Синие люди

Глава 16 СМЕНА ВЛАСТИ

— Надеюсь, мне не придется долго ждать? — сказал Гард после того, как Дина Динст признала его право разговаривать с шефом. — Времени у меня, да и у вас тоже, в обрез.

— Возможно, — неопределенно ответила Динст. — Теперь все зависит от шефа. Наберитесь терпения.

Ну что ж, ждать так ждать, решил Гард, хотя, собственно говоря, ничего другого ему не оставалось.

Они уселись в разных концах комнаты на почтительном расстоянии друг от друга и замолчали. Прошло пять минут, затем десять.

— Скажите, мадам, — прервал Гард молчание, — почему вы не доверяете меня своим людям и сами исполняете роль охранника? Вам больше нечего делать?

— Вы слишком хитры и опасны, — коротко ответила Динст.

Да, в нелегкую ситуацию попал комиссар полиции, пожалуй, такого в его практике еще не было: пленник собственных пленников! Хотя, конечно, профессия сыщика только тем и хороша, что, в какое бы отвратительное положение он ни попадал, всегда можно утешить себя представлением о еще более худшем.

Гард снова взглянул на Дину. Ее рука уже не сжимала судорожно браунинг в кармане, а спокойно лежала на подлокотнике кресла. Но взгляд был прикован к комиссару.

Быть может, именно в этом и заключается в настоящий момент его единственный козырь? Он может расслабиться, до конца сбросить с себя напряжение, освободить свой мозг от каких бы то ни было раздумий, тревог и предчувствий, стряхнуть с себя мучительность ожидания и просто существовать, даже уснуть — вот взять сейчас и уснуть! — чтобы сохранить силы для самой решительной минуты, от которой будет зависеть его жизнь или смерть. Динст не сойдет с места — комиссар был в этом уверен, — а его странное поведение еще больше насторожит ее. Гард невольно улыбнулся этим мыслям, тут же отметив про себя, что даже улыбка играет не последнюю роль в психической атаке на Дину Динст. Затем он поудобней устроился в кресле и мгновенно уснул.

Когда он открыл глаза, все было так же, словно он проспал две минуты. Динст сидела на том же месте, в той же позе, и только глаза ее несколько потускнели.

Тогда Гард решительно и бодро встал — сама логика продиктовала ему, хорошо отдохнувшему, такое действие — и, машинально глянув на запястье левой руки, где когда-то были его часы, словно желая этим сказать, что время истекло, произнес:

— Извините, мадам, я вынужден принять свои меры, если…

— Что «если»? — сказала Дина Динст, и в ее голосе Гард уловил совершеннейшую опустошенность.

— Если вы немедленно не проинформируете меня о том, что здесь происходит.

Она устала. Или пришло к ней безразличие? Или она поняла, что теперь, когда до появления шефа остались считанные часы или минуты, можно позволить себе слабость перед этим сильным и решительным человеком? Посмотрев на часы, Дина Динст что-то взвесила про себя и сказала:

— Хорошо. Для разговора с шефом вам, пожалуй, даже будет полезно знать, чем мы занимаемся.

— Почему же раньше?.. — начал было Гард, но Динст его перебила.

— Шеф на подлете, у нас есть около тридцати минут. Господа! — сказала она в крохотный микрофончик, торчащий на письменном столе. — Прошу вас, господа!

Открылась дверь, и в комнату вошли два человека в белых халатах, которые, очевидно, ожидали приглашения не одну минуту, зная при этом, для чего их вызвали. Увы, пока комиссар спал. Дина Динст, как говорится, не дремала.

Вошедшие сдержанно поклонились Гарду, один — совершенно лысой головой, хотя был явно моложе своего коллеги, другой — иссиня-черной шевелюрой, неприятно контрастирующей со старым, сморщенным лицом.

— Профессор Янш, — представила лысого Дина. — Профессор Биратончелли.

Они еще раз поклонились.

«Какие церемонии!» — подумал Гард.

— Надеюсь, мне нет нужды вам представляться. Приступим к делу, — сказал он сухо. — Меня интересуют дети, которые здесь находятся.

Профессор Янш слегка наклонил лысую голову к Дине Динст, что-то шепнул ей, она кивнула в ответ. Тогда он подошел к стенному стеллажу, отпер его, вынул кассету и привычно заправил ее в приставку стоящего в углу телевизора. Биратончелли сложил руки на груди, а Дина Динст показала Гарду рукой на кресло.

