Сиреневое платье Валентины

Акт первый

Валентина(весело). Но здесь прелестно!.. Какой вид!..

Серж. На крыши.

Валентина. Крыши — это очень красиво. Они бывают синие, розовые… Париж отсюда похож на Рим. А вам не нравятся крыши?

Серж. Конечно, нравятся. Как и набережные и лица. Как все, что хочется рисовать.

Валентина. Да, правда. Мари говорила мне, что вы художник. Вернее… хотели бы им быть.

Серж. Вы правильно подметили: хотел бы.

Валентина. Согласитесь, как нелепо: десять лет я не видела своего любимого племянника, и все, о чем я могу его спросить: «Вы любите рисовать»?

Серж. Почему «любимого»? Значит, у вас есть нелюбимые?

Валентина(удивленно). Но…

Серж. Разве кроме меня у вас есть еще племянники?

Валентина. Нет, но это не мешает мне вас любить. (Смеется.)

Серж. Вам не мешает, а меня обязывает. Мне кажется, ваша кровать вот эта. Шкаф — вот. Когда моя мать вернется после своего ежедневного устрашающего визита к нотариусу, она поможет вам устроиться.

Валентина. Почему — устрашающего?

Серж. Потому что она его запугивает до смерти. Что может поделать бедняга, если мой отец скончался, не приведя в порядок ни своих чувств, ни своих капиталов? Вы ее знаете лучше меня: каждое утро, как только она открывает глаза, у нее руки чешутся выцарапать глаза нотариусу.

Валентина. Я всегда ею восхищалась.

Серж. Вы этим можете восхищаться?

Валентина(пока он говорит, достает из чемодана три цветка, ставит в стакан для полоскания зубов. Живо реагируя на его слова). Разумеется. Энергия восхитительная вещь. Я говорю об этом с полным незнанием дела. Хотя на протяжении всей моей жизни для меня это был огромный камень преткновения. Еще в школе: «недостаточно энергична. Не старается. Способна на большее». Потом на танцевальных вечерах мнение матерей: «могла бы добиться большего», И в конце концов, даже муж, в самом интимном — «способна на большее, не старается». (Смеется.) Я вас шокирую.

Серж. Не знаю.

Валентина. На всякий случай, извините, пожалуйста. Мне не удается… как бы сказать… словом, есть в жизни вещи, над которыми смеюсь только я. Не то чтобы я улавливала какие-то подтексты, боже упаси, или ассоциации, смешные только для меня одной, но жизнь, в ее самых обычных проявлениях, часто мне кажется забавной и нелепой, в то время как другие этого совсем не находят. Не знаю, смогу ли я перемениться.

Серж. Вы не хотите чего-нибудь выпить?

Валентина. А здесь можно заказать, чтобы принесли в номер?

Серж. Нет. Но я могу сходить…

Валентина. Нет, нет. Ненавижу утруждать молодых людей. Насколько меня забавляет, когда вокруг меня суетится какой-нибудь старичок на террасе в Булонском лесу, на столько мне кажется недопустимым поднять с места молодого человека, одного из этих тяжеловесных мыслителей, полных дум, грозных замыслов, экстравагантных желаний. Вот он сидит, погрузившись в кресло, размышляя о жизни, воображая себе ее как, например, помещение, которое надо заполнить мебелью, или… Я таких видела — сотни! У мужа, он продюсер. Кинематографисты! Ох, они!..

Серж. Неподъемные.

Валентина. да. Я, наверно, слишком много говорю. А вы где спите?

Серж. Там. (Указывает на дверь в смежную комнату.) Тут же, за этой дверью. Если мама будет на вас нападать, сразу что-нибудь кидайте, туфлю, например… И я тут как тут. (В первый раз улыбается.) Мне иногда удается нагнать на нее страху.

Валентина. На Мари?.. Вы меня удивляете! Мы вместе прожили пятнадцать лет, у тети Андре, словом, у нашей общей старенькой тети, о которой вы, конечно, слышали… да? Так я могла напугать Мари только… в ее воображении.

Серж. Как это?

Валентина. Понимаете, что касается лягушек, улиток, засунутых в чулки, привидений в ванной она была в сто раз сильнее меня. То есть, она была хладнокровнее, что ли… ей были непонятны мои страхи, вы улавливаете мою мысль? Я же, например, если мне каким-то чудом удавалось поймать ежа, тут же представляла себе, как Мари об него укалывается, пугается, и меня бросало в дрожь. Я не могла выдержать. Словом, я ставила себя на ее место.

Серж. А теперь?

Валентина. А теперь у меня нет ежа, мой мальчик. (Смеется.)

Серж. Так как же это все-таки — в воображении?

Валентина. Я рассказывала ей, какой ужас я испытывала, когда ставила себя на ее место, рассказывала ей о том страхе, который переживала за нее, о том, до какой степе ни она, в моем воображении, могла испугаться моего ежа. В реальной жизни она бы его просто схватила и выбросила в окно, но в конце концов я ее так убеждала, что она начинала чувствовать себя на моем месте — то есть, на своем. Боже мой, так о чем мы говорили?

Серж. О ежах.

Валентина. Что за тема? Знаете, мой муж обожает темы. Он говорит, что я не знаю, что такое тема. Он говорит, что я не умею поддержать разговор. Но, в конце концов, поддерживать нужно того, кто сам не держится на ногах. Но! Но… Если разговор… или кто-нибудь другой… падает к вашим ногам — и бог свидетель, к моим падали часто, не будете же вы сразу ставить его на место, не так ли? Должно быть мгновение, передышка, когда разговор замирает, теряет силы, ловит ртом воздух и сердце разрывается от жалости. (Заразительно смеется, Серж — тоже.)

Серж. Я вас представлял себе иной.

Валентина. Не верьте первому впечатлению, К счастью для вас или к несчастью, но я всегда! неизбежно! в конце концов становлюсь такой, какой меня хотят видеть.

Серж. Это уже кое-что.

Валентина. Что Вы этим хотите сказать?

Серж. Можно вообще никогда не стать не только таким, каким тебя хотят видеть другие, но даже самим собой.

Валентина(смеясь). О!.. Самим собой!

Серж. Что значит — о!.. самим собой!?

Валентина(нежно). Ничего. В том-то и дело, что ничего не значит. Что может значить дыхание, лицо, неясная надежда, хорошо сидящее платье, что еще?.. В чем тут я сама…

Входит Мари. Вид у нее решительный. Она снимает и бросает на диван очки, затем сумку и внезапно обнимает Валентину.

Мари…

Мари. Валентина, ты бледная. Откуда ты? Бедный Сержик, нотариус кошмар. Трус и болван словом, идиот. Хватается за голову обеими руками с фальшивыми манжетами— но ведь головы-то нет. Это не человек, одна видимость. На нем строгий костюм, говорит он — как будто умирает от усталости, он меня убивает. Я больше не могу, Валентина, сядь. А ты, Серж, незаметно удались. Нет, останься. Все равно, она тебе все расскажет. И бог знает, в каких словах. Ну, в общем, рассказывай…

Валентина(испуганно). Что?

