, и в ней трепетали чувства, которые она испытывала пятнадцать лет назад, оказавшись перед микрофоном, – но разве она не бросила все, чтобы начать жизнь, наполненную другими вещами? Не было ли это доказательством того, что она жалеет о своем выборе? Нет, конечно нет. И именно поэтому меня так привлекает работа на маленькой станции. Ничего профессионального, только для удовольствия. Я получу все то, что мне нравится в этой работе, и никакого принуждения.

Оливия сердилась на саму себя, на свою неспособность расслабиться. Ей постоянно нужно было изобретать новые поводы быть начеку. Она мечтала о полном бездействии выходного дня, но помимо воли строила сотни планов.

В двенадцатом часу она стала наконец засыпать. Вероятно, ей приснился кошмар, потому что она проснулась, охваченная сильной тревогой. Ей было трудно дышать, и она почти испытала облегчение, открыв глаза. Оказалось, что на часах только час ночи. Она собиралась было накрыться одеялом с головой и снова погрузиться в сон, когда ей послышался отдаленный плач.

Она села в кровати. Том негромко похрапывал рядом.

Действительно ли она что-то слышала? Все, казалось, было спокойно: тихая комната, полная протянувшихся теней. Экран будильник едва светился, позволяя различить в темноте мягкий ковер, а дальше – кресло, куда Том сложил одежду. И больше ничего и никого. Никаких детей, который могли плакать…

В коридоре раздался приглушенный стон.

Зоуи! Ей снова снятся кошмары.

Оливия отметила, что Том ничего не слышал – было ли это из мужского безразличия или он действительно начисто лишен отцовского инстинкта? Он почти никогда ничего не слышал! Она откинула одеяло и, не задерживаясь, чтобы найти тапочки, направилась через приоткрытую дверь в коридор. Зоуи не плакала, а в присутствии матери она совсем успокоится и, если повезет, проспит до утра.

Оливия не решилась включить свет, чтобы не будить Тома или мальчиков: она заметила, что Оуэн оставляет свою дверь на ночь открытой, – и пошла вдоль стены, ориентируясь на ощупь. Дом поскрипывал, и наверху на чердаке потрескивало дерево, как будто дом потягивался. Тебе тоже не спится? Ложись скорее обратно и приглядывай за нами, и пусть у Зоуи прекратятся эти бесконечные кошмары…

Оливия дошла до поворота крыла, где находились комнаты детей. Впереди сквозь круглое окошко проникал свет луны, угрожающе выглядывавшей из-за облаков. Оливия повесила там плотные портьеры, единственным назначением которых было сделать обстановку немного уютнее. Вдруг ей показалось, что левая штора шевельнулась.

Оливия моргнула, стараясь вглядеться в полумрак. Все было неподвижно.

Однако она вдруг почувствовала, что за ней наблюдают.

Что она здесь не одна.

Оливия сглотнула и сделала глубокий вдох, стараясь вернуть себе самообладание. Что на нее нашло, что она посреди ночи воображает всю эту чушь? В коридоре никого, кроме тебя, нет, поэтому сейчас же перестань дурить!

Это было сильнее её. А если она сейчас обернется? Столкнется ли она с незнакомцем, который ее преследовал? Ну вот совсем крыша поехала. С чего ей представлять все эти ужасы? Все из-за идиотского фильма, который она по милости Тома смотрела два дня назад, про извращенцев, которые вламывались в дом. На кой ляд было смотреть эту лажу по телеку?

Она закрыла глаза, чтобы сосредоточиться и избавиться от навязчивых мыслей. Паркет под ногами был холодным, и по ее коже пробежала дрожь. Это же идиотизм! Она стояла посреди ночи в коридоре и выдумывала разные кошмары, вместо того чтобы спокойно спать…

Оливия отчетливо это услышала.

Дыхание. Совсем рядом.

Она открыла глаза и вгляделась в окружающую темноту. Может, это Том забеспокоился из-за отсутствия жены в постели или проснулся кто-то из мальчиков?

Невозможно, я же прошла совершенно бесшумно.

Но она никого не увидела, а когда прислушалась, то дыхания больше не было.

Она посмотрела на круглое окошко в конце коридора, прямо перед собой. Шторы дрожали с обеих сторон. Они попеременно подрагивали, похожие на кожу, по которой от страха бегут мурашки.

Это было уже чересчур, Оливия приблизилась к окну, пройдя через густую тьму, мимо комнаты Чада, кладовки, комнаты Оуэна, и подняла руку, чтобы резким движением отодвинуть левую штору.

Бумажные обои в бело-рыжую полоску, почти новые, со времен ремонта Билла Тэнингема. Никого не было. Только легкий ветерок дул сквозь приоткрытое окошко.

Не знаю, кто мог его открыть. Вот видишь, нечего было придумывать всякую ерунду… Наверно, кто-то из мальчиков играл и распахнул створку. Оливия закрыла ее и повернулась, чтобы пойти к Зоуи, когда струйка ледяного воздуха коснулась ее затылка.

Она застыла на месте. Это уже не мог быть ветер, и ей точно не показалось. Это было чье-то ледяное дыхание. Оливия сглотнула. Она вдруг тяжело задышала. И стала поворачивать голову. Медленно. Очень медленно. Ее ужасала мысль о том, что она увидит у себя за спиной.

Кто мог к ним пробраться? Психопат, притаившийся у стены с дьявольской усмешкой и похотливым взглядом, который набросится на нее, чтобы заткнуть рот, а потом…

То, что она увидела, было в некотором смысле даже хуже…

Никого.

Пустой паркет, и ни следа чьего-либо присутствия. Похоже, Оливия сходила с ума.

Но в эту минуту Зоуи закричала словно от боли, и мать пришла в себя и бросилась к малышке, как львица, готовая защищать своего детеныша.

Малышка Зоуи стояла в кроватке и кричала.

Она указывала пальцем в угол за дверью, и Оливия поспешила ее закрыть, но не нашла там ничего, кроме пластиковой куклы с растрепанными волосами – одной из бесчисленных игрушек Зоуи.

Оливия взяла девочку на руки и сжала в объятиях.

– Глызет! Глызет! – повторяла Зоуи.

Оливия оглядела комнату, но не заметила ничего необычного.

Ее сердце бешено заколотилось. Ее тоже охватил страх. Необъяснимый страх.