Сирена

- Я тоже не буду с тобой в это играть. Этому не обязательно быть игрой, Уесли.

Она сузила свои глаза, как кошка.

- Все может быть очень реальным.

- Не делай этого.

Голос Уесли был полон мольбы. Его дыхание стало тяжелее, а все остальное - крепче.

- Не со мной.

- Твое сердце неистово бьется.

Нора позволила своей руке задержаться на левой стороне его груди, затем лениво провела до живота, и сбила парню дыхание, ловко расстегнув верхнюю пуговицу его джинсов.

- Нора...

- Я тебя не держу. Ты можешь идти, если хочешь. Тебе ведь этого хочется?

Схватившись за петли для ремня, она притянула его еще ближе, пока его бедра не прижались к ее промежности. Нора понимала, что ей не следовало этого делать. Но Уесли являлся постоянным источником ее замешательства. Иногда, ей нужно было отплачивать ему тем же. Нора знала, что временами Уес забывал, кем она, являлась на самом деле, так что, напомнить ему об этом было не лишним.

- Я не знаю, - наконец, ответил он.

- Занятное, с твоей стороны, откровение. И раз уж мы с тобой разоткровенничались, скажи, почему тебя так раздражает Зак?

Глаза Уесли округлились. Нора прикусила свою нижнюю губу, ожидая его ответ.

- Он тебе нравится.

- Он мне нравится.

Сделав еще один большой глоток вина, Нора снова поставила бокал на стол.

- Но мы ведь только познакомились, и мы не трахаемся. Даже я не могу работать так быстро.

Уесли мрачно усмехнулся, подняв глаза к потолку.

- Меньше всего меня заботит, трахаетесь вы с ним, или нет.

- Боже мой, ты только что сказал "трахаетесь"? Ты добродетельный, безгрешный методист. Ты же не ругаешься.

- Ты и понятия не имеешь о том, что я делаю.

- Я знаю, что ты делаешь. Знаю, что ты спишь с незапертой дверью, - парировала Нора, - в ожидании компании?

- А я знаю, что ты стоишь ночами в моих дверях, и смотришь, как я сплю. В ожидании приглашения?

Теперь глаза округлились у Норы, но она быстро взяла себя в руки.

- Ты довольно неплох в этой игре, - сказала она, кивая в одобрении, - для начинающего.

- Я же сказал. Я не буду с тобой в это играть.

- Как жаль. Думаю, тебе бы понравилось вознаграждение.

Нора потянулась к следующей пуговице на джинсах Уесли, но он вцепился в ее запястье, останавливая ее.

- Жестче, - приказала Нора и он отпустил, словно она обожгла его своей кожей.

- Я так и думала. Иди, - сказала она, опустив свои руки по бокам.

Сделав шаг назад, Уесли прижал ладонь к своему животу.

- Иди, займись домашним заданием, малой.

Взяв свой почти позабытый бокал, Нора поднесла его к губам, но до того, как она успела сделать глоток, Уесли, слегка трясущимися руками, забрал его, поднял и выпил. После, поставив тот рядом с Норой на стол, и больше не сказав ни слова, он вышел из кухни.

Нора взяла бокал и посмотрела внутрь. Он осушил его до капли.

Поставив его на место, она повернулась, провожая Уесли взглядом. Она ненавидела, когда они ругались, хотя это почти всегда происходило по ее вине. С Уесли все будет в порядке, говорила она себе. Ему, в любом случае, надо было немного закалиться.

Нора никогда не забудет тот день, когда впервые его увидела. Войдя в университетскую аудиторию, первым, что она заметила, была пара больших, карих глаз, смотрящих на нее так, словно они никогда прежде не видела ничего подобного. И в ту секунду, когда он открыл свой рот, из которого полилась мягкая, южная речь, она знала, что с этим парнем недостатка в проблемах не будет.

Нора предложила всем студентам рассказать о своем любимом произведении. Для Уесли им оказалась новелла "Дары Волхвов", О.Генри - история жены, продавшей свои волосы, чтобы купить мужу цепочку для часов, и мужа, продавшего свои часы, чтобы купить жене гребни для волос.

Нора назвала эту историю ужасом. Возразив, Уесли назвал ее историей любви. Их спор продолжался даже после окончания занятия. Два человека, пожертвовавшие своей наиболее значимой ценностью ради любви, и оставшиеся ни с чем, разве это история любви? - требовала она. Уесли аргументировал тем, что они, по-прежнему, были вместе. Рассмеявшись, она ответила, что когда он окажется в ее возрасте, то будет смотреть на вещи немного иначе.

Нора знала, что этим вечером она была с ним чрезмерно груба, но порой ей было не под силу остановиться. В конце концов, когда ей было столько же, сколько сейчас Уесли, Сорен провел ее через все круги ада. Сейчас, она была благодарна за дисциплину, которой он ее обучил, и силу духа, которую он в ней развил. И теперь, когда такой мужчина, как Зак, смотрел ей прямо в глаза, говоря, что она не стоит ни его времени, ни его усилий, она только улыбалась и спрашивала, неужели это все, на что он способен.

Сорен сделал ее сильной, и за это она всегда будет ему благодарна. Но Зак делал из нее настоящую писательницу - единственная фантазия, которую Сорен не мог для нее осуществить. А Уесли... посмотрев на пустой бокал, она быстро наполнила его за здоровье парня - Уесли просто сводил ее с ума.

Повернувшись, Нора увидела свою книгу и записи Зака, лежащие на кухонном столе.

- Черт бы тебя побрал, Зак, - сказала она себе, выливая вино в раковину, - почему тебе нужно было сказать, что у меня все получится?

Глава 7

Осталось пять недель...

Образовавшаяся в уголке глаза Норы слеза, скользнула по щеке, прежде чем она успела ее остановить. Утерев ее рукавом, она заставила себя моргнуть.

Нора смотрела в монитор так долго, что у нее начали слезиться глаза. Потянувшись, пока копировалась ее работа, она решила проверить личную корреспонденцию, перед тем, как прерваться, чтобы сходить в туалет.

Нора просмотрела письмо от ее агента, и удалила несколько спам-сообщений. Буквально перед уходом, ей на почту пришло новое письмо. Это было сообщение от Зака с заезженной темой "О Сексе".

- К чему это, Закари, - хихикнула она про себя, - о сексе я думать не перестану.

Письмо излагалось на двух страницах с подробным описанием каждой причины, по которой ей следовало урезать большинство эротических сцен. Нора перестала читать после пятого по счету слова "необоснованный".

"Ты скучный", написала она Заку. "Неужели я не могу оставить хотя бы три мои сцены?"

Зак, очевидно, все еще сидящий за своим компьютером, быстро ответил единственным словом,

"Нет".

"Две?" не унималась Нора.

"Нет".

Засмеявшись, она чуть не грохнулась со своего кресла. Нора воочию представила его суровое, но удивительно красивое лицо и то, как его брови все больше хмурились с каждым ее маленьким, надоедливым письмецом.

"Одну? Обещаю, я доведу ее до совершенства. Пожалуйста... Я куплю тебе щеночка".

"У меня аллергия на собак", ответил он.

Нора прикусила губу, мысленно запустив шестеренки в своей голове.

"Давай поиграем в игру", написала она.

"На этой неделе я отправлю тебе пятьдесят дополнительных страниц, если ты позволишь мне оставить три мои сцены - конечно, после тщательного редактирования".

В ожидании его ответа, Нора задержала дыхание. Наконец, в ее ящик упало письмо.

"Ладно. Но каждый сексуальный акт должен раскрывать развитие, как сюжета, так и персонажей. Теперь, перестань играть, и начни писать. У тебя осталось пять недель и четыреста страниц для редактирования".

"Я все равно куплю щеночка", написала она, не удивившись, когда он ничего не ответил.

Нора перечитывала последние записи с замечаниями Зака по ее новым главам, когда ей позвонили по прямой линии. Раздавшийся с кухни рингтон со звуком клаксона, доносился до самого ее кабинета. Закатив глаза, Нора встала, и без особой спешки направилась в ту сторону.

Войдя на кухню, она увидела Уесли, стоящего у стола с ее телефоном в руке. Он выглядел, до странного мрачным и усталым. Молча передав Норе трубку, он прошел мимо нее.

- Кинг, клянусь, я выбью из тебя все дерьмо, если ты не прекратишь мне звонить.

- А теперь ты флиртуешь со мной, ma chérie.

Сжав зубы, Нора сделала глубокий вдох. Был ли хоть один человек на свете, такой же раздражающий, как Кингсли Эдж? Сорен, напомнила она себе. Только Сорен.

- Я не флиртую. Я работаю.

Нора медленно произносила слова, словно разговаривала с маленьким ребенком.

- У меня есть и другая работа, забыл?

- Я пытаюсь сделать все возможное, чтобы ты забыла о другой работе, Maitresse. Она влетает мне в копеечку.

- Зато, приносит ее мне.

- А мне что с того?

- Кингсли, скажи, чего ты хочешь, и оставь меня в покое. Мой редактор заставляет меня переписывать всю книгу.

- Нора Сатерлин выполняет мужские приказы. Я думал, те дни уже давно позади.

Она сжала челюсть.

Сегодня Нора не позволит Кингу учинить ссору.

- Я un petit peu занята, monsieur.

- Ты никогда не занята для клиента. В частности, для этого.

Нора прислонилась лбом к холодной дверце холодильника. Большинство клиентов ждали удобного для нее времени. Она обслуживала их на досуге, что попросту являлось частью таинственного образа Госпожи. Но существовал ряд клиентов, которых даже ей было неприлично держать в ожидании. Нора предположила, что это был Джек Сайзмор - генеральный директор компании, занимающейся делами мирового значения. Когда он приезжал в город, Кинг, ни при каких обстоятельствах, не позволял ей его упускать.

- Ладно. Что мне нужно знать?

- Просто надень самое лучшее, и будь на месте через час. C’est ça.

Наспех записав координаты, Нора отложила свой блокнот.

Она старалась не браться ни за какую работу на время редактирования с Заком. У этого англичанина налицо были все признаки довольно серьезной депрессии. Нора очень хорошо знала это чувство, знала, что под ним скрывалось. Такая депрессия сигнализировала о внушительном запасе злости, таившейся под этим возмутительно прекрасным внешним видом. Ее потрясающий, голубоглазый редактор, уже успел выразить недовольство каждым ее шагом. Нора могла только представить, насколько ужасной будет реакция Зака, узнай он, что писательская деятельность была не единственной ее работой. Уже более года она мечтала оставить это занятие, но без подписанного контракта с Главным Издательским Домом, боялась остаться без постоянного заработка.

- Знаешь, Кинг, меня от всего этого уже начинает тошнить...

- Даже когда ты произносишь эти слова, в твоем дыхании мне слышится la petite morte. Ты сама знаешь, что любишь эту работу.

- Я люблю деньги. Только и всего.

- Ты любишь его, chérie.

Закрыв глаза, Нора подавила зарождающееся в горле рычание.

- Он не имеет к этому никакого отношения.

Нора отказывалась обсуждать Сорена с Кингсли, который непременно донесет обо всем Сорену.

- Ma petite , - пожурил он, - ты делаешь это, чтобы привлечь его внимание. C’est vrai, oui?

- Это все равно, что сказать, якобы преступники нарушают закон, для привлечения внимания копов.

Нора услышала тихий, пьянящий смех.

- Exactement. Один час, Maitresse.

Нора повесила трубку и направилась к себе в спальню. В доме было слишком тихо. Уесли нигде не было видно. Обычно, в это время дня, он, слушал музыку, занимаясь домашним заданием. Или, если заданий было немного, играл на гитаре, тихонько напевая себе под нос.

Нора помнила тот первый раз, когда застала его за этим делом. Она сказала ему, что по звучанию, он был немного похож на группу девяностых, Nelson. Уесли спросил, - Кто это? - и Нора запустила в него книгой.

Она надела черную, кожаную юбку с разрезом сзади, и черно-красное парчовое бюстье. Отыскав черные перчатки, она натянула и их. Они обвязывались по рукам шнуровкой, и ей пришлось несладко, пока она пыталась справиться с ними в одиночку. Нора отправилась на поиски Уесли.

Он ненавидел ее работу профессиональной Госпожи, но более или менее, терпел. До переезда Уесли более года назад, Нора рассказала ему, кто она, и чем занималась. Уес был в шоке. Он даже не знал о существовании таких вещей. Однако, немного успокоился, когда Нора объяснила ему, что она не была проституткой, и у нее с клиентами никогда не было секса, во всяком случае, с мужчинами-клиентами. Им даже не позволялось целовать свою Госпожу, кроме носков ее сапог.

Нет, объяснила Нора, она не была проституткой. Она была, в некотором роде, мануальным терапевтом, причиняющим боль, вместо удовольствия.

Несмотря на свое потрясение, Уесли все равно переехал. Впечатлившись тем, как спокойно он на это согласился, Нора даже рассказала ему про Сорена.

- Только не дай мне оказаться с ним в одном помещении, - сказал Уесли Норе, когда та раскрыла природу их взаимоотношений.

- Думаешь, сможешь одолеть Сорена?

- Ты сказала, ему сколько... сорок пять? Восемнадцатилетний против сорокапятилетнего? Любому мужчине, избивающему женщину, не под силу противостоять тому, кто дерется только с мужчинами.

От этих слов Нора рассмеялась так сильно, что чуть не рухнула на пол. Неужели Уесли мог быть еще очаровательнее? Успокоившись, Нора взяла парня за подбородок и заставила его встретиться с ней взглядом. Однажды, Сорен сказал, что у нее самые опасные глаза, которые он только видел. Он сказал, что смотря в их зелень, мужчина видит отражение своих самых сильных страхов. Как правило, Нора старалась не прибегать к своей необычайной способности. Но на этот раз, в одном взгляде, она позволила Уесли увидеть и ее, и его страхи.

- Малой, Сорен съест тебя на завтрак, и ему даже жевать не придется. Не смей связываться с садистом, Уесли. Для Сорена, пытка - всего лишь прелюдия.

- Тогда, почему ты была с ним? - прошептал он.

Улыбнувшись ему, в милых, карих глазах парня Нора увидела новый страх.

- Мне нравится прелюдия.

Уесли... она нигде не могла его найти. Встав посреди гостиной комнаты, она увидела прикрепленную к двери записку. В ней говорилось, что он в библиотеке, но домой вернется к шести. Внизу записки были слова, которые он всегда произносил, когда Нора отправлялась на работу - "Ты не обязана это делать".

