Сильный яд

Жизнь и приключения Дороти Ли Сэйерс

Дороти Ли Сэйерс не считала себя феминисткой. Но она всю жизнь задавалась вопросом, почему мужской пол считается по отношению к женскому «противоположным», а не «соседним». В этом она, безусловно, далеко опередила свое время — а может быть, и наше.

В ее собственной личной жизни это счастливое «соседство» не сложилось, но она щедро подарила его своим героям, лорду Питеру Уимзи и Гарриет Вэйн. Целое поколение англичан, на чью жизнь пришлись две мировые войны, было занято пересмотром границ и стереотипов, в том числе связанных с отношениями мужчин и женщин. Старые правила игры больше не годились, о новых только предстояло договориться. Дороти Сэйерс была из тех, кому нелегко дался путь по этой ничейной земле.

Детство в доме священника

Детство ее было вполне идиллическим — она родилась 13 июня 1893 года, в конце долгого и стабильного правления королевы Виктории. Родилась в Оксфорде, волшебном «городе грезящих шпилей», как назвал его Мэтью Арнольд; ее отец был священником (и сыном священника), музыкантом и филологом-классиком (все эти занятия традиционно сочетались в университетской жизни). Преподобный Генри Сэйерс был капелланом собора Крайст-Черч и директором соборной певческой школы — он учил мальчиков пению и латыни. В колледже Крайст-Черч все еще преподавал эксцентричный математик Чарльз Латвидж Доджсон — он же Льюис Кэрролл, автор знаменитых сказок об Алисе. В семье ходила легенда, что когда нянька катала маленькую Дороти в коляске по улицам Оксфорда, Кэрролл несколько раз попадался им на пути и улыбался маленькой девочке. Трудно ручаться за достоверность этого рассказа, но и ничего невероятного в нем нет.

Мать Дороти, Хелен Мэри Сэйерс, урожденная Ли (в семье ее всегда называли Нелли или Нелл), была дочерью юриста и племянницей довольно известного писателя Персиваля Ли, который работал в журнале «Панч», играл на сцене в качестве актера-любителя и приятельствовал с Диккенсом и Теккереем. Дороти Сэйерс всегда предпочитала материнскую родню отцовской, хотя с отцом была очень близка. Мать была женщиной привлекательной, живой и умной, с прекрасным чувством юмора. Нередко она хохотала до слез — дочь унаследовала эту ее особенность.

Дороти в возрасте шести лет

Дороти была единственным и довольно поздним ребенком. Кроме нее и родителей, в доме жила бабушка (мать Генри) и две тетушки — Мэйбл Ли и Гертруда Сэйерс. Несмотря на то что у Дороти была няня, девочка проводила много времени с родителями, бабушкой и тетушками и не воспитывалась в строгих викторианских традициях, согласно которым «ребенка должно быть видно, но не слышно». По утрам мать брала ее с собой в кровать и читала ей вслух, и Дороти очень рано выучилась читать, одновременно слушая и глядя в книгу. В своих неоконченных мемуарах под названием «Мое эдвардианское детство» Дороти вспоминает, как однажды отказалась идти гулять с няней, устроила истерику, каталась по полу — и тогда ее отшлепали. «Если психоаналитикам это о чем-то говорит, пусть это будет мой им подарок», — ядовито замечает она. Однако очевидно, что случай этот был исключительным, родители всегда старались обращаться с ней как со взрослой.

Когда Дороти было четыре с половиной года, ее отцу предложили приход на Севере Англии, в крошечной деревушке Блантишем-кум-Эрт. Преимуществами этого поста были большой дом и большое жалованье, а недостатком — расставание с любимым Оксфордом. Семья решилась на переезд. Вся прислуга (кухарка, слуга, три горничных и няня) согласилась переехать вместе с семьей.

Дом священника был огромным, его окружал сад размером в два гектара, с газонами, цветами и деревьями. Мать Дороти, получив небольшое наследство, со вкусом обставила новое жилье. У Дороти было две детских — дневная и ночная; кроме того, в конюшне жил настоящий пони по имени Дженни. Прихожане церкви были в основном фермерами, в окрестностях не было даже врача. Впоследствии Дороти Сэйерс описала быт сельского священника в романе «Девять ударов» (Nine Tailors).

Когда Дороти исполнилось шесть, отец пришел к ней в детскую с потрепанной черной книжечкой и сказал: «Думаю, дорогая, ты уже достаточно подросла, чтобы приступить к латыни». С этого дня они ежедневно занимались латынью. Отец также учил ее игре на скрипке, с матерью она писала диктанты; вдобавок с ней постоянно занимались гувернантки (с расписанием уроков и каникулами — как в школе). Ей разрешалось брать любые книги, без каких-либо запретов. Дороти много читала сама, но любила, когда ей читали взрослые. Бабушка с выражением читала вслух Вальтера Скотта, тетя Мэйбл — Диккенса. Дороти рано начала писать стихи и пьесы, причем пьесы непременно игрались на импровизированной сцене — с самодельными костюмами, декорациями и программками. Родители разделяли эту рано вспыхнувшую любовь к театру — они помогали с костюмами и декорациями, с удовольствием смотрели спектакли и раз в год возили дочь в Лондон на какое-нибудь представление.

