«ТОЧНЫЕ НАУКИ — ЭТО ВЕЩЬ!..»

Неужели все так и было? Какие-нибудь полчаса, час… Абзац отсюда, страницу оттуда… И все — можешь идти… А куда?.. Пришел, повалился в постель — некуда ему идти.

Пять лет, ровно пять лет: все отпуска, субботы, воскресенья… Одно и то же, одно и то же!.. А впрочем, так ли это? Правда ли, что пять лет подряд он каждый день делал одно и то же? И пчелы ведь каждый день делают одно и то же, и муравьи. И само солнце. Разве не проделывает оно ежедневно одну и ту же работу? И в то же время каждый день понемножку обновляет мир. Незаметно, неуловимо для глаза весну оно заменяет летом, лето — осенью, осень зимой… Времена года. Они должны сменять друг друга, без этого нельзя. Если они не будут сменять друг друга, ни пчелы не смогут жить, ни муравьи… А может быть, те пять лет, когда изо дня в день долбил он в одну точку, это не пять лет, а всего лишь один сезон, одно время года. И после этого пятилетнего времени года вчера должно было начаться, наконец, для него новое? И только потому, что оно не началось, время вдруг остановилось, словно задохнулось, словно его лишили возможности движения…

… Лежа в этом неподвижном выдохшемся времени, Теймур глядел в потолок и видел Бузбулак. И Бузбулак, который он видел сейчас, казалось, тоже был смят, придавлен: и деревья, и речка, и дома. Словно деревня испугалась когда-то Джемшидова, так испугалась, что до сих пор не может прийти в себя… Деревья, напуганные Джемшидовым, стояли у него перед глазами; напуганные Джемшидовым дороги, тропки, дома… И где-то за горами занималось сейчас напуганное Джемшидовым утро.

Он увидел глаза этого утра, испуганные, изумленные, сияющие чистотой глаза. «Ярче сияй!» — сказал Теймур. Он сказал это утру, сказал Бузбулаку и сказал так громко, что сам удивился, услышав собственный голос.

Уже десять дней, как уехал профессор. При Теймуре просить Джемшидова, чтоб позаботился о его сыне, Мурсал не решился — не хватило смелости. Поэтому в день отъезда Теймура он с утра не находил себе места — все хлопотал, суетился, говорил без умолку…

— Самому бы поехать надо… — то и дело повторял он. — Поехать бы, устроить мальчика, сразу бы от сердца отлегло… Конечно, профессор не чужой человек. И от нас ничего плохого не видел…

Мурсал решил вбить это Теймуру в голову, потому что очень хотел, чтобы его мальчик, как попадет в Баку, сразу пошел к профессору и хоть на одну ночь непременно остановился бы у него.

— Переночуешь, а там видно будет… Как профессор скажет… Может, он тебя в общежитии устроит получше… А может, и не отпустит, никуда, оставайся, мол, у меня, чтоб на глазах был. У Джемшидова пять комнат да еще кухня, у них ведь там кухня не в счет…

В тот день Мурсал поднялся спозаранок, поехал в район. Баранины килограмм взял — накормить, ребенок надолго уезжает. Купил у соседа килограмма четыре отборных персиков, оборвал росший во дворе фундук набралась добрая корзина гостинцев. Мурсал все возился, все укладывал их; то персики сверху уложит, то орехи насыплет…

— Хорошие фрукты, — приговаривал он, любуясь корзиной. — В городе разве купишь такие? Главное — свежее все. Таких фруктов, как в наших местах, нигде не найдешь… Одного жалко — сам не могу поехать. Поехал, устроил бы тебя… С профессором договорился бы… Ладно, как-нибудь потом выберусь. Будут зимой каникулы, и приеду. Лишние траты тоже ни к чему. Лучше купишь себе что-нибудь. В городе ведь за все платить надо. Да, жалко, жалко, что я с тобой не еду… Самому-то надежней.

В то время из пяти Теймуровых сестер три уже были замужем, две еще оставались дома. И эти две с самого утра то и дело принимались плакать; к полудню глаза у них покраснели, распухли, но они по-прежнему продолжали всхлипывать.

Замужние сестры не плакали — не было времени. Они нянчили своих грудников, разнимали сцепившихся во дворе сыновей, кричали на тех, кто удирал на улицу, и, улучив момент, успевали еще ворчать на сестер.

— Это ж надо! Распустили сопли! Куда едет-то, соображаете? В Баку! Учиться! С золотой медалью едет!

Мать Теймура пожарила баранину. Старшая сестра, тоже кое-что сготовила, принесла. И две другие замужние сестры не с пустыми руками явились: одна принесла с собой катык, другая айвовое варенье. Поставили все на подоконник, чтобы не достать ребятишкам. Чемодан Теймура, собственноручно сколоченный отцом из фанеры, красный с голубыми разводами, стоял рядом.

Под вечер, перед заходом солнца учитель Мурсал поднял этот красный с голубыми разводами чемодан.

— Пораньше выйти надо, — сказал он.