Мари. Ты знаешь — что. Что и на этот раз у твоего мужа очередная любовница. И что, как всегда, он попросил тебя на некоторое время уехать из дома. И что, как всегда, ты согласилась. Лишний раз прокатишься в Монте-Карло или на Балеары, с твоей обычной милой улыбкой. Не так?

Валентина. Ты думаешь, все так просто…

Мари. Все всегда — просто. С тобой. Это общеизвестно. Тогда почему ты заявляешься ко мне сюда, в эту жалкую гостиницу, в то время как я десять раз звала тебя в Рошфор, где по крайней мере приличный дом?

Валентина. Представь себе… Ты знаешь, как это бывает… Даниа, приятельница Жан Лу, сейчас у нас. Прекрасно.

Мари(сардонически). Прекрасно.

Валентина. Жан Лу дал мне чек, понимаешь, очень мило, огромный: на гостиницу в Монте-Карло. Так вот, я чек поставила…

Мари. Ты чек ему оставила?..

Валентина. Да нет… Поставила. Поставила и проиграла. В железку у Белени, в день отъезда.

Мари. Ах, теперь ты еще и играешь! Ну, браво! Но, Валентина…

Валентина. Ничего мне не говори, я в отчаянии. Так глупо пошла ва-банк, Я позвонила к тебе в Рошфор. И попала на старую мадам Дюпэн, которая мне все и рассказала. Что у тебя есть шансы выручить наследство Юбера…

Мари. Жоржа.

Валентина. Бог знает почему, но мне всегда казалось, что твоего мужа звали Юбер. Словом, что ты продала Рошфор и наняла знаменитого адвоката Флера, что ты здесь. Словом…

Мари. Только ты всегда так говоришь «словом».

Валентина. Как говорю?

Мари. Никак! Ты всегда говорила: «словом», В конце концов, ты получила же мое письмо. В ожидании наследства Жоржа, а не Юбера никакого Юбера я никогда не знала — мы живем здесь, Серж, который вернулся из колоний три месяца назад, и, как ты видишь, — я, Твоя постель — вот. Оставайся с нами сколько захочешь, До тех пор, на пример, пока за тобой не приедет Жан Лу.

Валентина. О! На этот раз все кончено. Мне ему больше нечего сказать.

Мари. Так уж и нечего?.. Ну что ж, будем стариться вместе. Вместе росли, вместе будем стареть.

Валентина. Скажи откровенно, я вам не помешаю? Как у тебя с деньгами?

Мари. Не волнуйся. Если бы Жорж не пообещал той женщине, что все оставит ей… мы бы жили в «Рице», а не в этом отеле «Акрополь»!.. «Акрополь», что за название…

Валентина. А я как раз говорила Сержу, что отсюда пре красный вид.

Мари. Вид… Если в жизни что и прекрасно, Валентина, так это то, что не снаружи, а внутри. В своем доме. То, чем ни с кем не надо делиться. Хотя, по правде сказать, стремление поделиться тебе всегда было присуще в высшей степени.

Серж. Дорогая мама, у вас с каждым днем развиваются и такт и вкус.

Мари. Ты…

Они меряют друг друга взглядами.

Валентина(быстро перебивая). Нет, ты понимаешь, Мари, ты подумаешь, что я… хм… притворяюсь, но меня, правда, скорее, забавляют эти увлечения Жан Лу.

Мари. У тебя всегда были странные забавы.

Валентина(краснея). Я хочу сказать… Словом, скорее, должно было быть наоборот… Потому что, знаешь, я тебе скажу, поверь мне, я, правда, лучше его, физически, во вся ком случае. Понимаешь, он начинает сдавать, и пить надо бы ему меньше, словом, мы как бы меняемся местами.

Мари(потрясена). Неужели?

Валентина. Разумеется, в нем больше жизненной силы, больше постой, как это он называет? — уменья жить. Именно, уменья жить. Словом, он говорит, что жизнь сочный плод, в который надо вгрызаться… а вместо этого только и делает, что ходит по зубным врачам. Словом, не могу же я на него сердиться за то, что он перепутал наши роли.

Мари. Прекрасно. А у тебя никогда не возникало желания забрать себе его роль?

Валентина(удивленно). Изменять ему? Боже мой, нет, конечно. Ты же знаешь, я его очень люблю.

Мари(передразнивая). «Я его очень люблю», Серж. Почему все-таки вы не хотите поменяться ролями? Вы думаете, в любом случае пьеса будет сыграна?

Валентина. А вы так не думаете?

Серж. Нет.

Она заинтересованно смотрят друг на друга.

Мари. Ох, как многозначительно и сколько туману! Прекратите! Имей в виду, что для Сержа жизнь — сплошная трагедия. Нам не до веселья, каждый день на повестке дня критика моих взглядов. Скоро дойдет очередь и до тебя. Увидишь. И узнаешь, какая на нас лежит ответственность. О! Молодое поколение шутить не любит. Кто подписывал Мюнхенские соглашения? Я! Кто не помешал истреблению миллионов людей на войне? Я! Кто развязал войну в Алжире? Я!

Серж. Не берите все на себя — ночью глаз не сомкнете.

Мари. Я сплю хорошо.

Серж хочет что-то сказать, но затем, пожав плечами, уходит из комнаты.

Валентина. Ты его обидела.

Мари. Надулся — пройдет.

Валентина. Какая у тебя была необходимость посвящать его в мою личную жизнь? Все-таки это мой племянник, и мне бы не хотелось…

Мари. Боишься, что «твой племянник» не будет испытывать к тебе должного уважения?

Валентина. Во всяком случае, мне бы не хотелось, что бы он испытывал ко мне чувство жалости…

Мари. Это еще почему?

Валентина(удивленно). Потому что он мальчик.

Пауза.

Мари. Ты не изменилась.

Валентина(развешивает свои платья, оборачивается). В каком отношении?

Мари. «Мальчик»! Еще в двенадцать лет… Что ты до сих пор продолжаешь в них находить?

Валентина. Ну как же… привлекательность.

Мари. Как я раньше не догадалась. Есть люди, всю жизнь которых можно выразить в нескольких расплывчатых словах. Для тебя что ценно: привлекательность, тюльпаны, балконы, развлечения, лень.

Валентина(живо), Ну нет, извини, пожалуйста. Я ни когда не была ленивой. Что хочешь, только не это. (Начинает раскладывать вещи быстрее.)

Мари(сидя). Шляпки… Кстати, не укладывай их на мои чулки, мне завтра придется их перекладывать. Нет, и туфли я тоже завтра надену.

Валентина. Прости меня, я никогда не умела наводить порядок.

Мари. Да, «лень»— неточное слово. Чувствую я, что пока не вытряхну из нотариуса своих денег, придется терпеть, стиснув зубы. (Помогает Валентине.)