Кино? Этого Гард не ожидал. Он думал, что сейчас последует долгое или, возможно, короткое, но обязательно словесное объяснение, они освободятся от груза тайны, Гард примет на себя этот груз, затем начнет задавать вопросы, они будут уклоняться от ответов, пока не явится шеф и не скажет, что комиссару полиции теперь все известно, чего, мол, он еще хочет? И Гард скажет, что готов поверить словам, если увидит все собственными глазами, и вот тогда начнутся настоящие сложности — уходы и зигзаги, проволочка времени и увертки, и не будет этому ни конца ни края. И вдруг на тебе, смотри, получай, как говорится, товар лицом!

Потрясающая, даже пугающая своей необъяснимостью откровенность.

Впрочем, что они хотят показать Гарду? Быть может, какой-нибудь видовой фильм братьев Ступак или последнюю комедию с участием Юма Рожери? А потом скажут, что это было необходимо для психологической подготовки комиссара к серьезному разговору?

Засветился экран.

Гард сел, взяв сигарету.

И после первых же кадров, в отличном цвете показавших ему обитателей купола, сделалось комиссару как-то нехорошо от этих плавающих походок, от бумажных лент, которые они медленно и безучастно поглощали, от их застывших в привычном ужасе взглядов, от синевы их тел, сиреневости песка, безысходности поз, от всего кошмарного видения, смысл которого был непонятен Гарду, но античеловеческая противоестественность которого была явной, жутко и страшно поражающей мозг нормального человека.

— Хватит! — Гард больше не мог сдержать себя.

Экран погас. Комиссар сидел в кресле, закрыв лицо руками. Профессора молча смотрели на него с леденящей душу безразличностью. Дина Динст ждала дальнейшей реакции Гарда.

— Смысл? — с трудом выдавил он из себя.

Они молчали.

— Я спрашиваю: смысл?! — почти вскричал комиссар. — Вы показали мне детей?! Это то, чем вы занимаетесь? Почему они синие? Зачем так едят? И так ходят? Зачем?! Что все это значит?

— Прежде всего, — с достоинством начал профессор Янш, — не получив ответа на эти вопросы, не торопитесь считать нас преступниками. Мы ученые, и…

— Не могу! — прервал его Гард, вскакивая с кресла. — Не могу потому, что похищение детей само по себе преступно и свидетельствует о преступности замысла! И не торгуйтесь, господа! Даже если вы крали детей для…

— Господин Гард, — вмешалась Дина, — не стоит произносить обличительные речи. Оцените реальность обстановки: мы здесь не подсудимые, а вы не комиссар полиции.

— Кто же я?

— Наш пленник, — с циничной откровенностью сказала Дина Динст. — Вы можете вновь стать комиссаром полиции лишь при одном условии: если поймете нас и примете нашу позицию. В противном случае…

Она вдруг умолкла, словно поперхнулась, и Гард, глядя на нее, понял, что за его спиной произошло нечто такое, что заставило Дину Динст обескураженно замолчать. Профессор Янш тихо попятился назад, а Биратончелли, подчиняясь какой-то силе, стал медленно поднимать руки кверху. Шестым чувством оценив ситуацию, Гард не обернулся, а, наоборот, приблизился к Дине Динст и сухо сказал:

— Положите руки на стол. Не двигайтесь. Вот так.

Потом он нагнулся, вынул из ее кармана браунинг и лишь тогда позволил себе обернуться.

В распахнутых дверях стояли почти голые Честер, Таратура и девушка, которую Гард где-то видел, но не мог сейчас припомнить, где именно.

— Очень кстати, — только и произнес комиссар деловым тоном, как будто появление его друзей было заранее запланировано и вот наконец осуществилось.

— Мы видели Майкла! — сказал Честер. — Он там, под куполом.

— Спокойно, Фреди, спокойно, — тихо произнес Гард. — Еще не все потеряно.

Таратура, одной рукой держа пистолет, другой быстро ощупал карманы профессоров.

— Прошу сесть, господа! — сказал Гард. — Инспектор, внимательно следите за этой особой и пресекайте каждое ее движение. Не позволяйте ей ни до чего дотрагиваться! Здесь полно микрофонов, кнопок, клавиш и Бог знает чего еще.

— Шиз! — позвал Таратура, и только сейчас в комнату как-то боком вошел электрик, стараясь не глядеть в глаза Дины Динст, словно боясь гипноза. — Будьте любезны, обеспечьте нам одиночество.

— У, дьявол! — пробурчал Шиз, явно адресуясь к Дине, но по-прежнему не глядя на нее. — К чертовой матери!

С этими словами, не скрывая удовольствия, он аккуратно, с большим знанием дела, перекусил кусачками провода под столом у Дины Динст, в торшере, где-то в углу комнаты и около дверей, а затем, сказав: «Да, чуть не забыл!» — в подлокотнике кресла, в котором уже сидела Сюзи.

