Символы священной науки

18. Несколько аспектов символики Януса[147]

В наших работах мы уже несколько раз, по разным поводам, касались символики Януса; чтобы полностью развернуть эту символику, сложную и исполненную многообразных значений, и чтобы обозначить все ее связи с большим числом аналогичных изображений, которые встречаются в других традициях, понадобился бы целый том. Пока же нам показалось интересным объединить некоторые данные, касающиеся ряда аспектов этой символики, и остановиться более полно, чем мы делали до сих пор, на тех соображениях, которые позволяют иногда проводить аналогию между Янусом и Христом. Сближение это может показаться странным на первый взгляд, но тем не менее, оно вполне оправдано.

Действительно, любопытный документ, изображающий именно Христа в облике Януса, несколько лет назад был опубликован Шарбонно-Лассеем в Regnabit,[148] и мы комментировали это изображение в том же журнале[149] (рис. 11). Это виньетка, нарисованная на отдельной странице, выпавшей из рукописной церковной книги XV века и найденной в Люшоне; это последний листок января в календаре, открывающем книгу. Вершина внутреннего медальона изображает монограмму JHS, увенчанную сердцем; остальная часть этого медальона занята нагрудным изображением Janus Bifrons (Януса Двуликого), с двумя лицами — мужским и женским, что встречается очень часто. На голове у него корона, в одной руке он держит скипетр, а в другой — ключ.

"На римских памятниках, — писал Шарбонно-Лассей, воспроизводя этот документ, — Янус, как и на виньетке из Люшона, является с короной на голове и скипетром в правой руке, потому что он царь; другой рукой он держит ключ, который отворяет и затворяет эпохи; вот почему, глубже толкуя образ, римляне называли в его честь двери домов и ворота городов…

Христос тоже, как и античный Янус, держит царский скипетр, на который он имеет право как по своему Небесному Отцу, так и по своим земным предкам; другая же его рука держит ключ от вечных тайн, ключ, окрашенный его кровью, который отворил падшему человечеству врата жизни. Вот почему в четвертом из предрождественских литургических песнопений о нем сказано так: "О Clavis David, et Sceptrum domus Israel!.. — Ты, о долгожданный Христос, Ключ Давидов и Скипетр дома Израилева!.. Ты отворяешь, и никто не сможет затворить; когда же Ты затворяешь, никто не сможет отворить".[150]

Самая расхожая интерпретация двух лиц Януса толкует их как, соответственно, изображение прошлого и будущего; и такое истолкование, будучи очень неполным, остается, тем не менее, достаточно точным с определенной точки зрения. Вот почему на многих изображениях два лица принадлежат, соответственно, пожилому и молодому мужчине; однако не таков случай Люшонской эмблемы, внимательное исследование которой не оставляет сомнений в том, что речь идет о Янусе-андрогине, или Янусе-Яне.[151] И вряд ли есть необходимость подчеркивать тесную связь этой формы Януса с некоторыми герметическими символами, такими, как Ребис.[152]

С точки зрения символики, в которой Янус соотносится со временем, здесь уместно сделать важное примечание: между прошлым, которого уже нет, и будущим, которого еще нет, подлинное лицо Януса, то, которое смотрит в настоящее, не есть ни то, ни другое из тех, которые можно видеть. Действительно, это третье лицо невидимо, потому что настоящее, во временном проявлении, есть всего лишь неуловимое мгновение;[153] но когда мы поднимаемся над условиями этой преходящей и неуловимой формы проявления, оказывается, что настоящее заключает в себе всю реальность. Третье лицо Януса соответствует, в другой символической традиции, индуистской, лобному глазу Шивы, также невидимому, внетелесному и олицетворяющему "чувство вечности". Говорится, что взгляд этого третьего глаза обращает все в пепел, то есть он разрушает всякую проявленность; но когда последовательность преобразуется в единовременность, тогда все пребывает в "вечном настоящем", так что всякое видимое разрушение, по сути, есть лишь «трансформация», в самом строгом этимологическом смысле этого слова.

Из сказанного уже легко понять, что Янус изображает того, кто является не только "Господином тройственного времени" (имя, которое равным образом прилагается к Шиве в индуистской традиции),[154] но также и прежде всего — "Господином Вечности". Христос, писал по этому поводу еще и Шарбонно-Лассей, господствует над прошлым и будущим; Совечный Отцу, он, подобно Ему, сам является "Ветхим Денми": "Вначале было Слово", говорит апостол Иоанн. Он есть также Отец и Господин будущего века: Jesu pater futuri, seculi, повторяет ежедневно римско-католическая церковь, да и Он сам провозгласил себя началом и концом всего: "Я есмь альфа и омега, начало и конец". Это "Господь Вечности".

Действительно, совершенно очевидно, что "Владыка времен" не может быть сам подчинен времени, которое имеет в нем свое начало, точно так же, как, согласно учению Аристотеля, перводвигатель всех вещей, или принцип универсального движения, по необходимости неподвижен. Именно предвечное Слово библейские тексты чаще всего обозначают как "Ветхого Денми", Отца веков или циклов существования (таков собственный и простейший смысл латинского слова saculum, как и греческого aion и еврейского olam, которое этим греческим словом переводится); и стоит отметить, что индийская традиция жалует ему также титул Пурана-Пуруша, значение которого строго эквивалентно.

Вернемся теперь к изображению, послужившему исходной точкой для наших размышлений; на нем видны, сказали мы, скипетр и ключ в руках Януса; так же, как и корона (которая, однако, может также рассматриваться как символ могущества и возвышения в самом общем смысле, в измерении духовном, как и мирском, и которая здесь, похоже, имеет это второе значение), скипетр является эмблемой царской власти, а ключ, со своей стороны, тогда получает специфическое значение власти жреческой, власти священства. Нужно отметить, что скипетр находится слева, на стороне мужского лица, а ключ справа, на стороне лица женского; но, в соответствии с символикой еврейской Каббалы, правой и левой стороне соответствуют два божественных атрибута: Милосердие (Hesed) и Правосудие (Din),[155] которые явно подобают Христу, в особенности, когда мы рассматриваем Его в роли Судии Живых и мертвых. Арабы, проводя аналогичное различие между божественными атрибутами и соответствующими им именами, говорят о «Красоте» (Djemal) и «Величии» (Djelal); последние обозначения позволяют лучше понять, почему эти два аспекта олицетворялись женским лицом и лицом мужским.[156] В конечном счете, ключ и скипетр, замещая здесь совокупность двух ключей, которая является, быть может, самой распространенной эмблемой Януса, лишь делают еще яснее один из смыслов этой эмблемы, а именно: ее значение двойной власти, проистекающей из одного принципа, — власти жреческой и власти царской, объединяемых, согласно иудео-христианской традиции, в личности Мелхиседека, который, как говорит апостол Павел, "подобен Сыну Божию".[157]

Мы только что сказали, что чаще всего Янус держит два ключа; это ключи от врат двух солнцестояний, Janua Coeli и Janua Jnferni, соотносящихся, соответственно, е зимним и летним солнцестоянием, то есть двумя крайними точками хода солнца в течение годового цикла, потому что Янус, как "Господин времен", есть Янитор, который открывает и закрывает этот цикл. С другой стороны, он был также богом инициации, посвящения в таинства: initiatio происходит от in-ire, «входить» (что равным образом связано с символикой "врат"), и, согласно Цицерону, имя Януса имеет тот же корень, что и глагол ire «идти»; этот корень, i, обнаруживается и в санскрите, притом с тем же значением, что и в латыни. И в последней в числе своих производных он дает слово yana, «путь», поразительно близкое по форме к самому имени Janus. "Я есть Путь", — сказал Христос.[158] Надо ли усматривать в этом возможность для проведения и других аналогий? То, что мы собираемся сказать, похоже, дает основания для этого; и большой ошибкой было бы, когда речь идет о символике, не принимать в расчет некоторые словесные подобия, основания которых порою очень глубоки; к сожалению, они ускользают от современных филологов, которые игнорируют все, что может по праву носить имя "священной науки".

