Сигнал сбора

Глава 3

— Отличное утро, сынок! — приветствовал Эмил Кина.

— Тихое. Очень тихое и мирное утро, — отозвался Эндрю. Оглядевшись, он слабо улыбнулся. Он полюбил это время суток, когда они были под Питерсбергом. Перед восходом солнца, пока было еще темно, он выбирался из траншеи, вытягивался на траве и слушал утреннюю тишину. В эти моменты ему казалось, что война идет за тысячи миль от него.

— Может, и в нашем мире сейчас тоже утро, — печально заметил Эмил.

— А все-таки куда же мы попали? — спросил Эндрю.

Доктор ответил ему грустной улыбкой и покачал головой, смотря в небо.

— Не знаю куда и почему, — наконец ответил он, и в его голосе прозвучал благоговейный трепет, — но я думаю, что мы покинули наш мир. Мы не на Земле, это точно. Взгляни только на это небо!

— Но эти люди… — начал Эндрю, указывая на множество огней, горевших в отдалении от их лагеря.

— Один Бог знает, кто это, полковник. У нас уже три дня живет этот Калин. Он говорит на русском языке или на одном из его диалектов. Я это знаю, и вы тоже.

— Я бы сказал, что они из десятого века, может быть, из одиннадцатого, — произнес Эндрю как бы самому себе. — Но как, черт побери? Как? Я совсем немного понял из объяснений Калина, но он говорит о какой-то Первой Летописи, согласно которой его народ попал сюда, перейдя через реку света. Мне кажется, что Первая Летопись существует на самом деле, в ней рассказывается о ранней истории русских. Но мы не в России. Там нет такого неба и красного солнца. Так скажи мне, Эмил, где мы?

Эмил положил руку на плечо Эндрю.

— Думаю, этот вопрос не должен тебя заботить, — нарочито резким тоном ответил он.

— Что ты хочешь этим сказать? — гневно спросил Эндрю, возмущенный тоном доктора.

— Эндрю, ты хочешь объять необъятное. Скорее всего мы никогда не узнаем, как и почему сюда попали. И даже если узнаем, скорее всего не сможем отсюда выбраться. А ты должен быть нашим вождем. Чтобы мы выжили этом мире. Если у нас появятся ответы на эти вопросы, мы решим, что делать дальше. Но пока нам нельзя оставаться здесь, где нас окружают тысячи вооруженных людей. Нам нужно место, где мы сможем поселиться.

Эмил сделал паузу и, достав из кармана мундира фляжку, с улыбкой предложил ее Эндрю.

Не говоря ни слова, Эндрю отвинтил пробку и сделал большой глоток.

— Нам надо как-то договориться с этими людьми. Ты теперь не просто командуешь полком – ты верховный главнокомандующий и дипломат в одном лице.

— Так ты предлагаешь мне не забивать голову вопросами, на которые нет ответа, и заниматься своими делами? — ледяным тоном осведомился Эндрю.

— И все-то вы, историки, хотите знать, — хмыкнул Эмил.

Эндрю отвернулся от доктора. Он понимал, что старина доктор был прав. Они сидели в окопах уже три дня, и их боевой дух падал. Напуганы были все, начиная с последнего солдата и кончая им самим. Только железная Дисциплина заставляла его держать себя в руках и выполнять свои обязанности по командованию полком. По вечерам он сидел с Калином, пытаясь овладеть его языком. Но когда он был один, в его сердце закрадывался страх.

Что же ему было делать?

— Позаботься о том, чтобы мы выжили, — тихо сказал Эмил, как бы прочитав его мысли. — Предоставь мне гадать о всех этих «как» и «почему».

Эндрю недовольно хмыкнул, но слова Вайса звучали разумно.

— И где там шляется этот Ганс? Время трубить подъем. После сбора я вместе с тобой поговорю с Калиным, — завинтив пробку, он протянул фляжку доктору.

…

— Боярин, я, Кин, вижу твой боярин.

По крайней мере Калинке послышалось именно это. Командиру синих не очень давался русский язык. Он посмотрел на Эндрю и осклабился.

— Ты, Кейн, видишь Ивора, говоришь: дружба. Я иду назад к Ивору и говорю: мир за тебя, — перевел он на английский.

Эндрю ответил ему улыбкой и закивал. Калинка с трудом сдержал довольный смешок. За три дня он выучил их язык куда лучше, чем им это казалось. Он один из всех суздальцев, и даже из всех русских, мог говорить с ними. Теперь Ивор будет очень в нем нуждаться.

Годами Калинка сидел в конце стола Ивора, сочиняя плохие стихи за те крохи, что ему доставались. И он постоянно испытывал страх, что Ивор сочтет его слишком умным для простого крестьянина и прикажет вздернуть на дыбу. Это была опасная игра, и он участвовал в ней только ради одного. Калинка надеялся, что, когда придут тугары, он и его семья смогут избежать страшной участи, так же как и вся знать.

Продолжай строить из себя придурка, приказал себе он. Притворяйся дураком и потихоньку учись у синих мундиров. Калинка уже повидал такое, что заставляло его дрожать от страха. Один из синемундирных, которого звали Винсент, показал ему, как его металлическая палка способна убить врага за сотни шагов. Напуганный Ивор может попытаться уничтожить их и забрать металлические палки. Но если это произойдет, осознал Калинка, он останется без переводческой работы. Нет, чтобы оставаться посредником и чувствовать себя в безопасности при дворе Ивора, ему нужен мир.

Он оглядел палатку и выдал свою лучшую глупую улыбку.

— Да, да, друг, синие мундиры и русские, хорошо. Калинка говорит: мир для русских и синие мундиры.

— Ну что ж, тогда начнем, — произнес Эндрю и, поднявшись со стула, предложил Калинке следовать за ним.

— Калин, возьми это, — сказал Эмил, протягивая ему что-то в руке.

Калинка взял какую-то странную вещицу, которую он уже видел на лице Кина, Эмила и некоторых других синих.

— Для Ивора, — добавил Эмил. — Он говорил, что Ивора прозвали Слабые Глаза, — обратился он к Эндрю. — У меня есть две пары запасных очков. Скорее всего они ему не подойдут, но, может быть, немного помогут.

Эмил взял очки из рук Калинки и показал ему, как надевать их. Калинка изумленно выдохнул, с любопытством огляделся и снял очки.

— Помогут глазам Ивора, — сказал Эмил. — Подарок от Кина и меня.

Крестьянин с благоговейным трепетом посмотрел на очки и кивнул.