Дороти в костюме Атоса

Родителей беспокоило, что Дороти растет практически без детского общества, и они часто приглашали погостить ее кузенов и кузин. Любимой кузиной Дороти была Айви Шримптон — одна из племянниц матери. Айви выросла на ферме в Калифорнии, она была старше Дороти на восемь лет, но, несмотря на разницу в возрасте, девочки отлично ладили, вместе читали книги, а в разлуке вели активную переписку. Их особенно сблизило увлечение романами Дюма. Дороти прочитала «Трех мушкетеров» по-французски, когда ей было тринадцать, и с тех пор жила в мире мушкетеров, гвардейцев кардинала, дуэлей и интриг. У нее был великолепный костюм Атоса — именно эту роль она выбрала для себя, и все остальные домочадцы были тоже вовлечены в игру. Отец в накладной бороде изображал Людовика XIII, мать была кардиналом Ришелье, а Айви стала герцогиней де Шеврез.

Уже тогда, в эту пору запойного чтения, бурного сочинительства и лицедейства, Дороти предсказывает себе большое будущее. В очередном письме Айви она делает приписку:

Школа

Родители Дороти были весьма прогрессивными людьми в том, что касалось женского образования. Не каждому отцу пришло бы в голову учить дочь латыни. Дороти вообще воспитывалась скорее как мальчик, чем как «барышня» — родители очень серьезно относились к ее интеллектуальным запросам, она привыкла играть по правилам, не плакать на людях, пользовалась большой свободой и общалась со взрослыми на равных.

Мать Дороти всю жизнь жалела, что не училась в университете: в ее время это было уже возможно, первый женский колледж в Кембридже открылся в 1869 году, в Оксфорде — в 1878-м. Отношение в обществе к ученым женщинам было неоднозначным, как в университетской среде, так и вне ее. Многие полагали, что в университете девушки становятся «синими чулками» и «старыми девами», неспособными исполнять свои основные обязанности жен и матерей.

Однако родители Дороти считали иначе. Они мечтали послать ее в самый передовой из оксфордских женских колледжей — Сомервиль. Поступить туда было трудно, еще труднее — получить стипендию, которая покрывала бы расходы на обучение. Было решено отправить Дороти в одну из школ, которые готовили к университетским экзаменам. В результате долгих размышлений они выбрали школу Годольфин в Солсбери. В неоконченном романе Дороти Сэйерс «Кэт О’Мэри», в котором явно много автобиографического, пребывание героини в школе рисуется как несчастливое время. Однако автор самой полной биографии Сэйерс, ее подруга и соавтор Барбара Рейнольдс, приводит множество отрывков из писем Дороти, в которых та благожелательно описывает учителей и соучениц, с восторгом рассказывает о школьных спектаклях, радуется музыкальным занятиям. Известно, что академические успехи ее были весьма выдающимися, хотя в письмах она упоминает в основном концерты, пьесы и танцы.

Должно быть, отъезд из дома в школу-интернат был нелегким — Дороти ненавидела спортивные игры и школьную форму, страдала от любого ограничения свободы. Но школа оставила и добрые воспоминания. Дороти особенно привязалась к своей учительнице музыки, фройляйн Фемер. Став взрослой, Дороти посылала ей рождественские открытки и свои книги. Во время Второй мировой войны она мучительно представляла себе, как бомбят Франкфурт — город, где к тому времени жила ее старая учительница, и даже написала об этом стихи. После войны Дороти разыскала фройляйн Фемер — та по-прежнему жила в Германии и очень бедствовала. До самой ее смерти 1948 году Дороти регулярно посылала ей еду и одежду.

Дороти Сэйерс так и не окончила школу Годольфин. Она заразилась корью, у нее началась двусторонняя пневмония, и она чуть не умерла. Мать неотлучно находилась с ней в больнице в Солсбери до тех пор, пока ей не разрешили уехать домой. После болезни у Дороти выпали все волосы, и она вынуждена была какое-то время носить парик. Ненадолго вернувшись в Годольфин в сентябре 1911 года, Дороти вскоре снова заболела и дальше училась дома. Это не помешало ей блестяще сдать экзамены и получить стипендию на обучение в колледже Сомервиль.

