Символ любви

2

Прошло четыре часа с того момента, как Уолтер пригласил Джанин на семейный ужин. Интересно, удалось ли ей скрыть панику, обуявшую ее, когда она поняла, что вынуждена принять приглашение? Но еще более Джанин интересовало, сошла ли с лица ужасная бледность, не покидавшая его все время, пока она одевалась. Даже то, что ее признали полностью подходящей на должность няни, не радовало. Уолтер пошутил, что ее предшественницу хотели высечь. Но пошутил ли он? И потом, как говаривала ее мама: «В каждой шутке есть только доля шутки»…

– По-моему, наша новая няня немного темнит, – произнесла леди Элизабет после того, как долго и придирчиво изучила ее внешность.

Джанин так и обмерла. Ее рука с вилкой, на которой был наколот некий шотландский деликатес, вероятно мясного происхождения, замерла на полпути ко рту. Если бледность и начала проходить, то сейчас проявилась с новой силой. Она заставила себя посмотреть леди Элизабет в глаза.

– Простите, что вы сказали?

– Вы… вы теперь совсем не та миловидная молодая дама, с которой мы беседовали в Нью-Йорке.

Ага, это у местной знати такой специфический юмор, подумала Джанин. Ладно-ладно, нас так просто из колеи не выбьешь.

– Моя мама утверждает, что женщина, которая никогда не меняется, не просто неинтересна, а недостойна называться женщиной.

– Ваша матушка – мудрая женщина, – заметил лорд Коннор Макензи, носивший титул графа.

Джанин невольно посмотрела на него. Как и большинство мужчин в этой стране, он был высок и хорошо сложен. Ему перевалило за шестьдесят, но он прекрасно выглядел и вполне мог стать сыновьям достойным соперником, понравься им одна и та же женщина. Это был настоящий лорд. «Благородный со всех сторон», – как сказала бы ее мама.

Деборе Кастелле, матери Джанин, понравился бы ужин с кругу этой аристократической семьи. Она вышла замуж почти подростком и часто жаловалась, что ни разу в жизни не покидала Нью-Йорка. После того как Джанин окончила колледж, материальное положение наконец позволило ее родителям немного попутешествовать. Но мечта матери так и не осуществилась. Родители Джанин развелись, что явилось неожиданностью для всех, включая самих родителей. А спустя некоторое время произошла та ужасная автомобильная авария, ликвидировать последствия которой стоило огромных усилий и денег.

Вопреки, а может и благодаря собственному опыту, мать часто повторяла своей единственной из пяти детей дочери, что надо пожить в свое удовольствие, прежде чем заводить семью. Она очень обрадовалась, когда узнала, что у Джанин появилась возможность пожить в другой стране, да еще заработать при этом кучу денег. «Хоть кто-то в нашей семье получит от работы удовольствие», – сказала она.

– Означает ли ваше упорное молчание то, что вас что-то смущает? – спросил лорд Макензи.

– Напротив, ваше сиятельство. У меня еще никогда не было такого замечательного вечера.

Но, похоже, никого из сидящих за столом не обманули ее слова.

– Рад, что вам пришлась по вкусу еда, – сказал Коннор Макензи.

– Да и компания просто замечательная, – ответила Джанин, не придумав ничего более умного.

Скользя взглядом по лицам собравшихся, Джанин обнаружила, что сыновья очень походят на своего отца если не внешне, то, по крайней мере, манерой величественно и в то же время непринужденно держаться. И хотя она находила Малколма наиболее привлекательным из них, остальные тоже были весьма красивы и фотогеничны. Вероятно, поэтому все трое довольно часто появлялись на обложках не только местных, но и всемирно популярных журналов.

Помимо мужчин, Фиби и леди Элизабет, с которой Джанин уже встречалась, за столом сидела Мэрианн, семнадцатилетняя дочь графа Макензи. Удивительно красивая девушка с большими синими глазами и длинными русыми волосами.

– Расслабьтесь, – посоветовал Малколм новой няне. – У меня такое впечатление, что вы ужасно чего-то боитесь.

– Я? Боюсь?

Впрочем, хоть она и не была провинциалкой и родилась и выросла в таком городе-исполине, как Нью-Йорк, ей действительно было от чего прийти в замешательство. Она впервые ужинала в огромном зале с картинами на стенах и бронзовыми канделябрами на столе. Впервые в жизни ей прислуживал дворецкий в смокинге, настолько исполненный чувства собственного достоинства, что у Джанин, когда она на него смотрела, возникало нечто вроде комплекса неполноценности.

Да что там говорить, одна скатерть, покрывающая гигантских размеров стол, стоила, вероятно, столько, сколько самой Джанин не заработать и за месяц. Вот забавно будет пролить на него какую-нибудь ядреную ягодную настойку! А это вполне могло случиться: у Джанин от нервного напряжения ощутимо дрожали руки. И подступал идиотский истерический смех.