Как бы то ни было, поскольку Янус рассматривался как божество инициации, оба его ключа, один золотой и другой серебряный, были ключами от "великих мистерий" и "малых мистерий"; если же воспользоваться другим равнозначным языком, то серебряный ключ был ключом от "Земного Рая", а золотой от "Рая Небесного". Эти же самые ключи были одним из атрибутов Верховного Понтифика, которому, по сути, и приписывалась функция «иерофанта»: подобно ладье, которая также являлась символом Януса,[159] они сохранились в ряду важнейших эмблем папства; и евангельские слова, относящиеся к "власти ключей", находятся в связи с античными традициями, которые все вышли из великой изначальной традиции. С другой стороны, существует достаточно прямая связь между только что указанным нами смыслом и тем, согласно которому золотой ключ олицетворяет духовную власть, а серебряный ключ — власть временную, мирскую (последний нередко, как мы видели, заменяется скипетром[160]): и действительно, Данте считает, что предназначение Императора и Папы — вести человечество, соответственно, в "Рай Земной" и "Рай Небесный".[161]

Кроме того, в силу определенной астрономической символики, общей, по-видимому, для всех древних народов, существуют и очень тесные связи между двумя значениями, согласно которым ключи Януса были либо ключами врат солнцестояния, либо ключами «великих» и "малых мистерий".[162] Символика, подразумеваемая нами, — это символика зодиакального цикла, и не без основания эту последнюю, со своими двумя половинами, восходящей и нисходящей, которые точками отсчета имеют соответственно зимнее и летнее солнцестояние, мы можем часто видеть изображенной на порталах многих средневековых церквей.[163] Мы видим здесь другое значение двух ликов Януса: он "Господин двух путей", правого и левого (так как здесь мы обнаруживаем ту, другую символику, на которую указывали выше), которые пифагорейцы обозначали буквой Y[164] и которые, в экзотерической форме, представлены также в мифе о Геркулесе, выбирающем между добродетелью и пороком. Это те же два пути, которые индуистская традиция, со своей стороны, обозначает как "путь богов" (дева-яна)[165] и "путь предков" (питри-яна). И Ганеша, символика которого имеет много точек соприкосновения с символикой Януса, равным образом является "Господином двух путей", уже в силу своей природы "Господина Знания", что возвращает нас к идее посвящения в мистерии. Наконец, оба эти пути, в некотором смысле, являются как бы и вратами, через которые получают доступ к мистериям, вратами Неба и вратами ада;[166] легко заметить, что по этим двум сторонам, которым они соответствуют, правой и левой, расходятся избранные и осужденные в изображениях Страшного Суда, которые также, в силу весьма многозначительного совпадения, так часто встречаются на порталах церквей, а не в какой-либо другой части здания.[167] Эти изображения, так же, как и изображения Зодиака, выражают, полагаем мы, нечто абсолютно фундаментальное в концепции строителей соборов, которые стремились сообщать своим творениям «пан-такулярный» ("pantaculaire") характер, в подлинном смысле этого слова,[168] то есть делать его своего рода синтетическим кратким выражением Универсума.[169]

19. Иероглиф рака[170]

В ходе наших различных исследований нам не раз представлялся случай указать на символику годового цикла с его двумя, восходящей и нисходящей, половинами, а в особенности на символику врат двух солнцестояний, которые, соответственно, открывают и закрывают эти две половины цикла, находящиеся в связи с образом Януса у латинян и образом Танеши у индуистов.[171] Чтобы лучше понять все значение этой символики, нужно припомнить, что, в силу аналогии каждой из частей Вселенной со всем целым, есть соответствие между законами всех циклов, какого бы они ни были уровня; так что, например, годовой цикл может считаться своего рода сжатым, а потому более понятным, выражением больших космических циклов (и такой оборот речи, как "большой год", свидетельствует об этом достаточно ясно) и как бы краткой формулой, если можно так выразиться, самого процесса универсального проявления. В сущности, именно это и придает астрологии все ее значение как науке собственно "космологической".

Но если это так, то две "точки остановки" движения солнца [таков этимологический смысл слова «solstice» (солнцестояние)] должны соответствовать двум крайним уровням проявления, будь то в их совокупности или внутри каждого из составляющих ее циклов, число которых бесконечно и которые есть не что иное, как различные состояния или степени универсального Существования. Если же мы захотим применить это более конкретно к циклу индивидуальной проявленности, например, к существованию на человеческом уровне, то легко понять, почему врата двух солнцестояний традиционно обозначаются как "врата людей" и "врата богов". "Врата людей", соответствующие летнему солнцестоянию и зодиакальному знаку Рака, — это вход в индивидуальную проявленность; "врата богов", соответствующие зимнему солнцестоянию и зодиакальному знаку Козерога, — это выход из той же проявленности и переход к высшим состояниям, потому что «боги» (дэвы индуистской традиции), так же, как и ангелы, если воспользоваться другой терминологией, с точки зрения метафизической олицетворяют именно надындивидуальные состояния бытия.[172]

Если мы обратимся к распределению зодиакальных знаков по трем элементарным тритонам, то увидим, что знак Рака соответствует "глубине Вод", т. е., в космогоническом смысле, эмбриогенной среде, в которую вложены зародыши проявленного мира, зародыши, на «макрокос-мическом» уровне соответствующие Брахманде, или "Мировому Яйцу", а на уровне «микрокосмическом» — пинде, формальному прототипу индивидуальности, предсуще-ствующей в тонком мире от начала циклического проявления и как бы составляющей одну из возможностей, которые должны развиться в ходе этой манифестации.[173] Это равным образом может быть соотнесено и с тем фактом, что тот же знак Рака является домом Луны, соотношение которой с Ведами хорошо известно и которая, как и сами Воды, олицетворяет пассивный и пластичный принцип проявления: лунная сфера есть именно "мир формообразования", или область проработки форм в тонком состоянии в исходной точке индивидуального существования.[174]

В астрологическом символе Рака a мы видим зародыш в состоянии полуразвития, которое есть именно тонкое состояние; речь идет, стало быть, о прототипе формы, только что упоминавшемся нами и существующем в области психической или в "промежуточном мире". Да и само его изображение тождественно санскритскому и, элементу спирали, который в акшаре, или священном однослоге Ом составляет промежуточное звено между точкой (m), олицетворяющей изначальную непроявленность, и прямой линией (a), олицетворяющей полное раскрытие в состоянии плотном, или телесном.[175]

Более того, этот зародыш является здесь двойным, помещенным в двух противоположных друг другу позициях и тем самым олицетворяющим два взаимодополняющих понятия: это ян и инь дальневосточной традиции, где объединяющий их символ инь-ян имеет подобную же форму. Этот символ, как олицетворение циклических обращений, фазы которых связаны с попеременным преобладанием ян и инь, находится в соотношении с другими фигурами большого значения с традиционной точки зрения — такими, как свастика, а также двойная спираль, которая соотносится с символикой двух полушарий. Последние, одно светящееся, а другое — темное (ян, в его исходном значении, есть сторона света, а инь — сторона тьмы), суть две половины "Мирового Яйца", ассоциируемые, соответственно, с Небом и Землей.[176] Они есть также, для каждого существа и в силу неизменной аналогии «микрокосма» и «макрокосма», две половины изначального Андрогина, который обычно описывается как имеющий сферическую форму:[177] эта сферическая форма является формой вполне совершившегося существа, присутствующего как виртуальность в изначальном зародыше и призванного восстановить свою действительную полноту в ходе индивидуального циклического развития.