Гард, ничего не понимая, следил за действиями Шиза, но Таратура глазами показал комиссару: не волнуйтесь, мол, так надо, это наш человек. Динст тоже наблюдала за электриком, поджав тонкие губы, и ничего, кроме брезгливости, ее лицо не выражало.

— Садитесь, садитесь, господа! — повторил Гард, поскольку Янш и Биратончелли все еще продолжали стоять. — Теперь, как мне кажется, и вам будет легче говорить, и нам будет проще вас понять. Мадам, — перевел он взгляд на Дину Динст, — шеф явится один или с сопровождающими? — Динст молчала. — Вы потеряли дар речи? Таратура, что вы предлагаете?

— А проще простого, — сказал вдруг Шиз. — Давайте посадим их всех в аккумуляторную! К чертовой матери!

— Эта дверь запирается? — спросил Таратура.

— Эта? — сказал Шиз. — А черт ее знает! Можно, наверное, и запереть.

Он стал возиться с дверью.

— Итак, господа, я готов выслушать вас, — произнес Гард. — Прежде всего, что вы делали с детьми и в каких целях?

Вероятно, профессора все еще оценивали обстановку. Биратончелли, правда, уже открыл было рот, чтобы ответить Гарду, но Янш остановил его коротким жестом.

— Мадам, — сказал он, обращаясь к Дине Динст, — вы позволите нам говорить?

— Я позволяю! — резко произнес Гард. — И не просто позволяю, а приказываю! Отныне вы исполняете только мои указания, пора бы это понять, господа!

Динст вновь промолчала. Биратончелли осторожно кашлянул:

— Простите, комиссар, но мы только ученые, перед нами была поставлена научная задача, и мы решали ее…

— Какая?

— Сначала, господин комиссар, мы пытались с помощью генной хирургии искусственным образом изменить структуру генов, но проблема оказалась чрезвычайно сложной, я могу объяснить почему… — Он сделал паузу, ожидая санкции комиссара на объяснение, но она не последовала, и тогда профессор продолжил: — Короче говоря, профессором Яншем, моим коллегой, была выдвинута идея работать с уже сформировавшимся человеческим организмом, и прежде всего с молодым.

— С детьми?

— Да, главным образом.

— Вивисекция? — спокойно сказал Гард, но у каждого из его друзей при этом резко участилось сердцебиение.

— Не совсем так, — вмешался профессор Янш. — Перед нами вообще не ставилась задача создания «недочеловеков», мы не руководствовались расовыми теориями. Мы…

— Мы занимались скорее селекцией, господин комиссар, — добавил Биратончелли. — Генетическими манипуляциями.

— Цель?

— Цель? — переспросил Янш. — Но мы только ученые, мы не касались практических целей эксперимента.

— А научная цель? — спросил Гард. — Что вы жуете резину? Вам не хватает слов? Вы забыли родной язык? Вы можете сказать коротко и ясно: чего вы добивались?

— Хорошо, — решился Биратончелли. — Я скажу. Перед нами была поставлена задача вывести особую породу людей.

— Для чего?

— Вот дьяволы! — Сказал Шиз. — Перестрелять бы их всех к чертовой матери!

Профессор Янш недоуменно пожал плечами и посмотрел на Гарда, как бы ища у него, интеллигентного и умного человека, сочувствия и понимания, на которое не мог рассчитывать, имея дело с таким тупицей, как Шиз. Но Гард не ответил «пониманием» Яншу, чем откровенно его смутил.

— Мы в сложном положении, комиссар, — извинительным тоном начал Янш. — Мы всего лишь ученые, и, когда нам говорят: сделайте так, чтобы люди могли жить при температуре минус сто градусов по Цельсию, обходиться без кислорода и выдерживать давление в шесть миллибар, для нас это чисто научная проблема! Нам совершенно безразлично, в каких практических целях ставится эксперимент. Научный интерес поглощает нас до такой степени, что, право же, мы перестали бы называться учеными, если бы думали о политике! В чем виноваты мы, господин комиссар? В том, что определили оптимальный вариант человеческого организма для производства опытов? Что провели несколько пробных экспериментов, давших блестящие результаты? Ни один экземпляр, господин комиссар, у нас не погиб! Разве это не наша заслуга?..

Он что-то еще говорил, что-то доказывал и объяснял, приводил резоны, но ни Гард, ни его товарищи не могли постигнуть значения слов, хотя все произносимые слова были им знакомы. Они сидели с расширенными зрачками, как будто всем им одновременно вкапали в глаза атропин, и каждый чувствовал, что окружающие предметы постепенно видоизменяются, теряют свои границы и очертания, а откуда-то изнутри подступает к горлу тошнота.