Валентина. Ты права, так удобнее.

Мари. Да? (Смеется.)

Валентина. А чем Серж занимается?

Мари. Рисует для рекламы. Разумеется, он хотел бы быть Ван Гогом, ты заметила, какой у него зловещий вид?

Валентина(перестав раскладывать, садится на кровать и смотрит, как Мари распаковывает ее вещи). Я его понимаю. Я тоже хотела бы быть Ван Гогом. Или Вагнером.

Мари. Почему?

Валентина. Не знаю. Наверно, потому, что они создавали красоту и притом своими собственными десятью пальцами. (Рассматривает свои изящные руки.)

Мари(останавливается перед ней с руками, полными вещей). Мне иногда кажется, что ты надо мной смеешься. (Посмотрев на недоумевающую Валентину, отходит к шкафу.)

Валентина(задумчиво). Ты говорила о тюльпанах… Знаешь, сейчас выводят удивительные сорта. У моего торговца цветами, то есть, бывшего торговца, часто бывают светло-голубые, восхитительные, В день отъезда я как раз хотела их купить. Но у меня было слишком много вещей. Такая жалость! Тебе бы они очень понравились, Мари (стараясь держать себя в руках). Скажи мне, Валентина. Помимо того, что твой муж тебя выставил, что ты проиграла миллион в железку и что твой цветочник выращивает голубые тюльпаны, неужели за два года в твоей жизни больше ничего не произошло?

Валентина. Я знаю, я не умею рассказывать. Но, по существу, ведь и ты тоже не умеешь.

Мари. А! Я не умею?

Валентина. Боже мой, ну конечно, нет. Я не знаю, на пример, тяжело ли ты перенесла смерть Юбера — прости, Жоржа, я не знаю, волнует ли тебя, как складывается жизнь у твоего сына, я не знаю, можно ли опротестовать завещание твоего мужа, что из себя представляет в деловом смысле твой нотариус, как ты себя сейчас чувствуешь, ведь ты уже восемь лет страдаешь печенью, удалось ли тебе выгодно продать Рошфор, можешь ли ты..

Мари(кричит). Перестань! Что на тебя нашло?

Валентина. Мне надоело, что все требуют, чтобы я разговаривала серьезно. (Отворачивается.)

Мари. Валентина! Валентина, у тебя слезы на глазах.

Валентина. Да нет, да нет.

Мари. Валентина… Валентиночка, родная, не плачь. Тебе будет очень хорошо с нами, уверяю тебя. Я так рада, что ты к нам приехала, Валентина… Валентина, я тебя чем-нибудь огорчила?

Входит Серж с рисунком в руках.

Серж. Что происходит? Ты больше не кричишь?

Мари. Нет.

Серж. Ну и ну… (Останавливается рядом с Валентиной, стоя щей к нему спиной.) Разумеется, это ты ее обидела?

Мари. Разумеется. И Мюнхенские соглашения — тоже я.

Серж(Валентине). Мадам…

Мари. Она тебе тетя. Или почти.

Серж. Не называть же мне ее «тетей», В ее возрасте.

Мари. Зови ее как хочешь, хоть «мадам Валентина», но утешь ее. Я не могу, чтобы она плакала. Пойду куплю чего-нибудь на обед. (Уходит.)

Серж становится на колени перед Валентиной, затем, не зная что делать, в нерешительности встает.

Серж. Может быть, я чем-нибудь могу вам помочь? Я понимаю. Ничего удивительного: утешить вообще никогда никого нельзя. Обрадовать, развеселить, понять — и то невероятно трудно. Но когда рядом плачет почти незнакомый человек…

Валентина. Я очень сожалею, это — нервы.

Серж. Ну и что, что нервы? Что может быть важнее нервов? А мы на них столько наваливаем. (Улыбаясь.) Ритм со временной жизни, недопустимый уровень шума, погоня за часовыми стрелками, перегрузки, загрязненность парижского воздуха, автомобильные гудки.

Валентина начинает смеяться, и он тоже.

Валентина. Обожаю избитые фразы. А еще какие вы знаете?

Серж(радостно). Вот, пожалуйста: нависшая угроза, потеря понятия о человечности, гигантские скачки науки, сделка с совестью, стирание граней, потеря корней…

Валентина. Эта мне больше всего нравится. Не дадите мне носовой платок? Они где-то там, ваша мама положила их на место.

Серж. Ну, тогда не найти… Возьмите мой, хотя он грязный.

Валентина. Правда. (Сморкается.) Как это у людей могут быть всегда чистые носовые платки?

Серж. Они не плачут.

Валентина. Значит, вы тоже плачете?

Серж. Нет, нет. У меня просто насморк. Посмотрите, кстати, какой я забавный сделал рисунок для ингалятора. Правда, мило? И кроме того, это заказ.

Валентина. Очень мило. Прекрасная мысль, сейчас весь Париж простужен. (Поворачивает рисунок, рассматривая его с разных сторон.)

Серж. Почему вы плакали?

Валентина. О! Я… даже не знаю. Мне кажется, мне вдруг показалось, что ваша мама права.

Серж. В чем?

Валентина. В отношении моей жизни, истории с моим мужем, во всем этом. Я, конечно, не должна мириться, мне надо что-то делать. Мне все говорят.

Серж. А вы от этого страдаете? Я имею в виду оттого, что он… так себя ведет.

Валентина. Откровенно говоря, я не знаю. Бесспорно, я его очень люблю, но я не понимаю, как это можно… Вы знаете, мы женаты очень давно, у него очень трезвый взгляд на вещи, в то время как я, словом…

Серж(смеется). Словом… Я считаю, что когда люди больше не любят друг друга и ничего не могут друг другу дать, надо расставаться.

Валентина. Но, говорю вам, я его люблю. А потом, что можно давать друг другу?

Серж. Доверие, теплоту, искренность.

Валентина. Но я ему очень доверяю, он очень приятный человек, и мы друг другу не лжем.

Серж. Я говорю о вещах более серьезных.

Валентина. Я это чувствую. Мне всегда трудно найти с людьми общий язык. А вам?

Серж. За редким исключением. Землю в основном населяют изворотливые болтуны, которые пользуются словами, как разменными монетами, о которых они заранее знают, что они фальшивые.

Валентина. Мне совершенно необходимо привести себя в порядок… Боже мой, как я выгляжу! (Тщательно пудрится перед зеркалом, задумчиво.) Вы понимаете, я лично всегда склонна находить всех людей очаровательными.

Серж. Это зависит от того, чего вы от них ожидаете. Если вы цените ум, смелость или искренность, то таких немного.

Валентина. Но очень много мягких, знаете, и нежных в глубине души, но с ними плохо обращаются.

Серж. Тогда они начинают всего бояться и становятся такими же орангутанами, как и все остальные.

Валентина. Орангутанами или орангутангами?

Входит Мари, у нее в руках корзинка.