С другой стороны, следует заметить, что его форма являет нам схему двухстворчатой раковины (shankha), находящейся, очевидно, в прямой связи с Ведами и равным образом представляемой как вместилище зародышей будущего цикла в периоды пралайи, или "внешнего растворения" мира. Эта раковина заключает в себе изначальный и неуничтожимый звук (akshara), односложное слово Ом, которое есть, посредством своих трех элементов (matras), сущность тройственной Веды; и так Веда существует непрерывно, будучи в самой себе предшественницей всех миров, но в некотором роде скрытой, окутанной в периоды космических катаклизмов, которые разделяют различные циклы, чтобы затем проявиться вновь в начале каждого из них.[178] Схема, будучи схемой самой акшары, может быть дополнена прямой линией (а), перекрывающей и закрывающей раковину (u), которая внутри себя заключает точку (m), или первоначальный принцип всех вещей:[179] прямая линия (а) представляет тогда, своим горизонтальным направлением, "поверхность Вод", т. е. субстанциальную среду, в которой произойдет развитие зародышей (олицетворяемое в восточном символике распусканием цветка лотоса) по окончании периода промежуточного затмения (сандхья) между двумя циклами. Тогда мы получим, следуя тому же схематическому изображению, фигуру, которую можно описать как вращение раковины, открывающейся, чтобы выпустить из себя зародыши, согласно прямой линии, ориентированной теперь в нисходящем вертикальном направлении, которое есть направление разворачивания проявленности из ее непроявленного принципа.[180]

Из этих двух положений раковины, которые обнаруживаются в двух половинах символа Рака, первая соответствует изображению ковчега Ноя (или Сатьявраты индуистской традиции), который можно изобразить как нижнюю половину окружности, закрытую своим горизонтальным диаметром и содержащую внутри себя точку, в которой синтезируются все зародыши в состоянии полной окутанности.[181] Вторая позиция символизируется радугой, появляющейся "в облаке", т. е. в области поверхностных Вод, в момент, который отмечает становление порядка и обновление всех вещей, тогда как ковчег в период катаклизма плавал по океану нижних Вод. Стало быть, верхняя половина той же окружности и соединение двух фигур, противоположных и взаимодополняющих одна другую, образуют одну круговую или полную циклическую фигуру, воссоздавая сферическую изначальную форму. Эта окружность есть вертикальное сечение сферы, горизонтальное сечение которой олицетворяется круговой оградой Земного Рая.[182] В дальневосточном инь-ян во внутренней части обнаруживаются две полуокружности, но смещенные вследствие удвоения центра, олицетворяющего поляризацию, которая, для каждого состояния проявленности, есть аналог того, чем является Cam или чистое Бытие в Пуруша-Пракрити для универсальной манифестации.[183]

Эти соображения не претендуют на полноту, и, без сомнения, они соответствуют лишь некоторым аспектам знака Рака; но они, во всяком случае, могут послужить примером, показывающим, что есть в традиционной астрологии нечто совсем иное, нежели "искусство гадания" или "гадательная наука", как думают современные люди. На самом деле в ней есть все, что обнаруживается, в различных формах, в других науках того же ряда, как мы уже указывали в гл. Наука о буквах, все, что сообщает этим наукам строго инициатический характер, позволяющий рассматривать их как подлинную составную часть "Священной Науки".

20. Сиф[184] Kana el-insanu hayyatan fil-quidam

В одной любопытной английской книге о "последних временах", The Antichrist (Personal. Future) E.X. Моггриджа есть момент, который особенно привлек наше внимание, и к которому мы хотели бы добавить некоторые пояснения: это истолкование имен Нимврода и Сифа. По правде сказать, устанавливаемое автором сходство между одним и другим вызывает немало сомнений, но, во всяком случае, реальное соотношение существует, и аналогии, проводимые на основе символики животных, нам кажутся вполне обоснованными.

Уточним, прежде всего, что слово патаг в еврейском языке, как и nimr в арабском, значит именно "крапчатый зверь", что есть общее имя для тигра, пантеры и леопарда; и можно сказать, даже оставаясь на почве самого внешнего смысла, что эти животные и в самом деле олицетворяют «охотника», которым был Нимврод, согласно Библии. Но, кроме того, тигр, рассматриваемый в определенном и вовсе не обязательно неблагоприятном смысле, является, как и медведь в нордической традиции, символом Кшатриев; и основание Нимвродом Ниневии и ассирийской империи, похоже, и в самом деле было результатом бунта Кшатриев против власти касты Халдейских жрецов. Отсюда — легендарная связь, устанавливаемая между Нимвродом и Нефилимами или другими допотопными «гигантами», которые также олицетворяют Кшатриев предшествующих периодов; и отсюда же, равным образом, эпитет «нимвродова», прилагаемый к мирской, временной власти, утверждающейся независимо от власти духовной.

Но какое же отношение все это имеет к Сифу? Тигр и другие подобные животные, будучи «разрушителями», являются эмблемой египетского Сета, брата и убийцы Озириса, которому греки дали имя Тифон; и можно сказать, что «нимвродов» дух проистекает из принципа мрака, обозначаемого этим именем, Сет, что вовсе не означает тождественности его самому Нимвроду. Однако, самые большие трудности возникают в связи со зловещим значением имени Сет, или Сиф (Sheth), которое, с другой стороны, как принадлежащее сыну Адама, весьма далеко от того, чтобы обозначать разрушение, но, напротив, ассоциируется с идеей устойчивости и восстановления порядка. Впрочем, если проводить библейские аналогии, то роль Сета по отношению к Озирису напоминает роль Каина по отношению к Авелю; и заметим в этой связи, что некоторые видят в Нимвроде одного из «каинитов», которые будто бы спаслись от катастрофы потопа. Но Сиф Книги Бытия противоположен Каину и никак не может быть отождествлен с ним; каким же образом его имя обнаруживается здесь?

Действительно, имя Сиф в самом еврейском языке имеет два противоположных значения, а именно: «основания» и «беспорядка», и "разрушения";[185] и выражение beni Sheth (сын Сифа) употребляется также в этом двойственном значении. Верно, что лингвисты хотят видеть здесь два различных слова, происходящих от двух различных глагольных корней, shith в первом случае и shath во втором; но различие этих двух корней оказывается совершенно второстепенным, и, во всяком случае, основные слагающие их элементы совершенно идентичны. В действительности же не следует видеть здесь ничего другого, кроме конкретного случая того двойного смысла символов, на который нам уже не раз случалось указать; и этот случай совершенно определенным образом соотносится с символикой змеи.

В самом деле, если тигр или леопард является символом египетского Сета, то змея является другим его символом,[186] и это понимается без труда, если мы рассматриваем последнюю в ее обычном злотворном аспекте; но почти всегда забывается, что змея имеет и благотворный аспект, который также обнаруживается в символике древнего Египта, а именно в виде царской змеи, «урея» ("uraeus") или василиска.[187] Даже в христианской иконографии змея иногда оказывается символом Христа;[188] и библейский Сиф, роль которого мы уже отмечали в легенде о Граале,[189] часто рассматривается как «предызображение» Христа.[190] Можно сказать, что оба Сифа, по сути, есть не что иное, как две змеи герметического кадуцея.[191] Это, если угодно, жизнь и смерть, созданные одной и той же властью, единой по своей сути, но двойственной в своем проявлении.[192]

Если мы останавливаемся на этой интерпретации в терминах жизни и смерти, хотя она всего лишь частный случай исследования двух противоположных или антагонистических понятий, то это потому, что символика змеи действительно и прежде всего связана с самой идеей жизни;[193] змея по-арабски именуется el-hayyah, а жизнь — el-hayah (еврейское hayah, означающее одновременно «жизнь» и «животное», — есть производное от корня hayi, общего для двух языков[194]). Это, будучи связано с символикой "Древа Жизни",[195] позволяет в то же время усмотреть особую связь змея с Евой (Hawa, "живая"); и можно напомнить здесь средневековые изображения «искушения», где тело змея, обвившегося вокруг дерева, увенчано женским бюстом.[196] Не менее странная вещь обнаруживается в китайской символикой: Фу-Хи и его сестра Нюй-Ва, образующие братско-сестринскую чету, подобную той, что мы находим в древнем Египте (вплоть до эпохи Птолемеев), часто изображаются с телом змеи и человеческой головой; случается даже, что они переплетаются между собой по образу кадуцея, указывая тогда на взаимодополняемость ян и инь.[197] Не останавливаясь более на этом, что увело бы нас слишком далеко, мы можем видеть здесь указание на то, что змея, несомненно в эпохи очень отдаленные, имела значение, о котором мы и не подозреваем сегодня. И если бы мы изучили поближе все аспекты ее символики, а именно в Египте и Индии, то пришли бы к заключениям достаточно неожиданным.

