Сияющая цитадель

ГЛАВА 21

Сефрения сидела одна на кровати в своей комнате, с грустью размышляя о том, что одиночество, на которое она себя добровольно обрекла, продлится теперь, вероятно, до конца ее дней. Те слова были сказаны в гневе, второпях… и вот итог — пустота и одиночество. Она вздохнула.

Сефрения из Илары. Как странно, что и Кедон, и Ксанетия извлекли из прошлого это древнее имя, и еще страннее, что оно до сих пор глубоко трогает ее сердце.

Илару даже по стирикским понятиям трудно было назвать селением. Стирики с давних пор стремились смягчить враждебность эленийцев, притворяясь беднейшими из бедных, живя в лачугах и одеваясь в грубый домотканый холст. Но Илара с ее единственной грязной улочкой, с хижинами из хвороста, обмазанного глиной, была ее домом. Там прошло детство Сефрении, наполненное любовью, и любовь эта достигла своей вершины с рождением ее сестры. В тот самый миг, когда Афраэль появилась на свет, Сефрения разом обрела и исполнение всех желаний, и цель всей своей жизни.

Память об этом крохотном бедном селении, о тепле и всеобъятной любви, что окружали ее там, поддерживала ее в самые черные дни. Илара, сиявшая в ее памяти, всегда была убежищем, где она могла укрыться от мира, от уродства его, подступавшего к ней со всех сторон.

А теперь все было кончено. Предательство Заласты безвозвратно очернило и осквернило самые драгоценные ее воспоминания. Теперь, стоило ей вспомнить Илару, перед глазами, непрошеное, вставало лицо Заласты; и притворная нежность, которой оно светилось, была жесточайшей ложью. Теперь она видела его лицо таким, каким оно было на самом деле — маска обмана, похоти, злобной ненависти к Богине-Дитя, которая была смыслом всего существования Сефрении.

Ее память хранила Илару; разоблачение предательства и двуличия Заласты уничтожило ее вновь — и на сей раз уже навеки.

Сефрения уронила лицо в ладони и зарыдала.

Принцесса Даная, погруженная в мрачные размышления, свернулась калачиком в большом кресле. Там, в темной комнате, и отыскали ее Спархок и Вэнион.

— Нет, — коротко ответила она на их страстные уговоры. — Я не стану вмешиваться.

— Афраэль, — молил Вэнион со слезами на глазах, — это убивает ее.

— Значит, ей придется умереть. Я ничем не могу помочь ей. Она должна перенести это сама. Если я вмешаюсь, для нее все это пройдет бесследно, а я слишком люблю ее, чтобы баловать и лишать значения ее страдания.

— Но ведь ты, надеюсь, не станешь возражать, если мы попробуем ей помочь? — язвительно осведомился Спархок.

— Пробуйте, если хотите, — только без Беллиома.

— Знаешь, ты очень жестокая девочка. Я и не подозревал, что в моей семье растет чудовище.

— Можешь придумывать мне любые прозвища, Спархок, — я все равно не передумаю. И кстати, не пытайтесь что-либо устраивать за моей спиной. Можете держать ее за руку, дарить цветы или зацеловать ее до бесчувствия, только не вмешивайте в это дело Беллиом. А теперь уходите и оставьте меня в покое. Мне и так тяжело.

И она теснее свернулась в кресле, крепко сжимая в объятиях потрепанного Ролло. Древняя боль стояла в ее темных блестящих глазах.

— Так значит, Заласта уже давно пытался встать у нас на пути? — спросил Бевьер, когда на следующее утро они собрались, как всегда, в синей гостиной. Теперь все были одеты по-домашнему, и на длинном столе у дальней стены был накрыт завтрак — каждый накладывал себе на тарелку, сколько хотел. Королева Элана давно уже обнаружила, что принятие пищи отнюдь не помеха обсуждению важных дел. Бевьер, расстегнув синий камзол, полулежал в кресле, вытянув ноги. — Если именно он скрывался за этой тенью и облаком, это почти неизбежно означает, что он имел отношение и к Земохской войне. Ксанетия кивнула.

— Замыслы Заласты, сэр рыцарь, охватывают многие столетия. Его страсть к Сефрении уходит истоками в детские годы, равно как и ненависть его к Богине-Дитя, чье рождение разрушило все его надежды. Ведал он, что, ежели посмеет открыто противостоять Богине-Дитя, одною мыслью уничтожит она его раз и навсегда. Понимал он также, что страсть его в основе своей темна и нечиста и что ни один бог не станет помогать ему в борьбе с Афраэлью. Долго размышлял он о сем и заключил наконец, что надобна ему для успеха некая мощь, не имеющая ни сознания, ни нравственности, ни собственной воли.

— То есть Беллиом, — сказал Спархок. — Во всяком случае, именно таким его все считали. Мы-то теперь знаем, что это не так.

— Истинны твои слова, — согласилась она. — Заласта разделял всеобщее заблуждение, полагая Сапфирную Розу лишь источником силы. Верил он, что Беллиом, не отягченный нравственными устоями, подчинится ему беспрекословно и уничтожит его смертельного врага, а он таким образом получит ту, кем так жаждет обладать — ибо, не заблуждайтесь, Заласта искал не любви Сефрении, но обладания ею.

— Это омерзительно, — содрогнувшись, проговорила баронесса Мелидира.

Ксанетия согласно кивнула.

— Знал Заласта, что нужны ему кольца, дабы повелевать Беллиомом, — продолжала она, — однако всему Стирикуму ведомо было, что сама проворная Богиня-Дитя похитила кольца у Гверига, тролля-карлика, дабы не могло сие уродливое создание обернуть силу Беллиома против стириков. Оттого-то Заласта по-прежнему сохранял притворную дружбу с Сефренией и ее сестрой, надеясь выведать у них, где запрятаны кольца, и так обрести ключи к Беллиому. Боги же знали, и знали немногие смертные, что однажды родится творение Беллиома, Анакха, и по различным знакам и прорицаниям определено было, что появится он на свет в доме Спархоков.

Афраэль встревожилась, ибо знала она, что дом Спархоков — эленийский, а эленийцы без особой любви относятся к Стирикуму. Понимала она, однако, что в назначенный день Анакха придет и поднимет Беллиом из места, где он сокрыт, и завладеет им ради собственных целей — и целей самого Беллиома. Сие и тревожило ее, ибо ежели Анакха разделит обычную нелюбовь эленийцев к стирикам, может он обратить камень против ее почитателей. Стремясь уменьшить сию опасность, решила она разделить кольца, одно отдав предку Анакхи, а другое в руки иного смертного, дабы, когда Анакха унаследует кольцо, могла она познать его душу и решить, безопасно ли будет передать в его владение и второе кольцо.

— Истории куда интересней, когда знаешь лично их героев, верно? — заметил Телэн, в третий раз наполняя свою тарелку. Телэн снова рос и ел почти постоянно. Впрочем, он не забывал и о хороших манерах и, прежде чем самому приступить к пиршеству, принес Ксанетии стакан молока и блюдо с ломтиками фруктов.

Спархок тщательно продумал свой вопрос.

— Помнится, как-то ты говорила мне, анара, что мысли богов тебе недоступны. Как же ты узнала тогда, о чем думала Афраэль?

— Воистину, Анакха, мысли богов сокрыты от меня, однако Афраэль весьма многим делится со своей сестрой, и это из памяти Сефрении узнала я то, о чем говорю вам. Итак, — продолжала она рассказ, — предок Анакхи был рыцарем ордена Пандиона, жившим со своими братьями в замке ордена своего, в эленийском городе Дэмос; и примкнул он к войне, что опрометчивый молодой король Энтор повел против мятежных баронов. И случилось так, что рыцарь и король, отбившись от спутников своих, лежали, израненные, на кровавом поле битвы. Когда пала на поле тьма, Сефрения из Илары, повинуясь велению своей сестры, хотя и с большой неохотой, пришла перевязать им раны и отдать им кольца — одно рыцарю, а другое королю. Сокрыла она от них истинное предназначение колец, сказав, что сие лишь символы их дружбы, и искусным стирикским заклятием окрасила она кровью раненых камни в кольцах, дабы скрыть тем их истинную природу. Так связала она воедино два дома, и связь эта проложила путь брачному союзу Анакхи и его королевы.

— Я же говорила тебе! — заметила Элана мужу, так и лучась самодовольством.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Спархок.

— Я же говорила, что нам суждено быть мужем и женой. Почему ты вечно со мной об этом спорил?

— Потому что считал, что так надо. Я был уверен, что ты сумеешь найти себе куда более подходящего супруга. — Этот легкомысленный ответ скрывал испытанное Спархоком потрясение. Афраэль была поистине безжалостна в своих махинациях с жизнью и судьбой смертных. Анакха был творением Беллиома, и Богиня-Дитя, не уверенная, что ему можно доверять, нарочно в очередном своем воплощении родилась его дочерью, чтобы по мере сил влиять на него.

— Заласта же, постигший намерение Афраэли, встревожился, — продолжала Ксанетия. — Надеялся он отнять Беллиом у Анакхи, прежде чем Анакха в полной мере осознает все значение своего союза с камнем, — однако Афраэль вновь помешала его замыслам. Обладая кольцами и властвуя над Беллиомом, Анакха становился непобедим.

— Отлично, — проворчал Улаф. — Заласта оказался в тупике. И что же он делал потом?

— Есть в Стирикуме — да и были всегда — такие, что обращают силу заклятий, ведомых сему народу, на то, чтобы насытить нечистые свои желания. Младшие боги как дети, и непостижимы для них глубины, в кои добровольно готовы погрузиться подобные люди. Однако сия грубая сторона человеческой натуры противна им, и, буде какой стирик проявит ее, становится он изгнанным и проклятым. Несчастные сии влачат одинокое существование в пустынных землях, вдали от народа своего, или же, не ведая раскаяния, ищут нечистых удовольствий в гнойных клоаках больших городов. К таким-то людям и обратился в отчаянии Заласта, и в Вереле, гнуснейшем из городов Южной Даконии, отыскал он того, кто был ему надобен.

— Мне доводилось жить в Вереле, — заметила Миртаи. — Это и впрямь самое подходящее место для выродков и отщепенцев.

Ксанетия кивнула.

— Именно там, погружаясь в пучины порока, столкнулся Заласта с неким Огераджином, давним развратником и сластолюбцем. Пресытясь уже веками излишеств, сей Огераджин грешил не столько ради удовольствия, сколько ради того, чтобы оскорбить младших богов. Воистину сей Огераджин был мерзостен вдвойне, ибо посредством неких запрещенных чар и заклятий проник он во тьму — в ту запредельную извращенную тьму, что наполняет души старших богов. И вот Огераджин, чувствуя, что похоть Заласты сродни его собственной, а стало быть, они схожи в помыслах своих, посоветовал ему обратиться к Отту, императору Земоха.

Бевьер ахнул.

— Истинно так, — кивнула Ксанетия. — И тогда отправился Заласта в город Земох, дабы заключить союз с Оттом.

— Погоди-ка! — воскликнул Келтэн. — Разве ты не говорила нам, что Заласта изо всех сил старался удержать нас подальше от Отта и Азеша?

Она кивнула.

— Заласта заключал союзы, заботясь о собственной выгоде — не о благополучии своих союзников. С помощью Отта отыскал он в Эозии иных стириков-изгоев, дабы помогали они ему следить за родом Спархоков, и велел им всячески изыскивать в роде сем какие-либо слабости, кои после рождения Анакхи пригодятся ему, Заласте.

Как могли вы догадаться, также и Афраэль желала надзирать за предками Анакхи, а посему Богиня-Дитя отправила Сефрению в Дэмос — обучать пандионцев тайнам Стирикума.

— Наша милая малышка Афраэль довольно-таки бессердечное создание, — заметил Стрейджен. — Если вспомнить, что эленийские крестьяне в Астеле сотворили с родителями Сефрении, посылать ее в Дэмос было в некотором роде жестоко.

— Кто может познать мысли богов? — вздохнула Ксанетия, устало проводя ладонью по глазам.

— Тебе нехорошо? — спросил Келтэн. В его голосе звучала явная озабоченность.

— Я слегка утомилась, сэр рыцарь, — призналась она. — Разум Сефрении был смятен, когда погружалась я в глубины ее памяти, и с немалым трудом удалось мне извлечь оттуда нечто последовательное.

— Стало быть, анара, так и действует твой дар? — с любопытством спросил Сарабиан. — Ты берешь чей-то разум и глотаешь его целиком?

— Сравнение сие неточно, Сарабиан Тамульский, — с легким упреком заметила она.

— Извини, анара. Я взял его с потолка. Собственно, я хотел спросить вот что: поглощаешь ли ты единым прикосновением все содержимое мыслей и памяти того, к кому прикоснулась?

— Приблизительно так.

— И сколько же чужих разумов ты вот так поглотила? — осведомился Телэн.

— Почти тысячу, юный господин, — пожала плечами дэльфийка.

— Где же ты нашла для них столько места? — Телэн в некотором замешательстве огляделся. — Я, кажется, неправильно выразился? Я хотел спросить, не слишком ли тесно у тебя в голове.

— Разум не имеет пределов, юный господин.

— Твой, анара — возможно, — усмехнулся Келтэн. — У моего разума пределов полным-полно — я в этом давно уже убедился.

— Что сейчас творится с Сефренией? — обеспокоенно спросил Вэнион у Ксанетии.

— Она тяжко страдает, — вздохнула дэльфийка. — Предательство Заласты поразило ее в самое сердце, а к тому же ошибочно верит она, будто все вы оставили ее, и сие сломило ее дух.

— Я пойду к ней! — Вэнион стремительно встал.

— Нет, мой лорд, — сказал Келтэн. — Это не самая удачная идея. Ты ей слишком близок, и твое появление только ухудшит дело. Почему бы тебе не пропустить вперед меня?

— Идти должен я, Келтэн.

— Нет, если только не для того, чтобы заставить ее страдать еще сильнее. Именно сейчас Сефрении нужно знать, что мы по-прежнему любим ее, а значит, к ней должен пойти человек пылкий и не слишком умный. Это я — если вы еще не заметили.

— Прекрати! — вспыхнула Алиэн. — Я не позволю тебе говорить о себе такое!.. — Тут она осознала, что они не одни, и опустила глаза, залившись румянцем смущения.

— А ведь он, пожалуй, прав, Вэнион, — серьезно сказала Элана. — У сэра Келтэна есть свои недостатки, однако он прямолинеен и честен. Сефрения знает, что ему неведома хитрость. Он для этого слишком…

— Туп? — подсказал Келтэн.

— Я бы предпочла не использовать этого слова.

— Но оно меня вовсе не задевает, моя королева. Моя служба не в том, чтобы думать, а в том, чтобы выполнять приказы. Стоит мне начать размышлять, и я попадаю в передрягу, а потому я научился обходиться без размышлений. Я просто полагаюсь на свои чувства. Они не так уж часто заводят меня на неверный путь. Сефрения знает меня и знает, что я не сумел бы ее обмануть, даже если бы попытался.

— Это называется искренность, друг мой, — улыбнулся Спархок.

— Слово не хуже всякого другого, — пожал плечами Келтэн. — Я просто ввалюсь в ее комнату и сокрушу ее своей искренностью. От этого ей наверняка полегчает.

— Сефрения, это я, Келтэн. Отопри дверь.

— Уходи. — Голос ее звучал глухо.

— Это важно.

— Оставь меня в покое.

Келтэн вздохнул. Стало быть, сегодня один из тех дней.

— Пожалуйста, матушка, — сделал он еще одну попытку.

— Убирайся.

— Если ты не откроешь дверь, я применю магию.

— Магию? Ты? — она презрительно рассмеялась.

Келтэн отступил, занес правую ногу и со всей силы ударил каблуком сапога по засову. Еще два удара — и дверь, треснув, распахнулась настежь.

— Что ты делаешь?! — пронзительно вскрикнула Сефрения.

— Разве ты не встречалась прежде с эленийской магией, матушка? — мягко осведомился он. — Мы применяем ее постоянно. Ты не против, если я войду? — С этими словами он перешагнул усыпанный щепками порог. — Мы подумали, что тебе скучновато одной и нужно на кого-нибудь накричать. Вэнион хотел прийти сам, но я ему не позволил.

— Ты?! С каких это пор ты отдаешь приказы Вэниону?

— Я выше его ростом — и моложе.

— Убирайся из моей комнаты!

— Прости, не могу. — Он выглянул из окна. — У тебя здесь такой прекрасный вид. Вся дорога к гавани как на ладони. Может быть, начнем? Можешь визжать и молотить меня кулаками, только, пожалуйста, не превращай меня в лягушку. Алиэн это не понравится.

— Кто тебя послал, Келтэн?

— Я ведь уже сказал тебе — я сам вызвался. Я не пустил Вэниона, потому что ты сейчас слишком возбуждена. Ты наговорила бы ему всякого, о чем потом вы оба пожалели бы. Мне, Сефрения, можешь наговорить что угодно. Мои чувства очень трудно задеть.

— Убирайся!

— Ни за что. Хочешь, я приготовлю тебе чашечку чаю?

— Оставь меня в покое!

— Я ведь уже сказал — ни за что. — И с этими словами Келтэн взял ее за плечи и заключил в свои медвежьи объятья. Она вырывалась изо всех сил, но он даже не дрогнул.

— Твои волосы приятно пахнут, — заметил он. Сефрения замолотила кулачками по его спине.

— Я тебя ненавижу!

— Вовсе нет, — хладнокровно ответил он. — Ты не смогла бы меня ненавидеть, даже если бы захотела. — Он все так же крепко сжимал ее в объятьях. — Осень нынче выдалась теплая, правда?

— Пожалуйста, Келтэн, оставь меня в покое.

— Нет.

Сефрения разрыдалась, судорожно цепляясь за его камзол и уткнувшись лицом в его грудь.

— Мне так стыдно! — прорыдала она.

— Отчего это? Ты не сделала ничего плохого. Заласта обманул тебя, вот и все. Он обманул и всех нас, так что твоей вины здесь не больше, чем нашей.

— Я разбила сердце Вэниона!

— Вот уж не думаю. Ты же знаешь Вэниона. Он способен вынести очень многое.

Сефрения продолжала бурно рыдать — на что более или менее и рассчитывал Келтэн. Он вытащил из рукава камзола носовой платок и подал его Сефрении, не размыкая объятий.

— Я никогда не посмею посмотреть им в глаза, — всхлипывала она.

— Кому? Остальным? Посмеешь, конечно, и еще как. Ты сваляла дурака, вот и все. Время от времени такое с каждым случается.

— Как ты смеешь?! — Сефрения вновь заколотила его кулачками по спине.

Келтэну очень хотелось, чтобы эта часть их беседы поскорее закончилась.

— Но ведь это правда, верно? — мягко спросил он. — Никто не винит тебя, но все равно это правда. Тебе казалось, что ты поступаешь правильно, а оказалось — наоборот. Знаешь, всем случается ошибаться. Совершенных людей в мире нет.

— Мне так стыдно!

— Это ты уже говорила. Ты уверена, что не хочешь выпить чашечку чаю?

— Тебе нужно отдохнуть, анара, — заботливо проговорил Сарабиан. — Я и не представлял, насколько это утомительно для тебя.

Ксанетия улыбнулась ему.

— Ты добр, Сарабиан Тамульский, однако я не столь хрупка и слаба, как ты полагаешь. Итак, продолжим. Замышлял Заласта различными соблазнами еще в юные годы совратить Анакху и тем обрести доступ к Беллиому без опасной борьбы, однако Сефрения и Афраэль весьма бдительно надзирали за детством и юностью Беллиомова творения, вновь разрушив замысел Заласты, хотя сами о том не ведали.

Тогда рассудил Заласта, что нет у него иного выхода, как стать врагом, а не искусителем Анакхи, и держал он совет с Огераджином и Оттом, и отправился затем в Симмур, дабы отыскать там пособников своему делу. Для сего притворился он одним из бесчисленных земохских стириков, коих Отт посылал в эленийские королевства, дабы сеять там раздор и смуту.

— Да уж, их было более чем достаточно, — согласился Улаф. — Ходили слухи, что земохский стирик может дать эленийцу все, что он пожелает, — если, конечно, элениец не слишком дорожит своей душой.

— Воистину щедры были льстивые посулы оных стириков, — согласилась Ксанетия, — однако Оттовы посланцы были людьми ограниченными.

— Весьма ограниченными, — согласился Вэнион.

— Заласта же действовал более тонко и куда как терпеливо. Отыскал он себе подходящего ученика в молодом духовнике королевского дома Элении, священнике по имени Энниас.

— Энниас?! — воскликнула Элана. — Я и не знала, что он когда-то был королевским духовником.

— Это было еще до твоего рождения, — пояснил Спархок.

— Теперь понятно, почему он имел такое большое влияние на отца. Так значит, анара, за всем этим стоял Заласта?

Ксанетия кивнула.

— Не так-то легко совратить молодого священника, — возразил Бевьер. — Они обычно ревностные идеалисты.

— И Энниас не был исключением, — отозвалась Ксанетия. — Отличался он честолюбием, однако в молодые свои годы был твердо предан идеалам Церкви. Идеализм его был немалой помехой планам Заласты, однако нашел он средство обойти его. — Ксанетия замялась, слегка покраснев. — Ни в коей мере не желала бы я оскорбить тебя, королева Элении, однако сестра твоего отца всегда была распутна и похотлива…

— Меня это нисколько не оскорбит, анара, — ответила Элана. — Об аппетитах Ариссы в Симмуре ходили легенды, и потом, я никогда не испытывала к ней особой любви.

— Это было связано с планами Заласты? — спросила Мелидира.

— Истинно так, баронесса, — ответила Ксанетия. — Принцесса Арисса и была тем средством, коим Заласта привлек Энниаса на свою сторону. Хорошо вышколенный развратным Огераджином, предложил Заласта похотливой принцессе… — Ксанетия запнулась, заливаясь румянцем.

— Можешь не вдаваться в подробности, Ксанетия, — сказала Элана. — Все мы знали Ариссу — она была способна на что угодно.

— Воистину оказалась она способной ученицей, — согласилась Ксанетия. — Заласта полагал, что Энниас будет ему полезен как советник твоего отца, королева. Посему внушил он распутной твоей тетке, что ни одно деяние не будет столь греховно, как совращение молодого священника, и мысль сия, целиком овладевшая Ариссой, вскоре принесла свои плоды. На двенадцатом году своей жизни похитила Арисса сомнительную добродетель духовника твоего отца.

— В двенадцать лет?! — изумленно пробормотала Мелидира. — Скороспелая девочка, ничего не скажешь.

— Энниас терзался муками раскаяния, — продолжала Ксанетия.

— Энниас? — фыркнула Элана. — Да он даже не знал, что означает это слово.

— Ты заблуждаешься, моя королева, — возразил Вэнион. — Я знавал Энниаса в молодости. Он был целиком и полностью предан идеалам Церкви. Перемены в нем произошли гораздо позже. Мы с отцом Спархока всегда гадали, что же это с ним стряслось.

— Арисса, что же еще, — сухо сказала Элана, поджав губы. — Итак, Заласта добился влияния на Энниаса с помощью моей тетки?

Ксанетия кивнула.

— Молодой священник после долгих молитв и размышлений решился отречься от своих клятв и сочетаться браком с распутной принцессой.

— Брак, заключенный на небесах, — сардонически заметил Улаф.

— Ариссе, однако, подобный союз был ни к чему, ибо столь ненасытна была ее натура, что очень скоро постыл ей облеченный духовным саном любовник, и колко насмехалась она над ним по причине иссякающих его сил. Однако же, по предложению Заласты, привела она своего истощенного сообщника в некий дом в Симмуре, и там Заласта намекнул ему, что может возродить гаснущие силы Энниаса посредством стирикских чар. Так обрел он власть над душой будущего первосвященника Симмура.

— Мы знали, что Энниасу помогал один из стириков Отта, — сказал Спархок. — Правда, мы понятия не имели, что это был именно Заласта. Похоже, он ухитрился приложить руку буквально ко всему.

— Он весьма умен, Анакха. Ревностно обучал он старательных своих учеников распутству, коему сам обучился от Огераджина из Верела. Королевский духовник был весьма важен для его замыслов, однако прежде следовало развратить его так, чтобы не осталось у него надежды на исправление.

— И это ему удалось сверх всякой меры, — мрачно заметила Элана.

— Шаг за шагом Арисса, наставляемая Заластой, вела молодого священника все ниже и ниже, покуда не лишился он всякого подобия добродетели, и именно тогда стирик заговорил о величайшем падении — дабы похотливая принцесса с помощью ныне равного ей любовника соблазнила твоего отца, королева, своего брата, и, когда он целиком и полностью будет в ее власти, склонить его к кровосмесительному браку. Хорошо знал Заласта, что отец Анакхи будет до конца противостоять сему поруганию законов естества, и надеялся тем рассорить безвозвратно дом Спархоков и королевский дом Элении. Не принял он, однако, во внимание ни железной воли Спархоков, ни слабости короля Алдреаса. Спархок-старший принудил твоего отца заключить брак с иной женщиной, однако же цель Заласты была достигнута. В отношениях между двумя домами возник разрыв.

— Но мы уладили это, правда, Спархок? — Элана тепло улыбнулась мужу.

— Неоднократно, — ответил он.

— Что же мне делать? — простонала Сефрения, ломая руки.

— Прежде всего, прекратить вот это, — Келтэн ласково развел ее руки. — Я совсем недавно обнаружил, что у тебя очень острые коготки, и не хочу, чтобы ты содрала себе кожу.

Сефрения виновато взглянула на его лицо, украшенное свежими царапинами.

— Я тебя исцарапала, дорогой.

— Чепуха. Я привык проливать кровь.

— Я так дурно обошлась с Вэнионом, — скорбно проговорила она. — Он мне этого никогда не простит, а я так люблю его.

— Ну так скажи ему об этом. Знаешь, это все, что тебе нужно сделать. Просто скажи ему, что ты его любишь, извинись перед ним, и все будет как прежде.

— Прежнего уже не вернешь.

— Вернешь, и еще как! Как только вы снова будете вместе, Вэнион обо всем забудет. — Келтэн взял ее маленькие руки в свои громадные лапищи, перевернул и нежно поцеловал ладони. — Для того-то, матушка, и существует любовь. Все мы делаем ошибки. Те, кто любит нас, прощают все. Те, кто не прощает… какое нам до них дело, верно?

— Да, но…

— Никаких «но», Сефрения. Это так просто, что даже я в состоянии понять. Мы с Алиэн доверяем своим чувствам, и выходит очень даже недурно. Ни к чему логические выкладки, когда имеешь дело с такой простой вещью, как любовь.

— Ты такой хороший, Келтэн. Светловолосый пандионец слегка смутился.

— Ну, это вряд ли, — с горечью ответил он. — Я слишком много ем и пью. Я не очень-то утонченный и не могу довести до конца самую простую мысль. Господь свидетель, я скопище недостатков, но Алиэн знает о них и прощает их. Она понимает, что я всего лишь солдат, и не ждет от меня слишком многого. Так как же насчет чашечки чаю?

— Это было бы прекрасно, — слабо улыбнулась она.

— Вот это уже настоящая неожиданность! — воскликнул Вэнион. — Но почему именно Мартэл?

— Заласта понимал, что изо всех пандионцев Мартэл самый достойный противник Анакхи, — отвечала Ксанетия, — а стремление Мартэла к запретным тайнам выдало Заласте его слабую сторону. Стирик притворился невежественным и алчным земохцем и с видимой жадностью принял у Мартэла золото. Так извратил он душу дерзкого молодого пандионца, покуда не осталось для него возврата.

— И все это время Заласта изображал посланца Отта? — спросил Бевьер.

— Именно так, сэр рыцарь. Он служил замыслам Отта постольку, поскольку ему это было выгодно, однако душа его принадлежала лишь ему самому. Воистину, совратил он первосвященника Энниаса и пандионца Мартэла ради собственных целей, и все они устремлялись к тому дню, когда Анакха возьмет в руки Беллиом.

— Однако не Анакха первым взял в руки Беллиом, анара. То была Афраэль, и никакие помыслы Заласты не принимали в расчет такого поворота событий.

Все разом обернулись на звук знакомого голоса. Сефрения с лицом, все еще искаженным болью, стояла в дверях гостиной. За ее спиной маячил Келтэн.

— Заласта мог бы отнять камень у Спархока, но не у Афраэли. Тогда-то все его планы и рухнули окончательно. Он не мог заставить себя поверить, что кто-нибудь — даже бог — способен добровольно отдать Беллиом другому. Быть может, в один прекрасный день мне удастся втолковать ему, что такое возможно.

— Я проникала в разум Заласты, Сефрения из Илары, — сказала Ксанетия. — Он не в силах постичь подобного деяния.

— Я заставлю его понять, анара, — мрачно ответила Сефрения. — У меня есть вот эта шайка эленийских дикарей, которые любят меня, — во всяком случае, они так утверждают. Уверена, что если я хорошенько их попрошу, они вобьют в голову Заласты это понимание.

И она улыбнулась слабой болезненной улыбкой.

ГЛАВА 22

Элана поднялась с кресла, подошла к Сефрении и поцеловала ее ладони в стирикском приветствии. Спархок часто дивился тому, как его юная жена инстинктивно угадывала, что именно нужно сделать в данную минуту.

— Мы соскучились без тебя, матушка, — сказала она. — Тебе лучше?

Губы Сефрении дрогнули в едва заметной улыбке.

— Собственно говоря, Элана, что ты понимаешь под словом «лучше»? — Она внимательно взглянула на светловолосую королеву. — Тебе нужно побольше спать. — Даже сейчас Сефрения по привычке заботилась обо всех окружающих.

— Ты и сама выглядишь утомленной, — ответила Элана, — и полагаю, у нас обеих есть на то причины.

— О да. — Сефрения оглядела слегка обеспокоенные лица своих друзей. — О, прекратите, — сказала она. — Я не собираюсь закатывать истерику. Я вела себя дурно. — Она ласково погладила по щеке Келтэна. — Мой бесцеремонный друг говорит, что это неважно, но я все равно хочу принести вам свои извинения.

— У тебя было достаточно причин сердиться, — сказал Спархок. — Мы обошлись с тобой круто.

— Это меня не оправдывает, дорогой. — Она глубоко вдохнула, расправила плечи и с видом человека, исполняющего неприятную обязанность, пересекла комнату и остановилась перед Ксанетией.

— У нас нет причин любить друг друга, анара, — сказала она, — но мы можем, по крайней мере, сохранять вежливые отношения. Я этого не сделала. Извини.

— Твоя отвага достойна уважения, Сефрения из Илары. Признаюсь, что мне трудно было бы последовать твоему примеру и признать свою вину перед врагом.

— А что, собственно, сделал сэр Келтэн, чтобы привести тебя сюда, леди Сефрения? — с любопытством спросил Сарабиан. — Ты пребывала в глубочайшем отчаянии, а Келтэн, сдается мне, не слишком подходит на роль утешителя.

— Ты говоришь так, потому что плохо знаешь его, Сарабиан. У него огромное сердце, и он весьма непосредственно проявляет свои чувства. Он вышиб ногой дверь моей комнаты и силой вынудил меня смириться с его присутствием. — Она мгновение помолчала, размышляя. — Собственно говоря, все, что он сделал, — заключил меня в свои медвежьи объятия и без устали повторял, что любит меня. Он говорил это вновь и вновь, и всякий раз его слова поражали меня в самое сердце. Эленийцы отменно умеют добиваться своего силой. Я кричала на него, но он не обратил на это внимания. Тогда я попыталась ударить его, но бить Келтэна — все равно что молотить кулаками по кирпичу. Я даже плакала — мне всегда хорошо удавались слезы — но все, что он сделал, — предложил мне чашечку чаю. — Сефрения пожала плечами. — В конце концов я поняла, что он и в самом деле любит меня и будет любить, что бы я ни натворила, и поняла, что и впрямь сваляла дурака, а посему я здесь. — Она улыбнулась Алиэн. — Не знаю, понимаешь ли ты это, дорогая, но ты, быть может, счастливейшая женщина в мире. Смотри, не упусти его.

— Не беспокойся, леди Сефрения, — ответила кроткая девушка, розовея от смущения.

Сефрения огляделась с неожиданно деловитым видом.

— Уверена, что у нас найдутся более важные темы для разговора, нежели мои недавние истерики. Я много пропустила?

— Не слишком, дорогая сестра, — промурлыкал Стрейджен. — Мы как раз установили, что Заласта повинен почти в каждом бедствии в человеческой истории со времен первого грехопадения. Его причастность к этой истории пока еще не доказана.

— Однако мы работаем над этим, — прибавил Кааладор.

Спархок кратко изложил то, что рассказала им Ксанетия о тайной стороне жизни Заласты. Сефрения, как и все остальные, была потрясена, узнав, что именно Заласта в свое время послужил причиной падения Мартэла.

— Я никого не хочу обидеть, дорогая сестра, — сказал Стрейджен, — но сдается мне, что младшие боги чересчур мягко обошлись со стириками-отступниками. Похоже, эта шайка ухитряется принять участие во всяком злодействе, какое только происходит в мире. Здесь как нельзя кстати было бы куда более суровое наказание, чем просто изгнание.

— Младшие боги на это не пойдут, Стрейджен.

— Жаль, — пробормотал он. — Это в некотором роде перекладывает ответственность на нас, верно? Мы имеем компанию людей, весьма искушенных в устройстве неприятностей. — Лицо Стрейджена приняло лукавое выражение. — У меня есть мысль, — сказал он. — Что, если кто-нибудь из вас составит список этих стириков и передаст его мне? Я прослежу за тем, чтобы Тайное правительство позаботилось о неприятных подробностях. Нам даже не придется беспокоить младших богов или остальных стириков. Вы заказываете музыку, а я исполняю. Можете считать это личной услугой, если захотите.

— Ты испорченный человек, Стрейджен.

— Да, я так и думал, что ты это заметишь.

— Что сделал Заласта после того, как Спархок уничтожил Азеша? — спросил Телэн у Ксанетии. — Эта история не научила его, что было бы умнее от нашего друга держаться подальше?

— Заласта был весьма сокрушен, юный господин. В одну ночь Анакха уничтожил плоды усердного многолетнего труда, и ныне, когда в руке его был Беллиом, он стал еще опаснее прежнего. Надежды Заластым отнять у него камень обратились во прах, и в гневе и разочаровании он бежал из Земоха.

— А потому понятия не имел, что Спархок бросил Беллиом в море, — прибавил мальчик. — И до недавних пор считал, что Беллиом все еще у Спархока.

Дэльфийка кивнула.

— Вернулся он в Верел, дабы держать совет с Огераджином и другими отступниками о сем бедственном повороте событий.

— Сколько их всего, этих отступников, леди? — спросил Келтэн. — И что они из себя представляют? Врага полезно знать.

— Стириков-отступников много, сэр Келтэн, однако лишь четверо из них — не считая самого Заласты и Огераджина — достойны пристального внимания. Во всем Стирикуме они наиболее могущественны и испорчены. Огераджин — мерзейший из них, однако силы его подорваны отвратительной болезнью, что пожирает его мозг. — Ксанетия вдруг смутилась, даже покраснела. — Эта хворь поражает обычно тех, кто излишне усердствует в разврате…

— Вот оно что, — пришел ей на помощь Сарабиан. — Не знаю, так ли уж нам нужно углубляться в подробности болезни Огераджина. Достаточно сказать, что он ослаблен ею, и покончим с этим. Что из себя представляют остальные, анара?

Ксанетия благодарно взглянула на него.

— Кизата из Эсоса, император Сарабиан, наиболее искушен в темнейших сторонах стирикской магии. Обитая поблизости от восточной границы Земоха, часто встречался он с магами-полукровками проклятой этой земли и многому научился от них. Искусно проникает он в ту самую тьму, что некогда окружала разум Азеша, и может призывать некоторых тварей, служивших еще старшим богам.

— Дэморки? — быстро спросил Берит. — Ищейки?

— Дэморки, сэр рыцарь, сгинули вместе со своим повелителем. Судьба Ищеек нам неведома. Кизата страшится призывать их и им подобных, ибо один лишь Отт умел справляться с ними.

— Это уже кое-что, — заметил Халэд. — Я слыхал о них кое-какие рассказы, которые предпочел бы не проверять на собственной шкуре.

— Кроме Кизаты, Заласта и Огераджин заключили союз с Птагой из Джуры, Инаком из Леброса и Джарьяном из Самара, — продолжала Ксанетия.

— Я слыхала о них, — мрачно сказала Сефрения. — Никогда бы не подумала, что Заласта может пасть так низко.

— Настолько плохо? — спросил Келтэн.

— Гораздо хуже, чем ты думаешь. Птага — мастер иллюзий, умеющий размывать грань между воображаемым и реальным. Говорят, что за щедрую плату он создает для развлечения подонков образы женщин и что эти образы даже лучше, чем женщины из плоти и крови.

— Видимо, он расширил поле деятельности, — заметил Оскайн. — Вполне вероятно, что сейчас он творит не красавиц, а чудовищ. Это объясняет, откуда взялись вампиры и тому подобное.

— Инак известен как самый вздорный человек во всем мире, — продолжала Сефрения. — Ему достаточно пройти мимо дома, чтобы между двумя семьями вспыхнула кровавая вражда, которая затянется на столетия. Вероятно именно Инак скрывается за вспышкой расовой ненависти, которая обуяла западные эленийские королевства. Джарьян, пожалуй, самый искусный некромант в мире. Говорят, что он может поднимать во плоти людей, которые на самом деле никогда не существовали.

— Целые армии? — спросил Улаф. — Как те древние ламорки или киргаи?

— Сомневаюсь, — ответила она, — хотя и не могу сказать наверняка. О том, что такое невозможно, говорил нам Заласта, а он мог солгать.

— У меня вопрос, анара, — сказал Телэн. — Можешь ты не только слышать, но и видеть мысли Заласты?

— В некоторой степени, юный господин.

— К чему ты клонишь, Телэн? — спросил Спархок.

— Помнишь ты то заклинание, при помощи которого поместил лицо Крегера в таз с водой — в подвале Платима, в Симмуре?

Спархок кивнул.

— Имя — всего лишь имя, — продолжал Телэн, — а эти стирики наверняка не бегают по улицам, объявляя всем и всякому, кто они такие. Стрейджен уже предложил избавиться от них. Не будет ли нам легче, если у нас окажутся их портреты? Если Ксанетия может увидеть в памяти Заласты лица людей, с которыми он встречался, а потом эти лица покажет мне, я нарисую их портреты. Стрейджен пошлет их в Верел — или где там еще обретаются эти подонки — и Заласта вдруг лишится сообщников, на которых он так рассчитывал. По-моему, мы просто обязаны устроить ему такой сюрприз.

— Мне нравится, как мыслит этот мальчишка, — ухмыльнулся Улаф.

— Твой замысел хорош, юный господин, — сказала Ксанетия, — однако есть в нем один порок. Заклинание, о коем говорил ты, стирикское, и мне оно неведомо.

— Ну так пусть Сефрения тебя научит, — пожал он плечами.

— Ты говоришь о невозможном, Телэн, — сказал Бевьер. — Сефрения и Ксанетия лишь недавно достигли той стадии, когда могут находиться в одной комнате, не стремясь убить друг друга. Обучение заклинаниям связано с полным доверием друг другу.

Однако Ксанетия и Сефрения уже обменялись долгим обеспокоенным взглядом.

— Не торопись отбрасывать удачную идею, Бевьер, — пробормотала Сефрения. — Пожалуй, это возможно, анара, — продолжала она напряженным тоном. — Понимаю, одна мысль об этом вызывает у тебя дрожь, так же, как и у меня, но если бы мы научились доверять друг другу, мы смогли бы добиться очень многого. Соединить мою магию с твоей… — она не закончила фразы.

Ксанетия поджала губы, став при этом до странности похожей на Сефрению, — словно отражение в зеркале. Она размышляла так напряженно, что слегка ослабила контроль над собой, и ее лицо начало светиться.

— Некогда союз между нашими народами почти поставил на колени киргаев, — проговорила она осторожно.

— В дипломатических кругах на этой стадии стороны, ведущие переговоры, обычно удаляются, чтобы посоветоваться со своими правительствами, — заметил Оскайн.

— Ни я, ни анара не обязаны дожидаться приказов из Сарсоса либо Дэльфиуса, ваше превосходительство, — сказала Сефрения.

— Как и большинство дипломатов, — пожал он плечами. — Выражение «посоветоваться со своим правительством» — это всего лишь вежливый способ сказать: «Ваше предложение любопытно. Дайте мне время обдумать его и привыкнуть к этой идее». Вы, дорогие дамы, вступаете на совершенно новую почву. От души советую вам не торопиться.

— Что скажешь, Сефрения из Илары? — смущенно улыбаясь, спросила Ксанетия. — Должны ли мы выждать якобы ради того, чтобы посоветоваться с Сарсосом и Дэльфиусом?

— Это неплохая мысль, Ксанетия из Дэльфиуса, — согласилась Сефрения. — И поскольку обе мы знаем, что это выдумка, нам незачем тратить время на несуществующих гонцов, прежде чем мы решим продолжить этот разговор.

— Итак, — продолжала Ксанетия свой рассказ, — после уничтожения города Земох и всех, кто жил там, Заласта и его приспешники собрались в Вереле, дабы обсудить, что им делать теперь. Заключили они сразу, что не могут сами справиться с Анакхой и Беллиомом. Огераджин особо указывал на то, что осторожный союз Заласты заключен был с Оттом, а не напрямую с Азешем. Огераджин весьма бесцеремонно упрекал в сем Заласту, и злоба Заласты на оскорбительные сии слова жива до сих пор.

— Это может нам пригодиться, — заметил Вэннон. — Разногласия между врагами всегда можно использовать.

— Присутствие вздорного Инака лишь усиливает раздоры между этими людьми, лорд Вэнион. Огераджин сурово выбранил Заласту, осведомляясь, неужто и впрямь почитает он себя равным богу, ибо Огераджин полагал Анакху таковым — или же весьма близким к божеству — из-за власти его над Беллиомом.

— И каково быть супругой бога, Элана? — поддразнил Сарабиан.

— Разнообразно, — улыбнулась она.

— Тогда вмешался в спор Кизата из Эсоса, — продолжала Ксанетия. — Предложил он лукаво вступить в сговор с одним или несколькими полубожками преисподней, коих мириады; однако его сотоварищи не доверяли ему, ибо он один знаком с земохскими чарами, что вызывают и подчиняют сии творения тьмы. Воистину, доверие — редкий гость в сей нечистой компании. Заласта указал им на величайшее в мире сокровище, и ведомо ему, что каждый из них втайне жаждет в одиночку обладать Сапфирной Розой. Союз сей неустойчив и беспокоен.

— Что же они, в конце концов, решили, анара? — спросил Кринг. Спархок уже заметил, что доми редко подавал голос на этих собраниях. В стенах замка ему, как всякому пелою, было не по себе, а политические тонкости, которые так забавляли Элану и Сарабиана, у него вызывали только скуку. Пелойская политика прямолинейна и незатейлива — и, как правило, подразумевает изрядное кровопролитие.

— Согласились они после долгих споров на сем, чтобы за немалую плату отыскать себе помощников в самом имперском правительстве, — отвечала Ксанетия.

— И это был верный ход, — мрачно заметил Сарабиан. — Судя по тому, что мы видели вчера, мои министры расталкивали друг друга локтями, спеша предать меня.

— В этом не было ничего личного, мой император, — заверил его Оскайн. — Мы предавали не вас, а друг друга.

— Тебя тоже пытались втянуть в этот заговор?

— Разумеется. Впрочем, они не могли предложить мне ничего такого, что было бы мне действительно нужно.

— Правда в политике, Оскайн? — притворно изумился Итайн. — Неужели ты намерен ввести это в привычку?