Мари. Тебе, кажется, лучше. Вы говорите об обезьянах?

Валентина. Да. В орангутанге есть на конце «г» или нет?

Мари. Понятия не имею. Единственное, что я знаю, это что один из них мой нотариус. Внизу мне передали записку. Я должна быть завтра у него чуть не на рассвете! За стол! Принеси стол, Серж.

Серж уходит.

Мы едим на его святом рабочем месте, Я купила печеночный паштет и курицу… Как ты, не против?

Валентина. Обожаю. И ужасно хочу есть.

Мари. Для разнообразия поешь не так, как дома. Киношники и богема едят только несъедобные вещи семгу, икру, бифштексы. Только кое-где в старых ресторанах да в простом народе еще понимают толк в настоящей еде. Наваристый суп, куриное жаркое. Вот поймешь, когда мы пере едем на улицу Бак.

Серж(возвращаясь). На улицу Бак?

Мари. Да, я вам еще не успела сказать. Я сняла квартиру на улице Бак. Роскошную. Восемь комнат, дайте только выиграть этот проклятый процесс…

Они садятся за стол.

Серж. А если не выиграешь?

Мари. Ты что, шутишь? Ты что же думаешь, нам всю жизнь жить в отеле «Акрополь»? Нет и нет, мой мальчик. Положись на свою мать: я проиграла войну в сороковом году, я проиграла кампанию в Северной Африке, но проиграть процесс против любовницы твоего отца я просто не имею права. Восемь комнат, сплошной полумрак. Никакого вида, боже сохрани. Широкие окна, кислород, поездки за город — оставим это парижанам. Мы будем жить в Париже, как в Рошфоре, — по-бальзаковски. В сумерках и в тишине. В крайнем случае беседовать. Надеюсь, ты не любишь телевизор, Валентина?

Валентина(рассеянно). Телевизор?

Мари. Она даже не знает, что это такое. Превосходно.

Валентина. Чудесно. Мы будем носить шелковые платья мышиного цвета, никогда не будем знать, какой сегодня день, а когда мы умрем, через два месяца нас найдут соседи. Боюсь только, что такой образ жизни не слишком подходит для молодого человека.

Серж. В настоящий момент у нас осталось три франка и один шанс из десяти получить наследство. Мне пока рано впадать в панику.

Мари. Серж заведет себе спортивную машину, если захочет, и будет болтаться по ночным кабаре, если захочет. Будет жить в духе времени, если этот дух ему приятен. (Усмехается.) Впрочем, мой мальчик, скорее, склонен к созерцательному образу жизни.

Валентина. А если он женится?

Мари. Поселится в новостройке, будет читать отвратительные вульгарные газеты, сменит спортивную машину на семейный «Пежо». По воскресеньям будет приезжать к нам с детьми есть фазана с шампиньонами. Для разнообразия.

Серж. Но я стану королем рекламы. Весь Париж будет оклеен моими афишами, и у моей жены будет светлая норка.

Валентина. Темная. Сейчас больше носят темные.

Серж. Она этого не будет знать, Я ей скажу, что вы — со странностями. Я ей скажу: «Знаешь, Валентина была такая красивая».

Она ему улыбается.

Мари. Вы витаете в облаках. А я говорю, как будет на самом деле.

Серж. Что вы делаете?

Валентина(вздрогнув). Ничего, ничего, так — забавляюсь.

Серж. А что вас забавляет? (Идет к столу.)

Она встает.

Валентина. Это не очень интеллектуально, это переводные картинки. Я всегда их обожала, но дома никогда не переснимала. Стеснялась горничной.

Серж. Они все сдвинуты.

Валентина. Потому что вы вошли и меня испугали. Малейшее неверное движение — и все испорчено.

Серж. Простите меня.

Валентина(сухо). Пустое, но в следующий раз, будьте добры, не входите без стука. (Поворачивается к нему спиной и садится.)

Серж(поражен ее реакцией). У вас странные увлечения.

Валентина. Возможны два варианта, мой мальчик. Или я восклицаю: «Как это глупо, не правда ли, в моем возрасте?» и жеманничаю и так далее, или я упрекаю вас в том, что из-за вас все испортила — что как раз соответствует тому, что в действительности я чувствую.

Серж. Согласен. Но разрешите все-таки задать вам один вопрос?

Валентина. Какой?

Серж. Когда в последний раз вы переснимали переводные картинки?

Валентина. В последний? Разумеется, в Монте-Карло, полгода назад.

Серж. И за такой короткий срок вы совсем разучились? (Склоняется над ее плечом.)

Валентина. Не ехидничайте. Это вам не к лицу.

Серж. А что мне к лицу?

Валентина. Быть молодым человеком, который страдает от того, что не может писать картины, что не может разрешить одним махом все мировые проблемы и так далее и тому подобное. На худой конец, даже быть влюбленным в меня.

Серж. За две недели я не нашел на это времени. Пожалуйста, не сердитесь.

Валентина. Напрасно просите. (Смеется.)

Серж. Если уж быть откровенным до конца, пока мама бегала от нотариуса к нотариусу, я приобрел приятную привычку· принимать здесь, в ее отсутствие, одну молодую особу. К ней ходить я не могу, а приглашать куда-нибудь, при моих финансах…

Валентина. Боже мой… я вам мешаю?

Серж. Нет, нет! Просто я хотел вас предупредить, так как она с минуты на минуту должна прийти.

Валентина. Но вы же закроете дверь?

Серж. Разумеется. Но я боялся, как бы вам вдруг не захотелось взглянуть на мои эскизы — или попросить носовой платок.

Валентина. Вы будете с ней…

Серж. Это не исключено.

Валентина. Что ж… (Пауза.) Вы хоть сложили свои бумаги и рисунки? Вы не можете себе представить, как на некоторых женщин неприятно действует беспорядок у любовника.

Серж. Она сама наводит порядок.

Валентина. Ну, тогда она из другой половины.

Серж. Половины чего?

Валентина. Женщин. Вот. (Показывает бумагу.) Этот прекрасно вышел. Только барашек горбатенький.

Серж. Да. И пастух без ноги. Но вообще невероятный прогресс.

Валентина. А как вы думаете, она не согласилась бы на вести порядок еще и здесь? Я тут со своими вещами…

Серж(сухо обрывая). Не думаю.

Валентина. Она прибирает только ради любви?

Серж. Нет. Ради чистоты.

Валентина. Хорошо, хорошо. Я сама приберу.

Он ходит по комнате из угла в угол.

Послушайте, Сержик, что вы мечетесь? Займитесь пока вашими эскизами. Или мне вас подержать за руку? Что вы нервничаете? (Смеется.)

Серж. Мужчина всегда нервничает, когда ждет любимую женщину, разве нет?

Валентина. А вы ее любите?

Серж. Думаю, что люблю.

Валентина(нежно). Значит, вы счастливый человек, Очень счастливый. Что может быть необыкновенней, чем ждать любимого человека, Я уже полгода этого не испытывала.

