Сириус

67

После завтрака они расположились на террасе.

Авриль точила ножницы о брусок. Малыш сидел на чурбане и постоянно вертелся.

– Зачем это надо?! Разве деревья стригутся? Камни моются?

Сколько ни повторяла Авриль, что люди не похожи на камни и деревья, что они должны мыться и заботиться о теле, – без толку.

– Малыш, так надо.

– А пчицы? – спрашивал он хитро. – Пчицы стригли волосы?

– Нет, Малыш, не стригли.

– Ну вот видишь! Пчицы не стригли волосы и все равно были самые сильные! Уверен, они были сильнее всех, потому что летали по небу, и волосы у них были длинные!

Авриль вздохнула:

– Малыш, птицы не стриглись, потому что у них были перья.

Малыш расхохотался:

– Авриль, ты очень умная, но я вижу, когда говоришь неправду. Эти твои пэрья – такого не бывает!

– Ну что ж, – сказала Авриль, потрясывая ножницами у Малыша под носом, – я должна кое-что сказать. Ящик с припасами пуст.

– Ой. – Малыш сделал круглые глаза. – Теперь нам нечего есть?

– Да, – ответила Авриль, – но хорошая новость в том, что…

Лицо мальчика расплылось в улыбке:

– Мы пойдем к капсуле и к Мадам Мо?

Авриль тоже улыбнулась:

– Да! Может быть, она испечет для тебя оладьи.

Малыш захлопал в ладоши.

– Ура, оладьи!

Это стало традицией. Когда Мадам Мо ослепла, Авриль предложила ей помощь. Они останавливались у старушки по дороге к капсуле. Затем пробирались через лес, толкая перед собой ее тележку из ткани, а возвращали доверху наполненную провизией и водой. На обратном пути брат с сестрой ночевали у Мадам Мо, и она всегда пекла им оладьи, что приводило Малыша в восторг.

– Но ты же знаешь, Мадам Мо любит чистых мальчиков, – сказала Авриль. – Поэтому сегодня мы подстрижем волосы.

– Пф-ф-ф-ф.

– И помоемся, – добавила сестра, показывая мыло.

– Нагишомицеликом?

– Да. Нагишом и целиком.

Малыш ужаснулся:

– Подстрижемся и помоемся? Ну нет!

И прежде чем Авриль успела схватить брата, он побежал и с дикими криками стал скакать по ветвям Дуба. Девушка бросилась за ним и поймала на крыше хижины.

– Пошли, звереныш, сегодня банный день! – говорила она, щекоча Малыша.

Авриль стала мыть мальчика. Вскоре из-под слоя грязи и пыли гибнущих звезд показалась белая кожа. У Авриль екнуло сердце, когда она увидела, как торчат у брата ребра. Суставы казались чересчур большими. На самом деле мальчик был просто очень худым. Потому-то она и не сказала ничего брату, когда обнаружила, что из ящика пропадает провизия.

Авриль взяла ножницы и остригла Малышу челку, открыла уши, затылок.

– Эй, Авриль! Смотри вуши мне не отрежь!

Девушка замерла на секунду. Легкий ветер поднимал с настила светлые волосы Малыша, и они парили в воздухе над лесом.

Авриль поднесла зеркальце к лицу брата.

Мальчик выпучил глаза:

– Кто это?

– Ну, это ты, братишка! Только теперь вымытый и подстриженный. Сейчас ты похож на настоящего чистого ребенка!

Малыш с подозрением осмотрел свои короткие волосы, впалые щеки, голубые глаза, похожие на лужи после грозы при свете солнца. Потом пожал плечами, то ли не придав значения своему облику, то ли и вовсе не узнал себя. Не одеваясь, он растянулся на досках террасы и подставил кожу ласковым лучам утреннего солнца.

Теперь разделась Авриль. Она была такой же худой, как и Малыш. Темная кожа – покрыта ссадинами и синяками. Она плеснула немного воды на кусок мыла и стала тереть щеки, плечи, маленькие, точно орехи, груди и живот – пустой, бесполезный сосуд. Авриль коснулась левого плеча, где была татуировка в форме черной звезды. Краска выцвела, но навсегда въелась в кожу.

Малыш украдкой поглядывал на Авриль. Он уже спрашивал, откуда у сестры взялась звезда на плече. Девушка ответила, что это было очень давно. Так давно, что она забыла. Конечно, Авриль сказала неправду. Черная звезда будет еще долго жечь кожу.

Авриль обернулась на Малыша:

– Что такое?

– Ничего.

Она завернулась в полотенце и подошла к нему.

– Почему ты так на меня смотришь?

– Как думаешь, я стану когда-нибудь таким же черным? Мне нравится твой цвет. По-моему, круто быть черным. А почему я белый?

Авриль с облегчением улыбнулась. Хорошо, что вопрос не про татуировку.

– Ну, просто так получилось.

– Но на фотографии папа с мамой тоже белые, как я. А почему ты черная, как Сириус?

Авриль пожала плечами:

– Не знаю, наверное, родителям было интересно сделать меня другого цвета.

– Может, когда я подрасту, тоже почернею, стану как ты и Сириус?

– Нет, Малыш, у каждого с рождения свой цвет. Есть вещи, которые люди не выбирают, но они часть нас. Мы все разные.

– А зачем надо, чтобы все были разные?

– Ну, чтобы не скучно было. Представляешь, если бы я, например, была точной копией тебя? Мы бы постоянно дрались из-за шоколада в пайках.

– Но это я ем кашелад!

– О чем я и говорю. Будь я как ты, мы бы только спорили и мутузили друг друга. И надо говорить не кашелад, а шоколад.

Авриль оставила мальчика размышлять над этим. Она осторожно вымыла ноги и подстригла ногти. У девушки были две мозоли. Она проткнула их иглой с вощеной ниткой и подождала, пока вытечет жидкость.

Закончив с этим, Авриль села на чурбан и протянула ножницы Малышу.

– Давай, теперь тебе водить. Только уж постарайся, ладно?

В осколок зеркала Авриль наблюдала, как брат стрижет, и временами давала указания, чтобы он не испортил ей волосы. Девушка понимала, что глупо беспокоиться о прическе, но ничего не могла с собой поделать.

В зеркале Авриль наблюдала, как ножницы корнают ее каштановые локоны. Она видела угловатое лицо. Худое и жесткое, похожее на камень. Темная кожа уже в морщинках от солнца, ветров и холода, черные глаза со зрачками с булавочную головку. Ничего не осталось от детства – Авриль едва узнавала себя. Она помнила, что у папы был фотоаппарат и дома на стенах всегда висели снимки. На память о путешествиях, походах в бассейн, рождественских ужинах. Как давно это было. Раньше Авриль нравилось, когда папа ее снимал. Прежде все любили фотографироваться. Снимки были повсюду: на стенах, на улицах, на экранах. Сегодня это казалось нелепым. Странная привычка, – думала Авриль. – Люди без ума от собственных портретов. Зачем они были нужны? Возможно, это был способ удостовериться, что ты еще существуешь в невероятной толкотне разных жизней, которыми кишела Земля. Или попытка оправдать собственную ничтожность. Конечно, последующие события доказали людям, что они ничуть не важнее деревьев, рек или птиц. Человечество так же недолговечно. Жизнь испарялась быстро, а фотографии – еще быстрее. Кто скажет, где все эти изображения теперь?

Закончив с волосами Авриль, Малыш встал перед ней и прищелкнул языком. И она поняла, что красива. Взгляд Малыша стоил любых фотографий.