Сингапур. Падение цитадели

Туда, где идут теплые дожди

Робин Кларк бросил газету на софу и обвел комнату недовольным взглядом. В это время он обычно принимался за уборку. На чайном столике стояла грязная посуда, лежали остатки завтрака, валялись куски хлеба. Рядом, в мастерской, бубнило радио. Мария никак не привыкнет, уходя из дома, выключать проклятый ящик.

Когда Кларк увидел ее впервые, она была застенчивой молодой женщиной. С небольшим чемоданчиком из свиной кожи она стояла в хвосте длинной очереди австрийских эмигрантов. Кларк обошел очередь, вглядываясь в лица людей, бежавших от немецких фашистов и теперь искавших убежища в Англии. Молодая черноволосая женщина показалась ему подходящим объектом для интервью, которое он должен был сделать для газе-^: ты «Ивнинг Миррор». Она была хорошо одета, носила скромные украшения и при этом выглядела как раз такой одинокой, потерявшей цель в жизни и почву под ногами, какой и должна выглядеть настоящая эмигрантка в глазах читателей английских газет,

— Вы говорите по-английски? — попробовал он заговорить и был совершенно обескуражен, когда она без малейшего иностранного акцента ответила вопросом на вопрос: не может ли он принести ей стул?

Кларк подал знак фотографу, торчавшему у дверей:

— Принеси, А потом сфотографируй эту даму. Вы позволите?

Она не возражала. Она вообще не имела ничего против газетчиков. Наоборот, немного «паблисити» ей не повредит. Фотограф сделал снимок, и она опустилась на принесенный стул. Время от времени она пододвигалась вместе со стулом в очереди, а в промежутках отвечала на вопросы Кларка, внимательно разглядывая репортера. Он ей понравился. Не очень высокий рыжеватый молодой человек, делающий свое дело с ненапускной небрежностью, указывающей на то, что он не только отлично владеет своим ремеслом, но и не принимает его особенно всерьез. Англия, подумала она. Будет ли она концом моих странствий? Или они высадятся со своими знаменами со свастикой и здесь, повергнут Великобританию ниц и истребят всех, кто для них недостаточно ариец?

— Я прочту вам записанное, — перебил ее мысли Кларк. — Итак, Мария Гольдштейн, двадцати восьми лет, приехала из Вены, художница. Успех на выставках в Париже и Цюрихе. Незамужняя. Нацисты разграбили вашу квартиру в Вене. Вам удалось бежать через Швейцарию, и теперь вы хотите начать новую жизнь в Англии.

— Так, — лаконично ответила она.

Он сделал отличное интервью. Ему даже удалось разыскать в каталоге одной швейцарской галереи картину эмигрантки Марии Гольдштейн. Газета напечатала ее снимок вместе с картиной художницы и интервью Кларка. Через четыре недели Мария Гольдштейн получила первый заказ. Лорд Эшли, ветеран различных колониальных экспедиций, один из издателей «Таттлера» — отливающего глянцевой бумагой модного иллюстрированного журнала для высшего общества, — заказал свой портрет и стал позировать эффектной австрийской эмигрантке. В интервью Кларку Мария умолчала о том, что раньше уже жила в Англии два года. А на Кларка молодая художница произвела такое сильное впечатление, что он даже позабыл о своей профессиональной любознательности и упустил такую почти незначительную мелочь; спросить ее, откуда она так хорошо говорит по-английски.

Когда портрет лорда Эшли появился в «Таттлере», Кларк разузнал адрес художницы. Однажды вечером он навестил се, а через месяц переехал к пей. Она полюбила Кларка, хотя и не закрывала глаза на его недостатки. Но ей казалось, что недостатки эти были его самыми привлекательными чертами. В конце года они поженились. Кларк, уже отслуживший в армии пять лет, теперь ждал нового призыва, но пока продолжал трудиться для своей газеты. В редакции его ценили: Кларк работал быстро и надежно. К тому же он обладал массой военных познаний, а газета не могла держать специального военного обозревателя.

