Синий мопс счастья

Глава 3

Снарядив Вовку с собаками во двор, я пошла на кухню, поставила чайник, вытащила пачку с чаем, отрезала кусок лимона, выудила из холодильника коробочку с плавленым сыром, намазала тостик, открыла рот… и услышала вопль.

– Лампа!

Пришлось распахнуть окно и выглянуть наружу. Костин стоял посреди двора, задрав голову вверх.

– Что случилось? – крикнула я.

– Они не хотят гулять.

– В каком смысле?

– В прямом. Сели и не шевелятся.

– А ты не стой, ходи, тогда и собаки задвигаются, – посоветовала я и, захлопнув раму, вернулась к завтраку.

Но не успел вкусный тостик оказаться во рту, как с улицы опять донеслось:

– Лампа!!!

Положив недоеденный кусок на стол, я снова высунулась наружу.

– Теперь что?

– Они ничего не делают, просто бродят!

– Подожди, сразу процесс не начинается.

– И сколько мне тут прыгать?

– Ну пока все не сделают свои делишки.

– И что, до вечера таскаться?! – возмутился Костин.

– Нет, к обеду вернешься, – усмехнулась я и снова попыталась вернуться к чаю.

Ан нет, спокойно позавтракать сегодня не удастся. Со двора опять послышалось:

– Лампа!!!

– Что???

– Рейчел за дерево замоталась.

– Распутывай.

– Как?

– Просто, вели ей обойти ствол.

– Лампа!

– Ну?

– Смотри.

Я прищурилась. Стаффордшириха стояла вплотную к большому тополю.

– Глупость мне посоветовала, она еще хуже запуталась, – сообщил Вовка.

– Ты заставил ее бегать не в ту сторону, – объяснила я, – и вообще, кто гуляет со стаей? Больше не кричи. Попытайся сам справиться с такой простой задачей, как прогулка собак. Ничего сложного, это любому по плечу.

Вовка промолчал, но не успела я сделать и глотка холодного чая, как раздался звонок. Я побежала в прихожую, глянула в «глазок» и распахнула дверь. Многолаповый комок вкатился в квартиру, за ним тащились рулетки.

– Все, – выпалил Вовка, – теперь вымой их!

И тут я обозлилась донельзя, вытолкала собак назад, на лестницу, и сердито спросила у Костина:

– Ты жареную картошку на ужин любишь?

– А то!

– И что, когда ты приходишь домой, я сую тебе клубни и велю чистить, мыть, резать, а потом только бросаю подготовленную тобой заготовку на сковородку и помешиваю?

– Нет, – оторопело ответил Вовка.

– И как же дело обстоит?

– Ну… я просто ем жареную картошку.

– И с прогулкой так же! – рявкнула я. – Тот, кто берется вывести стаю, сначала сам одевает псов, молча их выводит, а затем моет им лапы в ванной. Иначе полуфабрикат получается. Ясно?

– Угу, – кивнул Вовка, – их надо мыть?

– Да! А я пока спокойно попью остывший чай. И вообще, ты сам решил мне помочь.

Костин тяжело вздохнул:

– Ага, понятно.

Сидя на кухне, я прислушивалась к сопению, кряхтению, повизгиванию собак и плеску воды. Потом раздался громкий хлопок, звон разбивающегося стекла и вопль:

– О, черт!

Меня помимо воли понесло в ванную. Перед глазами предстала изумительная картина. Внутри чугунной чаши стоит тройка собак в комбинезонах и в ошейниках. Мыльная вода покрывает их почти до шеи, сверху плавают мочалки, губки и бутылочка с гелем для душа. На полу валяется разбитая банка с кремом. Красный Вовка поливает скулящую компанию из душа.

– Что ты делаешь? – завопила я, выключая воду. – С ума сошел!

– Сама велела их мыть.

– Ты запихнул всех вместе.

– А надо было по одной?

– В комбинезонах!

– А что? Их снять требовалось?

– Да тут полно мыла!

– Разве псов без шампуня купают?

– Ошейники не снял, рулетки не отцепил!

– Так мне их не удержать. И вообще, хватит придираться, – зашипел Костин, – что ни сделаю, все плохо, поучаешь меня постоянно. Если ты такая умная, делай все сама!