Нет, себе не обязана. Но она обязана этим Кингсли. Взяв пальто и сумку с игрушками, Нора ненадолго зашла в ванную комнату. Достав из аптечки пузырек, она, не запивая водой, проглотила одну таблетку, и ушла.

Понадобилось сорок минут, чтобы добраться до отеля. Ее клиентами были представители мировой элиты - ее могли заказывать только богатейшие и влиятельнейшие мужчины и женщины. Некоторые из них являлись широко известными личностями, поэтому Нора редко проникала в дом или отель через главный вход. Но Кингсли не упомянул ни о каких мерах предосторожности, поэтому, она не стала утруждаться.

Пересекая главный холл самого грандиозного и старинного отеля этого города, она на секунду заволновалась, что ее могли узнать сотрудники ГИД. Но потом, Нора отбросила все волнения - ни один, из работающих в издательстве, не мог позволить себе подобное заведение.

Холл был полон женщин в платьях от Prada и мужчин, в костюмах от Armani. Нора сдержала улыбку, небрежно проходя мимо этих снобов в коже и шнуровке, с черной сумкой с игрушками, закинутой за спину, и в солнечных очках, несмотря на то, что находилась в помещении, а на улице кружила зима. Она не стыдилась того, что делала. Но ей было забавно находиться в окружении людей, которые начинали нервничать, просто находясь с ней в одном пространстве.

Когда Нора присоединилась к паре ожидающей лифт, те отошли от нее подальше. Порой, ванильные люди были такими милыми.

Войдя в лифт, она нажала на кнопку девятнадцатого этажа, и поднялась наверх в полном одиночестве. Выйдя, Нора сориентировалась и направилась в номер 1909. Карта от номера была спрятана в сложенной перед дверью газете. Открыв дверь, она зашла внутрь и увидела стоящего к ней спиной, высокого мужчину со светлыми волосами, и в черной одежде.

- Здравствуй, Элеонор, - произнес он.

Нора ахнула, а ее сумка шлепнулась на пол с выразительным звяканьем металла.

- О, Боже... Сорен.

* * *

Зак сидел за столом своего кабинета в Главном Издательском Доме. Проверив почту в последний раз, перед тем как выключить компьютер, он был удивлен, что ему не пришлось и дальше воевать с Норой по поводу сцен секса. Возможно сейчас, она поняла характер своей книги, и начала осознавать, что может писать эротику, не злоупотребляя имиджем эротической писательницы.

Приводя в порядок бумаги на столе, Зак наткнулся на копию контракта, составленного юридическим отделом. Он еще был не подписан. И даже если бы Нора подписала его сегодня, до заверения Истона, документ являлся недействительным.

Он просмотрел условия. Жан-Поль оказался весьма щедрым. ГИД крайне редко выделял крупные авансы. Естественно, Нора воспользовалась своей внушающей армией поклонников. Зак понимал надежды Боннера на то, что Сатерлин придаст чувственный оттенок их довольно консервативному издательскому дому. Это был смелый шаг, который мог оправдать себя, если Истон сделает свою работу правильно.

Зак улыбнулся, пролистав неподписанный контракт Норы. Когда они с Грейс покупали свой первый дом, соглашение на сделку было вдвое меньше этого, нерационального. Бедняжка Грейс. Он помнил, как смотрел на нее, сидящую за крошечным кухонным столом в их первой, убогой квартирке, которую они наспех сняли при переезде в Лондон. На тот момент, они были женаты меньше года.

Грейс думала, что ей полагалось знать значение каждого слова в контракте, понимать, на что ссылалась каждая статья. Она часами ломала голову над отдельной страницей. Зак уходил и возвращался, а у Грейс набиралась для него очередная дюжина вопросов. Что означает право первого выбора? В курсе ли они оценочной стоимости? Требовалась ли им разница, если Зак работал из дома? Думая, что ей следовало во всем разбираться, Грейс проводила за этим занятием весь день. На нее было так чертовски приятно смотреть, что, в конце концов, Заку пришлось подойти, разбросать бумаги, и заняться с ней любовью прямо на их заявлении о сделке.

Истон очень хорошо помнил шок на лице Грейс, когда контракт разлетелся по всей комнате. Она думала, что он на нее разозлился. Но Зак не мог забыть улыбку своей жены, когда он поцеловал ее так горячо, что сдвинул с места стол. Он помнил ее рыжие волосы на темном дереве, и с каким, почти детским усердием ее ножки обхватывали его тело, пока он двигался в ней.

Однажды Истон услышал, что ничто так не строит, и не ломает отношения, как совместная покупка дома. В тот день он решил, что они их построят.

Отложив контракт, Зак откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Может, им стоило чаще покупать дома…

* * *

Час спустя, Нора покинула отель, и спешно направилась к своей машине, всю дорогу проклиная Сорена, зная, что если она хоть на секунду уймет свой гнев, то зальется слезами. С тех пор, как они разговаривали в последний раз, прошло несколько месяцев. И Нора делала все возможное, чтобы избегать его.

Временами, они сталкивались в клубе. Стоя на противоположных концах помещения, они просто смотрели друг на друга, в то время как присутствующие незаметно отступали назад, словно случайные свидетели, невольно оказавшиеся между двумя вооруженными бандитами. Однако сегодня, Сорен был не в настроении атаковать. Хуже - он хотел поговорить.

Нора снова прокрутила в памяти их разговор.

Этот разговор, как и все предыдущие, был, скорее, односторонним. Она сидела на кровати, словно девочка, провинившаяся в том, что слишком поздно вернулась домой, и ковыряла носками обуви шикарный ковер, пока он стоял над ней, отчитывая за множественные проступки.

Нора знала Сорена с пятнадцати лет. Удивительно, как много средств воздействия ему удалось припасти за эти восемнадцать лет.

Ближе к концу разговора, он раскрыл причину, по которой пошел на организацию данной встречи. Кингсли рассказал ему, что в последнее время, Нора была сама не своя - стала тише, злее, отчаянно желая поработать в один день, и неохотно соглашаясь в другой. Она объяснила это усталостью из-за того, что работала над очередной книгой, что новый редактор был жестким, но все же, предоставлял ей возможность и шанс всей ее жизни. Сорен казался скептически настроенным, спрашивая, могло ли быть что-нибудь еще, о чем она ему не говорила.

Когда оплаченный им час, наконец, истек, и Нора уже собиралась покинуть номер, Сорен остановил ее единственным словом, - Уесли.

Нора медленно повернулась к нему, и, стараясь сохранять свой тон нейтральным, спросила, - А что с ним?

- В следующий раз, когда мы встретимся, малышка, у нас будет больше тем для обсуждения.

У Норы защемило сердце, когда Сорен прибегнул к ее ласкательному прозвищу. Но она просто посмотрела в его красивое лицо, и, закинув на плечо сумку с игрушками, вышла из номера.

После всех этих лет практики, она выработала выдержку. Сев за руль своей машины, Сатерлин закрыла глаза и помолилась, благодарствуя за то, что Сорен ее не тронул.

Именно так все и произошло на их прошлую годовщину.

Тогда она отправилась к нему поздним вечером и позволила напоить себя бокалом вина. Они поговорили об общих знакомых, и даже сыграли партию в шахматы на кухонном столе, на котором он столько раз жестко занимался с ней любовью. На несколько минут она даже забыла, что больше не являлась его собственностью.

Когда она наклонилась, чтобы сделать ход слоном, ей на лицо упала прядь волос. Протянув руку, Сорен заправил локон Норе за ухо, и провел пальцем по ее щеке. В считанные минуты, они оказались у него в спальне, где теперь она стояла обнаженная, и привязанная к прикроватному столбу.

В ту ночь, он бил ее так сильно, что она чуть не захлебнулась собственными слезами. Наконец, насытившись ее болью, он развязал Нору, позволив ей обмякнуть в его руках. Его темнота рассеялась, и, уложив ее на кровать, он занялся с ней любовью так нежно, что она снова заплакала.

В прошлом, когда они еще были вместе, Сорен мог разговаривать с ней, находясь внутри ее тела. Иногда, он в ошеломляющих подробностях озвучивал свое желание к ней. А иной раз, просто выказывал свое притязание на Нору, называя ее своей собственностью, своим владением.

В ту ночь, двигаясь в ней, он говорил на датском - языке, к которому прибегал, когда его сердце было наиболее открыто. Во времена неугомонной юности Норы, он немного научил ее этому языку, что стало их тайным способом общения. За четыре года, после их расставания, она многое забыла, но у нее навсегда осталось в памяти "Jeg elsker dig", означающее на датском, "Я люблю тебя"- слова, которые Сорен шептал ей снова, и снова.

После, все еще оставаясь в ней, он принял сидячее положение на середине кровати. Ее ноги были обернуты вокруг его талии, а руки обнимали его за плечи. Сорен водил ладонями вверх и вниз по ее истерзанной спине, поцелуями покрывая ее оголенную шею. Нора медленно двигала своими бедрами, наслаждаясь ощущением его плоти внутри своего тела, после столь долгой разлуки.

- Ты скучаешь по своему ошейнику, - сказал Сорен - утверждение, не вопрос.

Уйдя от него четыре года назад, Нора забрала тот с собой.

- Я скучаю по нему.

Она запрокинула голову, открывая ему лучший доступ к своему обнаженному горлу. Потом снова наклонилась вперед, и Сорен поцеловал ее в израненные губы. Если бы она притворилась, что существовало только сегодня, и что не было вчера и завтра, она бы осталась с ним навечно.

- Ты можешь вернуться ко мне, Элеонор. Всегда.

- Не могу.

Она замотала головой.

- Они нуждаются в тебе больше, чем я. Я не могу разорвать твою жизнь напополам.

- Это моя жизнь, - напомнил он ей, - ты разорвала мою жизнь напополам в тот день, когда убежала от меня.

- Не надо, - пролепетала она, с глазами, полными слез.

Ее грудь поднималась и опускалась, и она цеплялась за Сорена так сильно, что ногтями впивалась в его кожу.

- Не говори, что я убежала. Это не так. Это был не побег, и ты это знаешь. Ты знаешь, что я не хотела тебя оставлять. От тебя я бы убежала не охотнее, чем вбежала бы в горящее здание. Я бы никогда не смогла убежать от тебя.

Сорен рассмеялся ее горячности.

- Тогда, чем ты это назовешь, если не побегом, малышка?

Он прижался губами к ее лбу.

- Я уползла.

Она попыталась улыбнуться ему.

- По крайней мере, это я умею.

Руки Сорена еще сильнее сжались вокруг нее. Нора молила о том, чтобы он пристегнул ее к кровати цепями, и оставил там на всю оставшуюся жизнь. Но она знала, что с рассветом Сорен ее отпустит. Он бы не стал удерживать Нору против ее воли, даже если это именно то, чего она тайно хотела.

- Когда ты вернешься ко мне..., - начал Сорен, и она отклонилась, чтобы встретиться с его глазами.

- Я не вернусь.

- Если ты вернешься ко мне, - сказал он, пойдя на такую редкую с его стороны уступку, - ты прибежишь или приползешь?

На мгновение, Нора прижалась к нему всем своим телом. Уронив голову на его сильное плечо, она смотрела, как ее слеза скатывалась по его длинной, мускулистой спине.

- Я прилечу.

Нора понимала, что для Сорена та ночь была доказательством того, что она все еще принадлежала ему. Но для Уесли она оказалась ожившим ночным кошмаром, когда он увидел рубцы, синяки, ее разбитую губу и багровеющую щеку. Ей пришлось битый час убеждать его, что ей не нужно было ехать в больницу. По какой-то причине, сказать ему, что бывало и хуже, казалось не самым лучшим утешением. Второй раз за сутки Норе пришлось умолять.

- Это не насилие, - пыталась она объяснить парню, - это любовь. И к некоторым, она приходит лишь с наступлением темноты, Уес.

- Только не ко мне, Нора. Не втягивай меня в эту романтическую ерунду. Он избил тебя, и ты ему позволила. И если это любовь, тогда ему больше не следует тебя любить, - сказал Уесли, направляясь к входной двери со своими пожитками в рюкзаке, и с гитарой за спиной.

- Мне бы этого хотелось. Ради него и меня. Ради тебя.

Что-то в ее голосе изменило его решение. Бросив свой рюкзак на пол, он отложил гитару в сторону, подошел к Норе, и осторожно обнял ее. Уесли был очень осторожен, чтобы не задеть ее. Она заплакала от той боли, которую причинила ему.

Доведя Нору до ее комнаты, Уесли помог ей снять блузку, и, уложив на живот, прикладывал лед к синякам, и втирал мазь с антибиотиком в рубцы. Они не разговаривали, пока он за ней ухаживал. Но когда Нора, наконец, смогла удобно расположиться на своей кровати, чтобы заснуть, Уесли объявил ей о своем решении. Он не мог запретить ей работать, но если она когда-нибудь вернется к Сорену, и позволит ему причинить себе вред, он уйдет. Это было все равно, что попросить ее закрыть глаза и больше никогда их не открывать, но ради Уесли, она согласилась.

Добравшись до дома, Нора надела свою домашнюю одежду, и раз и навсегда решила оборвать все контакты с Сореном. Она знала, что это будет непросто, учитывая, что они вращались в одном кругу, но ей придется найти способ. Она больше никогда с ним не заговорит. Не после его уловки, к которой он прибегнул, чтобы увидеться с ней.

Остановившись в своей спальне, Нора сделала несколько медленных, глубоких вдохов, и посмотрела на время. Без двадцати четырех семь. Уесли должен был вернуться из библиотеки полчаса назад.

Пройдя в его спальню, она не обнаружила ни рюкзака, ни ключей. Когда она позвонила ему на телефон, ей никто не ответил. Нора подождала еще полчаса, думая, что он просто разозлился на то, что она ответила на прямой вызов. Но она знала Уесли - он был не из злопамятных.

Нора снова набрала его номер. Без ответа.

К половине восьмого, она испугалась. К половине девятого, запаниковала. К девяти, сдалась и позвонила единственному человеку, которому полностью доверяла, кроме Уесли.

Раздался всего лишь один гудок.

- Сорен, мне нужна твоя помощь, - сказала она, как только он ответил.

Страх вонзился в ее горло, словно когтями.