Однако сам Кларк давно уже не имел охоты обсуждать военные вопросы. Ведь еще несколько лет назад он пытался доказать в большой статье, что английское адмиралтейство недооценивает своего потенциального противника. Как можно защитить от нападения английские гарнизоны на Дальнем Востоке, спрашивал он, если флоту, к примеру, требуется семь-десять дней, чтобы добраться от Портсмута до Сингапура. Более высоко оплачиваемые коллеги из «Таймс» и «Экспресс» целыми неделями высмеивали его: кто сомневается в морском могуществе Англии и хоть капельку не доверяет наследникам Горацио Нельсона, тот наверняка либо левый, либо невежда. Орган лорда Бивербрука позволил себе даже задать вопрос, не будет ли, скажем, Кларк рад, если Великобритания, чтобы обезопасить свое мировое влияние, заключит договор с русскими, тем более что к этому стремятся и коммунисты? А «Таймс» просто-напросто заявила, что мистеру Кларку не мешало бы проверить состояние своих умственных способностей, прежде чем заниматься военными прогнозами, которые требуют не только широкого кругозора, но и по меньшей мере нескольких курсов военной академии. С тех пор он зарекся вступать в полемику. Преодолеть традиционное высокомерие британской военщины было невозможно, не имея в своем распоряжении ничего, кроме здравого смысла и умения реально оценивать международное положение.

Поэтому Кларк решил продолжать работу репортера, а свои соображения по военным вопросам держать при себе. В лице Марии он нашел подругу, излучавшую спокойствие. Она получала, один за другим, заказы от представителей привилегированных слоев, которые были не прочь увидеть в печати свое имя, упомянутое в связи с новой картиной. Поэтому супруги почти не испытывали финансовых затруднений. Кларк даже мог себе позволить отказаться от того или иного задания своей газеты. Хотя он больше не писал военно-политических статей, это вовсе не значило, что он не замечал происходящих в мире событий. Наоборот, он пристально следил за ними.

Сначала с изрядной долей скептицизма, а потом и с опаской наблюдал он за политикой Англии накануне второй мировой войны. Кларк не одобрял антикоммунизма, в котором погрязла политика правящих классов. Правда, весной 1939 года английское правительство вместе с французским начало переговоры с Советским Союзом, но результаты их лишь подтвердили правоту Кларка. Оба правительства были совершенно не заинтересованы в том, чтобы заключить с СССР союз против изготовившегося к прыжку германского фашизма. Они хотели усыпить народы, изолировать Советский Союз и достигнуть за его счет компромисса с гитлеровской Германией. Поэтому Англия саботировала все усилия Советского Союза, отвергала все его предложения. Насытившаяся завоеваниями колониальная держава проявляла мало интереса к обеспечению безопасности народов Европейского континента. Это доказали ее мюнхенская политика и отношение к последовавшим затем захватническим действиям немецких фашистов.

Внешняя политика Англии и других западных держав в отношении Советского Союза летом 1939 года была явно коварной. Одновременно японцы совершили в районе Халхин-Гола провокационное нападение на Монгольскую Народную Республику. Все это чрезвычайно усилило угрозу войны Советскому Союзу. Учитывая эти обстоятельства, СССР согласился на предложение фашистской Германии заключить пакт о ненападении. Тем самым Советский Союз сорвал замыслы Англии и других западных держав, направленные на то, чтобы сколотить единый антисоветский фронт мирового империализма. Кроме того, СССР выиграл время, чтобы подготовиться и отразить нападение гитлеровской Германии.