Серж. Полгода, с Монте-Карло?

Валентина. Вы путаете с переводными картинками.

Серж. Правда. Простите меня.

Они смотрят друг на друга. Стук в дверь. Входит Лоранс, хорошенькая студенточка двадцати лет.

Лоранс … Разрешите представить вам Лоранс Дессо. Моя тетя Валентина.

Валентина. Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста.

Лоранс. Я…

Валентина. Не надолго. На минутку. Серж мне столько говорил о вас. Я сгорала от желания познакомиться с вами. Впрочем, я должна срочно уйти, я оставляю на вас дом, я наведу порядок, когда вернусь. Серж, будьте добры, если Мари вернется раньше меня, скажите ей, что я скоро вернусь, я пошла за тюльпанами. Где мое пальто? Спасибо. до свиданья, мадемуазель. (Очень быстро выходит.)

Удивленный Серж закрывает за ней дверь.

Лоранс. Твоя тетя Валентина очень милая.

Серж. Да, но действует на нервы. Вроде бы витает в облаках, но иногда выпускает коготки и может глаза выцарапать. Она очень красивая, правда?

Лоранс(рассеянно). да, да. В романтическом духе. Ты сегодня писал?

Серж. Нет, я работал.

Лоранс. Ты же мне обещал… Убиваешь время на свои жуткие эскизы, растрачиваешь себя впустую, живешь в разладе с самим собой.

Серж не отвечает.

Я знаю, тебе нужно зарабатывать на жизнь, но ты должен заниматься не только этим. Будни существуют, я согласна, но есть еще свое внутреннее «я». Ты способен на большее. Серж, ты меня слушаешь?

Серж(стоя спиной). Я тебя слушаю.

Лоранс. Ты никогда не узнаешь, что такое подлинное счастье, если не уйдешь с головой в работу, и ты это пре красно понимаешь. Сколько времени ты, кроме зубной пасты, ничего не рисуешь?

Серж(угрюмо). Кажется, месяца два.

Лоранс. Серж, ты несчастен, и я не могу это выносить.

Серж. Я не несчастен.

Лоранс. Несчастен. Я тебя знаю, может быть, лучше, чем ты сам.

Серж. Какая фраза!

Лоранс. Это не фраза, я не могу не думать о тебе. О том, что ты делаешь. О том, к чему ты стремишься. Когда мы будем жить вместе, я не потерплю в тебе этой пустоты, этого щемящего чувства, похожего на стыд.

Серж. Мне нечего стыдиться. У меня нет таланта, вот и все.

Лоранс. Рид говорит, что есть. Малиро говорит, что есть. Они-то в этом разбираются?

Серж. Они ни в чем не разбираются. Ты ни в чем не разбираешься; и я тоже не разбираюсь ни в чем. Мне в конце концов осточертела ваша уверенность во всем, ваши убеждения, ваши мыслишки о живописи, литературе и всем прочем. Ваши сборища у Рида, например, где все говорят одновременно. Мне кажется, будто я засовываю голову в улей. Я там теряюсь.

Лоранс. два месяца назад ты так не думал. Тогда для тебя Рид был все.

Серж(выходя из себя). Пойми меня, Лоранс, умоляю тебя. Пойми меня, я ничего не знаю. Ничего. Кроме того, что ты любишь меня, и я люблю тебя, и ты желаешь мне добра. Это первое. А когда ты сдашь свои экзамены, когда я буду достаточно зарабатывать, когда моя мать переедет с Валентиной на улицу Бак, мы поженимся. Это второе.

Лоранс, На улицу Бак?

Серж. да. Если с процессом выгорит. (Мечтательно.) Они будут носить шелковые платья мышиного цвета, бродить в полумраке из комнаты в комнату, а Валентина, накинув шаль на плечи, будет расставлять по вазам цветы. А мы, мы будем жить.

Лоранс. Что ты несешь?

Серж. Ничего. Иди ко мне. Ты нужна мне. (Хочет увлечь ее в соседнюю комнату).

Лоранс. Я тебе только для этого и нужна.

Серж. Неправда. А если бы и правда? Это уже очень много.

Лоранс. Не для меня, О, Серж, ты мечтаешь, ты живешь как во сне, ты ускользаешь из рук. Что тебя в жизни интересует?

Серж. Я — молодой эгоист. А ты не знала?

Лоранс. Неправда. Ты во что-то веришь. Я видела, как ты час стоял перед Боттичелли, видела, как ты ударил одного типа, обозвавшего негра черномазым, и знаю, как ты бываешь нежен со мной.

Серж. Ты видела, как я мечтаю, дерусь и ласкаю… И на этом основании ты мне доверяешь?

Лоранс. Я ухожу. Я приду в другой раз. (Уходит.)

Серж делает два-три шага по комнате. На цыпочках входит Валентина.

Серж. Купили тюльпаны?

Валентина(вздрагивает). Ах! Как вы меня испугали. Я думала, вы у себя.

Серж. Нет.

Валентина. Со мной произошла странная история, которая, правда, случается со мной довольно часто. Как только я вышла на улицу, у меня закружилась голова, да… Серая улица и силуэты пешеходов, спешащих в разные стороны, машины, пронзительное ощущение того, будто все это однажды уже было… Мне надо пройти двадцать шагов и подождать такси, я беззащитна, одна, и при мысли, что эта улица меня втянет в себя, в свой климат, в свою геометрию, что я безоружна под ее цепким взглядом… Я не смогла. Я сумасшедшая.

Серж. Нет. Мне сейчас тоже невыносима мысль, что нужно куда-то выходить.

Валентина. Это — погода, может быть?

Серж. Нет. Это наваждение отеля «Акрополь». Из него не вырваться. Только сильные духом — мама, Лоранс — еще могут свободно передвигаться. Надеюсь, что у вас большой запас переводных картинок… Я шучу, Валентина.

Валентина. Ваша приятельница уже ушла?

Серж. да. Я глупо себя вел с ней, был груб, непонятно за чем.

Валентина. Словом, вы остались без приятельницы, а я — без тюльпанов.

Серж. Если еще и моя мать вернется без наследства… (Смеется.)

Валентина. Что вы тогда будете делать?

Серж. Продолжать работать, дорогая тетя, но засучив рукава. Я обеспечу вам существование скромное, но безбедное.

Валентина. А если все удастся?

Серж. Если получим наследство? Тогда два варианта. Или я займусь живописью в большой светлой комнате, правда освещенной неоном, на улице Бак. Или куплю спортивную машину и займусь рекламой. Что вы на это скажете?

Валентина. Боже мой, по-моему, все просто. Если у вас есть талант — пишите. Если нет — мечтайте о живописи. Мечтаю же я о том, что я пианистка.

Серж. Пианистка?

Валентина. Да, да. У меня было прелестное туше.

Серж. И ваш брак сгубил вашу карьеру?

Валентина. Да. Почему вы всегда иронизируете надо мной?