- Я не могу найти моего Уесли.

Глава 8

К девяти тридцати вечера, Зак все еще находился в своем кабинете, читая переписанные Норой главы. Повествование от третьего лица, открыло книгу заново. С ним, проза еще глубже окунала в атмосферу романа. Однако, Истону нужно было обсудить с Сатерлин концовку третьей главы. При необходимости описания яркого сюжетного поворота, Нора имела тенденцию отражать в персонаже свою личность.

Взяв трубку, он набрал номер Сатерлин. Она ответила на первом звонке.

- Нора, это Зак.

- Черт бы тебя побрал, Зак. Я не могу сейчас разговаривать. Я занята.

По какой-то причине, Сатерлин казалась злой. Злой и запыхавшейся. Занятая и запыхавшаяся…Истон сразу же понял, чем она занималась.

- Теперь, ты работаешь по моему расписанию, Нора. Меня не интересует, чем ты занята. Книга важнее.

- Нахрен книгу.

- Нора, соглашаясь на работу с тобой, я шел на ощутимый риск. И если ты думаешь...

- Тебе не нужно знать, о чем я сейчас думаю.

Зак откинулся на спинку кресла. Что произошло с Норой, с которой он распивал какао всего несколько дней назад? Тогда Сатерлин казалась такой страстной в отношении своей книги, такой заинтересованной во всех его идеях.

- Думаю, твои приоритеты расставлены в неправильном порядке.

Истон услышал, как Нора шумно вдохнула.

- Значит, и тебя нахрен, Зак, - и сбросила вызов.

Положив трубку, Истон уставился на телефон, ожидая, что будет рвать и метать, но вместо этого, его сердце ухнуло вниз. Со дня приезда в Нью-Йорк, кроме Жан-Поля и Мэри, Зак ни с кем не обнаружил чувства общности. Но повстречавшаяся ему Сатерлин, при всей своей раздражительности, оказалась забавной, прекрасной, и снова пробуждала его к жизни. И она была первым человеком, кто заботился о нем. А сейчас она отказалась от него, отказалась от книги. Зак понимал, что они бы никогда не стали любовниками, но считал, что на время совместной работы, им можно было наладить что-то похожее на дружбу. Какого черта только что произошло?

Когда телефон зазвонил снова, Истон незамедлительно ответил, надеясь на том конце линии услышать голос Норы. Но собеседником оказалась шеф-редактор западного, лос-анджелесского отделения Главного Издательского Дома. Истон общался с ней всего один или два раза после того, как ему предложили эту должность, после ее ухода на пенсию. Теперь, она сообщала Заку, что при желании, он мог приехать пораньше, так как согласно ее информации, в Нью-Йорке его ничего не держало. Кроме того, она не возражала разделить с ним свой кабинет на пару недель, пока он освоится. Это могло облегчить адаптацию к коллективу.

Все еще не придя в себя из-за стычки с Норой, Истон пообещал подумать. В конце концов, он не мог отрицать, что в этом городе его, действительно, ничего не держало. Снова положив трубку, Зак надел пальто. Опустив глаза, и увидев лежащую на столе рукопись Сатерлин, он взял бумаги, и швырнул их в корзину.

- И тебя нахрен, Нора.

* * *

Нора металась по всему дому с личным мобильным телефоном в одной руке, и телефоном с прямым вызовом в другой. У Уесли не было ее прямого номера, но она знала, что на него в ближайшее время перезвонят либо Кингсли, либо Сорен. У второго имелись связи со всеми лечебными учреждениями в радиусе восьмидесяти миль, а у Кинга в контактах числилась половина судей, адвокатов и начальников полиции штата. С такой армией, кому-нибудь из них двоих удастся отыскать Уесли.

Пройдя в комнату Уеса и порывшись в его столе, Нора пыталась найти номера хоть кого-нибудь из его друзей, но они содержались в его мобильном телефоне, а сам аппарат был при Уесли, где бы тот ни находился. Нора перерыла его шкаф, даже корзину с грязным бельем, но не нашла ничего, что бы посодействовало установлению местонахождения парня. Присев на кровать, она открыла его тумбочку. Сатерлин понимала, он, явно, не обрадуется тому, что она рылась в его вещах. А сам Уесли, скорей всего, пришел бы в настоящий ужас, увидев, что хранилось в ее прикроватном ящике. Но Нора не нашла ничего полезного или уличающего - всего лишь бальзам для губ и запасной комплект ключей от машины.

Под папкой с его медицинскими анализами, она увидела маленький фотоальбом. Вынув, Нора открыла его, и улыбнулась сквозь слезы, обнаружив, что он был заполнен прошлогодними снимками. Перелистывая страницы с фотографиями, она вспомнила...

Когда майским, субботним днем, Уесли разбудил ее рано утром, велев ей встать и надеть сапоги и джинсы, поначалу ей показалось это очень подозрительным. В тот день, он вез ее на своем желтом Фольксвагене-жуке, всю дорогу слушая странную музыку.

- Кто это? - спросила Нора.

- Wilco.

- А это?

- The Decembrists.

В результате, Уесли стал допытываться, какой последний альбом покупала сама Нора. Подумав добрые пять минут, она вспомнила - Beastie Boys, Ill Communication, в 1994 году. Тогда, Уес ходил под стол пешком, а Норе было пятнадцать или шестнадцать лет.

После долгой дороги, они, наконец, прибыли на ферму - лошадиную ферму. Уесли говорил ей, что вырос в подобном месте. Со слов парня, выходило, что его родители работали на ферме в Кентукки - отец был лошадиным инструктором, а мать вела бухгалтерию. Но это был первый раз, когда Нора увидела Уесли рядом с этими крупными животными. Для кого-то, столь благословленного Матушкой-Природой в отношении внешности, как малой, он часто казался раздражительным и неуверенным в себе. Но в ту секунду, как они вошли в стойло, Уесли стал совершенно другим человеком. Направившись напрямую к лошадям, парень уверенными движениями похлопал их по бокам.

В течение следующих сорока пяти минут, Уесли оседлал трех или четырех кобыл, проскакав по территории выгула.

- Сегодня ты у нас привередничаешь, малой? - спросила его Нора, - просто найди себе лошадь, и вперед.

- Я выбираю не для себя.

Он ловко спрыгнул с большой аппалузской кобылы.

- Я могу ездить на любой, просто пытаюсь найти подходящую тебе. Так как ты новичок, тебе нужна смиренная лошадка.

- Мне подойдет любой конь, только не кастрированный, - заявила Нора.

- Что не так с кастрированными?

- Мы не будем об этом говорить.

От этих слов, Уесли рассмеялся, открыто и просто, и на мгновение, Нора увидела, каким мужчиной он станет через десять или двадцать лет - сильным и добрым, с каждым годом чуть более красивым и чуть менее невинным. Она завидовала женщине, которая станет его избранницей. Та и, вправду, окажется счастливой.

В конце концов, после четвертой попытки, Уесли подобрал ей буланую кобылу по кличке Тихоня.

- Она умная и покорная - идеальна для новичка.

Уесли передал ей вожжи.

- Умная и покорная... мне следует познакомить тебя с Сореном, - прошептала Нора в подергивающееся ухо Тихони, - так тебе тоже нравятся стеки?

Нора вспомнила, что последовала за Уесли обратно в стойло, чтобы посмотреть, как он выберет себе лошадь. К нему с советами подошла юная девочка. Нора видела, как эта симпатяшка стреляла в Уесли обожающими взглядами, в то время, как он смотрел только на лошадей.

- Вот эта подойдет.

Парень выбрал крупную, жилистую, гнедую кобылу.

- Как ее зовут?

- Бастонада, - ответила девочка, - так ее назвал босс. Почему, не знаю.

- Она наступает на ноги наездникам? - спросила Нора.

- Да, частенько.

Девочка впервые обратила свое внимание на Нору.

- Как вы узнали?

- Бастонада - замысловатый термин, обозначающий порку ступней.

Уесли и симпатяшка уставились на Нору с широко открытыми глазами.

- Что?

Парень с непринужденным мастерством надел на свою кобылу седло. Нора наблюдала за тем, как его умелые пальцы натягивали вожжи, поправляли узду. Уесли сел на лошадь, надел на свои светлые волосы ковбойскую, соломенную шляпу, двинул бедрами, и взялся за кожаные вожжи так легко, будто родился в седле.

Нора медленно вдохнула и тихо повторила свою Уесли-мантру: "Смотреть, но не трогать... смотреть, но не трогать..."

В тот день, ввиду ее первого раза верхом, Норе была сделана поблажка. К растянувшейся на многие мили ферме, шли множество троп, и Уесли повел их по одной из них, извивающейся вдоль живописного склона. Они останавливались каждые несколько минут, фотографируя окрестности.

Просматривая альбом, Нора вспомнила, как они пересекали устье небольшой реки. Видимо, почувствовав ее страх, Уесли взялся за ее вожжи, и с легкостью перевел обе лошади через препятствие.

Перевернув на следующую страницу, Нора нашла свою любимую фотографию. Она запечатлела ее, когда Уесли, сидящий в седле, нагнулся, чтобы похлопать Бастонаду по шее. Парень посмотрел как раз вовремя, озарив ее своей улыбкой в миллионы ватт.

Закрыв альбом, Нора стала убирать его в ящик, когда заметила еще один снимок - он был вставлен в рамку и спрятан в глубине тумбочки.

- Уес..., - выдохнула она, увидев свое фото вместе с Тихоней.

Она помнила, когда оно было сделано. По возвращении с прогулки, Нора спешилась, и принялась поглаживать свою кобылу. Она думала, что Уесли фотографировал находящееся позади нее, холмистое пастбище. Подняв солнечные очки на макушку, она прижалась к Тихоне лбом. Завитки ее волос распрямились и растрепались вокруг ее лица. На снимке ее глаза были закрытыми, а на лице сияла улыбка чистого блаженства. Нора не могла поверить, что Уесли поместил ее фотографию в рамку. На ней она выглядела так глупо.

Вернув вещи в тумбочку парня в том порядке, в котором она их обнаружила, Нора растянулась на его кровати. Она мысленно прокрутила любой возможный сценарий. Может, Уесли стало плохо? Попал в автомобильную аварию? Потерял свой телефон? Упал в обморок? Был ли у него с собой инсулиновый шприц? Браслет с медицинскими противопоказаниями? Она знала Уесли. Он бы ей позвонил, даже задерживаясь на пять минут.

О другом студенте, она бы не стала волноваться. Любой другой студент пропадал бы где-нибудь на вечеринке, в баре, или в комнате женского общежития. Только не ее Уесли - кроме редких случаев, когда по субботам он спал больше обычного, парень каждый день вставал в одно и то же время, и возвращался домой в одно и то же время. Из-за инсулиновых инъекций, он регулярно питался. Высыпался. Каждый день занимался в университетском спортивном зале. Не употреблял алкоголь, не баловался наркотиками, не дымил сигаретами, не занимался сексом. Он ходил на занятия, посещал церковь, на День Благодарения и Рождество ездил домой... он был самым скучным из всех живых представителей молодежи. Живых... пожалуйста, пусть он будет живым.

Закрыв глаза, Нора повернулась набок. Она чувствовала на подушках теплый, чистый запах Уесли. Впервые за долгое время, Сатерлин заклинала всем, что у нее есть.

Боже, я знаю, Ты, наверное, все еще сердишься из-за Сорена, и я Тебя совсем не виню. Только, пожалуйста, не изливай Твой гнев на Уесли. Накажи меня всем, чем Ты хочешь. Но Уесли этого не заслужил.

В половине пятого утра, у Норы до сих пор сна не было ни в одном глазу, и она пялилась в потолок, когда ей позвонили на телефон прямой связи. Она села на кровати, ее руки затряслись так сильно, что она с трудом нажала на кнопку приема вызова.

- Кинг, пожалуйста, скажи мне, что ты что-нибудь узнал.

- Oui, chérie. Твой практикант, самый интересный молодой человек.

- Просто скажи мне, где он. Он в порядке?

- Он в больнице, но в целости и сохранности, если не считать сильного истощения.

- Что произошло? - Нора провела рукой по волосам, и, нагнувшись вперед, выдохнула сквозь облечение и страх.

- По моей просьбе, хорошенькая медсестричка заглянула в его историю болезни. У него ДКА. Тебе это о чем-нибудь говорит?

От произнесенных букв, у Норы онемели руки.

- Это диабетический кетоацедоз. Он может спровоцировать смертельные последствия.

Кингсли разом выпалил всю историю, как всегда, переходя с французского на английский и обратно. Судя по тому, что Норе удалось понять из его торопливой, двуязычной речи, Уесли стало плохо в библиотеке, в туалете которой его несколько раз вырвало, после чего он отключился. Он был госпитализирован в больницу с резко выраженным ДКА.

- В какую больницу? - спросила она, - в какую палату? Пожалуйста, скажи, что он в Центральной.

- Oui. Я уже позвонил доктору Джонасу.

- Скажи ему, что если он пустит меня к малому, я обслужу его бесплатно.

- Никаких бесплатно, Госпожа. Джонас уже пообещал сделать все от него зависящее. Он никогда не подведет La Maîtresse.

- Отлично. Замечательно. Где Уесли? В ОРИТ?

- В ДОРИТ, - рассмеялся Кингсли.

Нора тоже хихикнула. Они поместили Уесли в Детское Отделение Реанимации и Интенсивной Терапии.

- Mais chérie, ты не можешь туда пойти.

- Пошел ты. Конечно, могу.

- Там его родители. Они с ним.

Нора выругалась. Уесли убьет ее, если она покажется у его кровати, в присутствии родителей. Он делал все возможное, чтобы сохранить ее существование в тайне. Если они узнают, что их сын живет у скандально известной писательницы эротических книг, к тому же, профессиональной Госпожи, то заберут его в Кентукки так быстро, что он и глазом моргнуть не успеет. Даже вседозволяющие нью-йоркские родители и близко не подпустили бы свои чада к ней, не говоря уже об этих консервативных южанах.

- Забудь. Просто скажи мне, где он.

Нора поспешно записала номер его палаты.

- Спасибо, Кинг. Я твоя должница.

- Pas moi. Твоего любимца нашел наш общий друг.

- Тогда передай ему, что мы квиты за его уловку ради встречи.