По поводу двойного смысла символов следует заметить, что и число 666 обладает значением не только зловещим; будучи "числом Зверя", оно, однако, прежде всего, — есть солнечное число, и, как мы уже говорили в другом месте,[198] оно — есть число Хакатриила или "Ангела Короны". С другой стороны, это же число равным образом образуется именем Сората, который, согласно каббалистам, является Солнечным демоном, в качестве такового противоположным Михаилу Архангелу, а это связано с двумя ликами Метатрона;[199] Sorath есть, кроме того, анаграмма слову stuhr, что значит "скрытая вещь". Есть ли это имя тайны, о которой говорит Откровение! Но если сатар (sathar) означает «прятать», то оно означает также и "защищать",[200] а в арабском языке то же самое слово сатар (satar) ассоциируется почти исключительно с идеей защиты, часто даже именно божественной и провиденциальной защиты; и, стало быть, все обстоит совсем не так просто, нежели как полагают те, кто видит вещи только с одной стороны.

Но возвратимся к символическим животным египетского Сета: среди них есть еще и крокодил, что само собой разумеется, и гиппопотам, в котором иные хотели бы видеть Бегемота Книги Иова, и возможно, не без определенных оснований, хотя это слово (множественное число от behemah, по-арабски bahimah) — есть общее наименование всех четвероногих животных.[201] А вот другое животное, столь же важное, как и гиппопотам, сколь бы странным ни показалось это, — осел, и более конкретно, красный осел,[202] представлявшийся одним из самых опасных существ среди тех, с кем надлежало встретиться мертвому в ходе своих загробных странствий, или, что в эзотеризме равнозначно одному из инициатических испытаний. И не является ли он в еще большей мере, нежели гиппопотам, "багряным зверем" Откровения?[203] Во всяком случае, одним из самых мрачных аспектов «тифоновых» мистерий был культ "бога с ослиной головой", о котором известно, что иногда участие в нем ложно приписывалось первым христианам;[204] у нас есть некоторые основания думать, что в той или иной форме он сохранился до наших дней, а кое-кто утверждает, что он должен длиться до конца нынешнего цикла.

Из этого последнего утверждения мы хотим извлечь по крайней мере, одно заключение: при упадке какой-либо цивилизации дольше всего сохраняется самая низшая часть традиции, точнее, ее «магическая» сторона, которая впрочем, создаваемыми ею искажениями сама способствует разрушению традиции. Говорят, именно это и случилось с Атлантидой. Это также единственное, обломки чего пережили полностью исчезнувшие цивилизации, — будь то Египет, Халдея или даже друидизм; и, несомненно, «фетишизм» негритянских народов имеет подобное же происхождение. Можно было бы сказать, что колдовство создано из останков мертвых цивилизаций; может быть, поэтому змея в эпохи самые недавние уже сохраняла только свое зловещее значение, а дракон, древнейший дальневосточный символ Слова, вызывает лишь «дьявольские» ассоциации в сознании современных людей Запада?

21. О значении «карнавальных» празднеств[205]

В связи с некоей "теорией праздника", сформулированной одним социологом, мы отмечали,[206] что она одним из своих недостатков, в ряду прочих, имела стремление свести все праздники к одному единственному типу, «карнавальных» праздников — выражение достаточно ясное, чтобы быть легко понятым всеми, потому что карнавал действительно являет то, что еще и сегодня сохранилось от этого на Западе. Тогда же мы сказали, что в связи с праздниками такого рода возникают вопросы, заслуживающие более углубленного исследования. И действительно, производимое ими впечатление есть всегда и прежде всего впечатление «беспорядка» в самом полном смысле этого слова. Как же объяснить, что мы обнаруживаем их не только в эпоху, подобную нашей, где можно было бы — если бы они и впрямь принадлежали именно ей — считать их просто-напросто еще одним проявлением общей неуравновешенности, но также, и притом в гораздо более развитом виде, в традиционных цивилизациях, с которыми они кажутся на первый взгляд несовместимыми?

Небесполезно будет привести здесь несколько конкретных примеров, и прежде всего мы упомянем в этой связи некоторые праздники весьма странного рода, отмечавшиеся в средневековье: "праздник осла", где это животное, чья выраженная «сатаническая» символика хорошо известна во всех традициях,[207] было введено даже в церковный хор, в котором занимало почетное место и получало самые необыкновенные знаки уважения; и "праздник шутов", где низшее духовенство предавалось самым худшим непотребствам, пародируя разом и церковную иерархию и самое литургию.[208]

Как объяснить, что подобные вещи, совершенно неоспоримо имеющие характер пародии и даже святотатства, могли в такую эпоху быть не только терпимы, но даже в каком-то смысле допущены официально?

Упомянем также сатурналии древних римлян, от которых, похоже, непосредственно произошел современный карнавал, хотя, по правде сказать, он всего лишь их жалкий остаток; во времена этих празднеств рабы повелевали своими хозяевами, а последние служили им.[209] Тогда возникал образ настоящего "перевернутого мира", где все совершалось вопреки нормальному порядку.[210] Хотя обычно утверждают, что в этих праздниках есть напоминание о "золотом веке", такая интерпретация абсолютно ложна, потому что речь не идет здесь о своего рода «равенстве», которое могло бы, с натяжкой, рассматриваться как олицетворение — в той мере, в какой это позволяют нынешние условия[211] — первичной недифференцированности социальных функций; речь идет о переворачивании (отсюда — «разврат», "разворот", «отворот», — прим. изд-ва) иерархических отношений, что совершенно иное дело, а такое переворачивание составляет всеобще распространенную и одну из самых выраженных черт «сатанизма». Здесь, стало быть, надо видеть скорее нечто, соотносящееся со «зловещим» аспектом Сатурна, аспектом, который, впрочем, принадлежит ему не столько как истинному, сколько как падшему божеству некогда "золотого века".[212]

На этих примерах видно, что в праздниках такого рода неизменно присутствует «зловещий» и даже «сатанический» элемент, но особого внимания заслуживает то, что именно этот элемент нравится простолюдину и возбуждает его веселость; здесь присутствует нечто, более всего другого способное удовлетворять наклонности «падшего» человека, поскольку эти наклонности толкают к особенному развитию самых низших возможностей его существа.

Именно в этом и заключается подлинное предназначение изучаемых праздников. В конечном счете речь идет о том, чтобы в некотором роде направить по должным путям эти наклонности и сделать их сколь возможно безопасными, давая им повод проявиться, но лишь на очень краткие сроки и в строго определенных обстоятельствах, а также замыкая такое проявление в узких границах, за которые ему запрещается выходить.[213] Если бы этого не было, те же наклонности, не получая хотя бы минимального удовлетворения, требуемого нынешним состоянием человечества, рисковали произвести взрыв, если можно так выразиться,[214] и распространить свое воздействие на все человеческое существование, как на коллективном, так и на индивидуальном уровне, создавая беспорядок гораздо более серьезный, нежели тот, что возникал в течение всего лишь нескольких, специально предназначенных для такой цели дней. Последний, впрочем, был тем менее опасен, что он, с одной стороны, как бы «регулировался» самой своей дозволенностью, так как эти дни как бы находились вне нормального хода вещей, так что и не оказывали на него сколько-нибудь заметного влияния; а с другой стороны, отсутствие чего-либо непредвиденного «нормализует», в некотором смысле, сам беспорядок и интегрирует его во всеобщий порядок.

