11

Шарко был вне себя. Он поочередно открывал двери всех туалетов в здании Руанской территориальной службы судебной полиции, чтобы убедиться: там никого нет. Капли пота стекали по вискам, проклятое солнце жарило и сквозь стекла. Черт знает что, гнусь какая-то! Соленый пот разъедал пылавшие яростью глаза, он резко повернулся:

– Ты оставишь меня в покое, Эжени, а? Принесу я тебе, принесу твой соус-коктейль, только не сейчас! Может быть, ты и не заметила, но сейчас я работаю!

Эжени сидела на краю умывальника. На ней было голубое платьице, красные туфельки на застежке, длинные светлые волосы стягивала резинка. Она сидела – такая свеженькая, ни капли пота! – и с лукавым видом наворачивала на палец белокурую прядку.

– Ты же знаешь, Франк, мне не нравится, когда ты этим занимаешься. Я боюсь скелетов и мертвецов. Элоиза тоже боялась, ну и зачем тогда ты снова начинаешь, зачем заставляешь меня бояться? Тебе что – плохо было в кабинете? Хорошо же? А теперь я больше никуда одна не уйду, я хочу быть с тобой.

Шарко метался, кипел как чайник на огне. Он кинулся к умывальнику, сунул голову под ледяную воду. Когда он выпрямился, Эжени по-прежнему сидела на краю, толкнул ее – девчонка не пошевелилась.

– Кончай говорить об Элоизе. Отстань! Ты должна была уйти после лечения, ты должна была исчез…

– Тогда мы немедленно возвращаемся в Париж, прямо сейчас. Я хочу играть с поездами. А если ты так плохо ко мне относишься, если ты опять отправишься смотреть на скелеты, это тебе даром не пройдет. Болван Вилли больше не может являться, чтобы тебе досаждать, но я-то могу. И когда хочу.

Господи, пристала куда хуже, чем банный лист. Комиссар обхватил голову руками. Потом вышел из туалета, захлопнул за собой дверь, свернул в другой коридор и… и увидел сидящую по-турецки на линолеуме лицом к нему Эжени. Обогнул ее, сделав вид, что не заметил, скрылся в кабинете Жоржа Переса. Руанский следователь пытался управиться одновременно с двумя трубками: стационарного телефона и мобильного, перед ним на столе высилась груда бумаг. Он прикрыл трубку ладонью и спросил Шарко:

– В чем дело?

– Получили новости от Интерпола?

– Да-да, мы же еще вчера отправили список в центральный офис.

Перес вернулся к прерванному разговору, Шарко так и торчал в дверном проеме.

– Можно мне увидеть этот список? – спросил он чуть погодя.

– Комиссар, ради бога, я же занят…

Парижанин кивнул и отправился в свой «кабинет» – выделенный ему уголок большой общей комнаты, где сидели пять или шесть руанских коллег. Июль, синее небо, отпуска… Несмотря на важность текущих расследований, шестеренки крутились тут замедленно.

Франк сел на стул у своего стола. Эжени его допекла, и если из парижского кабинета ее удавалось выпроводить, то отсюда – никак. Чертова девчонка опять грузит его давними воспоминаниями, навязчивыми мыслями, голова просто пухнет – отлично ведь знает, наглое существо, где надавить, чтобы сделать побольнее. А в конечном счете выходит, что Эжени его наказывает, как только, на ее взгляд, он становится слишком полицейским.

Вооружившись ручкой, Шарко принялся читать документы. Девочка тем временем играла с ножом для разрезания бумаги, от нее постоянно исходили какие-нибудь звуки, звуки эти раздражали, но Шарко знал, что затыкать уши бессмысленно: Эжени шумит не снаружи, она внутри головы, так сказать, в черепушке, и не уберется оттуда, пока не захочет сама. Конечно же, полицейский делал все, чтобы никто ничего не заметил. Ему необходимо выглядеть со стороны нормальным, здравомыслящим – только благодаря этому и удавалось сохранить за собой теплое местечко в нантеррском офисе…

