Синеглазый дьявол

Глава 9

Виола смущенно поерзала на табурете, снова вспомнив о пылкой страсти Уильяма вчера ночью. Сначала они пели свои любимые песни, потом обедали, потом уединились в спальне, где…

Она вспыхнула.

Когда утром он ушел к мессе вместе с Сарой и Абрахамом, она вздохнула свободнее. По крайней мере теперь она может сосредоточиться на музыке и не думать о нем.

Виола начала играть еще одну популярную песенку, затем другую, нанизывая песни, как бусы, – так она исполняла их на музыкальных вечерах во время войны. Ее мать очень любила такие вечера. Во время выступления дочери она имела возможность бродить среди слушателей. Она вспомнила один вечер в сентябре 1863 года, когда аккомпанировала одному молодому офицеру с канонерки на таком вот музыкальном вечере.

Виола закончила финальные ноты «Свободного кресла», протянув их немного дольше, чтобы дать лейтенанту Джонстону время оправиться от слез. Он обладал превосходным тенором и всегда пел в ключе с аккомпанементом, поэтому выступать с ним – одно удовольствие. Но он только что вернулся из Виксберга, где слишком многие из команды его канонерки погибли.

Джонстон с усилием изгнал из своего голоса предательское вибрато и кивнул Виоле. Она дала замереть последней ноте. Слушатели стали расходиться.

Виола оглядывала толпу, ища мать, одновременно автоматически отвечая Джонстону.

– Да, я с удовольствием буду аккомпанировать вам в церкви в воскресенье.

– Может, мы могли бы встретиться заранее и порепетировать? А вы рассказали бы мне побольше о вашем прославленном дедушке, адмирале Линдсее. – Хорошо воспитанный и богатый, Джонстон говорил тихо, словно облекал их обоих каким-то покровом интимности. Отец Виолы хорошо к нему относился.

Ухаживания лейтенанта Виолу не трогали. Она наконец-то отыскала мать. Господи, Дездемона флиртовала с капитаном Питерсоном! Он занимал важный пост на верфях, и он всегда долго разговаривал со всякой женщиной, которая задавала ему вопросы.

Виола насторожилась.

– Значит, увидимся в субботу? – с надеждой спросил Джонстон.

– Прошу прощения, но в данный момент я не могу строить никаких планов. Мне нужно посмотреть, хорошо ли себя чувствует мама. Всего хорошего, лейтенант. – Она кивнула ему и проскользнула через толпу гостей, не дожидаясь ответа.

Она еще успела услышать рассказ Питерсона, как покрывают броней суда. Виола подскочила к матери сбоку и изобразила на лице улыбку.

– Спасибо, что подождали меня, мама, – поблагодарила она, на ходу выдумав повод, чтобы вмешаться в разговор. – Теперь мы можем идти.

Она стояла так близко, что заметила, как Дездемона Линдсей стиснула зубы, но тут же взяла себя в руки и улыбнулась ГТитерсону очаровательной улыбкой.

– Прошу простить меня, капитан, но я нужна дочери. Я с удовольствием дослушаю вашу увлекательную лекцию до конца. Может, завтра, за обедом у Флойдов?

Питсрсон поклонился.

– С удовольствием, миледи.

Нельзя упускать мать из виду на предстоящем обеде. Сама Виола не собиралась там быть, но, похоже, только присутствие дочери может помешать Дездемоне Линдсей вести подобные разговоры и особенно попытки флиртовать с теми, кто обладает информацией, относящейся к военным делам.

Виола мысленно вздохнула, но на лице ее не дрогнул ни один мускул.

Садясь в карету, Дездемона Линдсей сердито посмотрела на дочь. Опустившись на роскошную бархатную обивку, она и всю поездку кипела, выговаривая дочери. Виола старалась занимать в карете как можно меньше места, всячески избегая соприкасаться с пышным платьем матери, и не открывала рта. Как только Дездемона поняла, что никакими раздраженными выходками нельзя поколебать решимости Виолы помешать ей собирать информацию для южан, молчание стало для них обычным делом, когда они оставались наедине друг с другом.

В особняке Линдсеев Дездемона сразу же поднялась наверх, где старая горничная ждала ее, чтобы раздеть. На горничных-ирландок, которые им прислуживали, она не обращала никакого внимания.

Виола тихонько вздохнула, но тепло поздоровалась и с Молли, и с Бриджид. К счастью, ни у кого из них не возникло ни малейшего желания разговаривать. Молли помогла Виоле раздеться, а Бриджид принесла чашку мятного чая, чтобы успокоить ее желудок. И обе сразу исчезли, а Виола осталась в своем убежище одна со своими книгами.

С книжных полок на нее смотрели Дюма, сэр Вальтер Скотт, Джеймс Фенимор Купер. «Три мушкетера», «Айвенго», «Последний из могикан». Ее самые любимые книги, хотя полки ломились от разных книг до отказа. Д'Ар-таньян, провинциальный дворянин, искусно владеющий шпагой, стал ее любимым героем. Она сочувствовала горестному прошлому Атоса, но сердце она давно отдала д'Артаньяну.

Виола вытянулась и погладила себя по грудям, которые могла обхватить ладонями из-за их маленького размера. Вздохнув, она представила себе д'Артаньяна, идущего по рыночной площади в своей грубой одежде сельского дворянина, воплощающего примитивную мужественность.