Красное солнце было в самом зените, когда они втроем вышли из палатки и направились к стене лагеря. Насколько мог судить Калинка, за три дня позиция стала совершенно неприступной. Треугольное укрепление было обнесено земляным валом высотой в человеческий рост, перед которым был вырыт ров глубиной восемь футов. Даже теперь солдаты продолжали работать, строя платформы для больших металлических труб, три из которых располагались по углам укрепления, а четвертая была установлена на земляном кургане в центре лагеря. Даже если бы у этих людей не было извергающих дым орудий, их все равно было бы почти невозможно победить, думал Калинка, глядя на лагерь.

Но еще больше, чем их оружие, Калинку удивляло то, как легко боярин Кейн управляет своими людьми. В этом было что-то странное. Кейн не гнушался беседой даже с самыми молодыми из них – такими как Винсент, который вел себя так, будто он был знатного рода. Но одного негромко сказанного слова со стороны Кейна было достаточно, чтобы все они за несколько секунд выстраивались в странные линии и стояли так же неподвижно, как и их металлические трубки.

Еще одно слово, и пять сотен ножей, сверкнув на солнце, присоединяются к трубкам. Следующее слово, и все трубки направлены в одну сторону. Калинка видел, что здесь действует какая-то странная сила, которая исходит не от кнута. Раньше ему и в голову такое прийти не могло.

Здесь все было не так, как положено. Крестьянами надо управлять кнутом и страхом. Знатные люди подчиняются боярам, но между собой ссорятся и дерутся за престиж и влияние. И священники – здесь не было никаких священников. Никаких золотых ряс, которым должны кланяться все, кроме бояр; никто не говорит о покорности Перму, его сыну Кесусу и о жертвоприношениях тугарам.

Задаваясь этими вопросами, Калинка поднялся на вершину укрепления впереди Кина.

— Калин.

Калинка обернулся и посмотрел на полковника. В руке Эндрю была маленькая металлическая фляжка, которую он протянул крестьянину.

— Боярину Ивору? — спросил Калинка.

— Nyet. Калину, — улыбнулся Эндрю.

Калинка обрадованно схватил фляжку и, подмигнув Эндрю, засунул ее за пазуху. Затем он низко поклонился, коснувшись рукой земли. Выпрямившись, толстяк скатился вниз по насыпи и направился в лагерь суздальцев.

Не удержавшись, он оглянулся и бросил еще один взгляд на вооруженного боярина в синем мундире. Этот человек ему нравился.

…

— Отец, стража докладывает, что Калинка только что прошел через южные ворота. Вместе с ним пришел Михаил.

Ивор вскочил на ноги и, отбросив в сторону недоеденного фазана, вытер жирные руки о свою рубаху.

— Этому идиоту давно пора было вернуться, — хлопнул он своего сына по плечу. — Андрей, для этого холопа было бы лучше, если бы он вызнал какие-нибудь их секреты и подтвердил, что они хотят заключить с нами соглашение.

— Может быть, они нам еще пригодятся, — заметил Андрей.

— Если мы узнаем их волшебство, зачем они нам?

Ивор не решился сказать о своих планах даже сыну. Угроза, исходящая от Церкви, была слишком велика. Церковь, как правило, не вмешивалась в бесконечные склоки между дюжиной русских княжеств. Ивор уже сожалел о том, что так неосмотрительно повел себя с Раснаром той ночью. Если он слишком сильно надавит на Патриарха, Церковь поддержит его врагов и объявит его еретиком. Скорее всего некоторые бояре отвернутся от него из-за этого, да и его собственные вассалы могут заволноваться. Раснар был необыкновенно молчалив после того, как они вернулись в Суздаль, и это обстоятельство немало беспокоило Ивора.

Подойдя к узкому окну своего пиршественного зала, Ивор уставился на собор Благословенного Света Перма на другой стороне большой площади. Наверняка этот ублюдок пялится на него оттуда, размышляя над теми же вопросами, мрачно подумал он.

Надо было решать эту проблему с синими мундирами. Он понимал, что победить их в бою практически невозможно, и именно поэтому Раснар так рьяно натравливал его на них. Множество его витязей, дружинников и легковооруженных крестьян погибнут в этой атаке, ослабив тем самым Ивора. Самый могущественный среди бояр, он останется почти беззащитен перед врагами, и нет никакой гарантии, что он выведает секреты синих.

Была еще одна сложность. Тысячи крестьян и многие его дружинники были все еще там, наблюдая за лагерем синих, и этим могло воспользоваться войско Новрода. Ну и в конце концов, это был вопрос престижа. Если он не сможет представить дело так, что он победил, многие дружинники присоединятся к Раснару в борьбе с ним.

Взяв со стола наполненную до половины большую кружку, он осушил ее и громко рыгнул.

— Эх, хорошо пошла! Ну, теперь послушаем, что скажет нам этот холоп. Давайте его сюда.

В комнату ввели Калинку, вместе с ним вошел Михаил.

— О великий Ивор, я вернулся с важными известиями, — произнес Калинка, низко кланяясь.

— Узнал ли ты их волшебство? — рявкнул Ивор.

— Я сделал это, о наизнатнейший, — сказал Калинка.

— И?

— Это волшебство, которым никому, кроме них, владеть не дано, — ответил крестьянин со скорбным видом. — У них есть секретный порошок, который могут использовать они одни. Если кто-то дотрагивается до него без их разрешения, его поражает адский огонь.

Ивор почесал бороду.

— Но они преклоняются перед твоей властью, владыка Ивор, — продолжал Калинка, смотря прямо на боярина немигающим взглядом. — Они хотят заключить союз с тобой, будут служить тебе в обмен на право жить здесь и признают тебя своим боярином.

Калинка не сводил глаз с Ивора.

— Надо усыпить их бдительность, а потом внезапно напасть и уничтожить их! — воскликнул Михаил.

— Дерзновенный план, о знатный воин, — отозвался Калинка, — но не забывай о порошке.

Михаил бросил на него мрачный взгляд.

— Это хороший план, — громко произнес Ивор, желая продемонстрировать свою воинственность.

— Конечно, хороший план, — тут же согласился Калинка, — но, владыка Ивор, они могли бы присоединиться к тебе в походе на Новрод. Они уже выразили желание помочь тебе в таких делах.

— Они это сделают? — спросил Ивор.

— Разумеется. Но это займет некоторое время, мой владыка. Они ослабли после своего великого путешествия и желают сперва построить дома для себя, а потом будут служить.

— Ослабли, а? — промычал Ивор.

— Но даже ослабевшие, они все еще владеют этим волшебным порошком.