Черт, надо срочно себя чем-нибудь отвлечь. Она оглядела стол. Интересно, сможет ли на нем приземлиться небольшой самолет? Вполне возможно… Невольно вспомнилась крохотная кухонька в родной квартире. За обеденным столом с трудом умещалось шесть человек, и матери всегда приходилось есть за разделочным, если семья была в сборе. Джанин снова ощутила себя чужой в этой роскошной идиллической обстановке.

– Ну, если уж быть откровенной, то я действительно чувствую себя немного не в своей тарелке.

– Не стоит, – сказала леди Элизабет. – Мы такие же простые люди, как и все остальные.

Да уж, проще не придумаешь! Попробовал бы кто-нибудь из семьи Кастелла сесть за стол в вечернем костюме, и его бы немедленно признали сумасшедшим.

Джанин отметила, что Фиби перестала есть и полезла под стол в поисках салфетки, которую уронила с колен.

Лорд Макензи понимающе посмотрел на Джанин.

– Конечно, мы догадываемся, что наши порядки вам могут показаться несколько старомодными. Но я присоединяюсь к просьбе моего сына: расслабьтесь… Я уверен, что вы отлично поладите с Фиби… если она все-таки вылезет из-под стола.

Девочка захихикала. Джанин была бы рада приступить к своим обязанностям немедленно. Она бы отвела Фиби в спальню и уложила в кровать. Но сегодня она еще только гость. Ее первый рабочий день начнется завтра. Приподняв край скатерти, она подмигнула девочке и помогла ей выбраться из-под стола.

– Спасибо, ваше сиятельство. Я польщена, – улыбнулась Джанин.

Она действительно начинала понемногу расслабляться. Напряжение, охватившее ее после реплики леди Элизабет, что она темнит, начало спадать. Итак, никто не раскрыл ее обмана. Никто так и не понял, что на самом деле скрывается за гигантскими очками и безвкусной одеждой. Джанин следовало бы ликовать и прыгать от счастья. Однако такого желания почему-то не возникало. К чему бы это?

– Будьте любезны, расскажите, где вы учились, – попросила леди Элизабет.

– В Нью-йоркском педагогическом колледже.

– И кто вы по специальности? – спросил лорд Макензи.

– У меня диплом преподавателя младших классов и дополнительная специальность – детский психолог.

– Интересно было учиться? – полюбопытствовал Малколм.

– Студенческая жизнь всегда интересна, тем более в Нью-Йорке.

Мэрианн внимательно посмотрела на Джанин, затем на отца и неожиданно для всех сказала тихо, но решительно:

– Я хочу в Нью-Йорк.

Все разом уставились на нее.

– Это обыкновенный город, ничем не лучше Хоршбурга, – с досадой произнес лорд Макензи. – Ты должна жить здесь. Здесь твой дом и близкие тебе люди.

– Но я не хочу вечно вести тот образ жизни, который мне уготован тут. Я хочу сама добиваться всего в жизни. Я хочу…

– Прекрати, Мэрианн, – отмахнулся от нее отец. – Мне надоело выслушивать твои дурацкие выдумки.

– Это не дурацкие выдумки, это…

– Достаточно, Мэрианн! Я понятно выражаюсь?

Девушка ничего не ответила, только сверкнула глазами. Она молча продолжила есть, но было видно, что ей с трудом удается сдержать слезы. Джанин стало жаль ее. Хотя Шотландию и отделял от Штатов океан, местные подростки ничем не отличались от американских. То же желание быть принятым всерьез, тот же максимализм, то же стремление к независимости. Но, судя по всему, в семье к девушке относились примерно так же, как к пятилетней Фиби, и искренне возмущались, если она вдруг начинала высказывать свое мнение.

– Мисс Кастелла, – обратился к ней лорд Макензи, не глядя на Мэрианн, – вы нам еще не поведали о своих принципах воспитания детей.

– Буду рада сделать это по первому требованию.

– Тогда почему бы не сейчас? – спросил он, оглядывая сидящих за столом.

– Отличная идея. Что именно вы хотите узнать?

– Каков ваш взгляд на дисциплину?

Он сделал ударение на последнем слове и только тогда многозначительно посмотрел на дочь. Мэрианн демонстративно закатила глаза к потолку.

– Дисциплина – вещь необходимая, но наказание должно соответствовать провинности.

В это время Фиби, пытавшаяся надеть на голову чайное блюдце наподобие шляпки, ненароком выпустила его из рук, и оно, упав на пол, со звоном разбилось.

– Ой, няня! – воскликнула девочка и, вскочив со стула, спряталась за спину Джанин:.

– Ничего, моя хорошая. Это к счастью, – сказала она, привлекая девочку к себе.