— Не будь ребенком, Итайн, — ответил Оскайн. — Неужели ты еще не понял, что Сарабиана обмануть невозможно? Он объявил себя гением, и он, пожалуй, близок к истине — или будет близок, когда мы избавим его от оставшихся иллюзий.

— Не слишком ли откровенно, Оскайн? — язвительно осведомился Сарабиан. — Я ведь еще здесь.

— И в самом деле, ваше величество! — преувеличенно поразился Оскайн. — Разве это не удивительно? Сарабиан расхохотался.

— Что я могу поделать? — сказал он Элане. — Он мне слишком нужен, чтобы я решился хотя бы возражать ему. Оскайн, почему ты ничего мне не рассказал?

— Это случилось, когда вы еще притворялись тупицей, ваше величество. Мне не хотелось беспокоить вас. Возможно, анара, ко мне приходил тот самый Инак, о котором ты говорила. Один из тех, кто являлся ко мне, был стириком, и более вздорного человека мне встречать не доводилось. Я встречал козлов, от которых пахло гораздо лучше, да и внешность у него была — кошмарнее не придумаешь. Глаза разъехались в разные стороны, зубы сломанные, гнилые, да еще торчали кто куда горазд. Казалось, что у него полон рот черных сосулек.

— Это описание вполне соответствует тому, что помнит о нем Заласта.

— Энтого сыскать — разок плюнуть, Стрейджен, — промурлыкал Кааладор. — Хошь, пошлю в Верел, шепнуть словцо кому надо? Коли энтот Инак уж такой раскрасавчик, как гуторит наш министер, ни одна собака по нему не заскучает.

Ксанетия озадаченно взглянула на него.

— Мой собрат по ремеслу забавляется, анара, — извинился за Кааладора Стрейджен. — Ему нравится изображать деревенского простачка. Он говорит, что это маскировки ради, но, по-моему, ему просто нравится дразнить меня.

— Твои эленийцы весьма склонны шутить и дурачиться, Сефрения из Илары, — заметила Ксанетия.

— Я знаю, анара, — вздохнула Сефрения. — Таково уж мое тяжкое бремя.

— Сефрения! — мягко возмутился Стрейджен.

— Как же вы его выпроводили, не получив нож в спину, ваше превосходительство? — осведомился Телэн. — Отказы такого сорта обычно плохо кончаются.

— Я сказал ему, что он предлагает слишком низкую цену, — пожал плечами Оскайн. — Если он явится еще раз с предложением получше, я, быть может, и соглашусь.

— Великолепно, ваше превосходительство! — восхитился Стрейджен. — А что, кстати, он вам предлагал?

— Он обошелся без подробностей. Намекал на некую крупную контрабанду и сказал, что ему нужна помощь министерства иностранных дел, чтобы расчистить дорогу контрабанде. Намекал он также, что уже купил министерство внутренних дел и таможенный отдел министерства финансов.

— Он бессовестно лгал, ваше превосходительство, — заверил его Стрейджен. — Контрабанда отнюдь не доходное ремесло. Слишком много риска, а прибыль ничтожная.

— Да я и сам так подумал. — Оскайн откинулся в кресле, задумчиво поглаживая подбородок. — Эта шайка стириков из Верела полагает себя великими хитрецами, но в сравнении с настоящими преступниками они просто дети. Они состряпали не слишком убедительную историю. На самом деле им нужен был доступ к правительству и власти различных министерств, чтобы с их же помощью свергнуть само правительство. Империя должна была оказаться на краю гибели, чтобы мне пришлось мчаться в Эозию и умолять принца Спархока спасти нас.

— Однако они своего добились, — напрямик заметил Итайн.

— Пожалуй, что да, но так неуклюже. Лично я сгорел бы со стыда от такой дрянной победы. Это вопрос стиля, Итайн. Всякий любитель может по ошибке добиться успеха. Настоящий профессионал держит в руках все нити дела, не полагаясь на везение.

Вскоре после этого они разошлись по спальням. Спархок, покидая гостиную, не сводил глаз с Сефрении и Вэниона. Они обменялись несколькими осторожными взглядами, но ни один так и не решился сделать первый шаг.

Они собрались вновь на следующее утро, и Телэн с Келтэном точно состязались, кто из них больше съест за завтраком.

Поболтав немного о пустяках, перешли к делам.

— Сразу после неудавшегося мятежа в Материоне Крегер нанес мне визит, — сказал Спархок Ксанетии. — Он говорил правду — во всем этом действительно замешан Киргон?

Она кивнула.

— У Киргона множество причин ненавидеть стириков и их богов. Проклятие, что на десять тысячелетий заключило его народ в пределах Кинезги, разъярило его сверх всякой меры. Стирики-изгои из Верела целиком разделяли его ненависть, ибо также понесли наказание. — Ксанетия помолчала. — Все мы ненавидим Заласту, однако же нельзя подвергать сомнению его храбрость. Рискуя своей жизнью, доставил он послание стириков-отступников в потаенный град Кирга, дабы представить его пред самим Киргоном. Предложение их было просто. С помощью Беллиома возможно уничтожить стирикское проклятие и выпустить киргаев в мир. Стирики будут стерты с лица земли, равно на радость Киргону и изгоям, киргаи станут владеть миром, а Огераджин и его сообщники получат почетные и влиятельные посты — и Афраэль будет уничтожена, после чего Заласта завладеет Сефренией.

— Понемножку для каждого, — сухо заметил Сарабиан.

— Так полагали Огераджин и Заласта, — согласилась Ксанетия. — Они, однако, не принимали в расчет натуру самого Киргона. Скоро узнали они, что никогда не согласится он на вторую роль, что предназначили они для него. Киргон привык повелевать — не подчиняться. Поставил он над новыми своими союзниками своего верховного жреца Экатаса, объявив, что Экатас будет говорить во всем от его имени. Заласта втайне посмеивался над глупостью бога, полагая, что верховный жрец Экатас, подобно всем киргаям, испустит дух, едва ступив за незримую черту в пустыне. Экатасу, однако, не было нужды пересекать сию черту. С помощью Киргона странствовал он не телесно, но духовно, и тем самым мог надзирать и направлять новых союзников. Воистину, дух Экатаса способен странствовать далеко, не только для того, чтобы передавать волю Киргона, но и затем, чтобы извещать союзников и пособников о том, что происходит повсюду.

— Это объясняет, как в Кинезге так быстро узнавали о нашем продвижении, — заметил Бевьер. — Мыто удивлялись, как им удается опережать нас.

— Итак, — продолжала Ксанетия, — Огераджин и прочие отступники, хоть они и изгои, всемерно презираемые, остаются все же стириками, а стирики народ не воинственный. Все их усилия были направлены на обманы и хитрые уловки. Киргон же воинственный Бог, и он повелел им поднимать из земли армии мертвецов, дабы сразиться с атанами — оружной рукой Империи. Тогда-то и пришли изгои в замешательство, ибо Киргон не помогал им, но повелевал. Заласта много странствовал по Эозии, он и предложил Экатасу, чтобы Киргон обманом привел троллей из Талесии на север Дарезии, на что Киргон с охотой согласился. Однако же требовал он все большего. Инак из Леброса, коего вечно окутывает облако раздора, мог раздуть огни вражды по всей Империи, однако столь сварлив он и вздорен по природе своей, что никто охотно не последовал бы за ним. Армиям нужны генералы, а стирики не искушены в сем ремесле. Я не хочу никого оскорбить, Сефрения, — поспешно добавила она. И Ксанетия, и Сефрения были на сей счет крайне осторожны.

— Я не оскорбилась, Ксанетия. Мне нравятся солдаты… во всяком случае, некоторые, — добавила она, быстро глянув на Вэниона, — однако мне кажется, что мир без них был бы гораздо лучше.

— Прикуси язычок, — посоветовал ей Улаф. — Если б миру не нужны были солдаты, нам пришлось бы заняться честным трудом.

Ксанетия улыбнулась.

— В отчаянии и спешке — ибо Киргон становился все нетерпеливее, — отправился Заласта в Арджуну, дабы посвятить в задуманное дело своего сына Скарпу. Скарпа же, в отличие от отца, охотно — и даже с великой готовностью — прибегал к насилию. Годы, что провел он фокусником на дешевых сельских ярмарках, научили его увлекать людские толпы своим красноречием и повелительным обращением. Ремесло его, однако, было повсеместно презираемо, и сие причиняло ему немалую боль, ибо Скарпа всегда был весьма высокого мнения о своей особе.

— Что верно, то верно, маленькая леди, — согласился Кааладор. — Если правда то, что рассказывали мне арджунские воры, Скарпа верит, что, захоти он, — и полетит или зашагает пешком по воде.

— Истинно так, — согласилась она. — Сверх того, глубоко презирает он богов и всеми фибрами души ненавидит женщин.

— С бастардами это случается, — рассудительно заметил Стрейджен. — Иные из нас винят в своей отверженности и неприкаянности своих матерей — или же богов. По счастью, мне не довелось угодить в эту ловушку. Впрочем, я так остроумен и обаятелен, что не чувствую себя неприкаянным, а значит, и сетовать мне не на что.

— Терпеть не могу, когда он так говорит, — пробормотала баронесса Мелидира.

— Но это всего лишь голая, неприкрытая правда, моя дорогая баронесса, — ухмыльнулся ей Стрейджен. — Ложная скромность так смешна, вы не находите?

— Позже порезвишься, Стрейджен! — шикнула на него Элана. — Анара, рассказал ли Заласта своему сыну все подробности этого заговора?

— Да, ваше величество. Помня о натуре сих двоих, откровенность меж ними была удивительна. Скарпа, однако, был молод и имел весьма преувеличенное мнение о своем таланте, хотя Заласта очень скоро понял, что простейшие стирикские чары, коим выучил он сына во время нечастых своих визитов в Арджуну, годятся лишь на то, чтобы дурачить сельских ротозеев, однако вряд ли пригодятся для задуманного им дела. Посему привез он своего сына в Верел и отдал в учение Огераджину.

— Когда это было, анара? — с любопытством спросил Кааладор.

— Около пяти лет тому назад, мастер Кааладор.

— Тогда это сходится с тем, что узнали мы. Примерно пять лет назад Скарпа исчез из Арджуны. Пару лет спустя он вернулся и начал заваривать кашу.

— Обучение было недолгим, — сказала Ксанетия, — однако Скарпа умен и схватывает все на лету. На деле же прекратил учебу сам его наставник, ибо Огераджина оскорбляла непомерная наглость сего юнца.

— Похоже, этот Скарпа из тех людей, которых ненавидят все кому не лень, — заметил Телэн. — Я с ним не знаком, а он мне уже не нравится.

— Заласта также был неприятно поражен заносчивостью своего отпрыска, — сказала Ксанетия, — и, полагая присмирить его страхом, доставил его в Киргу, дабы увидел Скарпа своего повелителя. Киргон долго и подробно расспрашивал молодого человека и наконец, явно удовлетворенный, наставил его в предстоящих делах. Скарпа же, покинув Киргона, питал к нему не больше почтения, чем когда еще не знал бога киргаев, и Заласта потерял и то малое расположение к своему сыну, что было у него прежде. Ныне мыслит он, что, буде их дело победит, Скарпе не пережить победы. — Ксанетия помолчала. — Можно сказать, Сефрения, что месть твоя уже начала свое неотступное движение. Заласта — никчемное существо, лишенное бога, лишившееся всех, кто любил его или звал его другом. Даже то ничтожное чувство, кое питал он к сыну, ныне сгинуло, и теперь он опустошен и одинок.

Глаза Сефрении налились было крупными слезами, но она тут же гневно смахнула их тыльной стороной ладони.

— Мне этого мало, анара, — твердо сказала она.

— Ты слишком долго жила среди эленийцев, матушка, — заметил Сарабиан. Спархок слегка опешил. Он не был уверен, сознательно ли блестящий и сумасбродный император назвал Сефрению этим нежным прозвищем, или же просто нечаянно обмолвился.

— Кто привлек к заговору остальных главарей, анара? — спросил Вэнион, ловко выводя разговор из слегка щекотливого положения.

— Скарпа, лорд Вэнион, — ответила она. — Киргон велел ему искать новых пособников, дабы ширить смуту в западных провинциях, — тогда, буде Анакха явится в Дарезию с войсками церкви, преградят ему путь мятежники, ибо возлюбленными киргаями своими жертвовать Киргон не желал. Скарпа же знал некоего обнищавшего даконийского дворянина. Сей дакониец, преследуемый карточными долгами и безжалостными кредиторами, бежал из Даконии и таился одно время в бродячем цирке, где и Скарпа показывал свое сомнительное искусство. Сего жалкого дворянчика, барона Парока, отыскал Скарпа по возвращении из Кирги. Парок, к тому времени отчаявшийся и готовый на все, недолго колебался, примкнуть ли ему к бывшему знакомцу, ибо посулы Скарпы были куда как соблазнительны. Затем посоветовалась бесчестная парочка со стириками-изгоями в Вереле и, следуя их совету, отыскала в Эдоме торговца Амадора, а в Астеле поэта Элрона — были то оба люди весьма самовлюбленные и недовольные своим положением в жизни.

Бевьер нахмурился.

— Анара, мы встречали и того и другого, и ни один не показался нам прирожденным вождем. Неужели это лучшее, что мог найти Скарпа?

— Выбор сей, сэр рыцарь, определен был их готовностью примкнуть к заговору. Способность же вести людей за собою речами и тот повелительный дух, что все взоры приковывает к единому человеку, — все сие легко достичь неким стирикским заклятием. Как бы ни были ничтожны эти люди, они были готовы на все, чего и искал Скарпа. И Амадор, и Элрон страдали от ничтожности своей и охотно, даже радостно пошли бы на что угодно, только бы возвыситься.

— Мы в Талесии видим такое каждый день, Бевьер, — пояснил Улаф. — Мы называем это «жалобы маленького человечка». Великолепный пример — Авин Воргунссон. Он скорее умрет, чем примирится с тем, что его не замечают.

— Амадор не такого уж маленького роста, — заметил Телэн.

— Мелкие людишки не всегда бывают маленького роста, — пояснил Улаф. — Анара, как оказался замешанным в это дело граф Геррих из Ламорканда? И почему?

— Его, сэр Улаф, привлек Скарпа по совету Заласты. Заласта полагал таким образом устроить беспорядки в Эозии, дабы убедить Церковь Чиреллоса, что в ее же интересах отправить Анакху в Дарезию искать корни сих беспорядков. Из всех заговорщиков лишь Заласта бывал в Эозии, и лишь он один понимает образ мыслей вашей церкви. И Элрон и Амадор лишь жалкие пешки. Они мало ведают об истинном размахе дела, к коему примкнули. Более осведомлен барон Парок, однако и он посвящен не во все замыслы заговорщиков. Граф Геррих же значит для них совсем мало. Он преследует собственные цели, и лишь случайно совпадают они с целями его тамульских собратьев по заговору.

— Я почти что восхищаюсь ими, — признался Кааладор. — Впервые в жизни слышу о таком сложном и хорошо организованном мошенничестве.

— Однако все это рухнуло, когда Ксанетия проникла в мысли Заласты, — сказал Келтэн. — Едва мы узнали, что он предатель, все их замыслы начали разваливаться на куски. — Он задумался. — Как ввязался в это дело Крегер?

— Граф Геррих предложил его Скарпе, — ответила Ксанетия. — Крегер в прежние времена бывал ему немало полезен.

— О да, — сказал Улаф, — мы своими глазами видели, как он был полезен Герриху под стенами замка барона Олстрома в Ламорканде. Призрак Мартэла все еще преследует нас, верно, Спархок?

— Как много, анара, знали обо всем этом министр внутренних дел и другие изменники? — спросил Сарабиан.

— Почти ничего, ваше величество. Полагали они, что это лишь часть непрекращающейся борьбы между министром иностранных дел Оскайном и Колатой. Колата посулил им немалую выгоду, оттого-то они и пошли за ним.

— Стало быть, обычные дворцовые интриги, — задумчиво проговорил Сарабиан. — Мне следует помнить об этом, когда я буду их судить. Они не изменники, а всего лишь продажные болваны.

— Все, кроме Колаты, ваше величество, — уточнил Итайн. — Его роль в этом деле вряд ли ограничивается обычными дворцовыми интригами.

— Колата был обманут, Итайн из Материона, — покачала головой Ксанетия. — Истинным человеком Заласты при дворе был Теовин. Это ему известный вам Крегер доставлял приказы Заласты, Колате же Теовин говорил ровно столько, сколько тому полагалось знать.

— Это приводит нас к неудавшемуся мятежу, — напомнила Элана. — Крегер сказал Спархоку, что этот мятеж будто бы и не должен был удаться, что его целью было вызнать наши сильные и слабые стороны. Это правда?

— Отчасти, ваше величество, — ответила Ксанетия. — Главным же образом Заласта усомнился в словах Анакхи, что, дескать, бросил он Беллиом в море. Стремился он, поднимая мятеж на улицах Материона и подвергая опасности всех, кто дорог Анакхе, вынудить его открыть, при нем ли на самом деле камень.

— И мы, стало быть, после мятежа сыграли ему на руку, — заключил Халэд.

— Не думаю, — возразил Спархок. — Если бы Беллиом так и остался на дне моря, мы никогда не узнали бы, что у него есть воля и сознание. Этого не знал о нем никто — кроме, может быть, Афраэли. Азеш, похоже, не знал, и не знает Киргон. Сомневаюсь, чтобы они так гонялись за Беллиомом, если б знали, что он способен сопротивляться их приказам — вплоть до того, чтобы при необходимости уничтожить весь этот мир.

— Ну, хорошо, — сказал Халэд, — теперь мы знаем, что привело нас к нынешнему положению дел. Что будет дальше?

— Сие уже в будущем, Халэд из Дэмоса, — ответила Ксанетия, — будущее же сокрыто ото всех. Знай, однако, что враги наши в смятении. Место советника при имперском правительстве, занимаемое Заластой, было сердцевиной всех их замыслов.

— Как скоро Заласта может оправиться, Сефрения? — спросила Элана. — Ты знаешь его лучше, чем все мы. Может он сразу нанести ответный удар?

— Возможно, — ответила Сефрения, — однако что бы он ни сделал, действовать он будет впопыхах и непродуманно. Заласта — стирик, а мы, стирики, очень плохо умеем справляться с неожиданностями. Он еще долго будет метаться бесцельно — разрушая горы и поджигая озера — прежде чем возьмет себя в руки.

— Значит, нам надо поскорее ударить снова, — сказал Бевьер. — Нельзя давать ему время оправиться.

— Вот что я подумал, — сказал Сарабиан. — После того, как мы добрались до секретных архивов министерства внутренних дел, мы решили взять под стражу лишь верхушку заговорщиков — главным образом, полицейских чиновников и судей в разных городах. Мы не стали возиться с мелкой сошкой, осведомителями и тому подобной швалью — в основном потому, что у нас не хватило бы на всех тюрем. Думаю, что министерство внутренних дел было основной силой этого заговора, и теперь Заласта и его приятели вынуждены опираться на жалкие ошметки, которые мы не стали подбирать. Если я отправлю атанов арестовать всех подчистую, это ведь еще сильнее выбьет Заласту из равновесия?

— Пускай он вначале немного придет в себя, Сарабиан, — сказала Сефрения. — Сейчас он так взбешен, что, пожалуй, и не заметит новых потерь.

— А Норкан все еще на Тэге? — спросил вдруг Вэнион.

— Нет, — ответила Элана. — Мне надоели его поддельные письма, и мы отправили его назад в Атан.

— Отлично. Думаю, нам нужно как можно скорее сообщить ему о предательстве Заласты. Необходимо, чтобы Бетуана знала об этом.

— Я позабочусь об этом, Вэнион-магистр, — пообещал Энгесса.

— Спасибо, Энгесса-атан. Если сцена, которую Заласта устроил в тронном зале, хоть немного отражает его душевное состояние — сейчас он совершенно невменяем.

— Взбешен до безумия, — согласилась Сефрения. Впервые после разрыва с Вэнионом она впрямую заговорила с ним, и это дало Спархоку некоторую надежду.

— Значит, он почти должен сделать хоть что-то? — спросил у нее Вэнион. — В его нынешнем состоянии бездействие для него — сущая мука.

Она кивнула.

— Так или иначе, он ответит на этот удар, и поскольку он вовсе не был готов к тому, что произошло, то и ответный его ход будет непродуманным.

— А стало быть, несовершенным?

— Вероятно.

— И скорее всего, с использованием главных сил, — прибавил Спархок. — Когда человек впадает в бешенство, он принимается крушить все подряд.

— Предостереги об этом Норкана и Бетуану, Энгесса-атан, — сказал Сарабиан.

— Будет исполнено, Сарабиан-император. Вэнион принялся расхаживать по комнате.

— Заласта пока еще возглавляет заговор, — сказал он, — во всяком случае, до тех пор, пока не устроит такую глупость, что Киргон решит сместить его. Почему бы нам не позволить ему перебеситься, а уже потом арестовать всех мелких заговорщиков? Попугаем немножко наших противников. Если они увидят, как мы методично уничтожаем все, что они с таким тщанием готовили, и сажаем под замок всех их пособников, они поневоле задумаются о том, что и сами смертны. Тогда, я думаю, Киргон сам вступит в дело, и Спархоку останется только спустить на него Беллиом.

— Терпеть не могу, когда он такой, — сказала Сефрения Ксанетии. — Он так уверен в себе — и, наверное, прав. Мужчины куда привлекательней, когда они беспомощны, как малые дети. — Эта полушутливая реплика была совершенно неожиданной. Сефрения явно перешагнула через древние предрассудки, разделявшие стириков и дэльфов, и говорила с Ксанетией, как одна женщина говорила бы с другой.

— Значит, нам остается только сидеть и ждать следующего хода Заласты, — заключил Сарабиан. — Интересно, что он предпримет?

Ответ не заставил себя ждать. Несколько дней спустя изможденный атан, пошатываясь, ступил на подъемный мост замка. Он нес с собой спешное послание от Норкана.

«Оскайн, — гласило послание с привычной для Норкана краткостью, — собери всех атанов, каких сможешь, и пришли их сюда. Северное побережье Атана крушат и разоряют тролли».

ГЛАВА 23

— Мы не можем отослать атанов, Энгесса-атан, — говорил Сарабиан. — Они нам нужны в гарнизонах. Сейчас атанские гарнизоны — это единственная сила, которая поддерживает порядок в Империи. Энгесса кивнул.

— Я это понимаю, Сарабиан-император, но Бетуана-королева не станет долго ждать. Если землям атанов грозит опасность, выбора у нее не останется. Ей придется вернуть атанов домой — несмотря на ваш союз.

— Ей нужно отвести свои войска, только и всего, — сказал Вэнион. — У нее недостаточно воинов, чтобы защитить север от троллей, а потому ей стоило бы ненадолго оставить Северный Атан. Мы не сможем отправить ей на помощь все гарнизоны, но в силах взять из каждого гарнизона одну-две роты. Вместе это уже несколько тысяч бойцов, но им понадобится время, чтобы добраться в Атан изо всех уголков Империи. Пускай она отступит, покуда не подойдет подкрепление.

— Мы — атаны, Вэнион-магистр. Мы никогда не бежим от врага.

— Я и не говорю о бегстве, Энгесса-атан. Твоя королева отведет войска — не более. Она не может сейчас удержать север, так зачем рисковать понапрасну солдатами? Пока что мы можем послать ей в подмогу только генидианских советников и сириникийцев с катапультами.

— Не только, друг Вэнион, — возразил Кринг. — Я отправлюсь в Центральный Астел, к Тикуме. Восточные пелои не так страшатся лесов, как мои дети, а Тикуме любит хорошую драку не меньше, чем я, так что наверняка приведет с собой несколько тысяч всадников. Я соберу пару сотен лучников и двинусь к Атану впереди его отрядов.

— Ты великодушен, друг Кринг, — сказал Энгесса.

— Это мой долг, Энгесса-атан. Ты приемный отец Миртаи, а стало быть, мы в родстве. — Кринг рассеянно провел ладонью по обритой макушке. — Важнее всего, я считаю, лучники. Вы, атаны, почему-то считаете безнравственным воевать с луками и стрелами, но когда мы столкнулись с троллями в Восточном Астеле, то быстро убедились, что с ними нельзя драться, прежде не утыкав их стрелами, как ежа иголками.

— У меня есть и другая идея, — сказал Халэд, показывая арбалет. — Что твои соплеменники думают об этом, Энгесса-атан?

Энгесса развел руками.

— Здесь, в Дарезии, это оружие внове, Халэд-оруженосец. Мы еще не пришли к единому мнению на его счет. Одни атаны могут принять его, другие откажутся наотрез.

— А нам и не надо вооружать арбалетами всех атанов, — сказал Халэд и взглянул на Спархока. — Ты сможешь обойтись здесь без меня, мой лорд?

— Почему бы тебе не проверить, сумеешь ли ты убедить меня, что я без тебя обойдусь?

— Экие у тебя громоздкие выражения, Спархок. Во время мятежа мы подобрали немало арбалетов. По большей части я же сам их и испортил, но у меня не займет много времени их исправить. Я отправлюсь на север с Энгессой-атаном, генидианцами и сириникийцами. Энгесса постарается убедить своих соплеменников, что арбалет — достойное оружие для боя, а я обучу их стрелять.

— Я присоединюсь к вам уже в Атане, — сказал Кринг. — Мне нужно будет провести к столице лучников Тикуме. Пелои всегда с трудом находят дорогу в лесах.

— Даже и не думай, Миртаи, — твердо сказала Элана золотокожей великанше, у которой вдруг загорелись глаза. — Ты нужна мне здесь.

— Мой нареченный и мой отец, Элана, отправляются на войну, — возразила Миртаи. — Не думаешь же ты, что я останусь дома?

— Именно так я и думаю. Ты остаешься, и это мое последнее слово.

— Могу я удалиться? — натянуто осведомилась Миртаи.

— Разумеется.

Миртаи ринулась к дверям.

— Не ломай всю мебель! — крикнула вдогонку ей Элана.

Этот кризис был мелким, домашним, но тем не менее оставался кризисом, главным образом потому, что принцесса Даная объявила во всеуслышание: если ее пропавшая кошка немедленно не найдется, она, Даная, умрет, и все тут. Она бродила, хныча, по тронному залу, забиралась на колени ко всем подряд, ныла и клянчила. Спархок вновь получил возможность полюбоваться тем, какое сокрушительное воздействие производит его дочь на здравый смысл человека, когда забирается к нему на колени.

— Ну пожалуйста, Сарабиан, помоги мне отыскать мою кошку, — говорила она, касаясь ладошкой щеки императора. Спархок с давних пор научился одному непреложному правилу: имея дело с Данаей, нельзя дозволять ей прикасаться к тебе. Если прикоснулась — ты конченый человек.

— Нам всем не помешало бы подышать свежим воздухом, как вы полагаете? — обратился Сарабиан к остальным. — Мы безвылазно сидим в четырех стенах вот уже неделю с лишним. Почему бы нам не отложить свои важные разговоры и не поискать кошку принцессы Данаи? По крайней мере, это нас взбодрит.

«Очко в пользу Данаи», — мысленно усмехнулся Спархок.

— Вот что я вам скажу, — продолжал Сарабиан. — Утро нынче прекрасное, так почему бы нам не устроить пикник? Я пошлю приказ в кухни, и мы позавтракаем на свежем воздухе. — Он улыбнулся Данае, целиком и полностью подпадая под власть ее всепобеждающего касания. — Мы отпразднуем возвращение Мурр к своей маленькой хозяйке.

— Какая чудесная мысль! — воскликнула Даная, захлопав в ладоши. — Ты такой умный, Сарабиан!

Взрослые, снисходительно улыбаясь, поднялись с мест. В глубине души Спархок признавал, что император прав. От непрерывных разговоров и совещаний у них и вправду уже головы пошли кругом. Спархок направился к дочери и бесцеремонно подхватил ее на руки.

— Я и сама могу ходить, отец! — возмутилась она.

— Зато я хожу быстрее. У меня ноги длиннее. Мы ведь хотим поскорее отыскать Мурр, разве нет? Даная одарила его сердитым взглядом.

— Все они и так у тебя в руках, — прошептал Спархок ей на ухо. — Тебе нет нужды гонять их по округе, как овец. В чем же дело? Ты же в любую минуту можешь позвать Мурр, и она вернется. Что это ты задумала?

— Мне нужно кое-что уладить, Спархок, пока мы все еще не слишком заняты делами, а когда вы все сбиваетесь в одной комнате, словно стайка цыплят, я ничего не могу сделать. Мне нужно выманить вас наружу, и тогда-то я все устрою.

— Мурр и вправду пропала?

— Нет, конечно. Я точно знаю, где она. Просто я велела ей погоняться за кузнечиками.

— И чем же ты намерена заняться? Что именно ты собираешься уладить?

— Смотри, Спархок, — ответила она, — смотри и учись.

— Так не годится, Келтэн, — с безнадежной грустью ответила Алиэн. Они шли через подъемный мост, неподалеку от Спархока и Данаи.

— Что значит «не годится»?

— Ты рыцарь, а я — простая крестьянка. Почему мы не можем оставить все как есть?

— Потому что я хочу, чтобы ты стала моей женой. Алиэн нежно погладила его по щеке.

— И я отдала бы все, только бы стать твоей женой, но это невозможно.

— Хотел бы я знать почему.

— Я уже говорила тебе почему. У нас слишком разное происхождение. Крестьянка не может быть женой рыцаря. Люди будут насмехаться над нами и говорить обо мне гадости.

— В первый и в последний раз, — объявил он, стискивая кулак.

— Любовь моя, нельзя же драться со всем миром, — вздохнула она.

— Еще как можно — особенно если мир, о котором ты говоришь, состоит из вертопрахов, которыми кишит двор в Симмуре. Я таких могу убить дюжину до завтрака.

— Нет! — сказала она резко. — Никаких убийств! Меня возненавидят. У нас не будет друзей. Тебе-то не страшно — ты все время будешь там, куда тебя пошлет принц Спархок или лорд Вэнион, но я-то останусь совершенно одна. Я этого не вынесу.

— Я хочу жениться на тебе! — почти прокричал он.

— Это было бы венцом моей жизни, дорогой, — вздохнула она, — только это невозможно.

— Спархок, — сказала вслух Даная, — я хочу, чтобы ты это уладил.

— Тише. Они нас услышат.

— Не услышат, Спархок, — и, кстати говоря, не увидят.

— Ты используешь чары?

— Разумеется. Это небольшое, но весьма полезное заклинание делает так, что на нас не обращают вни мания. Они вроде бы и знают, что мы здесь, но это ускользает от их сознания.

— Понимаю. Это, стало быть, способ обойти нравственный запрет на подслушивание?

— Да о чем ты говоришь, Спархок? У меня нет и не было никаких нравственных запретов на подслушивание. Я всегда подслушиваю. Как бы еще я следила за тем, чем занимаются смертные? Скажи маме, чтобы дала Алиэн титул, — тогда Келтэн сможет жениться на ней. Я бы и сама это сделала, но я очень занята. Займись этим сам.

— Так вот что, значит, ты собиралась улаживать!

— Разумеется. Не трать время на глупые вопросы, Спархок. Нам сегодня еще очень многое нужно успеть.

— Я люблю тебя, Берит-рыцарь, — чуть печально говорила императрица Элисун, — но и его тоже люблю.

— И скольких еще ты любишь, Элисун? — едко спросил Берит.

— Я сбилась со счета, — пожала плечами полунагая императрица. — Сарабиан не против, так отчего тебя это так трогает?

— Значит, между нами все кончено? Ты не хочешь больше меня видеть?

— Не говори глупостей, Берит-рыцарь. Конечно же, я хочу тебя видеть — и чем чаще, тем лучше. Просто время от времени я буду видеться и с ним. Я совсем не обязана говорить тебе об этом, но ты такой милый, что мне не хочется втихомолку, за твоей спиной… — Она замялась, подыскивая слово.

— Изменять мне? — уточнил он напрямик.

— Я никогда и никому не изменяю, — сердито сказала Элисун. — Сейчас же возьми назад это слово. При дворе нет никого вернее меня. Я храню верность по меньшей мере десяти мужчинам одновременно.

Берит вдруг разразился смехом.

— Что ты нашел смешного в моих словах? — осведомилась она.

— Ничего, Элисун, — ответил он с неподдельной нежностью. — Ты такая славная, что я не мог сдержаться.

Элисун вздохнула.

— Мне было бы намного проще, если бы вы, мужчины, не относились к этим делам так серьезно. Любовь — это развлечение, а вы все норовите хмуриться, сердиться и размахивать руками. Полюби кого-нибудь еще, я не против. Если все счастливы, какое имеет значение, кто именно сделал их счастливыми?

Берит улыбнулся.

— Ты ведь любишь меня, Берит-рыцарь?

— Конечно, Элисун.

— Ну вот. Стало быть, все в порядке?

— В чем тут дело? — спросил Спархок у своей дочери. Они стояли совсем рядом с Беритом и Элисун — настолько рядом, что Спархок испытывал некоторую неловкость.

— Берит чересчур сильно увлекся нашей полунагой подружкой, — ответила Даная. — Он уже научился всему, чему она могла его научить, так что пора их нежной дружбе немного охладиться. У меня на его счет другие планы.

— Тебе когда-нибудь приходило в голову, что у него могут быть и собственные планы?

— Не говори глупостей, Спархок. Он бы только все испортил. Я всегда сама забочусь о таких вещах. У меня это выходит лучше всего. Давай-ка поспешим. Я хочу присмотреть за Крингом и Миртаи. Он собирается сказать ей кое-что, что совсем ее не обрадует, и я хочу быть поблизости на случай, если она выйдет из себя.

Кринг и Миртаи сидели на лужайке под огромным деревом, пылавшим яркими осенними красками. Миртаи только что открыла корзину, которую доставили из кухни, и разглядывала ее содержимое.

— Какая-то мертвая птица, — сообщила она. Кринг скорчил гримасу.

— Вполне цивилизованная еда, — объявил он, изо всех сил притворяясь, что его это устраивает.

— Мы оба воины, любовь моя, — сказала Миртаи, которую содержимое корзины порадовало ничуть не меньше, чем Кринга. — Нам надлежит есть сырое мясо.

— Стрейджен как-то говорил мне, что ты в молодости съела волка, — вспомнил вдруг Кринг давнишний рассказ талесийца.

— Это правда, — просто ответила она.

— Ты действительно съела волка? — Кринг был потрясен. — Я думал, что Стрейджен дурачит меня.

— Я была голодна, — пожала плечами Миртаи, — и мне некогда было охотиться. Волк был не очень вкусный, наверное потому, что сырой. Если б у меня было время поджарить мясо, может быть, оно оказалось бы повкуснее.

— Ты странная женщина, любовь моя.

— Но ведь именно поэтому ты меня и любишь, верно?

— Ну да… еще и поэтому. Ты уверена, что мы не можем поговорить о нашем затруднении? — Он явно возвращался к теме, которую они обсуждали прежде — и неоднократно.

— Нам не о чем говорить. Мы должны заключить брак дважды — один раз в Атане, другой, когда вернемся в Пелозию. Мы не станем мужем и женой, пока не пройдем оба обряда.

— Но ведь после обряда в Атане мы уже будем наполовину женаты.

— Мне этого недостаточно, Кринг. Я девственница. Я так часто убивала, защищая свою девственность, что быть «наполовину женой» меня не устраивает. Тебе придется подождать.

Кринг вздохнул.

— Ждать придется так долго, — скорбно проговорил он.

— От Атаны до твоей Пелозии не так уж далеко, Кринг. Я не дам тебе мешкать.

— Дело не в самом путешествии, Миртаи. Дело в том, что перед свадьбой в Пелозии тебе придется провести два месяца в шатре моей матери. Ты должна будешь научиться нашим обычаям и образу жизни.

Миртаи в упор взглянула на него.

— Должна? — зловеще переспросила она.

— Таков обычай. Пелойская невеста перед заключением брака проводит два месяца в шатре матери своего жениха.

— Зачем?

— Чтобы узнать о нем все.

— Я и так уже знаю о тебе все.

— Ну да, конечно, но уж таков обычай.

— Что за нелепость!

— Обычаи часто бывают нелепы, но я ведь доми и должен подавать пример своим подданным — а ты будешь моей домэ. Пелойские женщины не станут почитать тебя, если ты не проделаешь все, как надлежит.

— Я научу их почтению! — Взгляд Миртаи отвердел.

Кринг откинулся на спину, опершись на локти.

— Этого-то я и боялся, — вздохнул он.

— Потому ты и не заговаривал об этом раньше?

— Я ждал подходящей минуты. Там, в корзине, случайно нет вина? Разговор пойдет легче, если мы расслабимся.

— Вино подождет. Вначале договорим, а уж потом будем расслабляться. Что это за чепуха насчет двух месяцев?

— Сейчас попробую объяснить. — Он потер ладонью бритую макушку. — Видишь ли, когда мы говорим, что невеста должна «узнать все о своем муже», это не значит, что она будет учиться, что готовить ему на завтрак и тому подобное. На самом деле речь идет о собственности.

— У меня нет собственности, Кринг. Я рабыня.

— Когда мы поженимся, ты уже не будешь рабыней. Ты станешь весьма состоятельной женщиной.

— О чем это ты?

— Пелойским мужчинам принадлежат их кони и оружие. Все остальное — собственность женщин. Раньше, что бы я ни украл — обыкновенно скот, — я отдавал это своей матери. Она надзирает за моим имуществом, пока я не женюсь. Кое-что из этого имущества, само собой, принадлежит ей. Вот для того-то и нужны эти два месяца — чтобы вы с ней с обоюдного согласия поделили имущество.

— Это не займет много времени.

— Пожалуй, что так. Моя мать женщина рассудительная, но вам с ней еще предстоит найти мужей моим сестрам. Это было бы не так трудно, будь их поменьше.

— Сколько их у тебя? — Голос Миртаи был теперь тверд, как кремень.

— Э… по правде говоря, восемь.

— Восемь? — ровным тоном переспросила Миртаи.

— Мой отец был весьма вынослив.

— И мать, судя по всему, тоже. Твои сестры, по крайней мере, не уродины?

— Нет, они более или менее сносны, хотя, конечно, не такие красавицы, как ты, любовь моя, — да и кто мог бы с тобой сравниться?

— Об этом мы поговорим позже. С твоими сестрами могут быть трудности? Кринг моргнул.

— С чего ты это взяла?

— Я тебя знаю, Кринг. Ты оставил разговор о сестрах напоследок. Это значит, что тебе очень не хотелось говорить о них, а стало быть, с ними будут трудности. Так в чем же дело?

— Они привыкли считать себя богачками, а потому напускают на себя важность.

— И это все?

— Миртаи, они очень заносчивы.

— Я их научу смирению, — пожала она плечами. — Поскольку их всего восемь, я управлюсь со всеми одновременно. Я отведу их на часок на ближайшее пастбище, и когда мы вернемся, они будут очень смирными, — и с великой охотой согласятся на тех мужей, которых выберем я и твоя мать. Уж я позабочусь, чтобы они согласились на что угодно, только бы удрать подальше от меня. Утром мы с твоей матерью поделим имущество, днем я укрощу твоих сестер, а к вечеру мы с тобой сможем пожениться.

— Так у нас не делают, любовь моя.

— На сей раз все будет сделано именно так. Мне не больше хочется ждать, чем тебе. Может быть, придвинешься ближе и поцелуешь меня? Раз уж мы обо всем договорились, не стоит упускать такого удобного случая.

— И я того же мнения, любовь моя, — ухмыльнулся Кринг и, заключив Миртаи в объятия, поцеловал ее. Поцелуй вначале был сдержанный и приличный, но это продолжалось недолго. Миг спустя он стал куда более страстным.

— Вот теперь все будет отлично, — самодовольно сказала Даная. — Я не была уверена, как посмотрит Миртаи на то, чтобы жить вместе с матерью Кринга, но теперь уж она все уладит.

— И раздразнит пелоев, — заметил Спархок.

— Переживут, — пожала плечами принцесса. — Они слишком закоснели в своих обычаях и традициях, и им необходим человек вроде Миртаи, чтобы открыть им глаза на современный мир. Пойдем дальше, Спархок. Мы еще не закончили.

— И как давно это продолжается? — сдавленно спросил Стрейджен.

— С тех пор, как я была ребенком, — ответила Мелидира. — Мне было около семи, когда отец сделал первые штампы.

— Вы хоть понимаете, баронесса, что вы натворили?

— Милорд Стрейджен, — улыбнулась она, — я полагала, что мы решили оставить церемонии.

Он пропустил эти слова мимо ушей.

— Вы нанесли удар по экономике всех королевств Эозии. Это чудовищно!

— Да уймись же, Стрейджен.

— Вы подкосили всю монетную систему!

— Вовсе нет, да и какое значение это имеет для тебя?

— Да ведь я вор! Вы обесценили все, что мне удалось украсть за мою жизнь!

— Ничуть. Цена монет не имеет ничего общего с их настоящим весом. Это вопрос доверия. Люди могут не любить свое правительство, но они ему доверяют. Если правительство говорит, что такая-то монета стоит полкроны, значит, именно столько она и стоит. Ее цена основана не на весе, а на соглашении, заключенном обществом. Если монета гуртована, она стоит столько, сколько на ней отчеканили. На самом деле я совершенно ничего не украла.

— Ты преступница, Мелидира!

— С какой стати? Я ничего не украла.

— А если кто-нибудь узнает, чем ты занимаешься?

— Узнает — и что? Сделать-то они все равно ничего не смогут. Если мне пригрозят или попытаются как-то навредить, я попросту предам гласности свои занятия, и тогда все эозийские правительства рухнут, потому что их монетам больше никто не станет доверять. — Мелидира погладила его по щеке. — До чего же ты невинен, Стрейджен. Наверное поэтому ты мне так нравишься. Ты притворяешься испорченным, а на самом деле ты сущий ребенок.

— Почему ты мне об этом рассказала?

— Потому что мне нужен компаньон. С делами в Эозии я справлюсь и сама, но охватить всю Дарезию мне будет не под силу. У тебя здесь есть связи, а у меня нет. Я научу тебя, как вести дела, и оставлю Дарезию тебе. Я куплю тебе титул и устрою все так, чтобы ты мог начать немедленно.

Глаза его сузились.

— Почему? — спросил он. — С какой стати ты со мной так щедра?

— Я вовсе не щедра, Стрейджен. Ты будешь ежемесячно выплачивать мне мою долю. Я об этом позабочусь. И не деньгами, Стрейджен. Мне нужны слитки — славные тяжелые золотые брусочки, которые так легко взвесить. И не вздумай, кстати, подмешивать в них медь, не то я перережу тебе горло.

— Мелидира, я в жизни не встречал такой безжалостной женщины. — В голосе Стрейджена прозвучала опасливая нотка.

— Ну что ты, Стрейджен, — лукаво ответила она. — Кое в чем я вполне мила и покорна. Да, вот еще что — нам придется пожениться.

— Что?!

— Браки заключаются на небесах, милорд. Брак даст мне возможность крепче держать тебя в руках, а я была бы совершенной дурой, если бы безоглядно доверяла тебе.

— А что, если я не захочу на тебе жениться? — безнадежно осведомился он.

— Тем хуже для тебя, Стрейджен, потому что, хочешь ты того или нет, а тебе придется на мне жениться.

— И если я откажусь, ты меня, по всей видимости, убьешь.

— Конечно. Я не намерена отпускать тебя на волю после того, как все тебе рассказала. Ты привыкнешь к этой мысли, милорд Стрейджен. Я собираюсь сделать тебя безумно счастливым — и вдобавок сказочно богатым. Когда еще ты получал лучшее предложение?