С этими словами Вовка выскочил из ванной. Я уставилась на собак. Ей-богу, мужчины – дикие люди. Любой женщине понятно, что сначала нужно раздеть пса, снять с него поводок, а потом просто аккуратно обмыть ему лапы. Вовсе незачем устраивать банную процедуру по полной программе. Лучше бы и правда я сама пошла гулять со стаей, получила бы меньше проблем. А то сейчас даже не знаю, с чего начать…

И тут Рамик, который терпеть не может омовений, одним прыжком вылетел из наполненной ванны. За ним потянулся поводок, перепутавшийся с другими. Следом из воды выскочила Рейчел, за ней выкарабкалась Муля. Ошметки мыльной пены полетели в разные стороны.

– Фу! – заорала я.

Но поздно, одетые в насквозь мокрые комбинезоны, сцепленные перепутанными поводками, собаки понеслись по коридору, оставляя позади себя белые клочья, лужи и брызгая на стены.

– Стойте! – кричала я.

Куда там! Псы, обиженно скуля, исчезли в моей спальне.

Когда я, обретя способность двигаться, добралась до своей комнаты, перед глазами развернулась дивная картина. Все постельное белье валяется на полу, подушка истоптана, одеяло скомкано, на матрасе копошится мокрый грязный комок.

Кое-как расцепив стаю, я стащила с собак комбинезоны и вернулась на кухню. Вовка, успевший к тому времени благополучно съесть приготовленные мною бутерброды, ехидно поинтересовался:

– Ну, чего? Успокоилась?

И тут я просто слетела с катушек.

– Нет, какое безобразие! Помог, называется! Теперь мне придется сушить собачью одежду, менять белье на кровати, мыть полы, ванну и покупать себе новый крем! Ты разбил банку!

Костин побагровел, отодвинул пустую тарелку, встал и заявил:

– Неудивительно, что тебе никто помогать не хочет. Вот сегодня я решил облегчить вашу жизнь, мадам, и получил скандал.

У меня пропал дар речи. Майор спокойно ушел, я плюхнулась на стул. Ну и ну. Он всерьез говорил о помощи? В груди начала подниматься темная волна гнева, я схватила мобильный, вот сейчас выскажу Костину все, что про него думаю!

Но не успела я набрать его номер, как сотовый зазвонил сам.

– Алло, – прошипела я, ожидая услышать извинения Вовки.

Но в ухо вонзился визгливый дискант:

– Екатерину Андреевну Романову позовите, пожалуйста.

– Она на работе. Кто говорит?

– А это из школы, Кирилл…

– Что случилось? – испугалась я.

– Так, ну, того, в общем…

– Скажите нормально, что произошло?

– Не орите, – пошла в атаку тетка, – мы тут ни при чем, покупаете детям всякую дрянь иностранную, потом удивляетесь и на нашу столовую валите…

– Господи, да что стряслось?

– Ну… траванулся он, лежит у медсестры в кабинете, но мы ни при чем…

Не дослушав, я схватила с вешалки куртку и ринулась вниз.

Бедному Кирюшке катастрофически не везет со школой. Сначала он ходил в жуткое учебное заведение, по недоразумению носящее название «гуманитарный лицей». Педагоги там подобрались пакостные, директриса была откровенной сволочью, завуч походил на надзирателя в концлагере. Поэтому мы перевели мальчика в другую, самую обычную школу. Но не успела я вздохнуть с облегчением, как случилось новое несчастье. Дело в том, что здание учебного заведения, куда теперь с радостью бегал Кирюша, расположено в самом центре Москвы, вблизи станции метро. Парадный вход школы выходил на тихую улочку, а через пару метров, минуя проходной двор, вы оказывались на Тверской.

Одним словом, этот дом приглянулся некоей богатой и чиновной особе, захотевшей разместить в нем штаб-квартиру своей партии. Началась нешуточная борьба, директриса сражалась, аки лев, родители бегали по разным инстанциям и пачками писали письма мэру. Но депутат закусил удила и не отступался. В конце концов он натравил на школу особую комиссию, которая вынесла заключение: дом стоит слишком близко от магистрали, детям нельзя учиться в нем, им вредно дышать выхлопными газами, долетающими в цитадель знаний с Тверской. Лично мне непонятно, почему за шестьдесят лет существования школы никто никогда не говорил о ее невыгодном местоположении.

Но факт остается фактом. Школе выделили другое здание, на краю Москвы, и Кирюше пришлось вновь идти на учебу в другое место. Чтобы успеть к первому уроку, ему пришлось бы вставать в пять утра.

Мы с Катей подумали и приняли соломоново решение: в выпускном классе, до которого Кирюшке остался год, отправим его в экстернат, где он будет усиленно готовиться к поступлению в институт, а пока пусть ходит в школу около дома, чтобы не тратить несколько часов на дорогу.