Когда Эжени оставила его в покое, он смог наконец разобраться в своих записях. Судмедэксперты и токсикологи продвинулись довольно далеко: более подробный анализ костей, а главное – сканирование показали, что у четырех скелетов из пяти есть старые переломы (запястий, ребер, костей) с костной мозолью, которая свидетельствует о том, что все эти переломы случились менее двух лет назад, но до убийства. Значит, жертвы не просиживали штанов в кабинетах: кости они могли сломать, упав при выполнении какой-то работы, или занимаясь каким-то видом спорта типа регби, или в драке. Шарко раньше уже успел попросить, чтобы проверили по местным спортклубам, не ломал ли кто чего в то время, и по местным больницам – не лечил ли кто переломы. Сейчас собирают данные.

Волос на голове ни у одной из жертв не было, но лобковые при анализе рассказали довольно много. Трое из пяти, в том числе и азиат, употребляли кокаин и синтетический опиоид субутекс, заменитель героина. Исследование сегментов каждого из волосков показало, что эти трое сначала резко снизили употребление наркотиков, а потом – в последние недели перед смертью – и вовсе отказались от них. О том же говорили результаты анализа измельченных куколок насекомых, найденных на скелетах: там ничего не обнаружилось, а если бы эти парни и в последние часы своей жизни имели дело с дурью, следы ее можно было бы увидеть в кератине, сохранившемся в хитиновом покрове. Добравшись до этого места, Шарко записал в блокноте: проверить, кто в интересующее нас время выходил из наркологических центров и из тюрем (последнее – потому, что заключенные довольно часто употребляют именно субутекс). Возможно, эти убитые побывали за решеткой, возможно, они были наркодилерами или занимались перевозкой наркотиков. Принимать во внимание надо все, не упуская ни единой мелочи.

Последний пункт: кусочек зеленого пластика, найденный в районе ключицы того трупа, который сохранился лучше других. Тщательное исследование не показало наличия веществ, имеющих отношение к химиотерапии. Гипотеза патологоанатома не подтвердилась: в заключении было написано, что этот чехол мог с такой же вероятностью защищать переплетение тонких электродов, вживленных в мозг и идущих от мозга к нейростимулятору, который имплантируется подкожно именно в области ключицы. Такой метод лечения называется хронической стимуляцией глубинных структур головного мозга и используется для лечения тяжелых депрессий, паркинсонизма: руки и голова пациента при такой терапии дрожат куда меньше – и, наконец, неврозов навязчивых состояний. Вот это надо отметить особо, потому что убийца вроде бы сильно интересовался содержимым черепов своих жертв.

– Ну и что ты там пишешь?

Эжени вернулась. Шарко, гордо проигнорировав ее появление, попытался сосредоточиться и продолжать, но не тут-то было: девочка принялась лупить канцелярским ножом по столу. Удары становились все сильнее, сильнее, сильнее, и девчонка при этом приговаривала:

– Элоиза мертва, да, твоя жена мертва, да, Элоиза и твоя жена – они обе мертвы, да, и во всем виноват ты один, да…

Ну и гадючка!.. Это ее любимая фраза, та, что ранит его в самое сердце. Шарко скрипнул зубами:

– Заткнись, черт побери!

Головы коллег повернулись к нему. Он вскочил, подбежал к что-то ксерившему бригадиру и сунул ему под нос свое служебное удостоверение:

– Шарко из Центрального управления по борьбе с преступлениями против личности.

– Я знаю, комиссар. Вам что-то нужно?

– Мне нужно, чтобы вы купили для меня засахаренных каштанов и соус-коктейль. Только такой, который для салата с креветками, килограммовую банку. Можете это сделать прямо сейчас? Учтите, каштаны могут быть какие угодно, любой фирмы, но соус не к семге или к чему еще, а именно к креветкам, не забудьте: со-ус к кре-вет-кам!

У бригадира глаза полезли на лоб.

– То есть…

Парижский полицейский упер кулаки в бедра, расправил плечи… Прибавив несколько килограммов, он – и так крепкий от природы – стал выглядеть совсем уж внушительно.