На лице Стрейджена, однако, была написана откровенная паника.

— Вот этого я не ожидала, — пробормотала Даная, идя рядом со Спархоком по лужайке.

Спархок был так потрясен, что едва нашел в себе силы отозваться:

— Ты хочешь сказать, что понятия не имела о маленьком увлечении Мелидиры?

— Да нет, Спархок, конечно же об этом я знала. Мелидира купила себе место при мамином дворе несколько лет назад.

— Купила?!

— Заплатила старой графине, чтобы та уступила ей место. Чего я совершенно не ожидала, так это ее прямолинейного объяснения со Стрейдженом. Я полагала, что она хоть немного смягчит суть дела, — куда там! Она нарезала его на ломтики и подала к столу, при этом не оставив ему никакого пути к отступлению. Пожалуй, я ее недооценивала.

— Нет, скорее уж ты недооценила Стрейджена. Она применила единственный способ, который мог принести ей успех. Стрейджен весьма скользкая личность, и, прежде чем нарезать его ломтиками, нужно приколоть его вилкой к блюду, чтобы не вывернулся. Обычного разговора о браке он и слушать бы не стал, поэтому она предпочла говорить о деле, а брак оказался как бы приложением к нему.

— Только не для нее.

— Да, я знаю. Однако она действовала совершенно правильно. Знаешь, мне придется рассказать об этом твоей матери.

— Даже и не думай об этом. Ты слышал, что говорила Мелидира? Мама ничего не сможет с ней поделать, и ты добьешься только того, что расстроишь ее.

— Но, Афраэль, они же воруют миллионы.

— Они не воруют ничего, Спархок. То, чем они занимаются, ни в коей мере не изменяет стоимость денег. Если хорошенько задуматься, они на самом деле создают миллионы. Миру это только на пользу.

— Не понимаю, где здесь логика.

— Тебе и не нужно ничего понимать, отец, — сладким голосом заметила она. — Просто поверь мне на слово. А теперь нам нужно пойти вон туда.

«Вон туда» означало — ко рву, у которого по заросшему травой берегу прохаживались бок о бок Вэнион и Сефрения. Спархок уже успел привыкнуть к своей невидимости, и все же испытывал странное ощущение, когда друг смотрел прямо на него, не подозревая о его присутствии.

— Это зависит от того, какие разновидности рыб доступны для разведения в местных условиях, — наставительно объяснял Вэнион. Спархок хорошо знал этот его «наставнический» тон, который ничем не отличался от тона «проповеднического». Вэнион погружал в глубокий сон целые поколения пандионских послушников — и в учебном зале, и в церкви.

— Почему он так говорит? — спросила Даная.

— Боится, — вздохнул Спархок.

— Сефрении?! Вэнион никого и ничего не боится — и, уж конечно, меньше всего Сефрении. Он любит ее.

— Именно это его и пугает. Он не знает, что сказать. Если он скажет что-нибудь не то, все рухнет.

— Итак, — продолжал Вэнион, — существуют рыбы, живущие в холодной воде, и рыбы, живущие в теплой воде. Карпы любят теплую воду, форель, напротив, — холодную.

Глаза Сефрении понемногу стекленели.

— Вода во рву долгое время пребывала в покое, поэтому она согрелась. Это исключает форель, как ты полагаешь?

— О да, — вздохнула она.

— Но это не значит, что здесь нельзя поселить другую разновидность рыб. Хороший повар может состряпать чудесные блюда из карпа — а кроме того, карпы хорошо очищают воду. Ничто так не сохранит воду свежей, как стая карпов.

— Нет, — опять вздохнула Сефрения. — Уверена, что нет.

— Да что же это он такое вытворяет?! — возмутилась Даная.

— Это называется «поступать с оглядкой», — пояснил Спархок. — Думаю, он так же много и подолгу говорит о погоде.

— Но они никогда не помирятся, если он так и будет все время болтать об этой чепухе!

— Боюсь, Афраэль, что ни о чем другом он просто не осмелится заговорить. Думаю, Сефрения сама сделает первый шаг.

— Нашел! — долетел с другого края лужайки ликующий вопль Телэна. — Она здесь, на дереве!

— Этого только недоставало! — раздраженно проговорила Даная. — Он не должен был найти Мурр — и с какой это стати она оказалась на дереве?

— Так или иначе, но нашему подслушиванию конец, — сказал Спархок. — Видишь, все направились туда. Сними с нас заклятие.

— А как же Вэнион и Сефрения?

— Почему бы нам не предоставить им самим справляться со своими трудностями?

— Потому что он еще десять лет будет читать ей лекции о рыбах, вот почему!

— Сефрения недолго будет выслушивать эти лекции, Даная, она очень скоро возьмет дело в свои руки. Вэнион говорит вовсе не о рыбах, а о том, что готов помириться, если она того хочет.

— Он ни словечка не сказал об этом. Он уже готов был дать ей рецепт вареного карпа.

— Это лишь то, что ты слышала, а не то, что он говорил на самом деле. Учись не только слышать, но и слушать, Даная.

— Эленийцы! — вздохнула она, закатывая глаза. И тут они услышали крик Келтэна:

— Берегись!

Спархок стремительно обернулся туда, где вокруг высокого клена собрались все их друзья. Телэн добрался уже до верхних веток и теперь осторожно пробирался по узкому суку туда, где скорчилась, одичало сверкая глазами, Мурр. Дела были плохи. Сук вполне выдерживал вес кошки, но Телэн для него был чересчур тяжел. Сук угрожающе прогибался, и в основании его что-то зловеще потрескивало.

— Телэн, вернись! — срывая горло, снова гаркнул Келтэн.

Но было, само собой, уже поздно. Сук переломился в основании и повис на лоскуте коры. Телэн отчаянно прянул вперед, успел схватить одной рукой перепуганную до полусмерти кошку — и рухнул головой вниз, прямо на толстые нижние ветви.

Положение еще можно было бы спасти — в конце концов, здесь были рыцари церкви, искушенные в магии, была Сефрения, и даже Афраэль, восседавшая на плече Спархока. Трудность была в том, что никто из них не мог толком разглядеть Телэна. У клена крупные листья, и мальчик камнем падал вниз, почти целиком скрытый густой листвой. Они лишь слышали глухие звуки ударов, оханье и вскрики, когда он в падении задевал ветви. Наконец он выпал из нижних ветвей и неловко, с глухим шумом рухнул на траву под деревом, по-прежнему держа в руке Мурр. Он не шевелился.

— Телэн! — ужаснувшись, пронзительно закричала Даная.

Сефрения согласилась с мнением тамульских лекарей. Телэн не слишком серьезно пострадал. Он, конечно, был весь покрыт синяками и ссадинами, а на лбу у него красовалась уродливая шишка — след столкновения с особенно неподатливой веткой, от которого он потерял сознание, — но Сефрения заверила их, что падение обойдется без серьезных последствий, если не считать головной боли.

Принцессу Данаю, однако, успокоить было нелегко. Она не отходила от постели Телэна и испуганно вскрикивала всякий раз, когда впавший в беспамятство мальчик шевелился или стонал.

Наконец Спархок взял ее на руки и вынес из комнаты. Там были люди, которым лучше не стоило становится свидетелями чудесного исцеления.

— Этого ты не предвидела, верно, Афраэль? — спросил он у обезумевшей от горя Богини-Дитя.

— О чем ты говоришь?

— Тебе непременно нужно было вмешаться в то, что и без тебя бы наладилось, если б только ты могла оставить его в покое, — и твое вмешательство едва не убило Телэна.

— Я не виновата, что он упал с дерева!

— А кто же виноват? — Спархок знал, что поступает в высшей степени несправедливо, но вездесущую маленькую богиню необходимо было приструнить. — Ты слишком много вмешиваешься в дела людей, Афраэль. Дай им жить собственной жизнью и самим совершать ошибки. Мы обычно их и сами исправляем, если дать нам такую возможность. Я клоню вот к чему, Даная: если ты можешь что-то сделать, это еще не означает, что тебе следует это делать. Подумай об этом на досуге.

Даная в упор воззрилась на него — и вдруг разразилась исступленными рыданиями.

— Лучники Тикуме пригодятся в Атане, — говорил Вэнион Спархоку, когда позже они стояли вдвоем на парапете стены. — Улаф прав касательно троллей. Куда предпочтительней утыкать их стрелами, прежде чем ввязываться в рукопашную.

— Идея Халэда насчет арбалетов тоже неплоха.

— Это верно. Благодарение Богу, что ты взял его с собой. — Магистр поджал губы. — Я бы хотел, Спархок, чтобы по возвращении в Симмур ты лично взялся за обучение Халэда. Позаботься о том, чтобы он получил уроки не только воинского искусства, но и политики, дипломатии и церковных законов. Думаю, ему предстоит пройти долгий путь в ордене, и я хочу быть уверенным, что он будет готов к любой должности.

— Даже твоей?

— Бывали и более удивительные случаи.

Спархок вспомнил речь Вэниона о рыбах, подслушанную этим утром.

— Как продвигаются твои отношения с Сефренией?

— Мы разговариваем друг с другом, если ты это имел в виду.

— Не совсем. Почему бы тебе не сесть с ней рядом и не потолковать о чем-то более значительном, чем погода, птицы на деревьях или рыбы в пруду?

Вэнион пронзительно глянул на него.

— Почему бы тебе не заняться собственными делами?

— Это и есть мое дело, Вэнион. Сефрения не станет прежней, пока вы не помиритесь, — да и ты, кстати, тоже. Вы оба мне нужны, а, покуда вы не уладите дела между собой, я не смогу целиком на вас положиться.

— Я не смею торопиться, Спархок. Один неверный шаг может снова все испортить.

— Промедление тоже. Она ждет, когда ты сделаешь первый шаг. Не заставляй ее ждать слишком долго. На парапет вышел Стрейджен.

— Телэн очнулся, — сообщил он. — Он все еще немного не в себе, и в глазах у него двоится, но, по крайней мере, он пришел в себя. Твоя дочь, Спархок, хлопочет над ним, как наседка над цыпленком.

— Она его любит, — пожал плечами Спархок. — Она всем говорит, что когда-нибудь они поженятся.

— Странный народ эти девчонки.

— О да, и Даная страннее прочих.

— Я рад, что застал вас одних, — продолжал Стрейджен. — Мне бы хотелось кое-что с вами обсудить, прежде чем посвящать в это дело остальных. — Говоря это, Стрейджен рассеянно вертел в руках пару золотых эленийских монет, то и дело осторожно проводя пальцем по их гуртованным ободкам и покачивая их на ладони, точно пытался определить их вес. Судя по всему, признание баронессы Мелидиры изрядно выбило его из колеи. — Итог бешенства Заласты вовсе не так безрассуден, как мы ожидали. Тролли в Северном Атане — более чувствительного удара он не мог нанести. Слов нет, рано или поздно мы с ними управимся, но, думается мне, пора нам уже сейчас готовиться к следующему удару. Троллей стоит только погнать в нужном направлении, а там уж за ними не нужно особо присматривать, так что у Заласты развязаны руки и он вполне в состоянии заняться чем-то еще.

— Пожалуй, — согласился Спархок.

— Я, конечно, могу ошибаться…

— Но ты так не думаешь, — сардонически договорил за него Вэнион.

— Что-то он нынче не в духе, — заметил Стрейджен, обращаясь к Спархоку.

— У него много хлопот.

— Я полагаю, что в следующем шаге, каким бы он ни был, Заласта использует тех самых мелких заговорщиков, которых Сарабиан и Элана оставили в покое за недостатком тюремных камер.

— Или же армии, которые собрали в Западной Дарезии Парок, Амадор и Элрон, — возразил Вэнион. Стрейджен покачал головой.

— Эти армии, лорд Вэнион, предназначены для того, чтобы не допустить в Дарезию рыцарей церкви, и собрали их по особому приказу Киргона. Если сейчас Заласта рискнет ими, ему придется отвечать перед самим Киргоном, а я не думаю, что он настолько бесстрашен.

— Может быть, ты и прав, — признал Вэнион. — Что ж, предположим, что он действительно использует этих мелких заговорщиков. Сарабиан и Элана уже приготовили все, чтобы взять их под арест.

— А зачем их вообще арестовывать, мой лорд?

— Чтобы убрать их с улиц, во-первых. Кроме того, не будем забывать о том незначительном факте, что они виновны в государственной измене. Их следует судить и наказать.

— Зачем?

— В назидание другим, болван! — взорвался Вэнион.

— Я согласен, лорд Вэнион, что их следует убрать с улиц, но что касается назидания — существуют более действенные, а главное, устрашающие способы. Когда полицейские отправляются арестовывать преступников, поднимается шум, и кое-кто успевает удрать. Не говоря уже о том, что суды — штука нудная, дорогая и не всегда надежная.

— У тебя есть другое предложение? — осведомился Спархок.

— Естественно. Почему бы не устроить вначале казни, а уже потом суд?

Рыцари непонимающе уставились на него.

— Я только развиваю свою старую идею, — пояснил Стрейджен. — В распоряжении у нас с Кааладором имеется некоторое количество непривередливых палачей, которые охотно устроят все эти казни частным порядком.

— Ты говоришь об убийствах, Стрейджен, — укоризненно заметил Вэнион.

— Ну да, лорд Вэнион, кажется, именно так это и называется. Весь смысл того, что называется «назиданием», — хорошенько напугать людей, чтобы они не совершили того же преступления. На деле это не всегда срабатывает, потому что преступники знают, как трудно их изловить и наказать. — Стрейджен пожал плечами. — Это обычный риск, свойственный нашему ремеслу, только и всего. Мы постоянно нарушаем законы — только не свои собственные. В нашем сообществе нарушителей не судят. Их попросту убивают. Ни прошений, ни помилований, ни побегов в последнюю минуту. Смерть. Точка. Дело закрыто. Государственное правосудие действует медленно и не наверняка. Если уж хотите запугать людей, чтобы добиться от них честности, так запугивайте как следует.

— В этом что-то есть, Вэнион, — осторожно заметил Спархок.

— Надеюсь, ты шутишь? Речь идет о тысячах людей! Это же будет крупнейшая бойня во всей истории человечества!

— Значит, мое имя может попасть в исторические хроники, — пожал плечами Стрейджен. — Мы с Кааладором так или иначе решили, что сделаем это. Мы с ним люди нетерпеливые. Я бы не стал вас даже беспокоить, но мне хотелось услышать ваше мнение. Посвящать нам в это дело Сарабиана и Элану, или лучше обойтись без их ведома? Разговоры о нравственности так утомительны. Суть в том, что нам нужно нанести новый удар Заласте, и мне сдается, эта бойня — именно то, что надо. Если в недалеком будущем он проснется и обнаружит, что остался в полном одиночестве, он поневоле задумается, а правильно ли он вообще поступает. Да, к слову, я одолжил Берита и Ксанетию. Они прогуливаются близ кинезганского посольства, чтобы Ксанетия могла забросить свой невод в мысли тех, кто там засел. Нам известны некоторые имена, но я уверен, что их намного больше.

— Разве она не должна находиться в одной комнате с человеком, чтобы прочесть его мысли? — спросил Вэнион.

— В этом она не уверена. Ей еще не доводилось проверять пределы своего дара. Нынешний поход к посольству — своего рода испытание. Мы надеемся, что она сумеет проникнуть мыслями за стены и вызнать имена тех, кто прячется в посольстве. Если нет — я найду способ провести ее внутрь. Нам с Кааладором нужна информация и имена — как можно больше имен. Подготовка крупнейшей бойни в истории человечества — дело весьма сложное, и нам бы не хотелось проделывать его дважды.

ГЛАВА 24

— Это всего лишь отвлекающий маневр, — говорил на следующее утро Улаф. Он отложил одну из депеш, которые принес с собой император Сарабиан. — Оборотни, вампиры и вурдалаки — всего лишь иллюзии, так что они никому не могут причинить вреда, а эти нападения на атанские гарнизоны не более чем самоубийственные выходки, которые призваны поддерживать смятение в Империи. Наши противники не придумали ничего нового.

— Он прав, — согласился Спархок. — Все эти происшествия не новы, и единственная их цель — связать руки атанским гарнизонам.

— К несчастью, своего они добились, — заметил Бевьер. — Пока все это продолжается, мы не можем намного сократить гарнизоны, чтобы послать помощь Бетуане.

— Но лорд Вэнион предложил взять по роте из крупных гарнизонов, — возразил Сарабиан. — Это хоть какой-то выход.

— Верно, ваше величество, — согласился Бевьер, — только будет ли этого достаточно?

— Должно быть достаточно, — сказал Вэнион. — Больше мы сейчас выделить не можем. В конце концов, мы говорим об атанах, а когда дело касается атанов, количество их не имеет значения. Один атан сам по себе заменит половину армии.

Стрейджен знаком поманил Спархока, и они отошли к длинному столу, на котором был накрыт завтрак. Светловолосый вор принялся придирчиво выбирать печенье.

— Сработало, — сказал он едва слышно. — Ксанетия должна видеть человека, чтобы пробраться в его мысли, но Берит отыскал рядом с посольством дом, который к тому же немного выше самого посольства. Мы сняли для Ксанетии уютную комнатку с видом на кабинет посла. Сейчас она добывает для нас информацию — и имена.

— Почему мы скрываем это от остальных?

— Потому что мы с Кааладором хотим использовать эту информацию для того, чтобы поставить новый мировой рекорд, о котором я говорил вам вчера. Сарабиан еще не дал на это своего согласия, так что незачем беспокоить его тем, о чем знать ему совсем необязательно — по крайней мере, до тех пор, пока мы не уложим все трупы в штабеля.

На следующий день принцесса Даная заболела. Понять, что это за болезнь, было невозможно. Ни жара, ни кашля, ни хрипов — только беспричинная слабость. Принцесса потеряла аппетит, и ее трудно было добудиться.

— То же самое, что было в прошлом месяце, — уверяла Миртаи встревоженных родителей. — Ей нужно укрепляющее, только и всего.

Спархок, однако, знал, что Миртаи ошибается. В прошлом месяце Даная вовсе не была больна. Богиня-Дитя небрежно отзывалась о своей способности быть одновременно в двух местах, но ее отец знал, что, когда ее внимание прочно приковано к тому, что происходит в одном месте, в другом она попросту впадает в спячку. Однако нынешнее недомогание было совсем другим.

— Может быть, и вправду дашь ей укрепляющее, Элана? — предложил.он. — А я пойду поговорю с Сефренией — быть может, она придумает что-нибудь еще.

Сефрения с невеселым видом сидела в своей комнате. Она смотрела в окно, хотя с первого взгляда было ясно, что пейзаж за окном для нее все равно что не существовал.

— У нас проблема, матушка, — сказал Спархок, прикрывая за собой дверь. — Даная больна.

Сефрения резко обернулась к нему, глаза ее изумленно расширились.

— Что за чушь, Спархок! Она никогда не болеет. Она просто не может заболеть.

— Я и сам так думал, но тем не менее она больна. Ничего осязаемого, никаких явных признаков, но она определенно нездорова.

Сефрения стремительно поднялась.

— Мне нужно взглянуть на нее, — сказала она. — Может быть, я сумею выспросить у нее, в чем дело. Она одна?

— Нет. С ней Элана. Не думаю, что она согласится уйти. Это осложнит дело?

— Об этом я позабочусь. Давай скорее выясним, что стряслось, пока не стало еще хуже.

Явная обеспокоенность Сефрении еще больше встревожила Спархока. С растущим страхом он последовал за ней в королевские покои. В одном Сефрения была безусловно права. Афраэль никоим образом не была восприимчива к людским хворям, так что это не могла быть обыкновенная простуда или одна из бесчисленных детских болезней, которые подхватывают и от которых успешно излечиваются обычные дети. Спархок с самого начала отверг мысль, что у божества может случиться насморк.

Сефрения была напряжена и сосредоточена. Она начала бормотать стирикское заклинание еще до того, как вошла в комнату Данаи.

— Благодарение Богу, Сефрения, ты здесь! — воскликнула Элана, привставая из кресла, которое было придвинуто к постели девочки. — Я так…

Сефрения выпустила заклинание, причудливо щелкнув пальцами, и глаза Эланы остекленели. Она так и застыла, полупривстав из кресла, с протянутой рукой.

Сефрения подошла к кровати, присела на край и взяла девочку на руки.

— Афраэль, — сказала она, — проснись. Это я, Сефрения.

Богиня-Дитя открыла глаза и безутешно зарыдала.

— Что с тобой? — спросила Сефрения, крепче прижимая ее к себе и бережно укачивая.

— Они убивают моих детей, Сефрения! — прорыдала Афраэль. — По всей Эозии! Эленийцы убивают моих детей! Я хочу умереть!

— Мы должны немедленно отправиться в Сарсос, — сказала Сефрения Спархоку и Вэниону, как только они оказались втроем. — Мне нужно поговорить с Тысячей.

— Я понимаю, что это разбивает ей сердце, — сказал Вэнион, — но ведь она не может на самом деле умереть, правда?

— Может, Вэнион. Младшие боги так тесно связаны со своими почитателями, что от этого зависит сама их жизнь. Пожалуйста, Спархок, попроси Беллиом сейчас же доставить нас в Сарсос.

Спархок мрачно кивнул и, вынув шкатулку, коснулся кольцом крышки.

— Откройся! — произнес он куда резче, чем хотел бы.

Крышка со щелчком открылась.

— Голубая Роза, — сказал Спархок, — у нас беда. Богиня-Дитя тяжко захворала оттого, что в далекой Эозии убивают ее детей. Мы должны немедля прибыть в Сарсос, дабы Сефрения могла испросить совета у Тысячи Стирикума касательно ее исцеления.

— Я исполню все, как ты велишь, Анакха, — прозвучал голос Беллиома из уст Вэниона. В лице магистра появилась смутная неуверенность. — Пристойно ли мне сказать, что я испытываю сочувствие к тебе и подруге твоей из-за недуга единственного вашего дитя?

— Я от всего сердца благодарю тебя за доброту, Голубая Роза.

— Сие не только лишь доброта, Анакха. Дважды касалась меня нежная длань Богини-Дитя, и даже я не защищен от хитроумных чар ее касания. Ради любви, всеми нами к ней питаемую, поспешим же в Сарсос, дабы могла она исцелиться.

Мир всколыхнулся, померк — и все трое увидели, что стоят перед отделанным мрамором чертогом Совета в Сарсосе. Осень здесь началась раньше, и березовая роща на окраине города была словно охвачена золотым пламенем.

— Подождите меня здесь, — сказала Сефрения Спархоку и Вэниону. — Не будем дразнить горячие головы новым явлением эленийцев в зале Совета.

Спархок кивнул и открыл шкатулку, чтобы спрятать Беллиом.

— Нет, Анакха, — проговорил Беллиом, вновь говоря устами Вэниона. — Должен я знать, что будет отвечено на просьбу Сефрении.

— Как пожелаешь, Голубая Роза, — вежливо ответил Спархок.

Сефрения вошла в чертог.

— Здесь похолоднее, — заметил Вэнион, кутаясь в плащ.

— Да, — согласился Спархок, — Сарсос куда севернее Материона.

— Тему погоды можно считать исчерпанной. Не волнуйся, Спархок. Сефрения обладает большим влиянием на Совет Тысячи. Уверен, они согласятся ей помочь.

Они ждали, и время тянулось невыносимо.

Прошло не меньше получаса, когда Спархок вдруг ощутил, как по Беллиому прошла сильная дрожь, даже судорога.

— Ступай со мною, Анакха! — Голос Вэниона прозвучал отрывисто и резко.

— В чем дело?

— Пристрастие стириков к бесконечным разговорам будит во мне недовольство. Должен я обратиться через Тысячу к самим младшим богам. Болтуны сии проговорят до самой смерти Афраэли! — Страстность, прозвучавшая в голосе Вэниона, поразила Спархока.

Он поспешил за своим магистром, который размашистым, совершенно не свойственным ему шагом не вошел, а ворвался в здание. Бронзовые двери залы Совета были, по всей видимости, заперты, и это стало очевидно по скрежету разорванного металла, когда Вэнион резко распахнул створки.

Сефрения стояла перед Советом, умоляя о помощи. Прервав себя на полуслове, она пораженно, не веря собственным глазам, воззрилась на вломившегося в залу Вэниона.

— Мы не допустим сюда эленийцев! — завопил по-стирикски на дальней скамье один из советников, вскочив и замахав руками.

И тут в зале воцарилась мертвая тишина. Вэнион начал расти, стремительно увеличиваясь в размерах, и его громадную фигуру очертил, становясь все ярче, ослепительно-синий ореол. Вспышки молний хлестали из этого сияния, и раскаты грома оглушительным эхом отбивались от выложенных мрамором стен. В глазах Сефрении, устремленных на Вэниона, появился благоговейный страх.

Повинуясь беззвучным словам, которые только он один и мог расслышать, Спархок высоко поднял ослепительно сверкавшую Сапфирную Розу.

— Узрите Беллиом! — прорычал он. — И внемлите его мощному гласу!

— Внемлите словам моим, о Тысяча Стирикума! — Голос великана, который миг назад был Вэнионом, был оглушающ и необъятен. Такому голосу вняли бы сами горы, волны и бури застыли бы, едва услышав его. — Буду я говорить с вашими богами! Слишком ничтожны вы, погрязшие в нескончаемой болтовне, дабы доверять вам сие важнейшее дело!

Спархок моргнул. Похоже, дипломатия не была сильной стороной Беллиома.

Один из облаченных в белое советников вскочил.

— Возмутительно! — заорал он, негодующе брызжа слюной. — Мы не станем… — И вдруг исчез, а на его месте возник смущенного вида персонаж, которого явно отвлекли в разгар купания. Нагой и мокрый, он ошеломленно воззрился на окруженного синим ореолом великана и сверкающий камень в руке Спархока.

— Ну, знаете ли… — возмущенно начал он.

— Сетрас! — резко проговорил необъятный голос. — Как глубока любовь твоя к родственнице твоей Афраэли?

— Это уже вовсе не по правилам! — возмутился юный бог.

— Как глубока любовь твоя к ней? — настаивал неумолимый голос.

— Конечно, я ее обожаю. Все мы ее обожаем, но…

— Что бы отдал ты, дабы спасти ее жизнь?

— Все, что она попросит, конечно, но разве ее жизни может грозить опасность?

— Ведомо ли тебе, что Заласта Стирик — предатель? Со скамей Совета донеслись изумленные вскрики.

— Афраэль говорила об этом, — ответил бог, — но мы решили, что она преувеличивает. Ты же знаешь, какая она.

— Истинно говорила тебе Афраэль, Сетрас. В сей самый миг приспешники Заласты убивают в далекой Эозии детей Афраэли. С каждой смертью умаляется и слабеет сама Афраэль, и, ежели не прекратится сие, скоро ее не станет.

Бог по имени Сетрас оцепенел, глаза его вдруг вспыхнули.

— Чудовищно!

— Что отдашь ты, дабы она жила?

— Свою собственную жизнь, ежели будет на то нужда, — торжественно ответил Сетрас.

— Согласишься ли ты одолжить ей собственных своих почитателей?

Сетрас воззрился на сияющий Беллиом, и его лицо исказилось страданием.

— Поторопись, Сетрас! С каждым мигом жизнь Афраэли убывает.

Бог глубоко вздохнул.

— А другого выхода нет? — жалобно спросил он.

— Нет. Жизнь Богини-Дитя поддерживается одной лишь любовью. Дай ей на время любовь детей своих, дабы могла она исцелиться.

Сетрас выпрямился.

— Я сделаю это! — объявил он. — Сделаю, хоть и ранит это мое сердце! — Выражение решимости промелькнуло на лице божества. — И заверяю тебя, о Творец Миров, что не только мои дети поддержат своей любовью жизнь возлюбленной родственницы нашей. Все мы, равно поделимся с нею.

— Так решено! — Беллиому, похоже, очень нравилось это выражение.

— Э-э… — начал Сетрас слегка обеспокоенно, снова выпадая из архаического стиля речи. — Но ведь она потом отдаст их?

— Ручаюсь тебе в том своим словом, Божественный Сетрас! — с улыбкой заверила его Сефрения.

Юный бог явно вздохнул с облегчением, но тут же глаза его сузились.

— Анакха! — решительно окликнул он.

— Слушаю тебя, божественный.

— Надобно позаботиться о том, чтобы защитить уцелевших детей Афраэли. Как лучше сего достигнуть?

— Скажи им, чтобы укрылись в орденских замках Церкви Чиреллоса, — сказал Спархок. — Там им не будет грозить никакая опасность.

— Кто повелевает сими рыцарями?

— Архипрелат Долмант, я полагаю, — с сомнением ответил Спархок. — Он представляет высшую власть в Церкви.

— Я поговорю с ним. Где мне искать его?

— В Базилике, Божественный, в городе Чиреллосе.

— Я отправлюсь туда, дабы обсудить с ним сие дело.

Спархока едва не хватил удар при мысли о теологических тонкостях подобного заявления. Затем он пристальнее взглянул на Сефрению. Она все так же смотрела на Вэниона с благоговейным ужасом. Затем так явственно, что Спархок почти услышал щелчок, Сефрения приняла решение. Ее лицо, все ее существо говорили об этом яснее всяких слов.

— Улаф, — раздраженно сказал Келтэн, — не отвлекайся. Ты вторую неделю витаешь в облаках. Отчего это ты стал такой рассеянный?

— Мне не нравятся сообщения, которые мы получаем из Атана, — ответил рослый генидианец, устраивая у себя на коленях Данаю, Ролло и Мурр. Из-за болезни принцесса десять дней провела безвыходно в своей комнате и только сегодня снова присоединилась к ним. Она упоенно предавалась своему любимому занятию — путешествовать по коленям взрослых. Спархок знал, что его друзья по большей части не замечают этого, бессознательно отвечая на немые просьбы принцессы взять ее на руки. На самом же деле Афраэль, с кошкой и игрушечным медвежонком перебираясь с одних колен на другие, трудолюбиво восстанавливала связь с теми, кто во время ее болезни мог хоть на йоту ускользнуть из-под ее влияния. Как обычно, процесс сопровождался обилием поцелуев, но эти поцелуи отнюдь не были лишь непринужденным выражением ее любви и симпатии. Афраэль могла одним прикосновением полностью изменить настроение и намерения человека; поцелуем же она была способна в один миг целиком и полностью завладеть его душой. Когда бы Спархоку ни доводилось о чем-то спорить с дочерью, он неизменно следил за тем, чтобы их разделял по меньшей мере стол или кресло.

— Дела идут совсем не так, как я ожидал, — угрюмо продолжал Улаф. — Тролли научились прятаться от стрел и арбалетных болтов.

— Даже тролль иногда способен чему-то научиться, — философски заметил Телэн. Мальчик уже полностью оправился после падения с клена, хотя иногда все еще жаловался на головные боли.

— Нет, — возразил Улаф. — В этом-то и все дело. Тролли не способны учиться, может быть потому, что не хотят — или не могут — учиться их боги. Тролли, которые живут в наши дни, знают ровно столько, сколько знал первый тролль — не больше и не меньше. Это проделки Киргона. Если он изменит троллей настолько, что они станут способны учиться, человечеству грозят крупные неприятности.

— Но ведь это же еще не все, а, Улаф? — проницательно осведомился Бевьер. — У тебя на лице вот уже несколько дней то самое «теологическое выражение». Ты воюешь с какой-то неприятной нравственной дилеммой?

Улаф вздохнул.

— Моя идея наверняка выведет из равновесия всех, но давайте хотя бы обсудим ее достоинства, прежде чем ударяться в драку.

— Начало многообещающее, — пробормотал Стрейджен. — Будь так добр, излагай свою идею помягче.

— Это у меня вряд ли получится, Стрейджен. Депеши Бетуаны становятся все отчаяннее. Тролли больше не выходят на открытую местность. Конные атаны не могут достать их копьями, а стрелы и арбалетные болты попадают больше в деревья, чем в троллей. Они даже поджигают траву, чтобы прятаться за дымом. Бетуана вот-вот призовет всех своих соотечественников вернуться домой, а без атанов мы останемся безоружными.

— Сэр Улаф, — сказал Оскайн, — полагаю, что это мрачное предисловие должно подготовить нас к ужасному продолжению. По-моему, мы все уже достаточно подготовлены. Продолжай и ужасни нас.

— Мы должны отнять троллей у Киргона, — сказал Улаф, рассеянно почесывая за ухом Мурр. — Нельзя, чтобы он и дальше обучал их основам тактики, и уж совсем нельзя допустить, чтобы они научились действовать сообща.

— И как же ты собираешься отнять у бога совершенно неуправляемых бестий? — осведомился Стрейджен.

— Я подумывал о том, чтобы поручить это дело их же собственным богам. В конце концов, Тролли-Боги в нашем распоряжении. Гвериг заключил их в Беллиом, а Спархок носит Беллиом за пазухой. Я полагаю, что Кхвай и его собратья согласятся на что угодно, если мы пообещаем им свободу.

— Ты спятил? — воскликнул Стрейджен. — Мы не можем их освободить! Это немыслимо! — От волнения он выронил пару золотых монет, которые теперь всегда носил с собой.

— Я был бы более чем счастлив услышать другие предложения — если они у кого-то есть. Опасность, грозящая Атану, сама по себе серьезна, но чем дольше Киргон повелевает троллями, тем большему они от него выучатся. Рано или поздно они вернутся в Талесию. К чему нам обученное войско троллей у ворот Эмсата? Если мы обратимся к Троллям-Богам, у нас будет хотя бы малое преимущество. В наших руках ключ к их свободе. Зато у нас нет ничего, что хотел бы получить Киргон, — кроме, разумеется, самого Беллиома. Я бы предпочел иметь дело с Троллями-Богами.

— А почему бы Спархоку не отправиться в северный Атан и с помощью Беллиома попросту уничтожить троллей?

Спархок покачал головой.

— Беллиом на это не пойдет, Стрейджен. Он не станет стирать с лица земли целый вид живых существ. Я это точно знаю.

— У тебя кольца. Заставь его подчиниться твоему приказу.

— Нет, этого я не сделаю. Беллиом не раб. Если мы с ним должны действовать сообща, пускай это будет по доброй воле.

— Спархок, мы не можем освободить Троллей-Богов. Может быть, я и вор, но я все же талесиец. Я не намерен сидеть в сторонке и любоваться тем, как тролли захватывают весь полуостров.

— Мы ведь еще даже не говорили с Троллями-Богами, Стрейджен, — заметил Улаф. — Почему бы не узнать, что они могут сказать, прежде чем принимать решение? Нам нужно что-то делать, неважно что — но очень быстро. Иначе мы увидим, как колонны атанов покидают свои казармы, чтобы отправиться по домам.

Даная соскользнула с колен Улафа и подняла монеты Стрейджена.

— Ты уронил вот это, милорд Стрейджен, — сладким голоском сообщила она. Затем нахмурилась. — Мне это только кажется, или на самом деле одна из них чуточку полегче другой?

Стрейджен слегка затравленно воззрился на нее.

Немного погодя Вэнион и Спархок провожали Сефрению до дверей ее комнаты. Они дошли до дверей и остановились.

— О, что за чушь! — взорвалась вдруг Сефрения, мгновенно разъяряясь. — Вэнион, немедленно уложи свои вещи и возвращайся к себе!

Вэнион ошеломленно моргнул.

— Я…

— Заткнись! — цыкнула она. И одарила убийственным взглядом Спархока. — И от тебя чтобы я тоже не слышала ни слова!

— От меня?

— Тебе нужно уложить вещи, Вэнион, — напомнила она. — Нечего торчать здесь, разинув рот.

— Сейчас иду.

— И не вздумай провозиться до ночи! — Сефрения воздела руки к потолку. — Мужчины! Что мне делать, чтобы ты понял, — рисовать картинки? Я все сделала, разве что не зажгла сигнальные огни и не трубила в трубы, — а ты только и знал, что толковать о погоде или рыбе в пруду. Почему ты так и не перешел к делу?

— Но я… — он замялся. — Ты была очень сердита на меня, Сефрения.

— Это было тогда, а теперь — сейчас. Я больше не сержусь на тебя и хочу, чтобы ты вернулся. Сейчас я иду поговорить с Данаей, и, когда вернусь, ты должен быть в нашей комнате.

— Хорошо, дорогая, — покорно ответил он.

Сефрения сердито глянула на него, развернулась на каблуках и зашагала по коридору, на ходу размахивая руками и разговаривая сама с собой.

— Крегер вернулся, — сообщил Телэн, когда после обеда они снова собрались в гостиной. — Один из нищих видел, как примерно два часа назад он прошмыгнул в черный ход кинезганского посольства — хотя правильнее было бы сказать «проковылял». Он был в стельку пьян.

— Узнаю всеми нами любимого Крегера, — рассмеялся Келтэн.

— Не понимаю, как Заласта может доверять известному пьянице, — заметил Оскайн.

— Крегер очень смышлен, когда протрезвеет, ваше превосходительство, — пояснил Спархок. — Это единственная причина, почему Мартэл когда-то связался с ним. — Он задумчиво почесал щеку. — Не могла бы ты вернуться на свой пост у посольства, анара?

Ксанетия с готовностью привстала из кресла.

— Не сейчас, — усмехнулся Спархок. — Крегеру обычно требуется вся ночь, чтобы протрезветь, так что раньше завтрашнего утра не стоит и пытаться что-то из него вытянуть. Думаю, нам стоит выяснить, какие приказы доставил он кинезганскому послу.

— И не только это, — вставил Стрейджен. — Мы так и не узнали наверняка, известно ли Крегеру, что мы используем преступников для сбора информации. Он знает, что в Симмуре нам помогал Платим и что мы обращались за помощью к ворам в других эозийских городах, но нам нужно выяснить, сообразил ли он, что то же самое мы можем проделать и в Дарезии.

— Он намекал на нечто подобное, когда мы беседовали с ним после подавления мятежа, — напомнил ему Спархок.

— Я не намерен, Спархок, распускать всю нашу сеть по одному неясному намеку, — ответил Стрейджен, — и мне очень нужно знать, известно ли Крегеру, что мы можем использовать некоторых преступников не только для сбора информации.

— Я постараюсь весьма тщательно исследовать его мысли, — пообещала Ксанетия.

— Спархок, а где Вэнион и Сефрения? — спросила вдруг Элана. — Они должны были прийти сюда еще час назад.

— Извини, любовь моя, мне следовало сообщить тебе об этом. На остаток дня я освободил их от дел. Им нужно уладить одно очень важное дело.

— Почему ты мне ничего не сказал?

— Я и говорю, любовь моя, — сейчас.

— Чем они заняты?

— Они решили помириться. Полагаю, именно этим они сейчас и заняты — в некотором роде.

Элана слегка покраснела.

— Вот как, — сказала она неопределенным тоном. — Что же их заставило наконец помириться? Спархок пожал плечами.

— Сефрении надоела их размолвка, и она велела Вэниону возвращаться к себе. Она была весьма прямолинейна — и даже ухитрилась повернуть дело так, что во всем оказался виноват именно он. Ну да ты знаешь, как это делается.

— Довольно, сэр рыцарь, — твердо сказала она.

— Слушаюсь, моя королева.

— А что, принц Спархок, этот Крегер может знать, где сейчас находится Заласта? — спросил Оскайн.

— Уверен, что знает, ваше превосходительство. Заласта наверняка постарался скрыть от него это — имея в виду некие пристрастия Крегера, — но когда Крегер хоть чуточку протрезвеет, от него очень трудно что-то скрыть.

— Этот человек, принц Спархок, может оказаться для нас сущим кладом — особенно в свете особого таланта анары.

— Тогда поторопитесь извлечь из него все что нужно, ваше превосходительство, — посоветовал Телэн, — потому что, как только мой брат вернется из Атана, он прикончит Крегера.

Оскайн озадаченно взглянул на него.

— Это личное дело, ваше превосходительство. Крегер замешан в смерти нашего отца — краешком, во всяком случае. Халэд намерен разобраться с этим.

— Я уверен, что мы уговорим твоего брата подождать.

— Я бы на вашем месте и не мечтал об этом, ваше превосходительство.

— Эта вражда так долго была частью нас самих, анара, что без нее, боюсь, мы перестанем быть стириками, — печально проговорила Сефрения.

Это была очередная приватная встреча на вершине башни. Когда вечер опустился на Материон, Спархок и его дочь присоединились к Вэниону, Сефрении и Ксанетии, чтобы поговорить о том, что остальным знать было незачем.

— То же и с нами, Сефрения из Илары, — созналась Ксанетия. — Ненависть наша к соплеменникам твоим давно уже стала незыблемой частью натуры дэльфов.

— Мы рассказываем детям, что дэльфы — похитители душ, — сказала Сефрения. — Мне всегда твердили, что ваше сияние — от душ, которые вы поглотили, и что люди разлагаются заживо от вашего прикосновения, потому что вы вынимаете у них душу. Ксанетия улыбнулась.

— Мы же рассказываем нашим отпрыскам, что стирики суть людоеды, кои раскапывают могилы в поисках пищи — ежели, конечно, не сыщется поблизости дэльфийское дитя, дабы пожрать его живьем.

— Я знаком с одним дитятей стирикского происхождения, которое тоже в последнее время подумывает о людоедстве, — мягко заметил Спархок.

— Ябеда! — пробормотала Даная.

— Что такое? — требовательно спросила ее сестра.

— Богиня-Дитя была вне себя, когда узнала, что Заласта обманывал ее, — небрежно пояснил Спархок, — и еще сильнее разгневалась, обнаружив, что он хотел отнять у нее тебя. Она заявила, что вырвет у него сердце и съест на его же глазах.

— Ну… скорее всего, я бы так не сделала, — уклончиво заметила Афраэль.

— Скорее всего?! — воскликнула Сефрения.

— У него такое гнилое сердце, что меня бы, наверное, стошнило.

Сефрения одарила ее долгим неодобрительным взглядом.

— Да ладно, ладно! — сказала Богиня-Дитя. — Я преувеличивала, только и всего. — Она задумчиво поглядела на город, затем перевела взгляд на Сефрению и Ксанетию. — Понимаете, вся эта ненависть, все дикие россказни стириков о дэльфах и дэльфов о стириках — отнюдь неестественного происхождения. Все это вам тщательно и незаметно внушили. На самом деле это мое семейство поссорилось с Эдемусом, а из-за чего — вам даже и не понять. Это была глупая, бессмысленная ссора — как обыкновенно и бывает, — но ссоры богов не могут оставаться только их личным делом. Вы, люди, оказались втянутыми в нечто, вовсе не имевшее к вам никакого отношения. — Афраэль вздохнула. — Как многие наши раздоры и несогласия, эта ссора проникла из части мира, где мы обитаем, в вашу часть. Словом, это была наша вечеринка, а вас на нее не приглашали.

— Где находится эта ваша страна, Афраэль? — с любопытством спросил Вэнион.

— Здесь, — пожала она плечами. — Вокруг нас, просто вы не можете ее увидеть. Наверное, лучше было бы нам поселиться отдельно, ну да теперь об этом уже поздно сожалеть. Мне бы следовало рассказать Сефрении о нашей глупой ссоре, еще когда мы с ней были детьми и я слышала, как она слепо повторяет всю эту чепуху о дэльфах, но потом эленийские крестьяне уничтожили селение и убили наших родителей, а Заласта переложил собственную вину на дэльфов и тем окончательно упрочил ее ненависть. — Она помолчала. — Я всегда знала, что в рассказе Заласты что-то не так, но не могла проникнуть в его мысли, чтобы выяснить, что именно.

— Почему же? — спросил Вэнион. — Ты, в конце концов, богиня.

— Ты это заметил! — воскликнула она. — Какое поразительное открытие, Вэнион!

— Веди себя прилично, — строго сказал ей Спархок.