Гитлер, который в своих планах учитывал антисоветские настроения правящих классов Англии, пошел навстречу им столь далеко, что, выступая в рейхстаге 19 июля 1940 года, после разгрома Франции, предложил английскому правительству мир. Он все еще надеялся вместе с Англией выступить против Советского Союза. Однако антифашистская позиция и сопротивление английского народа, а также обострившиеся противоречия между Англией и Германией не допустили совместных действий английских реакционеров с гитлеровцами. Нацистское руководство еще некоторое время пыталось заставить Англию пойти па компромисс. Для этого оно готовилось к высадке десанта, усилило воздушную и подводную войну, но цели своей не достигло. Хотя бомбардировки причинили Англии большой ущерб (бомбами был разрушен или поврежден каждый пятый дом) и мешали военному производству, фашистская люфтваффе только за первую фазу воздушной войны — с августа по октябрь 1940 года — потеряла примерно две тысячи самолетов. Потери английской авиации составили более семисот самолетов.

Народные массы стали оказывать все большее влияние на политику английского правительства. Под давлением общественного мнения оно было вынуждено активизировать войну против гитлеровской Германии. Хотя фашистские подводные лодки по-прежнему угрожали морским коммуникациям, поставки из США возрастали, заполняя бреши в английском военном потенциале. В первые месяцы 1941 года английским войскам удалось отвоевать Сомали и Судан, а также Эфиопию. Италия потеряла в Африке области, оккупированные ею в августе — сентябре 1940 года. Нацистское командование несколько раз откладывало вторжение в Англию, однако, желая добиться изменения ее позиции, не снимало этой угрозы. К тому же гитлеровская Германия усиленно готовилась к нападению на Советский Союз, и планы высадки в Англии служили обманным маневром для маскировки этих приготовлений.

В день нападения гитлеровской Германии на Советский Союз Кларк, как и большинство его коллег, на спешно созванном профсоюзном митинге подписал петицию правительству, требовавшему оказать немедленную и эффективную поддержку СССР. Английское правительство — точно так же как и американское — официально заявило о своей готовности заключить пакт с Советским Союзом. 12 июля 1941 года было подписано советско-английское соглашение о совместных военных действиях против фашистской Германии. Начиная с лета 1940 года в характере второй мировой войны все сильнее выявлялись антифашистские черты, теперь же, в связи с вынужденным вступлением в нее Советского Союза, характер ее изменился окончательно. Она превратилась во всемирную освободительную войну народов против фашизма.

С Дальнего Востока в Лондон приходили устрашающие вести: Япония через Индокитай и Таиланд подбиралась к малайской границе. Теперь уже не приходилось сомневаться в том, что дальневосточный партнер фашистской Германии по «оси» сосредоточивает свои войска для массированного удара.

В то утро Кларк долго просидел над газетами. Собственно говоря, ему надо было уже находиться в пути, чтобы написать репортаж с фабрики, производящей шелк для аэростатов противовоздушного заграждения. Но последние вести с Дальнего Востока заставили его позабыть о задании. К полудню вернулась Мария. Качая головой, она открыла все окна и выпустила сигаретный дым. Лицо Кларка было задумчиво. Он сказал:

— Японцы захватили весь Индокитай.

Два дня спустя почтальон принес повестку о призыве Робина Кларка на военную службу. Из письма явствовало, что военное министерство считает необходимым привлечь и его к обороне страны. Кларк ждал этого уже много месяцев. После пяти лет, проведенных им в армии в Бирме и Индии, он был освобожден от военной службы по болезни печени. Эту болезнь он подхватил в болотах дельты Иравади; но тогда еще был мир… Местом явки был указан Портсмут. Это означало транспортировку морем. Мария уложила его вещи. Когда она закончила, Кларк раскрыл чемодан и переложил все в картонную коробку из-под индийского чая.

— Излишняя роскошь тащить с собой в армию чемодан, — сказал он. — Эта война еще долго протянется. А кожа в тропиках гниет быстро.

— Может быть, тебя пошлют в Гибралтар, — высказала свою затаенную надежду Мария. Но Кларк только улыбнулся. 11-й дивизии Британской Индии лучше знать, куда направить сержанта 2-й роты 3-го полка Робина Кларка. Интересно, по-прежнему ли повар чистит котел дезинфекционным порошком? Ну и мерзость!