Виола тихо застонала, груди ее затвердели и вспухли, соски уперлись в кончики пальцев.

Она задула лампу и прислонилась к подушкам, чтобы предаться своим фантазиям. В тот вечер шел дождь, воздух был мягкий и прохладный. Ее вышитая ночная сорочка из белого батиста легка и прозрачна. Именно в такой одежде должна быть молодая леди, томящаяся в кардинальской тюрьме.

Конечно, будет темно, только несколько факелов освещают темницу. Тюремщики играют в карты в караульной, достаточно далеко, чтобы не слышать ее.

Руки ее прикованы цепями к стене высоко над головой, ноги широко раскинуты, и она не сможет противиться никому, кто окажется рядом. Но пока еще никого рядом нет.

Д'Артаньян появится из темноты внезапно, высокий и сильный, с лицом, как у ангела. Шпагу он держит наготове в руке.

– Мадемуазель, вы прекрасны, – скажет он, пожирая ее глазами. – Мои глаза восхищены вами. Один поцелуй за ваше спасение, прежде чем мы уйдем отсюда, – скажет д'Артаньян. Его губы окажутся совсем рядом. Сладкие на вкус, конечно. Губы будут твердые, а язык проскользнет между ее зубов.

Как чудесно! Она улыбнулась, перевернулась на бок, улеглась поудобнее и уснула.

Виола тряхнула головой, вспомнив о невинности той девочки. Столько всего перечувствовать, всего-навсего мечтая о поцелуе.

Теперь она спит с человеком, чьи поцелуи вызывают у нее телесные восторги, для описания которых у нее просто нет слов. В нем есть все, о чем говорила Салли, и еще нечто большее, как могло подтвердить ее ноющее тело.

Она поерзала на табурете и решительно взялась за игру, выбрав вещь, которая может напомнить ей о невинности той девочки. Этюд Шопена взлетал из-под ее пальцев, и она старалась не думать о том, что в следующий раз захочется проделать с ней Уильяму.

Морган снова отхлебнул кофе, читая последний доклад Дэвида о делах в Лонгейкресе, а в доме миссис Росс играла на пианино. Он с радостью охранял ее, пока Уильям, Абрахам и Сара ходили к мессе. Он будет радоваться еще больше, когда наконец убьет мерзавца Леннокса.

Миссис Росс – бесстрашная маленькая леди, у которой очень много друзей. Она всегда помогала людям, независимо от того, кто они, и хороша собой, хотя и не так, как Джессамин Тайлер.

Он видел ее довольно часто благодаря так называемой подруге, Мэгги Уотсон, которая все время пыталась обратить на себя его внимание. Наконец он сказал ей весьма определенно, что как жена она его не интересует. Через неделю она вышла за Джонса и уехала из города. Он надеялся, что навсегда.

Музыка кончилась, и миссис Росс вышла из дома, потягиваясь. Он вежливо встал.

– Мэм.

Миссис Росс резко вскинула голову и раскрыла рот, густо покраснев, увидя его. Ясное дело, Уильям не предупредил, кто будет охранять ее сегодня утром. Заметив ее растерянность, он почувствовал жалость к ней и сказал спокойно:

– Вы очень хорошо играете на пианино, миссис Росс. Это ведь был Шопен?

Она взяла себя в руки.

– Благодарю вас, – пробормотала она. – Вы очень добры. Да, этюд до минор Шопена.

Эванс кивнул.

– Кажется, я его узнал. Моя мать тоже любила играть на пианино и пыталась учить меня. Но, боюсь, все ее усилия пропали даром. Не хотите ли чашку кофе, мэм?

– Благодарю вас. – Она повернулась к фонтану, а он вошел в дом. Когда он вернулся, она положила еще одну розу на алтарь Сары и Абрахама. Потом она гуляла по саду и пила кофе, пока не вернулся Уильям.

Виола еще раз украдкой взглянула на Эванса, все еще чувствуя себя смущенной от встречи с ним. Он держался с ней очень учтиво, и все в нем, от лица до одежды и голоса, говорило о его хорошем воспитании. Хотя, на ее взгляд, он не так красив, как Уильям, все же Эванс очень привлекателен, с его каштановыми волосами и серыми глазами. Кавалерийские усы Эванс содержал в полном порядке, как и хорошо пошитый костюм и безукоризненную рубашку. Его кожа потемнела от солнца. Он ел яйца, сваренные в мешочек, и ветчину. Откуда Сара раздобыла ветчину в Рио-Педрасе, казалось загадкой. Вид во время еды Эванс имел явно довольный.

Он упорно обращался к Виоле как к гостье Уильяма, относясь к ней с таким уважением, которым она пользовалась до того, как приняла покровительство Уильяма. Конечно, тогда она видела, как настойчиво и отчаянно Мэгги охотится за Эвансом – совсем как хозяйка перед завтраком за единственной курицей во дворе. Наверное, в конце концов он сказал Мэгги что-то очень грубое. Виола не знала, что именно, но только Мэгги пришла в ярость. На следующей неделе она вышла замуж за Чарлза Джонса и уехала из Рио-Педраса.

Виола занялась своими яйцами и заметила, как Уильям сунул в рот целую ложку омлета. Она уставилась на него. Час с небольшим тому назад его губы точно так же охватывали ее грудь. И зубами он пользовался таким же образом, медленно, равномерно, спокойно покусывая ее, отчего она стонала, предвкушая его следующее движение.