— Прости, Вэнион, — извинилась Даная. — Я выразилась чересчур резко. Мысли Заласты недоступны мне, потому что он не принадлежит к моим детям. — Она помолчала. — Сефрения, тебе не кажется занятным, что мои способности ограниченны, а вот способности Ксанетии — нет?

— Мы с Ксанетией уже обсуждали различия между нами, Афраэль, — улыбнулась Сефрения. — Мы обнаружили, что все они, без исключения, — вымышленные, по крайней мере те, которые пришли нам на ум.

— Истинно так, — подтвердила Ксанетия. Спархок мог лишь догадываться, насколько трудными для этих странно похожих женщин были даже осторожные шаги навстречу примирению. Переступить через вражду, существовавшую многие эпохи, наверное, было сродни тому, чтобы разобрать по кирпичику дом, простоявший сотню столетий.

— Вэнион, дорогой, — сказала Сефрения, — здесь становится прохладно.

— Я сбегаю вниз и принесу тебе плащ.

— Нет, Вэнион, — вздохнула она, — мне не нужен плащ. Просто обними меня.

— А, — сказал он, — мне бы следовало и самому до этого додуматься.

— О да, — согласилась она. — Думай об этом почаще, дорогой.

Вэнион улыбнулся и обнял ее.

— Так намного лучше, — проговорила Сефрения, прижимаясь к нему.

— Вот что мне хотелось бы узнать, — сказал Спархок дочери. — Кто бы ни подстроил набег на Илару, родителей Сефрении убили эленийцы. Как же тебе удалось уговорить Сефрению стать наставницей в ордене Пандиона? Она, должно быть, ненавидела эленийцев.

— Конечно ненавидела, — пожала плечами Богиня-Дитя. — Я и сама была от вас не в восторге. Но у меня были кольца Гверига, и они непременно должны были оказаться у короля Энтора и первого Спархока — иначе бы меня не было здесь. — Она осеклась, и глаза ее сузились. — Это невыносимо! — воскликнула она.

— В чем дело?

— Беллиом обвел меня вокруг пальца! После того как я украла кольца у Гверига — а может быть, и еще раньше, — он подбросил мне мысль о том, как важны эти кольца. Я точно знаю, что он это сделал! Едва кольца оказались в моих руках, как мне пришло в голову разделить их, отдав одно твоему предку, а другое — предку Эланы. Все это замыслил Беллиом! Эта… эта штука использовала меня!

— Ну надо же, а? — мягко проговорил Спархок.

— А ведь это был такой хитроумный план! — бушевала она. — Такая замечательная идея! Ну я еще потолкую об этом с твоим синим дружком!

— Ты, кажется, начала рассказывать о том, как заставила Сефрению стать нашей наставницей, — напомнил он.

— Да я просто приказала ей сделать это — после того, как не помогли уговоры. Вначале я велела ей отдать кольца этой парочке истекающих кровью дикарей, а потом привела ее к замку пандионцев в Дэмосе и принудила ее стать вашей наставницей. Сефрения нужна была мне именно там — чтобы не спускать глаз с вашего семейства. Ты — Анакха, и я понимала, что мне нужно будет иметь на тебя хоть какую-то управу. Иначе бы ты весь целиком принадлежал Беллиому, а я не настолько ему доверяла, чтобы допустить подобное.

— Значит, ты все это задумала с самого начала, — с грустью заметил Спархок.

— Либо Беллиом опять меня опередил, — мрачно ответила она. — Я была целиком и полностью уверена, что это моя собственная идея. Я решила, что, если стану твоей дочерью, ты, по крайней мере, не забудешь о моем существовании.

Он вздохнул.

— Стало быть, ты все рассчитала изначально.

— Да, но это не имеет никакого отношения к моим чувствам к тебе. Мне много пришлось повозиться с тобой, Спархок, так что я тебя очень люблю. Ты был таким милым ребенком. Я едва не стерла Келтэна с лица земли, когда он перебил тебе нос. Сефрения отговорила меня. Мама — совсем другое дело. Ты был мил, но она — просто обворожительна. Я полюбила ее, едва увидела, и сразу поняла, что вам с ней будет хорошо вдвоем. По правде говоря, я горжусь тем, как все обернулось. Думаю, даже Беллиом доволен — хотя, конечно, он никогда в этом не признается. Беллиом иногда такой упрямый.

— А твой родич Сетрас действительно побывал в Базилике и говорил с Долмантом? — спросил вдруг Вэнион.

— Конечно.

— И как Долмант воспринял это?

— На удивление хорошо. Конечно, Сетрас умеет быть очень обаятельным, когда пожелает, а Долмант взаправду обожает меня. — Она помолчала, и в ее темных глазах появилось задумчивое выражение. — Думается мне, Вэнион, что его архипрелатство еще принесет вашей Церкви глубокие перемены. Долмант отнюдь не твердолобый фанатик, в отличие от, скажем, Ортзела. Думаю, при нем эленийская теология претерпит серьезные изменения.

— Консерваторам это не понравится.

— А им никогда ничего не нравится. Они и нижнее белье не меняли бы, если б это не было необходимо.

— С точки зрения закона, это в высшей степени сомнительно, ваше величество, — говорил Оскайн. — Я не подвергаю сомнению твои слова, анара, — поспешил добавить он, — но, полагаю, все мы понимаем, что столкнемся с немалыми трудностями. Все, что у нас имеется, — ничем не подтверждаемое свидетельство Ксанетии о том, что думают эти люди. Даже самый снисходительный судья не сможет переварить такое. Нам предстоит рассматривать весьма сложные дела — особенно учитывая то, что некоторые обвиняемые принадлежат к высшей знати Тамула.

— Скажи уж им обо всем, Стрейджен, — предложил Спархок. — Ты ведь так или иначе собираешься осуществить свой план, а если ты с ними не поделишься, они еще месяц будут ломать головы над юридическими тонкостями.

Стрейджен моргнул.

— Лучше бы тебе помалкивать, старина, — страдальчески проговорил он. — Их величества — персоны официальные и в некотором роде обязаны соблюдать букву закона. Им было бы куда спокойнее, если б мы не стали посвящать их в подробности.

— Согласен, но тогда у них уйдет уйма времени на судейские проблемы, а время нам слишком дорого.

— В чем дело? — с любопытством спросил Сарабиан.

— Милорд Стрейджен и милорд Кааладор, ваше величество, разработали способ сократить наши судебные расходы — в интересах дела, разумеется. Ты сам расскажешь, Стрейджен? Или предпочитаешь, чтобы это сделал я?

— Валяй, рассказывай сам. Может быть, в твоих устах это прозвучит поприличнее. — Стрейджен отки-

нулся на спинку кресла, задумчиво поигрывая парой золотых монет.

— План весьма прост, ваше величество, — сказал Спархок. — Они предлагают вместо того, чтобы арестовывать всех заговорщиков, шпионов, доносчиков и тому подобных, — просто убить их всех.

— Что?! — воскликнул Сарабиан.

— Это уж чересчур прямолинейно, Спархок, — посетовал Стрейджен.

— Я человек прямой, — пожал плечами Спархок. — По правде говоря, ваше величество, я эту идею одобряю. Вэнион же переварил ее с трудом. — Он откинулся в кресле и задумчиво продолжал: — Правосудие — странная штука. Оно лишь частично заинтересовано в том, чтобы наказать виновных. Главная его цель — устрашение. Правосудие стремится отбить у людей охоту совершать преступления тем, что — прилюдно — причиняет всяческие неприятности пойманным преступникам. Однако, как заметил Стрейджен, большинство преступников так и не попадает в лапы закона, а потому все, чем занимаются полиция и суды, — всеми силами стараются оправдать свое содержание. Стрейджен предлагает обойти и суд, и полицию и в одну ночь отправить к нашим подопечным убийц. Наутро по всей Империи всякого, кто хоть отдаленно связан с Заластой и его дружками-изгоями, найдут с перерезанным горлом. Если нам нужно устрашение, так лучшего и не придумаешь. Нам не станут помехой ни оправдательные приговоры, ни прошения о помиловании на высочайшее имя. Если мы устроим эту бойню, еще много лет каждому жителю Тамульской империи при одной мысли об измене будут сниться страшные сны. Я одобряю тактические преимущества этой идеи. Проблему справедливости и правосудия я оставляю богам — или судейским чинам. Мне нравится эта идея, потому что она причинит чудовищный урон Заласте. Он стирик, а стирики обычно добиваются того, что им нужно, обманом и уловками. Чтобы достичь своих целей без открытой борьбы, Заласта создал грандиозную и сложную сеть предателей. План Стрейджена уничтожит эту сеть в одну ночь, и после этого только сумасшедший захочет присоединиться к Заласте. Потеряв своих людей, Заласта будет вынужден вступить в открытую борьбу — а в этом он не силен, в отличие от нас. Мы получим возможность вести борьбу на наших условиях — а это всегда было громадным тактическим преимуществом.

— При том, что выбор времени за нами, — прибавил Кааладор. — Очень важно сделать это в нужное время.

— И никто не будет ожидать от нас такого хода, — заметил Итайн. — В этом тоже наше преимущество.

— Существуют законы, Итайн, — возразил его брат. — Законы — основа цивилизации. Если мы начнем нарушать законы, как мы можем ожидать, что им будут подчиняться другие?

— В том-то и вся соль, Оскайн. Сейчас наши законы защищают преступников, а не общество в целом. Мы еще успеем после придумать этому плану достойное юридическое обоснование. Единственное, что меня не устраивает, — что у этих… гм… исполнителей политики правительства не будет официального статуса. — Итайн нахмурился. — Полагаю, мы разрешим эту проблему, назначив милорда Стрейджена на пост министра внутренних дел, а мастера Кааладора — главой тайной полиции.

— Еще какой тайной, ваше превосходительство! — рассмеялся Кааладор. — Я даже в глаза не видел большинства этих убийц.

Итайн улыбнулся.

— Именно такие нам и нужны, я полагаю. — Он взглянул на императора. — Это придаст всему делу легкий оттенок законности, ваше величество, — на тот случай, если вы решите одобрить его.

Сарабиан с задумчивым видом откинулся в кресле.

— Это искушение, — сознался он. — Такая кровавая баня обеспечит гражданский мир в Империи самое малое на сотню лет вперед. — Он с усилием согнал с лица мечтательное выражение. — Нет, это уж слишком по-варварски. Я не могу одобрить нечто подобное в присутствии леди Сефрении и анары Ксанетии.

— Каково твое мнение, Ксанетия? — осторожно осведомилась Сефрения.

— Мы, дэльфы, не озабочены излишней щепетильностью и юридическими тонкостями, Сефрения.

— Так я и полагала. Добро есть добро, а зло есть зло, не так ли?

— Истинно так мне и сдается.

— Мне тоже. Заласта причинил вред нам обеим, а бойня, задуманная Стрейдженом, причинит вред ему. Не думаю, чтобы ты или я стали возражать против того, что во вред Заласте. Ведь так?

Ксанетия улыбнулась.

— Решение за тобой, Сарабиан, — заключила Сефрения. — И не оглядывайся на меня или Ксанетию в поисках оправдания своему отказу. Мы не находим в этом замысле ничего предосудительного.

— Я глубоко разочарован в вас обеих, — объявил он. — Я так надеялся, что вы поможете мне вывернуться. Элана, ты моя последняя надежда. Неужели тебя не ужасает этот чудовищный замысел?

— Не особенно, — пожала она плечами. — Но я ведь эленийка — и к тому же политик. Пока нас не застигнут с окровавленным ножом в руках, мы всегда сможем вывернуться.

— Неужели никто не поможет мне? — с неподдельным отчаянием осведомился Сарабиан.

Оскайн проницательно глянул на своего императора.

— Решение принимать вам, ваше величество, — сказал он. — Мне лично этот план не по душе, но приказы здесь отдаю не я.

— Элана, — простонал Сарабиан, — неужели всегда так и бывает?

— Как правило, — ответила она. — Иногда и еще хуже.

Несколько минут император молчал, упорно глядя в стену.

— Ладно, Стрейджен, — сказал он наконец. — Валяй. Сделай это.

— Славный мальчик, — ласково отозвалась Элана.

ГЛАВА 25

— Нет, Кааладор, — сказал Спархок, — на самом деле это не займет три-четыре недели. Я знаю способ путешествовать очень быстро.

— Так не пойдет, Спархок, — возразил краснолицый каммориец. — Люди из Тайного Правительства не послушаются твоих приказов.

— Мне и не придется им приказывать. Отдавать приказы будешь ты.

Кааладор с трудом сглотнул.

— Ты уверен, что этот твой способ безопасен? — с сомнением спросил он.

— Положись на меня. Скольких людей нам надо будет навестить?

Кааладор неловко покосился на Сарабиана.

— Этого я не имею права говорить.

— Я не стану использовать эти сведения, Кааладор, — заверил его император.

— Вы это знаете, ваше величество, и я знаю, но правила есть правила. Мы предпочитаем не уточнять, сколько нас на самом деле.

— Хотя бы приблизительно, Кааладор, — вмешалась Элана. — Сотня? Пять сотен?

— Не-е, дорогуша, перебор, — рассмеялся он. — На столько кусков никакого пирога не нарежешь. — Он с некоторой опаской покосился на Стрейджена. — Скажем так, больше двадцати и меньше сотни, и на этом остановимся, ладно? Мне совсем неохота кончить жизнь с перерезанным горлом.

— Это вполне приблизительно, — рассмеялся Стрейджен. — Пожалуй, я не стану охотиться за твоим горлом.

— Спасибо.

— Да не за что.

— Стало быть, два-три дня, — заключил Спархок.

— Только подождем раздавать приказы, покуда анара завтра утром не запустит свою сеть в голову Крегера, — добавил Стрейджен.

— Тебе, видно, весьма по душе сие сравнение, милорд Стрейджен, — слегка неодобрительно заметила Ксанетия.

— Я не хотел тебя обидеть, анара. Я просто пытаюсь найти для себя объяснение тому, чего мне никогда не понять, только и всего. — Стрейджен помрачнел. — Если Крегеру и впрямь известно о Тайном Правительстве, он наверняка подослал туда своих шпионов, а стало быть, там есть люди, которым лучше не знать о наших планах.

— И которых стоило бы занести в наш список, — добавил Кааладор.

— Много ли имен в этом списке, мастер Кааладор? — полюбопытствовал Оскайн.

— Вам это совершенно незачем знать, ваше превосходительство, — ответил Кааладор тоном, который явственно давал понять, что обсуждать эту тему дальше он не намерен. — Теперь нам надо выбрать день — лучше бы такой, который памятен всем. Воры и головорезы мало смыслят в календарях.

— Может быть, Праздник Урожая? — предложил Итайн. — До него всего три недели, и празднуют его по всей Империи.

Кааладор огляделся.

— Можем мы подождать три недели? — осведомился он. — Праздник Урожая подошел бы нам как нельзя лучше. У наших убийц будет не одна, а три ночи для работы, да к тому же в это время в избытке шума и неразберихи.

— И пьянства, — добавил Итайн. — Весь континент упивается вдрызг.

— Так это всеобщий праздник? — спросил Бевьер. Итайн кивнул.

— Формально это религиозный праздник. В эти дни мы должны благодарить богов за обильный урожай. Люди по большей части управляются со своим религиозным долгом за полминуты, и у них остается три дня и ночи, чтобы вдоволь поискать приключений на свою голову. Сборщикам урожая выплачивают весь их заработок, они отмываются дочиста, что случается с ними раз в год, и отправляются в ближайший город — кутить.

— Этот праздник словно нарочно придуман для нашего дела, — вставил Кааладор.

— Лорд Вэнион, — сказал Сарабиан, — будут твои войска готовы двинуться на троллей через три недели?

— Более чем готовы, ваше величество. Мы так или иначе не намеревались собирать их в одном месте. Из каждого гарнизона мы взяли не больше роты, а рота передвигается куда быстрее, чем батальон. Пока что они размещаются вдоль атанской границы.

— Мы хотим, чтобы все они нанесли удар одновременно? — спросил Келтэн.

— У нас три пути, — сказал Спархок. — Мы можем вначале ударить по троллям и отвлечь внимание Заласты на Северный Атан или же вначале перебить заговорщиков, чтобы он метался по всему континенту, пытаясь спасти остатки своих людей. Или же мы можем сделать все это одновременно и проверить, способен ли Заласта находиться в сотне мест сразу.

— Это мы сможем решить и позже, — сказал Сарабиан. — Вначале передадим приказ убийцам. Мы точно знаем теперь, что они должны приняться за работу во время Праздника Урожая. Военная ситуация более склонна к изменениям.

— Позаботься о том, чтобы на сей раз непременно избавиться от Сабра, Парока и Ребала, — сказал Стрейджен Кааладору. — Атаны, по всей видимости, упустили их в недавней чистке. Эленийские королевства в Западной Дарезии стоят между сэром Тиниеном и Материоном, и, пока эти три подстрекателя живы, они могут чинить препятствия рыцарям церкви. Сможем мы добраться до Скарпы?

Кааладор покачал головой.

— Он засел в Натайосе. Город превращен в крепость и битком набит фанатиками. У меня не хватит золота, чтобы уговорить кого-нибудь прикончить Скарпу. До него мы можем добраться, только если устроим поход на Натайос.

— Какая жалость, — пробормотала Сефрения. — Смерть единственного сына была бы для Заласты неоценимой потерей.

— Дикарка, — нежно упрекнул Вэнион.

— Заласта убил моих родителей, Вэнион, — ответила она. — Я только хочу расплатиться с ним той же монетой.

— По-моему, это справедливо, — улыбнулся он.

— А все-таки я решительно против, — упрямо говорил Стрейджен, когда немного позже он, Спархок и Улаф встретились в коридоре.

— Будь благоразумен, Стрейджен, — отозвался Улаф. — Что страшного, если мы их выслушаем? Ты же знаешь, я и не собираюсь освободить их просто так, не связав их клятвой.

— Улаф, они согласятся на что угодно, лишь бы получить свободу. Может быть, они пообещают увести троллей из Атана — или даже помочь нам справиться с Заластой и Киргоном — но, едва они вернутся в Талесию, они и думать забудут о том, чтобы соблюдать какие-то там обещания. Мы ведь даже принадлежим к иному виду, нежели их почитатели. С их точки зрения мы просто животные. Стал бы ты держать клятву, данную медведю?

— Это смотря какой медведь.

— Тролли-Боги могут нарушить обещания, которые дадут нам, — сказал Спархок, — но они никогда не нарушат слова, данного Беллиому, потому что Беллиом способен вновь поглотить их, если они вздумают прибегать к уловкам.

— Ну что ж, — с сомнением проговорил Стрейджен, — я хочу, чтобы все поняли, что мне это совсем не по душе, хотя, наверное, никакого вреда не будет в том, чтобы их выслушать. Однако я хочу при этом присутствовать. Я и тебе не слишком доверяю, Улаф, а потому хочу собственными ушами слышать, что ты им будешь обещать.

— Ты понимаешь язык троллей? Стрейджена передернуло.

— Нет, конечно.

— Тогда тебе, наверное, будет трудновато следить за нашим разговором, как ты полагаешь?

— Но ведь Сефрения тоже будет с нами? Она мне все переведет.

— Ты уверен, что доверяешь ей?

— Ты что, спятил?

— Я просто хотел уточнить. Когда ты думаешь устроить эту беседу, Спархок?

— Не будем торопить события, — решил Спархок. — Мне еще нужно будет попутешествовать с Кааладором, чтобы он мог переговорить со своими друзьями. Вначале подготовим все к Празднику Урожая и дождемся, покуда атаны, вызванные Вэнионом, займут свои места вдоль атанской границы, а уж потом будем разговаривать с Троллями-Богами. Нет смысла беспокоить их прежде, чем они нам понадобятся.

— Думаю, для беседы с ними нам лучше будет выйти из города, — предостерег Улаф. — Когда они узнают, что Киргон украл их почитателей, от их воплей со стен Материона осыплется весь перламутр.

— Его разум затуманен вином, — говорила Ксанетия утром следующего дня, после того, как она и Берит вернулись из дома возле кинезганского посольства, — и чрезвычайно трудно отыскать в нем что-либо осмысленное. — Он что-нибудь подозревает, анара? — обеспокоенно спросил Стрейджен.

— Ему ведомо, милорд Стрейджен, что в прошлом вы посылали следить за ним воров и нищих, — отвечала она, — однако полагает он, что ты — либо юный Телэн — должны во всяком городе уговариваться о сем отдельно и один из вас должен отправиться туда, дабы говорить с предводителем местных воров.

— Так он, стало быть, понятия не имеет о Тайном правительстве? — озабоченно спросил Кааладор.

— Знание его о вашем сообществе весьма расплывчато и смутно, мастер Кааладор. Сотрудничество такого рода непостижимо для Крегера, ибо сам он неспособен к оному, и направляет им во всех его делах одна лишь собственная выгода.

— Что за чудесный пьяница! — воскликнул Стрейджен. — Дай-то Бог, чтобы он никогда не просыхал!

— Аминь! — горячо согласился Кааладор. — Ну, Спархок, потолкуй-ка со своим камушком, и почнем скакать с кочки на кочку по Дарезии. Покалякаем с ребятишками, шоб резали глотки кому надоть.

На лице Ксанетии появилось страдальческое выражение.

Первые прыжки Беллиома через половину континента потрясли Кааладора до глубины души, но постепенно он притерпелся. У него уходило около получаса на то, чтобы передать распоряжения очередному преступному главарю, и Спархок сильно подозревал, что всякий раз краснолицый каммориец подкреплял свои расшатанные нервы выпивкой. Проверить это Спархок, конечно, не мог, потому что ему наотрез было отказано в участии в этих разговорах.

— Тебе совсем незачем знать, кто эти люди, — сказал Кааладор, — а их твое присутствие только встревожит.

Небольшие отряды атанов, собранные Вэнионом, стекались со всех концов Империи к местам временного расположения вдоль атанской границы, а Тикуме пообещал послать еще несколько тысяч восточных пелоев в добавление к трем сотням лучников, которых взял с собой в Атану Кринг. Беллиом перенес Спархока и Вэниона в столицу Атана, дабы они могли заверить Бетуану, что они действительно собирают в помощь ей войска, и объяснить, почему держат большую часть этих войск пока что на границе.

— Тролли не поймут значения этих подкреплений, Бетуана-королева, — сказал Вэнион, — но Киргон хорошо осведомлен в стратегии и тактике. Он тотчас сообразит, что к чему. Не дадим ему догадаться, что мы замышляем, покуда мы не будем готовы нанести удар.

— Ты действительно считаешь, что можешь застать врасплох бога, Вэнион-магистр? — спросила Бетуана. Она была облачена в то, что у атанов считалось доспехами, и ее лицо носило явственные следы постоянного недосыпания.

— Во всяком случае, попытаюсь, Бетуана-королева, — коротко усмехнувшись, ответил Вэнион. — Можно смело сказать, что у Киргона за последние двадцать тысяч лет не появилось ни одной свежей идеи. Военное мышление за это время сильно изменилось, так что вряд ли он сумеет разобраться в том, что мы задумали. — Он скорчил невеселую гримасу и добавил: — По крайней мере, я на это надеюсь.

А затем наступило время, когда они больше уже не могли откладывать разговора с Троллями-Богами. Никому из них это дело не была по душе, однако пришло время испытать, насколько хорош замысел Улафа.

Примерно за час до рассвета Спархок и Вэнион пришли в комнату Сефрении, чтобы поговорить с ней, Ксанетией и Данаей. Разговор почти немедленно перешел в стычку.

— Я должна ехать с вами, Спархок, — настаивала Даная.

— Это исключено, — ответил он. — Там будут Улаф и Стрейджен. Нельзя, чтобы они узнали, кто ты на самом деле.

— Они ничего и не узнают, отец, — преувеличенно терпеливо пояснила она. — С вами поедет не Даная.

— А-а. Ну, это другое дело.

— Собственно, Спархок, как мы собираемся это проделать? — спросил Вэнион. — Тебе придется освободить Троллей-Богов, чтобы побеседовать с ними?

Спархок покачал головой.

— Беллиом говорит, что это ни к чему. Сами Тролли-Боги во время разговора останутся в Беллиоме. В мире может появляться их бестелесный дух — кроме тех случаев, когда Беллиом окружен золотом или сталью. Как я понимаю, и в этом состоянии они могут проявить часть своей силы, но истинное их могущество заключено вместе с ними в Беллиоме.

— А не будет ли безопаснее предоставить им действовать с этим ограниченным могуществом, чем освобождать их целиком и полностью? — спросил Вэнион.

— Это не сработает, дорогой, — сказала Сефрения. — Тролли-Боги могут сойтись в бою с самим Киргоном, а если это случится, им понадобится все их могущество.

— Более того, — добавила Ксанетия, — полагаю я, что они почувствуют нашу в них потребность и будут торговаться отчаянно.

— Ты будешь вести переговоры, Спархок? — спросил Вэнион.

Спархок покачал головой.

— Улаф знает троллей — и Троллей-Богов — куда лучше, чем я, да и на языке троллей говорит намного лучше. Я выну Беллиом и призову Троллей-Богов, а потом уже наступит черед Улафа. — Он выглянул в окно. — Уже почти светает. Пора отправляться. Улаф и Стрейджен будут ждать нас во внутреннем дворе.

— Отвернитесь, — приказала Даная.

— Что? — переспросил ее отец.

— Отвернись, Спархок. Вы не должны этого видеть.

— Это одна из ее причуд, — пояснила Сефрения. — Она не хочет, чтобы кто-либо знал, как она выглядит на самом деле.

— Я уже знаю, как выглядит Флейта.

— Ей предстоит превращение, Спархок. Она не превращается из Данаи сразу во Флейту. По пути из одной маленькой девочки в другую она проходит через настоящую свою личность.

Спархок вздохнул.

— И сколько же их у нее?

— Полагаю, не одна тысяча.

— Весьма гнетуще. У меня есть дочь, а я не знаю, какая она на самом деле.

— Не говори глупостей, — отозвалась Даная. — Конечно же, ты знаешь меня.

— Но только одну тебя, тысячную часть того, что ты есть на самом деле, — такую махонькую частичку. — Он снова вздохнул и отвернулся.

— Это вовсе не махонькая частичка, отец. — Даная еще говорила, а ее голос уже менялся, становился сильнее и полнозвучнее. Это был голос уже не ребенка, но женщины.

На дальней стене комнаты висело зеркало — плоский прямоугольник из отполированной до блеска бронзы. Глянув туда, Спархок заметил в зеркале смутное отражение той, что стояла у него за спиной. Он быстро отвел глаза.

— Смотри, Спархок, смотри. Зеркало не слишком хорошее, так что много ты не разглядишь.

Он поднял глаза и уставился на ослепительно сверкающий прямоугольник бронзы. Отражение было нечетким, искаженным, и он мог различить лишь очертания ее фигуры. Ростом Афраэль была выше Сефрении. У нее были длинные черные волосы и бледная кожа. Лицо ее в этом нечетком отражении казалось лишь размытым пятном, но отчего-то он очень хорошо разглядел глаза. В этих глазах были бессмертная мудрость, вечная радость и любовь.

— Ни для кого другого я бы этого не сделала, Спархок, — прозвучал голос женщины, — но ты лучший отец из всех, что у меня были, так что я могу и нарушить правила.

— Ты когда-нибудь носишь одежду? — спросил он.

— С какой стати? Ты же знаешь, я никогда не мерзну.

— Я говорю о скромности, Афраэль. В конце концов, я твой отец и должен об этом заботиться.

Она рассмеялась и из-за его спины протянула руку, чтобы погладить его по щеке. Лица Спархока коснулась отнюдь не рука маленькой девочки. Он вдохнул слабый запах травы, но другие, знакомые ему запахи Данаи и Флейты изменились. Та, что стояла за его спиной, определенно не была девочкой.

— В этом виде ты являешься своим родственникам? — спросил он.

— Не слишком часто. Я предпочитаю, чтобы они считали меня ребенком. Так мне намного проще добиться своего — и получить куда больше поцелуев.

— Для тебя очень важно добиваться своего, верно, Афраэль?

— Конечно? Это важно для всех нас, разве нет? Я просто лучше других умею это проделывать. — Она вновь рассмеялась грудным сочным смехом. — По правде говоря, в этом меня никому не превзойти.

— Я это уже заметил, — сухо сказал он.

— Что ж, — проговорила Афраэль, — я бы с радостью потолковала с тобой об этом, но не стоит заставлять Улафа и Стрейджена ждать. — Отражение в зеркале заколебалось и стало уменьшаться. — Ну вот, — услышал Спархок знакомый голос Флейты, — теперь пойдем уладим дело с Троллями-Богами.

Утро выдалось пасмурным, и ветер гнал грязно-серые тучи к Тамульскому морю. На улицах Огнеглавого Материона было почти безлюдно, когда Спархок и его друзья выехали из императорской резиденции и по широкой длинной улице направились к восточным воротам.

Выехав из города, они поднялись на вершину длинного холма, откуда впервые увидели сияющий город.

— Как ты собираешься разговаривать с ними? — спросил Стрейджен у Улафа, когда они перевалили через холм.

— Осторожно, — проворчал Улаф. — Мне что-то не хочется, чтобы меня съели. Я разговаривал с ними и раньше, так что они, наверное, помнят меня, да и Беллиом в руке Спархока поможет сдержать их желание сожрать меня на месте.

— Какое место ты выберешь для разговора? — спросил Вэнион.

— Открытое — но не слишком. Пусть поблизости будут деревья — чтобы мне было куда забраться на случай, если дела обернутся худо. — Улаф оглядел своих спутников. — Хочу предупредить: когда я начну, не стойте между мной и ближайшим деревом.

— Там? — спросил Спархок, указывая на пастбище, за которым вставал сосновый лесок. Улаф прищурился.

— Не само совершенство, да где ж его взять, совершенство? Давайте-ка начнем. Что-то у меня нынче утром нервы натянуты, как струна.

Они выехали на пастбище и спешились.

— Кто-нибудь хочет мне что-то сказать, прежде чем мы начнем? — осведомился Спархок.

— Действуй на свой страх и риск, Спархок, — ответила Флейта. — Это ваше дело — твое и Улафа. Мы только наблюдатели.

— Спасибо, — сухо сказал он. Она присела в реверансе.

— Не за что.

Спархок вынул из-под рубахи шкатулку и коснулся ее кольцом.

— Откройся, — велел он. Крышка со щелчком распахнулась.

— Голубая Роза, — сказал Спархок по-эленийски.

— Слышу тебя, Анакха, — голос вновь исходил из уст Вэниона.

— Я чувствую внутри тебя Троллей-Богов. Могут ли они понять мои слова, когда я говорю на этом языке?

— Нет, Анакха.

— Хорошо. Киргон обманом завлек троллей в Дарезию и обратил их против атанов, наших союзников. Хотим мы убедить Троллей-Богов вернуть под свою руку их заблудшие творения. Мыслишь ли ты, что прислушаются они к нашей просьбе?

— Всякий бог, Анакха, более чем охотно внемлет словам о приверженцах его.

— Я и сам так думал. Согласишься ли ты с заключением моим, что весть о том, что Киргон похитил у Троллей-Богов их приверженцев, разъярит их?

— Разгневаются они сверх всякой меры, Анакха.

— Как, мыслишь ты, следует нам наилучшим образом говорить с ними?

— Поведайте им в простых словах о том, что произошло. Не говорите слишком быстро либо туманно, ибо они соображают медленно.

— Это я успел заметить и прежде, встречаясь с ними.

— Будешь ли говорить с ними ты? Никоим образом не желал бы я тебя обидеть, однако на наречии троллей говоришь ты грубо и неуклюже.

— Это твоя работа, Вэнион? — возмутился Спархок.

— Ни в коем случае! — запротестовал Вэнион. — Я совершенно не разбираюсь в тролличьем языке.

— Прости мою неумелость, Голубая Роза. Наставница моя торопилась, обучая меня языку людей-зверей.

— Спархок! — воскликнула Сефрения.

— А что, разве не так? — Он снова обратился к камню. — Сотоварищ мой, сэр Улаф, более знаком и с троллями, и с наречием их, нежели я. Он и поведает Троллям-Богам, что Киргон похитил их детищ.

— Тогда призову я их дух, дабы сотоварищ твой мог говорить с ними.

Камень дрогнул в руке Спархока, и вновь возникли те гигантские фигуры, которые он видел в храме Азеша, — только на этот раз они были близко, и он мог разглядеть их, о чем искренне сожалел. Поскольку их сущность была заперта в Беллиоме, их силуэты были очерчены лазурным свечением. Тролли-Боги высились над ним, злоба искажала их полузвериные лица, и только сила Беллиома сдерживала их ярость.

— Ну что ж, Улаф, — сказал Спархок. — Положение опасное. Постарайся быть очень, очень убедительным.

Рослый генидианец с трудом сглотнул и выступил вперед.

— Я — Улаф из Талесии, — проговорил он на языке троллей. — Я говорю от имени Анакхи, творения Беллиома. Я принес слово о ваших детях. Будете вы слушать меня?

— Говори, Улаф из Талесии. — Судя по треску пламени в великанском голосе, это был Кхвай, бог огня.

На лице Улафа появилось выражение мягкого упрека.

— Мы удивлены тем, что вы сделали, — сказал он. — Почему вы отдали своих детей Киргону?

— Что?! — проревел Кхвай.

— Мы думали, что вы хотели этого, — продолжал Улаф с притворным удивлением. — Разве вы не велели вашим детям покинуть родные места и идти много снов по льду-который-не-тает в эти чужие земли?

Кхвай завыл, молотя по земле обезьяньими кулаками, подымая тучи пыли и дыма.

— Когда это случилось? — спросил другой голос, жирный и чмокающий.

— Две зимы назад, Гхномб, — ответил Улаф на вопрос бога еды. — Мы думали, что вы знали. Голубая Роза призвала вас, чтобы мы спросили, зачем вы это сделали. Наши боги хотят знать, почему вы нарушили договор.

— Договор? — переспросил Стрейджен, когда Сефрения перевела слова Улафа.

— Мы заключили с ними соглашение, — пояснила Флейта. — Мы не хотели уничтожать троллей, а потому обещали Троллям-Богам, что не тронем их детей, если они не выйдут за пределы Талесийских гор.

— Когда это произошло?

— Двадцать пять тысяч лет назад — приблизительно.

Стрейджен с трудом сглотнул.

— Почему ваши дети слушают Киргона, если вы не велели им? — спросил Улаф.

Одна из гигантских фигур вытянула непомерно длинную руку, и громадная ладонь нырнула в пустоту, постепенно исчезая в ней, как исчезает палка, если воткнуть ее в лесное озерцо. Когда ладонь вынырнула назад, пальцы бога сжимали отчаянно брыкающегося тролля. Бог заговорил, грубо и резко спрашивая о чем-то. Язык был определенно тролличий — сплошное рычание и ворчание.

— Вот это уже любопытно, — пробормотал Улаф. — Оказывается, даже язык троллей меняется с годами.

— Что он говорит? — спросил Спархок.

— Не могу разобрать, — ответил Улаф. — Язык настолько древний, что я не понимаю почти ни одного слова. Зока требует у него ответа.

— Зока?

— Бог плодородия, — пояснил Улаф, напряженно вслушиваясь.

— Тролль в смятении, — сообщил он. — Говорит, что все они думали, будто подчиняются своим богам. Видно, маскировка Киргона была идеальной. Тролли очень близки своим богам и легко распознали бы малейшую разницу.

Зока взревел и швырнул визжащего тролля в пустоту.

— Анакха! — проревела одна из громадных фигур.

— Кто это? — шепотом спросил Спархок.

— Гхворг, — также тихо ответил Улаф, — Бог убийства. Будь с ним осторожен, Спархок. Он очень раздражителен.

— Я слушаю, Гхворг, — ответил Спархок чудовищному гиганту.

— Освободи нас из власти твоего отца. Отпусти нас. Мы должны вернуть своих детей.

С клыков бога убийства капала кровь. Спархоку как-то не хотелось гадать, чья это может быть кровь.

— Позволь мне, — шепотом сказал Улаф. — Это выше власти Анакхи, — громко продолжал он. — Заклинание, которое пленило вас, сделал Гвериг. Это заклинание троллей, и Анакха не знает его.

— Мы научим его заклинанию.

— Нет! — вмешалась вдруг Флейта, забыв о том, что собиралась только наблюдать. — Это мои дети! Я не позволю вам осквернять их тролличьими заклинаниями!

— Мы молим тебя, Богиня-Дитя! Освободи нас! Наши дети разлучены с нами!

— Моя семья никогда не согласится. Ваши дети считают наших детей едой. Если Анакха освободит вас, ваши дети пожрут наших. Этому не бывать.

— Гхномб! — проревел Кхвай. — Дай ей ручательство!

Гигантское лицо бога еды исказила мука.

— Не могу! — почти прорыдал он. — Это умалит меня! Наши дети должны есть! Все, что живет, — еда!

— Наши дети погибнут, если ты не согласишься! — Трава под ногами бога огня задымилась.

— Кажется, я вижу, за что можно зацепиться, — пробормотал Улаф по-эленийски. И снова заговорил на языке троллей: — Слова Гхномба справедливы. Почему он один должен умалить себя? Каждый из вас должен умалиться. Иначе Гхномб не согласится.

— Он говорит верно! — взвыл Гхномб. — Я не умалю себя, если все не умалятся.

Другие Тролли-Боги скорчились, и на их уродливых лицах отразилась та же мука, что и на лице Гхномба.

— Чего ты хочешь? — голос принадлежал богу, который до сих пор молчал.

— Бог льда, — шепотом представил Улаф говорящего. — Шлии.

— Умалите себя! — упрямо потребовал Гхномб. — Я не соглашусь, если вы не согласитесь!

— Тролли! — вздохнула Афраэль, закатив глаза. — Примете ли вы мое посредничество? — обратилась она к чудовищным божествам.

— Мы слушаем твои слова, Афраэль, — с сомнением ответил Гхворг.

— Наши цели едины, — начала Богиня-Дитя. Спархок застонал.

— В чем дело? — быстро спросил Улаф.

— Она собирается произнести речь — ничего не скажешь, нашла время!

— Заткнись, Спархок! — огрызнулась Богиня-Дитя. — Я знаю что делаю! — Она вновь повернулась к Троллям-Богам.

— Киргон обманул ваших детей, — начала она. — Он привел их по льду-который-не-тает, чтобы в этом месте они воевали с моими детьми. Киргон должен быть наказан!

Тролли-Боги проревели свое согласие.

— Вы присоединитесь ко мне и моей семье, чтобы причинить боль Киргону за то, что он сделал?

— Мы причиним ему боль сами, Афраэль! — прорычал Гхворг.

— И сколько ваших детей умрет при этом? Мои дети могут преследовать детей Киргона в землях солнца, где ваши дети умрут. Присоединитесь вы к нам, чтобы Киргон страдал сильнее?

— В ее словах мудрость, — сказал своим собратьям Шлии. Изо рта бога льда вырывался пар, хотя было тепло, и снежинки, мерцая, сыпались из пустоты на его массивные плечи.

— Гхномб должен согласиться, чтобы его дети не ели моих, — настаивала Афраэль. — Если он не согласится, Анакха не освободит вас из власти своего отца!

Гхномб застонал.

— Гхномб должен согласиться, — продолжала она. — Если он не согласится, я не позволю Анакхе освободить вас, и ваши дети достанутся Киргону. Гхномб не согласится, если все вы тоже не умалите себя. Гхворг! Твои дети больше не должны убивать моих детей!

Гхворг воздел к небу огромные лапы и завыл.

— Кхвай! — неумолимо продолжала Афраэль. — Ты должен смирить пожары, которые сжигают леса Талесии каждый год, когда солнце возвращается в северные земли!

Кхвай подавил рыдание.

— Шлии! — резко бросила Афраэль. — Ты должен сдержать реки льда, которые сползают с гор. Пусть они тают, когда достигают долин.

— Нет! — взвыл Шлии.

— Тогда ты потеряешь всех своих детей. Сдержи реки льда, или будешь один рыдать в северных пустошах. Зока! Каждая самка тролля будет производить на свет не больше двоих детенышей.

— Никогда! — проревел Зока. — Мои дети должны плодиться!

— Твои дети сейчас принадлежат Киргону. Ты хочешь умножать силу Киргона? — Она помолчала, глаза ее сузились. — Последнее соглашение я требую от вас всех, иначе я не позволю Анакхе освободить вас.

— Что ты требуешь, Афраэль? — спросил Шлии стылым, как лед, голосом.

— Ваши дети бессмертны. Мои — нет. Ваши дети тоже должны умирать — каждый в назначенное ему время.

Тролли-Боги разразились исступленным гневным воем.

— Верни их в их темницу, Анакха, — сказала Афраэль. — Они не согласны. Торг закончен. — Она сказала это на языке троллей, явно предназначая свои слова для взъярившихся Троллей-Богов.

— Подожди! — закричал Кхвай. — Подожди!

— Ну что? — спросила она.

— Позволь нам отойти от тебя и твоих детей, чтобы могли обсудить это чудовищное требование.

— Только недолго, — сказала Афраэль. — Мое терпение коротко.

Пять гигантских фигур отступили вглубь пастбища.

— Ты уверена, что не зашла слишком далеко? — спросила Сефрения. — Твое последнее требование может уничтожить всякую возможность договориться с ними.

— Я так не думаю, — ответила Афраэль. — Тролли-Боги неспособны думать о будущем. Они живут настоящим, а в настоящем для них важнее всего отнять у Киргона своих троллей. — Богиня-Дитя вздохнула. — На самом деле мое последнее требование — самое важное. Люди и тролли не могут жить в одном мире. Кто-то должен исчезнуть с лица земли. Я предпочитаю, чтобы это были тролли, а ты?

— Ты очень жестока, Афраэль. Ты вынуждаешь Троллей-Богов способствовать вымиранию их собственных приверженцев.

— Тролли так или иначе обречены, — со вздохом сказала Богиня-Дитя. — В мире слишком много людей. Если тролли станут смертными, они попросту тихо исчезнут. Если вам, людям, придется перебить их, половина человечества погибнет вместе с ними. Я столь же нравственна, сколь и прочие боги. Я люблю своих детей и не хочу, чтобы половину их убили и съели в Талесийских горах в войне с троллями не на жизнь, а на смерть.

— Спархок, — сказал Стрейджен, — помнится, когда мы шли через Пелозию в Земох, Кхвай сделал так, чтобы ты мог видеть Мартэла и слушать его разговоры.

Спархок кивнул.

— Может Афраэль это сделать?

— Я же здесь, Стрейджен, — заметила Флейта. — Почему бы тебе не спросить об этом у меня?

— Нас еще не представили друг другу надлежащим образом, Божественная, — ответил он с изящным поклоном. — Так ты можешь сделать это? Поговорить с кем-то, кто находится на другом конце мира?

— Могу, но мне такое не по душе, — ответила она. — Я предпочитаю быть рядом со своим собеседником.

— Моя богиня придает большое значение прикосновениям, Стрейджен, — пояснила Сефрения.

— А, понимаю. Ну что ж, когда Тролли-Боги вернутся — и если они согласятся на наши непомерные требования, — я хочу, чтобы Спархок или Улаф попросили Кхвая оказать мне услугу. Мне нужно потолковать с Платимом.

— Они возвращаются, — предостерег Вэнион. Все повернулись к жутким фигурам, которые брели к ним по желтой осенней траве пастбища.

— Ты не оставила нам выбора, Афраэль, — убитым голосом произнес Кхвай. — Мы должны принять твои жестокие условия. Мы должны спасти наших детей от Киргона.

— Вы больше не будете убивать и есть моих детей?

— Не будем.

— Вы больше не будете сжигать леса Талесии? Кхвай застонал и кивнул.

— Вы больше не будете заполнять долины ледниками?

Шлии, всхлипывая, подтвердил свое согласие.