Ивор отвернулся. Гори оно огнем, все это требовало слишком напряженных размышлений. Почему эти синие дьяволы вооружены не как обычные люди? Тогда он напал бы на них с пикой и топором, размозжил бы пару голов и устроил забаву своим дружинникам. Вместо этого ему приходится много думать, а Ивор не любил этого занятия.

— Скажи их боярину, чтобы он пришел в Суздаль встретиться со мной. В городе он еще больше устрашится моей власти, — вслух сказал Ивор. А может, мне удастся взять его в плен, подумал он про себя, и на губах его промелькнула улыбка.

— Мой владыка, их боярин по имени Кейн уже выразил такое желание, но он сказал, что его честь велит ему прибыть с охраной.

— Ладно, пусть так, разрази его гром, — буркнул Ивор.

— В знак своей дружбы их целитель послал тебе этот дар, — сказал Калинка, подходя к Ивору и протягивая ему очки.

Ивор взял очки, с любопытством их разглядывая.

— Что это за дьявольское устройство? — пробормотал он.

— Их вождь Кейн и их целитель оба носят это. Это знак власти, который усиливает зрение того, кто его носит.

Ивор хмуро уставился на Калинку. Это Раснар дал ему прозвище Слабые Глаза, и хотя многие страдали от плохого зрения, Ивор особенно болезненно на это реагировал, считая, что это можно истолковать как знак, что он менее знатен и мужествен, чем другие бояре.

— Позволь мне, мой владыка, — произнес Калинка, взяв очки из рук Ивора. Дрожащими руками он раздвинул дужки и водрузил очки на нос Ивора.

Издав изумленный вопль, боярин отступил на шаг назад. Сначала он посмотрел на Калинку, затем на гобелены на стене, оглядел комнату.

Радостная улыбка смягчила обычно угрюмые черты его лица, и он ринулся к окну посмотреть на площадь.

Отрывисто дыша, он обернулся и взглянул на Михаила.

— Это волшебство! — воскликнул он. — Раснар со всеми его молитвами во здравие никогда не сможет такого сделать. Я все вижу!

Ивор в возбуждении перевел взгляд на Калинку.

— Такие вещи опасны, — пробурчал Михаил.

Ивор повернулся к своему единокровному брату и презрительно хмыкнул.

— А, у тебя ведь тоже слабые глаза, как у нашего отца, — саркастически заметил он. — А у меня больше нет.

— Можно мне посмотреть сквозь них? — спросил Михаил, чье любопытство взяло верх над недоверием.

— Нет! Такие вещи предназначены только для бояр, — высокомерно ответил Ивор.

Михаил ничего не сказал в ответ, но Калинке показалось, что его боярин совершил ошибку. Ивор вовсе не был дураком, и редко кому удавалось его перехитрить, но Калинка предполагал, что он просто не понимает, сколь сильно ненавидит его незаконнорожденный брат. Крестьянин оставался неподвижен и даже не глядел в сторону Михаила, боясь неосторожным движением выдать свои мысли.

Ивор еще несколько минут шумно выражал свою радость, пока наконец не уселся на трон.

— Когда вернешься в их лагерь, передай Кейну мою благодарность, — сказал он. — И смотри внимательно, может, увидишь еще какие-нибудь вещицы, которые были бы неплохим подарком для меня.

— Конечно, я со всем усердием выполняю твои приказы, — ответил Калинка. — Но чтобы лучше узнать их секреты и принести тебе больше пользы, могу ли я, ничтожный, предложить одну идею?

— Ну, что ты там придумал?

— Было бы лучше всего, если бы твоему ничтожному слуге было позволено постоянно жить среди синих мундиров, — произнес Калинка. — Тогда я бы мог не спускать с них глаз ни днем, ни ночью. Именно я предложил, чтобы они подарили моему господину эти стекла. Мое присутствие там будет означать, что у тебя есть свой человек в их лагере, который будет доставать для тебя чудесные вещицы и, возможно, узнает секрет их порошка. Я всего лишь глупый невежественный холоп, поэтому они не станут меня опасаться. Возможно, я смогу принести тебе там больше пользы, чем какой-нибудь твой знатный челядинец, который вызовет у них подозрения.

Михаил издал протестующий возглас и сделал шаг к трону Ивора.

— Послать нужно меня! — воскликнул он. — Этот вонючий дурак слишком невежествен для такого дела. Лучше послать человека знатного и знающего, брат мой.

Ивор перевел взгляд с Калинки на Михаила и раздвинул губы в хитрой улыбке.

— Этот болван прав, — протянул он. — Тот, кто выглядит так глупо, как он, не возбудит у них подозрений. Поэтому я велю, чтобы с этого момента никто, кроме него, не учился их речи.

И к тому же, подумал Ивор, это мой человек и он не осмелится воспользоваться своим знанием против меня. Калинка с трудом сдержал вздох облегчения.

— А труден ли их язык? — с любопытством осведомился Андрей.

— О, очень труден, — ответил Калинка, закатывая глаза. — Учить его – неподходящее занятие для русской знати.

— Так учи его сам, — расхохотался Ивор, — и учи хорошенько!

— Только для того, чтобы служить своему господину, — низко поклонился Калинка.

— Докладывать обо всем будешь мне лично, — произнес Ивор. — Если я услышу, что ты приближался к Раснару, я прикажу содрать с тебя кожу, а твою жену и дочь отдам тугарам.

Калинка содрогнулся, услышав эти угрозы, и Ивор издал довольный смешок.

Но еще больше его пугал Михаил, который не сводил с него ненавидящего взгляда. Значит, он правильно угадал его мысли, когда Михаил настоял на том, чтобы лично отвести его к Ивору, и всю дорогу до Суздаля выспрашивал о том, что Калинка видел в лагере синих.

— Хороший план. Да, неплохой, — протянул Ивор, пристально наблюдая за своим братом и дрожащим холопом. — И запомни еще вот что, — добавил он, недобро усмехнувшись. — Если скажешь им хоть слово о тугарах, я не убью тебя на месте, а сохраню тебя и твою семью до их Лунного Праздника.

— Я буду нем как рыба, — выдавил из себя Калинка.

— Пусть об этом узнают все, — обратился Ивор к своему глашатаю, стоящему в углу. — Пусть будет провозглашено, что каждый, кто попытается рассказать синим мундирам о тугарах, будет оставлен для тугарского праздника.

Ивор откинулся в кресле. Может быть, Раснар был прав, говоря о том, как тугары отнесутся к этим синим. Он будет использовать их и получит немало чудесных вещиц – таких, как эти стекла, — но в конце концов все они отправятся в ямы. Тогда он сможет заступиться перед тугарами за тех, кто будет ему верен.