Серж. Потому что ваша простота, вернее, ваша манера все упрощать меня возмущает.

Валентина. Потому что вы не знаете, что такое фривольность. Настоящая.

Серж подходит к Валентине и внезапно целует ее.

Серж. Это — фривольность?

Валентина. Нет. Вы не должны были этого делать. Вы мой племянник.

Серж. Вы только дальняя родственница моей матери. И мы живем уже две недели под одной крышей. (Пауза.) Вы на меня сердитесь?

Валентина. Нет. Какие у вас жаркие губы, какое прекрасное лицо!.. (Берет его за подбородок.) Какая красивая линия подбородка! Нет, больше этого не делайте. Никогда. (Отходит от него.)

Серж. Переводные картинки лучше? Поэтичней? С ними вы больше в образе?

Валентина. Я ненавижу, когда меня заставляют что-нибудь делать насильно. Я вас боюсь.

Серж. Меня?

Валентина. да. Я чувствую, что у вас полно задних мыслей и теорий, вы все осложняете. Мне кажется, что у вас в голове весь день свистит кипящий чайник. Это утомительно.

Серж. А ваш муж тоже свистит?

Валентина(смеясь). Слава богу, нет. Только когда спит.

Оба весело смеются.

Серж. Удивительно. Когда я вас сейчас поцеловал, у меня было впечатление… какое бывает, когда на кого-нибудь нечаянно натолкнешься… и на мгновение я ощутил себя неловким, и неумелым, и невероятно юным, таким, каким я себя уже забыл, и вдруг мне показалось, что это и при знак, и необходимое условие счастья… ощущение, что идешь на невероятный риск.

Валентина(мягко). Вы слишком много говорите.

Входит Мари. Становится в театральную позу. Измеряет их взглядами и садится.

Мари … что случилось?

Мари. Случилось то, что этот безумный нотариус сделал мне предложение. В моем возрасте… то есть, я хочу сказать, в его! Что происходит? Я нанимаю человека, получившего специальное образование, чтобы он выиграл мне процесс в пятьдесят миллионов. И он не находит лучшего сюжета для разговоров со мной, чем свое одиночество. Теплота моего присутствия. Моя энергия. Короче, мои прекрасные глаза. Ну что тебе об этом сказать: меня с души воротит.

Валентина. Но это прелестно…

Мари. Ну нет! Вовсе не прелестно и не мило. Все это пустая болтовня. Я умоляю тебя, прекрати. А ты, Серж, принимаешь как должное, что твоя мать поставлена в такое положение?

Серж. Боже мой, мама, если он таким образом хочет иску пить…

Мари(в ярости). Что искупить? Ты что же думаешь, я ходила на деловые свидания к нему в спальню?

Серж(серьезно). Я никогда бы не смог предположить…

Мари. Нет, лучше замолчи. А суд — завтра. Знаешь, что он мне сказал: «В худшем случае вы проиграете процесс, но выиграете семейный очаг». Представляешь себе?! Я при ехала из Рошфора, чтобы выйти замуж за нотариуса? Да еще нотариуса без денег…

Серж. Что хуже всего…

Мари. Мой муж убегает из дому с балеринкой, как в плохих романах пишет смехотворное завещание, из-за которого я вынуждена ехать сюда, таскаться по конторам и юристам. И вы хотите, чтобы я снова вышла замуж?!.. Ну нет!

Валентина. А каков он из себя?

Мари. Это еще при чем?

Валентина. Да не волнуйся так, никто тебя на заставляет сказать ему «да».

Мари. Только этого не хватало! Нет, пойми, часами говоришь с человеком о важном деле, и вдруг он делает тебе предложение: человек, которому ты полностью доверяешь! Это выше моих сил. Дайте мне что-нибудь выпить. Джин в третьей коробке для шляп Валентины. Достань, Серж.

Серж достает.

Валентина. Мари… Неужели ты будешь пить джин?

Мари. А почему бы и нет?

Валентина. Не знаю. Тогда положи ломтик лимона, не много сахару.

Мари. И еще добавить настоя из ромашки. Спасибо, Серж. Мне уже лучше. (Пьет.)

Серж и Валентина смотрят на нее.

Несмотря на этот инцидент, я заказала ковры для гости ной. И шторы. Надеюсь, они вам понравятся. А вы что делали?

Серж. Немного работал, а Валентина переснимала переводные картинки.

Мари. Переводные картинки… Прекрасно! (Пьет.)

Серж. Приходила Лоранс.

Мари. Да, правда, ты же тоже хочешь жениться. Странные люди мужчины. От Жан Лу ничего не слышно?

Валентина. Нет. Ты знаешь, он, наверно, ищет меня в Монте-Карло. Боюсь, как бы он не стал волноваться. Я хотела съездить за тюльпанами, помнишь, я тебе говорила, и…

Мари. Какими еще тюльпанами?..

Валентина. Голубыми.

Мари. Ах голубыми. Прекрасно! (Пьет.) Ну и что? Они увяли?

Валентина. Нет. Я уже объясняла Сержу, что как только вышла на улицу, меня охватило смятение, вроде анти клаустрофобии.

Мари. Ну и что?

Валентина. Я никуда не поехала.

Пауза. Мари бессмысленным взглядом обводит комнату и закрывает глаза.

Мари. Вы меня сведете с ума.

Валентина. Вот любопытно, как самые обычные дела, взять даже один день, кажутся со стороны нелепыми. Я читала, что на этом строится какая-то новая школа в литературе.

Серж. Не совсем. Если быть точным, цель ее в описании чисто физических сторон предметов и абсурдности…

Мари. Будьте так добры. Ступайте со своими разговорами в комнату.

Серж а. Мне лучше пить в одиночестве.

Серж. Мне не нравится, что ты пьешь.

Мари. И зря. Это прелестно, как сказала бы Валентина.

Валентина. Однажды мы отмечали день рождения одного русского, друга Жан Лу. Он заставил меня произносить тосты. Боже, какая была ночь!

Мари. И что же вы делали?

Валентина. Да ничего. Утром он проводил меня домой.

Мари. А Жан Лу?

Валентина. Ты знаешь, он встает рано, уже в ресторане он наполовину спал. Так что к утру… (Смеется.)

Мари. Пью за твоего русского. Пью за твою невесту, Серж, за твоего мужа, Валентина, и за моего нотариуса. Пью за всех тех, кто любезно соглашается плыть вместе с нами по житейскому морю. Выражаю им мое восхищение. И сочувствие. Который час? Около пяти. Мне нужно звонить адвокату. Серж, помоги мне встать.

Серж. Может быть, ты хочешь, чтобы я?..

Мари. Проводил меня? Благодарю покорно. Что я, первый раз в жизни пью джин, мой мальчик? (С достоинством вы ходит.)

Валентина. Давно она так пьет?

Серж. Лет десять. Но очень редко.

Валентина. Какое безумие… чистый джин! Это очень вредно для печени.