Стоя в Портсмуте на борту «Левиафана» и глядя на пирс, Кларк снова почувствовал па языке этот незабываемый привкус. Мария — там, внизу, в толпе других жен и невест — махала ему рукой. «Черт бы побрал эту армию! — злобно думал Кларк. — Через пять минут после прощального поцелуя жены мир опять приобрел вкус этого гнусного порошка». Мария еще долго махала ему вслед. Она старалась не плакать… Когда корабль прибавил ходу, она еще раз подняла руку и сделала пальцами знак, изображающий букву «V». Вся Англия знала этот символ: «Victory» — «Победа»!

В тот самый час, когда отплывал «Левиафан», премьер-министр Уинстон Черчилль проводил совещание с начальниками штабов и военными специалистами. Обсуждение было весьма оживленным. Речь шла о самолетах для Малайи и Сингапура. Этому решающему заседанию, на котором Черчиллю было не совсем по себе, предшествовала длинная цепь дебатов, меморандумов и споров.

В сущности, все началось еще в мае 1938 года, когда главнокомандующим английскими вооруженными силами в Малайе являлся генерал Добби. Он не только был способным офицером, по и обладал определенным даром предвидения, а потому относился к своей службе не так формально, как большинство генералов в то время, и серьезно думал о судьбе вверенного ему района. Добби мысленно ставил себя на место вражеского командующего, которому поручено разработать план нападения на английскую цитадель Сингапур. Результаты своих размышлений и тщательного изучения условии на Малаккском полуострове он направил в форме меморандума в Лондон, впервые указав на опасность, которая грозила Сингапуру не с моря, а с суши.

Добби писал; «Наибольшей опасностью для крепости я считаю нападение с севера, Такое нападение может быть предпринято в период северо-восточного муссона. Малайские джунгли во многих местах нельзя считать непроходимыми для пехотных соединений…». Генерал не думал тогда, что потенциальный противник пересечет всю колонию Малайя, Он считал возможным, что. к примеру, крупный отряд военных кораблей высадит войска на восточном побережье султаната Джохор, откуда им откроется короткий путь к Сингапуру. С этого побережья, через дамбу, до самого Сингапура шло отличное автомобильное шоссе. Легковая машина проделывала этот путь немногим больше чем за час. Поэтому Добби предлагал перенести северную оборонительную линию Сингапура на несколько десятков километров ближе к Джохору. Меморандум Добби остался без ответа, но в Лондоне молчаливо согласились с тем, чтобы генерал, используя находящиеся в его распоряжении средства, оборудовал в Джохоре цепь позиций для пехоты. Добби был первым офицером, понявшим па месте, что необходимо изменить всю систему обороны. Выяснилась реальная возможность атаки крепости Сингапур, вопреки господствующему мнению, с суши, а не с моря.

В июне 1939 года командование в Малайе принял генерал Бонд. Сменив на этом посту Добби, он тщательно проанализировал его стратегические выкладки и пришел к аналогичным выводам. Поэтому он продолжил строительство по реке Джохор линии обороны, которая могла бы блокировать шоссе на Сингапур. Бонд добился также дальнейшего усиления крепостных сооружений, обращенных к морю, и переброски в Малайю двух пехотных бригад из Индии. Тем не менее по-прежнему оставался в силе старый план адмиралтейства, предписывавший гарнизону крепости в случае нападения держаться до подхода флота,

В апреле 1940 года Бонд дополнил меморандум Добби предложением упредить возможное нападение Японии на Малайю из Таиланда: в нужный момент две пехотные дивизии должны нанести удар и тем самым сорвать приготовления там японцев к нападению. Немного позже военное министерство отдало распоряжение в духе меморандума Бонда: необходимо защитить от возможного нападения не только Сингапур, а всю колонию Малайя. Оно распорядилось далее, чтобы решающую роль в операции играла авиация. Однако необходимые для этого самолеты могли прибыть в Малайю только к концу 1941 года. До того времени следовало попытаться перебросить в Малайю как можно больше войск из Индии и Австралии.