— Ваши тролли больше не будут множиться, как кролики?

Зока горестно взвыл.

— Ваши дети будут стареть и умирать, как все живые существа?

Кхвай закрыл лицо громадными ладонями.

— Да! — прорыдал он.

— Тогда мы объединимся и вместе будем воевать с Киргоном. Сейчас вы вернетесь в сердце Беллиома. Анакха доставит вас туда, где ваши дети страдают в рабстве у Киргона. Там он освободит вас, и вы вырвете своих детей из злобных рук Киргона. А потом мы вместе причиним боль Киргону. Мы сделаем его боль такой, как боль Азеша!

— ДА! — хором прорычали Тролли-Боги.

— Решено! — звонким голосом объявила Афраэль. — Еще одна просьба, Кхвай, — в знак нашего союза. Это мое дитя хочет говорить с человеком по имени Платим в Симмуре, в далекой Элении. Сделай это.

— Сделаю, Афраэль. — Кхвай вытянул громадную руку, и с его пальцев стекла на траву завеса неподвижного огня.

За ней проступила спальня, где на кровати, оглушительно храпя, растянулся толстяк.

— Проснись, Платим! — резко сказал Стрейджен.

— Пожар! — пронзительно вскрикнул Платим, пытаясь сесть.

— Заткнись! — прикрикнул Стрейджен. — Нет никакого пожара. Это магия.

— Стрейджен? Это ты? Где ты?

— За огнем. Ты, скорее всего, не можешь меня увидеть.

— Ты что, учишься магии?

— Да так, понемножку, — скромно солгал Стрейджен. — Теперь слушай внимательно. Я не знаю, сколько продержится заклинание. Свяжись с Арнагом из Кадаха. Попроси его убить графа Герриха. Мне некогда объяснять. Это очень важно, Платим. Это часть того, что мы делаем здесь, в Дарезии.

— Герриха? — с сомнением переспросил Платим. — Это обойдется недешево, Стрейджен.

— Возьми деньги у Лэнды. Скажи, что это по приказу Эланы.

— А это и вправду так?

— Ну… будь она здесь, она бы так и приказала. Когда я увижусь с ней, попрошу ее одобрения. Теперь слушай очень внимательно — это самое главное. Геррих должен быть убит через пятнадцать дней, начиная с сегодняшнего, — не через четырнадцать и не через шестнадцать, а именно пятнадцать. Это крайне важно.

— Ладно, я позабочусь об этом. Скажи Элане, что через пятнадцать дней граф Геррих умрет. Что-нибудь еще? Этот колдовской огонь действует мне на нервы.

— Узнай, с кем связан Геррих, и убей их всех тоже — пелозийских баронов, которые совершенно точно в союзе с ним, и других, кто окажется замешанным в его дела. Ты знаешь, кого я имею в виду — таких, как граф Белтон.

— Хочешь, чтобы и их всех убили одновременно?

— По возможности — да. Геррих, однако, важнее прочих. — Стрейджен задумчиво поджал губы. — Раз уж ты взялся за это, прикончи заодно и Авина Воргунссона — просто так, на всякий случай.

— Считай, что он уже мертв, Стрейджен.

— Ты настоящий друг, Платим.

— Друг, как же! Заплатишь по обычным расценкам.

Стрейджен вздохнул.

— Хорошо, — скорбно сказал он.

— Как сильно ты привязан к своему эленийскому Богу, Стрейджен? — спросила Афраэль, когда они возвращались в Материон.

— Я агностик, Божественная.

— Не хочешь ли исследовать эту фразу на предмет соответствия логике? — весело ухмыляясь, осведомился Вэнион.

— Логичность — признак мелкого ума, мой лорд, — высокомерно отозвался Стрейджен. — А почему ты об этом спрашиваешь, Афраэль?

— Значит, ты не принадлежишь на самом деле ни одному богу?

— Выходит, что так.

Сефрения хотела что-то сказать, но Афраэль вскинула руку, обрывая ее.

— Может быть, согласишься тогда служить мне? — предложила Богиня-Дитя. — Я могу сделать для тебя множество замечательных вещей.

— Ты не должна так поступать, Афраэль! — возмутилась Сефрения.

— Помолчи, Сефрения. Это наше со Стрейдженом дело. Пора мне уже расширить поле деятельности. Стирики очень милы, но эленийцы бывают куда забавнее. Кроме того, и я, и Стрейджен — воры. Между нами много общего. — Она улыбнулась светловолосому талесийцу. — Подумай, милорд. Мне не так уж трудно служить. Пара поцелуев, букет цветов — и я совершенно счастлива.

— Она лжет тебе, Стрейджен, — предостерег Спархок. — Служба Афраэли — это такое полное и окончательное рабство, что ты и вообразить себе не можешь.

— Ну… — Богиня-Дитя умильно улыбнулась, — конечно, если хорошенько задуматься, так оно и есть, но, ведь если нам всем хорошо, какое это имеет значение?

ГЛАВА 26

Было еще темно, несколько часов до рассвета, как определил Спархок, когда Миртаи вошла в королевскую опочивальню — как обычно без стука.

— Просыпайтесь! — громко сказала золотокожая великанша. Миртаи при необходимости становилась в высшей степени бесцеремонной.

Спархок сел на кровати.

— Что случилось? — спросил он.

— К городу приближается огромный флот, — ответила она. — Либо это действительно флот, либо дэльфы научились ходить по воде. На востоке столько огней, что хватит осветить небольшой город. Одевайся, Спархок. Я разбужу остальных. — С этими словами она развернулась и вышла из спальни.

— Хорошо бы она научилась стучать, — пробормотал Спархок, отбрасывая одеяло.

— Запирать двери на ночь — твоя обязанность, — напомнила Элана. — Думаешь, нам грозят неприятности?

— Понятия не имею. Сарабиан не говорил, что ожидает прибытия флота?

— Мне, во всяком случае, не говорил, — ответила королева, тоже выбираясь из постели.

— Пойду-ка посмотрю, в чем дело. — Спархок потянулся за плащом. — Тебе совсем необязательно выходить наружу, любовь моя. На парапете сейчас зябко.

— Нет, я хочу сама посмотреть, в чем дело.

Они вышли из опочивальни. Из своей комнаты в ночной рубашке появилась принцесса Даная, протирая кулачком глаза и волоча за собой Ролло. Она молча подошла к Спархоку, и он, не задумываясь, подхватил ее на руки.

Втроем они вышли в коридор и по лестнице поднялись на вершину башни.

Келтэн и Сарабиан уже стояли на восточной стороне донжона, поверх укреплений глядя на огни, струившиеся цепочками в воде на востоке.

— Кто бы это мог быть, по-вашему? — спросил Спархок, присоединяясь к друзьям.

— Не имеем ни малейшего понятия, — отозвался Келтэн.

— Может быть, это тамульский флот? — спросила Элана у императора.

— Возможно, — ответил он, — но, если это так, он выполняет не мой приказ.

Спархок отступил на несколько шагов.

— Что это за корабли? — шепотом спросил он у дочери.

— А вот и не скажу, дорогуша, — ехидно улыбнулась она.

— Прекрати. Я должен знать, кто это.

— Узнаешь через… — она прищурилась, глядя на цепочки огней на востоке, — через пару часов, я полагаю.

— Я хочу знать, кто это, — не отступал он.

— Да, я понимаю, но хотеть — не всегда значит получить, отец, а я тебе ничегошеньки не скажу.

— О Боже! — простонал он.

— Да? — невинно отозвалась Даная. — Слушаю тебя.

Рассвет был ржаво-красным, безветренным. Дым из труб огнеглавого Материона неподвижно висел в воздухе, затуманивая свет, исходивший с востока. Спархок и другие рыцари подняли атанский гарнизон, облачились в доспехи и выехали к гавани.

Приближавшиеся суда были явно камморийской постройки, но с некоторыми изменениями. Вдоль бортов прибавились ряды весел.

— Кто-то очень торопился попасть сюда, — заметил Улаф. — Камморийское судно при попутном ветре делает по тридцать лиг в день, а если добавить весла, выходит до пятидесяти.

— Сколько там кораблей? — спросил Келтэн, щурясь и разглядывая приближающийся флот.

— По-моему, около сотни, — ответил рослый талесиец.

— На ста судах можно перевезти много народа, — заметил Сарабиан.

— Достаточно, чтобы было о чем тревожиться, ваше величество, — согласился Вэнион.

Однако когда корабли приблизились к гавани, на мачтах развернулись красно-золотые стяги Церкви, и, когда флагман подошел ближе, Спархок разглядел на носу корабля две знакомые фигуры. Один из прибывших был плечист, с круглым лицом и могучей грудью. Он радостно ухмылялся до ушей. Второй, низенький и толстый, тоже ухмылялся.

— Что это вас задержало? — прокричал Улаф через воду, отделявшую корабль от берега.

— Классовые предрассудки! — крикнул в ответ Тиниен. — Рыцари считаются благородными господами, а потому возражали против того, чтобы становиться гребцами!

— Ты посадил рыцарей на весла?! — ошеломленно воскликнул Вэнион.

— Это просто новое физическое упражнение, лорд Вэнион! — отозвался патриарх Эмбан. — Архипрелат заметил, что воины господни слегка размякли. Сейчас они в несравненно лучшей форме, чем были дома.

Корабль осторожно подошел к причалу, и матросы бросили стоявшим на берегу рыцарям причальные канаты.

Тиниен спрыгнул прямо на причал. Патриарх Эмбан с отвращением посмотрел ему вслед и косолапо побрел к середине корабля, чтобы там дождаться, когда матросы спустят трап.

— Как плечо? — спросил Улаф у широколицего дэйранца.

— Намного лучше, — ответил Тиниен. — Правда, в сырую погоду побаливает. — Он приветствовал салютом Вэниона. — Комьер, Дареллон и Абриэль ведут рыцарей церкви на восток из Чиреллоса, мой лорд, — сообщил он. — С ними патриарх Бергстен. Я и патриарх Эмбан, как вы уже догадались, отправились морем. Мы решили, что несколько лишних рыцарей в Материоне вам наверняка пригодятся.

— Уж это точно, сэр Тиниен. Сколько рыцарей ты привез с собой?

— Пять тысяч, мой лорд.

— Это невозможно, Тиниен. На сотню судов никак нельзя затолкать столько людей и коней.

— Совершенно верно, мой лорд, — мягко ответил Тиниен, — мы и сами сразу это заметили. Рыцари были крайне разочарованы, узнав, что мы не позволим им взять с собой коней.

— Тиниен, — сказал Келтэн, — у них должны быть кони. Рыцарь без коня — это бессмыслица.

— Здесь уже есть кони, Келтэн. Зачем везти сюда других?

— Тамульские кони не обучены.

— Значит, нам придется их обучить, верно? У меня сотня судов. Я мог привезти полторы тысячи рыцарей вместе с конями или пять тысяч без коней. Считай лишние тридцать пять сотен подарком от меня.

— Как ты заставил их грести? — спросил Улаф.

— Плетями, — пожал плечами Тиниен. — Есть такой капитан Сорджи, что бороздит Внутреннее море, так вот, весла — его идея.

— Старина Сорджи! — Спархок рассмеялся.

— Ты его знаешь?

— Да, и неплохо.

— Тогда можешь возобновить старое знакомство. Его корабль отправился вместе с нашим флотом. Мы бы плыли на его судне, но патриарху Эмбану отчего-то не понравился его внешний вид. Оно все в заплатах и, кажется, вот-вот развалится.

— Ему немало лет. Я думаю, Сорджи втайне сам с собой побился об заклад, кто из них раньше превратится в развалину — он или его посудина.

— Однако соображает он неплохо. Когда мы спросили его, как выжать из судов больше скорости, он предложил добавить к парусам весла. Обычно это делается редко, потому что гребцам надо платить и они занимают место, предназначенное для груза. Я решил не брать с собой груза, а рыцарям церкви по обету пристала бедность, так что мне не нужно было им платить. Сработало как нельзя лучше.

Несколько часов спустя они собрались в гостиной Эланы, чтобы выслушать рассказ Тиниена и Эмбана о том, что происходит в Эозии.

— Ортзела едва удар не хватил, когда Долмант отозвал из Рендора всех рыцарей, — рассказывал Эмбан. Он откинулся в кресле, сжимая в пухлой руке серебряный кубок. — Ортзел просто одержим стремлением вернуть рендорцев в лоно нашей Святой Матери. Долмант вначале был склонен держать его сторону, но как-то утром он проснулся с совершенно изменившимся мнением. Никто так и не смог понять, с чего это оно так изменилось.

— Он получил послание, Эмбан, — улыбнулась Сефрения. — Посланец может быть весьма убедителен, когда захочет.

— Вот как?

— Нам нужно было спешить, ваша светлость, — пояснил Вэнион. — Заласта отдал приказ своим союзникам в Эозии, и они начали убивать приверженцев Богини-Дитя Афраэли. Это подвергло опасности и ее жизнь. Мы поговорили с одним из младших богов — Сетрасом. Он согласился, чтобы другие младшие боги отдали Афраэли на время часть своих приверженцев, и отправился в Чиреллос просить Долманта дать убежище уцелевшим приверженцам Афраэли. Заодно он собирался убедить Долманта послать сюда рыцарей церкви. Видимо, его доводы оказались убедительнее, нежели ваши с Тиниеном.

— Ты хочешь сказать, что стирикский бог вошел в Базилику?! — воскликнул Эмбан.

— Он сказал, что именно это и собирается сделать, — ответил Спархок, покачивая на коленях свою дочь.

— Ни один стирикский бог никогда не входил в Базилику!

— Он ошибается, — прошептала на ухо отцу принцесса Даная. — Я бывала там десятки раз.

— Я знаю, — прошептал в ответ Спархок. — Однако Сетрас наносил официальный визит. — Он задумался. — Сетрас побывал в Чиреллосе совсем недавно. Даже с помощью гребцов флот Тиниена не мог так быстро добраться до Материона. Ты опять плутовала со временем?

— Неужели я могла это сделать? — осведомилась она, невинно округлив глаза.

— По правде говоря, могла.

— Если ты уже знаешь ответ, отец, зачем спрашивать? Не трать попусту мое время, Спархок. Ты же знаешь, у меня очень много дел.

— В Ламорканде дела идут все хуже, — продолжал свой рассказ Тиниен. — Армия графа Герриха захватила Враден и Эгнак в Северном Ламорканде, и король Фридаль обратился к другим монархам за помощью.

— Мы об этом скоро позаботимся, сэр Тиниен, — заверил его Стрейджен. — Я связался с Платимом, и он собирается устроить несчастный случай со смертельным исходом для Герриха и баронов, которые поддерживают его.

Дверь открылась, и вошли Берит и Ксанетия.

— Что тебе удалось узнать, анара? — напряженно спросила Сефрения.

— Утренняя вылазка оказалась весьма прибыльной, — сообщил Берит. — В кинезганской посольстве появился приятель Заласты Инак, и анара сумела заглянуть в его мысли. Думаю, теперь нам известны почти все подробности их замысла.

— У леди необычайный дар? — осведомился Эмбан.

— Я, кажется, забыл о хороших манерах, — извинился Вэнион. — Анара Ксанетия, это сэр Тиниен из Дэйры и Эмбан, патриарх Церкви Чиреллоса. Господа, позвольте представить вам Ксанетию, анару народа дэльфов.

Тиниен и Эмбан поклонились, с нескрываемым любопытством глядя на Ксанетию.

— Так что же замышляют наши друзья в посольстве, анара? — спросил Сарабиан.

— Хоть и неприятно было мне погружаться в столь омерзительный разум, ваше величество, поистине узнала я из мыслей Инака немало, — ответила она. — Как мы и предполагали, стирики-изгои из Верела давно уже знали, что величайшая опасность их замыслам грядет из Эозии. Желали они заманить в Дарезию Анакху, однако вовсе не хотели, чтобы с ним явились сто тысяч рыцарей церкви. Беспорядки в западных королевствах Империи воистину устроены были для того, чтобы затруднить продвижение рыцарей; все же прочее — лишь уловки, призванные отвлечь наше внимание. Более того, нападение троллей на Северный Атан также не более чем уловка. Опасность наша исходит не с севера и не с запада. С юга намереваются наши враги нанести свой главный удар. В сей миг кинезганские войска проникают через никем не охраняемую границу, дабы присоединиться к силам Скарпы в арджунских джунглях, и сверх того, западные эленийцы морем спешат туда же, дабы прибавить свои силы к растущей армии Скарпы. События на западе и в Атане предназначены были для того, чтобы истощить мощь Империи и ослабить Тамул, открывая тем Скарпе прямую дорогу для удара по самому Тамулу — дабы мог он осадить Материон. Инак и сообщники его были весьма опечалены тем, что раскрылось предательство Заласты, ибо лишились тем возможности причинить нам немалый вред обманами и ложными советами.

— Какова истинная цель осады Материона, леди Ксанетия? — проницательно спросил Эмбан. — Это прекрасный город, но… — Он развел руками.

— Враги наши полагали, ваша светлость, угрожая Материону, вынудить имперское правительство выдать им с головой Анакху. Склонив на свою сторону многих министров и чиновников, надеялись они, что первого министра смогут склонить к подобному деянию, дабы уберечь Материон.

— И это могло получиться, — заметил Сарабиан. — Пондия Субат не из стойких. Заласта и его четверо дружков отменные заговорщики.

— Трое дружков, ваше величество, — ухмыляясь, поправил Берит. — Анара рассказала мне, что некоему Птаге несколько дней назад сильно не повезло.

— Делателю вампиров? — переспросил Келтэн. — Что с ним такое стряслось?

— Можно мне рассказать, анара? — вежливо спросил Берит.

— Как пожелаешь, сэр рыцарь.

— Судя по всему, Птага был в Южном Тамуле — в горах между Сарной и Самаром. Он размахивал руками, сотворяя иллюзии сияющих, чтобы попугать местное население. В это время поблизости оказался один из настоящих дэльфов. Он обнаружил Птагу и без лишнего шума присоединился к толпе иллюзий. — Берит злорадно ухмыльнулся.

— Ну? — нетерпеливо бросил Келтэн. — Что дальше-то?

— Птага проверял добротность своих иллюзий, и, когда он подошел к настоящему сияющему, даже сам не смог отличить его от иллюзии. Дэльфийский разведчик протянул руку и коснулся его. Вряд ли Птага сотворит в своей жизни еще хоть одну иллюзию. Он уже разлагался, когда разведчик ушел оттуда.

— Инак из Лидроса был весьма огорчен потерею своего соратника, — прибавила Ксанетия, — ибо ныне, без иллюзий Птаги, враги наши принуждены вывести против нас настоящие силы.

— И это ведет нас к тому, над чем стоит поразмыслить, — заметил Оскайн. — Прибытие патриарха Эмбана и сэра Тиниена с пятью тысячами рыцарей, прекращение иллюзий, которые наводили ужас на людей, и то, что нам известно о задуманном ударе с юга, — все это в корне меняет стратегическую ситуацию.

— Определенно меняет, — согласился Сарабиан.

— Думаю, ваше величество, нам необходимо учесть эти новые обстоятельства в наших планах.

— Ты совершенно прав, Оскайн. — Сарабиан покосился на Спархока. — Окажи нам услугу, старина, слетай в Атану и доставь сюда королеву Бетуану. Если мы собираемся обсуждать изменения в наших планах, ей тоже следует при этом присутствовать. Бетуана намного больше меня, и мне решительно не хотелось бы нанести ей оскорбление, не пригласив ее на наш военный совет.

Бетуана, королева Атана, была подлинной правительницей страны благодаря личным качествам своего супруга. Король Андрол был великолепным воителем, и в этом-то, быть может, и заключались его недостатки. Он был столь великолепным воителем, что обычные тревоги полководцев — как, например, опасность боя.с превосходящими силами противника — были вне пределов его понимания. Люди, которые твердо убеждены в собственной непобедимости, редко становятся хорошими полководцами. Бетуана, напротив, была очень хорошим полководцем, вероятно одним из лучших в мире, и необычное атанское общество, совершенно не делавшее в этом различий между полами, дало ее таланту все возможности расцвести в полную силу. Андрол, далекий от того, чтобы негодовать на столь явное превосходство своей жены, наоборот, чрезвычайно ею гордился. Спархок подозревал втайне, что Бетуана предпочла бы иное положение дел, однако относилась ко всему этому рассудительно и здраво.

Кроме здравого смысла, она обладала еще поразительным умением безоговорочно полагаться на своих союзников. Спархок заранее приготовил многословные объяснения, зачем понадобился военный совет и каким образом они окажутся в Материоне, но все его приготовления пропали втуне.

— Хорошо, — спокойно ответила Бетуана, когда он сказал ей, что Беллиом мгновенно доставит их в Материон.

— И вы не хотите узнать подробности, ваше величество? — не на шутку изумился Спархок.

— Зачем тратить время, объясняя то, что я все равно не пойму, Спархок-рыцарь? — пожала она плечами. — Я верю твоим словам, что камень доставит нас в Материон. У тебя нет причин лгать мне в этом. Мне нужно несколько минут — сказать Андролу, что я ухожу, и переодеться. Сарабиан-император считает, что мое облачение не слишком пристойно. — Она оглядела свои доспехи.

— Он сильно изменился, ваше величество.

— Да, так говорит Норкан. Интересно будет узнать, что сделала с ним твоя жена. Я сейчас вернусь. — И Бетуана широким шагом вышла из комнаты.

— Ты еще к этому привыкнешь, Спархок, — утешил Халэд. — Она весьма прямолинейна и не тратит времени на вопросы о том, что ей знать необязательно. Знаешь, это так свежо и ново.

— Не вредничай, — мягко сказал Спархок.

Посол Норкан заметно нервничал, но Кринг и Энгесса оставались так же спокойны, как сама королева.

— Господи! — воскликнул император Сарабиан, когда мир всколыхнулся и атанские деревья сменились знакомыми синими коврами, колыхавшимися на ветру занавесями и жемчужным мерцанием стен королевской гостиной в замке Эланы. — Спархок, неужели ты никак не можешь предупреждать о своем появлении?

— Думаю, что нет, ваше величество, — ответил Спархок.

— Знаешь, когда люди просто возникают из ниоткуда, это действует на нервы. — Император нахмурился. — Что было бы, если бы я сейчас стоял в том самом месте, где вы появились? Мы все смешались бы или как?

— Понятия не имею, ваше величество.

— Скажи ему, Анакха, что сие невозможно, — проговорил Беллиом голосом Вэниона. — Я не совершил бы подобной ошибки, и два предмета, как правило, не могут находиться в одном и том же месте.

— Как правило? — воскликнул Сарабиан. — Ты хочешь сказать, что такое все же может случиться?

— Молю тебя, Анакха, вели ему не продолжать сих расспросов. Ответы воистину растревожат его.

— Ты хорошо выглядишь, Сарабиан-император, — сказала Бетуана. — Ты очень изменился. Ты умеешь обращаться с этим странным мечом?

— Со шпагой? О да, Бетуана, и даже неплохо.

— На мой вкус этот меч чересчур легок, а впрочем, каждый выбирает оружие по себе. Спархок-рыцарь и Вэнион-магистр сказали мне, что многое изменилось. Обсудим же эти перемены и внесем их в наши планы. — Она взглянула на Элану и улыбнулась. — Ты хорошо выглядишь, сестра-королева. Воздух Материона пошел тебе на пользу.

— А ты прекрасна, как всегда, дорогая сестра, — тепло ответила Элана. — Твой наряд так хорош, что дух захватывает.

— Тебе он и вправду нравится? — Бетуана с почти детским самодовольством повернулась, показывая всем свое синее одеяние, которое на атанский манер обнажало ее золотистое плечо и было схвачено на бедрах золотой цепью.

— Ты просто неотразима, Бетуана. Синий цвет тебе определенно к лицу.

Бетуана просияла от этого комплимента, но тут же приняла деловой вид.

— Ну, Сарабиан, — сказала она, — что у вас случилось и что мы намереваемся предпринять?

— По-моему, это совсем не смешно, Сарабиан-император, — сердито заявила Бетуана.

— Я и не хотел рассмешить тебя, Бетуана. Я чувствовал примерно то же самое, когда впервые услышал об этом. Кстати, я послал за леди. Тебе нужно увидеть ее собственными глазами.

— Ты считаешь меня ребенком, которого можно напугать россказнями о призраках и чудовищах?

— Конечно нет, но, уверяю тебя, Ксанетия и в самом деле — сияющая.

— Она и впрямь сияет?

— Только когда захочет. Сейчас она сдерживает свое сияние — чтобы не выводить нас из равновесия — и к тому же изменила цвет кожи, волос и глаз. Она выглядит как обыкновенная тамулка, но поверь мне, на деле она далеко не обыкновенна.

— Я думаю, ты лишился рассудка, Сарабиан-император.

— Сама увидишь, дорогуша. Бетуана удивленно взглянула на него.

— Домашняя шутка, — пожал он плечами.

Дверь открылась, и вошли Ксанетия, Даная и Сефрения.

Принцесса Даная с невинным видом подошла к креслу Бетуаны и протянула к ней руки. Бетуана улыбнулась девочке, подхватила ее и усадила к себе на колени.

— Как поживаешь, принцесса? — спросила она по-эленийски.

— Недурно, Бетуана, — ответила девочка по-тамульски. — Сефрения научила нас языку людей. Я немного болела, но теперь выздоровела. Болеть ужасно скучно, правда?

— Я всегда так считала, Даная.

— Думаю, я больше не буду болеть. Ты не поцеловала меня.

— Извини, — улыбнулась Бетуана. — Я забыла. — И поспешно возместила свою забывчивость. Сарабиан выпрямился в кресле.

— Королева Бетуана Атанская, я имею честь представить тебе Ксанетию, анару Дэльфиуса. Анара, не покажешь ли королеве, кто ты на самом деле?

— Как пожелает ваше величество, — ответила Ксанетия.

— Она производит ошеломляющее впечатление, ваше величество, — предупредил Бетуану Эмбан, складывая на животе пухлые руки, — но со временем можно привыкнуть.

Ксанетия серьезно взглянула на Бетуану.

— Наш народ в родстве с твоими соплеменниками, Бетуана-королева, — сказала она. — Долгие годы, однако, были мы разделены. Я не причиню тебе зла, а посему не страшись меня.

— Я не страшусь тебя, — ответила Бетуана, машинально переходя на архаический тамульский.

— Внешний вид мой здесь, в Материоне, лишь вынужденная маскировка, Бетуана-королева. Узри мой истинный вид. — И снова цвета отхлынули с лица и волос Ксанетии, уступая место неземному сиянию.

Даная невозмутимо погладила Бетуану по щеке. Спархок старательно спрятал улыбку.

— Я знаю, что ты чувствуешь, Бетуана, — спокойно сказала Сефрения. — Уверена, ты можешь себе представить, какие чувства мы испытывали друг к другу при первой нашей встрече. Ты ведь знаешь о вражде между нашими народами?

Бетуана кивнула, явно не решаясь заговорить.

— Я собираюсь проделать кое-что совершенно противоестественное, анара, — продолжала Сефрения, — но мне кажется, что атане Бетуане нужно доказательство. Постараемся сдержать наше отвращение.

И она, не колеблясь и не выказывая явной неохоты, заключила в объятия сияющую женщину. Спархок, однако, хорошо знал свою наставницу, а потому заметил, как она стиснула зубы. Сефрения напряглась, внутренне сжавшись, как если бы собиралась сунуть руку в огонь.

Почти с робостью руки Ксанетии легли на плечи Сефрении.

— Добро пожаловать, сестра моя, — прошептала она.

— Воистину так, сестра моя, — ответила Сефрения.

— Бетуана, — сказала Элана, — ты заметила, что мир не перевернулся?

— По крайней мере, содрогнулся, сдается мне, — усмехнулся Сарабиан.

— Ксанетия, — сказала Сефрения улыбаясь, — мы окружены людьми, которые одержимы собственным остроумием.

— Сие порок юности, сестра моя. Зрелость поубавит их легкомыслие.

Бетуана выпрямилась в кресле и сняла с колен Данаю.

— Одобряешь ли ты этот союз, Сарабиан-император? — церемонно спросила она.

— Одобряю, Бетуана-королева.

— В таком случае и я примкну к нему. — С этими словами она встала и шагнула к двоим волшебницам, протягивая руки. Сефрения и Ксанетия взяли ее за руки, и все три женщины замерли в этой позе.

— Ты отважна, Бетуана-королева, — заметила Ксанетия.

— Я — атана, Ксанетия-анара, — пожала плечами Бетуана и, повернувшись, одарила суровым взглядом Энгессу. — Почему ты мне ничего не сказал об этом?

— Мне запретили, Бетуана-королева, — пояснил он. — Сарабиан-император сказал, что ты должна увидеть Ксанетию-анару, чтобы самой убедиться в том, кто она есть на самом деле. Кроме того, он хотел присутствовать при этой встрече. Ему очень нравится удивлять других. У него странный нрав.

— Энгесса! — возмутился Сарабиан.

— Я должен говорить правду своей королеве, Сарабиан-император.

— Согласен, но зачем же так прямолинейно?

— Итак, — подвел итог Вэнион, — мы выступаем на север с рыцарями, большинством местных атанских гарнизонов и имперской гвардией. Мы устраиваем шум и показуху, и Экатас, верховный жрец Киргона, сообщит Заласте и Киргону, что мы отправились в поход. Это развяжет руки наемным убийцам Стрейджена, потому что все будут следить за нами. Потом, когда закончится Праздник Урожая и начнут обнаруживать трупы заговорщиков, это слегка отвлечет наших приятелей. В это время Спархок перенесется с Беллиомом в северный Атан и освободит Троллей-Богов. С этой минуты Северный Атан будет в полной безопасности. Тогда мы поворачиваем войска, забираем всех атанов и отправляемся на юг, навстречу Скарпе. Все согласны с этим планом?

— Нет, не все, Вэнион-магистр, — твердо сказала Бетуана. — До Праздника Урожая еще две недели, а через две недели тролли будут на улицах Атаны. Нам нужно как-то замедлить их продвижение.

— Форты, — сказал Улаф.

— Я, должно быть, привык к тебе, Улаф, — рассмеялся Келтэн. — Я сразу понял, что ты имеешь в виду.

— И я тоже, — кивнул Сарабиан, — но ведь тролли могут просто обойти эти форты и двинуться прямиком на Атану.

— Тролли — возможно, ваше величество, — возразил Спархок, — но Киргон так не поступит. Киргон — старейший военный стратег в мире, а ни один воин не оставит позади себя вражеские крепости. Те, кто так поступает, проигрывают войну. Если мы построим форты, Киргону придется остановить продвижение троллей, чтобы уничтожить наши укрепления.

— А если поставить форты в открытом поле, тролли не смогут прятаться в лесу, — прибавил Бевьер. — Им придется выйти на открытое место, и это подставит их под прицел пелойских лучников, моих катапульт и арбалетчиков Халэда. Даже если они подожгут траву, чтобы прятаться в дыму, мы и выстрелами вслепую сумеем уложить немало.

— Мы, атаны, не любим прятаться за стенами, — упрямо сказала Бетуана.

— Бетуана, — отозвалась королева Элении, — всем нам порой приходится делать то, что нам не по душе. Форты сохранят жизнь твоим воинам, а мертвые солдаты уже ни на что не годны.

— Кроме как обеспечивать провизией троллей, — вставил Телэн. — А ведь это идея, Спархок. Если бы ты приучил своих пандионцев поедать врагов, тебе не пришлось бы таскать за собой обозы.

— Может быть, хватит? — ядовито осведомился Спархок.

— Все равно из этого ничего не выйдет, — сказала Бетуана. — Тролли так близко, что мои солдаты сражаются с ними непрерывно. У нас попросту нет времени строить форты.

— Мы можем поставить форты в нескольких милях позади ваших войск, и, когда строительство будет закончено, отвести их в форты, — предложил Спархок.

— Часто ли ты имел дело с троллями, принц Спархок? — едко осведомилась она. — Ты хотя бы знаешь, как быстро они бегают? Они обрушатся на вас прежде, чем вы закончите возводить стены.

— Если остановится время, они не сумеют добежать до нас, ваше величество. Нам уже случалось проделывать это по дороге в Земох. Тролль-бог еды может поместить людей — или троллей — в промежуток между двумя секундами. Мы еще тогда заметили, что, когда мы оказались в безвременье, весь остальной мир перестал двигаться. У нас будет довольно времени, чтобы построить форты.

— Почему бы тебе, Спархок, не посоветоваться с Беллиомом, прежде чем делать такое уверенное предсказание? — осведомился Эмбан. — Прежде чем строить на этой идее всю свою стратегию, хорошо бы убедиться, что она сработает. Может быть, у Беллиома найдется возражение.

Возражение у Беллиома нашлось, причем не одно.

— Замысел твой порочен, Анакха, — ответил он на вопрос Спархока. Рука Вэниона подняла чашку Сефрении и разжала пальцы.

Чашка повисла в воздухе, не долетев до пола.

— Возьми сей сосуд, Анакха, — приказал голос Вэниона.

Спархок взялся за чашку и тотчас же обнаружил, что сдвинуть ее с места не легче, чем гору. Он старался изо всех сил, но чашка не сдвинулась ни на волос.

— Так же точно не сумел бы ты поднять и листок с земли, Анакха, — заверил его Беллиом. — Сам ты с легкостью можешь двигаться в сем застывшем безвременье, однако, дабы сдвинуть с места иной предмет, пришлось бы тебе сдвинуть всю вселенную.

— Да уж вижу, — мрачно сказал Спархок. — Значит, мы не сможем рубить деревья и строить форты.

— Ужели сии сооружения столь важны для тебя? Или это некий неведомый мне обычай?

— Нет, Голубая Роза. Намерены мы воздвигнуть препятствия на пути троллей, дабы не могли они напасть на наших друзей атанов.

— Не сочтешь ли ты себя оскорбленным, ежели выскажу я предложение?

Улаф взглянул на Тиниена острым взглядом.

— Ты что, тайком беседовал с этим несчастным камушком? — укоризненно осведомился он.

— Очень смешно, Улаф, — кисло отозвался Тиниен.

— Сего я не понял, — в голосе Вэниона прозвучал легкий холодок.

— Эти двое ведут бесконечный спор, Голубая Роза, — пояснил Спархок, одарив приятелей суровым взглядом. — Спор сей достиг уже столь туманной точки, что сам смысл его для прочих непостижим. С радостью внемлю я твоему предложению, друг мой.

— Так ли необходимо убивать троллей, Анакха? Если никоим образом не смогут они попасть в земли друзей твоих, нужно ли тебе будет убивать их?

— Воистину, Голубая Роза, предпочли бы мы не причинять вреда троллям. Когда Тролли-Боги вырвут их из-под власти Киргона, станут они нашими союзниками.

— Не оскорбит ли тебя, ежели воздвигну я пред ними препятствие, для них неодолимое?

— Ни в малейшей степени, Голубая Роза. Напротив, всем сердцем мы возблагодарим тебя.

— Отправимся же в Атан, и я совершу сие. Не желал бы я никого и ничто уничтожать бессмысленно. Дитя мое придет мне на помощь, и вдвоем с нею преградим мы троллям дальнейший путь на юг.

— Так у тебя тоже есть дочь, Голубая Роза? — спросил потрясенный Спархок.

— Миллионы дочерей у меня, Анакха, и каждая дорога мне так же, как дорого тебе твое дитя. Поспешим же в Атан, дабы прекратилось кровопролитие!

Северный Атан порос густыми лесами, но дальше к югу тянулись высокие скалистые горы. На севере горы еще в незапамятные времена были перемолоты сползавшими ледниками, и теперь северное побережье Дарезии пологими уступами спускалось к Северному морю, где царил вечный лед, прикрывавший макушку земли. Спархок быстро огляделся. Беллиом, отвечая на его невысказанную просьбу, перенес в этот северный лес только воинов. Потом это вызовет немало споров, ну да ничего не поделаешь.

— Энгесса-атан! — Голос Вэниона прозвучал сухо и властно. Странная мысль мелькнула в голове Спархока — уж не доводилось ли Беллиому когда-то командовать войсками?

— Слушаю, Вэнион-магистр, — отозвался рослый атан.

— Вели всем сородичам твоим отступить на одну лигу от того места, где они ныне сражаются.

Энгесса бросил резкий взгляд на Вэниона, но тут же понял, что говорит с ним отнюдь не магистр пандионцев.

— Это займет много времени, Голубая Роза, — сказал он. — Атаны сражаются с троллями вдоль всего Северного мыса. Мне придется послать к ним гонцов.

— Произнеси лишь приказ свой, Энгесса-атан. Заверяю тебя, что услышан он будет всеми.

— На твоем месте, друг Энгесса, я бы не спорил, — заметил Кринг. — Этот камень способен остановить солнце. Если он говорит, что тебя услышат все, значит, так и будет, уж поверь моему слову.

— Что ж, попробуем. — Энгесса вскинул голову. — Отступайте! — сокрушительно гаркнул он. — Отступите на одну лигу и перестройтесь!

Эхо громогласного приказа еще долго перекатывалось между деревьями.

— Знаешь, Энгесса-атан, тебя, пожалуй, и без помощи Беллиома услышали бы по всему побережью, — заметил Келтэн.

— Это вряд ли, Келтэн-рыцарь, — скромно отозвался Энгесса.

— Тебе вернее судить о быстроте твоих сородичей, нежели мне, Энгесса-атан, — проговорил Беллиом. — Извести меня, когда, по мысли твоей, достигнут они безопасного места. Не желал бы я, чтобы оказались они в западне по ту сторону стены.

— Стены? — переспросил Улаф.

— Препятствия, о коем я говорил. — Вэнион на-

клонился и со странной нежностью кончиками пальцев коснулся земли. — Сие удачно, Анакха. В нескольких шагах мы от места, кое я искал.

— Я всегда верил в умение твое точно отыскать нужное место, Голубая Роза.

— »Всегда»? Я сказал бы, что сие сказано неточно, Анакха. — Слабая ироническая улыбка тронула губы Вэниона. — Помнится мне некий разговор, произошедший, когда впервые перемещались мы из одного места в другое. Мнится мне, шла тогда речь о том, чтобы не очутиться на тверди лунной?

— Ты и вправду так говорил, Спархок, — подтвердил Келтэн.

— Помянул ты дочь свою, Голубая Роза, — сказал Спархок, торопливо меняя тему. — Будет ли нам оказана честь познакомиться с ней?

— Ты уже знаком с нею, Анакха. В сей миг попираешь ты ногами зеленое ее лоно.

— Твоя дочь — земля?! — недоверчиво воскликнул Бевьер.

— Разве она не прекрасна? — В вопросе прозвучала нотка гордости. Затем Вэнион выпрямился. — Отступим немного от места сего, Анакха. То, что надлежит мне совершить, произойдет в шести ваших милях глубоко внизу, и нелегко предсказать, чем отзовется сие событие на поверхности. Не желал бы я подвергнуть тебя и спутников твоих опасности, случись мне ошибиться, а возмущения здесь случатся немалые. Можем ли мы приступать к делу, Энгесса-атан?

Энгесса кивнул.

— Всякий атан, кто за это время не успел пробежать самое меньшее лигу, недостоин называться атаном.

Они повернулись, прошли около сотни шагов на юг и остановились.

— Далее, Анакха, ступайте на столько же шагов далее, и хотел бы я, дабы ты и спутники твои легли ничком на землю. Возмущения могут оказаться весьма велики.

— Твой приятель, Спархок, заставляет меня волноваться, — признался Тиниен, когда они отмерили еще сотню шагов к югу. — Что здесь, собственно, затевается?

— Друг мой, я знаю об этом не больше, чем ты.

И тут они услышали басовитый подземный гул, подымавшийся, казалось, из самого сердца земли. Почва под ногами судорожно дрогнула.

— Землетрясение! — с тревогой воскликнул Келтэн.

— По-моему, Тиниен, это и есть то, о чем ты спрашивал, — проворчал Улаф.

— Сие не просто, Анакха, — заметил Беллиом почти деловитым тоном. — Давление в глуби земной чудовищно, и следует обращаться с ним с величайшей осторожностью, дабы достигнуть нами желаемого.

От следующего толчка они пошатнулись. Земля под ногами колыхалась и содрогалась, и зловещий подземный гул становился все громче.

— Пора, Анакха. Сейчас начнется возмущение, о коем я говорил.

— Начнется?! — воскликнул Бевьер. — Я и это едва могу вынести!

— Сделаем то, что нам было сказано, — резко сказал Спархок и, опустившись на колени, распластался ничком по ковру из опавших листьев. — Похоже, сейчас начнется самое интересное.

«Самое интересное» длилось добрых десять минут. Ничто живое не сумело бы устоять на ногах на неистово содрогавшейся и корчившейся земле. Затем с неистовым ревом почва шагах в пятидесяти от них раскололась. Земля по ту сторону этой гигантской трещины в земной скорлупе стремительно опадала вниз; сотрясаемая дрожью почва, к которой приникли рыцари, так же стремительно поднималась, трепеща, словно стяг на ветру. С трясущихся деревьев, пронзительно крича, взмывали стаи перепуганных птиц.

Наконец землетрясение понемногу начало стихать. Судороги земной тверди становились все слабее, хотя толчки продолжались. Подземный гул замирал слабея, и лишь эхо его металось над горами, словно воспоминание о недавнем кошмаре. Громадные тучи пыли густо клубились над краем новорожденной пропасти.

— Ныне можешь ты обозреть плоды труда моего, Анакха, — сказал Беллиом спокойно, но с некоторой гордостью. — Говори искренно, ибо не оскорбит меня, буде отыщешь ты пороки в свершении моем. Ежели укажешь ты, что было сделано мной неверно, я немедля исправлю все промахи.

Спархок пока еще не решался полагаться на собственные ноги. Вместе с друзьями он подполз к отвесному краю расселины, которой четверть часа назад еще не существовало.

Склон пропасти, гладкий, точно отсеченный мечом, ниспадал вниз примерно на тысячу футов и тянулся на восток и на запад насколько хватало глаз — гигантский эскарп, огромная стена, которая отныне отделяла верхнюю часть Северного мыса от остальной Дарезии.

— Что мыслишь ты? — с легким волнением спросил Беллиом. — Преградит ли стена моя доступ троллям в земли твоих друзей? Если пожелаешь, могу я сделать ее и выше.

— Нет, Голубая Роза, — выдавил Спархок, — молю тебя, не надо.

— Радует меня, что ты доволен делом моим. — Это великолепная стена, Голубая Роза. — Смешно сказать, но Спархока трясло крупной дрожью.

Беллиом этого, похоже, не замечал. Лицо Вэниона в ответ на одобрение потрясенного до глубины души Спархока озарилось вдруг почти несмелой улыбкой.

— Так, стена сия достаточна для наших целей, — проговорил он с тенью неодобрения. — Дело наше спешно, а потому не вполне успел я придать ей формы, коей желалось бы, однако же, мнится мне, она сослужит нам службу. Однако же, Анакха, счел бы я за любезность, буде тебе вновь понадобится изменять облик земли, говорил бы ты мне подробнее, что и когда тебе надобно, ибо дело, свершенное в спешке, никогда не бывает свершено наилучшим образом.

— Я постараюсь запомнить это, Голубая Роза.

ГЛАВА 27

— Здесь не так уж и страшно, Сарабиан, — говорила Миртаи безутешному императору. — На полу ковры, так что плитки по большей части даже не разбились. — Она стояла на коленях, собирая жемчужно мерцавшие плитки перламутра, когда из сумеречной пустоты в комнате возникли Спархок и его спутники.

— Спархок! — воскликнул Сарабиан, отпрянув от неожиданности. — Ты бы возвещал о своем появлении фанфарами, что ли!

— Что здесь стряслось, ваше величество? — спросил Вэнион, с изумлением воззрившись на усыпанный перламутровыми плитками пол.