Снова Оксфорд

Осенью 1912 года Дороти прибыла в Оксфорд в качестве студентки. Она везла с собой красивые платья и карнавальный костюм для бала и была готова к развлечениям, флирту и новым знакомствам. Позже она писала матери, что чем дальше, тем яснее понимает, что создана не для академических занятий, а «для общества». Все ее надежды сбылись: она нашла в Сомервиле новых подруг, некоторые из которых остались в ее жизни навсегда; возобновила общение со многими старыми друзьями семьи; ее ждали новые спектакли (которые она сочиняла и играла вместе с соученицами), увлечения и, конечно, учеба, от которой она, несомненно, тоже получала удовольствие. Современные языки привлекали ее больше, чем древние, поэтому основным предметом изучения она выбрала французский язык и литературу.

Студентка Сомервилл

Первая ее оксфордская дружба завязалась еще во время вступительного экзамена. Ожидая начала вместе с какой-то девушкой, она внезапно процитировала по-французски строчку из «Сирано де Бержерака». Девушка немедленно откликнулась следующей строкой. Девушку звали Дороти Роу, и она стала близкой подругой Дороти Сэйерс на долгие годы.

Вера Бриттен — еще одна выпускница Сомервиля, ставшая впоследствии известной писательницей — вспоминает, что Дороти была жизнерадостной и шумной молодой женщиной, которую можно было встретить в коридорах колледжа в любое время дня и ночи с чайником в руках и в клетчатом переднике, повязанном поверх платья. Дороти непрерывно организовывала чаепития и полуночные посиделки с кофе или какао, которые были чрезвычайно популярны у студенток. Во время этих ночных бдений они говорили о жизни, любви, литературе — и многие из них впоследствии вспоминали это как главную часть своего оксфордского образования.

В те времена ходила присказка, что юноши приезжают в Оксфорд «не учиться, а развиваться», девушки же, наоборот, считались прилежными и трудолюбивыми зубрилами, не отрывающими глаз от книги. Дороти выбрала мужской путь — она «развивалась»: прогуливала лекции, устраивала пикники на реке и вовсю наслаждалась жизнью. Одевалась она продуманно и экстравагантно, много курила — причем родители знали об этой ее привычке и посылали ей сигареты (мать и сама была заядлой курильщицей). Однажды Дороти спустилась к завтраку в колледже с красной лентой, повязанной на лбу, и в огромных серьгах — каждая в виде золоченой клетки с разноцветным попугаем внутри. Именно в таком виде она собиралась отправиться на общую университетскую лекцию, которую девушки слушали вместе со студентами-мужчинами. Дороти считала, что «обязанность каждой женщины — выглядеть как можно лучше, особенно если она собирается предстать перед молодыми людьми».

Центром ее оксфордской жизни был Баховский хор, которым руководил доктор Хью Аллен. Дороти в прежние годы брала уроки пения — у нее было контральто, — и занятия в хоре ей очень нравились. Но еще больше ей нравился сам доктор Аллен. Она везде трубила о своих нежных чувствах, всячески их преувеличивая, и во время репетиций не отрывала от него восторженного взгляда. По всей видимости, доктор Аллен тоже был к ней не вполне равнодушен — он вообще питал слабость к хорошеньким девушкам, однако дело ограничивалось довольно невинным флиртом (доктору Аллену было в то время сорок два года, он был женат и имел двух дочерей). Доктор Аллен был непременным героем всех университетских пьес, которые сочиняла Дороти, и, разумеется, играла его она сама.

Дороти в роли доктора Аллена

Творческая энергия мисс Сэйерс была неуемна — помимо пьес она писала стихи и основала Общество взаимного восхищения (резонно рассудив, что если они так не назовут сами себя, то их так неизбежно назовут другие). На собраниях Общества участницы читали друг другу свои произведения и обсуждали прочитанное.

Дороти также участвовала в университетских дебатах и слыла отличным оратором. Она ходила на лекции приезжих знаменитостей — так, ей довелось послушать Гилберта Кита Честертона и Джорджа Бернарда Шоу. Г. К.Ч. понравился ей больше, чем Д.Б.Ш. — уже тогда она начала формировать свое собственное отношение к религии, и «Ортодоксия» Честертона оказала на нее огромное влияние. Вероятно, она очень удивилась бы, если бы узнала, что в будущем им предстоит общаться в Детективном клубе и вместе проводить обряд инициации молодых авторов.

А между тем началась Первая мировая война. Оксфорд пустел — мальчики уходили на фронт. Некоторые студентки стали медсестрами (среди них была Вера Бриттен), другие делали ту или иную «военную работу». Дороти тоже взялась помогать бельгийским беженцам, однако никаких серьезных шагов не предпринимала. Она училась последний год и рассчитывала пойти на курсы Красного Креста после окончания университета. Время проходило все в тех же хлопотах, занятиях, репетициях хора, сочинении пьес. Сомервиль она окончила с Первой степенью — наивысшей оксфордской оценкой.