– Вы что-то хотели спросить, бригадир?

Молодой бригадир не захотел больше ничего спрашивать, он просто исчез как не бывало. Шарко вернулся на место, Эжени ему улыбнулась:

– До скорого, Франк, дорогой!

– Ага, проваливай куда подальше! Сиди там тихо и не высовывайся.

Девочка побежала вприпрыжку и скрылась за пробковой доской с прикнопленными бумажками. Шарко вдохнул, выдохнул, закрыл глаза. Наконец-то донимавшие его звуки исчезли, стало тихо: еле слышное гудение компьютеров и поскрипывание подметок коллег не в счет… Он вернулся к своим раздумьям, вернулся к папкам с бумагами, снова пролистал заключения и протоколы. Нет, больше отсюда ничего особенно интересного не выудишь. Анализы ДНК еще в работе, не закончена и реконструкция лиц, которая, скорее всего, ничего не даст… Словом, если подвести итоги, то на сегодняшний день известно только следующее: пятеро мужчин от двадцати двух до двадцати шести лет, один из которых – азиат, большей частью употреблявшие раньше наркотики, были ранены или убиты из огнестрельного оружия. Верхушки черепов спилены, глаза изъяты, руки отрублены, тела захоронены. Супер!..

М-да, само по себе расследование тоже не сказать чтобы сильно продвинулось. Особенно неприятно, что ничего не обнаружилось в списках пропавших без вести. Спрашивали, допустим, не числился ли в розыске за последние пятнадцать месяцев азиат такого-то роста, такого-то веса, такого-то возраста – впустую, нигде такой не числился. Хотя, в конце концов, это только наполовину провал: отсутствие сведений означает всего лишь, что эти люди могли быть маргиналами, нелегальными мигрантами, да просто иностранцами.

Попозже, чувствуя, что мозг совершенно расплавился и превратился в кашу, Шарко сходил освежиться к фонтану. Вот если бы посидеть на воздухе, на террасе какого-нибудь кафе… Бригадир принес из супермаркета ведерко розового соуса, засахаренные каштаны, и Эжени сразу оставила его в покое. Скоро он вернется в гостиницу, позвонит в Париж Леклерку, а через день-два, возможно, вообще навострит отсюда лыжи. Потому что чем больше проходит времени, тем меньше вероятность что-нибудь здесь обнаружить. Опрос в больницах не дал абсолютно ничего. Лейтенанты-оперативники, которые опрашивали окрестное население, вернулись с пустыми руками: из нескольких сот людей, работающих – и не так давно работавших – на предприятиях промышленной зоны, ни один ничего не видел и не слышал. Но с другой стороны, преступление такое давнее, что память этих людей вполне могла притупиться.

Как бы то ни было, все трупы пока еще анонимны.

Он последний раз полез в папки с документами, углубился в них и вдруг почувствовал, что кто-то опустил руку ему на плечо. Оглянулся. Это оказался Перес, разглядывавший ведро с соусом и пакет с засахаренными каштанами. Не отрывая взгляда от продуктов, Перес бросил:

– Получили информацию – есть хороший след. Пойдемте посмо́трите.

Шарко поплелся за дивизионным комиссаром, вошел вслед за ним в кабинет, тот закрыл за парижанином дверь и указал пальцем на монитор компьютера, где можно было увидеть скан рукописного документа на английском.

Ага, это телеграмма.

– Ребята из Интерпола только что прислали, и не поверите, каким кружным путем эта телеграмма до нас добралась! Один их парень, его зовут Санчес, позвонил из какого-то кемпинга под Бордо, где проводит очередной отпуск. Представляете, отдыхает он себе, попивая спокойно аперитив у телевизора, и вдруг видит на экране вас – на том месте, где были обнаружены тела, у трубопровода…

– Меня? Меня показывали по телевизору? Черт возьми, просто на ходу подметки режут, ну и ребята!