Помимо этого общего объяснения, совершенно очевидного, если хоть сколько-нибудь призадуматься над ним, стоит сделать еще несколько полезных примечаний, касающихся более конкретно «маскарадов», играющих важную роль в собственно карнавале и других более или менее сходных с ним праздниках, и примечания эти еще раз подтвердят то, что мы только что сказали. В самом деле, карнавальные маски, как правило, отталкивающи и чаще всего напоминают животные и демонические формы, так что являются своего рода фигуративной «материализацией» этих низших, даже «инфернальных» тенденций, которым теперь позволяется экстериоризоваться, получить внешнее выражение. Кроме того, вполне естественно, что каждый выберет среди этих масок, даже не вполне сознавая это, ту, которая лучше всего соответствует ему, то есть ту, которая олицетворяет то, что более всего соответствует его собственным наклонностям этого рода. Так что можно было бы сказать, что маска, вроде бы предназначенная скрывать истинное лицо индивида, напротив, делает явным для всех то, что он реально заключает в себе, но что обычно вынужден скрывать. Стоит отметить, ибо это еще более уточняет природу маски, что здесь налицо как бы пародия «возвращения», которое, как мы уже объясняли в другом месте,[215] осуществляется на определенной ступени инициатического развития; пародия, говорим мы, поистине «сатаническая» подделка, потому что здесь это «возвращение» есть экстериоризация уже не духовности, но, напротив, низших возможностей существа.[216]

В заключение этого очерка добавим, что если празднества такого рода все больше хиреют и, похоже, уже с трудом возбуждают интерес толпы, то это потому, что в эпоху, подобную нашей, они действительно потеряли свое обоснование;[217] как, в самом деле, могла бы еще идти речь об «обрезании» беспорядка и замыкании его в строго определенные рамки, если он распространился повсюду и постоянно проявляется во всех сферах человеческой деятельности? Таким образом, почти полное исчезновение этих праздников, с которым, если оставаться на поверхности явлений и придерживаться просто «эстетической» точки зрения, можно было бы себя поздравить, в силу неизбежно присущего им аспекта «безобразия», так вот, это исчезновение, говорим мы, напротив, представляет, если заглянуть в глубь вещей, очень малообнадеживающий симптом. Оно свидетельствует, что беспорядок прорвался в весь строй существования и стал всеобщим до такой степени, что мы теперь реально живем, можно было бы сказать, в зловещем "постоянном карнавале".

22. Некоторые аспекты символики рыбы[218]

Символика рыбы, которая встречается во многих традиционных формах, включая христианство, очень сложна, многогранна и многоразлична. Что же до первичного происхождения этого символа, то, похоже, его следует признать северным, даже гиперборейским; действительно, он обнаружен в Северной Германии и Скандинавии,[219] и в этих регионах он, весьма вероятно, ближе к точке своего исхождения, нежели в Центральной Азии, куда, вне всякого сомнения, был занесен великим течением, которое, выйдя из изначальной Традиции, затем породило доктрины Индии и Персии. Следует заметить, помимо всего прочего, что и вообще некоторые водоплавающие животные играют особую роль в символике народов Севера: мы упомянем в качестве примера лишь спрута, особенно распространенного у скандинавов и у кельтов, но встречающегося также в архаической Греции, в качестве одного из основных мотивов микенской орнаментики.[220]

Другой факт, подкрепляющий данные соображения, — это то, что в Индии манифестация в форме рыбы (Матсья Аватара) рассматривается как первая из всех проявлений Вишну,[221] та, которая находится в самом начале текущего цикла, и что она находится в непосредственном соотношении с точкой исхождения изначальной Традиции. В этой связи не следует забывать, что Вишну олицетворяет Божественный Принцип, рассматриваемый именно в его аспекте хранителя мира. Эта роль очень близка к роли «Спасителя», или, скорее последняя как бы является частным случаем первой; и, действительно, именно как «Спаситель» является Вишну в некоторых из своих проявлений, соответствующих критическим фазам мировой истории.[222]

Но идея «Спасителя» равным и явным образом связана с христианской символикой рыбы, потому что последняя буква греческого слова Ichtus толкуется как заглавная слова Soter;[223] без сомнения, в этом нет ничего удивительного, когда речь идет о Христе, но есть, однако, эмблемы, которые более прямо указывают на какой-то другой из его атрибутов и формально не выражают эту роль "Спасителя".

В образе рыбы Вишну, в конце Манвантары, предшествовавшей нашей, является в Сатьяврате,[224] который становится, под именем Вайвасваты,[225] Ману или Законодателем нынешнего цикла. Он возвещает ему, что мир вскоре будет разрушен водами, и он повелевает ему построить ковчег, в который должны быть заключены семена будущего мира. Потом, все в том же самом облике, он сам ведет ковчег по водам во время катастрофы. И этот образ ковчега, ведомого рыбой-богом, тем более примечателен, что его эквивалент также обнаруживается в христианской символике.[226]

В Матсья Аватаре есть еще и другой аспект, который должен особо привлечь наше внимание: после катаклизма, то есть в самом начале текущей Манвантары, он приносит людям Веды (Veda), которые следует понимать, согласно этимологическому смыслу этого слова (производного от корня vid, "знать"), как Науку по определению, или священное Знание в его целостности: здесь перед нами один из самых ясных намеков на изначальное Откровение, или на «нечеловеческое» происхождение Традиции. Говорится, что Веды существуют постоянно, будучи в самих себе предшественниками всех миров; но они от этих миров неким образом скрываются или укрываются во время космических катаклизмов, разделяющих различные циклы, а затем должны проявляться снова. Утверждение о вечности Вед находится в прямой связи с космологической теорией первоначального звука среди чувственно воспринимаемых качеств (как собственное свойство эфира, акаша, который есть первый среди элементов),[227] и эта теория, по сути, есть не что иное, как та, которую другие традиции выражают, говоря о сотворении мира Словом: первоначальный звук — это и есть Божественное Слово, посредством которого, согласно первой главе еврейской Книги Бытия, были созданы все вещи.[228] Вот почему говорится, что Риши, или Мудрецы первых эпох, «слышали» Веды: Откровение, будучи делом Слова, как и само Творение, есть именно «слышимое» для того, кто его получает. А обозначается оно термином Шрути, что буквально означает то, что услышано".[229]

Во время катаклизма, который отделяет эту Манван-тару от предыдущей, Веды в свернутом состоянии заключены в раковине (шанкха), одного из главных атрибутов Вишну. Ибо считается, что эта раковина заключает в себе первоначальный и неуничтожимый звук (акшара), то есть односложное слово Ом, которое есть по определению имя слова, проявленного в трех мирах, как является оно, в то же самое время, по другому соответствию трех своих элементов, или matras, сущностью тройственных Вед.[230] Впрочем, эти три элемента, сведенные к их основным[231] геометрическим формам и графически расположенные определенным образом, дают саму схему раковины. И, посредством достаточно удивительной согласованности, оказывается, что эта схема равным образом есть схема человеческого уха, органа слуха, который действительно должен, чтобы быть способным воспринимать звук, иметь устройство, соответствующее природе этого последнего. Все это видимым образом касается некоторых из самых глубоких тайн космологии; но кто, при состоянии духа, отличающем современную ментальность, может еще понять истины, открываемые этой традиционной наукой?

Подобно Вишну в Индии, и также в облике рыбы халдейский Оаннес, которого некоторые рассматривают именно как олицетворение Христа,[232] равным образом открывают людям первоначальную доктрину: поразительный пример единства, существующего между самыми различными традициями, которое осталось бы необъяснимым, если бы мы не допускали их связи с общим источником. Впрочем, похоже, что символика Оаннеса или Дагона есть не только символика рыбы вообще, но она должна более конкретно соотноситься с символикой дельфина. Последний у греков был связан с культом Аполлона[233] и дал свое имя Дельфам.