Поэтому сейчас Кирюша посещает самое заурядное заведение, которое расположено у нас под окнами. Слава богу, там детей не притесняют, просто их не замечают и ничему особо не учат. Но мы не волнуемся, знания Кирюша с сентября получает от наемных репетиторов. Кстати, Лиза тоже теперь учится с ним в одном классе.

Добежав до школы, я отыскала кабинет медсестры и увидела там иссиня-бледного Кирюшку, лежащего на топчане, накрытом оранжевой клеенкой.

– Котик, что с тобой! – кинулась я к нему.

Кирюшка не отвечал, я потрогала его лоб. Кожа оказалась липкой и холодной.

– Что же «Скорая» до сих пор не едет? – вырвалось у меня.

– А я ее не вызывала, – ляпнула толстая тетка в белом халате, восседавшая за письменном столом, – ясное дело, отравился. Забирайте домой!

От возмущения я вначале поперхнулась, но потом налетела на меланхоличную медсестру:

– Вы с ума сошли! Ребенку плохо, а никто не позвонил доктору!

– Я сама медик и прекрасно понимаю, в чем дело! – бросилась в атаку толстуха. – Кормите детей марсами да сникерсами, даете с собой бутерброды, вот и результат! Тошнило его, прямо страсть как, теперь вот лежит.

Дрожащими руками я вытащила телефон.

– У нас в столовой исключительно диетические продукты, – злилась фельдшерица, – севодни сосиськи с гречей давали и кофе, растворимый, отечественный, первый сорт, со сгущенкой. Чем там травануться можно? А? Нет, все родители, наложуть колбасы всякой…

Вызвав в школу медиков, я попыталась напоить Кирюшку водой из бутылки, не достигла успеха, перепугалась еще больше и услышала новую порцию упреков от медсестры:

– Во! Французская бурда! Купили хрен знает что в пластике. Свое надо брать, боржоми!

– Боржоми не наше! – рявкнула я.

– А чье же?

– Источник принадлежит Грузии.

– Вона, умная какая, – завела было бабища, но тут наконец появились две суровые женщины с железным чемоданом.

Остаток дня я провела с Кирюшкой и прочими домочадцами в больнице. Узнав, что мать больного мальчика их коллега – оперирующий хирург, медики стали приветливее, более того, они без всяких споров перевели Кирюшу в клинику к Катюше, где его сразу окружили пристальным вниманием и заботой.

Около полуночи Катя прогнала нас домой.

– Нечего тут всем толкаться, – сурово сказала она, – ступайте спать.

Мы с Сережкой и Юлечкой возвратились домой, попили чаю и уставились друг на друга.

– Ну и ну, – покачала головой Юля, – вчера Ада, сегодня Кирюха.

– Чем же он траванулся? – спросил Сережка.

Я пожала плечами:

– Наверное, сосисками, которые давали в школе. Сам знаешь, какую еду детям привозят.

– Кирюха не ходит в столовую, – напомнила мне Юля.

– Верно. Но сегодня утром я проспала и не положила ему завтрак. Небось он проголодался и пошел в буфет.

– Все по кроватям, – велел Сережка, – ноги подкашиваются.

Я заглянула в свою спальню, с удовлетворением отметила, что привезенная из клиники Ада выглядит намного бодрее, чем вчера, и пошла разбирать Кирюшкин рюкзак.

Внезапно ожил телефон. Я посмотрела на часы и испугалась. Уже поздно, в такое время могут сообщить лишь о несчастье. Руки схватили трубку.

– Алло.

– Позовите Кирюшу, – послышался голосок.

Я перевела дух. Слава богу, ничего страшного не случилось, мальчик мирно спит в своей палате. Ну и глупости лезут в мою голову. Просто это одна из одноклассниц Кирилла, плохо воспитанная девица. Небось сидит до утра в Интернете, вот и решила поговорить с ним, невзирая на время.

– Кирилл не может подойти.

– А что случилось? – с тревогой спросила девочка. – Он заболел, да? Давно звоню, но у вас никто трубку не берет.

Я улыбнулась. Похоже, Кирюша просто нравится этой однокласснице, вот и волнуется.

– Он в больнице.

– Ой!

Я поспешила успокоить девочку:

– Сейчас уже все в порядке.

– А было плохо?

– Ну, достаточно, он сильно отравился.

– Чем?

– Какой-то едой, скорей всего сосисками из вашей столовой в школе.

– И ему было совсем плохо? Он мог умереть?