Положив трубку, Нора понеслась в свою комнату. Брызнув в лицо холодной воды, она снова переоделась. К шести утра Сатерлин прибыла в больницу и нашла доктора Джонаса. Тот объяснил, что Уесли оказался в ДОРИТ, потому что ОРИТ было переполнено. Нора попросила не говорить об этом парню.

Доктор Джонас провел ее по ряду коридоров мимо десятков палат. Увидев возле одной из них священника, тихо беседующего с заливавшимся слезами семейством, Нора с почтением опустила глаза, и поспешила дальше.

Пройдя через двойные двери, они вошли в Детское Отделение Реанимации и Интенсивной Терапии. На стенах были нарисованы мишки с воздушными шариками. О да, она никогда не расскажет Уесу о реальной причине его размещения в ДОРИТ. Приложив палец к своим губам, доктор Джонас оставил ее у 518 палаты.

Встав рядом с открытой дверью, она внимательно прислушалась и различила женский голос с сильным южным говором - его мать, подумала Нора, что-то горячо шепчущий мужчине с более мягким акцентом. В полтона они бесконечно твердили о том, что им не следовало позволять их сыну так далеко уезжать от дома из-за учебы. Споры были хорошим знаком. Это говорило о том, что Уесли был вне опасности.

Но ее облегчение было недолгим.

Его мать, казалась решительно настроенной на то, чтобы забрать парня в Кентукки, тогда как отец увещевал, что тот был достаточно взрослым, чтобы поступать как ему хочется, и они не смогут постоянно за ним присматривать. Нора заметила, как кивает, соглашаясь с его отцом. Но в голосе матери, ей слышалась тревога, боль, страх, а также железобетонная решимость.

Она хотела, чтобы Уесли находился дома, вместе с ней, чтобы он всегда был у нее на виду. Нора чувствовала то же самое. Она не знала, что ей делать.

Снова найдя доктора Джонаса, она заставила его позвонить лечащему врачу Уесли. При поступлении, парень то приходил в себя, то отключался, но к этому моменту, вот уже несколько часов, как Уесли находился в сознании, и мог разговаривать. Они стабилизировали уровень инсулина и через день или два, его можно было забрать домой. По-видимому, организм Уесли усваивал инсулин не так хорошо, как это было необходимо.

Ему могло понадобиться использование более толстой иглы. У Норы сочувствующе сжалось сердце. Уесли ненавидел иглы. Он всегда колол себя в левое предплечье, где не мог видеть, как входит игла. Инъекции в собственные бедра или живот, скорее, убьют его прежде, чем вылечат.

Доктор Джонас сказал, что при поступлении какой-нибудь информации, он свяжется с Кингсли, и что на данный момент, Нора ничем не могла ему помочь, а значит может спокойно ехать к себе.

Нехотя покинув больницу, Нора направилась домой, решив, что ей и правда нужно немного поспать. Посмотрев на время - почти восемь утра - она поняла, что провела без сна целых двадцать четыре часа. Оказавшись на подъездной аллее, она заглушила машину, но после этого, лишилась всякой энергии для дальнейших действий.

Облокотившись о руль, она выплакала слезы облечения, усталости и страха. Мать Уесли была настоящей железной леди, определенно, желающей забрать своего сына домой. Нора молилась о том, что за время проживания под ее крышей, Уесли научился давать отпор.

Давать отпор...

Нора отклонилась назад, к подголовнику.

- Черт... Зак.

Снова заведя машину, Сатерлин направилась на юг, в сторону Манхэттена.

Глава 9

На следующее утро, Зак направился прямиком в кабинет Боннера, даже не удосужившись, сначала, заглянуть к себе. Жан-Поль моргнул, оторвавшись от чтения.

- Сейчас мне вспомнилась последняя строчка Эмили Дикинсон, - сказал шеф-редактор, - "Туман поднимается..."

- Я с ней покончил.

Боннер глянул на своего подчиненного поверх очков.

- Истон, она может принести Главному Издательскому Дому приличный доход.

- Тогда найди другого редактора. Мне все равно, издадим мы ее книгу, или нет. Но я умываю руки. Вчера вечером мне позвонила Патриция Грир. Она сказала, что я могу прибыть в Лос-Анджелес на несколько недель раньше и поработать с ней. Это хорошая идея.

- Это отвратительная идея. Персонал не будет знать, кто главный. Ты не будешь знать, кто главный. Она станет копать под тебя. Ты станешь копать под нее. Для эффективности результата, смену режима необходимо осуществлять быстро и резко.

- Это западный офис ГИД, а не Франция 1799 года.

Сняв очки, Жан-Поль потер лоб.

- Принеси мне контракт. Я оставлю его у себя.

Повернувшись на пятках и не сказав больше ни слова, Зак зашагал в свой кабинет. Он остановился у двери, заметив, что та оказалась открытой. Истон очень хорошо помнил, что закрывал ее, потому как накануне, оставлял свой ноутбук на столе. Настороженно открыв дверь, он вошел внутрь.

- Привет, Зак, - сказала Нора.

Она сидела с закрытыми глазами в его кресле, за его рабочим столом.

- Что ты здесь делаешь? - потребовал он, - как ты проникла в мой кабинет? Он был заперт.

- Волшебство.

Открыв глаза, Нора улыбнулась.

- Ты выглядишь так, словно побывала в аду, - произнес Истон.

У Сатерлин под глазами залегли тени, а из-за недосыпа, лицо казалось изможденным. Зак обогнул стол, и она поднялась, чтобы вернуть ему кресло. Сев на стол, Нора откинулась на нем, словно на кровати.

- Именно там, я и провела последние двенадцать часов. Прости, забыла привезти тебе сувенирчик.

- Оттуда, у меня имеется вся коллекция сувениров. Что ты здесь делаешь, Нора?

- Приношу свои извинения за свое вчерашнее поведение.

- Извинения приняты. Теперь, можешь идти. Жан-Поль найдет тебе другого редактора. Возможно, им станет Томас Финли. Он засранец. А это значит, он тебе понравится.

- Есть хорошие засранцы и плохие засранцы. Ты из первой категории. И я хочу работать только с тобой.

- Тогда тебе, вероятно, не следовало, во-первых, посылать на хрен книгу, а во-вторых, посылать нахрен меня.

Спустившись со стола, Сатерлин повернулась к нему лицом, и, скрестив руки на груди, медленно выдохнула.

- Вчера Уесли не вернулся домой.

- Он достаточно взрослый, чтобы отправиться туда, куда ему захочется, Нора.

- Но ты не знаешь Уеса. Он звонит. Всегда звонит. Он звонит, даже если опаздывает на пять минут. Как-то, во время моей поездки в Майами, он позвонил мне и сказал, что идет в кино, и чтобы я не беспокоилась, если он не будет поднимать трубку. В этом весь Уес. Он не вернулся домой, и не позвонил. Я испугалась.

- Полагаю, ты его нашла?

Сатерлин едко усмехнулась.

- Что-то типа того. Он в больнице.

Истон выпрямился в своем кресле.

- Боже правый. Он в порядке?

- У него случился диабетический кетоацедоз. Но мне никто не позвонил, потому что никто не знает о моем существовании. Я ему не ближайшая родственница. Я вообще, ему не родственница.

- Ты его видела?

- Я только приехала в больницу, где провела полчаса, подслушивая разговор его родителей, после чего, крадучись, вышла в коридор. Я не могла к нему войти, в их присутствии. Зак, я казалась себе такой... беспомощной. Ужасное чувство.

Отведя взгляд от Норы, Истон уставился в окно. Оно выходило на восток, и если бы мир был плоским, а его зрение телескопическим, он бы смог увидеть саму Англию. Он знал, каково было Сатерлин. Грейс... Ее родители приехали сразу же после его звонка с сообщением о том, что их дочь попала в больницу. Но как только они оказались рядом, Истон понял, что оповестив их, совершил большую ошибку. Врачи тут же перестали разговаривать с ним, переключив свое внимание на них. Зак помнил свою ярость, и как, встав между врачом и родителями Грейс, он в недвусмысленных выражениях объяснил ему, что когда замужняя женщина попадает в реанимацию, сначала нужно говорить с ее мужем, а уже потом с ее родителями. Он не стал посылать врача нахрен. Тогда он выражался гораздо менее вежливо.

- Мне жаль, что тебе пришлось через это пройти.

- Когда ты вчера позвонил, я ждала новостей. Если бы мне позвонил Сам Господь Бог с рассказами о секретах вселенной, я бы и Его послала на хрен. Тебе не следует принимать это на свой счет. Могу я загладить перед тобой вину? Кофе? Чаем? Собой?

Истон рассмеялся. Даже уставшей, Сатерлин, все равно, была бесстыдной.

- Тебе нужно поспать. Никакого кофеина или другого стимулятора, - сказал он, и посмотрел на Нору, сузив глаза.

Улыбнувшись, она согласно кинула.

- Ладно. Оставлю тебя в покое. Обещаю взяться за книгу, как только Уес вернется домой. Ты можешь прислать мне по электронной почте то, что хотел сказать во время вчерашнего звонка? Я прочту это, и сделаю все, что хочешь.

Истон пообещал так и поступить, и Сатерлин засобиралась.

- Когда ты в последний раз спала, Нора? - спросил он до того, как она успела выйти из его кабинета.

- Двадцать шесть часов назад.

Зак поморщился.

- Тебе не стоит садиться за руль. Мертвый писатель не пишет...

- Высечем эти слова на моем надгробном камне, - ответила Нора.

Истон пригвоздил ее взглядом.

- Ладно. У меня есть друг, особняк которого находится в нескольких кварталах отсюда. Передохну у него.

- Никаких стимуляторов, запомнила? - повторил Зак, - актерам, играющим Гамлета, рекомендуется соблюдать целибат весь сезон спектаклей.

Сатерлин послала ему улыбку через плечо. Внезапно, она стала выглядеть не взволнованной или уставшей, а прекрасной, дикой и такой живой.

- Целибат, Зак? Ты хоть понимаешь, кому ты это говоришь?

Истон продолжал смеяться, даже когда она вышла из его кабинета. Подняв глаза, он увидел стоящего в дверях Жан-Поля.

- Так, где контракт? - спросил Боннер.

Зак посмотрел на своего босса.

- Думаю, я могу его немного задержать, - произнес Истон несколько смущенно.

- А ее?

Опустив руку под стол, Зак вытащил рукопись Сатерлин из корзины для переработки бумаги.

- Полагаю, то же самое касается и ее.

* * *

Остановившись у дома Кингсли, Нора вошла внутрь без стука. Она объявила о своем прибытии Джульетт, прекрасной гаитянке - секретарю Кингсли, и единственной - кроме нее - женщине в мире, которую он боялся. Накормив Нору завтраком, Джульетт отвела ее в помпезную хозяйскую спальню. Она могла отдохнуть здесь, потому как Кинг до завтрашнего дня находился в отъезде.

Избавившись от своей одежды, Нора нырнула под простыни - простыни, среди которых она провела не одну ночь. Вытащив оба своих мобильных телефона, она положила их на соседнюю подушку, на случай, если позвонит Уесли, Зак, Кинг или Сорен. Уплывая в сон, Нора подумала о парне - она надеялась, что тот чувствовал себя лучше, и что совсем скоро, вернется к ней домой. Пока она плотнее куталась в роскошное постельное белье, маленькая часть нее захотела, чтобы сейчас, рядом с ней оказался Сорен.

Нора проснулась около девяти вечера. Она проспала почти двенадцать часов подряд. Приняв душ в роскошной ванной комнате Кингсли, она облачилась в одежду, принесенную, и оставленную Джульетт на стуле рядом с кроватью. Едва Нора успела выбраться из душа, как ей позвонили по прямому номеру.

Со все еще мокрыми руками, она схватилась за телефон, и ответила на звонок.

- Кинг, какие новости?

- Добрый доктор сказал, что ты можешь приехать на рандеву с ton petit garçon malade. Его родители поддались настоянию врача, и на ночь оставили твоего любимчика одного. Они в отеле.

- Скажи доктору Джонасу, что в следующий раз, я сделаю его любимый трюк анальным проникновением и эрекционным кольцом.

- Не сомневаюсь, это единственная причина, по которой он выбрал профессию врача.

Покинув особняк Кингсли, Нора направилась в больницу, чувствуя тебя другим человеком. Практически, дрожа от волнения из-за предстоящей встречи с Уесли, она припарковала машину, и понеслась в его палату. Пробравшись туда на цыпочках, Сатерлин обнаружила крепко спящего на больничной койке парня. Подойдя ближе, она оглядела Уеса.

Ресницы, лежащие на загорелых щеках малого, подрагивали, а его грудь медленно поднималась и опускалась.

Наклонившись, Нора поцеловала его в лоб. Открыв глаза, Уесли посмотрел на нее так, словно она явилась ему во сне.

- Нора, слава Богу.

Попытавшись обнять ее, он поморщился, увидев, что его руки были утыканы трубками, тянущимися от различных ёмкостей.

- Не двигайся, малой, а то что-нибудь выдернешь. Я здесь. Как ты себя чувствуешь?

- Теперь отлично, раз ты пришла. Я весь день ломал голову, гадая, как тебе позвонить. Если мама выходила из палаты, вместо нее оставался отец, или наоборот. Но несколько минут назад, они, все-таки, ушли. Врач очень настаивал, чтобы на ночь они оставили меня одного.

Нора расплылась в широкой улыбке.

- Он твой друг? - спросил Уесли.

- Друг моего друга. Неплохо иметь друзей в нужных местах. На случай, если тебя когда-нибудь арестуют, у меня есть еще и друг-полицейский, который мне кое-чем обязан.

- Буду иметь это в виду.

Потянувшись, Уесли взял ее руку в свою.

- Я рад, что ты здесь.

- Я тоже. Я приезжала и раньше, и, подкравшись к палате, услышала разговор твоих родителей. Твоя мать хочет забрать тебя домой.

- Так и есть, но я не поеду. Отец на моей стороне, и мы ее уговорим.

- Тебе лучше. Хорошо, что тебе своевременно оказали помощь. Что сказал врач?

Уесли застонал, и Нора провела по его волосам. Было так приятно снова прикасаться к нему, снова находиться рядом с ним. Она не могла поверить, что они не виделись всего один день.

- Я так часто колол себя в предплечье, что кожа на нем превратилась в рубцовую ткань, - произнес Уесли, потирая свой верхний, левый бицепс, - инсулин всасывается не очень хорошо. Мне нужно перемесить область введения инъекции.