— Землетрясение, что же еще? Теперь вдобавок ко всем бедам мне грозит еще и экономическая катастрофа!

— И вы почувствовали его здесь, ваше величество? — выдавил Вэнион.

— Вэнион, — сказала Сефрения, — это было ужасно! Я в жизни не видела худшего землетрясения!

— Здесь?

— Если ты еще раз повторишь это слово, я рассержусь. Конечно, здесь. Конечно, мы его почувствовали. Ты только посмотри на стены!

— Похоже на тяжелый случай оспы, — согласился Келтэн.

— Плитки прыгали со стен, точно кузнечики, — горестно сообщил Сарабиан. — Одним богам ведомо, на что сейчас похож весь город. Я разорюсь!

— Четыреста лиг! — сдавленно пробормотал Вэнион. — Тысяча двести миль!

— О чем он говорит, Спархок? — требовательно спросила Элана.

— Мы были в центре этого землетрясения, — пояснил Спархок. — В Северном Атане.

— Так это ты мне все это устроил?! — воскликнул Сарабиан.

— Не я, а Беллиом, ваше величество. Тролли больше не будут докучать атанам.

— Беллиом разнес их в клочья?

Спархок слабо усмехнулся.

— Нет, ваше величество. Он просто воздвиг поперек Северного мыса стену.

— А тролли не могут перебраться через нее? — спросила Бетуана.

— Сомневаюсь, ваше величество, — ответил ей Вэнион. — Она около тысячи футов высотой и тянется от Тамульского моря до побережья, что к северо-западу от Сарсоса. Тролли больше не смогут продвигаться на юг — во всяком случае, в ближайшие две недели, а потом это уже не будет иметь значения.

— Что ты, собственно говоря, имеешь в виду под словом «стена», Вэнион? — спросил патриарх Эмбан.

— Это скорее можно назвать эскарпом, ваша светлость, — пояснил Вэнион. — Это громадная отвесная скала, которая протянулась поперек Северного мыса. Она и вызвала землетрясение.

— А Киргон не сможет исправить то, что сделал Беллиом? — спросила Сефрения.

— Беллиом говорит, что не сможет, матушка, — ответил Спархок. — У него не хватит на это сил.

— Он же бог, Спархок.

— Видимо, это не имеет значения. То, что произошло, было чересчур огромно. Беллиом говорит, что под землей на глубине в шесть миль что-то сдвинулось с места и изменения в рельефе этой части континента, которые иначе растянулись бы на миллион с лишним лет, случились в одночасье. Беллиом утверждает, что это так или иначе произошло бы. Он попросту ускорил события. Как я понимаю, стена постепенно осядет, обвалится и превратится в горный хребет. Киргон просто не состоянии постичь такого размаха, а направлять подземное давление ему не под силу.

— Во имя Божье, Спархок, что ты натворил? — воскликнул Эмбан. — Эдак ты разорвешь мир на части!

— Скажи им, Анакха, дабы не тревожились. — Беллиом опять заговорил голосом Вэниона. — Не причиню я вреда дочери моей, ибо истинно люблю ее. Своенравна бывает она и капризна, предается то гневу, то невинному тщеславию. Зрите, как украшает она себя весной и облекает плечи свои белою мантиею зимы. Тягости и напряжения, кои освободил я, возводя стену, истинно много тысячелетий причиняли ей некоторую стесненность. Ныне довольна она и красуется, радуясь, новым своим украшением, ибо, как я уже сказал, свойственно ей невинное тщеславие.

— Где Кринг? — спросила вдруг Миртаи.

— Мы оставили его, Энгессу и Халэда у эскарпа, — ответил Спархок. — Беллиомова стена замечательно отделяет троллей от нас — но, к сожалению, и нас от них. Нам нужно придумать, как добраться до троллей, чтобы Тролли-Боги могли отобрать их у Киргона.

— Спархок, — сказал Стрейджен, — у тебя же есть Беллиом. Перепрыгни через эту стену — и дело с концом.

Спархок покачал головой.

— Беллиом говорит, что этого лучше не делать. Почва вокруг стены все еще неустойчива. Если мы будем слишком часто перемещаться в окрестностях стены, это вызовет новые землетрясения.

— Боже милостивый! — возопил Сарабиан. — Нет, Спархок, не делай этого! Ты разнесешь в клочья весь континент.

— Именно этого мы и стараемся избежать, ваше величество. Энгесса, Кринг и Халэд собираются что-то придумать. Если мы не сможем спуститься по стене, мы возьмем флот Тиниена и морем обогнем ее восточную оконечность.

— Правда, мы еще окончательно не решили, — вставил Вэнион. — Мы со Спархоком все еще спорим, на чем остановиться. Я по-прежнему считаю, что нам нужно устроить показной поход на север. Если мы выйдем через неделю, с развевающимися знаменами и пятью тысячами рыцарей в добавление к тем силам, которые мы уже успели собрать, мы полностью отвлечем на себя внимание Заласты. Если мы отправимся морем, он не будет знать о нашем приближении, и это даст ему возможность вынюхать кое-что о планах Стрейджена и Кааладора по нашему Празднику Урожая. Оба варианта подразумевают сюрприз, и мы все гадаем, какой из этих сюрпризов сильнее разрушит замыслы Заласты.

Обучение тамульских коней началось немедленно, и, само собой, у рыцарей Тиниена в достатке было поводов ворчать и сетовать на свою судьбу. Скаковые кони, которых предпочитала тамульская знать, были слишком низки и хрупки, чтобы носить воинов в доспехах, а громадные тягловые кони, которых запрягали в плуги тамульские фермеры, оказались слишком неповоротливыми и смирными, чтобы из них получились добрые боевые скакуны.

Теперь дел у них было по горло. Кааладор отдал приказ, и ничего нельзя было повернуть вспять. Убийства будут совершены во время Праздника Урожая, независимо от того, будут ли готовы к исполнению прочие их планы, — а Праздник Урожая с каждой минутой неумолимо приближался.

Через пять дней после возвращения Спархока и его друзей из Северного Атана в Материон прибыл гонец с посланием от Халэда. Миртаи провела усталого атана в гостиную, где Спархок и Вэнион все еще спорили о преимуществах своих, так резко различавшихся планов. Гонец без единого слова подал Спархоку письмо Халэда.

— »Мой лорд, — прочел Спархок вслух, как всегда, немногословное послание своего оруженосца, — землетрясение переиначило всю линию северо-западного побережья. Не полагайтесь на старые карты. Вам так или иначе придется отправиться морем. Спуститься со стены невозможно — тем более, что у ее подножья нас поджидают тролли. Энгесса, Кринг и я с атанами и пелоями Тикуме будем ждать вас в паре лиг к югу от того места, где стена уходит в Тамульское море. Не слишком мешкайте. Наш противник что-то затевает».

— Похоже, это послание сводит на нет оба ваши плана, — заметил император Сарабиан. — Вы не можете отправиться сушей, потому что не спуститесь со стены, и не можете отправиться морем, потому что там полно не отмеченных на картах рифов.

— И что ухудшает дело, у нас осталось только два дня на то, чтобы принять решение, — добавил Итайн. — Войско, которое мы посылаем на север, должно выйти в поход самое меньшее за неделю до Праздника Урожая, чтобы в срок достичь Северного мыса и устроить Заласте второй неприятный сюрприз.

— Поговорю-ка я с капитаном Сорджи, — сказал Спархок, поднимаясь.

— Он и Кааладор в главной кладовой, — сообщил Стрейджен. — Они ведь оба камморийцы, а камморийцы предпочитают быть поближе к еде и питью.

Спархок кивнул и вместе с Вэнионом быстро вышел из комнаты.

Между Кааладором и Сорджи с самого начала завязалась теснейшая дружба. Оба, как отметил Стрейджен, были камморийцами и даже внешне очень походили друг на друга. У обоих были курчавые шевелюры, хотя волосы Сорджи совсем поседели, оба были кряжисты, с широкими плечами и сильными руками.

— Э, да это мастер Клаф! — воодушевленно приветствовал капитан Сорджи Спархока, когда тот вошел вместе с Вэнионом в просторную чистую кладовую рядом с кухней. — Ну как, мастер Клаф, разрешили уже все мировые проблемы? — Капитан Сорджи всегда называл Спархока именем, которым тот назвался при первой их встрече.

— Нет еще, Сорджи. Зато у нас есть проблема, которую, быть может, поможешь нам разрешить ты.

— Впервости потолкуй о денежках, Сорджи, — посоветовал Кааладор. — У нашего старины Спархока, знаешь, вечно все вылетает из головушки, когда надо раскошелиться.

Сорджи усмехнулся.

— Я не слышал этого говора с тех пор, как покинул родные места, — сказал он Спархоку. — Я бы мог часами слушать Кааладора. Ладно, о деньгах потом. Советы я даю бесплатно, а о плате потолкуем, когда придет время поднимать якорь.

— Мы отправляемся в место, где недавно было землетрясение, — сказал Спархок. — Только что мне доставили письмо от сына Кьюрика. Землетрясение настолько изменило береговую линию, что старые карты теперь бесполезны.

— Такое случается сплошь и рядом, — сказал Сорджи. — В устье реки, на которой стоит Варденаис, дно меняется каждую зиму.

— И как вы с этим справляетесь? Сорджи пожал плечами.

— Сажаем в небольшую лодку сильного матроса — на весла и смышленого — следить за лотом. Сами идем за ними следом.

— Это не слишком медленно?

— Быстрее, чем вести тонущее судно. Сколько лиг побережья пострадали от землетрясения?

— Трудно сказать.

— Прикиньте, мастер Клаф. Расскажите мне в точности, что произошло, а потом прикиньте, насколько далеко протянулась опасная местность.

Спархок, умолчав о причине землетрясения, подробно описал, как поднималась скальная стена.

— Управимся запросто, — заверил его Сорджи.

— Как вы пришли к такому заключению, капитан? — спросил Вэнион.

— К северу от этой вашей скалы, мой лорд, не будет никаких рифов. Я как-то видел похожий случай на западном побережье Рендора. Понимаете, скала-то тянется очень далеко. Она продолжается и в море — под водой — так что стоит попасть к северу от нее, и глубина там будет никак не меньше тысячи футов, а я не знаю посудины, которой бы этого не хватило. Я прихвачу с собой кое-какие старые карты. Мы отойдем от берега лиг на десять и пойдем прямиком на север. Я буду все время определять наше местоположение, и, когда мы окажемся лигах в шести-восьми севернее этой вашей новенькой скалы, мы повернем на запад — и прямехонько к берегу. Я высажу ваших людей безо всякого труда.

— И вот тебе, Спархок, недостаток твоего плана, — сказал Вэнион. — У тебя только сотня судов. Если ты собираешься взять и рыцарей и коней, тебе придется идти против троллей только с полутора тысячами солдат.

— Ну шо вы так уперлись лаяться об энтих ваших планах? — осведомился Кааладор.

— Мы выясняем, какой из них лучше, Кааладор, — пояснил Спархок.

— Так почему бы не объединить оба плана? Пусть Сорджи с утра выходит в море, а ты, как только все уладишь, сажай на коней свое войско и скачи в том же направлении. Когда Сорджи будет лигах в десяти южнее стены, он уж как-нибудь наощупь доберется до берега. Ты будешь ждать его там, и он переправит ваше войско по частям через рифы и высадит к северу от стены. Потом вы отправитесь искать своих троллей, а Сорджи может бросить якорь и ловить рыбку.

Спархок и Вэнион с глуповатым видом переглянулись.

— Об том я и калякал, Сорджи, — ухмыльнулся Кааладор. — У них, дворянчиков энтих, соображаловки ни на плевок. Должно, в башке у них только по одной мыслишке на раз и умещается.

И наконец настал неизбежный день, когда войско должно было отправиться в Атан. Еще не рассвело, когда Миртаи вошла в опочивальню королевы Элении и принца-консорта.

— Пора вставать! — объявила великанша.

— Ты что, не умеешь стучать? — осведомился Спархок, садясь на кровати.

— Я чему-то помешала?

— Неважно, Миртаи, — вздохнул он. — Просто таков обычай.

— Глупости. Всем и так хорошо известно, чем занимаются в спальнях.

— Разве вам с Крингом еще не пора пожениться?

— Хочешь избавиться от меня, Спархок?

— Нет конечно.

— Мы с Крингом решили подождать, пока все это не закончится. Наша свадьба будет довольно сложной. Мы должны пройти два обряда в двух частях света. Кринга не слишком радуют все эти проволочки.

— Хоть убей, не понимаю, с чего бы это, — невинно заметила Элана.

— Мужчины такие странные, — пожала плечами Миртаи.

— Это верно, Миртаи, но без них было бы так скучно.

Спархок одевался нарочито медленно, с неохотой натягивая войлочную, покрытую ржавыми пятнами нижнюю одежду и с нескрываемым отвращением косясь на груду черных пандионских доспехов.

— Ты уложил теплые вещи? — спросила Элана. — Даже здесь, на юге, ночами уже прохладно, так что на Северном мысу будет очень холодно.

— Уложил, — проворчал он, — да что в ней проку? Никакая одежда не спасает, когда сверху носишь железо. — Спархок скорчил кислую гримасу. — Глупо, конечно, но всякий раз, когда я надеваю доспехи, тут же начинаю обливаться потом. И то же самое происходит со всеми рыцарями, сколько я их знаю. Мы обливаемся потом, даже когда мерзнем, и под доспехами намерзают сосульки. Порой я жалею, что не занялся другим ремеслом. Резать людей ради долга и пропитания со временем как-то надоедает.

— Что-то ты нынче утром в мрачном настроении, любимый.

— Это потому, что мне с каждым разом все труднее собираться в поход. В дороге уже становится полегче.

— Ты ведь будешь осторожен, правда, Спархок? Я умру, если потеряю тебя.

— Вряд ли мне будет грозить какая-то опасность, любовь моя. У меня есть Беллиом, а он может сдернуть солнце с неба и переломить о колено. Кому надо поберечься, так это Киргону и Заласте.

— Не будь слишком самоуверен.

— Я ничуть не самоуверен. Просто у меня больше преимуществ, чем я мог бы сосчитать. Мы победим, Элана, и нет в мире силы, которая способна остановить нас. Все, что нам сейчас осталось, — утомительный путь из Материона прямиком к победе.

— Почему бы тебе не поцеловать меня сейчас? — предложила она. — До того, как ты наденешь доспехи. Когда ты закован в сталь, после твоего поцелуя синяки у меня не сходят неделями.

— Знаешь, — улыбнулся он, — а это чертовски хорошая идея. Действительно, почему бы мне тебя не поцеловать?

Колонна растянулась на несколько миль, переваливая через округлые холмы на восточном берегу озера Самма. Здесь были рыцари церкви, атаны, пелои Кринга и несколько полков тамульской армии, разодетых, как на праздник.

День выдался чудесный — один из тех замечательных осенних дней, когда легкий ветерок гонит пухлые облачка по высокому пронзительно-синему небу. Огромные тени облаков скользили по холмистой земле, и армия Спархока ехала попеременно то под солнцем, то в тени. Стяги и вымпелы всех сортов плясали на ветру, полощась на копьях и древках.

Королева Бетуана шагала вровень с плечом Фарэна.

— Ты уверен, Спархок-рыцарь? — спрашивала она. — Тролли — животные, а всякое животное рождается с умением плавать. Даже кошка умеет плавать.

— Но не слишком любит это занятие, Бетуана-королева. — Спархок улыбнулся, вспомнив, как Мурр плавала «по-кошачьи» в пруду с золотыми рыбками в сарсосском доме Сефрении. — Улаф-рыцарь говорит, что мы можем не беспокоиться, что тролли вплавь обогнут стену. Они могут переплыть реку или озеро, но море их пугает. Должно быть, все дело в прибое — или в соленой воде.

— Почему мы движемся так медленно? — В ее голосе звучало нетерпение.

— Мы хотим, чтобы шпионы Заласты наверняка увидели нас, ваше величество, — пояснил Вэнион. — Это весьма важная часть нашего плана.

— Эленийские сражения слишком долгие, — заметила она.

— Мы бы предпочли сражение покороче, атана, но происки Заласты охватили весь континент, потому и нам приходится успевать повсюду.

Сефрения, которая везла в седле перед собой Флейту, выехала вперед. Рядом с ней ехала Ксанетия. Между Сефренией и Ксанетией понемногу росла и крепла осторожная дружба. Обе по-прежнему старательно выбирали слова и не пытались подстегивать события. Теперь напряжение между ними исходило не от вражды, а скорее от избыточной боязни нечаянно оскорбить друг друга, и Спархок чувствовал в этом решительную перемену к лучшему.

— Мы устали от краснобайства, — сказала Сефрения Вэниону. — Я никак не могу решить, кто больший лжец и хвастун — Тиниен или Улаф.

— Вот как?

— Они пытаются перехвастать друг друга. Улаф отчаянно привирает, и Тиниен, я подозреваю, делает то же самое. Они лезут из кожи вон, уверяя друг друга, будто бы его собеседник упустил величайшее приключение столетия. Скоро они утонут во лжи с головой.

— Это всего лишь способ выразить свои чувства, матушка, — пояснил Спархок. — Они стесняются признаться, что обожают друг друга, а потому рассказывают небылицы.

— Ты что-нибудь поняла, Ксанетия? — улыбнулась Сефрения.

— Кто, имеющий разум, в силах понять, сестра, как и почему мужчины выражают свою любовь?

— Мужчины не слишком в ладах со словом «любовь», — заметил Спархок, — особенно когда речь идет о другом мужчине.

— Но ведь это же именно любовь, не так ли, Спархок? — спросила Сефрения.

— Может быть, но мы все равно не в ладах с этим словом.

— Желала бы я поговорить с тобою, анара, — вмешалась в разговор Бетуана, как всегда переходя на архаическую речь.

— С радостью внемлю я твоим словам, королева Атана.

— Не так давно молодые атаны выразили желание отыскать Дэльфиус, замышляя разрушить твой родной город и предать мечу твоих соплеменников. Стыдно мне от всего сердца, что я дала им свое согласие.

Ксанетия улыбнулась.

— Сие неважно, королева Атана, ибо есть лишь избыток юношеских бурь и восторгов. Должна признаться, что наши неопытные и горячие юнцы частенько забавляются, обманывая и отвлекая твоих, уводя их от цели их исканий посредством несложных чар и неуклюжих трюков. Сдается мне ныне, что подобным образом обе мы освобождаемся от тяжкой обязанности искать занятие нашим детям, кои по молодости, неопытности и скуке своей вечно сетуют, что нечем им заняться — во всяком случае, ничем, что было бы достойно их необычайных талантов.

Бетуана рассмеялась.

— Неужто и ваши дети донимают вас своими сетованиями, анара?

— Как и все дети в мире, — заверила их Сефрения. — Это и есть одна из причин, по которой родители так быстро старятся.

— Хорошо сказано, — согласился Спархок. Ни он, ни Сефрения при этом старались не смотреть на Флейту.

До Лебаса, города в северном Тамуле, они доехали за два дня. Спархок произнес речь перед войском, упирая на неограниченное могущество Беллиома, чтобы объяснить, как им удается за короткий срок проехать такое большое расстояние. На самом деле Беллиом здесь был ни при чем. В этом походе о продвижении войска позаботилась Флейта.

В Лебасе ожидал их еще один гонец с новым посланием от Халэда. В весьма оскорбительном тоне послание сообщало, что гонец должен провести их к месту на побережье, где ожидают их со своими отрядами Кринг и Энгесса, ибо рыцари, предоставленные самим себе, неизбежно заблудятся в лесу. Классовые предрассудки Халэда, похоже, были непоколебимы.

Дороги на север из Лебаса не было — только проселки и тропы, правда довольно четкие. Войско достигло южной опушки огромного леса, который покрывал весь северо-восток континента, и сотня пелоев, которых привел с собой из Эозии Кринг, старалась ни на шаг не отъезжать от своих союзников. Густой лес вызывал у западных пелоев, жителей равнин, неодолимое беспокойство.

— Думаю, что все дело в небе, — объяснял Тиниен своим спутникам.

— Тиниен, — сказал Келтэн, — в лесу почти невозможно разглядеть небо.

— Об этом я и говорю, — согласился круглолицый дэйранец. — Западные пелои привыкли к тому, что у них над головой небо. Когда его заслоняют ветви деревьев, это выводит их из равновесия.

Они так и не узнали, было ли нападение случайным, или целью его была именно Бетуана. Войско углубилось примерно на сотню лиг в лес и разбило лагерь, готовясь к ночлегу. Большой шатер для женщин — Бетуаны, Ксанетии, Сефрении и Флейты — поставили на отшибе, чтобы создать им хотя бы видимость уединения.

Убийцы отменно укрылись, и их было четверо. Они выскочили из кустов с обнаженными мечами в тот миг, когда Бетуана и Ксанетия выходили из шатра. Бетуана не растерялась ни на миг. Ее меч вылетел из ножен и вонзился в живот одного из нападавших. Выдергивая меч, Бетуана бросилась наземь, перекатилась и обеими ногами ударила в лицо второго противника.

Спархок и остальные уже бежали к шатру, привлеченные криком Сефрении, но королева Атана, похоже, могла справиться и сама. Она отбила неловкий выпад и расколола череп потрепанного противника. Затем она обернулась к последнему оставшемуся врагу.

— Сзади! — на бегу закричал Берит. Человек, которого Бетуана ударом в лицо повалила на землю, пытался подняться, глотая кровь из разбитого носа и сжимая в руке кинжал. Он был прямо за спиной королевы атанов.

До сих пор, сбрасывая личину, Ксанетия менялась медленно — цвета словно стекали с нее, уступая место нарастающему сиянию. На сей раз, однако, она вспыхнула мгновенно, и исходило от нее не просто сияние, а ослепительный свет. Она сверкала, словно новорожденное солнце.

Убийца с разбитым носом мог бы убежать от нее, будь он в полном здравии, но удар Бетуаны, как видно, выбил его из колеи и лишил способности быстро соображать.

Он вскрикнул лишь однажды, перед тем, как рука Ксанетии коснулась его, и крик этот заглох в хриплом бульканье. С разинутым ртом и вытаращенными от ужаса глазами смотрел он на слепящее сверкание той, что только что нанесла ему смертельную рану, — но длилось это лишь мгновение. Потом различить выражение его лица стало уже невозможно, потому что плоть начала оседать, сползать, обращенная смертоносным прикосновением в разлагающуюся жижу. Рот его, казалось, раскрывался все шире, щеки и губы сползали с подбородка. Он попытался было вновь закричать, но разложение уже добралось до его горла, и из безгубого рта вырвалось лишь бессмысленное бульканье. Затем плоть стекла с его руки, и кинжал выпал из скрюченных пальцев скелета.

Он осел на колени, и склизкие остатки плоти и жил растекались из-под его одежды.

Затем гниющий труп рухнул ниц на лесной ковер из опавших листьев и застыл — но продолжал разлагаться под неумолимым действием проклятия дэльфов.

Слепящее свечение анары потускнело, и она, уронив сияющее лицо в источавшие свет ладони, разрыдалась.

ГЛАВА 28

В Эсосе шел дождь, ледяной настырный дождь, который каждую осень надвигался на город с Земохских гор. Дождь не слишком заметно испортил Праздник Урожая, поскольку местные гуляки успели так упиться, что им и непогода была нипочем.

А вот Стольг не был пьян: он работал, а Стольг ничего, кроме презрения, не испытывал к тем, кто позволяет себе пить во время работы. Он был неприметным человеком в ничем не примечательной одежде. Он коротко стриг волосы, и у него были большие сильные руки. Стольг ненавязчиво пробирался через пьяную толпу, направляясь к богатым кварталам города.

Сегодня утром Стольг и его жена Рута поссорились, а ссоры с женой всегда портили Стольгу настроение. На самом деле Руте не на что жаловаться, размышлял он, уступая дорогу компании подвыпивших молодых аристократов. Он хороший муж и добытчик, а их чистенький домик на окраине города — предмет зависти всех их друзей. Его сын пристроен учеником к плотнику, а у дочери отличные возможности для выгодного замужества. Стольг любил Руту, но время от времени она начинала злиться из-за какого-нибудь пустяка и своими упреками изводила его так, что хуже некуда. На сей раз ее злило, что на двери их домика нет приличного замка, и, сколько бы Стольг ни твердил ей, что уж им-то замок на двери безо всякой надобности, она все зудела и зудела.

Стольг резко остановился и попятился в темную нишу дверного проема — мимо проходил стражник. Обыкновенно Джукта подкупал стражников, чтобы они не мешали Стольгу, но сегодня был Праздник Урожая, а значит, достаточно шумно, чтобы заглушить любые случайные крики. Джукта был не из тех, кто не знает счета деньгам. В притонах Эсоса шутили, что Джукта нарочно отрастил себе такую бородищу, чтобы сэкономить на плаще.

Стольг увидел дом, к которому он направлялся, и свернул в вонючий проулок. Он еще прежде позаботился приставить лестницу к задней стене дома и сейчас, проворно вскарабкавшись по ней, влез в окно второго этажа. Пройдя немного по коридору, он нырнул в дверь спальни. Бывший слуга из этого дома нарисовал ему план и отметил на нем спальню хозяина, мелкого дворянчика по имени граф Кинад. Оказавшись в спальне, Стольг улегся на кровать. Раз уж ему приходится ждать, он, по крайней мере, устроится со всеми удобствами. Снизу в спальню доносился шум буйной пирушки.

Полеживая на кровати, Стольг решил купить замок, о котором говорила Рута. Обойдется это недорого, а мир и спокойствие в доме стоят таких затрат.

Прошло никак не больше получаса, когда с лестницы донеслись тяжелые, слегка неверные шаги. Стольг проворно скатился с кровати, на цыпочках подкрался к двери и приложил ухо к филенке.

— Никаких хлопот, — уверял кто-то заплетающимся языком. — Я держу копию в спальне.

— Полно, граф Кинад, — позвал снизу женский голос, — в самом деле, я верю вам на слово!

— Нет, баронесса, я хочу, чтоб вы собственными глазами прочли подлинные слова его величества. Глупейшего воззвания вы в жизни не встречали.

Дверь распахнулась, и вошел человек со свечой. Это был тот самый, на кого два дня назад указали Стольгу. Стольг лениво гадал, чем это граф Кинад так разозлил кого-то, чтобы стоило оплачивать визит наемного убийцы. Он отбросил эту мысль. Уж его это определенно не касалось.

Стольг был опытным профессионалом, а потому владел самыми разными способами убийства. Граф Кинад стоял спиной к нему, и это позволяло применить излюбленный прием Стольга. Он вынул из ножен на поясе длинный кинжал, бесшумно шагнул вплотную к графу и с хрустом вогнал узкое длинное лезвие в основание графского черепа. Потом подхватил обмякшее тело и бережно уложил его на пол. Удар кинжалом в мозг был, как правило, надежен, скор, бесшумен — и аккуратен. Рута терпеть не могла отстирывать его одежду от крови. Стольг уперся подошвой в спину графа между лопаток и рывком выдернул кинжал. Порой сделать это было нелегко. Чтобы вытащить кинжал из кости, нужно немалое усилие.

Стольг перекатил тело на спину и внимательно заглянул в лицо графа. Профессионал всегда должен убедиться, что клиента обслужили достойно.

Граф был несомненно мертв. Его невидящие глаза тупо смотрели в никуда, лицо понемногу синело, из носа выползала струйка крови. Стольг вытер и спрятал кинжал, вышел в коридор и без лишнего шума вернулся к знакомому окну.

Джукта назвал ему еще два имени, и при определенном везении он мог бы сегодня же управиться еще с одним клиентом. Однако шел дождь, а Стольг очень не любил работать в дождь. Вместо этого он решил вернуться домой пораньше и сказать Руте, что он сдается и купит ей этот растреклятый замок. Потом он подумал, что было бы неплохо взять с собой сына и дочь и прогуляться в таверну, что в конце улицы, выпить пару кружек пива с соседями. В конце концов, сегодня Праздник Урожая, а праздники следует проводить с друзьями и семейством.

Шеррок, маленький тощий человечек с редеющими волосами и шишковатым черепом, не ходил, а шнырял по многолюдным улицам Верела, города в Южной Даконии. Днем Шеррок был мелким чиновником таможни, не смевшим рта раскрыть перед своим тамульским начальством. Шеррок ненавидел тамульцев, и то, что он вынужден им подчиняться, причиняло ему порой физические страдания. Именно эта ненависть подвигла его стать осведомителем гниющего заживо стирика по имени Огераджин, с которым его свел общий знакомый. Когда Огераджин после нескольких осторожных вопросов хитро намекнул, что за некоторые сведения может щедро заплатить, Шеррок обеими руками ухватился за возможность предать свое глубоко презираемое начальство — да еще и заработать на этом кругленькую сумму.

Информация, которую этим вечером он нес Огераджину, была крайне важной. Алчные тамульские кровососы собираются поднять таможенную пошлину на целую четверть процента! Огераджин должен был щедро заплатить за такие сведения.

Пробивая себе дорогу через шумные толпы, отмечающие Праздник Урожая, Шеррок облизывал губы. У одного торговца на невольничьем рынке была восьмилетняя девочка-астелийка, соблазнительная малышка с большими испуганными глазами, и, если Огераджин проявит щедрость, Шеррок сможет купить ее. У него еще никогда не было такой маленькой девочки, и при одной мысли о ней у него слабели колени.

Проходя темным переулком, он думал об этой девочке и потому не смотрел по сторонам — до тех пор, пока не почувствовал, как сдавливает шею искусно наброшенная сзади проволочная петля.

Он, конечно, сопротивлялся, но без особого успеха. Убийца оттащил его в тень и методично душил. В последнее мгновение жизни перед глазами Шеррока вспыхнуло лицо маленькой астелийки. Казалось, что она смеется над ним.

— Не стоишь ты этаких хлопот, вот что я тебе скажу, — обратился Берсола к мертвецу, распростертому на носу лодки. Берсола всегда разговаривал с людьми, которых убил. Многие собратья по ремеслу считали его тронутым. Честность вынуждает нас признать, что они были правы.

Главная проблема Берсолы была в том, что он всегда проделывал свою работу одинаково, по заведенному ритуалу. Он неизменно вгонял нож между третьим и четвертым ребром, наискосок и вниз. Прием, впрочем, был надежный, потому что лезвие ножа никак не могло пройти мимо сердца. Берсола также никогда не оставлял мертвеца валяться там, где убил его. Ему была присуща странная аккуратность, которая вынуждала его убирать бренные останки подальше с глаз людских. Поскольку Берсола жил и трудился в Даконийском городе Эдерус на берегу Эдомского моря, избавиться от тела было проще простого. Короткое путешествие в лодке и несколько камней, привязанных к лодыжкам покойного, уничтожали все следы. Методичность Берсолы приводила к тому, что все трупы он сбрасывал в одном и том же месте. Другие эдерусские убийцы частенько, посмеиваясь, упоминали «Риф Берсолы», то есть место, где якобы горой лежат затопленные трупы. Даже люди, не понимавшие настоящего смысла этого названия, ссылались, бывало, на Риф Берсолы.

— Взял, да и сделал это, да? — говорил Берсола трупу на носу лодки, выгребая к рифу. — Взял, да и оскорбил кого-то. Тебе некого, знаешь ли, винить, кроме самого себя. Кабы вел себя прилично, ничего бы не случилось.

Труп ничего не ответил, да они никогда не отвечали.

Берсола перестал грести и огляделся в поисках своих примет. На дальнем берегу, в окне таверны Фанны, как обычно, горел свет, а на ближнем, на скалистом мысу, светился сигнальный фонарь. Другой фонарь, на эдерусской верфи, был точно за кормой лодки.

— Приплыли, — сообщил Берсола мертвецу. — У тебя здесь будет славная компания, так что нечего кривиться. — Он сложил в лодку весла, подполз к мертвецу и проверил узлы на веревке, которая удерживала между лодыжками покойника большой камень.

— Мне, конечно, жаль, что так вышло, — извинился он перед трупом, — но ты сам виноват.

Берсола перевалил камень и ноги покойника через борт лодки и взял мертвеца за плечи.

— Хочешь что-нибудь сказать? — осведомился он. Он подождал, сколько счел нужным, но мертвец ничего не ответил.

— Я так и думал, что не захочешь, — сказал Берсола. Он разжал пальцы, труп безвольно сполз с борта и исчез в темных водах озера.

Гребя назад, к Эдерусу, Берсола насвистывал свой любимый мотивчик.

Авин Воргунссон, принц-регент Талесии, был вне себя от ярости. Патриарх Бергстен покинул Талесию, даже не попрощавшись с ним. Это было возмутительно! Никакого почтения к титулу принца-регента. В конце концов, когда-нибудь Авин Воргунссон станет королем — после того как умрет безумец, буйствующий в северной башне, — и с ним надлежит обращаться почтительно. Люди никогда не замечали его! Это равнодушное невнимание точило, как червь, душу низкорослого принца. Ростом Авин едва достигал пяти футов, и в королевстве, битком набитом светловолосыми великанами на фут с лишком выше, он вечно оставался незаметным. Все свое детство он шнырял как мышь под ногами гигантов, которые то и дело наступали на него, потому что не желали смотреть под ноги.

Порой его это так злило, что он начинал визжать.

Не потрудившись даже постучать, два кряжистых светловолосых головореза распахнули дверь и вкатили большую бочку.

— Вот твое арсианское красное, Авин, — сообщил один из них. Невежественный варвар даже не знал, как правильно обращаться к принцу-регенту!

— Я не заказывал вина! — отрезал Авин.

— А начальник стражи говорит, что тебе нужна бочка арсианского красного, — заявил, прикрывая дверь, другой светловолосый дикарь. — Что нам велено, то мы и делаем. Куда ее поставить-то?

— Да хоть вот сюда, — наугад махнул рукой Авин. Это было проще, чем спорить с ними.

Они прокатили бочку по полу и поставили в углу.

— Мне кажется, я вас не знаю, — заметил Авин.

— Мы новенькие, — пожал плечами первый. — Мы вступили в королевскую гвардию только на прошлой неделе. — Он положил на пол холщовый мешок, достал из него лом и, осторожно подведя его под крышку, принялся размеренно раскачивать ее, покуда крышка не отскочила.

— Что ты делаешь?! — возмутился Авин.

— Нельзя ж пить вино, Авин, ежели не можешь до него добраться, — рассудительно заметил грубиян. — У нас и инструменты есть, а у тебя — навряд ли.

По крайней мере, он был чисто выбрит, и это Авину понравилось. Королевские гвардейцы по большей части смахивали на деревья, поросшие золотистым мхом.

— Попробуй-ка вино, Брок, вдруг оно скисло.

— И то верно, — согласился другой. Он зачерпнул вина в сложенную чашечкой ладонь и шумно, с хлюпаньем, выпил. Авин поморщился.

— Вкус что надо, Тэл, — сообщил второй грубиян, и на его лице появилось задумчивое выражение. — Что, коли я наполню ведерко, покуда мы крышку еще не приладили? Волочить эту бочку вверх по лестнице дело нелегкое, и я здорово умаялся — в самый раз выпить.

— Неплохо придумано, — согласился Тэл.

Бородач подхватил деревянное, обитое бронзой ведро, которое Авин использовал вместо корзины для бумаг.

— Можно, я это возьму, Авин? — осведомился он.

Авин Воргунссон уставился на него, разинув рот. Это было уже слишком — даже для Талесии.

Кряжистый бородач вывернул содержимое ведра на пол и погрузил его в бочку.

— Готово, Тэл, — сказал он, ставя ведро на пол.

— Отлично, — отозвался Тэл. — Тогда приступим.

— Что вы делаете?! — визгливо закричал Авин, когда незваные гости двинулись к нему.

Они даже не подумали ответить. Невыносимо! Он — принц-регент! Никто не имеет права не замечать его!

Его подхватили под руки и легко понесли к бочке, как он ни вырывался. Он даже лягался, но и этим не мог привлечь их внимание!

— Ну, пошел! — ласково сказал тот, которого звали Тэл, все равно как коню, которого подталкивают в стойло. Двое без труда подняли Авина Воргунссона и ногами вперед затолкали его в бочку. Человек по имени Брок держал его, а другой, Тэл, вынул из холщового мешка молоток и пригоршню гвоздей. Он опустил крышку бочки на голову Авина и с силой надавил. Затем он постучал молотком по краям крышки, чтобы она легла на место.

Над поверхностью вина торчали только глаза Авина. Он задержал дыхание и бессильно замолотил кулаками изнутри по крышке бочки.

Ответом ему был другой, зловеще-размеренный стук — это Тэл хладнокровно приколачивал гвоздями крышку.

На следующее утро после покушения на жизнь королевы Бетуаны дамы весьма твердо объявили Келтэну, что он свободен от своих обязанностей защитника Ксанетии. Келтэн, который сам нее себя и назначил на эту должность, относился к ней весьма серьезно, а потому был слегка уязвлен тем, что его так бесцеремонно отослали прочь.

— Им сейчас нужно побыть одним, — пояснил ему Вэнион. — Назначь нескольких рыцарей охранять их, но пусть едут поодаль, чтобы Ксанетии легче было прийти в себя. — Вэнион был солдатом, однако порой проявлял весьма глубокую проницательность. Спархок оглянулся через плечо. Сефрения и Бетуана с обеих сторон окружили опечаленную Ксанетию. Дэльфийка ехала, низко опустив голову и прижимая к себе Флейту. Женщины словно возвели стену вокруг своей убитой горем сестры. Сефрения, скакавшая бок о бок с Ксанетией, то и дело протягивала руку и ласково касалась дэльфийки. Расовые различия и тысячелетия упорной ненависти были сметены сейчас этим всеобщим родством всех женщин в мире. Сефрения даже не вспоминала об этих старинных преградах, утешая ту, что еще недавно была ее врагом. Бетуана была не менее заботлива и, несмотря на столь наглядное зрелище ужасных последствий прикосновения Ксанетии, шагала совсем рядом с дэльфийкой.

Афраэль, разумеется, полностью владела ситуацией. Она ехала, обвив руками талию Ксанетии, а прикосновение Афраэли было одной из самых могучих сил в мире. Спархок был уверен, что на самом деле Ксанетия отнюдь не так сильно страдает. Богиня-Дитя не допустила бы этого. Столь явный ужас и раскаяние анары перед тем, что она вынуждена была совершить, целиком и полностью предназначались для двух ее утешительниц. Афраэль хладнокровно и неуклонно уничтожала расовую нетерпимость Сефрении и суеверную неприязнь Бетуаны тем, что, не мудрствуя лукаво, подчеркивала горе и отчаяние Ксанетии.

Афраэль легко было недооценить, когда она пребывала в одном из бесчисленных своих воплощений своенравной маленькой девочки, и это, наверное, была главная причина, почему Богиня-Дитя предпочитала оставаться именно такой. Спархок, однако, видел в бронзовом зеркале смутное отражение настоящей Афраэли, и та Афраэль вовсе не была своенравной и легкомысленной малышкой. Афраэль всегда точно знала, что делает и чего хочет добиться. Спархок ревностно хранил в памяти неясный облик настоящей Афраэли, чтобы вспоминать его всякий раз, когда улыбки, объятия и поцелуи начнут затуманивать его рассудок.

Дальше к северу дни определенно становились короче. Солнце сейчас вставало далеко на юго-востоке, невысоко поднималось над южным горизонтом и быстро уходило за край земли. По ночам новый слой инея нарастал на морозном кружеве минувшей ночи, потому что у бледного слабеющего солнца уже не хватало сил растопить то, что приготовили ему ночные заморозки.

Незадолго до заката навстречу им по покрытой инеем лесной тропе легко выбежал рослый атан. Он направился прямиком к королеве Бетуане и ударил себя кулаком в грудь в церемониальном салюте. Бетуана тотчас же знаком подозвала к себе Спархока и остальных.

— Послание от Энгессы-атана, — кратко сказала она. — На берегу у восточного края стены — враги.

— Тролли? — быстро спросил Вэнион. Рослый атан покачал головой.

— Нет, Вэнион-лорд, — ответил он. — Это эленийцы и по большей части не воины. Они рубят деревья.

— Строят укрепления? — спросил Бевьер.

— Нет, рыцарь церкви. Они связывают деревья вместе, чтобы сделать штуку, которая плавает.

— Плоты?! — воскликнул Тиниен. — Улаф, ты говорил, что тролли боятся моря. А способны ли они обогнуть стену на плотах?

— Трудно сказать, — ответил светловолосый талесиец. — Гвериг совершенно точно переплыл озеро Вэнн на лодке и наверняка должен был во время Земохской войны тайком пробраться на какое-нибудь судно, следующее из Талесии в Пелозию, чтобы нагнать короля Сарека, но Гвериг был не похож на других троллей. — Он взглянул на атана. — Они строят плоты к северу или к югу от стены?

— Они по эту сторону стены, — ответил атан.

— Но ведь это же бессмысленно? — удивился Келтэн.

— Боюсь, что да, — признал Улаф.

— Спархок, — сказал Вэнион, — думаю, нам стоит поближе взглянуть на этих строителей. Покушение на Бетуану недвусмысленно говорит о том, что мы уже привлекли внимание Заласты, так что цель нашей прогулки по лесам достигнута. Соединимся с Энгессой и Крингом и выясним, добрался ли до берега Сорджи. Зима надвигается быстро, и, думаю, все мы предпочли бы разобраться с троллями прежде, чем наступит полярная ночь.

— Не займешься ли ты этим, Божественная? — обратился Спархок к Афраэли. — Я бы попросил Беллиом, но ты и сама управляешься так хорошо, что мне не хотелось бы оказаться неблагодарным, переложив твои обязанности на другого.

Глаза Афраэли сузились.

— Не испытывай своего счастья, Спархок, — зловеще предостерегла она.

Спархок так и не сумел понять, переместила ли их Афраэль ночью, или они проскользнули оставшиеся мили в миг между тем, как вскочили в седло, и тем, как их кони сделали первый шаг. Богиня-Дитя была чересчур ловка и опытна, чтобы ее можно было застичь на плутовстве со временем и расстоянием, когда она сама этого не хотела.

Холм был тот же самый, что возвышался к северо-западу от лагеря на заходе солнца, — во всяком случае, так казалось — однако когда через полчаса войско поднялось на его вершину, за ним оказался не бескрайний девственный лес, а длинная полоса песчаного берега и свинцово-серая гладь Тамульского моря.

— Быстро мы доехали, — заметил Телэн озираясь. Спархок так и не получил удовлетворительного объяснения присутствию Телэна в этом походе. Впрочем, он подозревал, что за этим стоит Афраэль. Афраэль первой вызывала подозрение в подобных случаях, и почти всегда эти подозрения оказывались обоснованными.

— Кто-то скачет по берегу, — сказал Улаф, указывая на силуэт одинокого всадника, который ехал вдоль края воды с севера.

— Халэд, — пожал плечами Телэн.

— Откуда ты знаешь?

— Он мой брат, сэр Улаф, а кроме того, я узнал его по плащу.

Они спустились с холма и выехали на песчаный берег.

— Где тебя носило? — бесцеремонно спросил Халэд у Спархока.

— Я тоже рад тебя видеть, Халэд.

— Не умничай, Спархок. Я уже десять дней не даю Энгессе и его атанам вплавь обогнуть стену. Им не терпится в одиночку обрушиться на троллей. Что там с планом Стрейджена?

— Трудно сказать, — ответил Телэн. — Мы уже были в пути во время Праздника Урожая. Впрочем, насколько я знаю Стрейджена и Кааладора, большинство людей из их списка сейчас уже покойники. Мы задержались, потому что хотели, чтобы соглядатаи Заласты заметили наше продвижение. Мы решили, что сумеем отвлечь его внимание настолько, чтобы развязать руки наемным головорезам Кааладора.