— Приведи ко мне этого Кейна завтра на рассвете, — распорядился Ивор. — А теперь убирайся.

Встав, он снова надел очки, вышел из комнаты и, радостно посмеиваясь, принялся жадно оглядываться по сторонам.

Калинка последовал за ним и уже на пороге рискнул бросить быстрый взгляд на Михаила.

Не дразни волка, когда тот рядом, подумал он, потому что он никогда не забывает обиды.

…

— Ну ладно, парни, подтянитесь, полковник ждет от вас, чтобы вы вели себя как настоящие солдаты. Вас, первую и вторую роту, удостоили чести сопровождать его, так что не ударьте в грязь лицом.

Когда сержант Шудер остановился рядом с ним, Винсент постарался выпятить колесом свою впалую грудь. Ганс секунду смотрел на него, затем, презрительно фыркнув, перешел к следующему солдату.

Винсент облегченно вздохнул. Полковник уже не внушал ему ужаса – больше того, он даже смотрел на однорукого командира, как на родного отца, — но Шудер сильно напоминал ему директора школы Оук Гроув, готового разразиться гневом по малейшему поводу.

Краем глаза Винсент видел приближающегося Кина в окружении доктора Вайса, майора О’Дональда и Калинки.

Кин остановил свою лошадь перед их рядами и обвел солдат взглядом.

— Значит, так, ребята, — спокойно сказал он, как будто все они были друзьями, отправляющимися кататься на лодке. — Калин, — указал он на стоящего рядом с ним крестьянина, — утверждает, что мы можем заключить мирное соглашение с этими людьми. Я верю, что все вы выполните свой долг. Я хочу, чтобы они увидели, что вы за солдаты. Одна ошибка приведет к катастрофическим последствиям для всех нас. Я надеюсь, что все пройдет гладко, и главное, не показывайте своего страха. Так что ведите себя как солдаты, что бы вы ни увидели. Если дела примут дурной оборот, стрелять только по моей команде или по команде сержанта Шудера. Вопросы есть?

— Полковник, похоже, мы в большой заднице. Что это за чертово место? — раздался наглый голос одного из солдат, Хинсена, как догадался Винсент.

Кин развернул лошадь и, подъехав прямо к Хинсену, остановился напротив него. На его лице не дрогнул ни единый мускул, но взгляд, которым он смерил солдата, был ледяным.

— Именно это мы и собираемся выяснить, рядовой, — резко ответил он. — Предоставьте мне об этом думать. Вы новичок в этом полку, рядовой, поэтому на этот раз я вас прощаю. Но если вы спросите ветеранов, они скажут вам, Тридцать пятый полк преодолевал любые трудности, какой бы враг ему ни противостоял. Еще вопросы есть? Больше вопросов не было.

— Тогда все в порядке. Майор О’Дональд остается вашим командиром до моего возвращения. — Сказав это, Кин посмотрел в ту сторону, где стояли капитан Кромвель и его команда. Перехватив взгляды, которыми обменялись оба командира, Винсент решил, что их взаимная неприязнь нисколько не ослабла.

— Старший сержант Шудер, мы выступаем.

Ганс двинулся вдоль линии солдат в начало колонны, бросив по пути презрительный взгляд на Хинсена.

— Поднять боевые знамена, — проревел Ганс, так что его наверняка было слышно аж в лагере русских.

Знаменосцы подняли древки. Солдаты увидели изрешеченный пулями звездно-полосатый флаг, а рядом с ним темно-синее знамя Мэна, которое приобрело сиреневый оттенок в красноватом отсвете солнца.

— Рота, направо! Шагом марш!

Сто солдат как один сделали поворот и направились к воротам. Впереди на коне ехал Эндрю, а сзади, в хвосте колонны, артиллеристы волокли пушку и ящик с зарядами.

— Сержант Данливи! — рявкнул О’Дональд. — Если начнется заварушка, угостите их двойным зарядом картечи.

— Есть, сэр! — во все горло заорал артиллерист в ответ на приказ своего командира.

Небольшая колонна прошла сквозь ворота и пересекла ров перед лагерем по деревянному мосту.

То, что увидел Винсент, заставило его крепче сжать мушкет. На дальних холмах стояли тысячи крестьян, а среди них туда-сюда сновало несколько сотен всадников. Шудер уже сказал им, что, если возникнут трудности, они просто построятся в каре и с боем отойдут обратно в лагерь. Но их было всего сто человек, и у них имелась только одна пушка, а их окружали тысячи людей. Винсент помнил, что полковник велел им не показывать страха, но его сердце готово было уйти в пятки.

— Музыканты, песню! «По равнинам Джорджии».

Барабанщик начал отбивать ритм, трубач затрубил.

— Ну, парни, пойте, черт бы вас побрал, — скомандовал Ганс. — Во всю глотку!

— Трубите в гори, ребята, песню мы споем… — затянули солдаты.

Винсент пел вместе со всеми. Это была их любимая походная песня, хотя речь в ней шла не о них, а о ребятах из отряда Билли Шермана, и колонна дружно зашагала в ногу.

— Ура, ура, над нами реет стяг. Ура, ура, свободы это флаг…

Их колонна пересекла поле с высокой травой и поднялась на вершину холма, где они вступили на дорогу, вившуюся вдоль хребта.

У Винсента перехватило дух от открывшейся картины, и ему еще сильней захотелось домой, в леса Мэна. В долине перед ними высились стволы берез, среди которых попадались ели, стройные высокие сосны и изредка клены. На самой вершине холма Винсент оглянулся к увидел море, а на западе виднелись другие далекие холмы. По центру долины петляла широкая извилистая река, впадавшая в пресноводное море примерно в десятке миль от того места, где они потерпели крушение.

Колонна продолжала идти вперед. «По равнинам Джорджии» сменилось «Девушкой, которую пришлось покинуть мне», а за ней последовал «Боевой гимн республики».

Солдаты пели в охотку – как для поднятия своего боевого духа, так и для того, чтобы поразить всадников, скачущих вокруг них.

Когда они начали спускаться к реке, открытые поля уступили место высоченным деревьям.

Они шли без отдыха уже больше часа, и по спине Винсента текли струи пота. Но полковник не давал команды устроить привал, желая показать, кто за ними следил, насколько выносливы его люди.

Слева от них, между дорогой и широкой мутной рекой, находилось заросшее высокой травой поле. Справа с холмов стекал небольшой ручей, и у шаткого деревянного мостика через узкий поток Кин наконец разрешил десятиминутную передышку.