– В это время Кирюша спокойно спит, правда, он пока в палате реанимации, под капельницей, но угрозы для жизни уже нет. Он скоро поправится, не расстраивайся.

Ту-ту-ту… – понеслось из трубки. Ошарашенная одноклассница отсоединилась, или наш разговор прервался сам собой. Я подождала пару секунд, поняла, что девочка не собирается перезванивать, и занялась рюкзаком Кирюши.

Вытряхнутые учебники и тетради я сложила на столе, пенал сунула в ящик, дневник на всякий случай раскрывать не стала, хватит на сегодня стрессов. Последнее, куда я заглянула, было внешнее отделение, застегнутое на «молнию». Внутри оказался прозрачный пакет с остатками еды. Недоеденная пачка печенья, огрызки булочки и полный пакет сока. Я повертела в руках упаковку с тем, что без зазрения совести изготовители назвали натуральным персиковым нектаром. Значит, Кирюша на большой перемене сгонял в ларек и купил себе перекус. Колбасу, сосиски или шаурму он есть не станет, мы с Катей многократно повторяем детям: «Если хотите чего-то мясного, никогда не приобретайте это в вагончике на улице. Скорей всего там вам всучат просроченный товар».

И Кирюша, как послушный мальчик, взял то, что показалось ему безопасным: печенье, булку и сок. Отравиться печеньем и плюшкой с изюмом, наверное, можно, но все же менее вероятно, чем колбасой или сардельками.

Я внимательно изучила упаковки. Печенье оказалось совершенно свежим, а сок мог храниться еще пару месяцев. Вот остатки булки были без всяких опознавательных знаков, но на вид они смотрелись совершенно нормально, пахли свежей выпечкой и не вызывали никаких сомнений.

Может, напихавшись печеньем и схомякав калорийку, Кирюшка захотел мясного и польстился все же на школьные сосиски?

Я в задумчивости разглядывала остатки завтрака. Тут в комнату влетела Лиза и затараторила:

– Лампа, я хочу завтра Кирюхе ноутбук отвезти. Ты не видела, есть в палате телефонная розетка?

– Сережа оставил брату свой мобильный.

– Да не о телефоне речь! Розетка есть?

– Электрическая? Наверное, извини, я не обратила внимания.

– Фу, Лампа! Телефонная!

– Мобильный…

– Интернет подключить! – рявкнула Лизавета. – Лампа, ты пещерный человек. Для мобильного не нужна розетка! В гнездо телефона втыкают провод для сети! Ясно? Ой, персиковый, мой любимый! Можно, я выпью или ты сама хочешь?

– Угощайся на здоровье, – разрешила я.

Лизавета оторвала от картона пластиковую трубочку, содрала с нее хрусткую целлофановую обертку, проткнула дырочку в пачке и закрыла от наслаждения глаза.

– М-м-м, обожаю персиковый нектар, хотя этот не такой вкусный, как тот, что мы всегда берем. Горчит немного и отдает чем-то непонятным. Зачем ты его купила?

Не выслушав моего ответа, Лизавета унеслась, бросив на стол смятую упаковку. Я тяжело вздохнула, отнесла пустой пакетик на кухню, обнаружила под раковиной переполненное ведро и, скрежеща зубами, отволокла его на лестницу. Конечно, можно было поднять бучу, затопать ногами и заорать: «Вечно мне приходится помойку вытряхивать!» Только какой в этом смысл?

Разгорится скандал, а ведро все равно достанется нести мне, лучше быстренько опустошить его и пойти почитать детектив.

Лечь спать сразу мне не удалось. Сначала я накрыла Аду пледом, предварительно поменяв ей памперс, потом позвонила Кате, узнала, что Кирюшке лучше, и только потом рухнула в кровать. Руки потянулись было к книге, но глаза закрылись сами собой, голова вдавилась в подушку, Мульяна, сопя, устроилась рядом со мной.

– Лампа, – зашептала Лиза, входя в спальню, – Лампа…

– Что еще? – с трудом спросила я. – Давай завтра все проблемы решим.

– Умираю…

– Завтра, Лизавета, все завтра.

– Плохо мне совсем, помоги.

Я села.

– Лиза, хватит идиотничать. Ну как ты не понимаешь, такие шутки…

Раздался тихий стон, потом звук упавшего тела. Решив, что Лизавета надумала испугать меня, я зажгла настольную лампу, увидела девочку, бледную, лежащую на спине с раскинутыми в разные стороны руками, слетела с кровати и заорала:

– Все сюда, скорей!