– Так вот, значит, этот самый Санчес моментально позвонил на работу и спросил, какое дело вы сейчас расследуете.

– Я хорошо знаю Санчеса. У нас было несколько общих дел в конце девяностых, до того как он перебрался в Лион.

– Он в последнее время не особенно смотрел ящик, ничего не знал о шумихе, которую телевизионщики устроили вокруг этой истории, и вот – увидел вас! Ну а когда позвонил после этого, коллеги ему рассказали… о спиленных макушках черепов и так далее. У него в башке сразу вроде как звоночек прозвенел: было уже когда-то что-то такое, – и он попросил, чтобы ребята порылись в архивах… А теперь – догадайтесь, что они там нашли?

– Эту старую телеграмму…

– Вот-вот. Телеграмму, отправленную из Египта. Точнее, из Каира.

Шарко ткнул пальцем в монитор:

– Подтвердите, что мои глаза все еще видят ясно!

– Подтверждаю. Телеграмма датирована тысяча девятьсот девяносто четвертым годом. Три девушки, жительницы Каира, были тогда жесточайшим образом убиты. Верхушки их черепов убийца «спилил посредством медицинской пилы» (именно так там написано), мозг и глаза изъял. Тела были изуродованы, порезаны ножом с головы до ног, половые органы в том числе…

Шарко чувствовал, что им овладевает какой-то отвратительный хмель. Грудная клетка напряглась, стало трудно дышать. В нем снова проснулась ненасытная жажда погони за чудовищем. Перес между тем продолжал читать вслух телеграмму:

– «…все три преступления были совершены меньше чем за два дня». Причем трупы на этот раз не захоронили, тела были брошены на месте убийства. Крутой у нас преступник!

Парижский сыщик выпрямился, прикрыл глаза. Он представил себе лежащих на песке девушек с изрезанными телами. Внутренности – наружу, на съедение стервятникам. Все эти образы просто-таки распирали его голову. Он смотрел на монитор и ощущал, как прибывает адреналин.

– Когда действует серийный убийца, преступления обычно сближены во времени. Да и географически тоже. Между тем это было так давно, и Нормандия очень далека от Египта. Странствующий убийца? А что, Интерполу удалось обнаружить еще какие-то сходные случаи?

– Ни единого.

– Хотя, вообще-то, это ничего особенного не значит… Даже лет десять назад такая телеграмма была скорее редкостью: последнее, чем полицейские хотели бы заниматься, – это тратить время на возню с бумажками, да и то лишь тогда, когда им вообще была охота заморачиваться. Наш египетский коллега – полицейский-педант, почти парадоксальное сочетание.

Шарко помолчал. Глаза его все еще бегали по строчкам телеграммы, а мозг уже работал на всю катушку. Три девушки в Африке, пятеро мужчин во Франции. Порезы на теле, вскрытые черепа, изъятые глаза. С разницей в шестнадцать лет. Почему так отдалены друг от друга две серии убийств? А главное – есть ли между ними связь, и если есть, то какая? Аналитик вернулся к тексту пересланного Интерполом документа:

– Донесение в Интерпол направил некий Махмуд Абд эль-Ааль… Так зовут египетского полицейского, который замутил дело?

– Наверное, да.

– Этот документ – все, чем мы располагаем?

– Пока все. Сначала мы связались с египетским Интерполом, потом с каирской Службой международного технического сотрудничества полиции, откуда нас направили к комиссару при французском посольстве, Микаэлю Лебрену, который, как нам сказали, напрямую связан с тамошними властями. Мы уже получили из Каира первую информацию, и она особенно не радует.

– Почему?

– Потому что этот самый Абд эль-Ааль, похоже, там больше не работает.

Шарко опять помолчал.

– Но кто-то ведь может обеспечить нам доступ к делу?

– Да. Главный инспектор по имени Хасан Нуреддин. Бригада – в его подчинении, и, по словам Лебрена, он настоящий диктатор. Местные помалкивают – не любят, чтобы европейцы совали нос в их дела. Странно было бы, если б любили! В Египте ведь в средствах не стесняются: там не редкость пытки находящихся под следствием, аресты инакомыслящих… Ясно, что телефонные переговоры с ними ничего не дадут, но и прислать нам следственные материалы электронной или обычной почтой они тоже ни в какую не хотят.