Сняв кепи, Винсент огляделся, и радостная улыбка озарила его лицо. Это было чудное тихое место: в поле мычали коровы, которых пасли крестьяне, безмолвно глядевшие на необычную процессию.

Танцующие струи ручья весело журчали. В красноватом свете солнца казалось, что они сплетены из мерцающих рубинов.

Короткая передышка быстро закончилась, и колонна двинулась дальше, оставив позади это спокойное место. Дорога вела на север, где встречалось еще больше полей и высоких деревьев. Впереди показалась деревня, и, когда они проходили сквозь нее, Винсент ужаснулся непролазной грязи, заполнявшей улицы этой деревни, которая так отличалась от чистых и ухоженных деревень Мэна. Чумазые босые дети стояли у дверей бревенчатых домов; рядом с ними были женщины, выглядевшие лет на пятьдесят, хотя Винсент чувствовал, что им не больше тридцати. Никто из них не сказал ни слова при виде незнакомцев.

Единственное большое двухэтажное здание тоже было сложено из бревен. Покрытое искусной резьбой, оно находилось на площади в центре городка; из его окон на них смотрело несколько женщин в цветных платьях.

— Здесь наверняка живет местная шишка, — сказал Билл Уэбстер. Винсент посмотрел на лысоватого солдата, который казался ему приятным и умным парнем.

— Все в грязищи, кроме знати, — отозвался он.

— У меня папаша банкир, — сообщил ему Уэбстер, — но он все заработал своими руками, и я так сделаю. Похоже, здесь другие обычаи.

Винсент промолчал, не желая судить опрометчиво, но подумал, что никогда не видел, чтобы люди жили так убого.

А дорога вела их все дальше, и вдруг перед ними огромной стеной встал сосновый бор. Среди деревьев-великанов дорога казалась тонкой ниткой, исчезающей в глубине чащи. Из леса вылетела группа всадников, которые начали гарцевать перед колонной.

— Если нас ждет заварушка, — прокричал Шудер, — то она может начаться прямо сейчас. Так что не дрейфьте, парни, и сохраняйте спокойствие.

Всадники были настроены весьма воинственно и, казалось, пытались взять их на испуг. Большинство из них попридержали коней, но некоторые воины остановились в дюжине ярдов от колонны, открыто демонстрируя свою враждебность. В их сторону летели отдельные выкрики – очевидно, угрозы, — но никто из солдат не решался отвечать на них, так как Шудер, шедший вдоль строя, пугал их куда сильнее, чем любой русский.

Краем глаза Винсент видел одного воина, который превосходил ростом всех остальных. Не сводя глаз с колонны солдат, он спорил о чем-то со своими спутниками.

Винсент задрожал уже при взгляде на его лошадь. Этот битюг был больше, чем лошадь клайдсдейльской породы, а во рту его красовались два ряда огромных желтых зубов, которые, казалось, были созданы для того, чтобы откусывать головы и руки.

Блестящая черная борода воина спускалась на могучую его грудь, защищенную кольчужной рубахой. Как будто заметив, что Винсент смотрит на него, бородач поднял обоюдоострый топор, который он держал в правой руке, и погрозил им молодому квакеру.

Винсент быстро отвернулся и услышал взрыв грубого смеха. Человек с топором развернул лошадь и поскакал к колонне.

Дорогу с обеих сторон обступал лес, и сквозь деревья Винсент видел, что всадник едет в полудюжине шагов за ним. Он понимал, что столкновения не избежать, и вспомнил, как дома, поворачивая за угол, он натыкался на братьев Пеллегрино, поджидавших «квакерского слюнтяя».

Деревья слева расступились, и он увидел реку. Впереди, рядом с дорогой, Винсент заметил наблюдавшую за ними группу всадников, к которым поскакал чернобородый воин.

Винсент не сводил взгляда с русских, проходя мимо них, и ему казалось, что все они тоже смотрят на него и что-то говорят друг другу. Бородач опять отделился от общей группы и двинулся прямо к нему.

Он остановился в шаге от Винсента и поднял своего битюга на дыбы, заставив напуганного юношу отступить. Остальные всадники разразились торжествующим хохотом и направили лошадей в сторону своего товарища. Внезапно из-за деревьев выскочили еще несколько десятков конных воинов, которые поскакали к колонне, также намереваясь присоединиться к бородачу.

Винсент заставил себя сделать шаг вперед, пытаясь унять дрожь в коленях.

— Ostanovis' pered svoim nachal'stvom, — проревел бородач, размахивая топором, и подъехал вплотную к Винсенту, который замер на месте и смотрел снизу вверх прямо на него. Вслед за Винсентом остановились и другие солдаты.

— Здесь кто-то хочет поохотиться? — раздался хриплый голос рядом с Винсентом.

Впервые с тех пор, как он записался в Тридцать пятый полк, Винсент был рад видеть сержанта Шудера, который вышел из колонны и встал перед строем своих солдат. Всадник в ответ не пошевелился, презрительно смотря на них с высоты своего коня. Винсент видел, что Кин, знаменосцы и музыканты тоже прекратили движение. Кин и доктор Вайс сохраняли ледяное спокойствие, даже не сочтя нужным повернуться, как будто то, что происходило у них за спиной, не стоило их внимания.

Четко, как на параде, Шудер сдернул с плеча свой карабин марки «Шарпе» и бросил в небо такой пристальный взгляд, что бородач не удержался и тоже уставился вверх.

Несколько ворон, хрипло каркая, пролетели у них над головой. Молниеносным движением Шудер приставил карабин к плечу. Ружье выстрелило.

Кувырнувшись два-три раза в воздухе, подбитая птица упала на край дороги в десятке ярдов от них. Чернобородый воин издал крик ужаса; его конь встал на дыбы. Секунду Винсенту казалось, что оба – и всадник, и конь – сейчас обрушатся на него. Воин развернул коня и галопом поскакал обратно к своим спутникам.

Шудер задумчиво проводил его взглядом, не забывая забить в ружье новый заряд и взвести курок.

— Лучший выстрел в моей жизни, — проворчал он, сплюнув табачную жвачку в сторону посрамленного всадника. — Чего встали, парни, ноги примерзли? Мы не можем торчать здесь весь день.

Калинка подошел к Шудеру и шепнул ему на ухо:

— Михаил твой враг.

— Ладно, буду рад случаю познакомиться с ним поближе, — отозвался Ганс и, не сводя глаз с Михаила, пустил еще одну струю табачной слюны в его направлении. Затем он повернулся к врагу спиной и пошел обратно на свое место.