Виола вспыхнула и быстро опустила глаза. Нужно перестать думать о нем, но в компаунде каждая комната сохраняла воспоминания о его любовных ласках.

Даже одежда на ней напоминала ей о чувственных забавах. Сейчас она надела очень модное платье для прогулок ярко-синего цвета, многочисленные складки которого служили как бы подушкой на парчовом сиденье стула. Но придется заменить его китайским костюмом – непристойной гладкой синей туникой и штанами, прежде чем он вечером вернется со склада.

Именно в такой одежде она должна встретить его возвращение. Так он приказал утром, зашнуровывая ее во французский корсет с низким вырезом.

Куда бы ей пойти, чтобы не думать о нем? Она снова посмотрела на Эванса и вдруг получила ответ.

– Мистер Донован, не могу ли я помочь вам сегодня на складе? Я уверена, что вы очень торопитесь побыстрее отправить караван с товарами. Работы у вас, конечно, очень много, даже в воскресенье, поскольку мистер Крэмптон сидит в Тусоне со сломанной рукой.

Мужчины быстро переглянулись.

– Нет. – резко сказал Эванс.

– Вам кажется, что в компаунде вы как в клетке? – тут же спросил Уильям.

Виола кивнула. Ей и раньше приходилось жить как в клетке. Годы войны, когда она следила за матерью, мучаясь и тревожась, как далеко та зайдет в своих стремлениях помочь южанам, казались десятилетиями.

На лице Эванса Виола заметила беспокойство. Лицо Донована ничего не выражало. Он, казалось, пытался разобраться в своих мыслях. И Виола затаила дыхание.

– Мы будем рады вашему обществу, миссис Росс, и работы у нас хватает. Но вам всегда придется оставаться в пределах складского двора, так что вам и там, пожалуй, покажется тесно.

Виола посветлела.

– Нет, я уверена, что там мне будет хорошо. – И уж конечно, если она станет работать на складе, ей не придется заниматься упражнениями, которые Уильям заставлял ее делать.

Уильям улыбнулся ей так, что пульс у нее забился часто-часто.

– Вы будете украшением моей конторы, миссис Росс. – В ответ Виола улыбнулась ему.

– Ах, мистер Донован, какие приятные вещи вы говорите, – заявила она, впервые в жизни отвечая на мужские заигрывания.

Уильям склонил голову, показывая, что он все понял, глаза у него блеснули.

– Всегда приятно находиться рядом с леди, миссис Росс.

Виола покраснела – так многозначительно прозвучал его голос.

Часом позже Уильям и Эванс провели Виолу через двор. Работники приветствовали молодую женщину прикосновением пальцев к шляпам. Они держались с ней точно так же, как и раньше, до того как она стала спать с Донованом, приняв ее в свой круг с легкостью.

На дворе царила приятная суматоха: стояли повозки, изготовленные по специальному заказу в Сент-Луисе фирмой «Мерфи и сыновья», готовились к дороге выносливые мулы, наученные ходить быстро, погонщики перебрасывались шутками, возвращаясь после обычных тренировок в стрельбе по мишени. Много лет она слышала рассказы о жестких требованиях фирмы «Донован и сыновья» и чуть ли не военной дисциплине, царящей на ней. Именно следование подобным правилам позволяло фирме продолжать свой бизнес, доставляя грузы даже в самые опасные районы запада.

– Мистер Донован, – обратился к хозяину Лоуэлл, один из погонщиков. Он прикоснулся к шляпе, приветствуя Виолу, но все его внимание сосредоточилось на Доноване. – Вы можете разрешить мое пари?

– Опять пари, Лоуэлл? По какому поводу сейчас? – Голос у Уильяма звучал отечески-снисходительно.

Виола скривила губы. Пристрастие Лоуэлла заключать пари общеизвестно, даже здесь, на границе, где все мужчины и женщины любили спорить.

– Сколько ударов кнута вам понадобится, чтобы разорвать газету в клочья? Я сказал – шесть, а Харрисон говорит, что четыре.

– Хотите, чтобы я продемонстрировал вам сию же минуту?

– Да, сэр. – Лоуэлл походил на щенка, который вот-вот завиляет хвостом.

– С вашей помощью, конечно. Ладно.

Лоуэлл перевел дух и кивнул:

– Да, сэр.

Он вышел на середину двора и развернул газетный лист. Едва заметное напряжение чувствовалось в его движениях. Другие собрались вокруг и стояли, немного отступив от Лоуэлла.

– Подождите меня, пожалуйста, на крыльце, хорошо, миссис Росс?

Виола кивнула и стала так, чтобы лучше видеть. Она уже слышала и раньше разговоры об искусстве, с которым Уильям владеет кнутом. Например, что он может снять муху с лошадиного уха, выбить сигару у курящего и тому подобное. Но она никогда еще не видела его в деле.

Уильям небрежно, не без изящества взял хлыст. В его движениях ощущалась сдержанная сила. И хотя он держал в руке смертоносное оружие, но, кажется, никто из окружающих его не боялся.

Уильям несколько раз щелкнул хлыстом, держа его у самой земли.

– Будешь считать, Эванс?

– С удовольствием. – И Эванс встал рядом с Виолой. Лоуэлл повернулся лицом к Уильяму, держа в руках растянутый газетный лист. Уильям сделал шаг вперед, щелкнув хлыстом, но погонщик не вздрогнул. Газета разорвалась точно посередине.