Халэд что-то проворчал.

— Тролли где-то поблизости? — спросил у него Улаф.

— Насколько мы смогли понять, они все собрались около заброшенного селения Тзада по ту сторону атанской границы, — ответил Халэд. — Вначале они все пытались вскарабкаться по стене, но потом отступили. Разведчики Энгессы следят за ними со стены и дадут нам знать, когда они тронутся с места.

— Где Энгесса и Кринг? — спросил Вэнион.

— Милей выше по берегу, мой лорд. Мы разбили лагерь в лесу, недалеко от берега. К нам присоединился Тикуме. Он прибыл примерно пять дней назад и привел с собой несколько тысяч восточных пелоев.

— Это хорошо, — сказал Келтэн. — Пелои воюют с большим воодушевлением.

— Есть новости о Сорджи? — спросил Спархок.

— Он нащупывает путь через рифы, — ответил Халэд. — Он выслал вперед шлюпку — известить нас, что скоро прибудет.

— Так в чем там дело с плотами? — спросил Вэнион.

— Это не плоты, мой лорд. Это части плавучего моста.

— Моста? Куда они собираются прокладывать мост?

— Этого мы еще не знаем. Мы стараемся не попадаться на глаза эдомским крестьянам.

— Что делают эдомцы на этом краю континента? — удивился Келтэн.

— Строят мост, сэр Келтэн. Ты что, не расслышал? Командует ими вроде как старый приятель Телэна Амадор — или Ребал, как он предпочитает себя называть, но кроме него там есть и Инсетес, и вот он-то и производит наибольшее впечатление. Он отдает приказы на древнеэленийском и вышибает мозги всем, кто его не понимает или проявляет недостаточное проворство.

— Это тот мошенник, которого мы видели в лесу? — спросил Телэн.

— Не думаю. Этот парень куда выше ростом, и при нем солидный отряд воинов в бронзовых доспехах.

— Это, видно, дело рук Джарьяна из Самара, — заметила Сефрения. — Должно быть, он все-таки может воскрешать целые армии.

— С помощью Киргона, — вставила Афраэль. Казалось, что Богиня-Дитя дремлет на руках у своей сестры, но на самом деле она внимательно слушала их разговор. Она открыла большие темные глаза. — Привет, Халэд! — сказала она. — У тебя лицо обветрено.

— С Тамульского моря дуют сильные ветры, Божественная. От них явственно тянет льдом.

— Так вот что они готовят! — воскликнул Улаф, щелкнув пальцами.

— Он все еще это проделывает? — осведомился Тиниен. — Я уж надеялся, что вы его отучили.

— Улаф любит перепрыгивать с мысли на мысль, как лягушка, — хладнокровно ответила Сефрения. — Сейчас он вернется назад и заполнит для нас все пропуски.

— И давно здесь холодает, Халэд? — спросил Улаф.

— Здесь с самого нашего прибытия было не особенно жарко, сэр Улаф.

— В фиордах и вдоль берега по ночам намерзает лед?

— Да. Правда, он не слишком прочный, и прибой взламывает его прежде, чем он успевает распространиться.

— Зато плавучий лед в миле от берега остается целым и невредимым, — сказал Улаф. — Он попросту движется вместе с приливом и отливом, потому что не бьется о скалы. Сейчас, наверное, он уже в фут толщиной. Эдомцы не строят ни плоты, ни мост. Они выводят пирс к ледяным полям. Бьюсь об заклад, что точно такое же строительство идет на той стороне стены. Тролли пойдут по льду. Это мы знаем точно, потому что именно так они добрались сюда из Талесии. Киргон намерен вывести троллей к северному пирсу и загнать их на ледяные поля. Па льду они пройдут на юг и выберутся на берег по южному пирсу.

— И снова примутся за атанов, — мрачно сказал Вэнион. — Какой толщины должен быть лед, чтобы выдержать троллей?

— Около двух футов. Он достигнет такой толщины к тому времени, когда оба пирса будут достроены, — если будет стоять такой же холод.

— Думаю, что в этом мы можем положиться на Киргона, — заметил Тиниен.

— И это еще не все, — сказал Халэд. — Если Киргон и в самом деле мошенничает с погодой, очень скоро корабли Сорджи окажутся в ледовой западне. Мы должны что-нибудь предпринять, мои лорды, и поскорее — иначе снова окажемся по колено в троллях.

— Пойдемте поговорим с Крингом и Энгессой, — сказал Спархок.

ГЛАВА 29

— Берег изменился, друг Спархок, — говорил Кринг. — У самой скалы то, что прежде было морским дном, на милю поднялось из воды.

— Похоже, Беллиом подтолкнул землю к северу от разлома под остальную часть континента, — добавил Халэд. — Под ее напором край расселины поднялся и образовал скальную стену. Потому-то с этой стороны и поднялось морское дно. К северу от скалы земля опустилась, и море там продвинулось на пару миль вглубь суши. Видно, как из воды торчат верхушки деревьев. Там, где мы были во время землетрясения, разлом отвесный и гладкий, но здесь, у берега, сошло множество камнепадов. К северу от скалы торчат из воды крупные обломки скал.

— Где эдомцы, о которых ты говорил? — спросил Спархок.

— Вверху, у вершины скалы, мой лорд. Они рубят деревья и скатывают бревна к воде. Именно там, у воды, они и строят эти свои плоты. — Халэд помолчал, и на лице его появилось критическое выражение. — Не сказал бы, что это добротная работа, — добавил он. — Если тролли сойдут на берег по этому плавучему пирсу, они наверняка промочат себе ноги.

— Вылитый отец! — рассмеялся Келтэн. — Тебе-то какое дело, Халэд, промочат тролли себе ноги или нет?

— Если уж берешься что-то делать, сэр Келтэн, делай основательно, — упрямо ответил Халэд. — Терпеть не могу неряшливой работы.

— А где находится селение, у которого собираются тролли? — спросил Вэнион. — Как оно там называется?..

— Тзада, Вэнион-магистр, — ответил ему Энгесса. — Оно находится в Атане.

— Чем они там заняты?

— С вершины скалы это трудно разглядеть.

— Где проходит граница между Тамулом и Атаном? — спросил Тиниен.

— На деле, Тиниен-рыцарь, никакой границы нет, — сказала королева Бетуана. — Есть линия, вычерченная на карте, но здесь, на Северном мысу, эта линия ничего не значит. Земля, где солнце заходит поздней осенью и не восходит до ранней весны, где в разгар зимы деревья трескаются от мороза, — такая земля мало привлекает поселенцев. Западная часть мыса считается астелийский, средняя — атанской, а восточная принадлежит Тамулу. На деле же никто здесь не обращает внимания на такие тонкости. Земля здесь принадлежит тому глупцу, который осмелится поселиться так далеко к северу.

— До Тзады примерно сто пятьдесят лиг, — сообщил Энгесса.

— Добрая неделя пути для троллей, — заметил Улаф. — Как далеко продвинулись эдомцы с постройкой пирса?

Халэд почесал щеку.

— Я так думаю, им еще десять с лишком дней работы.

— А через десять дней ледяные поля в море станут достаточно прочными, чтобы выдержать троллей, — заключил Улаф.

— Уж Киргон об этом позаботится, — повторила Флейта.

— Кто-то составил весьма строгое расписание, — заметил Бевьер. — Эдомцы закончат работу через десять дней, к этому времени лед в море окрепнет, и, если тролли пустятся в путь через три дня, начиная с нынешнего, они прибудут на место как раз тогда, когда все будет готово.

— У нас есть много возможностей, — сказал Вэнион. — Мы можем уничтожить южный пирс и оставить троллей бродить по льду; можем просто подождать и встретить их, когда они будут высаживаться на берег; можем использовать суда Сорджи, чтобы атаковать их прямо на пирсе, или…

Королева Бетуана твердо качала головой.

— Что-нибудь не так, ваше величество? — спросил Вэнион.

— У нас не так уж много времени, Вэнион-магистр, — ответила она. — Сколько здесь сейчас длится день, Энгесса-атан?

— Не более пяти часов, Бетуана-королева.

— Через десять дней будет и того меньше. Мы же не хотим драться с троллями в полной темноте?

— Ни в коем случае, ваше величество, — содрогнувшись, ответил Улаф. — Суть в том, что на самом деле мы вовсе не собираемся с ними драться. Мы хотим украсть их у Киргона. Знаете, мы ведь можем вовсе не обращать внимания на это строительство на берегу. Корабли Сорджи далеко обогнут его и высадят нас на берег к северу от стены, достаточно далеко, чтобы Беллиом мог, не вызывая новых землетрясений, доставить нас прямо в Тзаду.

— Хороший план, Улаф-рыцарь, — согласилась Бетуана, — если не принимать во внимание лед. Он ведь уже намерзает в море.

— Афраэль, — обратился Спархок к Богине-Дитя, — не могла бы ты растопить для нас этот лед?

— Только в случае крайней нужды, — ответила она, — но это было бы невежливо. Лед — это часть зимы, зима принадлежит земле, а земля — дитя Беллиома, не мое, так что лучше поговори об этом с Беллиомом.

— Что я должен попросить его сделать? Она пожала плечами.

— Почему бы не предоставить это Беллиому? Скажи ему просто, что лед нам мешает, и пусть он сам решит, как с этим управиться. Тебе, Спархок, еще предстоит научиться этикету в подобных случаях.

— Думаю да, — согласился он, — но ведь такое происходит не каждый день, так что у меня пока немного опыта.

— Теперь понимаешь, Спархок, почему я так говорил об этих плотах? — спросил Халэд. — Эти бревна так низко в воде, что по ним и осла не проведешь, не замочив его до самых поджилок.

— И как бы поступил ты на месте эдомцев?

— Я бы положил бревна в два слоя — верхний слой поперек нижнего.

Спархок и Халэд лежали в кустарнике на холме, наблюдая, как эдомские крестьяне трудятся над плотами. Первая часть пирса уже была спущена на воду и примерно на четверть мили выдавалась в ледяную воду. Готовые плоты тотчас присоединялись ко внешнему краю пирса.

— Это Инсетес, — сказал Халэд, указывая на рослого здоровяка в бронзовой кольчуге и увенчанном рогами шлеме. — Он и его доисторические вояки загоняли бедных крестьян до полного изнеможения. Ребал бегает вокруг, размахивая руками и принимая важный вид, но на самом деле командует здесь Инсетес. Крестьяне плохо понимают его наречие, так что он объясняется с ними с помощью кулаков. — Халэд задумчиво поскреб короткую черную бородку. — Знаешь, Спархок, если бы мы его убили, солдаты исчезли бы и одной атаки рыцарей хватило бы, чтобы Ребал и его крестьяне разом очутились на полпути в Эдом.

— Неплохая идея, но как нам подобраться настолько близко, чтобы прикончить его?

— Я уже достаточно близко, Спархок. Я бы мог убить его прямо отсюда.

— Халэд, он в двухстах пятидесяти шагах от нас. Твой отец говорил, что предел стрельбы из арбалета — двести ярдов, да и то если повезет попасть в цель.

— Я стреляю лучше, чем отец. — Халэд поднял свой арбалет. — Я улучшил прицел и немного удлинил рычаги. Поверь мне, Инсетес достаточно близко. Отсюда я сумел бы попасть болтом в его ноздрю.

— Живописная была бы картина. Пойдем-ка поговорим с Вэнионом.

Они соскользнули с холма, взобрались на коней и вернулись в укрытый лагерь. Спархок в нескольких словах объяснил остальным план своего оруженосца.

— И ты уверен, Халэд, что сумеешь попасть в него на таком расстоянии? — слегка скептически осведомился Вэнион.

Халэд вздохнул.

— Я должен доказать это наглядно, мой лорд? — осведомился он.

Вэнион покачал головой.

— Нет. Если ты скажешь, что сумеешь попасть в него, я поверю твоему слову.

— Хорошо. Я сумею попасть в него, мой лорд.

— Для меня этого достаточно. — Вэнион нахмурился. — Каков, по-твоему, может быть крайний предел стрельбы из арбалета?

Халэд развел руками.

— Нужно проверить, лорд Вэнион, — сказал он. — Я уверен, что смогу смастерить арбалет, который будет стрелять на тысячу ярдов, только вот целиться из него будет трудновато, и понадобится полчаса и двое людей, чтобы перезарядить его. Рычаги в этом случае должны быть очень жесткими.

— Тысяча шагов… — Вэнион вздохнул, качая головой. Затем он постучал костяшками пальцев по прикрытой доспехами груди. — Боюсь, мы скоро устареем, господа, — сказал он, но тут же выпрямился. — Но пока еще не устарели. Раз уж мы все равно здесь, давайте обезвредим южный пирс. Это будет стоить нам одного арбалетного болта и одной конной атаки. Потери, которые мы нанесем нашим врагам, обойдутся им намного дороже.

Кринг и Тикуме, оба верхом, поднялись на холм с берега, за ними трусил капитан Сорджи. Сорджи был не слишком умелым всадником и ехал неловко, цепляясь за луку седла.

— Друг Сорджи приплыл к берегу в весельной лодке, — сообщил Кринг. — Его большие лодки в море, в миле от берега.

— Суда, друг Кринг, — со страдальческой гримасой поправил его Сорджи. — Лодки есть лодки, а это — суда.

— Какая разница, друг Сорджи?

— На судне командует капитан. Лодкой правят гребцы по общему согласию. — Сорджи помрачнел. — У нас трудности, мастер Клаф. Лед намерзает рядом с моими судами. Я могу подвести их к берегу, но проку вам в том будет немного. Я промерил дно — нам нужно проплыть еще пару миль, чтобы обогнуть риф, который отходит в море от этой скалы. У нас больше нет этой пары миль. Ледяные поля очень быстро подступают к берегу.

— Спархок, — сказала Афраэль, — тебе следует поговорить с Беллиомом. Кажется, я еще утром сказала тебе об этом.

— Да, действительно, — согласился он.

— Почему же ты этого не сделал?

— Я был занят.

— Они становятся такими с возрастом, — пояснила Сефрения сестре. — Упрямые, как ослы, и нарочно откладывают то, что должны бы сделать, только потому, что это предлагаем мы. Они терпеть не могут, когда им говорят, что надо сделать.

— Как с этим лучше всего управиться? Сефрения сладко улыбнулась обступившим ее воинам.

— Я всегда добиваюсь своего, говоря им, что они должны сделать совсем не то, что мне нужно на самом деле.

— Ну, ладно, — с сомнением проговорила Богиня-Дитя. — По мне, так это просто глупо, но если уж иначе толку не добьешься… — Она выпрямилась. — Спархок! — повелительно сказала она. — Не смей говорить с Беллиомом!

Спархок вздохнул.

— Интересно, отыщет ли Долмант по возвращении для меня местечко в монастыре, — пробормотал он.

Спархок и Вэнион отошли подальше от остальных, чтобы побеседовать с Сапфирной Розой. Флейта следовала за ними. Спархок коснулся кольцом крышки шкатулки.

— Откройся! — велел он. Крышка со щелчком открылась.

— Голубая Роза, — сказал Спархок, — зима близится с неслыханной быстротой, и лед, замерзающий в море, грозит разрушить наши замыслы. Желали же мы отплыть подальше от превосходной твоей стены, дабы наши перемещения не обеспокоили дочери твоей.

— Ты весьма внимателен, Анакха, — ответил голос Вэниона.

— Внимательность его не свободна от личного интереса, Камень-Цветок, — с лукавой улыбкой заметила Афраэль. — Когда дочь твоя содрогается, сие приводит в расстройство его желудок.

— Ты не должна была этого говорить, Афраэль, — упрекнул ее Спархок. — Или ты решила все сделать сама?

— Нет. Я для этого слишком хорошо воспитана.

— Зачем ты тогда пошла с нами?

— Потому что я должна извиниться перед Беллиомом — а он должен кое-что мне объяснить. — Она заглянула в золотую шкатулку, и лазурное сияние камня озарило ее лицо. Афраэль обратилась впрямую к Беллиому на языке, которого Спархок не понимал, хотя было в нем что-то мучительно знакомое. Иногда она замолкала, и Спархок догадался, что Беллиом отвечает ей голосом, который она одна только и могла услышать. Один раз она рассмеялась серебристым смехом, который, казалось, заискрился в стылом воздухе.

— Ладно, Спархок, — сказала она наконец. — Мы с Беллиомом принесли друг другу извинения. Теперь можешь рассказать ему о своих трудностях.

— Ты слишком добра, — пробормотал он.

— Не вредничай.

— Я не стал бы отягчать тебя обыденными нашими заботами, Голубая Роза, — сказал Спархок, — однако мнится мне, что скорое наступление оного зимнего льда подхлестнуто рукою Киргона и отразить сей удар превыше наших сил.

В голосе Вэниона, которым ответил ему Беллиом, прозвучали суровые нотки.

— Сдается мне, Анакха, что надлежит Киргону преподать урок вежливости — а также и смирения. Истинно он волей своею ускорил замерзание льда, и за деяние сие я достойно ему отплачу. В море есть подводные реки, и повернул он одну из оных к берегу сему, дабы заморозить его во исполнение своего замысла. Я же поверну иную реку и принесу в сии северные места знойное дыхание тропиков, дабы растопило оно его лед.

Афраэль захлопала в ладоши, радостно рассмеявшись.

— Что в этом смешного? — спросил у нее Спархок.

— Киргону несколько дней будет слегка нездоровиться, — ответила она и весело добавила: — Ты мудр превыше всякой меры, о Камень-Цветок!

— Приятны мне слова твои, Афраэль, однако сдается мне, что в похвале твоей таится некоторая толика лести.

— Ну, — сказала она, — быть может, однако же преувеличенная похвала тем, кого мы любим, не суть такой уж тяжкий грех, не так ли?

— Зорко береги душу свою, Анакха, — предостерег Беллиом. — Богиня-Дитя похитит ее у тебя, когда ты менее всего будешь того ожидать.

— Она сделала это много лет назад, Голубая Роза, — ответил Спархок.

— Я и сам с этим справлюсь, Спархок, — прошептал Халэд. — Мне не нужны сопровождающие.

Они лежали за бревном на вершине холма, с которого минувшим днем наблюдали за работой эдомских крестьян. Сейчас те трудились при дымном свете костров, в которые подбрасывали свежесрубленные ветки. Было полнолуние, и дым костров, казалось, почти сиял в бледном свете луны.

— Я просто хотел полюбоваться выстрелом, Халэд, — с невинным видом ответил Спархок. — Мне нравится смотреть, как действуют профессионалы. Кроме того, я должен дать сигнал Улафу, как только ты погрузишь Инсетеса в вечный сон. — Он поежился. — Мы не слишком рано пришли? Небо начнет светлеть не раньше, чем через час. К тому времени мы обрастем сосульками.

— Хочешь сделать это сам?

— Нет. У меня бы и духу не хватило стрелять с такого расстояния.

— Тогда почему бы тебе не заткнуться и не предоставить все мне?

— Для своих молодых лет, Халэд, ты чересчур ворчлив. Такая привычка обычно приходит с возрастом.

— Меня преждевременно состарило общение с рыцарями.

— Как действует этот твой новый прицел?

— Ты знаешь, что такое траектория?

— Приблизительно.

Халэд устало покачал головой.

— Тогда и не спрашивай, Спархок. Мои расчеты точны. Прими это на веру, и все.

— Ты и вправду рассчитал все это на бумаге?

— Она дешевле, чем бушель новых арбалетных болтов.

— Сдается мне, что ты больше занимаешься расчетами и пригонкой своих прицелов, чем стреляешь.

— Верно, — согласился Халэд, — но, если сделать все как надо, стрелять приходится лишь единожды.

— Зачем мы тогда пришли так рано?

— Чтобы дать моим глазам привыкнуть к свету. Когда мне нужно будет стрелять, освещение будет непривычное — лунный свет, костры, да еще и первые отблески зари. Такой свет изменчив, и я должен следить за тем, как он меняется, чтобы глаза не потеряли своей остроты. Кроме того, мне нужно отыскать Инсетеса и не упускать его из виду. Какой будет прок, если я убью его двоюродного брата?

— Я вижу, ты обо всем подумал.

— Кто-то же должен это делать.

Они ждали. В бледном свете луны песок берега, еще недавно бывшего морским дном, казался ослепительно белым, как снег, и ночной воздух дышал жгучим холодом.

— Опусти голову, Спархок, или задержи дыхание.

— Что?

— У тебя изо рта идет пар. Если кто-нибудь посмотрит сюда, он поймет, что здесь кто-то есть.

— Халэд, до них двести пятьдесят шагов.

— Зачем рисковать без нужды? — Халэд напряженно всматривался в похожие на муравьев фигурки рабочих, обтесывавших бревна.

— А что, императрица Элисун все еще преследует Берита? — спросил он немного погодя.

— Похоже, она оставила его в покое. Впрочем, думается мне, несколько раз она его поймала.

— Это хорошо. Берит, когда он был помоложе, был чертовски неуклюж. Ты знаешь, что он влюблен в твою жену?

— Да. Мы с ним как-то говорили об этом.

— И тебя это не беспокоит?

— Нисколько. Это просто безрассудная влюбленность, свойственная всем юнцам. Он не собирается ничего предпринимать по этому поводу.

— Мне нравится Берит. Из него выйдет хороший рыцарь — когда я вытрясу из него остатки дворянского воспитания. От титулов люди глупеют. — Он помолчал и заметил: — На востоке небо светлеет.

Спархок взглянул на покрытую льдом гладь Тамульского моря.

— И правда, — согласился он.

Халэд развязал кожаный мешок, который прихватил с собой, и вынул кусок колбасы.

— Перекусим, мой лорд? — предложил он, вынимая кинжал.

— Почему бы и нет?

Слабые отблески света на востоке растворились во тьме — то, что называлось «ложная заря». Спархок так и не сумел получить удовлетворительного объяснения этому явлению, которое наблюдал много раз в годы изгнания в Рендоре.

— Нам придется ждать еще час, — сказал он своему оруженосцу.

Халэд что-то проворчал, привалился спиной к бревну и закрыл глаза.

— Я думал, ты должен наблюдать, — заметил Спархок. — Как ты сможешь наблюдать, если собираешься вздремнуть?

— Я не сплю, Спархок. Я хочу, чтобы отдохнули глаза. И потом, раз уж ты увязался за мной, понаблюдай сам.

Вскоре небо на востоке тронули отблески зари, на сей раз настоящей, и Спархок тронул Халэда за плечо.

— Проснись, — сказал он. Халэд мгновенно открыл глаза.

— Я и не спал.

— Что же ты тогда храпел?

— Я не храпел. Я просто откашливался.

— Целых полчаса?

Халэд слегка приподнялся и выглянул из-за бревна.

— Подождем, пока их не осветит солнце, — решил он. — Бронзовый нагрудник Инсетеса под солнцем засверкает, а чем ярче цель, тем легче в нее попасть.

— Тебе стрелять.

Халэд поглядел на трудившихся эдомцев.

— Я вот о чем подумал, Спархок. Они построили множество плотов. С какой стати им пропадать впустую?

— Что ты имеешь в виду?

— Даже если Беллиом растопит лед, капитану Сорджи понадобится несколько дней, чтобы переправить всех нас на ту сторону. Почему бы не использовать эти плоты? Сорджи высадит большой отряд на берегу в нескольких милях от пирса, который, судя по всему, строят на той стороне, а остальные обогнут риф на плотах, и мы обрушимся на строителей с двух сторон.

— Мне казалось, что тебе не нравятся эти плоты.

— Я смогу их исправить, Спархок. Нужно только взять два плота, укрепить один поверх другого — и у нас будет один надежный плот. Киргон мог привести на Северный мыс не только троллей. Зачем нам оставлять эти плоты в его распоряжении?

— Пожалуй, ты прав. Нужно будет поговорить об этом с Вэнионом. — Спархок поглядел на небо на востоке. — Солнце всходит.

Халэд перекатился и положил арбалет на бревно. Он тщательно проверил рамку прицела и приложил ложе арбалета к плечу.

Инсетес стоял на пне, залитый светом наполовину взошедшего солнца. Размахивая руками, он выкрикивал что-то непонятное, обращаясь к изможденным рабочим.

— Мы готовы? — спросил Халэд, прижимаясь щекой к ложу и щурясь сквозь прицел.

— Я готов, но стрелять-то тебе.

— Помолчи. Я должен сосредоточиться. — Халэд глубоко вдохнул, выдохнул часть воздуха и вовсе перестал дышать.

Инсетес, сверкая золотом в свете новорожденного солнца, все так же размахивал руками и кричал. Издалека доисторический титан казался маленьким, почти игрушечным.

Халэд медленно, целеустремленно повернул рычажок спуска.

Арбалет отозвался глухим ударом, тетива толщиной с веревку пропела басовитую песню. Спархок следил за летящим по дуге болтом.

— Готов, — удовлетворенно сказал Халэд.

— Болт еще не долетел, — возразил Спархок.

— Долетит. Инсетес мертв. Болт попадет ему прямо в сердце. Давай сигнал к атаке.

— Не слишком ли ты…

Толпа на краю леса разразилась горестными воплями. Инсетес медленно оседал назад, и окружавшие его воины из бронзового века заколебались и, едва он рухнул, исчезли.

— Тебе бы следовало хоть немного научиться доверию, Спархок, — заметил Халэд. — Когда я говорю тебе, что кто-то мертв, — он мертв, даже если сам еще не знает об этом. Ты, кажется, собирался подать сигнал Улафу — по крайней мере, сегодня?

— Ох. Я почти забыл об этом.

— С пожилыми людьми такое случается — во всяком случае, так мне говорили.

— Министерства продажны, Элана, — задумчиво говорил Сарабиан. — Я сам первый готов это признать; но, если мне придется перестраивать все правительство сверху донизу, у меня уйдет на это остаток жизни, и больше я ничего не успею сделать.

— Но Пондия Субат — бестолковый болван, — возразила Элана.

— Дорогая моя, я и хочу, чтобы он был бестолковым болваном. Я намерен обменяться с ним ролями. Теперь он будет марионеткой, а я стану дергать за ниточки. Другие министры привыкли подчиняться ему, и, если он останется первым министром, они не почувствуют никакой разницы. Я буду писать Субату его речи и запугаю его так, что он не посмеет ни на йоту отступить от готового текста. Я так запугаю его, что он не посмеет даже побриться или сменить одежду без моего дозволения. Вот почему я хочу, чтобы он присутствовал при докладах о том, как милорд Стрейджен гениально разрешил нашу недавнюю проблему. Я хочу, чтобы всякий раз, когда ему в голову придет хоть одна независимая мысль, он представлял, как в него втыкаются кинжалы.

— Могу я предложить, ваше величество? — спросил Стрейджен.

— Безусловно, Стрейджен, — улыбнулся Сарабиан. — Ошеломляющий успех твоего дерзкого замысла обеспечил тебе изрядный запас моей монаршей милости.

Стрейджен улыбнулся и принялся с задумчивым видом расхаживать по комнате, рассеянно взвешивая в пальцах золотую монету. Элана ломала голову, откуда взялась у него эта странная привычка.

— Общество воров бесклассово, ваше величество, — начал он. — Мы твердо верим в аристократию таланта, а талант может проявляться в самых неожиданных местах. Вам бы стоило подумать о том, чтобы включить в правительство людей нетамульского происхождения. Расовая чистота — это, конечно, неплохо, но, когда во всех провинциях все чиновники высокого ранга — тамульцы, это вызывает ту самую разновидность недовольства, которую так удачно используют Заласта и его дружки. Более широкий подход мог бы изрядно смягчить это недовольство. Если честолюбивому человеку предоставить возможность возвыситься естественным путем, у него вряд ли появится желание свергать иго безбожных желтых дьяволов.

— Неужели нас все еще так называют? — пробормотал Сарабиан. Он откинулся на спинку кресла. — Интересная идея, Стрейджен. Вначале я безжалостно расправляюсь с заговором, потом приглашаю заговорщиков в правительство. По крайней мере, это приведет их в смятение.

Миртаи открыла дверь и впустила Кааладора.

— Что случилось? — спросила Элана.

— Наши друзья в кинезганском посольстве сейчас очень заняты, ваше величество, — сообщил он. — Должно быть, то, как мы отметили Праздник Урожая, в высшей степени их обеспокоило. Они запасаются провизией и укрепляют ворота. Похоже на то, что они ожидают неприятностей. Я бы сказал, что они готовятся к осаде.

— Пусть их, — пожал плечами Сарабиан. — Если они решили устроить себе тюрьму из собственного посольства, это избавит меня от необходимости сажать их за решетку.

— Крегер все еще там? — спросила Элана. Кааладор кивнул.

— Я сам видел, как сегодня утром он прохаживался по внутреннему двору.

— Не своди с него глаз, Кааладор, — велела она.

— Нипочем не сведу, дорогуша, — ухмыльнулся он, — нипочем.

Вэнион возглавил атаку. Рыцари и пелои обрушили свой ошеломляющий натиск на лесорубов, пораженных гибелью Инсетеса, а атаны Энгессы бежали вдоль полосы прибоя к самодельному пирсу, чтобы отрезать путь к бегству тем, кто надстраивал его, выдвигая все дальше в стылые воды Тамульского моря.

Торговец лентами Амадор визгливо выкрикивал приказы с пирса, но никто не слушал его. Несколько лесорубов попытались было оказать слабое сопротивление, большинство, однако, без памяти бежало в лес. Тем, кто предпочел сопротивляться, понадобились считанные минуты, чтобы пожалеть о своем решении, и они, побросав оружие, подняли руки в знак того, что сдаются. Рыцари, приученные к милосердию, охотно принимали сдающихся; пелои Тикуме делали это без особого желания; атаны же, добравшиеся до пирса, не обращали никакого внимания на тех, кто вопил о пощаде, останавливаясь лишь затем, чтобы пинком сбросить их в море. Во главе с Бетуаной и Энгессой атаны зловещим шагом продвигались по пирсу, убивая всех, кто пытался оказать хоть малейшее сопротивление, и сбрасывая остальных в ледяную воду по обе стороны от пирса. Те, кто оказались в воде, барахтаясь, кое-как выбирались на берег, где их тут же окружали тамульские солдаты из имперского гарнизона Материона. Присутствие солдат было не более чем вежливым жестом — то были церемониальные войска, ни обучением, ни природными своими склонностями не подготовленные к настоящему бою. Впрочем, их хватало на то, чтобы окружать дрожащих, насквозь промокших людей, которые, посинев от холода, выбирались на берег.

— Я бы сказал, что Беллиомово теплое течение еще не прибыло, — заметил Халэд.

— Похоже на то, — согласился Спархок. — Пойдем вниз. Дни становятся все короче, и я решительно хотел бы покончить с северным пирсом прежде, чем окончательно зайдет солнце.

— Если он существует, этот северный пирс, — сказал Халэд.

— Должен существовать, Халэд.

— Ты не будешь против, если я заберусь на вершину стены, чтобы убедиться в этом собственными глазами? Логика вещь хорошая, но проверить никогда не мешает.

Они спустились с холма, взобрались на коней и направились к своим друзьям.

— Да разве это бой? — сетовал Келтэн, презрительно косясь на толпу до полусмерти перепуганных пленников.

— Лучше и не придумаешь, — заверил его Тиниен.

— А вот и Сорджи, — Улаф показал на флот, приближавшийся к берегу. — Как только Бетуана и Энгесса очистят пирс, можно будет приступать.

Атаны были уже посредине пирса, и эдомцы в ужасе сбивались все теснее, отступая под этим неумолимым натиском.

— Вода очень холодная? — спросил Телэн. — Я имею в виду — она еще и не начала нагреваться?

— Что-то незаметно, — ответил Улаф. — Я собственными глазами видел, как проплывала одна рыбина — так она куталась в шубу.

— Как ты думаешь, от дальнего края пирса можно добраться вплавь до берега?

— Все возможно, — пожал плечами Улаф. — Правда, биться об заклад я бы не стал.

Ребал был сейчас на самом краю пирса, и его крики перешли в визг. Атаны опустили копья, неумолимо продвигаясь вперед. Теперь они даже не убивали эдомцев. Они попросту сбрасывали всех с пирса, предоставляя им барахтаться в ледяной воде. Толпа рабочих на самом краю пирса сбилась в тесную кучу, и те, кто оказался на самом краю, падая в воду, цеплялись за своих соседей и увлекали их с собой. Атаны выстроились в ряд по обе стороны пирса, не давая тем, кто барахтался в воде, подобраться к спасительному краю ближе, чем на длину копья. Это уже выходило за границы цивилизованного поведения, но Спархок не знал дипломатического способа высказать королеве Бетуане свой протест, а потому стиснул зубы и молчал.

Плеск барахтающихся в воде тел очень скоро стал затихать. По одному и целыми группами замерзающие крестьяне, обессилев, исчезали под водой. Несколько самых крепких отчаянно выгребали на мелководье, но лишь считанным счастливчикам удалось достичь этой сомнительной безопасности.

Амадора, как заметил Спархок, не оказалось среди тех, кого окружили у самой воды тамульские солдаты.

Корабли Сорджи уже стояли на якоре в нескольких ярдах от берега, и все пока шло, как было задумано.

Одного, впрочем, никто не принял в расчет. Халэд, ускакавший к краю скалы, чтобы взглянуть на северную сторону, вернулся назад со слегка обеспокоенным видом.

— Ну что? — спросил Спархок.

— По ту сторону стены и в самом деле есть второй пирс, — ответил Халэд спешиваясь, — но настоящая проблема надвигается на нас с юга. Прибыло Беллиомово теплое течение.

— И в чем же проблема?

— Сдается мне, Беллиом немного перестарался. Похоже, передний край этого течения попросту кипит.

— Ну и что?

— Спархок, что получается, когда выливаешь кипящую воду на снег?

— Пар, я полагаю.

— Точно. Течение растапливает лед, но при этом образуется пропасть пара. Как еще называется пар, мой лорд?

— Прекрати, Халэд. Это очень оскорбительно. Просто скажи, насколько далеко тянется стена тумана.

— Я не разглядел ее края, мой лорд.

— Туман густой?

— Хоть ножом режь.

— Можем мы обогнать его? Халэд указал на море.

— Сомневаюсь, мой лорд. Я бы сказал, что он уже здесь.

Туман ложился на воду толстым серым одеялом, и край его, плотный, как стена, был совершенно непроницаем для взгляда.

Спархок разразился ругательствами.

— Вы грустны, моя королева, — сказала Алиэн, когда дамы остались одни. Элана вздохнула.

— Я не люблю расставаться со Спархоком, — сказала она. — Мне хватило досыта разлуки, когда он был в изгнании.

— Вы ведь очень давно полюбили его, ваше высочество?

— С тех самых пор, как появилась на свет. Так гораздо удобнее. Не нужно тратить время на то, чтобы подобрать себе подходящего мужа. Можно сосредоточить все свое внимание на том, за кого решила выйти замуж, и не оставить ему никаких путей к отступлению.

В дверь постучали, и Миртаи, поднявшись и положив руку на эфес меча, пошла открывать.

Вошел Стрейджен. На нем была грубая рабочая одежда.

— Чем это вы занимались, милорд? — спросила Мелидира.

— Катал тачку, — пожал он плечами. — Не уверен, что это было так уж необходимо для моей маскировки, но надо же соблюдать законы ремесла. Я изображал рабочего из министерства общественных работ. Мы чинили мостовую перед кинезганским посольством. Мы с Кааладором бросили кости, и он выиграл право вести наблюдение с крыши. Мне пришлось таскать рабочим булыжники для мостовой.

— Как я понимаю, в посольстве что-то происходит, — сказала Элана.

— Совершенно верно, ваше величество. К несчастью, мы точно не знаем, что именно. Изо всех труб извергается какой-то странный дым. Похоже, они жгут бумаги, а это всегда предвестие скорого бегства.

— Разве они не знают, что у них нет никаких шансов выбраться из города? — спросила Мелидира.

— Судя по всему, они так или иначе попытаются это сделать. Это всего лишь догадка, но мне сдается, что они задумали какой-то серьезный удар, и едва нанесут его, сразу попытаются удрать. — Он взглянул на Элану. — Полагаю, ваше величество, нам бы стоило усилить меры безопасности. Все эти приготовления намекают на что-то серьезное, и нельзя допустить, чтобы нас застали врасплох.

— Я должна поговорить с Сарабианом, — решила Элана. — Это посольство было нам полезно, покуда Ксанетия могла подслушивать мысли. Теперь, когда она отправилась со Спархоком и рыцарями, посольство только помеха для нас. Полагаю, настало время послать туда атанов.

— Это же посольство, ваше величество, — возразила Мелидира. — Мы не можем просто ворваться туда и взять всех под стражу. Это нецивилизованно.

— В самом деле?

— У нас нет выбора, мастер Клаф, — мрачно сказал Сорджи. — Когда судно в открытом море настигает такой туман, все, что остается, — спустить якорь и надеяться, что не налетишь на какой-нибудь остров. Вы не сможете обогнуть риф на плотах, а я разорву о камни днища половины своих судов, если попытаюсь проскользнуть в проход между рифом и льдами. Нам придется ждать, пока туман рассеется — или хотя бы поредеет.

— И долго придется ждать? — спросил Спархок.

— Понятия не имею.

— Воздух холоднее, чем вода, Спархок, — пояснил Халэд, — потому и образуется туман. Он рассеется не раньше, чем согреется воздух. Так или иначе мы не сможем тронуться в путь до завтрашнего утра. Нам еще нужно как-то укрепить плоты, прежде чем мы погрузим на них людей и лошадей. Если мы используем их в таком виде, нам придется вести их по колено в воде.

— Так почему бы тебе сейчас этим не заняться, Халэд? — предложил Вэнион. — Мы со Спархоком побеседуем с Сефренией и Афраэлью. Похоже, нам не обойтись без божественного вмешательства. Пошли, Спархок?

Они спустились на берег, к костру, который развел для женщин Келтэн.

— Ну как? — спросила Сефрения. Она сидела на бревне, держа на коленях младшую сестру.

— Туман создает нам немалые трудности, — ответил Вэнион. — Мы не сможем обогнуть риф, пока он не рассеется, а времени у нас маловато. Нам хотелось бы добраться до Тзады прежде, чем тролли двинутся в путь. У кого есть предложения?

— У меня, — сказала Афраэль, — но прежде мне нужно поговорить с Беллиомом. Надо соблюдать правила приличия, вы же понимаете.

— Нет, — сказал Спархок, — не понимаем, ну да какое это имеет значение? Что до меня, я верю тебе на слово.

— О, спасибо тебе, Спархок! — отозвалась она с притворным простодушием. — Думаю, нам с Беллиомом нужно обсудить это с глазу на глаз. Открой шкатулку и отдай ее мне.

— Как скажешь.

Он вынул шкатулку и прикоснулся кольцом к ее крышке.

— Откройся! — велел он. Затем передал шкатулку Богине-Дитя.

Она соскользнула с колен Сефрении и, отойдя немного от остальных, остановилась, глядя на окутанное туманом море. Насколько мог судить Спархок, она не обращалась к Беллиому вслух.

Вернулась она минут через десять.

— Все в порядке, — небрежно сообщила она, возвращая шкатулку Спархоку. — Когда вы хотите отплыть?

— Завтра утром? — спросил Спархок у Вэниона. Тот кивнул:

— Халэд успеет укрепить плоты, а мы погрузим рыцарей и коней на суда Сорджи избудем готовы к отплытию.

— Отлично, — сказала Афраэль. — Стало быть, завтра. А сейчас почему бы тебе не отыскать Улафа и не спросить у него, чья очередь готовить? Я что-то проголодалась.

Ветер был умеренный и не разогнал туман полностью, но по крайней мере они видели, куда плывут, а обрывки тумана должны были прикрыть их от нежелательных зрителей, когда они обогнут риф.

Халэд решил, что наибыстрейший способ укрепить плоты — попросту сделать их двойными, уложив один плот поверх другого, чтобы прибавить им плавучести. Само собой, это прибавило плотам еще и неповоротливости. Они оказались тяжелыми, и править ими было нелегко, что весьма замедляло продвижение.

Ялик, пролагавший дорогу неуклюжей флотилии, далеко обогнал ее и словно растворился в остатках тумана. Халэд и Берит даже не стали спрашивать разрешения — попросту объявили, что отправляются на разведку.

Примерно через час ялик вернулся.

— Мы проверили проход, — сообщил Халэд. — Кипящая вода буквально прорезала лед, так что мы без труда сможем провести плоты мимо оконечности рифа.

— Мы видели суда капитана Сорджи, — сказал Берит. — Судя по всему, он не решился довериться парусам. Ветер слишком неустойчивый… — Он замялся и добавил: — Конечно, необязательно передавать Афраэли то, что я сказал. Как бы то ни было, Сорджи посадил рыцарей на весла. Они доберутся до берега к северу от пирса немного раньше нас.

— А деревья, что торчат из воды, не будут нам помехой? — спросил Келтэн.

— Нет, сэр Келтэн, если будем держаться вплотную к стене, — ответил Халэд. — Камнепады, которые вызвало землетрясение, переломали все деревья в ста ярдах от стены. Те, что торчат дальше ста ярдов, послужат нам дополнительным укрытием. Если прибавить к ним то, что осталось от тумана, — не думаю, чтобы на берегу заметили наше приближение.

— Стало быть, пока все идет гладко, — ворчливо заметил Улаф, с силой налегая на двадцатифутовый шест, — если, конечно, не считать вот этого.

— Можно добраться и вплавь, — предложил Тиниен.

— Нет, спасибо, Тиниен, — быстро ответил Улаф. — Я совсем не против поработать шестом.

Когда они добрались до оконечности рифа, флотилия разделилась. Королева Бетуана и Энгесса со своими атанами двинулись дальше вдоль опушки полузатонувшего леса, направляясь к пирсу, глубоко вдававшемуся в море, а Спархок и его друзья вместе с пелоями и теми рыцарями, для которых не нашлось места на судах Сорджи, поплыли вдоль стены, следуя за яликом Халэда и Берита, который прокладывал им путь. Поскольку даже сотни кораблей и множества плотов не хватило, чтобы уместить все их силы, пришлось оставить на берегу изрядную часть армии, а также Сефрению, Телэна, Флейту и Ксанетию.

— Мелеет, — где-то через полчаса сообщил Улаф. — Похоже, мы приближаемся к берегу.

— И все больше деревьев торчит из воды, — добавил Келтэн. — Определенно я буду счастлив поскорее избавиться от этого плота. Он, конечно, славный, но толкать его по воде двадцатифутовым шестом — все равно, что пытаться перевернуть дом.

Из тумана бесшумно, точно призрак, вынырнул ялик.

— Вы бы говорили потише, мои лорды, — хриплым шепотом посоветовал Халэд. — Мы уже близко. — Он протянул руку, чтобы пришвартовать ялик. — Впрочем, нам повезло. Вдоль берега раньше тянулась дорога — по крайней мере, мне кажется, что это была именно дорога. Что бы это там ни было, между деревьями остался довольно широкий проход, а деревья между нами и берегом прикроют нас от глаз рабочих.

— И, вероятно, помешают нам высадиться на берег, — вставил Тиниен.

— Нет, сэр Тиниен, — ответил Берит. — Примерно в миле от того места, где сейчас стоит стена, был раньше луг, и именно там начинается пирс. Нам нужно только проплыть по бывшей дороге, и она выведет нас прямо на голову рабочим.

— Вы их слышали? — спросил Келтэн.

— О да, — ответил Халэд, — как если бы они были в десяти футах от нас, — да и вы через пару минут услышите их топоры.

Халэд и Берит перебрались на плот.

— Вам удалось разобрать, кто они такие? Опять эдомские крестьяне, как было на южном пирсе?

— Нет, мой лорд, эти люди — астелийцы. Мы не видели берега, но я полагаю, что командуют там воины Айячина.