— Спасибо, сержант, — поблагодарил его Винсент, когда сержант проходил мимо него.

Ганс обернулся и мгновение смотрел на молодого солдата.

— Ты прекрасно держался, парень, — похвалил его Шудер и бегом направился в начало колонны, чтобы отдать рапорт Кину, который все это время ни разу не обернулся.

Всадники следовали теперь на некотором удалении от колонны, но все еще продолжали скакать параллельным курсом. Винсент не удержался и украдкой посмотрел на Михаила, который ответил ему мрачным взглядом.

Винсент нервно сглотнул, но тут же взял себя в руки и вместе со всеми во второй раз затянул «По равнинам Джорджии».

Дорога петляла среди низких, покрытых деревьями холмов и темных долин, а иногда им попадалось широкое поле, заросшее цветущими подсолнухами в человеческий рост.

Еще один поворот – и дорога спустилась к реке, текущей вдоль хребта. Вдруг Кин остановил лошадь.

Винсент облегченно вздохнул. Они проделали тяжелый марш, и его ноги в мокрых от пота брюках подкашивались от усталости. Может, Кин опять устроит небольшой привал.

Спустя мгновение полковник тронул поводья, и Винсент, с трудом переставляя ноги, двинулся дальше и через несколько шагов понял, почему полковник остановился.

Позабыв о дисциплине, солдаты не могли сдержать восхищенных возгласов при виде сказочного зрелища, открывшегося их глазам.

Калинка выбежал вперед и закричал:

— Суздаль, Суздаль!

Город стоял на берегу широкой реки и был окружен деревянной стеной, которая проходила по вершинам холмов.

Огромные бревенчатые здания высотой в три-четыре этажа беспорядочно лепились друг к другу. Когда колонна подошла ближе к городу, Винсент был поражен изумительной резьбой, украшавшей городские стены и дома.

Извивающиеся драконы, вырезанные из цельного бревна и раскрашенные всеми цветами радуги, сражались с гигантскими медведями десяти футов высотой. Внизу взгляд Винсента постоянно натыкался на странные фигурки карликов, которые, казалось, вырастали из-под земли, как грибы. Вдоль дороги находились и другие вырезанные из дерева фигуры, которые выглядели, как гигантские идолы, и Винсент неожиданно испытал приступ страха. Идолы были от восьми до десяти футов высотой. Они изображали огромных волосатых существ, чьи рты скалились в злобной усмешке, и Винсенту показалось, что с их клыков капает кровь.

Он обратил внимание, что Калинка не спускает глаз с солдат и на его лице застыло печальное выражение. Что-то беспокоило Калинку. Винсенту удалось поймать взгляд толстяка. Заметив молодого квакера, Калинка улыбнулся и подошел к нему.

— Суздаль красивый, — произнес Винсент, широко улыбаясь.

— Da, da, красивый, да, — охотно согласился Калинка.

Винсент испытующе посмотрел на русского. Другие считали его глупым крестьянином, но Винсент был уверен, что тот куда умнее, чем хочет казаться.

По городу поплыл колокольный звон. Винсенту никогда в жизни не доводилось слышать ничего прекраснее. Это совсем не напоминало монотонные удары единственного колокола методистской церкви у него дома в Восточном Вассалборо. Похоже, диапазон звучания этих колоколов составлял несколько октав, так что воздух был наполнен настоящей симфонией.

Когда они подошли к городу, ворота перед ними раскрылись, и их взору предстала широкая улица, ведущая к площади. Улицы были забиты тысячами людей, и все они молчали.

Пройдя под каменной аркой ворот, Винсент испытал чувство тревоги при виде всех этих толп. Но он вскоре заметил, что его страх разделяли горожане. Суздальцы, хоть и смотрели на них с любопытством, тут же испуганно пятились, когда колонна синих проходила рядом с ними. Многие опускали взоры и делали жесты, несомненно призванные отвратить сглаз. Колонна вышла на широкую площадь диаметром в несколько сотен ярдов. Виксент зачарованно уставился на единственное каменное строение, которое встретилось ему в этом городе. Это явно была какая-то церковь, потому что ее пятидесятифутовые стены, выходящие на площадь, были покрыты иконописными изображениями вплоть до самой крыши. Слева от главного входа было изображено какое-то божество, облаченное в черные одежды.

Винсент указал на него и вопросительно посмотрел на Калинку.

— Перм. Отец Перм.

Справа от входа был нарисован еще один бог, который был одет в белое и имел золотую бороду. К изумлению Винсента, за спиной у этого человека был крест.

— Иисус? — предположил он.

— Da, da, Kecyc.

Пораженный Винсент обвел взглядом своих товарищей, которые, как и он, не сводили глаз с этой иконы.

— Будь я проклят, — выругался Хинсен, за что тут же удостоился негодующих взглядов от остальных солдат. «Может, мы все еще на Земле», — с надеждой подумал Винсент.

Рядом с Пермом и Кесусом были изображены темные существа, чей вид внушал страх: у них были длинные волосатые тела, остроконечные уши, раскосые глаза и острые сверкающие зубы. Они тут же напомнили Винсенту тех идолов вдоль дороги. Возле их ног были видны небольшие фигуры мужчин и женщин с низко опущенными головами.

— А это кто? — поинтересовался Винсент.

Калинка медлил с ответом.

— Кто они? — проявил настойчивость Винсент.

Калинка покачал головой и отвернулся.

«Да кто же это такие?» – удивился Винсент. Кто бы они ни были, эти существа на стене церкви, в глазах их была злоба, и он заметил, что Калинка испытывает страх при одном их виде.

Колонна пересекла огромную площадь. К Кину подъехали несколько дружинников, пригласивших его следовать за ними. На другой стороне площади, напротив собора, находилось огромное бревенчатое здание, украшенное искуснейшей резьбой, равной которой Винсент еще не видел. Из этого здания вышел могучий человек в багряных развевающихся одеждах и встал на резном крыльце. К своему изумлению, Винсент заметил у него на носу очки. Весь шум смолк, и тысячи суздальцев низко поклонились, коснувшись правой рукой земли.

— Рота, стой!

Шудер вышел вперед.

— Рота, смирно! На караул!

Винсент вытянулся по стойке смирно и взял оружие на караул.

Вокруг царило молчание. Кин спешился, вслед за ним слез с коня доктор Вайс. Стряхивая с мундира пыль, Кин повернулся к своим солдатам:

— Сержант Шудер, двенадцать солдат с сержантом Барри будут сопровождать меня. Распорядитесь выстроить роту в каре, а в центре установить «наполеон», как на параде. Остаетесь за главного, Шудер. Если возникнут осложнения, справляйтесь с ними, как сочтете нужным.