Щелканье хлыста отозвалось в теле Виолы.

– Один. – В голосе Эванса слышалась легкая скука. Теперь Лоуэлл держал одну из половинок листа. Еще щелканье – и упал еще кусок. Виола почувствовала, что ее охватывает возбуждение, и крепче вцепилась в перила.

– Два.

– Три. – Лоуэлл оставался совершенно спокоен. Теперь он растягивал в руках все меньшие и меньшие куски листа.

– Четыре.

– Пять.

Груди у Виолы вспухли и заныли, как будто Уильям ласкал их.

– Шесть.

Слышалось только тихое бормотание Харрисона.

– Семь.

Лоуэлл посмотрел на Уильяма, а тот кивнул. Всем стало ясно, что Лоуэлл выиграл, хотя игра продолжалась, и кусочки становились меньше дюйма длиной.

– Восемь.

Лоуэлл бросил последний кусочек газеты на землю. Раздались приветственные крики, и деньги начали переходить из рук в руки. Лоуэлл ходил гордо, как петух.

Уильям потянулся и спокойно улыбнулся, сворачивая хлыст.

Эванс исчез, пробормотав что-то на прощание. Виола и Уильям вошли в контору. Усадив Виолу за меньший по размеру письменный стол клерка, Уильям пошел к своему столу, на котором аккуратными стопками лежали квитанции. В чем состояла работа, и так ясно, но Уильям пустился в подробные объяснения, а Виола терпеливо выслушала его.

– Рабочие принадлежности Крэмптона должны тебя устроить, – пробормотал Уильям и открыл ящик.

Виола заморгала. Интересно, что из вещей могло бы ей понадобиться для работы? Она рассмеялась, когда Уильям вынул из ящика кожаный передник, козырек для глаз и нарукавники.

– И все это он надевает для работы? – спросила она.

– А как же иначе он мог бы все время сохранять невероятно чистый вид? Он и с апачами дерется таким же манером.

Виола надела на себя все чем Крэмптон защищался от грязи, и посмотрев на свое отражение в оконном стекле, фыркнула. Ее матушка и Джульетта упали бы в обморок от ужаса, если бы им пришлось появиться на людях в таком виде. Однако ее красивое новое платье должно оставаться в приличном виде.

– Сара одобрила бы аккуратность, но никак не фасон одежды, – заметила она. – У нее, знаешь ли, очень строгие понятия.

– Постараемся, чтобы она не видела тебя в таком виде. Лучше избегать ее неодобрения.

Виола скосила на него глаза, но не спросила, как он догадался. Может быть, за три месяца, что им суждено провести вместе, между ними возникнут такие дружеские отношения, что они смогут откровенно разговаривать и на подобные темы.

Вскоре она уже с головой ушла в бумаги, напевая песенку Стивена Фостера о лебединой реке, а Уильям работал за другим столом. Ободренная его спокойным молчанием, она спросила:

– Уильям, а ты часто думаешь о железных дорогах?

– Полагаю, так же, как и все остальные. А что?

– Тебя не пугает, что из-за них ты можешь лишиться своего бизнеса?

– Нет, не пугает.

Виола удивленно заморгала. Большая часть погонщиков, даже капитаны речных судов уверены, что железные дороги отнимут у них все.

– Почему же?

– Железные дороги нельзя ни теперь, ни в будущем проложить всюду. Всегда возникнет потребность доставлять грузы туда, где железных дорог нет.

Виола кивнула. Однако стратегия погонщика не подходит для речного пароходства. График работы железных дорог более предсказуем, чем график речных судов. И еще железные дороги обслуживают те же крупные поселения, что и пароходы, представляя для них уже настоящую угрозу.

– Надо иметь в виду, что кому-то всегда нужно будет перевозить слишком опасные грузы, – продолжал Уильям со своим слегка гортанным протяжным произношением жителя Калифорнии. – «Донован и сыновья» постоянно сопровождают особые грузы до железной дороги, например.

– Чем выше риск, тем больше прибыль, – медленно проговорила Виола.

– Вот именно. – Уильям кончил писать и подошел к ней. – А вот тебе, золотце, квитанции о выплате долгов Росса плюс аккредитив на мой банк в Сан-Франциско. Он действителен во всей Северной Америке и почти во всей Европе. И еще немного монет – пусть позванивают в твоем кармане.

Виола молча кивнула, глядя на полоски бумаги у себя в руке, а Уильям положил на торговую книгу горсть монет, выписав ей аккредитив на целую тысячу долларов, а не то, что останется от нее после уплаты налогов Эдварда. Перед ней лежали свобода и новая жизнь.

Она вскочила и обняла его. В глазах ее блестели слезы.

– Спасибо, – поблагодарила она горячо. – Не обязательно выплачивать сейчас мне всю сумму сразу.

Он притянул ее к себе и поцеловал в волосы.

– Мне приятно тебя радовать, золотце.

Так они постояли какое-то время, а потом она пошевелилась. Он тут же отпустил ее и протянул ей носовой платок.

– Ты всегда так щедр в делах? – осведомилась Виола, вытирая глаза.

Уильям усмехнулся.

– Не часто меня называют щедрым, золотце. Честным – да. А бывает, назовут и похуже.

– Неудивительно, что твои работники тебя любят, – продолжала Виола, не обращая внимания на его скромность. Она достаточно наслушалась о нем в поселке, где столько разговоров велось о главных фигурах Рио-Педраса – Доноване и Ленноксе.