Поиски

Отец предложил Дороти остаться в Оксфорде еще на год. Ей этого очень хотелось, но она беспокоилась о финансовой стороне дела. Отец и так потратил много денег на ее образование — несмотря на стипендию, затраты были очень существенными. Она знала, что он берет учеников, чтобы справиться с этой нагрузкой, и ей хотелось поскорее начать самой зарабатывать себе на жизнь. Она сделала попытку поступить во французский Красный Крест, считая, что ее блестящее знание языка будет преимуществом при работе во Франции. Ее страшили тяготы работы медсестры, но это было «настоящее дело» — такое, какого требует военное время. Однако французский Красный Крест не принимал женщин моложе двадцати трех лет. После еще нескольких неудачных попыток стать медсестрой Дороти нашла работу, почти неизбежную в то время для выпускницы университета. Она стала преподавать французский в школе для девочек. Школа находилась в городе Халл; несмотря на воздушные налеты, люди старались жить обычной жизнью. Разумеется, Дороти придумала собственный подход к преподаванию — она стала ставить с ученицами пьесы по-французски, что оказалось куда эффективнее привычной зубрежки. Но она не любила эту работу: «Лучше мести улицы, чем учить детей».

Впрочем, улицы мести не пришлось. Как раз в это время Генри Сэйерс получил новый пост в деревне Крайст-Черч в Кембриджшире, и его доходы несколько увеличились. Он предложил Дороти учиться издательскому делу в Оксфорде, у молодого издателя Бэзила Блэквелла. Дороти с восторгом вернулась в любимый город. Еще до возвращения, в 1916 году, произошло важное для нее событие: в серии сборников оксфордской поэзии вышел ее первый поэтический сборник, Op. 1 («Опус 1»). Она посвятила свою первую книгу Дороти Роу, членам Общества взаимного восхищения и доктору Аллену.

В 1917 году Оксфорд был невеселым местом. Большинство студентов сражались на фронте, все чаще приходили похоронки, в университет возвращались комиссованные по инвалидности молодые ветераны. С одним из таких ветеранов, Эриком Уэлптоном, у Дороти завязалась близкая дружба. Он происходил из аристократической семьи, одевался не без франтовства (вероятно, лорд Питер обязан ему некоторыми своими предпочтениями по части одежды и обуви), с трудом возвращался к учебе — Дороти со страстью взялась ему помогать. Когда Уэлптон окончил университетский курс, он получил работу в Нормандии, в Эколь де Рош, — ему предстояло организовывать академический обмен. К тому времени стало ясно, что издательское дело вряд ли станет призванием Дороти, поскольку она предпочитала писать сама, а не редактировать других.

Эрик Уэлптон

Уэлптон позвал ее к себе на освободившуюся вакансию ассистента. Прежде чем принять это предложение, Дороти пригласила его в гости к своим родителям — они должны были дать одобрение. Уэлптон объяснил мистеру Сэйерсу, что его предложение носит чисто деловой характер, у него есть невеста, никаких романтических чувств между ним и Дороти нет.

В Эколь де Рош Дороти проработала около двух лет. Совместная работа с Уэлптоном была ей в радость, но она все больше увлекалась им, отношения становились для нее мучительными. Через год Уэлптон женился и уехал в Италию.

Дороти вернулась в Англию в 1920 году и некоторое время провела в родительском доме. Это было время страшной безработицы — Англия с трудом приходила в себя после военных потерь и разрушений. Женское население Великобритании в этот период существенно превышало мужское. Через несколько лет лорд Питер найдет применение так называемым «лишним женщинам», но пока что Дороти сама принадлежала их числу.

Тем не менее война многое изменила в политическом и социальном положении женщин, и Дороти это коснулось самым непосредственным образом. Оксфордский университет стал наконец присуждать женщинам ученые степени. Дороти Сэйерс была в числе первых женщин, получивших звание domma и magistra. Тогда же женщины впервые надели оксфордские академические мантии. Мантия магистра искусств не раз пригождалась Дороти впоследствии — в частности, она надевала ее, проводя ритуальные обряды Детективного клуба.

Ее следующей работой снова стало место учительницы французского, на этот раз в Лондоне. Она по-прежнему ненавидела преподавание, но деваться было некуда. Дороти жила в съемной комнатке без мебели — с одной только раскладушкой и креслом, хваталась за любую подработку, иногда выбиралась куда-нибудь с друзьями. В это же время она начала писать детективный роман. «Мой детектив начинается весело, с толстой дамы, на которой нет ничего, кроме пенсне, — ее находят мертвой в ванне. Но почему она принимала ванну в пенсне — вот вопрос», — пишет она матери. Толстая дама позже превратилась в толстого джентльмена — первый роман о Питере Уимзи обретал форму. Дороти начала искать издателя и одновременно взялась за второй роман. Она была уверена, что лорд Питер принесет ей богатство.

Реклама Гиннесса

В 1922 году она нашла работу своей мечты — ее приняли копирайтером в рекламное агентство «Бенсоне». Там она проработает восемь лет — до тех пор, пока слава лорда Питера не позволит ей полностью посвятить себя литературному труду.