И что очень показательно, так это то, что даже формально признавалось пришествие этого культа от гипербореев.

Думать, что такое сближение возможно (а оно, напротив, вовсе не является четко выраженным в случае Вишну), позволяет тесная связь между символом дельфина и символом "Женщины моря" (Афродита Анадиомена греков). Последняя является под различными именами (а именно, Истар, Атергатис и Дерсето, как женский аналог Оаннеса или его эквивалентов, т. е. как олицетворение некоего дополнительного аспекта одного и того же принципа (того, что индуистская традиция назвала бы Шакти.[234] Это "Госпожа Лотоса" (Иштар, как и Эсфирь в еврейском языке, означает «лотос», а иногда также и «лилия», два цветка, которые в символике часто замещают друг друга,[235] как и дальневосточная Хань-инь (Kouan-yn), которая равным образом, в одном из своих обликов, является "Богиней морских глубин".

Чтобы дополнить эти заметки, добавим еще, что фигура вавилонского Эа, "Повелителя бездны", изображаемого в виде полукозла и полурыбы,[236] идентична образу зодиакального Козерога, прототипом которого она, возможно, и являлась; но здесь важно напомнить, что этот знак Козерога в годовом цикле соответствует солнцестоянию. Макара, который в индийском знаке занимает место Козерога, не лишен определенного сходства с дельфином; символическая оппозиция, существующая между последним и спрутом, должна, стало быть, сводиться к оппозиции двух знаков солнцестояния, Козерога и Рака (этот последний в Индии изображается в виде краба), или Janua Coeli и Janua Inferni (Януса Неба и Януса Ада).[237] И это объясняет также, почему эти два животных иногда объединялись, например, под треножником в Дельфах и под копытами коней солнечной колесницы, как бы указывая две крайние точки, достигаемые Солнцем в его годовом движении. Но здесь важно не произвести смешения с другим зодиакальным знаком, знаком Рыб, символика которого иная и должна соотноситься исключительно с общей символикой рыбы, рассматриваемой в ее связи с идеей "принципа жизни" и «плодородия» (понимаемого особенно в духовном смысле, подобно «потомству» в языке дальневосточной традиции); это другие аспекты, которые, впрочем, равным образом могут быть соотнесены со Словом, но тем не менее должны быть отличаемы от тех, что позволяют ему явиться, как мы видели, в двух обликах: "Носителя Откровения" и "Спасителя".

23. Тайны буквы нун (Nun)[238]

Буква нун (Nun) в арабском алфавите, как и в алфавите еврейском, занимает 14-е место, а численное ее значение составляет 50; но кроме того, в арабском алфавите она занимает место в особенности заметное, потому что она заканчивает первую половину этого алфавита, общее число букв которого — 28, а не 22, как в еврейском алфавите. Что же до ее символических соответствий, то в исламской традиции эта буква рассматривается как, прежде всего, олицетворение El-Hut, кита, что, впрочем, находится в согласии с первоначальным символом самого обозначающего ее слова «нун», которое означает также и «рыба»; именно в силу этого значения Seyidna Junus (пророк Иона) именуется Dhun-Nun. Естественно, это находится в связи с общей символикой рыбы, и еще конкретнее, с некоторыми аспектами, рассмотренными нами в предыдущем исследовании, особенно как мы увидим, с символикой «рыбы-спасителя», будь то Матсья Аватар индуистской традиции или Ихтус (lchtus) первых христиан. Кит здесь играет ту же самую роль, которая в других случаях принадлежит дельфину, и, подобно последнему, он соответствует зодиакальному знаку Козерога, как вратам солнцестояния, открывающим доступ к "пути восхождения". Но, возможно, разительнее всего сходство с Матсья Аватаром, как показывают заключения, сделанные на основе исследования формы буквы нун, в особенности, если их сопоставить с библейской историей пророка Ионы.

Чтобы лучше понять, о чем идет речь, нужно прежде всего вспомнить, что Вишну, проявляясь в облике рыбы (Matsya), приказывает Сатьяврате, будущему Ману Вайва-свате построить ковчег, в который должны быть заключены семена будущего мира, и что, в том же самом облике, он затем ведет ковчег по водам во время катаклизма, отмечающего разделение двух последовательных Манвантар. Роль Сатьявраты здесь подобна роли Seidna Nun (Ноя), ковчег которого также содержит в себе все элементы, должные послужить восстановлению мира после потопа. Не столь важно, что конкретное использование их различно — в том смысле, что библейский потоп, в своем непосредственном значении, по-видимому, отмечает начало цикла более ограниченного, чем Манвантара; если речь и не идет об одном и том же событии, то, по крайней мере, о двух аналогичных событиях, где прежнее состояние мира уничтожается, чтобы уступить место новому состоянию.[239] Если теперь мы сравним историю Ионы с тем, о чем только что напомнили, то увидим, что кит, отнюдь не ограничиваясь ролью рыбы-проводника ковчега, в действительности отождествляется с самим ковчегом; в самом деле, Иона остается заключенным в чреве кита, как Сатьяврата и Ной в ковчеге, в течение периода, который и для него тоже, если не для внешнего мира, является периодом «затмения», соответствующим интервалу между двумя состояниями или двумя модальностями существования. Но и это различие вторично, потому что одни и те же символические фигуры всегда поддавались двойному применению, макрокосмическому и микрокосмическому. Кроме того, известно, что выход Ионы из чрева Кита всегда рассматривался как символ воскрешения, следовательно, как переход к новому состоянию; и здесь, с другой стороны, следует проводить аналогию со смыслом «рождения», которое, особенно в еврейской Каббале, также связывается с буквой нун и которое следует понимать духовно, как "новое рождение", то есть как возрождение индивидуального или космического бытия.

На это очень ясно указывает форма арабской буквы нун (nun): эта буква слагается из нижней половины окружности и точки, являющейся Центром этой самой окружности. Но нижняя полуокружность есть также изображение ковчега, плавающего по водам, а точка, находящаяся внутри него, олицетворяет семя, которое заключено в него или укрыто им. Центральное положение этой точки показывает, кроме того, что речь идет в действительности о "зародыше бессмертия", о неразрушимом «ядре», не поддающемся никаким попыткам извне растворить его. Можно заметить также, что полуокружность, выгнутая вниз, является одним из схематических эквивалентов чаши; подобно последней, она, в некотором роде, имеет значение «матрицы», в которой заключен этот еще не развившийся зародыш и которая, как мы увидим далее, отождествляется с нижней или 'земной" половиной "Мирового Яйца".[240] В этом аспекте «пассивного» элемента духовной трансмутации Эль-Хут есть, также, в некотором роде, образ всякой индивидуальности поскольку последняя несет "зародыш бессмертия" в своем центре, который символически олицетворяется сердцам; и мы можем напомнить здесь тесные связи, уже отмечавшиеся нами в других случаях, символики сердца с символикой чаши и "Мирового Яйца". Развитие духовного зародыша означает, что существо выходит из своего индивидуального состояния и из космической области, которая есть, собственно, его территория, так же, как выйдя из чрева кита, Иона «воскрес». И если вспомнить то, о чем мы писали ранее, то можно будет без труда понять, что этот выход есть то же, что и выход из инициатической пещеры, вогнутость которой также изображается полуокружностью буквы нун. Новое рождение необходимо предполагает смерть в прежнем состоянии, идет ли речь об индивиде или мире; смерть и рождение или воскресение — это два неотделимых друг от друга аспекта, так как в действительности это лишь два противоположных лика одного и того же изменения состояния. В алфавите нун следует непосредственно за буквой мим (mim), которая в ряду своих основных значений имеет смерть и форма которой изображает существо, полностью замкнувшееся в себе, сведенное в некотором роде к чистой виртуальности, чему ритуально соответствует положение земного поклона. Но эта виртуальность, которая может показаться временным уничтожением, становится тотчас же, через концентрацию всех сущностных возможностей существа в единственной и неразрушимой точке, самим зародышем, из которого развернутся высшие состояния.