— Экспериментальный период мы завершили полтора года назад и тогда же перешли на поточное производство, создав совершенно идеальные условия для операций как на детском, так и на юношеском организме! — на возвышенной ноте закончил профессор Янш.

Гард с трудом сбросил с себя оцепенение.

Динст улыбалась. Эта ведьма, конечно, все понимала: и то, какое жуткое впечатление производили слова профессора на Гарда и его друзей, и как эта нормальная человеческая жуть не понимается гениями — гангстерами от науки. Затем она бросила короткий взгляд на свои часы — взгляд, который, как правило, редко ускользает от внимания окружающих. Не пропустил его и Гард. «Так, — решил он, — надо действовать». И отозвал в сторону Фреда Честера.

— Фреди, с минуту на минуту здесь будет шеф, — сказал комиссар тихо, чтобы никто, кроме Честера, не мог услышать его слов. — Один он будет или со свитой, я не знаю, как не знаю и того, что станет с нами в следующее мгновение. Кто-то из нас должен немедленно уйти отсюда, выбраться на волю и оповестить мир о случившемся.

— А Майкл?

— Доверь его мне, Фреди. И уходи. Немедленно. Сейчас же! Ты знаешь, как выйти отсюда?

— Он поможет, — сказал Фред, кивнув на Шиза.

— Секунду, — сказал Гард и повернулся к профессору Яншу. — Профессор, дайте мне кассету! Да, да, вон ту!

Профессор Янш безропотно подчинился, и кассета с фильмом перешла в руки Честера.

— Здесь все, — сказал Гард. — Теперь иди. Эта ведьма, кажется, догадывается о нашем разговоре.

Прежде чем расстаться, Честер и Гард обменялись долгими взглядами, в которых были и надежда, и страх друг за друга, и уверенность в правильности того, что каждый из них делал и еще должен сделать.

И Честер, сопровождаемый Шизом, ушел.

— Мадам, — сказал Гард Дине Динст, так и не сумевшей сохранить спокойствие на лице в связи с уходом Честера, да еще с кассетой. — Хочу вас предупредить, и вполне серьезно: если вы вздумаете сообщить вашему шефу, что здесь, кроме нас, были еще два человека, которые только что нас покинули, вам удастся произнести только первый слог первого слова, содержащего это сообщение. О том, чтобы не было продолжения, позаботится мой коллега. Посмотрите на него, чтобы убедиться, что ему совершенно не свойственна рефлексия, когда он выполняет приказ начальника.

Динст действительно посмотрела на Таратуру и еле заметно улыбнулась кончиками губ. Таратура в плавках, да еще в обществе Сюзи и с пистолетом в руке, воистину выглядел так же «страшно», как актер в спектакле, играющий убийцу.

— Не верите, мадам, — произнес Гард, констатируя факт. — Хорошо. Тот случай, когда поверить вы не успеете, поскольку отправитесь на тот свет прежде, чем ваш мозг сформулирует происшедшее. Больше того, предупреждаю: даже намек шефу глазами, жестом или попытка написать ему на бумаге какое-то слово, будут мгновенно наказаны пулей, дорогая Дина Динст. Инспектор Таратура, выполняя приказ, полностью освобожден от необходимости сомневаться.

— И тем не менее я не могу гарантировать вам, Гард, что буду молчать в присутствии ше…

Закончить слово ей не удалось: инспектор просто шмальнул из пистолета в ее сторону, и пуля, пройдя в сантиметре над головой Дины Динст, вошла в портрет жены президента, почему-то висящий над креслом, в котором сидела Динст, причем так точно в переносицу, что президентша в мгновение стала похожа на индианку. Пистолет был бесшумным, он издавал только короткий змеиный шип, но в сочетании с пулей и дыркой на портрете произвел достаточно убедительное впечатление. Дина Динст стала белой как полотно, улыбка тихо сползла с ее лица и более не возвращалась.

Профессора подавленно втянули головы в плечи.

— Кстати, господа, — сказал им Гард, — все, что мною обещано вашей руководительнице, распространяется и на вас. Так что прошу хранить на тему об ушедших отсюда людях гробовое — повторяю: гробовое! — молчание.

Оба профессора, будучи «солдатами науки», определенно не годились не только в «синеберетники», но даже в тыловые кашевары.

Сюзи, перестав смеяться, одарила инспектора восхищенным взглядом, вновь его смутив.

Гард успел закурить сигарету, и в то же мгновение книжный шкаф, находящийся в углу комнаты, мягко поехал в сторону.

В образовавшемся проеме стоял генерал Дорон.