– Мэрианн, – сказал лорд Макензи строго. Осколки блюдца тем временем убирал кто-то из слуг, – насколько я помню, за ребенком сегодня смотришь ты. Так, будь добра, оставь вселенскую печаль и удели Фиби немного своего драгоценного внимания, дабы избежать еще одной разбитой тарелки.

– Но, папа, Фиби слишком долго сидела за столом. Она устала, и…

Он снова от нее отмахнулся. Судя по всему, это был его привычный жест по отношению к дочери.

– Пожалуйста, отведи ее в спальню.

– С удовольствием. – Мэрианн встала, и швырнув салфетку на стол. – Пойдем, Фиби. Его сиятельство граф Коннор Макензи тяготится нашим с тобой присутствием.

Девочка повернулась к Джанин.

– Няня, что такое «тяготится»?

– Дедушка хочет, чтобы ты пошла спать. – И она слегка подтолкнула Фиби.

Девочка улыбнулась и побежала вслед за Мэрианн, уже выходившей из столовой.

Воцарилась тишина. Лорд Макензи кашлянул.

– А каким должно быть наказание за эту провинность? Я имею в виду Фиби.

– Ну, во-первых, она не нарочно разбила блюдце, а значит, никакой провинности тут нет… – Джанин не спеша оглядела всех присутствующих. Если уж она создала себе имидж женщины, всегда говорящей то, что думает, не стоит останавливаться на полпути. – А во-вторых, я полностью согласна с Мэрианн. Пятилетний ребенок способен просидеть спокойно не больше сорока пяти минут. Дальше он начинает искать себе развлечения, и никакие просьбы, убеждения и крики не заставят его сидеть смирно. Он просто физически не сможет. Мы же сидим уже около часа. Естественно, Фиби давно наскучили наши разговоры.

– А что бы вы сделали? – спросил Малколм.

– Я бы уже давно отвела ее в спальню и стала готовить ко сну, – немедленно ответила Джанин.

– Но Фиби не простой ребенок. Она потомок древнего аристократического рода, – запротестовал лорд Макензи.

– Но это не делает ее отличной от других детей ее возраста, по крайней мере, на физиологическом уровне, – возразила Джанин. – Фиби подчиняется тем же законам развития личности, что и другие дети. Благородное происхождение на это никак не влияет.

– Но Мэрианн могла хотя бы…

– Простите меня, ваше сиятельство, – Джанин уже вошла в раж, однако ее нетактичности никто не заметил: все были увлечены ходом спора, – но винить в чем-то вашу внучку совершенно бессмысленно. В такой ситуации совладать с Фиби не могли бы ни я, ни вы, ни самый лучший на свете педагог. Это все равно что пытаться сладить с ветром.

– Джанин, вы абсолютно правы. – Леди Элизабет элегантно вытерла рот салфеткой и положила ее рядом с тарелкой. – Лично я признаю свое полное невежество в вопросе воспитания детей. Мой брат Коннор тоже никудышный эксперт, хоть у него и трое детей. Всех их воспитывали сначала няни, а потом учителя в закрытых элитных школах. Но я с самого начала поняла, что вы прекрасно нам подойдете.

Джанин с благодарностью посмотрела на леди Элизабет. И заметила, что трое мужчин переглянулись и, кажется, выразили полное с ней согласие. Она почувствовала прилив гордости.

Обычно ее судили исключительно по внешнему виду. Некоторое время назад Джанин чуть не вышла замуж. Но неожиданно поняла, что человек, сделавший ей предложение, на самом деле хочет добиться карьерного роста за счет красавицы жены. Как-то они должны были идти на прием, и он попросил Джанин надеть что-нибудь «подчеркивающее ее великолепную фигуру», держать язык за зубами и просто мило улыбаться, стоя с ним рядом, после этого она расторгла помолвку и никогда с бывшим женихом не виделась.

Было в новинку то, что здесь ее встречают не по одежке, а сразу по уму. Но когда она перехватила быстрый взгляд Малколма, то не могла не пожалеть об отсутствии хотя бы самого простого и незатейливого макияжа и более подходящего ее фигуре платья. Однако она тут же отогнала от себя эти мысли. Пора привыкать, что для членов этой семьи она – серая мышка.

– Спасибо вам, ваше сиятельство, – сказала Джанин леди Элизабет, изо всех сил сдерживая улыбку.

– А почему у вас нет собственных детей? – тут же спросила та.

В глазах Малколма появился огонек. Наверное, когда в детстве он лазил по деревьям, забирался в подвалы замка или делал что-нибудь еще строго-настрого запрещенное, его глаза горели точно так же, мелькнуло в голове Джанин. Однако в данный момент он был не похож на юного шалопая. Этот блеск во взгляде придавал его лицу мужественную дерзость.

– Мисс Кастелла хочет влюбиться, выйти замуж и родить детей. Причем именно в таком порядке, – сказал он.