Следует отметить, что символика кита имеет не только «благотворный», но также и «злотворный» аспект, и это помимо соображений общего порядка относительно двойного смысла символов, более конкретно обосновывается еще и его связью с двумя формами смерти и воскресения, которые обретает всякое изменение состояния, в зависимости от того, рассматривается ли оно с одной или с другой стороны, то есть по отношению к состоянию предшествующему, или последующему. Пещера есть одновременно место погребения и место «возрождения», и в истории Ионы кит играет именно такую двойную роль. Кроме того, разве нельзя сказать, что и сам Матсья Аватар является вначале в роковом образе глашатая катаклизма прежде, чем стать «спасителем» в том же самом катаклизме? С другой стороны, «злотворный» аспект кита явственно обнаруживает себя в еврейском Левиафане;[241] но его особенно олицетворяют "дочери кита" (benat el-Hut) арабской традиции, которые, с астрологической точки зрения, равнозначны Ран и Кету индуистской традиции именно в том, что касается затмений, и о которых говорится, что они и "выпьют море" в последний день цикла, в тот день, когда «светила» взойдут на Западе и зайдут на Востоке. Мы не можем более останавливаться на этом, не выходя за рамки нашей темы; но мы должны, по крайней мере, привлечь внимание к тому факту, что и здесь обнаруживается непосредственная связь с концом цикла и вытекающим из него изменением состояния, потому что это очень значимо и дает новое подтверждение ранее высказанным соображениям.

Вернемся теперь к форме буквы нун, которая позволяет сделать важное замечание с точки зрения отношений, существующих между алфавитами различных традиционных языков: в санскритском алфавите соответствующая буква на (na), сведенная к своим фундаментальным геометрическим элементам, равным образом слагается из полуокружности и точки. Но здесь полуокружность выгнута вверх, то есть это верхняя полуокружность, а не нижняя, как в арабской букве нун. Это, стало быть, та же фигура, но в противоположной позиции. Говоря точнее, эти две фигуры строго комплементарны по отношению друг к другу. В самом деле, если их соединить, то две центральные точки, естественно, совместятся и мы получим круг с точкой в центре, изображение полного цикла, которое есть в то же время символ Солнца в астрологической системе и символ золота в системе алхимической.[242] Точно так же, как нижняя полуокружность есть изображение ковчега, так верхняя изображает радугу, которая есть аналог последнего в самом строгом смысле слова, то есть имеет "обратное направление". Это суть также две половины "Мирового Яйца", одна «земная», в "нижних водах", а другая «небесная», в "верхних водах"; фигура же круга, который был полным в начале цикла, до разделения этих двух половин, должна воссоздаться в конце того же цикла.[243] Следовательно, можно было бы сказать, что воссоединение двух фигур, о которых идет речь, олицетворяет свершение цикла, через смыкание его начала и его конца, тем более, что если соотнести их более конкретно с «солярной» символикой, то окажется, что фигура санскритской на соответствует Солнцу восходящему, а арабской нун — Солнцу заходящему. С другой стороны, изображение полного круга является еще и распространенным символом числа 10, где центр олицетворяет 1, а окружность — 9. Но в данном случае, будучи получена через соединение двух нун, она в числовом выражении составляет 2х50=100=102, а это указывает, что смыкание должно осуществиться в "промежуточном мире". Оно невозможно в нижнем мире, который есть область дробности и «разделения», и, напротив, всегда существует в мире высшем, где оно изначально, постоянным и неизменным образом, осуществлено в "вечном настоящем".

К этим уже затянувшимся замечаниям мы добавим лишь еще немного, чтобы отметить их связь с вопросом, на который недавно было сделано указание:[244] только что сказанное нами позволяет заметить, что свершение цикла — такое, каким мы его рассмотрели — должно, на уровне истории, определенным образом коррелировать с встречей двух традиционных форм, которые соответствуют его началу и его концу и священными языками которых являются, соответственно, санскрит и арабский: индийской традиции как наследницы собственно традиции изначальной и исламской — "печати Пророка", замыкающей данный цикл как последняя ортодоксальная традиционная форма.

24. Вепрь и Медведица[245]

У кельтов вепрь и медведь символизировали, соответственно, представителей духовной и светской власти, т. е. две касты друидов и рыцарей, тождественные, по крайней мере, изначально, и по своим основным атрибутам, индийским брахманам и кшатриям. Как мы уже указывали в другом месте,[246] эта символика, чисто гиперборейского происхождения, есть одна из примет прямой связи кельтской традиции с изначальной Традицией Манвантары, каковы бы ни были другие элементы, происходящие из предшествующих традиций, но уже второстепенных и деградировавших, которые могли бы присоединиться к этому основному потоку и некотором роде раствориться в нем. Мы хотим сказать здесь, что кельтская традиция могла бы с высокой вероятностью рассматриваться как одна из "точек соединения" традиции атлантической с традицией гиперборейской, совершившегося по окончании вторичного периода, в котором эта атлантическая традиция являлась преобладающей формой и как бы «замещением» первородного центра, уже недоступного рядовому человечеству.[247] Здесь только что упомянутая нами символика также может дать некие не лишенные интереса сведения.

Отметим прежде всего значение, равным образом придаваемое символу Кабана (вепря) индуистской традицией, также возникшей непосредственно из первоначальной традиции и недвусмысленно утверждающей в Ведах свое собственное гиперборейское происхождение. Вепрь (вараха) фигурирует в ней не только как третий из десяти аватар Вишну в нынешней Манвантаре; но и как вся наша Кальпа целиком, то есть весь цикл проявления нашего мира, обозначен в ней как Швета-вараха-Кальпа, "цикл белого вепря". Если это так и если мы обратимся к аналогии, необходимо существующей между большим циклом и циклами подчиненными, то естественно, что клеймо Кальпы, если можно так выразиться, обнаруживается в исходной точке Манвантары; вот почему полярная "священная земля", место пребывания изначального духовного центра этой Манвантары, именуется также Варахи, или "земля вепря".[248] Кроме того, поскольку именно здесь пребывало первичное духовное владычество, по отношению к которому всякая другая законная власть этого же уровня бытия есть всего лишь его эманация, то не менее естественно, что представители такого владычества отсюда получали также и символ вепря как свой отличительный знак и затем сохраняли его в потоке времени. Вот почему друиды сами именовали себя «вепрями», хотя, поскольку символика всегда многоаспектна, можно в то же время видеть здесь еще и намек на удаление, в котором они держались по отношению к внешнему миру, ибо вепрь всегда считался «отшельником». Сверх того, нужно добавить, что и сама эта изоляция, у кельтов, как и у индуистов, материальное выражение получавшая в виде удаления в лес, не лишена связи с чертами «изначальности», по крайней мере, отблеск которой всегда должен был сохраняться во всякой духовной власти, достойной выполняемой ею функции.

Но вернемся к имени Варахи, которое позволяет сделать чрезвычайно важные замечания: она, эта земля, рассматривается как аспект Вишну, именуемый Шакти (в особенности, его третьего Аватара), что, учитывая солнечный характер последнего, тотчас же обозначает ее тождество с "солнечной землей", или изначальной «Сирией», о которой мы уже говорили до другим поводам[249] и которая есть еще одно из наименований гиперборейской Тулы, то есть изначального духовного центра. С другой стороны, корень вар (var) в имени вепря в северных языках встречается в форме бор (bor);[250] точный перевод слова Варахи, стало быть, Борея, и истина заключается в том, что общепринятое имя «Гиперборея» стало употребляться греками лишь в эпоху, когда они уже утратили смысл этого древнего названия; и, следовательно, было бы лучше, вопреки возобладавшему с тех пор словоупотреблению называть изначальную традицию не «гиперборейской», а просто «борейской», тем самым утверждая ее безусловную связь с Бореей или "землей вепря".