Портрет Дороти Сэйерс работы Джона Гилроя

Здесь было все, что она любила: веселая компания молодых талантливых людей, совместное творчество, возможность бесконечно играть словами, да еще и получать за это деньги. Здесь ей пригодился и издательский опыт, полученный у Блэквелла. Вместе с художником Джоном Гилроем Дороти участвовала в разработке нескольких чрезвычайно успешных рекламных кампаний — в частности, пива «Гиннесс» и горчицы, для которой был придуман целый «Горчичный клуб». Впоследствии она описала работу рекламного агентства в романе «Убийству нужна реклама» (Murder must advertise).

Джон Курнос

В 1923 году вышел в свет первый роман о лорде Питере под заголовком «Чье тело?» (Whose Body?) — сначала в Америке, потом в Англии. «Атос» твердо встал на путь литературной карьеры.

Превратности любви

В те же годы Дороти Сэйерс переживала самый мучительный свой роман. Она влюбилась в американского журналиста со странным именем Джон Курнос. Курнос был русским евреем и родился в Киеве. Когда он был ребенком, его мать со вторым мужем уехала в Америку, где он прошел классический американский путь «человека, который сделал себя сам» — начав мальчишкой с тяжелого физического труда, он достиг вершин журналистики, стал поэтом, писателем и заметной фигурой в кругу литературной богемы. У них с Дороти было много общих знакомых и общих интересов. Внешне он немного напоминал Эрика Уэлптона — Дороти всегда нравился этот мужской тип.

Дороти Сэйерс (фотография, подаренная Курносу)

Джон Курнос сразу же заявил ей, что не намерен жениться, поскольку принципиально против брака и за свободную любовь. Она же хотела непременно выйти за него замуж и родить ему детей. Дороти увлеклась кулинарией, готовила Курносу сложные изысканные обеды и вообще почувствовала вкус к домашнему хозяйству.

Любопытным образом, главный их конфликт вращался не вокруг брака, а вокруг использования контрацепции. Джон хотел, чтобы Дороти стала его любовницей, и считал само собой разумеющимся, что им придется предохраняться. Дороти же утверждала, что именно использование контрацепции невозможно для нее как для практикующей христианки. Отношения зашли в тупик, Дороти так и не решилась перешагнуть черту. Курнос уехал в Америку, где довольно скоро женился, чем привел Дороти в ярость. Между ними началась эмоциональная переписка, не принесшая ей особого облегчения. Курнос уверял, что если бы она согласилась стать его любовницей, то он бы на ней женился. Она просто не выдержала проверку.

Годы спустя оба они вернулись к этой истории в своих книгах. Дороти написала роман «Сильный яд» (Strong Poison), в котором поставила героиню перед тем же выбором, перед каким стояла сама. Героиня поступила иначе, чем автор, и последствия оказались довольно неприятными. Что касается Филиппа Бойза, чьим прототипом послужил Курнос, то читатель узнает о нем много нелестного, но не встречается с ним лично, поскольку к началу повествования персонаж уже мертв. Кажется, скормив Бойзу мышьяк, Дороти испытала некоторое удовлетворение.

Роман Курноса под названием «Дьявол — это английский джентльмен» повествует об отношениях героев гораздо подробнее и, по-видимому, гораздо ближе к действительным событиям. Его героиня так объясняет свое нежелание вступать в незаконную связь:

Билл Уайт

В двадцатые годы в Англии отношение к внебрачному сексу было противоречивым. Еще во время войны молодежь отбросила строгие установки старшего поколения. Молодые пары спешно женились перед уходом жениха на фронт, а иногда и не женились — это казалось пустой формальностью на фоне постоянной смертельной угрозы. После войны сексуальное раскрепощение набирало силу, но инерция общественной морали была все еще весьма велика. Вот в этот разрыв и попала Дороти Сэйерс — дочь священника и представительница богемы, «синий чулок» и magistra.

Отношения с Курносом нанесли Дороти тяжелейшую травму. Пытаясь, очевидно, вышибить клин клином, она вскоре, наперекор своим убеждениям, завела любовника. На этот раз христианство не помешало ей использовать контрацепцию — от этого человека она не хотела детей. Ее новым избранником стал Билл Уайт, продавец автомобилей и страстный мотоциклист. В нем не было ничего от богемного интеллектуала, рядом с ним ее приятели из Блумсбери казались изнеженными позерами. В 1922 году она пишет матери: «Дорогая мама! Не падай в обморок — я приезжаю на Рождество в воскресенье, с мужчиной и с мотоциклом». Дороти завораживала быстрая езда — от Уайта она научилась разбираться в устройстве мотоциклов и потом с неизменным удовольствием гоняла по английским дорогам.