- Бедра? - спросила Нора, - или твоя маленькая, симпатичная попка?

- Хуже. Теперь все дневные дозы необходимо колоть в живот, а ночные - в бедра. Знаешь, вводить иглу в собственное тело и оставлять ее там на пять секунд, выше моих сил.

- Нашел, кому рассказывать. Даже самые заядлые извращенцы не трогают живот. Весьма чувствительная зона. Когда ты сможешь вернуться домой?

- Они выпишут меня завтра или послезавтра. Я чувствую себя намного лучше. Правда, только устал.

- Ты выглядишь так, будто потерял десять фунтов, и тебе больше терять нечего.

- Это ты у нас слишком стройная, Нора.

- С тех пор, как ты переехал ко мне, и стал готовить каждый день, я набрала восемь фунтов.

- Тебе это было необходимо. Раньше ты была ходячим скелетом.

- Я должна быть очень сильной, чтобы наказывать всех своих плохих мальчиков и девочек. Я накажу и тебя, если ты еще раз меня так напугаешь.

- У меня не было этого в планах. Клянусь.

Уесли улыбнулся Норе, когда она сжала его руку.

- Хочешь, чтобы я съездила домой и что-нибудь тебе оттуда привезла? Одежду или еще что?

- Мама найдет любой повод для того, чтобы пройтись по магазинам. Завтра утром она планировала купить мне все необходимое.

- Ладно. Тогда я дам тебе немного поспать.

Присев, Уесли замотал головой.

- Не надо. Пожалуйста.

- Я пробуду здесь столько, сколько захочешь, Уес, - ответила Нора, распознав панику в его голосе, - подвинься и освободи мне место.

Парень засмеялся, но она не шутила. Нора осторожно улеглась на его больничной койке, пробравшись между трубками и проводками. Она растянулась рядом с Уесли, и он обнял ее своей рукой, находящейся под капельницей. Устроив голову у него на груди, Нора закрыла глаза.

- Знаешь, раньше мне приходилось оказываться в больницах, но не в детском отделении.

- Нора, ты омерзительна. Спи.

- Сначала ты.

- Я не хочу спать. Я хочу поговорить с тобой.

- Вот и хорошо. Я тоже не хочу спать. О чем ты хочешь поговорить? О лошадях?

- Ты хочешь поговорить о лошадях?

- Не злись, но я рылась в твоих вещах, пытаясь отыскать номера каких-нибудь друзей, и наткнулась на фотоальбом с нашими прошлогодними снимками. Там была и глупая фотография, на которой я вместе с Тихоней.

Нора посмотрела на Уесли. Даже в темноте было видно, как он покраснел.

- Это не глупая фотография. На ней ты выглядишь счастливой.

- Конечно. Я же была с тобой.

Уесли улыбнулся ей. Поцеловав его в щеку, Нора снова положила голову ему на грудь. Было таким облегчением слышать равномерный стук его сердца.

- Откуда ты узнала, где я нахожусь? - спросил Уесли, проведя по ее руке.

Нора понимала - парню меньше всего хотелось бы знать о том, что его отыскал Сорен, а Кингсли - ее подельник, воспользовался некоторыми связями для получения конфиденциальной информации.

Закрыв глаза, она еще сильнее прижалась к Уесли.

- Волшебство.

Глава 10

Приехав на работу, Зак с облегчением увидел в электронной почте порядка пятнадцати тысяч новых слов от Норы, спустя два дня после обнаружения ее - в полусознательном состоянии - в своем кабинете. По-видимому, сжигая нервозную энергию по причине отсутствия Уесли дома, Сатерлин переписала пять насыщенных глав, от которых перехватывало дыхание. Читая, Истон попутно делал пометки. Он был в восторге от того, во что Нора превращала книгу. Но прежде, чем она пойдет дальше, Заку было необходимо указать ей нужное направление. Подобная манера изложения для всей книги, была некорректна. Сатерлин требовалось остановиться, и, позволив читателям передохнуть, в течение одной или двух глав, снова окунуть их в водоворот страстей.

В очередной раз, пробежав по своим замечаниям, Истон набрал ее номер.

- Обитель Отцеубийства и Инцеста Софокла, - ответила Нора, - какой из грехов я могу вам ниспослать?

Зак прикусил внутреннюю сторону щеки, чтобы Сатерлин не услышала его смех.

- Нора.

- Закари, - с придыханием ответила та.

- Вижу, ты в более веселом настроении.

- Ты можешь меня видеть? Где ты? В моем доме?

На этот раз, не сдержавшись, Истон рассмеялся.

- Ввиду этой неистовой демонстрации ликования и радости, смею предположить, что твой практикант вернулся домой.

- Да, слава Богу. Прибегнув к нехитрой уловке, мне удалось перевезти его под свою крышу, где ему самое место. Сейчас он спокойно отдыхает, а я пребываю на восьмом небе, потому как седьмое занято напыщенными англичанами. Не моя сцена.

Зак прочистил горло.

- Кстати о сценах...

- О, Господи, книга. Знаешь, Зак, я в прекрасном настроении, и ничего из тобою сказанного, или сделанного его не испортит. Пускай главы на шредер. Втаптывай их в грязь. Делай, что хочешь. Я готова.

Истон глубоко вдохнул,

- Они потрясающие.

Он услышал, как на том конце линии Сатерлин хмыкнула, а затем залилась не самым, подобающим леди, смехом.

- Ты совсем не умеешь лгать.

- Я совершенно серьезен, Нора. Они превосходны. Правда, нуждаются в некоторой, малозначительной доработке, но в остальном - то, что нужно. Единственное, тебе необходимо немного сбавить обороты.

- Какие будут советы?

- Всего три слова - не говори, показывай.

- Сколько тебе за это платят?

Посмеявшись, Зак оставил Норе ряд конкретных предложений, касательно направления ее последующих двух, или трех глав.

- И к завтрашнему утру, мне нужно получить пять глав, - сказал Истон, прекрасно понимая, что это являлось, практически, невыполнимым заданием.

- Деспот, - сказала Сатерлин.

- Нора, мы потеряли много времени...

- Зак, - перебила она, и в ее голосе послышалась улыбка, - расслабься. Это же я. Деспот - комплимент.

Попрощавшись и положив трубку, Истон поднял глаза, и увидел свою помощницу, стоящую в дверях кабинета с коробкой в руках.

- О, Боже. Еще одна? - спросил он.

- Боюсь, что так, босс.

Пройдя внутрь, Мэри положила на стол плоскую, размером с книгу, упаковку.

- Нам так и не удалось узнать, кто присылает эту ерунду?

Истон поднял коробку, и с осторожностью разорвал коричневую, оберточную бумагу.

- Кажется, я знаю, кто отправитель, - ответила Мэри, - интересно, что окажется на этот раз.

- Два дня назад были анальные бусы. До этого, повязка на глаза. Что доставляли на прошлой неделе?

- Смазку, - отозвалась Мэри, - если быть точной, фирмы K-Y Jelly.

Зак пристально посмотрел на свою ассистентку, сдерживая улыбку. Со дня его приезда в Нью-Йорк, Мэри стала его второй по счету любимицей.

- Если вы продолжите работать с Норой Сатерлин, то сможете открыть свой собственный секс-шоп.

- Все, что угодно, только не это. Я думал, к работе в издательстве допускались взрослые люди, - сказал он.

Повертев коробку в руках, Истон подумал о том, чтобы выбросить ее в мусорную корзину. С момента начала его сотрудничества с Норой, такие "подарочки" стали присылаться ему рабочей почтой каждые два дня.

- Да ладно, не обращайте внимание. Спорю на что угодно - это дело рук Томаса Финли. Он надеялся получить место шеф-редактора лос-анджелесского офиса, потому как работал здесь дольше всех, и здорово разозлился, когда Боннер назначил на эту должность вас. Но все знают, что Финли до сих пор в издательстве, потому что усердно подлизывается к большим начальникам. Он не редактирует книги. Он всего лишь вылизывает дерьмо.

Рассмеявшись, Зак решил, что Норе и Мэри - если они еще не успели этого сделать - следовало познакомиться.

- Я признателен и за преданность, и за образность речи. Но, может, закроем тему? Миленько..., - произнес Истон, вытащив пару блестящих, серебристых наручников со связкой маленьких ключиков, свисающих с соединительной цепи.

- Изящные, и такие блестящие, - сказала Мэри, забрав их у Зака, чтобы получше разглядеть.

- У вас есть право хранить молчание, - сказала она, надев один браслет на его левую руку.

Истон послал Мэри неодобрительный взгляд.

- Простите. Наверное, пересмотрела "Закон и Порядок".

- Пересмотрела, не то слово.

Взяв ключ, Мэри вставила его в замок, провернула, но наручник не поддался.

- Черт, - потрясенно выдохнула она, - ключ не подходит.

- Неужели? - Забрав его, Истон попробовал справиться сам. Но ничего не вышло.

- Проклятье.

- Босс, мне так жаль, - произнесла Мэри, - сейчас же позвоню специалисту по вскрытию замков.

- Вот ублюдок. Если это Финли, я убью его. Кто бы это ни был, он хотел, чтобы так произошло.

Выбежав из кабинета Истона, Мэри понеслась в свой. Зак мог только представить, как много времени уйдет у специалиста на то, чтобы прибыть сюда в обеденный час-пик. Опустив глаза, он увидел рукопись Норы, затем посмотрел на дверь, и снова поднял трубку.

- Мастерская Цемента и Инцеста Йэна Макьюэна...

- Нора, ну, в самом деле.

- Обожаю определитель номера. Что я могу для тебя сделать?

- У меня небольшая проблема с наручниками, - произнес Истон, посмотрев на свое запястье, - ты что-нибудь смыслишь в замках?

- Если бы ты знал, как много времени я провела прикованная ими, то не задавал бы этот вопрос.

Зак сделал непродолжительную паузу, а после произнес пять слов, которые нелегко было озвучить вслух.

- Нора, мне нужна твоя помощь.

Он ждал, что Сатерлин станет смеяться над ним или дразниться. Вместо этого, она дала Заку совет, и, решив ему последовать, он положил трубку.

- Я позвонила специалисту, - объявила Мэри, вернувшись в его кабинет, - он сказал, что доберется до нас через пару часов.

- Отмени его. Я позвонил Норе. Она дала мне совет.

- Что она сказала?

- Она сказала, "Три слова - езжай ко мне".

Истон поднялся и, надев свое длинное пальто, сунул руки в карманы, чтобы никто не смог увидеть болтающихся на его левом запястье, наручников.

- Думаю, так я и поступлю.

Направляясь к лифту, Зак напрягся от злости, увидев прошествовавшего мимо него, Томаса Финли со слащавой улыбкой на физиономии.

- Твои шутки не смешны, Финли, - сказал Истон, продолжив свой путь к лифтам.

- Потому что это не шутки, Истон.

Финли скрылся в своем кабинете, и Заку пришлось побороть порыв молодого юнца, и показать ему, что смешно, а что нет. Валяющийся на полу, и кашляющий кровью Финли - вот это было бы смешно. Все еще кипя от злости, Зак мгновенно забыл о наручниках на левом запястье, и, вытащив руку, нажал на нижнюю кнопку лифта. Услышав, как кто-то прочистил горло, он посмотрел вправо. У стола секретаря приемной, стоял Боннер с неодобрительно приподнятой бровью.

- Долгая история, - сказал Истон.

Как бы ему ни хотелось донести Жан-Полю на издевательства Финли, он не был мальчиком-стукачом и собирался справиться с этим сам, когда придет время.

- Могу я поинтересоваться, куда ты направляешься в этом снаряжении? - спросил шеф-редактор.

- В тюрьму. Очевидно.

Двери лифта открылись, и Истон ступил внутрь. Он улыбнулся Боннеру, совершенно точно зная, что так поступила бы Нора.

- Всего лишь книжные дела.

Если это было возможно, то бровь Жан-Поля, казалось, поползла еще выше.

- Эти дела никогда не были всего лишь книжными, Истон.

* * *

Когда он надел на ее запястья наручники, она поняла, что у нее неприятности. На их третьей встрече, она была в таких же браслетах. И оказалась она в них не по причине извращенного желания, а по принуждению закона.

В тот вечер было дождливо, и это стало первым и последним разом, когда ее поймали. Как только ее доставили в полицейский участок, и коп выволок ее из патрульной машины, он уже находился там, стоя позади ее матери. Что он здесь делал? спросила она себя, и только потом поняла, что это, должно быть, ее мать позвонила ему в приступе отчаяния и страха. Ну и вид был у нее в тот вечер: промокшая до нитки, вымазанная в грязи, в школьной форме, с закованными за спиной руками. Она посмотрела на него из-за пелены своих мокрых волос, и он встретил ее взгляд насмешливым весельем. Но это было не единственным, таившимся в его глазах. Там было что-то еще, что-то, на абсолютное понимание чего, ей понадобился не один год. Теперь, она это поняла.

Она сидела на полу, с кляпом вот рту, пристегнутая наручниками к прикроватному столбу. В вынужденном молчании, она наблюдала за ним, отклонившись назад.

На Андреевском кресте была распята обнаженная девушка с розово-голубыми волосами. На ее ярко-красную спину он обрушивал непрекращающиеся удары девятихвостной плетью. Девушка извивалась и вскрикивала. Она умоляла его остановиться. Но он не останавливался. Несколько минут спустя, избиение прекратилось.

Отложив орудие пытки, он зашагал туда, где сидела на полу она. Встав перед ней на колени, он приказал ей посмотреть ему в глаза.

- Теперь, ты готова просить прощения? - спросил он у нее, - или мне продолжить хлестать Симон?

Единственное, что было хуже его избиения - это принудительно смотреть на то, как кто-то другой принимал наказание, которое по праву принадлежало ей. Она медленно кивнула.

- Хорошая девочка, - сказал он.

Поднявшись, он направился к распятой девушке, и освободил ее запястья и лодыжки. Осторожно спустившись с возвышения, Симон встала коленями на пол, поцеловала его голую стопу и опять встала. Наклонив голову, он очень тихим - чтобы невозможно было подслушать – голосом, прошептал ей на ухо какие-то слова. Девушка вспыхнула и улыбнулась. Она попросила у него разрешения поцеловать его руку, и он одобрил. Оставив поцелуй на середине его ладони, Симон собрала свои вещи и вышла из комнаты. Они снова оказались наедине.