Шудер обвел взглядом солдат.

— Первые три ряда, встать за полковником, — приказал он. — Остальные, стройся в каре. Пошевеливайтесь, парни.

Винсент понял, что ему выпало сопровождать полковника.

— На плечо! — рявкнул сержант Барри, и двенадцать человек, первым из которых оказался Винсент, последовали за Кином.

Не оборачиваясь, полковник, сопровождаемый своими людьми, поднялся на крыльцо. Наверху он остановился перед Ивором, встал по стойке смирно и приветствовал боярина.

— Полковник Кин из Тридцать пятого Мэнского полка, — просто сказал он, и Калинка быстро перевел эту фразу.

Ивор смерил его оценивающим взглядом, желая показать тысячам суздальцев на площади, кто истинный хозяин положения. Раздраженно фыркнув, он повернулся и вошел в дом. Сержант Барри протестующе заворчал при виде такого пренебрежения к своему командиру, но одного взгляда Кина оказалось достаточно, чтобы слова протеста замерли у него на губах.

Вслед за своим полковником эскорт вошел в просторные темные палаты.

По обе стороны от входа виднелись еще две фигуры, подобные тем, что были изображены на стенах церкви.

«Кто же они все-таки такие?» – еще раз подумал Винсент, которого уже охватывала дрожь при одном взгляде на них.

Этим вечером боевой конь бесшумно нес Музту, кар-карта тугар. Музта очень любил это время, когда заканчивается дневной переход и на мир опускается темнота. Из семидесяти тысяч юрт доносились голоса его народа, смех детей, перекличка воинов, унылые напевы шаманов и песни сказителей, которые рассказывали истории о подвигах тугар. И в то же время он чувствовал запах страха, исходящий от орды.

Вокруг горели огни, их было так много, что они освещали всю степь от горизонта до горизонта. Поднявшись на невысокий холм, Музта остановил коня и подбодрил его дружескими словами. В ответ раздалось тихое ржание. Бура, его любимый конь, был подарен ему в тот день, когда его провозгласили кар-картом, Царем Царей, правителем всех кланов тугарского царства.

— Как давно это было, старина? — ласково шепнул он.

По меньшей мере около круга назад. Задумавшись, он погрузился в воспоминания. Его отец погиб под Констаном, там был хороший скот. А с тех пор они успели снова побывать в Констане, четыре года назад.

Жаркое было дело при Констане. Скот у них богатый, плавают на белых кораблях по внутреннему морю. Именно там он сражался в последний раз, разгромив орду мерков и очистив от них великие северные степи.

Да, это была битва так битва. Трое суток объединенные северные кланы, двести тысяч воинов, сражались с южными кланами, выдвинувшими полмиллиона воинов. Двадцать объединенных кровью кланов против пятидесяти, и он, Музта, повел их в победную атаку, после чего сам великий Кубата воздал ему почести.

Как они убивали! Убивали, пока волны внутреннего моря не стали красными от крови! Как он был счастлив в этот лучший миг своей жизни! Его отец умер так, как и подобает умирать вождю тугар, — в великом бою.

А что потом? Он был Кар-картом уже целый круг, целый оборот мира, и все было спокойно. Они объехали вокруг всего мира великими северными степями, и никто не осмелился встать у них на пути.

— Тихий вечер, не правда ли, мой Кар-карт?

Музта обернулся и дружески рассмеялся.

— Кубата, дружище, только не говори, что уже пора.

Кубата, главный полководец орды, подъехал вплотную к коню Музты и поклонился в седле, Музта до сих пор испытывал смущение, когда он это делал.

Он прекрасно помнил, как ребенком сидел на коленях Кубаты и тот пел ему песнь Хугалы, повествующую о легендарном воине, который первым обскакал вокруг мира и доказал, что великие северные степи сливаются в одно целое.

Уже тогда Кубата был главным полководцем клана. Но теперь Музта стал Кар-картом, и требовалось соблюдать ритуал. Иначе нарушителя ждала смерть, ибо таков был закон тугар.

Кубата хранил молчание, созерцая сверкающее великолепие Великого Колеса.

— Куралтай ждет, мой господин, — наконец напомнил он.

— Так пусть подождет, — равнодушно отозвался Музта.

— Это неправильно, мой господин, — возразил Кубата. — Тула опять говорит, и некоторые к нему прислушиваются.

— Я запомню имена этих некоторых, — недобро усмехнулся Музта. — Ведь я пока еще карт.

— А клан Тулы самый могущественный в нашем союзе, мой господин.

— Я знаю, будь он проклят, я знаю.

Он вдруг поймал себя на мысли, что почти хочет, чтобы вернулись мерки. По крайней мере, это отвлекло бы их от других проблем, и люди смогли бы побороть свой страх, сражаясь с обычным врагом. Это был понятный враг, даже в чем-то родной. Меч против меча. Забивать скот не доставляет никакого удовольствия, еда она и есть еда. А враг, который им теперь противостоял, был непонятен, и потому внушал страх.

Музта не мог больше оставаться здесь, потому что в душе понимал, что тянет время. Выругавшись, он пришпорил Буру и галопом поскакал в центр лагеря.

Когда он проезжал расположение своих отборных всадников, те приветствовали его шумными криками. Музта поднялся на небольшой холм и подъехал к огромной юрте. Она была несколько сотен шагов в диаметре, а высота центрального столба составляла десять шагов; наверху развевался лошадиный хвост. Музта спешился и, пройдя сквозь ритуальные очищающие костры, вошел внутрь юрты, где его ждали старейшины кланов.

— Итак, Тула, — холодно произнес он, — я удаляюсь, чтобы обдумать вести, а ты опять принимаешься за старое.

Старейшины смолкли. Музта обвел взглядом юрту, по очереди вглядываясь в лицо каждого вождя. Никто не проронил ни слова.

— Клановые вожди имеют право говорить то, что думают, мой карт. Хотя ты стоишь выше нас, народ тугар не будет молчать, — вскочил на ноги Тула, выпрямляясь во весь свой десятифутовый рост. Потирая заросшие густым волосом руки, он вышел в центр юрты и встал лицом к лицу с Музтой.

Воцарилось молчание. Только член Золотого клана мог быть кар-картом, и поэтому никто из них не претендовал на место Музты. Но клановый вождь имел право увести своих людей из орды, если он того желал. Такой поступок означал только одно – жестокую междоусобную войну за контроль над северной степью.

— И что же ты хочешь сказать? — ледяным тоном спросил Музта.