Он же пробормотал не слишком внятно:

– Любят? Золотце, о чем ты говоришь? Погонщики не испытывают любви к своим боссам.

Виола улыбнулась, глядя ему в лицо. Раздался стук в дверь.

Пожав плечами, Уильям подошел к двери.

– Что такое, Лоуэлл?

– Прошу прощения, сэр. У нас кое-какие затруднения – никак не закрепим стропами личные вещи полковника. Может, будете добры, взглянете?

– Через пять минут, Лоуэлл. – Уильям закрыл дверь и, прислонившись к ней, внимательно поглядел на Виолу. Она ответила ему вопросительным взглядом.

– Золотце, ты когда-нибудь думала о том, чтобы позабавиться в конторе? Поиграть в постельные игры?

– Что?! – пролепетала Виола. И добавила, понизив голос и с виноватым видом бросив взгляд на окно: – Уильям, разве такое возможно? Да еще в рабочее время!

– Разве ты никогда не слышала о дерзких работницах? Может, они получают свой десерт от начальства таким чувственным способом. Все, конечно, несерьезно, что-то вроде живых картин.

Виола утратила дар речи. Телесное наказание? В конторе? При мысли о подобном ее обдало жаром.

– Ты никогда не участвовала в живых картинах, золотце?

– Участвовала, – прошептала Виола. Уильям окинул ее оценивающим взглядом.

– Вот и хорошо. Тогда подумай о моем предложении, пока я хожу.

Он надел шляпу и вышел, помахав на прощание рукой. Прошло некоторое время, прежде чем она смогла продолжить счет бочонкам с порохом.

Вскоре, однако, ее работу прервал еще один вежливый стук в дверь, за которым послышался робкий и очень низкий голос:

– Миссис Росс!

– Войдите.

Она на всякий случай улыбнулась, когда вошел Хэнк Карсон, кузнец – очень уважаемый человек, у которого жена и дети жили в Санта-Фе; он славился умением отстраивать церковь везде, куда бы ни приехал. Интересно, что думает священник-методист о ее связи с Уильямом Донованом?

– Я починил большую настольную лампу, миссис Росс. – И он продемонстрировал ей изящную лампу для письменного стола, ярко блестевшую в солнечных лучах, заполнявших комнату. – В подставке оказалась дыра, я ее и залатал. Вам она может пригодиться для работы.

– Благодарю вас, мистер Карсон. Очень любезно с вашей стороны.

Он поставил лампу на ее стол, отошел и заглянул ей в глаза. Пульс Виолы забился в горле.

– Ребята выбрали меня, чтобы поговорить с вами, миссис Росс.

– Да? – И молодая женщина затаила дыхание.

– Теперь вы – член семьи Донована, миссис Росс, и мы относимся к вашему положению очень серьезно. Если вам что-нибудь понадобится от нас, вы только кликните, и мы все будем тут как тут.

Такого она никак не ожидала.

– Благодарю вас, мистер Карсон. Пожалуйста, передайте мою самую искреннюю благодарность всем остальным. Я не могу выразить, как спокойно мне стало от ваших слов.

Карсон кивнул.

– Я так и сделаю, мэм. Есть еще одно дело, если не возражаете. Если кто-то в этом поселке станет обращаться с вами иначе, а не как с благородной леди, я буду рад поучить их хорошим манерам.

На глаза Виолы навернулись слезы. Она часто заморгала и через силу улыбнулась.

– Благодарю вас, мистер Карсон. Я буду помнить о вашем предложении. Но мистер Донован очень почтителен со мной.

– Мистер Донован – джентльмен, хотя он и ирландец по происхождению и воспитанию. – И он снова кивнул. – До свидания, миссис Росс.

– Всего вам хорошего, мистер Карсон.

Виола снова принялась считать количество бочонков с порохом, но теперь на сердце у нее пели соловьи. По крайней мере ее приняли в сообщество фирмы.

А фирма «Донован и сыновья» славилась верностью своим служащим, такой верностью, которая связывала сильнее, чем узы крови.

Ее мать, например, мало ценила кровные узы. Подперев руками лицо, Виола задумалась, вспоминая, как произошло ее первое замужество, ведь главной причиной его оказалась ее мать.

Виола напевала старинную латинскую рождественскую песенку, подходя к своему дому вместе с девушками-служанками. Она всегда пользовалась входом для слуг, когда выходила из дома с Молли и Бриджид О'Берн. В первый раз сегодня она пошла с ними на службу в католическую церковь, и утренняя рождественская месса оказалась действительно прекрасной, как и обещали ей девушки-ирландки. Виола наслаждалась великолепием службы и даже поняла некоторые звучные фразы священника благодаря тому, что все прошлые годы изучала латынь вместе с Хэлом.

Она снова вознесла благодарность Богу за то, что с Хэлом и отцом все в порядке и в четвертое с начала войны Рождество. Мать тоже избежала ареста, несмотря на то что время от времени ездила в Кентукки и необыкновенно часто принимала у себя людей из армии северян.

Виола не могла бы сосчитать, сколько раз она уводила разговор в сторону от военных дел на званых обедах, устраиваемых матерью. Раньше на нее не обращали внимания на светских приемах, сосредоточивая его на матери или Джульетте. Но однажды она услышала, как мать вытягивает одну за другой подробности, касающиеся ремонта канонерок у мистера Пука, управляющего судоверфи, Виола похолодела и вмешалась в разговор немедленно. После того страшного званого обеда в 1861 году она старалась присутствовать везде, где ее мать могла оказаться рядом с военными-северянами.