Подойдя к ней, он сел на корточки, и вытащив у нее изо рта кляп, стал ждать.

- Тебе есть, что мне сказать? - спросил он.

- Да, Сэр.

Она сделала судорожный вдох.

- Простите, что забыла позвонить, Сэр. Я сожалею, что заставила вас волноваться. Вернувшись домой, я была такой уставшей, что отправилась прямиком в кровать.

- Позвонить и сказать, что ты приехала домой, занимает всего несколько секунд. Ты моя самая дорогая собственность. Для меня, твоя ценность превыше всего, что ты можешь себе представить. Моя обязанность - защищать тебя. Ты знаешь мои правила. И тебе лучше их не нарушать.

Она ненавидела разочаровывать его. Но это была не ее вина, что она оказалась такой уставшей. Он не давал ей спать до трех утра, избивая и трахая снова, и снова. В ту ночь, только чтобы добраться до кровати, ей потребовалось собрать все оставшиеся силы. Она знала, что не позвонив, доставит ему беспокойство. Но ей казалось унизительным это отношение, как к подростку с комендантским часом. Поначалу, она отказывалась просить прощения. Ради всего святого, ей ведь двадцать шесть.

- Простите меня, пожалуйста. Я сделаю все, что угодно.

Он изогнул бровь, и она поняла, что допустила ошибку.

- Все, что угодно?

Ее желудок провалился вниз. В его личных покоях стоял черный, антикварный телефон с диском для набора цифр. Он пользовался им с единственной целью. И сейчас был именно тот случай.

Когда дверь распахнулась, она не подняла глаз. О том, кто зашел в комнату, она поняла по обуви. Черные сапоги для верховой езды. Мужские сапоги для верховой езды. Ей не следовало говорить "все, что угодно".

Вернувшись к ней, он поднял ее с пола, но не стал снимать наручники. Ее руки по-прежнему были сцеплены у нее за спиной. Сегодня он заставил ее надеть старую, школьную форму в честь того, первого раза, когда увидел ее в наручниках. Он расстегнул ее блузу, и грубо спустил материю по плечам. Впившись в ее губы, он целовал до тех пор, пока они не заныли, и не опухли. Он осыпал поцелуями ее шею, плечи, груди, оставляя за собой дорожку из синяков и следов от укусов. Толкнув ее на спину, он задрал ей юбку, сдернул простые, белые трусики по ногам, минуя белые гольфы до колен и школьные башмаки. Пробравшись в нее пальцами, он принялся расширять ее для себя, после чего, схватив за руку, перевернул ее на живот.

Она почувствовала его руки между своих ног, раскрывающие и разводящие ее плоть. Напрягшись, она простонала, когда он проник в нее сам. Он двигался в ней яростными толчками, заставляя ее задыхаться. Она не хотела стонать или кричать. Не при свидетеле, стоящим у основания кровати, с улыбкой наблюдающим за всем тем, что он с ней вытворял. Но он силой вырывал из нее эти крики. Зарывшись лицом в постельное белье, она прикусила покрывало, пытаясь заглушить звуки своего оргазма. Он продолжал проникать в ее тело, и она уже была близка ко второму унизительному освобождению, когда с последним, безжалостным толчком, он кончил. Она хныкнула, когда он покинул ее.

Перекатившись набок, она притянула колени к груди. Теперь за ней наблюдали двое. Приблизившись, мужчина в сапогах залез на кровать.

- Сэр, пожалуйста, - умоляла она.

- Ты сказала, все, что угодно.

Сглотнув, она кивнула.

- Да, Сэр.

Схватив ее за лодыжку, мужчина потащил ее к себе.

- C’est à moi, - произнес он, расстегивая штаны.

Он вошел в нее, и она приподняла свои бедра, чтобы принять его как можно глубже.

Моя очередь.

Повернув голову, Нора глянула на время. Вероятно, Зак скоро будет здесь.

Она посмеялась, при мысли о своем редакторе, застрявшем в наручниках. Как или почему он играл с браслетами, она могла только гадать. Но, зная этого сексуального, чванливого англичанина, не было ни единого шанса, что он останется в браслетах, ни по одной, из приведенных ею причин.

Нора уставилась на горящие на экране слова - C’est à moi, перечитала их, и вздохнула. Закрыв документ без его предварительного сохранения, она встала с кресла и направилась в гостиную комнату. Уесли лежал на диване с балансирующим на его груди учебником по химии, и с зажатым между зубами маркером. Он выглядел таким теплым и уютным в своих помятых джинсах, двойной футболке и белых носках, что Норе попросту захотелось растянувшись сверху, уснуть у него на груди.

Она испытывала неописуемое облегчение от того, что малой находился дома. Но наравне с ее радостью по поводу его возвращения, она боялась, что он снова доведет себя до кризиса. Уесли полагалось начать вводить себе инсулиновые инъекции в живот, но пока он не мог себя пересилить.

- Наверстываешь упущенное? - спросила Нора.

Уесли выплюнул маркер.

- Ага. У меня три дня на отработку. Кажется, я знаю, чем буду заниматься все выходные.

- Не перетруждайся. Единственное, чего мне хочется, так это видеть твою неприличную лень.

- Думаю, я с этим справлюсь. Куда ты собралась? - спросил парень, когда Нора надела свое пальто.

- Через дорогу. Скоро приедет Зак. Когда закончишь над ним смеяться, отправь его ко мне. Скажи ему войти и посмотреть наверх.

Уесли глянул на нее с подозрением.

- С чего это мне смеяться над Заком?

Нагнувшись, Нора поцеловала малого в лоб.

- Увидишь.

* * *

Прыгнув в поезд, Истон направился на север, к Норе. Но когда он постучал в дверь, ему открыл Уесли.

- Тебе лучше? - поинтересовался Зак.

- Намного. Вывернуть все содержимое желудка, а потом отключиться в туалете библиотеки - не самый лучший способ провести вечер понедельника.

- Согласен. Нора безмерно рада твоему возвращению. Ты ее очень напугал.

- Всего лишь, отплатил ей тем же. Она пугает меня до смерти, по крайней мере, раз в неделю.

Истон рассмеялся, но в глазах парня никакого веселья не наблюдалось.

- Ты выглядишь почти выздоровевшим.

Зак позавидовал молодости Уесли. Проведя три дня в больнице, он, по-прежнему, казался сильным и крепким.

- Нора сказала, что "меня было впору связывать". Надеюсь, она подразумевала не в буквальном смысле.

- Видимо, со мной кто-то подразумевал в буквальном смысле, - сказал Истон и, вынув свою руку из кармана, показал Уесли свисающие с его запястья наручники.

Парень рассмеялся, и Зак ничего не смог поделать, кроме как присоединиться к нему. Это, действительно, было весьма неловко и смешно.

- Не расстраивайся, Зак, - сказал Уес, закончив потешаться над гостем, - как-то раз, Нора заставила меня помочь ей с одной сценой. Все закончилось тем, что в течение получаса, я - связанный по рукам и ногам - валялся на полу гостиной.

Теперь настал черед Истона заливаться смехом. Была ли во всем мире такая женщина, как Сатерлин? Зак радовался, что была, но еще больше радовался тому, что она была одной-единственной.

- Кстати, где Нора? Она собиралась попытаться помочь мне избавиться от этой штуки.

- Если кто-то на подобное и способен, то только она. Нора хотела встретиться с тобой в церкви.

- В церкви?

Уесли, стоявший на пороге дома Сатерлин с перекрещенными на груди руками, показал на угловое здание.

- Туда. Войди. Посмотри наверх и увидишь ее.

Парень закрыл дверь, а Зак пересек улицу, и дошел до конца квартала. Истон прочитал надпись перед входом в храм, которая гласила: "Католическая Церковь Святого Луки", а ниже было указано расписание месс. С некоторым беспокойством, он вошел через главную дверь в небольшую святыню в стиле неоренессанса.

Помимо присутствия на свадьбах ряда друзей, Зак редко бывал внутри церкви, и, несомненно, для него это явилось первым самостоятельным посещением Католического храма. Он взглянул на тающие свечи и сцены насилия, изображенные на витражных стеклах. От этой окружающей обстановки, художественные образы в книгах Сатерлин, приобрели смысл. Войди и посмотри наверх, напутствовал Уесли. Дошагав до середины святыни, Истон поднял глаза.

- Я здесь, Зак.

Посмотрев вверх, он увидел Нору, которая стояла в задней части церкви, облокотившись о рейки небольшой балконной секции.

- Что ты там делаешь? - спросил Истон, стараясь не повышать голос.

Акустика в храме была такой сильной, что у него возникло ощущение, будто он прокричал каждое слово.

- Репетирую с хором. Покажи мне фронт работ.

Вытащив руку из кармана, Зак поднял запястье, демонстрируя болтающиеся наручники.

- Ну и нууу..., - вздохнула Сатерлин, подражая протяжному, южному акценту, бесспорно, перенятому у Уесли.

- Тебе явилось искушение, и ты ему поддался...

- Едва ли, Бланш Дюбуа. Это довольно надоедливый коллега с работы, и его жалкая попытка пошутить.

- Ну, тогда поднимайся. Посмотрим, что можно сделать.

Истон отыскал короткую лестницу, ведущую к месту расположения хора. Поднявшись, он увидел уменьшенную версию церковных скамей и, на вид, устаревшую акустическую систему. Устроившись на балконной рейке, Нора показала на располагающуюся перед ней скамью.

- Иди ко мне, Извращенец Истон, - поманила она пальцем. - Дилетант. Знаешь, перед играми, всегда следует проверять инструменты.

Сегодня Сатерлин была одета в джинсы и белую блузу. Ее распущенные волосы разметались по плечам, и, несмотря на сопротивление Зака, она его привлекала. Нора потянулась к руке Истона, и от прикосновения ее пальцев к своему запястью, он ощутил разряд тока.

- Так, что ты думаешь? - спросил он, стараясь игнорировать приятные ощущения от рук Сатерлин на своей коже.

- Понадобятся специальные кусачки? Или ты сможешь вскрыть замок?

- Смогу. Но не придется.

Нора залезла в карман своих джинсов и вытащила ключи. Перебрав пару из них, и выбрав один, она вставила его в замок. Браслет открылся и соскользнул с его запястья.

- Чудесно, - выдохнул Зак, - спасибо.

- Пожалуйста.

Вернув ключи в карман, Сатерлин подняла браслеты.

- Это полицейские наручники. Ключ от них должен был подойти.

- Но он не подошел. Пытались и я, и Мэри.

- Значит, твой надоедливый коллега решил создать тебе настоящие проблемы. В США и Канаде, наручники, большей частью, стандартизированы. Он хотел, чтобы или ты, или вы оба застряли.

- Ты разбираешься в том, о чем пишешь, так? - спросил Истон, впечатлившись, вопреки своей воле.

- Всего лишь стремлюсь к достоверности в работе.

- Тогда почему у тебя нашлись ключи от наручников?

Нора робко улыбнулась.

- Я должна быть готова. Мы, беспризорники, рано или поздно, оказываемся в руках копов.

- Знаешь, мне следует извиниться за то, что я был с тобой таким грубым. Твоя работа продвигается довольно хорошо.

На краткий миг, из глаз Сатерлин исчезла вся усталость.

- Спасибо, Зак. Я это ценю.

- Пока не стоит благодарности. Мы еще далеки от финишной черты.

- Знаю. Поэтому я сюда и пришла. Это прекрасное место для молитв и размышлений.

- Молитв? Серьезно?

- Веришь или нет, но я выросла при Католической церкви. Нас называли Католиками с младенчества. Наверное, я даже родилась на церковной скамье. А зная моего папочку, вполне возможно, что там же меня и зачали. В последнее время, я редко посещаю мессы, но временами мне этого очень не хватает.

- Должно быть, служащие святилища выстраиваются в очередь, чтобы послушать твою исповедь.

Сатерлин рассмеялась, неискренне и невесело.

- Нет, - сказала она, не встречаясь с Истоном взглядом, - я больше не исповедуюсь.

- Тогда, что привело тебя в храм, если ты больше не практикуешь очищение души? Вера или просто ностальгия?

- Возможно, ностальгия по моей вере.

Пожав плечами, Нора снова рассмеялась.

- Я все еще верю. Это правда. Моя жизнь слишком благословенна, чтобы не верить. Разве что сейчас, делать это сложнее, чем раньше. Во всяком случае, с тех пор, как я оставила Сорена.

- С ним было легче?

Сатерлин кивнула.

- Легко верить в Бога, когда каждое утро ты просыпаешься, зная, что тебя всецело и безоговорочно любят. Заслуга Сорена.

- Но, все же, ты от него ушла. Почему?

- Существуют только две причины, по которой можно оставить человека, которого любишь - это либо правильный шаг, либо единственный.

- Какой был у тебя?

Нора медленно выдохнула.

- Правильный. Я так думаю. А у тебя?

Повернув голову, Зак увидел образ Девы Марии с младенцем Иисусом на руках.

- Единственный. Я так думаю. Достаточно сказать, что нам с Грейс никогда не следовало быть вместе.

- Похоже на нашу с Сореном историю. Нам точно не следовало быть вместе.

- Почему?

Возможно, если Истон выяснит, по какой причине Нора ушла от мужчины, которого так сильно любила, он поймет, по какой причине от него отдалилась Грейс.

- У него были..., - Сатерлин остановилась, по-видимому, подыскивая правильные слова, - другие обязательства.

- Он женат?

Подняв руку, Нора прикоснулась к своей шее. Истон проследил за ее взглядом, устремившимся на маленькую железную фигурку Иисуса, распятого на кресте.

- Можно и так сказать.

Вернувшись из своего забытья, она снова посмотрела Заку в глаза.

- Пойдем. Вернемся домой, и ты сможешь глянуть на мои новые главы.

Она протянула Истону руку, и он позволил поднять себя с места. Но Сатерлин этим не ограничилась. Она притянула Зака прямо к себе, оказавшись с ним лицом к лицу, их тела находились на расстоянии тонкого волоска. Нора посмотрела вниз, затем снова подняла взгляд.

- Боже мой. Нет места даже для Святого Духа.

- Вы неисправимы, мисс Сатерлин.

Улыбка Истона сникла, когда под ее глазами он заметил темные круги.

- Выглядишь уставшей. Ты не спала?