Итак, на совещании Черчилля с начальниками штабов обсуждался вопрос о том, как увеличить еще весьма недостаточный выпуск самолетов, чтобы удовлетворить все более настойчивые требования генерала Персиваля, тем временем сменившего Бонда в Малайе. Но одновременно надо было выполнить и другое обязательство, которое Черчилль справедливо считал не менее, а может быть и более, важным. Поскольку это было в интересах Англии, Черчилль, в соответствии с советско-английским соглашением о совместных боевых действиях против гитлеровской Германии, распорядился отправить советскому союзнику некоторое количество танков типа «Матильда» и «Валентайн», Кроме того, морем в Архангельск были отправлены вместе с летчиками и персоналом наземного обслуживания две эскадрильи истребителей «Харрикейп». Начальники штабов, находившиеся в вызывающей недоумение оппозиции к Черчиллю, вытащили это обстоятельство на первый план, тактично, но достаточно явно упрекая его в том, будто бы он ставит интересы Советского Союза выше интересов Британской империи; в критический период войны посылает военные материалы в СССР, между тем как они крайне нужны, к примеру, в Малайе, а также в самой Англии и в Африке. В отношении такого закоренелого антикоммуниста, как Черчилль, подобное подозрение было столь нелепо, что он начал протестовать со всей силой своего темперамента:

Я повторю здесь слова, произнесенные мной в день начала войны между Германией и Россией. Я сказал тогда: в течение целых двадцати пяти лет не было более непримиримого врага коммунизма, чем я. Я не беру назад ни единого слова, сказанного мною на эту тему. Но…

— Но «Харрикейны» нужны в Англии! — настойчиво перебил его начальник штаба военно-воздушных сил.

Черчилль не дал сбить себя. Он продолжал:

— …Но я сказал и кое-что другое: я за то, чтобы мы оказали русским, которые в настоящее время связывают значительную часть армий Гитлера, техническую помощь, дабы они смогли уничтожить эти армии. Каждый уничтоженный русскими нацистский солдат уже не нападет на Англию. Фактически русские воюют вместо нас. Они убивают с помощью нашей техники нацистских солдат[6]. Мертвые нацистские солдаты для нас уже не угроза. Мы должны осознать это.

Опытному политику удалось рассеять опасения начальников штабов. Тем не менее вопрос о том, каким образом следует тактически эффективно отразить предстоящее нападение Японии на Малайю, так и остался неясным. Никакого сколько-нибудь надежного плана обороны Малайи и Сингапура все еще не имелось. Сам Черчилль понимал, что жизненно важным для Англии было разгромить главного врага — фашистскую Германию. Этой цели надо было волей-неволей подчинить все остальное. Приходилось считаться в этой связи даже с возможностью временной потери некоторых колониальных владений. Но к Сингапуру это никак не относилось.

Черчилль был далек от мысли, что сильнейшей цитадели Англии на Дальнем Востоке могут серьезно угрожать японцы. Он рассуждал так: если Советскому Союзу удастся уничтожить главные силы фашистской армии или по меньшей мере нанести ей сокрушительный удар, от которого она не скоро оправится, то Англия возвратит свои временно потерянные колониальные владения — это будет всего только вопросом тактики. Если дело дойдет до войны с Японией, в нее несомненно окажется втянутой Америка. Черчилль хорошо знал резервы США и рассчитывал па них. К тому же в английские порты уже стали поступать из США по закону о ленд-лизе первые партии военных материалов. Итак, необходимо сконцентрировать как имеющиеся, так и поступающие силы.

— Генерал Персиваль хочет получить для Малайи пятьсот шестьдесят шесть самолетов, — произнес Черчилль. — Сколько мы ему можем дать?

Начальник штаба ВВС уклонился от прямого ответа:

— Сегодня во всей Малайе, включая Сингапур, имеется восемьдесят восемь самолетов. Половина из них устарела, остальные — ограниченно боеспособны. «Харрикейнов» и других современных самолетов в наличии пет. Вопрос, в том, можем ли мы вообще что-либо дать туда.