Но теперь, когда войска Гранта окружили Ричмонд, а войска Шермана завладели Саванной, война, конечно, почти окончена. Она может расслабиться и не волноваться из-за предательства своей матери. Вскоре вернутся отец и Хэл, и они снова будут жить одной семьей.

Что-то блеснуло в грязи рядом с дорожкой. Виола остановилась и подобрала блестящую вещицу – офицерскую пуговицу. Руками в митенках она отчистила ее как только сумела и внимательно стала рассматривать при свете зимнего солнца.

– Что вы нашли, мисс Виола? Вы озябли, мисс Виола? Вид у вас какой-то бледный. Входите в дом, и я сварю вам горячего крепкого чаю, – поторопила ее Бриджид, сестра-близняшка Мэгги.

Пальцы Виолы держали пуговицу от мундира офицера-южанина. Господи, что же еще натворила ее мать?

Сердце билось у нее где-то в горле, но она заставила себя улыбнуться девушкам.

Она подружилась с ними, с тех пор как наняла их год назад. Они подходили ей по возрасту, если не по образованию и происхождению. Она научила их писать и читать, а они научили ее стирать разные вещи, в том числе самые тонкие ткани. Она знала, что они еще и защищали ее от самых худших материнских выходок, хотя никто в этом не признавался.

– Спасибо, чай замечательный. – Виола сунула предательскую пуговицу в карман, все три вошли в дом и направились на кухню.

– Виола! Виола, ты где? – раздался на задней лестнице голос Дездемоны Линдсей.

Молли и Бриджид переглянулись и улыбнулись Виоле.

– Мы сейчас поставим воду на огонь, мисс Виола. Чай вам подадут, когда вы захотите.

Виола, поблагодарив девушек, пошла в коридор, снимая по дороге пальто и митенки. Она не замечала ни яркого персидского ковра, ни старательно начищенных деревянных полов, ни картин, изображающих розы императрицы Жозефины.

– Виола! – Мать сбежала вниз по лестнице в шерстяном платье ярко-синего цвета. На шее у нее сверкало жемчужное ожерелье. Глаза ее горели, красные пятна проступили на скулах. Выглядела она потрясающе, как женщина, только что вернувшаяся с бала. Но странно, ведь она заранее отказалась от всех приглашений на вечер, сославшись на головную боль.

– Да, мама? – Все внутри у Виолы бурлило. Она услышала, как захлопнулась дверь на кухню.

– Ты не видела моей котиковой муфты? Я еду к Беатрис Джонсон и должна выглядеть безукоризненно.

Виола протянула руку ладонью вверх, показав офицерскую пуговицу, сверкающую, точно обвиняющий глаз. Из кухни послышался приглушенный стук чугунков – Молли и Бриджид принялись готовить завтрак.

Дездемона резко остановилась, уставилась на пуговицу, поднесла руку к горлу, хотела заговорить, поймав взгляд дочери, и осеклась.

– Что делает в нашем доме эта пуговица? – спросила Виола. Никогда еще она не чувствовала такого холода, несмотря на платье из плотной шерсти.

– Как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне! Придется сообщить тебе, что я ничем не опозорила своих брачных обетов. Генерал Брайант нанес короткий визит, всего несколько минут.

– Джозеф Брайант, кавалерист, мятежник? Он несколько месяцев просидел в тюрьме. Что вы натворили?

– Разумеется, выполняла свой долг южанки. В данный момент генерал Брайант уже в безопасности и возвращается в Кентукки. Через пару недель ты снова прочтешь о нем в газетах, когда он одержит очередную славную победу.

– Победу? Он будет убивать солдат-северян! – Дездемона презрительно фыркнула.

– Новобранцев, а не тех, кто по-настоящему верит в дело. Но наши мальчики-южане умеют хорошо драться, особенно с ружьями, которые я им послала.

– С ружьями? – задохнулась Виола. Перед глазами ее промелькнули картины: отец, который зажимает рукой плечо, а из плеча хлещет кровь; Хэл, бледный как смерть, и на виске у него дырка от одной-единственной пули. – Мама, а что, если из такого ружья попадут в висок Хэлу или отцу?

Впервые Дездемона заколебалась, но быстро пришла в себя.

– Невозможно. Я купила ружья прошлым летом в Нью-Йорке и приказала доставить их прямо тем, кому они нужны, в Ричмонд.

Виола вздрогнула. Все то время, что они находились в Нью-Йорке, она считала, что мать думает о своем новорожденном внуке, а не о том, как убивать людей.

– И потом, – продолжала Дездемона, – Ричард и Хэл понимают, как они рискуют. Просто мы воюем на разных сторонах. Кто-то в нашей семье должен заботиться, чтобы мы победили и сохранили нашу собственность.

Виола передернулась и закрыла лицо руками. Слезы залили ее лицо.

– Как вы могли? – задыхалась она. – Что будет, если Хэл и отец узнают о вашем предательстве?

– Они никогда не узнают.

Виола, не веря своим ушам, посмотрела на мать.

– Вы сошли с ума.

– Разве я не права? Разве ты расскажешь им?