- Я в порядке. Правда, всю ночь просыпалась каждый час и проверяла состояние Уесли. Знаешь, у меня стоит внутриматочный контрацептив, поэтому мне никогда не придется убеждаться "дышит ли малыш"? Это совершенно несправедливо.

- Внутриматочный контрацептив... значит, ты грешная католичка?

- Противозачаточные средства - последнее, о чем я беспокоюсь, отвечая перед священником, - сказала Нора, сделав шаг назад, - я делаю так, как предписывал Мартин Лютер - грешу смело.

Спустившись по лестнице, Зак последовал за Сатерлин мимо рядов скамей к боковому входу, которого не заметил, когда входил. За этой дверью располагалось помещение, где Нора оставила свое пальто.

- Грешникам надлежит пользоваться боковой дверью? - спросил он.

- Тогда бы нам всем пришлось пользоваться боковой дверью. "Потому что все согрешили и лишены славы Божией". К римлянам 3:23.

- Эротическая писательница, цитирующая Библию - да ты сущий оксюморон, - сказал Истон.

- А иногда и сосущий шлюхаморон, - подмигнула ему Сатерлин. - Если хочешь знать, Сорен говорил, что католицизм - идеальная религия для исповедующих СМ.

- Почему?

Нора открыла рот, потом закрыла, словно хотела что-то сказать, но передумала.

- Не говори - показывай, - сказала она и взяла Истона за руку.

Вернувшись в святилище, они прошли через другую дверь на противоположной стороне, приведшей их к длинному коридору. Стены этого места были обвешаны обрамленными картинами из библейских сцен. Справа изображались явления из Танаха - те, которые Зак помнил с детства, когда учился в еврейской школе. Среди них Истон узнал Рут и Наоми, Лестницу Иакова, Переход через Красное море. Слева были развешаны картины из Нового Завета - образы гораздо менее ему знакомые. Доведя Зака до тупика, Сатерлин остановилась возле картины, висевшей третьей от конца.

- Это - моя любимая, - произнесла Нора, все еще держа его руку в своей, - "Се, человек", Антонио Чизери. "Возьмите Его вы, и распните; ибо я не нахожу в Нем вины".

- Немного выцвела. Это из "Распятия?"

- Из "Страстей". Это момент демонстрации Христа неумолимой толпе.

- Ах, да. Когда мы, кровожадные евреи, убили Иисуса, правильно?

Улыбнувшись, Сатерлин замотала головой.

- Шутишь? Иисус отдал свою жизнь за грехи бренного мира. Любой, когда-либо живущий на земле, приложил руку к его убийству.

Сделав паузу, Нора грустно улыбнулась.

- И я его убила.

Истон молча рассматривал картину, пораженный выбором художника, отдавшего предпочтение столь ярким цветам для столь тяжелой сцены.

- Знаешь, у Сорена имеется необычайно сложная теория в отношении Святой Троицы. Отец ниспослал страдания и унижения, Сын покорно им подчинился, а Святой Дух наделил Христа силой, чтобы достойно их принять.

- Твой Сорен кажется... интересным, - отозвался Истон, пытаясь быть дипломатичным.

- Он никогда не был моим Сореном. Это одна из истин сабмиссива. Я принадлежала ему, но он никогда не принадлежал мне. И, да, Сорен интересный. Он самый заботливый садист, с которым бы тебе посчастливилось встретиться.

- Но ты любила его?

- И я любила его, - поправила Сатерлин,

- Сорен говорил, что Иисус - единственный человек, когда-либо даривший ему чувство смирения. Он усмиряет и меня.

- Сорен или Иисус?

Нора не ответила и, отпустив руку Истона, шагнула к изображению.

- Только посмотри на картину. Посмотри на Него. Разве это не самое прекрасное создание, которое ты когда-либо видел, Зак?

Сатерлин произнесла его имя, но судя по отрешенному тону ее голоса, казалось, что она разговаривала сама с собой.

- Это Преторий. Пилат был римским префектом Иерусалима. Он пытался поддерживать крайне хрупкий мир, поэтому, вместо того, чтобы незамедлительно приговорить Христа к смерти, приказал Его бичевать. Это означало губительное избиение хлыстом, испещренным стеклом, костями и камнями. Бичевание считалось серьезным наказанием. Понтий Пилат надеялся, что это утолит жажду крови толпы. Но посмотри на картину - у Него нет ран. Кожа на Его спине выглядит неповрежденной. Хотя полагалось, что Он прошел через яростное, жестокое избиение. Чизери подчеркивает красоту Иисуса, а не последствия Его бичевания. Он показывает женскую сторону Христа, что, по общему признанию, совершенно неправильно, и я это знаю. Но почти все изображения распятия неправильны. Маленькая набедренная повязка Иисуса? Ее не было. Жертвы распятий раздевались наголо, чтобы усилить чувство стыда и унижения. Художники не могут заставить себя расписать всю подобность Иисуса обычному человеку.

Истон молчал, ошеломленный словами Норы.

- Только представь, каково Ему было, Зак.

Сатерлин замотала головой, будто сама не могла это представить.

- Мы говорим о Деве Марии, но Иисус никогда не был женат. Он тоже был девственником. И вот Он, полностью обнаженный на виду у целого мира, прямо перед Марией Магдалиной, являющейся его лучшим другом, и Его бедной матерью. Его матерью, Зак. Должно быть, Он был так унижен, так пристыжен. Посмотри на этих женщин. Они его понимают.

Истон глянул сначала на картину, потом на Нору.

- Посмотри, как Чизери изобразил Иисуса. Посмотри на изгиб Его спины и плеч. Это классическая женская поза. Его руки связаны сзади, а Его одеяние прикрывает бедра. Мужчины пялятся, таращатся, показывают на него пальцем. Но женщины... ты видишь их? Они не могут это выносить. Одна опустила глаза, а вторая, - Нора показала на женскую фигуру, полностью отвернувшуюся от чудовищной сцены, разворачивающейся за ее спиной, - не может даже смотреть. Ей приходится держаться за вторую женщину, чтобы не упасть. Из всей толпы, мы видим только ее лицо.

Сатерлин снова окунулась в молчаливое созерцание, и Зак проследил за ее взглядом. Он был устремлен на двух женщин на переднем плане, прижимающихся друг к другу в явном страдании.

- Они знают, что он чувствует. Женщины всегда знают. Они знают, что вынуждены смотреть не только на бичевание и убийство. Дело не только в распятии на кресте. Это было сексуальное преступление, Зак. Это было насилие.

Нора сделала глубокий вдох, и Истон ощутил, как у него самого перехватило дыхание. Ему хотелось что-то сказать, но он не доверял себе.

- Вот почему я верю, Зак, - продолжила Сатерлин, - потому что среди всех святых, только Иисус понимает. Он понимает назначение боли, стыда и унижения.

- И каково это назначение? - спросил Истон, искренне желая узнать.

Нора вернула взгляд двум женщинам, цепляющихся друг за друга в ужасе и сострадании.

- Конечно же, спасение. Спасение и любовь.

Глава 11

"- Думаешь, я такая чертовски покорная, - сказала Каролина, отстранившись от Уильяма.

Она стояла у окна, глядя на их задний двор, где еще вчера они сидели и разговаривали до самых сумерек. Если бы было больше "вчера", вместо многочисленных "сегодня".

- Ты никогда не давала мне поводов для недовольства.

В голосе Уильяма ей послышалось замешательство.

- Потому что существует постоянное "да, Сэр", "нет, Сэр" и "как пожелаете, Сэр". Но речь идет не о покорности.

- Тогда о чем, Каролина?

Она не хотела отвечать, но знала, что ей не удастся обмануть Уильяма ни единым своим вздохом.

- О страхе.

- Страхе чего?

- Этого... игры, в которую ты вынуждаешь нас играть. Хотя для тебя это не игра, верно?

Приблизившись, Уильям встал позади нее. Каролина напряглась, но он к ней не прикоснулся.

- Да, верно. Для меня все по-настоящему.

- Я хочу, чтобы это была игра... очень хочу, - призналась Каролина, - в играх можно побеждать. Ты побеждаешь, и игра заканчивается. И я этого очень хочу.

- Она может закончиться, - произнес Уильям тихим, грустным голосом,- если ты прекратишь играть.

- Но я не могу. Если я это сделаю...

Каролина не завершила предложение, она просто не могла себя пересилить.

- Тогда никому и никогда из нас не победить, - произнес Уильям то, что она боялась озвучить.

- И каков утешительный приз? - спросила Каролина, попытавшись, но, не сумев ему улыбнуться.

Наклонившись, Уильям положил подбородок ей на макушку и обнял ее, в ответ на что, прильнув к нему, она закрыла свои глаза. Этой игре было отведено время отсчета по песочным часам, и Каролина чувствовала каждую ускользающую песчинку.

- Не думаю, что он существует".

* * *

Господи, это было драматично. Свернув окно, и отклонившись от своего ноутбука, Зак поднялся и прошелся по кабинету. Он остановился у окна, вглядываясь в городской пейзаж и небо над ним.

Сегодняшний день был серым, холодным и ветреным. Также ветрено было и в тот день, когда он улетал из Англии; дул теплый, порывистый, морской ветер, и Истон вспомнил свое ожидание в аэропорту и теплящуюся надежду, что вылет отменят или отложат настолько, чтобы Грейс осознала, что он, действительно, улетал. Но тогда ветер его подвел. Он унес Зака ввысь, вместо того, чтобы оставить на земле.

Раньше, жены моряков выходили на площадки с перильцами на крышах своих домов. Как они назывались? "Вдовьи дорожки". Именно так. Да, вдовья дорожка - место, куда они поднимались в полном одиночестве и глядели на морской горизонт, в ожидании возвращения своих мужей. Истон завидовал их сакральному месту. Они, по крайней мере, могли видеть прибытие корабля. У них, во всяком случае, имелся уголок, в котором они могли предаваться своей печали, когда судов не было.

Посмотрев на небо, Заку захотелось увидеть весь путь через серый океан. Серый был любимым цветом Грейс. Она шутила, что он был "похож на серебряный, только тусклее", и Истон поддразнивал свою жену из-за серых свитеров в ее гардеробе, и дюжин пар серых шерстяных носков. Грейс пришла бы в восторг от подобного утра. Она бы раздвинула шторы, открыла жалюзи и потащила своего мужа обратно в кровать, чтобы заняться быстрым сексом до того, как взойдет солнце, меняя цвет дня.

Оторвав взгляд от неба, Истон посмотрел на серые улицы. Считалось, что с подобной высоты, люди должны были казаться муравьями. Но ему они таковыми совсем не казались. Люди, по-прежнему, казались людьми. Прислонившись лбом к окну, Зак наблюдал за их передвижениями. Он, сам не зная почему, боялся за каждого городского жителя. Нора... крылась ли причина в ней?

Когда Истон заставил ее урезать в книге количество сцен сексуального насилия, она заменила их на насилие эмоциональное. И теперь, куда бы Зак ни посмотрел, он видел людей, хрупких, как кусок стекла.

Книга Сатерлин впечатлила его больше, чем он хотел признать. Еще значительнее она изменила его понятия о любовных романах.

Одним из основных правил классического романа, было то, что в независимости от смысла, насколько раздражающей могла быть героиня, и насколько сильно герою хотелось ее придушить, он бы никогда, и ни при каких обстоятельствах не поднял на нее руку. Но Уильям был садистом и доказывал свою любовь посредством причинения боли. И там, где стандартный любовный роман начинался с того, что два персонажа пытались сойтись, вопреки внутренним или внешним факторам влияния, у Норы книга начиналась с того, что герои были вместе, а факторы влияния медленно и мучительно разрывали их отношения. Она писала любовный анти-роман.

Истон сфокусировал взгляд на одной из маленьких, спешащих по улице, фигуре. Он не мог с точностью сказать, была ли это женщина или мужчина. Он или она пересекали улицу в чрезмерно торопливом темпе. Зак задумался, потому ли, Сатерлин, вопреки себе, так сильно тянулась к религии. Языческие боги находились высоко на небесах, играя с людьми, как с фигурами, словно пешками на шахматной доске. Бог, в которого верила Нора, Сам стал пешкой и позволил Себя схватить. Он узрел в этом правильный шаг. Истону хотелось побежать по пролегающей внизу улице и, проследив за тем человеком, убедиться, что он или она успели сделать то, из-за чего так торопились. Заку хотелось узнать, что сегодня, в этом сером городе, хотя бы для одного горожанина, все завершилось благополучно.

Отойдя от окна, он перевел внимание на свой рабочий стол. Вернувшись к ноутбуку, Истон вспомнил оригинальную заглавную строчку из книги Норы, присланную ему в качестве первого чернового варианта... "Я хочу писать этот роман не больше, чем вы хотите его читать". Он понял, что это были не просто слова, которые Уильям адресовал Каролине. Это Сатерлин обращалась к нему.

Устроившись в кресле, Зак открыл переписанные Норой главы, и заставил себя продолжить чтение. Как бы ни было больно, Истон должен был узнать, что произойдет дальше.

* * *

Нора сидела за кухонным столом, лихорадочно записывая что-то в свой блокнот. Работу за компьютером она завершила несколько часов назад. Ее кисти ныли, но в голове оставалась еще одна глава, которую она хотела перенести на бумагу.

После долгого вчерашнего разговора с Заком в церкви, Нора вернулась домой, практически, воодушевленной. В своем первом наброске романа, она совершила грубую ошибку в отношении персонажей. В оригинальной концовке, Каролина была уже не в состоянии выносить темноту Уильяма. Она ушла от своего возлюбленного. Но Нора поняла, что поступила с персонажем Каролины совершенно неверно. Та была не сексуальной, а эмоциональной мазохисткой, и никогда бы не оставила мужчину, которого любила, мужчину, который - по ее убеждению - нуждался в ее помощи.

Нет, в новой версии, Уильям, разлюбив Каролину, отпустил ее на все четыре стороны. Это был красивый, но жестокий конец, и именно так и следовало закончить книгу. Уильям приказал ей больше не показываться ему на глаза.