Страшная тайна

Когда-то в подростковом возрасте Дороти написала письмо своей любимой кузине Айви Шримптон, в котором упрекала ее, что та слишком сурово судит людей. «Мне не хотелось бы думать, Айви, что если я когда-нибудь совершу страшный грех, то не смогу прийти к тебе за помощью». По всей видимости, Айви не осталась глуха к этому упреку, потому что когда спустя много лет Дороти совершила то, что считала страшным грехом, Айви оказалась единственным близким человеком, которому она открыла свою тайну и кого попросила о помощи.

По горькой иронии судьбы Дороти все-таки забеременела. Она сказала об этом Уайту, и он буквально убежал прочь в ужасе. Дороти некоторое время обдумывала положение и консультировалась со знакомой женщиной-врачом. В результате мучительных раздумий она приняла очень трудное решение, которое определило всю ее дальнейшую жизнь. Она решила, что родит ребенка, но никогда не скажет об этом родителям. Им обоим было уже под семьдесят, и Дороти была уверена, что они не выдержат такого позора. Все, что мы знаем о мистере и миссис Сэйерс, заставляет думать, что, ослепленная стыдом и горем, Дороти их недооценила. Тем не менее такое решение означало, что она не могла открыться никому из членов семьи, никому из близких друзей, просто — никому.

Это была, безусловно, сложнейшая задача, и Дороти решила ее с мастерством опытного автора детективов — она тщательно продумала все до мелочей и принялась действовать. Всю вторую половину беременности она под разными отговорками избегала встреч с родителями — это было не очень сложно, поскольку она и так не могла часто ездить к ним из-за работы. В рекламном агентстве она взяла отпуск за два месяца до родов, сославшись на болезнь. До этого она, по всей видимости, носила свободную одежду. Неизвестно, заметил ли кто-нибудь ее состояние. Она родила сына в Борнмуте, маленьком приморском городке на юге Англии. Ее продержали в больнице три недели (тогда это было обычной практикой), и в течение этих трех недель Дороти кормила сына. В свидетельстве о рождении в графе «мать» было записано «Дороти Л. Сэйерс, писательница». В графе «отец» стоял прочерк.

После этого она отвезла его к Айви. Айви с матерью в те годы держали что-то вроде пансиона для детей, чьи родители почему-либо не могли заботиться о них сами. Дороти вначале написала кузине осторожное письмо, спрашивая, сможет ли та взять младенца одной приятельницы, и осведомляясь о финансовой стороне вопроса.

Получив ответ, она отправила второе письмо, в котором рассказала всю правду. Она не хотела, чтобы Айви соглашалась на неудобную для себя договоренность или брала с нее меньше денег. Дороти хотела стать ее «клиенткой» на общих основаниях.

Так юный Джон Энтони поселился в доме с садом под присмотром Айви на неопределенный срок.

Жизнь налаживается

Через два года, в 1926-м, Дороти вышла замуж за журналиста по фамилии Флеминг. При крещении ему дали имя Освальд Артур, свои материалы он подписывал как «Атертон Флеминг», а друзья звали его «Мак». Мак был на двенадцать лет старше Дороти, в юности он принимал участие в Англо-бурской войне, провел на фронте всю Первую мировую, был отравлен газом и контужен. После войны Мак развелся с женой и никогда больше не общался ни с ней, ни с двумя дочерьми.

Из-за его развода они не могли венчаться в церкви и потому поженились в конторе регистратора. Дороти понимала, что для ее родителей это разочарование, поэтому объявила им о своем намерении нарочито бодрым и несентиментальным письмом. Мак, однако, родителям понравился и сам искренне к ним привязался. Дороти рассказала ему о сыне, и он выразил готовность в будущем усыновить его и воспитывать. А пока что Джон Энтони по-прежнему жил у Айви, Дороти посылала деньги на его содержание, постоянно подчеркивая, что Айви не должна стесняться в расходах.

Первые годы брака были счастливыми: Мак и Дороти обустраивали свое жилье (съемную квартиру на Грейт-Джеймс-стрит, 24), оба много работали и от души развлекались. Мак оказался отменным кулинаром и с удовольствием готовил всякие невероятные блюда (позже он даже написал кулинарную книгу). Они купили машину, путешествовали, ходили в театры. Дороти вязала мужу носки и восторженно описывала матери свои домашние подвиги.

Мак Флеминг

Однако работа по-прежнему занимала почти все ее время. Дороти старалась обеспечить сыну все необходимое и намеревалась дать ему университетское образование; в их союзе с Маком она также была основным кормильцем. В то время как Айви, ставшая второй (вернее, первой) матерью Джону Энтони, пыталась вызывать у Дороти эмоциональный отклик, описывая успехи ребенка, Дороти придерживалась в письмах веселого прагматичного тона. Мальчик называл ее «кузина Дороти».