– Нет, – прошептала Виола. Возможно, здравый смысл, присущий отцу, переживет предательство матери, но Хэл? Как сможет она сказать ему, что их родная мать поставила под угрозу его жизнь?

Зазвенел звонок у парадной двери, и обе встрепенулись. У Виолы перестало биться сердце, а Дездемона побледнела.

В кухонную дверь легко постучала Молли, потом прошла по коридору.

– Сказать, что вы дома и принимаете, миссис Линдсей? – спокойно спросила она, не глядя на залитое слезами лицо Виолы.

– Меня нет дома, дома только моя дочь. Я буду у себя. – Дездемона взбежала вверх по ступеням гораздо поспешнее, чем спустилась.

В дверь стали уже сильно стучать. Виола почувствовала дурноту. Она схватилась за перила, ожидая, когда ей станет легче.

– Вы действительно чувствуете себя достаточно хорошо, чтобы принять посетителя, мисс Виола? – спросила Молли гораздо более теплым тоном, чем обычно разговаривала со старшей леди, хозяйкой дома.

Виола кивнула:

– Да, конечно.

Молли медленно подошла к парадной двери и не торопясь открыла ее. Перед ней стоял офицер-северянин, занесший кулак для очередного удара. Капитан Эдвард Росс, а позади – полдюжины солдат. Виола задрожала, потом постаралась взять себя в руки.

– Я пришел поговорить с мисс Линдсей, – заявил офицер, не глядя на Молли.

Флегматичный Эдвард Росс хорошо показал себя при Шайло. С тех пор он, так сказать, занимался тем, что командовал охраной на судоверфях. Он происходил из бедной семьи Питсбурга, и в любое время дня от него разило виски. Виола всегда избегала его, несмотря на его частые попытки ухаживать за ней и подольститься к ее матери.

– Да, капитан, я здесь. Чем я могу вам помочь?

– Могу я поговорить с вами наедине, мисс Линдсей? – Виола удивилась, но дала согласие:

– В библиотеке.

Оставив своих солдат стоять у дома, Росс со зловещим стуком захлопнул дверь библиотеки и, протянув к Виоле руку, показал ладонь, на которой лежала одна-единсгвенная пуговица.

Ноги у Виолы стали ватными. Теперь она держалась прямо исключительно волевым усилием.

Росс не сводил с нее глаз. Он медленно улыбнулся, точно лев, глядящий на раненую газель.

Теперь Виола пожалела, что не поела, перед тем как пойти к рождественской мессе.

– Вижу, что вы ее узнаете.

– Что вам нужно? – Виола терпеть не могла ходить вокруг да около.

– Не иначе как миссис Линдсей помогла ему бежать, да?

– На ваш вопрос я не могу ответить.

– Вам и не нужно лгать. Я вижу правду у вас в глазах.

– Что вам нужно?

Он ничего не ответил, только ухмыльнулся.

– Я могу вас выручить. Никто никогда не узнает, что генерал мятежников был здесь.

– Как?

Росс рассмеялся, и его смех прозвучал насмешкой над честью и долгом перед страной.

– Не важно.

– Что, если власти что-то заподозрят?

– Пусть подозревают, но никто не посмеет коснуться зятя капитана Ричарда Линдсея!

– Невозможно!

– Нет, возможно. Вы выйдете за меня замуж, и мы с вами прекрасно заживем благодаря вашим деньгам.

– А что, если меня лишат наследства? Вам должно быть известно, что капитан Линдсей не очень-то вас любит, – неуверенно проговорила Виола. Однажды при встрече в церкви ее отец сделал вид, что не узнает Росса.

– Он смирится. Никто не способен отречься от родной дочери. Я уже решил, где мы построим для себя дом.

– Он не из тех людей, которые позволяют чувствам управлять собой, – в отчаянии возразила Виола, надеясь отыскать способ уклониться от шантажа Росса.

– Он даст нам денег, потому что вы его уговорите. В противном случае я расскажу ему о предательстве его жены.

– Боже всемогущий! – ахнула Виола.

– Я рад, дорогая, что вы наконец-то увидели неизбежность нашего союза.

Следующие четыре месяца превратились в долгую череду сражений, личных и письменных, всякий раз, когда кто-то из мужчин Линдсеев приезжал в Цинциннати. Виола настаивала на браке с капитаном Россом, но не говорила почему. Она просто не смогла заставить себя признаться, что любит Росса.

Наконец Росс назначил дату свадьбы, уверенный, что отец Виолы передумает, как только они обвенчаются. Он ошибся: отец лишил ее наследства в тот же день, поклявшись, что никогда больше не будет разговаривать ни с капитаном, ни с миссис Росс. Хэл поступил так же, оборвав все контакты с сестрой.

Росс пришел в ярость. Он поклялся, что станет богаче ее отца, даже если ему придется добывать золото из недр земли. Решение Виолы выйти за Росса утвердилось после убийства Линкольна, когда любая неверность в глазах общественного мнения стала совершенно неприемлемой. Единственным ее утешением в последующие годы стало то, что Хэл ничего не знает о предательстве матери.

Виола снова принялась раскладывать листки со счетами. Она подсчитывала, сколько бочонков с фасолью находилось в настоящее время на складе.

Она не стала заниматься с накладными и письмами, лежащими стопкой на полке рядом с ее столом. Они поступали почти из каждого штата и территории, являясь неопровержимыми свидетельствами широких связей «Донована и сыновей» и упорства, с каким Уильям старался делать деньги.