Серж. Не вреднее водки, замечу вам.

Валентина. Да, но водка… (Жестом выражает, какое это райское блаженство.)

Серж. В самом деле?

Валентина начинает смеяться и кладет ему руки на плечи.

Валентина. Какой вы несчастный. Ваша мама любит джин, тетя водку, а невеста, наверно, виски. И на все это вы должны зарабатывать своими эскизами… Бедняга, бедняга… Он и не пьет, он и не пишет картин…

Серж(хватает ее за руку). Замолчите.

Валентина. Почему? Потому что я вас обижаю? Но вы нагоняете на меня скуку, дорогой племянник. Никакого полета фантазии. Вы не можете дотянуться ни до живописи, ни до матери, ни до меня… Стараетесь, как из детских кубиков, сложить свой душевный мирок. Справа сверху — разбитые мечты об успехе. Слева — честный труд. В цент ре — девушка, которую, ему кажется, он любит, — это ваши слова. Внизу — мы целуем свою тетю — это мимолетные искушения. И там и сям — «все другие виноваты». Ах! Разве не скука?

Серж. А у вас самой — какие кубики? В центре — муж, выставляющий вас из дому по малейшему поводу. Вверху — нет детей. Слева и справа — дешевые причуды, джентльменский набор девочки, переросшей свой возраст, но не повзрослевшей. Прекрасный домик!

Валентина. Есть одна разница. Уже очень давно я его развалила. (Показывает, как она ударила по «домику» ногой.)

Серж. Воля ваша. А я за себя отвечаю.

Валентина. Перед кем? Кто вам задает вопросы? Кроме этой девочки, которой, как и мне, нравится линия вашего подбородка, кому вы интересны?

Серж. Человек всегда одинок. Ну и что? А вы?

Валентина. А я люблю быть одинокой. Отпустите мою руку, мне больно.

Серж отпускает ее руку и отворачивается.

Серж. Зачем вы так со мной говорили?

Валентина. Сама не знаю. Может быть, виноват розовый отблеск на той крыше, проникший мне в душу, а может быть, ваш священный гнев по поводу Мари с ее джином.

Серж. Я был неправ?

Валентина. Со всех точек зрения. Я люблю, когда люди наливаются, выбрасываются из окон, грызут ногти, срывают зло на детях, выглядят тупо и смешно. Я люблю, когда люди забывают о том, что всегда найдется кто-то, кто их одернет или осудит.

Серж. А вы сами — любите из себя что-то строить.

Валентина. Еще как. И если вы не будете изображать из себя великого художника, вы никогда им не станете. (Театрально выходит, закрывал за собой дверь.)

Серж подходит к окну и опирается о подоконник.

Валентина(тут же входит обратно). Театральный эффект не состоялся. Я оказалась в коридоре гостиницы.

Серж. Вы в это правда верите? В то, что нужно из себя что-то строить? Вы думаете, что человек становится тем, кем он притворяется?

Валентина. Во всяком случае, человек ощущает себя тем, кого он изображает. Это уже кое-что. Разве у меня не веселый вид?

Серж. Да. Разве я не великий художник? Валентина. Да.

Они улыбаются друг другу.

Мари. Входите, сюда. Ау, кто-нибудь есть? Странно, они постоянно здесь болтают с утра до вечера.

Мэтр Флер. С одной стороны, я глубоко огорчен, а с другой безмерно рад. Дорогая мадам, подумали вы над моим предложением? Долго ли мне еще терзаться?

Мари. Каким предложением? Ах да! О вашем браке?

Мэтр Флер. Нашем браке.

Мари. Нет, нет, нет. Боже мой, как я устала. Мэтр, будьте так любезны, пойдите за шампанским. Сразу внизу на против. Это нужно отпраздновать. Идите, идите… (Выталкивает его.)

Из правой двери появляется Валентина.

Ты здесь? Что ты делала у Сержа?

Валентина. Ничего. Смотрела его эскизы. Ну и что?

Мари. А то, Валентиночка, что мы выиграли. Целуй меня. Завтра мы переезжаем. Конец «Акрополю»!

Валентина. Боже мой, как я рада… Серж, Серж.

В дверях появляется Серж.

Мари. Ты тоже там был?

Серж. А где же мне еще быть?

Мари. Процесс выигран. Целуй меня.

Он целует.

Уф! В жизни не скажу ни слова больше ни с одной судейской крысой. Кстати, это мне напомнило, что я послала его за шампанским. После вчерашнего джина у меня внутри все горит.

Валентина. Кто — он? Какое шампанское?

Мари. Прошу тебя, вслушивайся в то, что я говорю. Мэтр Флер пошел за шампанским в магазин напротив, чтобы отпраздновать нашу победу.

Валентина. Как это мило.

Мари. да, это мило. У вас у обоих вид ошеломленный, но не скажу, чтобы особенно радостный. Что мне, объявлять через мегафон: процесс выигран.

Серж. Отличная новость. Спасибо тебе. (Снова целует ее.)

Мари. Завтра мы переезжаем на улицу Бак, Я не могу больше видеть этих обоев. Ни этого эмалированного умывальника, ни этих кроватей. Еще немного, и нервы мои не выдержали бы. Наконец я смогу сидеть в своей гостиной и целый день листать журналы. Что ты улыбаешься? Ты думаешь, у меня осталась хоть капля энергии?

Стук в дверь. Входит Мэтр Флер с бутылкой в руке.

А, вот и вы, мэтр Флер. Моя родственница мадам Сери. Мой сын Серж. Сухое? Серж, будь добр, дай бокалы!

Мэтр Флер. Я взял какое было. Ваша мать вам уже сообщила? Должен сказать, что я очень доволен. Дело было трудное, весьма трудное, оно требовало большого искусства. Впрочем, мы оказались на высоте. Чтобы вы получили точное представление, скажу, что подобные дела — далеко не редкость. В прошлом месяце…

Мари. Мэтр… Ради бога, откупорьте бутылку, я сейчас умру.

Валентина делает ей отчаянные жесты, указывая на мэтра Флера.

Мэтр Флер. За нашу удачу и за ваше счастье, дорогая мадам! Мари, Спасибо. Валентина, не дергайся, уверяю тебя, нет никакого повода.

Валентина. Ах, ну отлично. А я-то решила, что это он. Простите меня, мэтр, но я дум что это вы — неудачливый поклонник моей кузины. Боже, как я смеялась! Если бы вы видели, как вчера Мари рвала и метала!

Мари(закрывал глаза) Это он.

Валентина. Но ты же мне сказала…

Мари. Я только сказала тебе, чтобы ты стояла спокойно. И еще раз повторяю.

Мэтр Флер. Во всяком случае, мадам, я доволен уже тем, что удостоился чести рассмешить вас.

Валентина. Боже мой, какое ужасное недоразумение. За будем о нем. Можно вам долить?

Мэтр Флер. Благодарю вас, мадам. Моя чаша полна. (Раскланивается и уходит.)