Последние два часа, пока Нора писала свой роман, Уесли сидел с ней за кухонным столом, занимаясь отработкой за пропущенные часы. Она не волновалась о его домашнем задании. Под копной светлых волос, у малого имелся поразительно острый ум, и все три семестра его учебы в университете, он неизменно попадал в список лучших студентов. В отличие от него, Норе это удалось лишь единожды. Сорен отдал ей этот приказ, только чтобы досадить ей. И только, чтобы досадить ему, Нора его выполнила. Однако, Уесли сам по себе был прилежным студентом, и чтобы учиться или делать домашнее задание, ему не требовалось выполнять ничьи приказы. Как-то раз, Нора сказала парню, что он бы никогда не смог стать писателем, как она. Для этой профессии он был недостаточно ленивым.

Уесли... Подняв глаза, Нора оглядела кухню. Он вышел порядка двадцати минут назад, чтобы проверить уровень сахара и сделать инсулиновую инъекцию - что обычно занимало меньше пройденного промежутка времени - а после, приступить к приготовлению ужина. Отправившись на его поиски, Нора нашла его в ванной комнате, согнувшегося над раковиной.

- Ты в порядке, Уес? - спросила она, стараясь сделать незаметными панические нотки в своем голосе.

Рассмеявшись, он замотал головой.

- Знаешь, я объезжал самых крупных, самых необузданных и самых опасных жеребцов на планете. Никогда бы не подумал, что один маленький укол в живот создаст такие проблемы.

Нора почувствовала облегчение от того, что ему не было плохо, и, выдохнув, вошла в ванную комнату. Уесли выпрямился, когда она взобралась на стойку, рядом с раковиной.

- Все еще не можешь это сделать?

- Неа. Думаю, у меня психологический блок.

- Я могу с этим помочь.

Уесли отрицательно замотал головой.

- Я должен сделать это сам, иначе никогда не справлюсь.

- Сделаешь сам. Ты будешь держать иглу. Я - психологический блок. Куда нужно колоть?

Парень показал на точку посередине живота на расстоянии десяти сантиметров ниже грудкой клетки.

- Доктор Синх сказал, что последовательность ввода инъекций должна походить на циферблат. Первый укол приходится на двенадцать часов. Следующий - на дюйм левее. Таким способом, я не стану повторно поражать одно и то же место.

Нора кивнула.

- Циферблат, говоришь?

Протянув руку, она задрала его футболку. За время нахождения в больнице, Уесли потерял в весе, поэтому сейчас его живот с четырьмя кубиками, превратился в твердый пресс с шестью. В его теле не осталось ничего, кроме мышц.

Она присвистнула, - Самые сексуальные часики, которые я когда-либо видела.

- Нора, - краснея, пробубнил Уесли, оттягивая свою футболку вниз, - перестань.

- Уесли, ты постоянно ходишь по дому с голым торсом. Думаю, это доказывает, что ты латентный садист.

Парень скорчил рожу и Нора рассмеялась.

- Я не садист. Я не похож на него.

- Ты многим похож на него.

Нора считала милым, как Уесли старался никогда не произносить имени Сорена.

- Вы оба слишком сильно за меня волнуетесь.

- Любой, хоть раз, увидевший тебя, будет волноваться о тебе, - сказал Уесли.

- И вы оба блондины. Разве что ты темный блондин, а он светлый.

- Ну, он же швед, или кто там еще.

- Датчанин. Его мать была датчанкой, а отец англичанином. С таким сочетанием, он самый не американский американец, которого я только встречала. Очередная общность - вы оба музыканты.

Малой посмотрел на нее с подозрением.

- Он тоже играет на гитаре?

- На фортепиано. Он мог бы быть концертирующим пианистом, но теперь просто играет для своего удовольствия.

- Он один из тех идеальных парней, да? - спросил Уесли, скрестив руки.

- У него всегда в порядке прическа, он никогда ничего не проливает, никогда не спотыкается.

Нора кивнула.

- Если это твое определение идеальности, то он в него вписывается. Я потеряла счет количеству языков, на которых он говорит. Когда ему нужно, он может быть весьма очаровательным и остроумным. Еще, он неприлично красив. Вдобавок, напыщен и тщеславен.

Уесли широко улыбнулся.

- Продолжай.

- И он никогда не катался на лошадях, не говоря уже о том, чтобы объезжать самых крупных, самых необузданных, и самых опасных жеребцов на планете. И..., - продолжила она, снова потянувшись к футболке Уесли, - в отличие от одного моего знакомого, он не дарит мне ежедневные улыбки и смех.

Парень поднял руки, и Нора стянула с него футболку. Чтобы оказаться в равных условиях, она расстегнула свою блузку, и та полетела на пол, к одежде Уесли. Казалось, он изо всех сил старался не пялиться на оставшуюся в джинсах и бюстгальтере Нору.

- Значит, колем сюда? - спросила она, коснувшись точки на его животе, расположенной несколькими дюймами выше пупка.

- Да. Это двенадцать часов.

- Попался.

Нора щелкнула по ней пальцами так, что Уесли поежился.

- Ау!

Парень рассмеялся. Нора снова щелкнула.

- Что ты делаешь?

- В СМ, если собираешься причинить кому-то боль, надо начать с небольшой боли, чтобы снизить восприимчивость кожи. Немного боли вначале предотвратит много боли в конце.

Нора продолжала щелкать, пока эта точка не стала ярко-красной.

- Это, должно быть, хуже иглы.

Она посмотрела на него, приподняв брови.

- Ладно, я понял, для чего ты это делала, - сказал Уесли и Нора, наконец-то, перестала его мучить. - И что теперь?

- Возьми это и повернись, - приказала она, протянув ему инсулиновый шприц.

- Облокотись на меня.

Малой повернулся к Норе спиной, и она обернула вокруг него свои руки. Юношеская кожа Уесли была гладкой и теплой, и когда ее грудь коснулась его спины, она почувствовала, как он вздрогнул. Ей пришлось напомнить себе, что она пыталась ему помочь, а не соблазнить.

- Хорошо, посмотри на мои руки.

Ее руки легли на его грудную клетку.

- Вдохни как можно глубже, словно надуваешь воздушный шар, отчего мои ладони разойдутся.

Уесли сделал глубокий - согласно инструктажу - вдох, и Нора почувствовала, как ее руки разъехались в стороны.

- Теперь медленно, в течение пяти секунд, выдыхай, после чего снова вдохни.

Уесли подчинился, вдохнув, и еще раз выдохнув.

- На этот раз, - сказала она, - вдохни так же глубоко, но выдохни резко, и одновременно, введи иглу. Я досчитаю до пяти, и ты ее вытащишь.

Парень снова вдохнул.

- Резкий выдох, - сказала Нора.

Уесли сделал, как было сказано, и по тому, как он слегка дернулся, она поняла, что он себя уколол. Она медленно досчитала до пяти, оставляя в промежутке небольшие поцелуи на его спине. На последней цифре, он вытащил иглу. Повернувшись, Уес просиял.

- А вот и мой мальчик, - сказала Нора, и он ее обнял.

- Было не так страшно, как я думал.

- Это хороший прием, - сказала Нора, когда Уес ее отпустил.

- Он подходит и для пирсинга. Говорю по собственному опыту.

Уесли никогда не видел, где находился ее этот пирсинг.

- Нет уж, спасибо. Татуировки с меня оказалось достаточно.

Глаза Норы округлились от шока.

- Что? У тебя есть тату?

Парень застонал.

- Да, у меня есть тату. Но она маленькая.

- Уесли, ты говоришь мне, что у тебя психологический блок на то, чтобы сделать себе инъекцию инсулина в живот, но у тебя есть татуировка?

- Мне не приходилось делать ее себе самому. И можешь поверить мне на слово, я не наблюдал за процессом.

Поджав губы, Нора оглядела малого с головы до ног.

- Ну, я видела тебя без рубашки, видела в боксерах, значит, она должна быть где-то здесь, - она указала на паховую область, и Уесли снова залился краской.

Угадала.

- Я так и знала. Покажи мне ее, ну покажи.

- Я не собираюсь тебе ничего показывать. Это глупо.

- А я покажу тебе свой пирсинг.

- Как насчет того, что я покажу тебе свою татуировку, а ты не станешь показывать мне свой пирсинг? Идет?

- Моя идея была лучше, ну да ладно. Показывай.

Шумно выдохнув через нос, Уесли принялся расстегивать свои джинсы. Нора захлопала в ладоши. Он закатил глаза, и спустил джинсы с боксерами так, чтобы продемонстрировать маленькую татуировку, сделанную на правом бедре. Наклонившись, Нора рассмотрела ее поближе.

- Это рожок, - произнесла она, удивившись необычности рисунка.

- Это рог, который используют на скачках в Дерби в Кентукки, что проводятся в Черчхилл-Даунс. Пару лет назад, один из скакунов, которого тренировал мой отец, показал очень хорошие результаты. В честь этого, на своем плече, он вытатуировал его кличку. Когда мне исполнилось восемнадцать, я набил рог, но сделал это на своем бедре, чтобы мама его не увидела.

- Очень сексуальная татушка.

Потянувшись, Нора провела по ней кончиками пальцев. Уесли вдохнул, когда ее руки коснулись его чувствительной кожи. Он был таким восприимчивым ко всему, что она с ним делала, отчего Нора задумалась, каким бы он оказался в постели. Но она морочила себе голову. Нора понимала, что его восприимчивость была связана не столько с ней, сколько с тем фактом, что он до сих пор являлся девятнадцатилетним девственником.

- Ей не полагается быть сексуальной. Это атрибут самых популярных скачек в мире.

Подтянув боксеры, Уесли застегнул джинсы.

- Значит, Дерби в Кентукки настолько крупное мероприятие? - спросила Нора. - Очевидно, так и есть, раз я о них слышала.

- Это самые волнительные две минуты в спорте.

- Две минуты? - усмехнулась Нора. - Я бы получила охапку роз и искренние извинения, если бы все ограничилось двумя минутами.

- Когда в этом принимает участие твой жеребец, то это очень долгие две минуты. Хотя, дело не только в скачках. Все мероприятие длится целый день. За скачками наблюдают мужчины и женщины в безумных шляпках, распивая мятный джулеп, отвратительный на вкус - если ты меня спросишь - напиток, но никому не говори, что я тебе это сказал.

Посмотрев на нее, Уесли сделал быстрый, маленький вдох.

- В этом году тебе следует пойти со мной.

Вздернув подбородок, Нора внимательно посмотрела на парня. Он не стал встречать ее взгляд.

- Ты только что пригласил меня на свидание, Уес Райли?

- Нора, мы живем вместе. Приглашение на свидание стало бы шагом назад.

- Да, но мы сожители. Мы не живем вместе. Не думаешь ли ты, что если я появлюсь с тобой на скачках в Дерби в шляпке с широченными полями, то факт, что ты живешь с писательницей эротических романов, окажется невозможно удержать в секрете?

Наклонившись, Уесли поднял свою футболку, и натянул ее на себя, однако Нора не торопилась одеваться. Ей нравилось наблюдать за парнем, который старался не глазеть на нее слишком явно.

- Я, в некотором роде, рассказал отцу о тебе.

- Ты шутишь? Он не испугался?

- Я не стал вдаваться в подробности. Но дал ему понять, что у меня есть девушка, поэтому он поддержал мое решение не возвращаться домой. Он начал волноваться, что его сын, ну, ты знаешь...

- Жеребец, который не интересуется кобылами?

Уес рассмеялся.

- Именно. Он обрадовался.

- Никогда не думала, что ты сможешь солгать. Я впечатлена.

- Я не лгал. Ты девушка, которая...

- Значит, девушка. Если я собираюсь быть твоей девушкой, надо решить вопрос с девственностью. Но только после ужина, - сказана она, в конце концов, надев свою блузку.

Когда она выходила из ванны, Уесли схватил ее за руку.

- Ты не ответила, пойдешь со мной или нет.

Нора улыбнулась ему. Она не могла поверить в то, каким серьезным был Уесли.

- Да, малой. Я пойду с тобой на две самые волнительные минуты в мире спорта. Когда они проходят?

- В первую субботу мая.

- Я забронирую билеты на самолет. С тебя билеты на скачки.

- Они у меня уже есть. Я бываю там каждый год. Мои родители, скорее пропустят Рождество, нежели Дерби. Я пропустил только прошлогоднее мероприятие, так как готовился к экзаменам. Ни один университет в Кентукки не назначил бы экзамены в день проведения скачек.

- Это все мы, чертовы янки, так ведь?

- Вы, янки, мне нравитесь. Вы смешно разговариваете.

Переплетя свои пальцы с его, Нора посмотрела на Уесли. С тех пор, как он вышел из больницы, он стал казаться старше, спокойнее, увереннее в себе. К тому же, стремился проводить с ней больше времени.

Малой читал в ее кабинете, пока она печатала. Когда она переходила на кухню, отправлялся следом за ней. Ей нравилось, что он был ее тенью. С момента возвращения Уесли, ее неоднократно посещало желание, чтобы они были любовниками, и могли спать в одной постели.

Если он был ее тенью днем, она становилась его тенью ночью. С тех пор, как его выписали из больницы, она просыпалась по нескольку раз за ночь, чтобы проверить, все ли с ним в порядке. И даже подумывала о том, чтобы приобрести радио няню и спрятать устройство ему под кровать.

Сделав шаг вперед, Нора услышала шепот сидевшего на ее плече дьявола, который твердил ей поцеловать Уесли, впервые в жизни, по-настоящему его поцеловать. Она пыталась услышать голос ангела с другого плеча, но вспомнила, что тот уже давно свалил куда подальше, написав заявление об уходе.

Обняв Уесли за шею, Нора встала на носочки. С кухни донесся пронзительный рев рингтона - легко узнаваемый звонок ее прямого вызова. Вздохнув, Уесли положил подбородок ей на макушку.

- Все в порядке, - сказала Нора, быстро поцеловав его в щеку.

Ей все еще нужно было переписать для Зака много текста, и чтобы оттащить ее сегодня от Уеса, понадобится целый табун жеребцов. Она прижалась к груди малого, и он обхватил ее руками.

- Пусть звонит.

Глава 12

Осталось четыре недели...

Какого черта он делал? Со дня знакомства с Норой, Зак уже в который раз задался этим вопросом. Счет шел, как минимум, на десятки.

Заплатив таксисту, он прибыл в магазин "Книжная Полка Вордсворта" - сегодняшнее место проведения автограф-сессии книги Сатерлин. Истону не следовало здесь находиться. "Сатурналию" выпустил даже не Главный Издательский Дом. Предыдущие книги не имели значения, но, по какой-то причине, значение стала приобретать Нора.