– Миссис Росс! – Широкие плечи Уильяма, вошедшего в контору, заслонили весь дверной проем. – Вы грезите наяву?

– Нет, – машинально ответила Виола. – Я почти закончила подсчет бочонков с порохом.

– Вы уверены? – Он закрыл за собой дверь, сняв куртку и закатав рукава рубашки. Весь в пыли и вспотевший, он выглядел настоящим мужчиной, гораздо более интересным, чем любой благопристойный бизнесмен. Сдвинув шляпу на затылок, он не сводил глаз с Виолы. – Вы очень похожи на дерзкую служащую.

Виола посмотрела ему в глаза, и что-то в ней сжалось. Она вспомнила его слова о забавах, подражающих живым картинам. Наверное, ими он и хочет заняться сейчас. Виола попыталась подумать о том, что полагается делать дерзкой работнице.

– Мистер Донован, – начала она, стараясь говорить как можно презрительнее, – ваши счетные книги невыносимы.

Глаза у него вспыхнули, губы скривились, потом сжались. Осмелев, Виола продолжала:

– Вам, сэр, следует немедленно предпринять шаги для исправления такого положения, иначе мне придется самой пересчитывать бочонки. – И она задрала нос.

– Я ничего не должен, – протяжно проговорил он. – Я – ваш наниматель, а вы – работница, которая должна слушаться меня.

– Просто невозможно, мистер Донован. – Виола фыркнула и с надеждой посмотрела на его брюки, увидев там весьма выразительную выпуклость. – Вы должны действовать, и притом немедленно.

Уильям перегнулся через стол. Схватив руки Виолы, он поднял их у нее над головой, отчего она испытала наслаждение.

– Вы определенно самая дерзкая из всех служащих, – высказался он. – Что мне с вами делать? Предупреждаю, дальнейшие наглые выходки повлекут за собой более тяжкое наказание.

Виола навострила уши.

– Ах вы… грубиян, – начала она, делая вид, что хочет вырваться.

А он придвинулся к ней ближе, обхватив свободной рукой ее голову. Его удивительный запах окутал ее.

– Сопротивление моей воле! – прокричал он и прижался к ней бедрами. Теперь выпуклость у него под брюками казалась почему-то еще больше. – Миссис Росс, у вас есть хоть какое-нибудь представление, насколько грубость увеличит ваше наказание?

Ее глаза широко раскрылись. За шесть лет жизни рядом с рудокопами и погонщиками она наслышалась довольно много слов, которые нельзя произносить в церкви. Может, ему хочется услышать что-то подобное?

Она боролась, толкалась ногами и ругала его самыми грязными из известных ей слов, она даже придумывала новые выражения. Конечно, ее сопротивление мало что ей давало, особенно если учесть, что юбки на ней очень мешали ей развернуться полностью. Наконец он сильно прижат ее к стене и навалился всем своим крупным телом.

Она чувствовала каждый его дюйм, от крепких мускулов груди и бедер до яростно возбужденной плоти, прижимающейся к ее животу.

Теперь ее охватило желание, и все слова вылетели у нее из головы.

Он дотронулся до нее своими бедрами.

– Вы, миссис Росс, наглая особа. Ваше поведение требует расплаты.

– Нет. – Она тяжело дышала, стараясь не закрывать глаза, и ждала поцелуя, которого она просто жаждала.

– Маленькая лгунья. Ваши соски умоляют, чтобы я к ним прикоснулся.

От его слов внутри у нее заныло, и она застонала.

– Да, мистер Донован.

– Скажи мое имя, как я тебя учил.

– Уильям.

Последний слог он заглушил своим поцелуем, набросившись на ее губы, точно кавалерия Стюарта на врага.

Уильям откинул голову и задрал на ней юбки, не отводя от нее дикарского взгляда, от которого огонь зажегся в ее жилах. Она содрогнулась. Он подчеркнуто медленно просунул ногу между ее ног. Грубая шерсть его брюк терлась о ее ноющую плоть через тонкие батистовые панталоны.

– Вы сожалеете о своем поведении, маленькая ослушница?

– Нет. – Она действительно не жалела. Если бы ему захотелось, она произнесла бы еще несколько крепких выражений, лишь бы увеличить наказание.

Он возбуждал ее чувственность, не давая удовлетворения. Ее тело жаждало его любви, и сию же минуту. Она застонала, веки ее опустились.

– Извинитесь, – повторил он. – Говорите, иначе вы больше ничего от меня не получите.

– Прошу вас, мистер Донован. – Виола понимала, что стоит ему чуть-чуть передвинуть ногу, как он коснется ее сокровенного места и она испытает мучительный оргазм.

– Говорите!

– Я… – Она так и не произнесла того, что хотела сказать – «я ни о чем не сожалею».

Он яростно ворвался в нее. Она всхлипнула от удовольствия, не думая о том, что их могут услышать. Он смотрел на нее своими глазами-сапфирами, внимательными и блестящими, и напряженно дышал.

Высшая точка уже близка. Она крепко укусила его в плечо, как дикая кошка.

От удивления он напрягся, откинул голову назад и зарычал, как ягуар, достигнув блаженства. Ответная дрожь охватила все ее тело до мозга костей.

Виола спрятала лицо у него на плече.

Она и не заметила, когда он надел кондом, сонно подумав, как прекрасно принять его семя в себя и носить под сердцем его ребенка.

Она закрыла глаза и молчала.