Леди Элизабет кивнула.

– Неужели вам ни разу не встречался человек, который заставил бы ваше сердце биться сильнее?

Джанин поймала себя на том, что посмотрела на Малколма, и слегка покраснела. Затем перевела взгляд на графиню.

– Как вам сказать, однажды я почти вышла замуж, но…

– Почти? – заинтересовался Малколм. – Как это понимать?

– Теперь все в прошлом, – вздохнула Джанин, для которой этот разговор все больше становился похожим на перекрестный допрос.

– И чтобы развеять грустные мысли, неизбежные при расставании с любимым, вы согласились работать в чужой стране, да?

– Еще когда я была маленькой девочкой, моя мама вдолбила мне, что нужно повидать мир, прежде чем обзаводиться семьей, – уклончиво ответила Джанин, предпочитая сменить тему.

– Вдолбила? Интересный слог, – заметил Малколм.

– У меня четверо братьев, и все они, так же как и мои родители, рано женились. Я единственная не обзавелась семьей и хочу, чтобы мама гордилась мной.

После первой неудачи в любви Джанин пообещала себе быть осторожной и разборчивой. Теперь она вышла бы замуж только за того мужчину, о котором могла бы сказать: «У него нет ни единого недостатка». Она подумала было о Малколме, но тут же одернула себя. Этот человек считает ее «синим чулком». Да и даже если бы не было всего этого маскарада, у нее все равно нет никаких шансов: он аристократ и никогда не посмотрит на женщину из простой семьи.

Весь этот разговор уже сильно утомил Джанин. К тому же с непривычки раздражали очки. У нее действительно были проблемы со зрением, но она предпочитала носить контактные линзы. Джанин на минуту сняла очки, чтобы их протереть.

– Вам в самом деле необходимо носить очки? – тихо спросила леди Элизабет, нагнувшись к ее уху.

Джанин как будто ужалили. Вот так оно и бывает! Только расслабишься, как немедленно получаешь удар в спину. Она даже не надела, а набросила очки на нос.

– А в ч-чем, собственно, дело?

– У вас очень красивые глаза и живое лицо. Но, к сожалению, их сложно разглядеть за вашими очками, – ласково на нее глядя, сказала леди Элизабет.

– Я действительно плохо вижу, – ответила Джанин вполне естественным тоном, потому что это являлось чистой правдой. – Без очков я не разгляжу и противоположного края стола. Хотя в свое оправдание могу сказать, что это очень большой стол.

– Вы правы, – вздохнула графиня. – Но при желании вы могли бы быть весьма привлекательной. Насколько я понимаю, когда мы с вами встретились в Нью-Йорке, вы носили контактные линзы. Что же случилось?

Джанин почувствовала себя загнанной в угол. И уже хотела было соврать что-нибудь совершенно неправдоподобное про то, как за полторы недели у нее неожиданно сильно ухудшилось зрение, но тут, на ее счастье, в разговор вмешался Малколм.

– Тетя, оставьте Джанин в покое. – В его голосе чувствовалось явное раздражение. – Она такая, какая есть. Вы придаете слишком большое значение внешности.

– Ага, братец, значит, ты способен жениться на женщине с лицом, подобным ночному горшку нашего привратника? – немедленно отреагировал на последнее замечание Уолтер.

– Ну, я этого не говорил…

– Если красота тебя совершенно не трогает, – медленно начал лорд Макензи, – то что в женщине ты считаешь самым привлекательным?

– Честность, – не задумываясь, ответил Малколм.

Вот уж с чем у Джанин были проблемы в данном случае, так это с честностью. Но ее потрясло то, что, хотя Малколм и общался с известными моделями и актрисами, их искренность его интересовала гораздо больше, чем красота.

Повисло напряженное, гнетущее молчание. Джанин, которой хотелось хоть как-то прервать его, сказала:

– Моя мама любит говорить: «Не будь складной, а будь ладной».

Все посмотрели на нее, соображая, что значат эти слова. Наконец лорд Макензи спросил:

– В чем суть поговорки?

– Не знаю. – Джанин смутилась от того, что внимание всех присутствующих было направлено на нее. – Что-то в том смысле, что быть ладной, то есть иметь доброе сердце, гораздо важнее, чем быть складной, то есть красивой, но при этом холодной. В общем…

Тут она окончательно сбилась, и все рассмеялись. Джанин была рада, что разрядила обстановку. Что ей не пришлось врать, отвечая леди Элизабет на вопрос о контактных линзах. И была благодарна Малколму за то, что он ценит в женщине не только красоту и прямо заявил об этом, спасая тем самым ее, Джанин, от неприятного положения, в котором она могла бы оказаться.

Но Джанин боялась даже думать, что произойдет, если Малколм узнает, что она может выглядеть гораздо лучше, если того захочет…