— Сколько самолетов смогут бросить японцы против Малайи в случае серьезной операции?

Представитель военной разведки, участвовавший в' совещании, ответил на этот вопрос Черчилля осторожно:

— По нашим сведениям, семьсот, но, возможно, и восемьсот. Свыше половины их — самолеты, действующие с авианосцев.

Посреди молчания, воцарившегося после этой справки, прозвучал голос начальника штаба. ВВС:

— Следует учесть, что боеспособность японских самолетов сомнительна, как и пилотов тоже. В Китае — очевидно, по этим причинам — японская авиация не смогла сыграть заметной роли.

Черчилль задумчиво кивнул. Персиваль хочет обеспечить себя самолетами. Это понятно. Но он, кажется, переоценивает боевую мощь Японии.

Победа в споре склонялась то на одну, то на другую сторону. Исход решило выступление уполномоченного по военной Промышленности. По его расчетам, можно было отправить в Малайю до конца 1941 года еще триста тридцать шесть самолетов. Количество немалое.

— Подведем итог, — предложил Черчилль, — Мы должны сообщить Персивалю, что на флот он рассчитывать не может… Оборона Малайи будет в значительной мере осуществляться сухопутными войсками и авиацией…

В Малайю будут переброшены войска. Часть этих усилий возьмет на себя Австралия.

Итак, решение было принято. Никто из присутствующих не видел его коренного недостатка: в основе его не лежало настоящего дальновидного плана обороны.

Началась переброска войск в Малайю. В Сингапуре высаживались на сушу новые контингента австралийских солдат. В результате переговоров с американскими и голландскими властями было достигнуто соглашение, что в случае нападения Японии на Малайю азиатская эскадра американского военно-морского флота двинется к Сингапуру[7]. Остававшиеся на Дальнем Востоке голландские войска должны были тесно взаимодействовать с английскими. В ответ на дальнейшие настояния Персиваля Лондон заверил его, что в случае необходимости будет срочно решено, какие более крупные части английского флота направить в Сингапур. Однако генералу дали ясно понять, что при всех обстоятельствах речь может идти не о главных силах флота, а только о небольшом соединении кораблей.

Летом 1941 года военная разведка еще раз обратила внимание Черчилля на ту часть меморандума Бонда, в которой он предлагал упредить возможный удар японцев из Таиланда, введя туда английские войска. В соответствии с этим специалисты начали разрабатывать план наступления, получивший кодовое наименование «Матадор». Насчет осуществления этого плана даны были строгие директивы. К выполнению его можно было приступать только по приказу Лондона. Решение об этом входило в компетенцию военного министерства, а не командующего войсками в Малайе.

Вопреки намерению Бонда, принимавшего в расчет высадку японцев в Южном Таиланде и собиравшегося массированным ударом разгромить вражеский десант, план («Матадор» ограничивался сравнительно незначительными маневрами с целью помешать им. Разбить таким образом агрессора было нельзя, в лучшем случае можно было лишь задержать его. Эта непоследовательность привела к тому, что, несмотря па превосходство англичан в силах и средствах, японцы все же смогли предпринять успешное наступление. Шанс разгромить агрессора до развертывания его сил и добиться решающего поворота в ходе событий был потерян заранее.

Тем временем «Левиафан» плыл на юг. Он не пошел через Гибралтарский пролив, а избрал путь более длинный, но зато и более безопасный: вдоль западного берега Африки, вокруг мыса Доброй Надежды, Мадагаскара, в Индийский океан.

Первое письмо от Робина Кларка Мария получила из Дурбана. На обороте яркой открытки с пальмами и морским пляжем он написал: «Путь наш долог! И лежит он на юго-восток. Для того, кто живет в Лондоне, здесь, в общем, недурно: ведь там порой даже забываешь, как выглядит солнце. А сойдем на землю, верно, там, где идут теплые дожди».