Серж. Какая реплика! О такой можно только мечтать…

Валентина. Мари… А если ты его полюбила?

Мари. Что ты сказала?

Валентина. Я хотела сказать, что ты, может быть, над ним смеялась, но, сама того не подозревая…

Мари. Слава богу, со мной редко случается что-нибудь, о чем я не подозреваю. Хватит и того, что жизнь подсовывает мне в готовом виде. Очень надо расхлебывать то, о чем сама не подозреваешь Не повезло ему.

Валентина. Самое глупое, что мне показалось, что ты поняла, что я у тебя хотела спросить, и…

Мари. Валентиночка, ляп есть ляп. По крайней мере я избавлена от прощальной сцены у него в кабинете, где я задыхаюсь от бумаг и вопросов.

Хоть одна выгода. Как бы выразился он, я выиграла процесс, но упустила домашний очаг. Ах! Ах!.. Не поехать ли нам сегодня ужинать в русский ресторан?

Серж. Непременно. Закатим грандиозный пир. Пусть Валентина наденет свое сиреневое платье. (Выбегает.)

Мари. У тебя есть сиреневое платье?

Валентина. Да. В шкафу. Кстати, он прав, оно такого стиля, какой мне больше всего идет…

Мари следит за Валентиной взглядом, в то время как та подходит к шкафу и открывает его.

Валентина. Боже мой! Который час?

Серж. Три. Маму было ждать бесполезно, со своим скрипачом она не расстанется до утра.

Валентина. Кажется, скрипачи ей больше по вкусу, чем нотариусы. Я не выдержала: от такого треска в ушах через два часа с ума можно сойти.

Серж. А что она ему заказывала? Я и трети мелодий не знаю.

Валентина. Увы, он тоже… Слава богу, вы не каждый день получаете наследство. Я бы не вынесла… (Ложится на кровать одетой.)

Серж. Не мните платье, оно мне очень дорого. В этом вертепе вы были самой красивой женщиной.

Валентина. И вы этим гордились.

Серж. Да. Впрочем, великий художник — и знаменитый художник — обязан появляться на людях с красивыми женщинами с самыми красивыми женщинами, разве нет?

Валентина. Да. И, кроме того, каждую неделю их менять. Серж, мне очень жаль, но моя постель качается.

Серж. Это от водки. Пусть качается.

Валентина. Я всегда считала, что человек не может быть пьяным, а вот предметы, которые его окружают, — да. Интересная теория, правда?

Серж. Очень. Теории алкоголиков часто бывают интересны.

Валентина. Почему?

Серж. Потому что видно, что под ними кроется. Например. Хотя вы выпили два графинчика водки, вы считаете, что качается ни в чем не повинная кровать. Собственной вины вы не допускаете. Все сваливаете на других.

Валентина. Правильно. Совершенно правильно. (Берет свою подушку и улыбается ей.) Прошу прощения. Это я виновата.

Серж. Надеюсь, мама сможет добраться до дому.

Валентина. Весь оркестр пересидел за нашим столом неужели ни один скрипач ее не проводит? Боже мой, как мне хорошо. Племянник мой дорогой, почему мы не живем в постоянном опьянении, когда все жесты — легки, люди — очаровательны, препятствия — преодолимы? Почему мы не проводим жизнь притворяясь, улыбаясь и изрекая глупейшие шутки?

Серж. Потому что от этого тускнеют глаза, краснеет нос и появляется второй подбородок.

Валентина. Какая жалость! А у меня уже начинается?

Серж. Нет, глаза у вас великолепные и зрачки восхитительно расширены. У вас такой овал лица, что мое сердце разрывается от нежности. Когда я с вами танцевал, мне хотелось одно временно и плакать и смеяться.

Валентина. Ваша теория тоже интересна. Стоит вам не много выпить, вы готовы всем безумно восхищаться.

Серж. Дело не только в восхищении. (Идет, слегка шатаясь.) Вглядитесь в меня, тетя Валентина. Вы не видите в глубине моей души зверя? Не замечаете в моих расширенных зрачках искры дикого желания?

Валентина. Ну, ну. Я где-то читала, что люди вашего поколения совершают акт плоти от скуки, думая совсем о другом.

Серж. Сколько лет было автору? Вот в чем вопрос. Прежде чем читать о современной молодежи, нужно знать, какого возраста сам автор.

Валентина. Да, да. И потом у вас во рту остается привкус пепла и вы с тоской протягиваете свою сигарету скучающей подруге.

Смеются.

Серж. Смейтесь. Еще смейтесь, И говорите мне о голубых тюльпанах. О моем подбородке, поскольку он вам нравится. О переводных картинках в Монте-Карло. Вы никогда не из меняли своему мужу?

Валентина. Я не знаю, что значит изменять.

Серж. Валентина… У меня все-таки будет спортивная машина. И по четным дням я буду гением. У меня будут небритые щеки, круги под глазами, я буду срывать с вас сиреневое платье и рисовать на вашей коже солнца и радуги.

Валентина. Какая непристойность!

Серж. А по нечетным я буду гладко выбрит, вежлив, любезен, буду распахивать перед вами дверцу машины и возить вас в Булонский лес. Я буду умолять вас подарить мне хоть немного любви. Вы задержите свою руку в моей чуть-чуть дольше. И это мне потом будет сниться по ночам.

Валентина. Перестаньте. Если вы начнете придумывать…

Серж. Так что?

Валентина. Мне не устоять.

Пауза. Они смотрят друг на друга.

Серж(глухо). Когда я вас поцеловал… сегодня днем… Не притворяйтесь удивленной. Перед тем, как мама явилась с этим дурацким наследством.

Валентина. Да. Ну и что?

Серж. Если бы она не ворвалась..

Валентина Да?

Серж. Вы не думаете, что…

Валентина Я об этих вещах никогда не думаю.

Серж. Вы были так нежны, я уверен, что да… Все же это возмутительно Мы три месяца ждали этого наследства, и надо же, чтобы оно свалилось именно тогда, когда оно мне было совсем ни к чему.

Валентина. Не кричите. Иди сюда.

Он садится рядом с ней.

Да, я чуть было не потеряла голову. Да, ты мне нравишься. Ты — как котенок — царапаешься, кусаешься, а потом ластишься и горячишься, как влюбленный мужчина, А Флоранс?

Серж. Флоранс?

Валентина. Да, твоя приятельница.

Серж. Лоранс. При чем тут Лоранс?

Валентина Ты ведь ее любишь?

Серж. Мне кажется, да.

Валентина. И ты хочешь ей изменить?

Серж. Я не знаю, что значит изменять.

Валентина(смеется). Что с тобой сегодня?

Серж. Я схожу с ума, я великий художник, Дотроньтесь до моей колючей щеки.

Она кладет ладонь ему на щеку.

Чувствуете? я сорву с вас ваше сиреневое платье.

Валентина. И солнце, и радуга…

Он целует ее.