Между 1923 и 1928 годом она опубликовала четыре романа и двенадцать рассказов. В 1927 году сменила издателя — молодой издатель Виктор Голланц основал собственное издательство и предложил ей сотрудничество на очень выгодных условиях. Выполнив свои обязательства по предыдущему договору, Дороти ушла к Голланцу и никогда об этом не жалела. Именно Голланц придумал издавать детективные антологии, и Дороти стала их бессменным редактором. Ее предисловие к первой из этих антологий и сейчас считается одной из лучших работ о детективном жанре.

В конце двадцатых годов Дороти приняла самое активное участие в организации детективного клуба. Первым председателем клуба стал не кто иной, как Гилберт Кит Честертон, кумир ее юности. Мастера детективов собирались в хороших ресторанах, чтобы со вкусом пообедать и обсудить свое ремесло. Потом Детективный клуб (Detection Club) стал более формализованной структурой, с очень строгим отбором новых членов и красочным обрядом инициации. По всей видимости, главная роль в разработке этого обряда принадлежала Дороти — снова дали себя знать любовь к театральности, эпатажность и заразительное веселье, которые были так свойственны ей в юности.

К тому времени она уже была знаменитостью, и многие отмечали ее эксцентричность и колоритную внешность. Один из современников вспоминает, что на одно из собраний клуба, проходивших в общем обеденном зале, Дороти Сэйерс явилась в костюме для игры в регби, с огромными часами на груди. За обедом обсуждали известного дирижера; мисс Сэйерс объявила, что он дирижирует словно пьяная мельница, — и тут же, вскочив, принялась размахивать руками, чтобы наглядно продемонстрировать, как именно. Те, кто помнил ее по сборнику стихов Ор.1, представляли себе томную тонкую деву и чрезвычайно удивлялись, увидев величавую даму весьма внушительных размеров, в черном платье и пенсне.

Писательница Найо Марш оставила яркое описание одной из церемоний — посвящения Э. К. Бентли в президенты клуба:

Миссис Флеминг (фото Мака-Флеминга)

С 1949 года Дороти Л. Сэйерс стала председателем Детективного клуба и занимала этот пост до конца своей жизни.

Зрелость автора и героя

В 1928 году внезапно умер отец Дороти. Это была первая ее тяжелая утрата (никто из близких ей людей не погиб на войне), и восприняла она ее очень болезненно. Отец всегда и во всем оказывал ей безоговорочную поддержку, как моральную, так и финансовую. Он очень гордился ее успехами, хотя и не успел застать ее громкой славы.

Мать и тетю Мэйбл надо было куда-то перевезти — дом священника следовало освободить. На деньги, унаследованные от отца, Дороти купила коттедж в маленьком городке Уитеме, недалеко от Лондона. Поисками дома занимался Мак, он же взял на себя все хлопоты по обустройству и переезду. Однако матери не суждено было долго прожить в новом доме — она умерла спустя всего десять месяцев после смерти мужа. Родители Дороти так никогда и не узнали, что у них есть внук. После их смерти ничего не изменилось — ребенок по-прежнему жил у Айви.

Позже, в 1930 году, Дороти с Маком купили соседний коттедж и объединили два дома. Когда Дороти смогла оставить работу в рекламном агентстве, они стали практически постоянно жить в Уитеме вместе с тетей Мэйбл.

Отношения Дороти и Мака осложнились — состояние его здоровья ухудшилось, он сидел почти без работы, много пил; успехи жены стали его раздражать. В начале тридцатых годов Дороти серьезно думала о том, чтобы расстаться с мужем, но так и не решилась на это. К тому же он снова пообещал усыновить Джона Энтони.

Роман «Сильный яд», вышедший в 1930 году, отмечает перелом в творчестве Дороти Сэйерс. В своем знаменитом предисловии к антологии детектива она писала, что любовный интерес только вредит детективному повествованию и имеет право на существование лишь тогда, когда на нем держится сюжет. И в самом деле, в первых романах лорд Питер нечувствителен к женским чарам и радует читателей легкомысленной невозмутимостью. Однако в романе «Сильный яд» его настигает любовь. В этой же книге появляется и новая героиня, у которой много общего с автором. Гарриет Вэйн — дочь сельского врача, автор детективов, выпускница Оксфорда; женщина, решившаяся на внебрачную связь и дорого за это заплатившая.

Джон Энтони Флеминг

С этого момента детективное творчество Сэйерс начинает двигаться в сторону романа нравов и даже романа идей — это уже не просто увлекательная интеллектуальная игра, но серьезный разговор о любви и дружбе, о браке и свободе, о равных отношениях между мужчиной и женщиной. Дороти Сэйерс то бросала, то подхватывала историю любви своих героев — в нескольких романах, написанных после «Сильного яда», Гарриет Бэйн не появляется вовсе, а Питер ведет себя почти так же, как обычно. Но это «почти» чрезвычайно важно — лорд Питер Уимзи никогда уже не станет прежним. Не всем читателям это пришлось по вкусу; одна дама пожаловалась, что Питер Уимзи «утратил свое эльфическое обаяние». Дороти отвечала на это, что если мужчина после сорока пяти сохраняет «эльфическое обаяние», его следует отправить в камеру смертников. «И Питер был на волосок от этой участи», — добавила она.