Шарко вздохнул: Перес был прав. Полиция арабских стран, и особенно египетская, на миллион лет отстала от европейской. Там царит коррупция, там все до предела развращены деньгами и властью, и если уж кого ловят тамошние коллеги, то лишь тех, кто, по их мнению, может угрожать строю.

Перес щелкнул мышкой, отправил телеграмму на принтер.

– Я переговорил с вашим начальником, он не против того, чтобы вы смотались туда. До Каира лететь всего четыре часа. Если вы согласитесь, действовать будете через посольство: Микаэль Лебрен свяжет вас с каирской полицией, познакомит с Хасаном Нуреддином.

Откуда ни возьмись в кабинете появилась разгневанная Эжени и принялась дергать Шарко за рубашку. Он посмотрел на девочку.

– Пошли отсюда, давай, давай! – бормотала она. – Даже речи быть не может о том, чтобы мы отправились в эту ужасную страну! Я боюсь жары и песка. И я боюсь самолетов. Не хочу!

– …миссар! Комиссар, вы меня слышите?

Шарко повернулся к Пересу. Потер подбородок. Египет… К такому он не был готов – никак не ожидал.

– А вам не кажется, что все это попахивает дурным Джеймсом Бондом?

– У нас нет выбора, комиссар. Мы работаем с вещдоками, наше дело – рыться в земле, а ваше…

– …в бумажках, да, понимаю.

Парижанин со вздохом взял из лотка принтера распечатку телеграммы. Несколько строчек, посланных на авось, вдруг повезет, несколько строчек, на долгие годы затерявшихся между двумя континентами, несколько строчек – вот и все дело, как хочешь, так и распутывай. Он подумал о стране, которую знал лишь по картинкам тех времен, когда он еще листал каталоги в турагентствах. Нил, великие пирамиды, нестерпимый зной, пальмовые рощи… Туристический конвейер. Сюзанне всегда хотелось в Египет, но он отказывался ехать, ссылался на то, что много работы. А сегодня эта самая работа, будь она трижды неладна, гонит его именно туда, в проклятые пески Африки.

Он задумчиво рассматривал Эжени, которая уселась в кресло начальника территориального управления и играла с резинками, стараясь хлопнуть ими Переса по заднице.

– Не пойму, что вас вдруг так развеселило, – удивился дивизионный комиссар.

Шарко поднял голову:

– Думаю, вылетать в Каир надо как можно скорее?

– Самое позднее – завтра. Служебный паспорт у вас с собой?

– Конечно. И мне положено по должности способствовать ускорению международных расследований. Даже если этого никогда не случается.

– Вот вам и доказательство, что случается. Только помните: в Египте вы будете связаны по рукам и ногам. Посольство приставит к вам переводчика, который ни на минуту вас не оставит, и вам не удастся сделать ничего, что может оказаться неугодно местным властям. Вы будете вынуждены передвигаться как по минному полю – с тысячей предосторожностей. Ладно, будем держать друг друга в курсе.

– Я имею право на ношение оружия?

– В Египте? Смеетесь, что ли?

Они обменялись рукопожатиями, и Шарко хотел было выйти, так и оставив девочку в кресле Переса, но тот снова его окликнул:

– Комиссар Шарко!

– Да?

– В следующий раз хорошенько подумайте, прежде чем посылать моих бригадиров за покупками!

Выйдя из здания региональной полиции, Франк направился к гостинице. Под мышкой – бумаги, в одном пакете – ведерко с розовым соусом, в другом – коробка с засахаренными каштанами. Вперед, в дорогу, к делу, со всей очевидностью в высшей степени опасному.

И будь готов, дорогой, погрузиться в дебри жаркого, пропахшего специями города.

Мифического города Аль-Кахиры.

Просто – Каира.

Загрузка...