Есть еще и другое; корень вар (var) или вир (vir) в санскрите имеет смысл «накрывать», "защищать" и «прятать»; и, как показывает имя Варуна (Varuna) и его греческий эквивалент Уранос (Ouranos), он служит для обозначения неба, так как оно накрывает землю и олицетворяет высшие миры, недоступные чувственному восприятию.[251] Все это идеально приложимо к духовным центрам, будь то потому, что они скрыты от глаз профанов, будь то, наконец, и потому, что они являются на земле как бы образами самого небесного мира. Добавим, что тот же корень имеет еще и другой смысл, смысл «выбора» или «избрания» (вара), который, очевидно, не менее подобает региону, повсюду обозначаемому такими именами, как "земля избранных", "земля святых" или "земля блаженных".[252]

В том, что мы только что сказали, можно было отметить соединение двух символик, «полярной» и «солярной»; но в том, что касается собственно вепря, особое значение имеет «полярный» аспект. И это, помимо всего прочего, является результатом того факта, что в древности вепрь олицетворял созвездие, позже ставшее Большой Медведицей.[253] В этой перемене имен есть след того, что кельты символизировали именно борьбой вепря и медведя, то есть восстания представителей светской власти против превосходства власти духовной, со всеми вытекшими отсюда превратностями судьбы в ходе последующих исторических эпох. Первые проявления этого бунта, действительно, выходят далеко за горизонт общеизвестной истории и даже дальше начала Кали-Юги, в котором он достиг своего наибольшего размаха. Вот почему имя бор могло быть перенесено с вепря на медведя,[254] а сама Борея, "земля вепря", могла вследствие этого в определенный момент стать "землей медведя", на период господства Кшатриев, которому, согласно индуистской традиции, положил конец Парашу-Рама.[255]

В этой же индуистской традиции самым распространенным именем Большой Медведицы является сапта-рикша; санскритское слово рикша означает «медведь», на кельтском — это арт, на греческом — арктос, на латинском — урсус. Однако, можно задаться вопросом, действительно ли таков первичный смысл выражения сапта-рикша или же здесь скорее имело место, в соответствии с замещением, о котором мы уже говорили, своего рода наложение этимологически различных слов, сближенных и даже отождествленных посредством определенной фонетической символики. В самом деле, рикша есть также, в самом общем значении, звезда, то есть, в конечном счете, «свет» (archis), от корня arch или ruch, «блистать» или "освещать".[256] Установленная таким образом близость между медведем и светом не исключение в животной символике. Например, у кельтов и у греков[257] волк соответствует солнечному богу, Белену или Аполлону.

В определенный период название canma-рикша было отнесено не только к Большой Медведице, но и к Плеядам, также состоящим из семи звезд; замена полярного зодиакальным соответствует переходу от символики солнцестояния к символике осевой. Так произошла перемена начала отсчета годового цикла вплоть до изменения преобладающих значений сторон света, связанных с его различными фазами.[258] Здесь север заменен на запад, что соответствует атлантическому периоду; и это открыто подтверждается тем фактом, что для греков Плеяды были дочерьми Атласа и, как таковые, также звались Атлантадами. Впрочем, переносы такого рода часто становятся причиной многообразных смешений, ибо одни и те же имена, в зависимости от периодов, получают различное применение как для земных областей, так и для небесных созвездий, и не всегда легко определить, к чему именно они относятся в каждом случае. Реально это возможно лишь при условии соотнесения их различных «локализаций» с собственными характеристиками соответствующих традиционных форм, как мы только что сделали это для традиции сапта-рикши.

У греков восстание кшатриев изображалось охотой на Калидонского вепря, где открыто дана версия, в которой сами кшатрии выражают свои притязания на окончательную победу, потому что вепрь здесь убивается ими; и Атеней сообщает, следуя за более древними авторами, что этот Калидонский вепрь был белым,[259] что позволяет отождествить его со Швета-варахой индуистской традиции.[260] Не менее показательно, с нашей точки зрения, и то, что первый удар был нанесен Аталантой, вскормленной, как говорят, медведицей; и это имя, Аталанта, могло бы указывать на то, что бунт берет свое начало либо в самой Атлантиде, либо, по меньшей мере, среди наследников ее традиции.[261] С другой стороны, имя «Калидон» обнаруживается в имени «Каледония», древнем наименовании Шотландии: вне зависимости от всякой частной «локализации», это именно страна «Кальдов» или Кельтов;[262] и Калидонский лес, в действительности, ничем не отличается от леса Броселианды, чье имя, по сути, означает то же самое, хотя и в несколько модифицированной форме, и происходит от слова бро или бор, то есть от того же имени вепря.

А тот факт, что медведь часто символически избирается в своем женском аспекте, как мы только что видели в случае с Атлантой и как можно видеть также в названии созвездий Большой и Малой Медведиц, также не лишен значения в его атрибуции касте воинов, держательнице светской власти, и это по многим причинам. В начале и при нормальном ходе событий эта каста играет «рецептивную», то есть женскую роль по отношению к касте жрецов, потому что именно от последней она получает не только знания о традиционной доктрине, но также и легитимацию своей собственной власти, в чем, строго говоря, и состоит "божественное право". Затем, когда эта же воинская каста, опрокинув нормальные отношения соподчинения, начинает претендовать на превосходство, то ее доминирование обычно сопровождается доминированием женских элементов в символике изменяемой воинами традиционной формы, и даже нередко вследствие этой модификации, установлением женской формы жречества, как это было в случае друидов, у кельтов. Мы здесь лишь отмечаем этот последний момент подробное развитие которого увело бы нас слишком далеко, особенно, коль скоро мы бы захотели поискать сходные примеры; но этого указания, по меньшей мере, достаточно, чтобы позволить понять, почему именно медведица, а не медведь, символически противостоит вепрю.

Уместно добавить, что оба эти символа, вепря и медведя, вовсе не обязательно всегда находятся в оппозиции друг другу или во взаимной борьбе, но что в иных случае они могут также олицетворять власть духовную и власть светскую, или обе касты, друидов и рыцарей, в их нормальных и гармонических взаимоотношениях, как это можно видеть как раз по легенде о Мерлине и Артуре. Действительно, Мерлин — друид, к тому же еще и вепрь леса Броселианды (где он, в конце концов, оказывается не убит, как вепрь Калидона, но усыплен женским могуществом); а король Артур носит имя, производное от имени медведя, арт;[263] точнее же, это имя идентично имени звезды Арктур, с учетом небольшого различия, связанного, соответственно, с их кельтским и греческим происхождением. Эта звезда находится в созвездии Волопаса, посредством этих имен, можно еще и увидеть соединенными знаки двух различных периодов: "страж Медведицы" стал Волопасом, когда сама Медведица, сапта-рикши превратилась в септем трионес, то есть в "семь волов" (откуда наименование «Septentrion» для обозначения Севера). Но мы не намерены вдаваться здесь в рассмотрение этих трансформаций, относительно недавних по отношению к тому, что рассматривается нами.[264]

На основе изложенного нами, похоже, напрашивается вывод, касающийся, соответственно, роли двух течений, которые участвовали в формировании кельтской традиции; у истоков власть духовная и власть светская не были разделены как две дифференцированные функции, но были объединены их общим принципом; и следы этого единства еще обнаруживаются в самом имени друидов (dru-vid, «сила-мудрость», причем оба эти понятия олицетворялись дубом и омелой).[265] С этим званием и как представители особенно духовной власти, для которой предназначается высшая часть доктрины, они были подлинными наследниками изначальной традиции, и символ по самой сути своей «борейский», символ вепря, являлся их достоянием.

Что же до рыцарей (воинов), своим символом имеющих медведя (или медведицу Аталанты), то можно думать, что специально для них предназначавшаяся часть традиции в особенности включала элементы, происходящие из традиции атлантической. И это различие даже, быть может, могло бы способствовать объяснению некоторых более или менее загадочных моментов последующей истории западных традиций.