Все пять километров до станции они отмахали пешком. Уже совсем стемнело, когда учитель Мурсал усадил сына в плацкартный вагон. На следующий день рано утром Теймур сошел с поезда в Баку. Дом профессора Джемшидова он отыскал сразу, но нажать кнопку звонка, приделанного на стене возле двери, весь день не набирался смелости. До вечера бродил он возле профессорского дома с корзинкой в руках. И только когда наступили сумерки, ему не оставалось ничего, как все-таки нажать на эту кнопку. Дверь отворил Бешир.

— А, Теймур! — обрадованно воскликнул он. — Вот это да! — легонько подталкивая в спину, он привел гостя в большую светлую комнату.

— Вот, — громко сказал Бешир. — Это сын Мурсала-муаллима!

Беневша читала, примостившись на углу огромного обеденного стола. Когда Теймур вошел, она подняла голову, улыбнулась и снова стала читать. Из соседней комнаты вышла жена Бешира, поздоровалась и ушла. Появилась Туту-ханум с чаем.

… Потом вышел профессор и расположился за столом.

Беневша тоже сидела тут, и Туту-ханум, и жена Бешира, но, кроме него, никто не разговаривал. Бешир откровенно радовался тому, что Теймур прибыл в Баку с золотой медалью, но не одобрял его намерения поступать на исторический факультет.

— Подумаешь — история! — говорил он. — Точные науки — это да, это вещь! Стране нужен всего какой-нибудь пяток хороших историков. Гуманитарные науки процветают сейчас главным образом в малоразвитых странах. В этих странах уровень развития гуманитарных наук намного выше точных. Хотя точные науки этим странам еще более необходимы.

Теймур внимательно слушал Бешира, с удовольствием слушал. И не потому, что тот говорил умные вещи. Потому что, говоря эти умные вещи, он смотрел на Теймура с интересом, с уважением. Совсем не похоже на беседы, которые вел с его отцом профессор Джемшидов. Слушая Бешира, Теймур чувствовал себя уверенней, он уже жалел, что весь день прокрутился вокруг этого дома, не решаясь войти. Беневша иногда отрывалась от книги и улыбалась Теймуру, а стоило ей улыбнуться, усталость вообще как рукой снимало, он сразу весь преображался; и рубашка с коротким рукавом вроде идет ему, и руки у него ничего — длинные, мускулистые… И этот огромный город вроде совсем не такой уж страшный…

Вдруг профессор резко поднялся из-за стола. И уже в дверях сказал сыну:

— Давай-ка устрой его в гостиницу. Поздно уже. Парню идти пора.

Бешир укоризненно взглянул на отца, прищурился и покачал головой. Жена его молча вышла. Теймур увидел, что Беневша медленно закрыла книгу и что у Туту-ханум трясутся руки.

О чем Бешир говорил с отцом в другой комнате, Теймур не слышал. Через несколько минут Бешир появился.

— Чего не умываешься? — весело спросил он. — Мойся давай и ложись. Кафедра твоя — вторая дверь налево… Иди, иди, не стесняйся! Спать будешь на диване в этой комнате. По-моему, неплохая комната…

Когда Теймур вернулся, жена Бешира готовила ему постель. Потом Бешир погасил свет и ушел. Потом в других комнатах погас свет, все затихло… Но прошло еще немного, и Теймур услышал за стеной приглушенные голоса.

— А кто будет стирать простыни, на которых он валяется?!

— Не надо, папа. Не нервничай. Ради бога, не нервничай! Я выстираю!

— Мне не нужно, чтоб ты. А вот жену свою заставь! Чтоб хоть носки мужу стирала! Почему моя жена должна вас обслуживать?

— Папа, ты не прав. Так нельзя…

— Разреши мне, пожалуйста, самому знать, что можно и что нельзя. Самому устанавливать порядки в своем доме. Я не желаю, чтоб мне навезли из деревни вшей!..

— В деревне уже лет пятнадцать, как нет вшей. Ты отстал от жизни.

— Зато ты, я вижу, слишком ушел вперед! Чересчур хорошо деревню знаешь!

— Зачем этот тон, папа? В конце концов, не я писал докторскую о культурном преобразовании деревни.

Они замолчали. Профессор кашлянул.

— Я вижу, моё докторство и у тебя засело в печенках! Ты только одно должен понимать, милый: не будь я доктором, тебе тоже бы грош цена! Ясно тебе это?

— Ясно, папа. Все абсолютно ясно. Разреши, я пойду?

Бешир на цыпочках миновал комнату, в которой лежал Теймур, осторожно прикрыл за собой дверь. Теймур, закрыв глаза, ждал, пока все улягутся, чтобы встать, потихоньку одеться и, неслышно отворив дверь, навсегда покинуть этот дом, но сон сморил его. Странное что-то снилось ему в ту ночь. Будто он в деревне, в своем доме. И будто в каждом из шести окон — солнце, фиалкового цвета солнце — в каждом окне по солнцу. И в сиянии этих шести солнц выходит Беневша: в подвенечном платье, на голове белая вуаль; словно легкий тюлевый занавес, раздвигая ветки орешника, она идет прямо к нему, А он пытается выбраться из кустов и не может. А откуда-то доносится голос Бешира: «Кафедра истории…» «В деревне уже пятнадцать лет нет вшей…» «Точные науки — это вещь… Точные науки — это да, это вещь…»

Загрузка...