— Зимние снега сошли, и мы на грани голода. Ты повелел, чтобы мы питались как в старину – брали только отребье, а отборный сорт не трогали, кроме как на Праздниках Луны. Из-за этого мы теперь голодаем.

— Ты думаешь только о том, как бы набить брюхо сегодня, — оборвал его Музта. — Если мы будем брать все, здесь ничего не останется, когда мы совершим еще один оборот вокруг мира, потому что скот закончится. Нам нужно оставить их на размножение, чтобы поголовье восстановилось.

— Но если все тугары умрут от голода, — возразил Тула, — то кто будет их есть? Я говорю, надо забрать весь скот, а беспокоиться о будущем будем тогда, когда это будущее наступит.

Музта раздраженно отвернулся от Тулы.

— Он прав, мой карт, — присоединился Суба, вождь клана Меркат.

Музта бросил на него взгляд через плечо. «Значит и ты тоже», — подумал он про себя.

— Раньше мы всегда следовали заветам наших отцов, которые разводили скот по всему пути вокруг мира, — твердо произнес Суба, вставая рядом с Тулой. — Мы забирали рабов и не трогали высокорожденных. Когда мы совершали оборот и возвращались, нарождалось новое поколение еды. Но это было до того, как скот поразил сыпной тиф. Насколько нам известно, тиф может уничтожить их всех. Это страшное поветрие. С тех пор как мы впервые увидели его в Констане, оно разрослось, как пожар, убивая скот десятками тысяч. А если они умирают, мой господин, мы голодаем.

— Так что, убить их сейчас и голодать потом? — огрызнулся Музта.

— По крайней мере, тогда у нас будет шанс. Мы сможем поискать здесь новые стада скота, когда вернемся сюда через оборот, или устроим набег на земли мерков и возьмем их скот.

— А если я скажу «нет»? — холодно осведомился Музта.

Никто не ответил. Если какой-нибудь клан хочет отколоться, это произойдет прямо сейчас. У него уже был план, он придумал его несколько дней назад, но ему надо было знать, как поведут себя Тула и его сторонники.

— Вы хотите войны? — спросил Музта, обводя взглядом всех присутствующих.

Равновесие было очень хрупким, и, взглянув на Кубату, он увидел в его глазах опасение за исход дела.

— Если наш союз распадется, — тихо вступил в беседу Кубата, — это известие мигом долетит до орды мерков. Помните, чему учил нас Емугта, отец Музты. Если мы будем сами по себе, одинокие стебли камыша на ветру, мы сломаемся, но вместе мы сила.

С этими словами он указал на скрепленную самим Емугтой священную связку камыша, притороченную к центральному столбу.

— Камышом сыт не будешь, — буркнул Тула.

— Прежде чем голосовать, сперва послушайте, что хочет сказать мой господин, — возвысил голос Кубата. И, подойдя к дальней стене юрты, он развернул священный свиток, большую карту, нарисованную самим Хугалой. — Наше стойбище здесь, к востоку от Мемпуса, — продолжил он. — Обычно мы останавливаемся на зимовку около Нинвы. Музта предлагает, чтобы в этом году мы поступили иначе. Лучше двигаться быстрее, не жалеть лошадей и к концу года добраться до земель майя. Из западного царства майя мы следующей зимой направимся в их восточное царство Тультак, и тогда следующую зиму мы проведем здесь – он указал пальцем место на карте.

— Царство Русь.

— Значит, за два года мы сделаем поход, который обычно занимает четыре, — воскликнул Тула.

— Именно так, — подтвердил Кубата.

— Ни наши старики, ни наша молодежь не осилят такой поход, — возразил Суба.

— Им придется осилить. Может быть, в таком темпе мы опередим сыпной тиф и будем есть досыта, когда он останется позади.

— И еще мы окажемся на два года впереди мерков на юге, — добавил Музта, чье лицо озарилось улыбкой при этой мысли. — Мы всегда сможем устроить набег на юг и пополнить свои кладовые.

Многим вождям пришлась по вкусу эта часть плана.

Все молча обдумывали этот план. Он предлагал суровое испытание: за два года сделать четырехлетний переход. Но в случае успеха они смогут прокормиться и сохранят скот до следующего оборота, когда они окажутся здесь через двадцать лет.

Музта снова посмотрел на Тулу, и по его губам скользнула улыбка. Его соперник молчал. Итак, его уловка сработала. Он не только переубедил кланового вождя, который, судя по всему, собирался выйти из союза, но, что еще важнее, узнал, что того поддерживает Суба. Емугта научил его, как бороться с возможными угрозами Золотому клану тугар.

— Есть ли нужда голосовать? — задал вопрос Кубата. Старый генерал окинул взглядом старейшин. Никто не протестовал, но он ясно видел безмолвный гнев Тулы и Субы. За этими двумя нужен глаз да глаз.

В юрте зазвучали одобрительные возгласы, восхваляющие мудрость кар-карта, и когда Тула вернулся на свое место, его соседи поспешили отодвинуться от него.

Музта торжествующе улыбнулся:

— Тогда давайте пировать!

В углу юрты вскочил кривоногий Алем, предсказатель и скотовед. Старый тугарин подошел к пологу юрты и откинул его. Улыбаясь, он ввел двух скотов, закованных в цепи.

— На одобрение господ, — гордо произнес он.

Вздох восхищения пронесся по юрте. Это был первоклассный скот, еще не достигший возраста полового созревания и, несомненно, отборного сорта.

— Их печень будет приготовлена с белым вином, — провозгласил Алем. — Уже готово тесто, в котором будут запечены их почки, а на десерт вы отведаете их мозги, приготовленные прямо в черепах.

Алем перевел взгляд на дрожащую скотину и ткнул в них своим длинным пальцем, проверяя, достаточно ли нежное у них мясо.

Скоты прижались друг к другу, в их глазах застыл ужас.

Музта смотрел на них, не скрывая презрения.

— Хорошенько соберите их кровь, — приказал он. — Я хочу супа на обед.

С блеском в глазах Алем распорядился, чтобы стражники отвели людей к убойной яме.

«По крайней мере сегодня мы хорошо поедим», — подумал Музта.

Задумчиво посасывая мозговую косточку, он вспомнил о деревянных городах русских, и его охватило предвкушение. Он был неравнодушен к их мясу, бывшему куда более вкусным, чем мясо скота, который попадется им по дороге. Мясо русских было лучшего качества. Улыбаясь, он уселся на свой трон, а слуги внесли миски с жареным мясом на закуску, в то время как со стороны убойных ям раздавались истошные крики тех, кому предстояло стать основным блюдом.