Нельзя сказать, чтобы сама Дороти совсем утратила свое веселое легкомыслие, но с определенного времени рамки детективного жанра стали ей тесны. Она и раньше обращалась к более академическим занятиям — работала над переводами («Тристан в Бретани», «Песнь о Роланде»), начинала писать биографию Уилки Коллинза. Но с 1937 года ее творчество направилось в совершенно новое русло — ей предложили написать религиозную пьесу для Кентерберийского фестиваля. Это предложение было довольно неожиданным. Она получила его благодаря своему другу Чарльзу Вильямсу, члену кружка «инклингов», в который входили также К. С. Льюис и Дж. Р. Р. Толкни. Христианские взгляды этих писателей были близки Дороти, и Вильямс посчитал, что она прекрасно справится с задачей. Так появилась пьеса «Ревность по доме Твоем» (The Zeal of thy House), которая прошла с огромным успехом. За ней последовало еще шесть пьес.

Так Дороти Сэйерс не просто получила возможность попробовать себя в совершенно новом жанре и выразить свое понимание христианства, но смогла вернуться к страстной любви своего детства и юности — к театру. Она участвовала в выборе актеров, в обсуждении декораций, в постановке; она наслаждалась совместным творчеством, атмосферой вдохновения и дружества.

В 1941 году Сэйерс написала цикл из двенадцати радиоспектаклей для Би-би-си под названием «Человек, рожденный на царство». Этот проект вызвал противоречивую реакцию — во всех своих религиозных пьесах Дороти Сэйерс пыталась приблизить евангельские сюжеты к зрителю и слушателю, заставить их звучать современно и злободневно: некоторые из героев даже говорили на кокни, языке лондонского простого люда. Иным это приближение казалось святотатством. Однако многие представители церкви высоко оценили проповедническую силу этих пьес. В 1943 году архиепископ Кентерберийский предложил Дороти Сэйерс звание доктора теологии. После мучительных раздумий она отказалась от этой чести. Тем не менее выступления с лекциями на религиозные темы стали частью ее жизни.

К лорду Питеру Сэйерс возвращалась все реже. После Второй мировой войны она больше не публиковала детективов.

Последние годы своей жизни Дороти Сэйерс работала над переводом «Божественной комедии» Данте и продолжала этот труд до самой смерти, так и не успев его закончить. Перевод завершила ее подруга Барбара Рейнольдс.

Джон Энтони окончил частную школу и получил стипендию в Бэйлиол — колледж лорда Питера. На его оксфордские годы тоже пришлась война. Он прервал учебу и пошел рыть окопы, а вернувшись, окончил университет с Первой степенью, как и его мать. Неизвестно, состоялось ли официальное усыновление, — разные источники говорят разное. Однако с середины тридцатых годов сын Дороти Сэйерс стал носить имя Джон Энтони Флеминг и называть ее в письмах не «кузина Дороти», а «дорогая мама». В разговорах с посторонними, впрочем, он должен был говорить о ней как о миссис Флеминг, не упоминая известного всем имени. Сын стал ее единственным наследником и душеприказчиком, ей удалось обеспечить его материально и дать ему блестящее образование. Но она так никогда и не признала его публично и тайну свою сохранила до конца. Правда открылась лишь тогда, когда ее уже не было на свете.

Можно только догадываться, как была потрясена ее ближайшая подруга, Мюриэл Сент-Клер Бирн, когда на ее пороге появился незнакомый человек и сказал: «Я — сын Дороти Сэйерс».

После смерти Мака в 1950 году Дороти жила одна. Она по-прежнему много работала и фонтанировала идеями, а умерла внезапно, в возрасте шестидесяти четырех лет, вернувшись из города, куда ездила за рождественскими покупками. Ее нашли утром у подножия лестницы — очевидно, она спускалась, чтобы покормить кошек.

Сейчас в любой энциклопедии можно прочитать, что Дороти Л. Сэйерс — писатель, теолог и переводчик. Ей посчастливилось найти признание в разных областях и не стать пленницей своего героя, как это произошло в свое время с Конан Дойлом. И все-таки своей мировой славой она обязана эксцентричному лорду в монокле и легкомысленному жанру, который она, как никто, умела принимать всерьез.

Александра Борисенко

Литература

ALZINA STONE Dale. Maker and Craftsman: The Story of Dorothy L. Sayers. Grand Rapids: Eerdmans, 1978.

Robert Kuhn McGregor & Ethan Lewis. Conundrums for the Long Week-End: England, Dorothy L. Sayers, and Lord Peter Wimsey. Kent, OH, & London: Kent State University Press, 2000.

BARBARA Reynolds. Dorothy L. Sayers: Her Life and Soul. London: Hodder & Stoughton, 1993.