— Ну, тогда наляжем, — сказал Келтэн, с усилием подымая тяжелый шест. — В переносном смысле, конечно, — быстро добавил он.

— Мы готовы? — спросил Спархок, озирая протянувшиеся с двух сторон линии плотов.

— К чему нам быть готовыми, Спархок? — спросил Келтэн. — Бьюсь об заклад, что астелийцы окажутся даже пугливее своих эдомских собратьев. Улаф мог бы загнать их всех в леса, если б просто поднялся в тумане и хорошенько дунул в свой рог.

— Ну ладно, — «казал Спархок. „Афраэль, — послал он мысль, — ты меня слышишь?“

«Ох, ну разумеется, я тебя слышу, Спархок».

Он решил попробовать другой подход и на сей раз облек свои мысли в официальный стиль стирикского языка.

«С твоего соизволения, о Божественная Афраэль, взываю я о помощи твоей…»

«Ты не заболел?» — с подозрением осведомилась она.

«Искал я лишь выразить безмернейшее свое почтение к тебе, о Божественная».

«Ты что, смеешься надо мной?»

«Конечно нет. Я просто осознал, что в последнее время не проявлял к тебе должного почтения. Мы на месте, Афраэль. Сейчас мы медленно направим плоты к берегу. Как только мы сможем разглядеть людей на берегу, Улаф даст сигнал к общей атаке. Я был бы рад, если бы одновременно с сигналом подул сильный ветер, если, конечно, это не причинит тебе слишком много хлопот».

«Хорошо, я подумаю об этом».

«Ты расслышишь рог Улафа? Или хочешь, чтобы я сказал тебе, когда нам понадобится ветер?»

«Спархок, я могу расслышать паука, который ползет по потолку дома в десяти милях отсюда. Я дуну, как только дунет Улаф».

«Это что-то новенькое…»

«Поторопись, Спархок, не то не успеешь до заката».

«Слушаюсь, сударыня». — Спархок оглядел остальных. — Ну, двинулись, — сказал он. — Наша маленькая Богиня сейчас набирает полную грудь воздуха. Думаю, она намеревается дунуть так, чтобы остатки тумана долетели до самого полюса.

Плоты неспешно двинулись вперед, стараясь держаться на одной линии, чтобы никто из них раньше прочих не вошел в туман.

Теперь они ясно слышали доносившуюся с берега эленийскую речь и слабые шлепки волн, что перехлестывали через торчавшие слева из воды корни деревьев.

— Шесть футов, — громким шепотом сообщил Келтэн, поднимая из воды шест. — Когда обмелеет до четырех, можно будет начинать конную атаку.

— Если туман продержится так долго, — уточнил Бевьер.

Дюйм за дюймом плоты ползли по воде, понемногу приближаясь к берегу.

Они услышали глухой стук удара и щедрую ругань на архаическом эленийском.

— Это один из воинов Айячина, — прошептал Халэд.

— Но ведь самого Айячина здесь нет? — шепотом спросил Берит.

— Инсетес был, так что я не исключаю такой возможности.

— Если Айячин здесь, я хочу, чтобы вы двое отыскали Элрона, — приказал Спархок. — Мы потеряли Амадора, но Ксанетия сможет извлечь достаточно полезных сведений и из головы Элрона. Не дайте ему уйти — или покончить с собой.

— Три фута! — торжествующим шепотом объявил Келтэн. — Теперь мы можем атаковать, как только увидим их.

Плоты подошли чуть ближе к берегу, и голоса впереди стали слышнее.

— Там что-то движется, — сказал Халэд, указывая на смутный силуэт.

— Далеко? — спросил Спархок.

— Примерно шагах в тридцати.

Затем Спархок увидел в тумане еще несколько темных фигур и услышал шлепанье шагов по мелководью.

— В седло! — скомандовал он вполголоса. — И передайте приказ на другие плоты.

Они осторожно взобрались в седла, стараясь не шуметь.

— Ну ладно, Улаф, — громко сказал Спархок, — дай всем знать, что мы начинаем.

Улаф ухмыльнулся и поднес к губам изогнутый рог огра.

ГЛАВА 30

Это был скорее шквал, чем просто ветер. С воем хлестнул он из ниоткуда, пригибая к земле сосны и срывая последние листья с берез и осин. Туман улетучился во мгновение ока, подхваченный вихрем, в котором неистово крутились опавшие листья.

Гребни пологих волн вдруг вскипели пеной, и море хлынуло на берег, поросший травой и полузатопленным кустарником. На берегу были тысячи людей — бедно одетые крепостные, трудившиеся на свежей вырубке.

— Еретические рыцари! — пронзительно закричал человек, стоявший у самого края воды. Обряженный в скудные архаические доспехи, он, разинув рот, уставился на скопище конных воинов, которые возникли словно из пустоты, когда порыв шквального ветра унес туман.

Рог Улафа все трубил свою варварскую песнь, а пелои Тикуме и рыцари прыгали с плотов в воду, направляясь к берегу. Их кони рассекали воду, и казалось, что по обе стороны от них вырастают льдистые крылья.

— Что делать нам, благородный Айячин? — кричал человек в скудных доспехах долговязому всаднику на белом коне. Этот воин был полностью облачен в доспехи, хотя его облачение представляло собой старомодную смесь стальных пластин и бронзовой кольчуги.

— Сражайтесь! — проревел он. — Уничтожьте еретиков! Сражайтесь — за Астел и нашу святую веру!

Спархок развернул Фарэна и помчался прямо на воскресшего астелийского героя, обнажив меч и выставив перед собой щит.

На шлеме Айячина вовсе не было забрала — только стальная пластина, прикрывавшая переносицу и вместе с ней еще пол-лица. Это лицо светилось умом и благородным рвением, однако в глазах горел безумный фанатический огонь. Айячин распрямился, выхватил из ножен массивный меч и направил белого скакуна навстречу Спархоку.

Кони столкнулись, и белый тотчас отпрянул. Фарэн был крупнее, да к тому же прошел боевое обучение. Он ударил Айячинова коня плечом, и его зубы оставили в шее белого глубокие кровоточащие следы. Спархок отразил меч древнего героя щитом и сам ответил мощным ударом сверху, обрушив свой клинок на край поспешно подставленного огромного щита.

— Еретик! — прорычал Айячин. — Исчадие ада! Грязный колдун!

— Сдавайся! — крикнул в ответ Спархок. — Тебе со мной не тягаться! — Он вдруг понял, что ему совсем не хочется убивать этого человека, который искренне сражался за родину и веру против давно отвергнутой церковью жестокой политики. Спархок не мог видеть в нем врага.

Айячин в ответ проревел что-то оскорбительное и вновь занес свой меч. Он искусно владел клинком, однако и в подметки не годился облаченному в черные доспехи пандионцу, который был его противником. Спархок вновь отразил удар щитом и в ответном выпаде полоснул противника по плечу.

— Беги, Айячин! — рявкнул он. — Я не хочу убивать тебя! Чужой бог одурачил тебя и перенес за тысячи лет в будущее! Это не твоя война! Забери своих воинов и беги!

Однако было уже поздно. Спархок отчетливо разглядел безумие в глазах своего противника — он пережил слишком много сражений, чтобы не распознать его. Он вздохнул, вновь бросил Фарэна на белого коня и начал осыпать противника серией ударов, которые применял так часто, что стоило начать, и меч, казалось, действовал сам собой.

Древний воин сражался храбро, изо всех пытаясь противостоять натиску пандионца своим устаревшим оружием, однако исход боя был недвусмысленно ясен. Удары Спархока наносили астелийцу все более глубокие раны, и при каждом яростном ударе из-под клинка летели клочья доспехов.

Последний удар Спархок изменил, не желая калечить противника обычным ударом сверху, который должен был расколоть голову Айячина. Вместо этого он сделал выпад — и острие меча, пробив устаревшие и непрочные доспехи, легко пронзило грудь астелийца.

Лицо древнего героя помертвело, и Айячин, оцепенев, безжизненно вывалился из седла.

Спархок вскинул меч к лицу в скорбном салюте.

Астелийские крепостные разразились криками, увидев, что воины Айячина исчезли. Кряжистый человек, метавшийся у самой воды, громко выкрикивал бессмысленные приказы, размахивая руками, точно ветряная мельница. Берит, перегнувшись в седле, плашмя обрушил на голову крикуна лезвие своего топора, и тот повалился без чувств.

Было несколько вспышек неуверенного и бесполезного сопротивления, но большей частью крепостные просто бежали. Королева Бетуана и ее атаны согнали охваченных паникой рабочих с пирса, а рыцари и пелои разомкнули ряды, открывая бедолагам путь к спасению в гуще леса. Приподнявшись в стременах, Спархок поглядел на север. Рыцари, которые высадились с кораблей Сорджи, тоже гнали обманутых крепостных в леса.

Битва, если только ее можно было так назвать, закончилась.

Королева атанов спустилась на берег с недовольным выражением на золотисто-смуглом лице.

— Этот бой был совсем не бой, Спархок-рыцарь, — упрекнула она.

— Мне очень жаль, ваше величество, — извинился он. — Я сделал все что мог. В следующий раз я постараюсь исправиться.

Бетуана усмехнулась.

— Я просто пошутила, Спархок-рыцарь. Хорошая стратегия — та, которая уменьшает необходимость драться, а ты очень хороший стратег.

— Ваше величество очень добры ко мне.

— Когда этот камморийский моряк переправит сюда остальное наше войско?

— Думаю, ему понадобится остаток этого дня и все следующее утро.

— Можем ли мы ждать так долго? Нам нужно оказаться в Тзаде прежде, чем тролли выступят в поход.

— Я поговорю с Афраэлью и Беллиомом, ваше величество, — пообещал он. — Они смогут точно сказать нам, что делают тролли, — и задержать их, если понадобится.

К ним подъехал Халэд.

— Мы не нашли Элрона, Спархок, — сообщил он. — Мы изловили нескольких крепостных, и они сказали, что его здесь и вовсе не было.

— Кто же здесь тогда командовал?

— Все приказы отдавал тот здоровяк, которого Берит уложил отдыхать ударом своего топора.

— Так разбуди его и узнай, что из него можно вытянуть. Только не нажимай на него слишком сильно. Если он решит упрямиться, подождем, пока не прибудет Ксанетия. Она сможет вызнать у него все, не причинив ему вреда.

— Слушаюсь, мой лорд. — Халэд развернул коня и поскакал прочь, оглядываясь в поисках Берита.

— Для воина ты очень добр, Спархок-рыцарь, — заметила Бетуана.

— Эти крепостные нам не враги, Бетуана-королева. Вот когда мы поймаем Заласту, я покажу себя с совершенно другой стороны.

— Его зовут Торбик, — сообщил Халэд, присоединившись к остальным в шатре, который был поставлен для дам. — Он из первых последователей Сабра. Мне думается, он крепостной из поместья барона Котэка. Он этого не сказал, но я совершенно точно уверен, что он знает, кто такой Сабр.

— А знает он, почему Элрон послал сюда его, а не явился сам? — спросил Тиниен.

— Понятия не имеет — во всяком случае, так он говорит, — ответил Халэд. — Анара Ксанетия может заглянуть в его голову и узнать это наверняка. — Он помолчал. — Извини меня, анара, — обратился он к дэльфийке. — Все мы постоянно ищем слова, чтобы описать, что именно ты делаешь, слушая мысли других. Вероятно, это меньше задевало бы тебя, если бы ты сказала нам, как вы это называете.

Ксанетия, которая вместе с Сефренией, Флейтой и Телэном прибыла на корабле Сорджи с первым отрядом, переправленным вокруг рифа, улыбнулась.

— Долго я гадала, кто из вас первым спросит о том, — сказала она. — Следовало мне прежде догадаться, что будешь это ты, молодой господин, ибо среди всех этих людей ум твой самый практический и здравомыслящий. Мы, дэльфы, говоря о сем скромном даре, называем его словом «разделять». Мы разделяем мысли прочих — не «высасываем», не «воруем» и не «вычерпываем», подобно извивающимся малькам, из темных глубин подсознания.

— Оскорбит ли вас, сэры рыцари, если я скажу, что куда проще задать вопрос, чем рыскать в четырех языках в поисках ответа? — с невинным видом осведомился Халэд.

— Да, — ответил Вэнион, — по правде говоря, это нас оскорбит.

— Тогда я не стану этого говорить. — Халэд даже ухитрился сказать это с совершенно невозмутимым лицом. — Как бы то ни было, Торбик был послан сюда главным образом для того, чтобы помешать астелийским крепостным слишком много болтать с воинами Айячина. Как видно, это грозило серьезными осложнениями. Элрон решительно не хотел, чтобы те и другие принялись делиться своими мнениями о том, что творится в Дарезии.

— Он имеет хоть какое-то понятие о том, где сейчас Элрон? — спросил Келтэн.

— Он не имеет ни малейшего понятия даже о том, где находится сам. Элрон только что-то туманно намекнул насчет Восточного Астела и на сем остановился. На самом деле Торбик вовсе не был здесь главным — точно так же, как и Айячин. С ними был стирик, он-то и отдавал здесь приказы. Когда мы спустились на берег, он одним из первых удрал в лес.

— Мог это быть Джарьян? — спросил Бевьер у Сефрении. — Тот самый некромант, закадычный дружок Заласты? Кто-то же должен был извлечь Айячина из девятого столетия.

— Вероятно, — с некоторым сомнением отозвалась Сефрения. — Впрочем, скорее всего, это был один из его учеников. Трудно только начальное заклинание, а когда человек из прошлого был уже единожды воскрешен, вернуть его потом можно очень простым заклятием. Я уверена, что к югу от стены тоже был стирик, который извлек из прошлого Инсетеса и его людей. В распоряжении Заласты и Огераджина немало стириков-отступников.

— Можно войти? — спросил снаружи капитан Сорджи.

— Конечно, капитан, — ответил Вэнион. Седовласый моряк вошел в шатер.

— К завтрашнему полудню, мои лорды, мы переправим сюда все ваше войско, — сообщил он. — Вы хотите, чтобы мы ждали вас здесь?

— Да, — ответил Спархок. — Если все пройдет гладко, нам нужно будет вновь обогнуть риф после того, как мы покончим с делами в Тзаде.

— А вода останется теплой? Мне бы не хотелось застрять во льдах.

— Мы об этом позаботимся, капитан, — пообещал Спархок.

Сорджи покачал головой.

— Странный вы человек, мастер Клаф. Вам под силу такое, на что не способен ни один человек из тех, кого я встречал в жизни. — Он вдруг усмехнулся. — Ну да странный вы там или нет, а принесли мне немалую прибыль с тех пор, как удирали от той уродливой наследницы. — Он оглядел собравшихся. — Однако я вам здесь только помеха. Можно мне поговорить с вами с глазу на глаз, мастер Клаф?

— Разумеется. — Спархок поднялся и вслед за моряком вышел из шатра.

— Я не буду ходить вокруг да около, — сказал Сорджи. — У вас есть какие-нибудь мысли насчет этих плотов — я имею в виду, после того, как вы обогнете на них риф?

— Нет, думаю, что нет.

— Вы не будете против, если я оставлю команду на берегу к северу от рифа, а сам доставлю вас в Материон?

— Ничуть, капитан, но все же я пока не понимаю, к чему ты клонишь.

— Плоты, мастер Клаф, сделаны из отменных бревен. После того как ваше войско обогнет риф, они так и останутся гнить на берегу. Стыд и позор, чтобы пропадало зазря хорошее дерево. Я оставлю команду, чтобы они увязали все плоты в один большой. Я высажу вас в Материоне, вернусь, и мы сплавим этот плот в Италон, на ярмарку, а может быть, и отгоним назад в Материон. За этот лес дадут хорошую цену.

Спархок рассмеялся.

— Узнаю старину Сорджи, — проговорил он, дружески положив руку на плечо капитана. — Ты никогда не упустишь своей выгоды, верно? Бери эти бревна и мое благословение в придачу.

— Щедрый вы человек, мастер Клаф.

— Ты мой друг, капитан Сорджи, а я люблю делать приятное своим друзьям.

— И вы мой друг, мастер Клаф. В следующий раз, когда вам понадобится судно, просто отыщите меня. Я доставлю вас куда пожелаете. — Сорджи запнулся и осторожно добавил: — За полцены, само собой.

Селение Тзада было заброшено еще несколько лет назад, и тролли в неистовстве разрушили большую часть домов. Тзада располагалась на краю обширного болотистого луга, над которым с юга нависала Беллиомова стена. Далеко на юго-востоке только что поднялось солнце, и трава на лугу была щедро покрыта инеем, который блестел в косых лучах солнца.

— Как велик этот луг, ваше величество? — спросил Вэнион у Бетуаны.

— Две лиги в ширину и шесть-восемь лиг в длину. Хорошее поле боя.

— Мы надеемся этого избежать, ваше величество, — напомнил ей Вэнион.

Энгесса приказал своим разведчикам разузнать, где сейчас находятся тролли.

— Мы наблюдали за ними со стены, — пояснил он Вэниону. — Каждый день они собирались посередине этого луга. К сожалению, они были слишком далеко, чтобы мы могли разобрать, чем они здесь занимаются. Разведчики отыщут их.

— Каков твой план, друг Спархок? — осведомился Кринг, поглаживая рукоять сабли. — Мы двинемся на них и в последнюю минуту выпустим Троллей-Богов?

— Вначале я поговорю с Троллями-Богами, — сказала Афраэль. — Нам нужно точно увериться в том, что они поняли все условия своего освобождения.

Вэнион потер щеку.

— Я думаю, Спархок, мы предпочтем, чтобы тролли двинулись на нас, а не наоборот?

— Это верно, но нужно придумать какой-нибудь трюк, чтобы выманить их. — Спархок задумался. — Почему бы нам не выдвинуться примерно на милю в глубину луга, чтобы они заметили нас? Потом мы станем в обычном строю — рыцари посреди, атаны по обе стороны от них, а пелои на флангах. Киргон опытный стратег, а такое построение старо как мир. Он решит, что мы готовимся атаковать. Киргаи народ агрессивный и всегда предпочитают атаковать первыми. На сей раз Киргон командует не своими приверженцами, а троллями, но, думаю, мы можем рассчитывать на то, что он поступит согласно своим привычкам.

— Это его дело, — пожал плечами Улаф. — Тролли бросятся на нас, едва увидят, что бы там ни требовал от них Киргон. Они просто понятия не имеют, что такое оборона. Для них мы еда, а тот, кто сидит на месте, дожидаясь, когда ужин сам придет к нему, обыкновенно ложится спать голодным.

— Тем лучше, — сказал Вэнион. — Мы поставим строй и позволим им подойти к нам на несколько сот ярдов. Потом мы выпустим Троллей-Богов. Они вернут троллей под свою руку, и Киргон останется торчать посреди луга в полном одиночестве.

— А может быть и нет, — сказала Сефрения. — С ним может быть Заласта — во всяком случае, я на это надеюсь.

— Дикарка, — нежно упрекнул ее Вэнион.

— Давайте-ка отойдем на задворки селения, — предложил Спархок. — Если мы собираемся побеседовать с Троллями-Богами, я предпочитаю делать это не у всех на виду.

Он развернул Фарэна, и вся компания, обогнув разрушенное селение, остановилась на небольшой прогалине в нескольких сотнях ярдов к востоку.

Спархок нарочно не закрыл шкатулку после того, как Беллиом перенес их в Тзаду. На сей раз он хотел, чтобы его враги знали, где он находится.

— Голубая Роза, — сказал он вежливо, — можешь ли ты отыскать пороки в нашем замысле?

— Мыслится мне, что он хорош и здрав, — ответил камень устами Вэниона. — Было бы, однако, благоразумно предостеречь Троллей-Богов, что Киргон может призвать войско из прошлого, когда узрит он, что троллей не обманывает более его личина.

— Ты мудр, друг мой, — ответил Спархок. — Мы непременно предостережем их. — Он взглянул на Афраэль. — Не затевай с ними ссоры, хорошо? Постараемся ладить с нашими союзниками — по крайней мере до тех пор, пока не закончится бой.

— Положись на меня, — сказала она.

— Разве у меня есть выбор?

— Думаю, что нет. Призови Троллей-Богов, Спархок. Пора приниматься за дело. День, знаешь ли, не будет длиться вечно.

Спархок что-то пробормотал себе под нос.

— Я этого не расслышала, — сказала она.

— Ты и не должна была расслышать. — Он поднял сияющий камень. — Призови нам Троллей-Богов, друг мой, — попросил он. — Богиня-Дитя уже теряет терпение.

— Я и сам заметил сие, друг мой. И перед ними выросли гигантские фигуры Троллей-Богов, очерченные голубым сиянием.

— Время настало, — объявил Спархок на языке троллей. — Вот место, где Киргон владеет вашими детьми. Давайте объединимся и причиним боль Киргону!

— Да! — восторженно воскликнул Гхворг.

— Я напомню вам о нашем уговоре, — вмешалась Афраэль. — Вы дали ручательство. Я хочу, чтобы вы исполнили свои обещания.

— Мы исполним их, Афраэль, — голос Гхворга прозвучал мрачно.

— Так давайте повторим их, — хитро предложила она. — Поспешные обещания иногда забываются. Ваши дети больше не будут есть моих детей. Согласны?

Гхномб, всхлипнув, подтвердил свое согласие.

— Кхвай сдержит свой огонь, а Шлии — свой лед. Согласны? Гхворг запретит вашим детям убивать моих, а Зока сделает так, чтобы самки троллей приносили не больше, чем по два детеныша. Согласны?

— Согласны. Согласны, — нетерпеливо бросил Гхворг. — Освободи нас.

— Чуть погодя. Согласны вы, чтобы ваши дети стали смертными? Чтобы они старели и умирали, как мои дети?

Тролли-Боги взвыли от ярости: они явно надеялись, что она забудет это обещание.

— Согласны? — переспросила она с неприкрытой угрозой в голосе.

— Согласны, — неохотно подтвердил Шлии.

— Освободи их, Спархок.

— Минутку, — сказал он и обратился к Троллям-Богам: — Мы хотим наказать Киргона. Пусть он думает, что победа у него во рту. Тогда мы вырвем ее у него из зубов. Так он будет больше мучиться.

— Он хорошо говорит, — объявил своим собратьям Шлии. — Послушаем его. Пусть скажет, как сделать боль Киргона сильнее.

Спархок коротко и в простых словах изложил их план боя.

— Итак, — закончил он, — когда ваши дети будут в десять по десяти шагах от детей Афраэли и Киргон обрадуется, вы явитесь и вырвете своих украденных детей из-под его власти. В отчаянии и муке он может призвать из далекого прошлого своих детей, чтобы они убили нас. Тогда я обращусь к Богине-Дитя и попрошу ее на время смягчить свое требование. Пусть ваши дети съедят детей Киргона, и сам Киргон почувствует их зубы, когда они будут рвать мясо его детей.

— Ты говоришь хорошо, Анакха, — согласился Шлии. — Я думаю, что ты почти достоин быть троллем.

— Спасибо, что ты так думаешь, — с некоторым сомнением ответил Спархок.

Войско продвигалось вперед ровной рысью. Косые лучи утреннего солнца сверкали на доспехах рыцарей церкви, под ветром трепетали флажки на копьях, тяжелые копыта боевых скакунов сокрушали высокую, по колено, траву. По обе стороны от них легко бежали пешие атаны, а пелои Тикуме, лучшая в мире легкая конница, рассыпались по флангам. Несмотря на яростные протесты Вэниона, Сефрения и Ксанетия ехали вместе с рыцарями. Флейта по неизвестной причине на сей раз предпочла ехать с Телэном.

Они проехали примерно две мили по выбеленному инеем лугу, а затем Вэнион вскинул руку, давая знак остановиться. Улаф долгим и резким ревом рога передал этот приказ по всему войску.

К рыцарям присоединились Энгесса, Бетуана и Кринг.

— Теперь нам известно больше, — сказала Бетуана. — Наши разведчики, спрятавшись в высокой траве, наблюдали за троллями. Киргон держит речь перед людьми-зверями. При нем несколько стириков. Мои соплеменники не знают языка этих бестий, а потому не смогли понять, что говорит им Киргон.

— Нетрудно угадать, — пожал плечами Тиниен. — У нас здесь целое войско в традиционном боевом построении. Киргон наверняка считает, что мы намерены атаковать троллей. Он готовит их к бою.

— Твои разведчики узнали кого-нибудь из стириков, Бетуана? — мрачно спросила Сефрения. Королева атанов покачала головой.

— Они не сумели подобраться настолько близко, — ответила она.

— Заласта там, Сефрения, — сказала Ксанетия. — Я различаю присутствие его разума.

— А можешь ты услышать его мысли, анара? — спросил Бевьер.

— Лишь невнятно, сэр рыцарь. Он слишком далеко. Вэнион нахмурился.

— Хотел бы я быть уверенным, что наша приманка сработает, — невесело пробормотал он. — Нам придется туго, если Заласта сообразит, что мы задумали. Ваше величество, разведчики могут хотя бы приблизительно сказать, сколько там троллей?

— Около пятнадцати сотен, Вэнион-магистр, — ответила Бетуана.

— Почти все поголовье, — заметил Улаф. — На самом деле троллей не так уж много. — Он скорчил гримасу. — Их и не должно быть много. Один тролль в бою — все равно, что целая толпа.

— Если бы мы и в самом деле замышляли драться с ними, у нас достаточно солдат? — спросил у него Тиниен.

Улаф неопределенно махнул рукой.

— Рискованное дело. У нас всего двенадцать тысяч. Атаковать пятнадцать сотен троллей таким малым числом — сущее безумие.

— Тогда наша ловушка выглядит убедительно, — сказал Вэнион. — Киргон и Заласта не должны ничего заподозрить.

Они ждали. Текли минуты, и кони рыцарей от нетерпения все чаще проявляли свой норов. Все трудней становилось удержать их на месте.

Затем они увидели, что по выбеленной инеем траве к ним бежит атана-разведчица.

— Они двинулись, Бетуана-королева! — прокричала она еще за сто ярдов.

— Сработало! — ликующе воскликнул Телэн.

— Посмотрим, — осторожно отозвался Халэд. — Пока еще не время плясать от радости.

Атана-разведчица подбежала к ним.

— Расскажи нам, что ты видела, — приказала Бетуана.

— Люди-звери движутся к нам, Бетуана-королева, — ответила женщина. — Они идут поодиночке, одни далеко впереди, другие отстают.

— Тролли просто не в силах понять, как сражаться единым войском, — пояснил Улаф.

— Кто командует ими? — спросила Бетуана.

— Какая-то огромная уродливая тварь, Бетуана-королева, — ответила разведчица. — Люди-звери, которые окружают ее, ростом выше любого атана, но они едва доходят ей до пояса. Там есть еще и стирики — я насчитала восемь.

— Есть среди них седобородый стирик? — напряженно спросила Сефрения.

— Таких два. Один — худой, другой — толстый. Худой держится рядом с уродливой тварью.

— Это Заласта, — угрюмо сказала она.

— Сефрения, — твердо сказал Вэнион, — я хочу, чтобы ты мне кое-что обещала.

— Ты можешь хотеть чего угодно, Вэнион, — едко ответила она, зловеще сплетая пальцы.

— Ты был прав, Спархок-рыцарь, — со слабой усмешкой заметил Энгесса. — Когда минувшей зимой мы подъезжали к Сарсосу, ты сказал, что Сефрения двухсот футов ростом. Когда лучше узнаешь ее, она и вправду вырастает. Не хотел бы я сейчас поменяться местами с Заластой.

— Да, — согласился Спархок, — это была бы не лучшая идея.

— Может, согласишься хотя бы подумать, прежде чем сцепиться с Заластой? — умоляюще проговорил Вэнион. — Хотя бы ради меня. Я умираю, когда ты в опасности.

Сефрения улыбнулась ему.

— Это очень мило, Вэнион, но сейчас опасность грозит отнюдь не мне.

И тут они услышали — глухой размеренный топот сотен ног, в такт ударявших по земле, топот, который сопровождался низким звериным рычанием. Затем топот и рык вдруг резко оборвались, и разнесся пронзительный переливчатый вой множества глоток, словно ввинчиваясь дрожью в стылый воздух.

— Кринг! — рявкнул Улаф. — Поехали, посмотрим! — И два всадника с места сорвались в галоп по побитому инеем лугу.

— Что это? — спросил Вэнион.

— Дурные новости, — возбужденно ответил Келтэн. — Мы слышали этот топот и прежде. По пути в Земох мы столкнулись с существами, которых Сефрения назвала «древними людьми». Тролли по сравнению с ними — новорожденные щенята.

— И у Троллей-Богов нет над ними никакой власти, — мрачно добавила Сефрения. — Боюсь, нам придется отступить.

— Ни за что! — рявкнула Бетуана. — Я больше не побегу — ни от кого и ни от чего! С меня довольно унижений! Я и мои атаны погибнем здесь, если придется!

Улаф и Кринг вернулись с одинаково озадаченным выражением на лицах.

— Это самые обычные тролли! — воскликнул Улаф. — Но они топают ногами, рычат и воют, в точности, как древние люди!

Флейта вдруг залилась хохотом.

— Что тебя рассмешило? — осведомился Телэн.

— Киргон, — ответила она. — Я знала, что он тупица, но чтобы настолько… Он не в состоянии отличить троллей от древних людей. Он принуждает троллей вести себя так, как вели себя их предки, но с троллями такое не пройдет. Он только приводит их в смятение. Давай двинемся им навстречу, Спархок! Я хочу своими глазами видеть, как лицо Киргона растрескается на мелкие кусочки и осыплется с черепа! — И она ударила испачканными травяным соком пятками по бокам Телэнова коня, вынуждая остальных последовать за ними.

Они въехали на вершину пологого холма и придержали коней. Тролли были почти в миле отсюда. Они двигались вперед по высокой траве, рассыпавшись длинными неровными цепями, и на ходу топали ногами, сопровождая топот мерным низким рычанием. В центре этой косматой орды, волоча ноги, двигался гигант, разительно схожий с Гхворгом, богом убийства. На ходу он молотил по смерзшейся земле огромной, обитой железом дубиной.

Чудовище окружали одетые в белое стирики, и Спархок отчетливо разглядел, что справа от Киргона идет Заласта.

— Киргон! — закричала Афраэль. Голос ее прозвучал сокрушительно громко. Затем она перешла на язык, который лишь отчасти был похож на стирикский, хотя в нем смутно угадывались обрывки эленийских и тамульских слов, не говоря уж о полудюжине других наречий.

— Что это за язык? — спросила Бетуана.

— Сие есть язык богов, — ответил ей Вэнион ровным, слегка безжизненным голосом, как всегда, когда им завладевал Беллиом. — Богиня-Дитя осыпает Киргона насмешками. — Вэнион слегка запнулся. — Сдается мне, Сефрения, что неразумно поступила ты, дозволив своей Богине слишком долго пребывать среди эленийцев. Воистину, в проклятиях и оскорблениях искушена она более, нежели пристало столь юному существу.

— Афраэль трудно назвать юной, Голубая Роза, — ответила Сефрения.

Слабая усмешка тронула губы Вэниона.

— Для тебя, само собою, это так. Для меня, однако, твоя якобы древняя богиня не более чем лепечущий младенец.

— Не вредничай, — пробормотала Афраэль. И продолжала осыпать ругательствами и оскорблениями Киргона, который уже был вне себя от ярости.

— Слышишь ты сейчас мысли Заласты, анара? — спросил Келтэн.

— Весьма ясно, сэр рыцарь, — ответила Ксанетия.

— Он хоть сколько-нибудь подозревает, что мы собираемся проделать?

— Нет. Уверен он, что победа уже в его руках. Афраэль прервала на середине очередное ругательство.

— Давайте-ка разочаруем его, — сказала она. — Освободи Троллей-Богов, Спархок!

— Ежели будет на твое желание, Голубая Роза, — вежливо проговорил Спархок, — избавься от непрошеных своих обитателей.

— С великой радостью, Анакха, — ответил Беллиом с нескрываемым облегчением.

На сей раз Троллей-Богов не окружало голубое сияние. Они предстали во всей своей сомнительной красе, и Спархок с трудом подавил приступ отвращения.

— Иди к своим детям, Гхворг! — велела Афраэль на языке троллей. — Киргон украл твой облик, и твое право причинить ему боль за это.

Гхворг согласно взревел и бросился вниз с холма, а за ним по пятам мчались прочие Тролли-Боги.

Поддельный Гхворг ошеломленно воззрился на холм, с которого неумолимо несся на него Гхворг настоящий. А затем пронзительно завопил, корчась от боли.

— Значит, то же самое происходит и с богами? — спросил у Флейты Телэн. — Вам так же больно, как и людям, когда разрушают ваше заклятие?

— Гораздо больнее, — почти промурлыкала она. — Мозг Киргона сейчас охвачен огнем.

Тролли тоже таращились в изумлении на своих так внезапно возникших богов. Косматый гигант, застывший рядом с корчащимся в немыслимых муках Киргоном, почти неосознанно протянул лапу, схватил визжащего стирика и оторвал ему голову. Отшвырнув голову прочь, он принялся пожирать все еще содрогающееся тело.

Киргон визжал и корчился, и семеро оставшихся стириков рухнули наземь, точно подрубленные. Личина ложного Гхворга исчезла бесследно, и теперь Киргон был самим собой — гигантским бесформенным шаром бледного слепящего света.

Афраэль презрительно фыркнула.

— В этом весь Киргон, — заметила она. — Он утверждает, будто слишком горд, чтобы принимать человеческий облик. Лично я подозреваю, что он попросту слишком неуклюж. Скорее всего, он приладил бы голову вверх подбородком или обе руки с одной стороны. — И она пронзительно выкрикнула несколько ликующих ругательств.

— Афраэль! — воскликнула потрясенная Сефрения.

— Эти я приберегала для особых случаев, — извинилась Богиня-Дитя. — Ты не должна была услышать их от меня.

Пламенеющий свет Киргона исступленно бился и трепетал, то разгораясь, то угасая в такт терзавшим его мукам.

— Что сейчас чувствует Заласта? — с жадностью спросила Сефрения у Ксанетии.

— Воистину, нет у меня слов, дабы описать его боль, — ответила анара.

— Дорогая, дорогая сестра! — ликующе воскликнула Сефрения. — Ты и представить не можешь, как ты меня обрадовала!

— Тебе когда-нибудь удастся ее укротить? — спросил Спархок у Вэниона.

— Боюсь, что не сразу, — озабоченно ответил тот.

Корчащийся огненный шар, которым был Киргон, вдруг приподнялся, взмахнул громадной огненной рукой — и примерно в полумиле позади троллей вдруг засверкали доспехи бесчисленного войска.

— Он призвал киргаев! — закричал Халэд. — Надо что-то делать, и поскорее!

— Гхворг! Шлии! — прорычал Вэнион голосом Беллиома. — Киргон призвал своих детей! Пусть ваши дети пожрут их!

Тролли-Боги, сделавшись еще громаднее, повелительно взревели, обращаясь к своим распростертым ниц почитателям. Тролли кое-как поднялись, обернулись и голодными глазами уставились на приближавшихся к ним киргаев из далекого прошлого. А затем с оглушительным ревом бросились к пиршественному столу, который так щедро накрыл для них Киргон.

Элана устала. Это был один из тех утомительных дней, когда дел так много, что не успеешь покончить с одним, как уже наваливается другое. В сопровождении Миртаи, Алиэн и Мелидиры она удалилась в королевскую опочивальню, чтобы приготовиться ко сну. Даная брела за ними, волоча за заднюю лапу Ролло и зевая вовсю.

— Император сегодня был не в духе, — заметила Мелидира, закрывая за ними дверь.

— У Сарабиана сейчас чересчур натянуты нервы, — ответила Элана, присаживаясь у туалетного столика. — Судьба всей его империи зависит от того, что удастся сделать на севере Спархоку и остальным, а он даже не может узнать, что там происходит.

Даная вновь зевнула и свернулась калачиком в кресле.

— Где твоя кошка? — спросила у нее Элана.

— Где-то бродит, — сонно ответила Даная.

— Проверь мою постель, Миртаи, — распорядилась Элана. — Я не люблю посреди ночи обнаруживать под одеялом маленький меховой сюрприз.

Миртаи похлопала по королевскому ложу, осененному балдахином, потом опустилась на колени и принялась заглядывать под мебель.

— Ее нигде не видно, Элана, — сообщила она.

— Найди ее, Даная, — сказала королева.

— Но, мама, я хочу спать.

— Чем раньше ты отыщешь свою кошку, тем скорее уляжешься в постель. Найди ее, прежде чем она опять удерет из замка. Пойди с ней, Миртаи. Когда отыщете кошку, уложи Данаю в постель и поищи Стрейджена либо Кааладора. Один из них должен был сообщить мне, что сегодня вечером происходит в кинезганской посольстве, и я хотела бы услышать это до того, как отойду ко сну. Я вовсе не желаю, чтобы они стучались в мою дверь посреди ночи.

Миртаи кивнула.

— Пойдем, Даная, — сказала она.

Принцесса вздохнула, выбралась из кресла и, поцеловав мать, вслед за золотокожей великаншей вышла из комнаты.

Алиэн принялась расчесывать волосы королевы. Элана любила это занятие. Было в этом сонное, почти чувственное наслаждение, которое позволяло ей расслабиться. Она весьма тщеславно относилась к своим волосам — густым, тяжелым, ослепительно светлым. Их цвет ошеломлял черноволосых тамульцев, и Элана знала, что стоит ей войти в комнату — и все взгляды тотчас устремляются на нее.

Они вели неспешный разговор — обычный разговор женщин, готовящихся ко сну.

Затем в дверь вежливо постучали.

— О Господи, — сказала Элана. — Мелидира, взгляни, кто там.

— Слушаюсь, ваше величество, — баронесса поднялась и подошла к двери. Открыв ее, она обменялась несколькими словами с теми, кто стоял за дверью. — Там четверо пелоев, ваше величество, — сообщила она. — Говорят, что у них известия с севера.

— Впусти их. — Элана обернулась к двери.

Человек, вошедший в комнату, не слишком походил на пелоя. На нем была обычная для пелоев кожаная облегающая одежда, у пояса висела сабля, и голова у него была обрита на пелойский манер — но лицо у него было смуглым, а обритая макушка — бледной, как рыбье брюхо. Что-то здесь было не так.

Лицо вошедшего вторым украшала черная, тщательно подстриженная борода. Он был бледен и показался Элане странно знакомым.

Последние двое тоже были в пелойской одежде и с обритыми головами — но это уж точно были не пелой. Один из них был Элрон, астелиец-рифмоплет, а другой, с мешками под глазами, подвыпивший, — не кто иной, как Крегер.

— А, — сказал он слегка заплетающимся языком, — как приятно видеть вас снова, ваше величество.

— Как ты сюда попал, Крегер? — спросила она.

— Ничего проще, Элана, — ухмыльнулся он. — Тебе стоило бы оставить для охраны парочку Спархоковых рыцарей. Рыцари церкви куда наблюдательней, чем тамульские солдаты. Мы оделись пелоями, обрили головы, и никто на нас даже не глянул. Элрон, правда, прикрыл лицо плащом, когда твоя баронесса открыла нам дверь — просто предосторожности ради, — но на самом деле все прошло куда как гладко. Ты ведь знакома с Элроном, верно?

— Смутно припоминаю, а ты, Мелидира?

— Пожалуй да, ваше величество, — отозвалась золотоволосая девушка. — Это, случайно, не тот бездарный писака, с которым мы познакомились в Астеле? Тот, одержимый манией величия? Впрочем, я с большим трудом могла бы назвать поэзией те жестокости, которые он вытворяет с родным языком.

Лицо Элрона побелело от ярости.

— Я не знаток поэзии, дорогие дамы, — пожал плечами Крегер. — Элрон говорит, что он поэт, и я верю ему на слово. Могу я представить вам барона Парока? — Он указал на того, кто первым вошел в комнату.

Парок отвесил изысканный поклон. Лицо его покрывали красные паутинки лопнувших сосудов — признак неумеренного пьянства — глаза, под которыми набрякли мешки, выдавали склонность к распутству.

Элана не обратила на него никакого внимания.

— Ты не уйдешь отсюда живым, Крегер. Тебе это известно?

— Я всегда ухожу отовсюду живым, Элана, — ухмыльнулся он. — Я привык весьма тщательно готовиться к делу. А теперь познакомься с нашим предводителем. Это Скарпа, — он указал на чернобородого. — Уверен, что ты уже слышала о нем, а он так просто умирает от желания с тобой познакомиться.

— На мой взгляд, он мало похож на мертвеца — пока, — заметила. Элана. — Мелидира, почему бы тебе не кликнуть стражников, чтобы они исправили это упущение?

Скарпа преградил дорогу баронессе.

— Такая бравада совсем неуместна для женщины, — холодно сказал он Элане голосом, полным презрения. — Ты чересчур высокого о себе мнения. Все эти коленопреклонения и «ваши величества», похоже, совсем вскружили тебе голову, и ты забыла, что ты всего лишь женщина.

— Я не нуждаюсь в поучениях ублюдка арджунской шлюхи! — презрительно бросила она.

На лице Скарпы мелькнуло раздражение.

— Мы зря тратим время, — сказал он. Голос у него был низкий, богатый интонациями — голос лицедея, которому вполне соответствовали все его жесты и манера поведения. Он явно проводил много времени перед публикой. — Нам еще до рассвета нужно проехать много лиг.

— Я никуда не собираюсь ехать, — отрезала Элана.

— Ты поедешь, куда я скажу, — ответил Скарпа, — а по пути я научу тебя знать свое место.

— Чего вы хотите этим добиться? — спросила Мелидира.

— Империи и победы, — пожал плечами Скарпа. — Мы берем королеву Элении в заложницы. Ее муж настолько туп, что забыл, что в мире полным-полно женщин, и все они похожи друг на друга. Он так глупо привязан к ней, что отдаст все на свете, лишь бы получить ее назад.

— А ты настолько безмозглый идиот, что считаешь, будто мой муж отдаст за меня Беллиом? — презрительно осведомилась Элана. — Спархок — Анакха, дурень, и в его руке Беллиом. Это делает его разным богу. Он убил Азеша, он убьет Киргона и уж непременно убьет тебя. Молись, чтобы он проделал это быстро, Скарпа. В его власти растянуть твою смерть на миллионы лет, если он того пожелает.

— Я никогда не молюсь, женщина. Только слабаки полагаются на богов.

— Думаю, Элана, ты недооцениваешь, насколько сильно привязан к тебе Спархок, — заметил Крегер. — Он отдаст что угодно, лишь бы получить тебя назад живой и здоровой.

— Ему и не придется ничего отдавать, — отрезала Элана. — Я и сама управлюсь с вами. Неужели вы думаете, будто сумеете выбраться отсюда невредимыми, если по одному моему слову сюда сбежится половина гарнизона?

— Однако ты не произнесешь этого слова, — презрительно фыркнул Скарпа. — У тебя слишком много наглости, женщина. Думаю, тебе нужно объяснить, в каком положении ты оказалась. — Он повернулся и ткнул пальцем к баронессу Мелидиру. — Убей ее! — приказал он Элрону.

— Но я… — заикнулся было бледный одутловатый позер.

— Убей ее! — рявкнул Скарпа. — Или я убью тебя! Элрон дрожащей рукой обнажил шпагу и двинулся к презрительно смотревшей на него баронессе.

— Это же не вязальная спица, болван, — сказала Мелидира. — Ты и держишь-то ее неправильно. Лучше уж устраивай бойню родному языку, Элрон. У тебя покуда не хватает ни умения, ни силы духа, чтобы подступаться к людям, хотя одних твоих так называемых стишков довольно, чтобы вымерла половина человечества.

— Как ты смеешь?! — завизжал он, наливаясь пурпурным румянцем.

— Как поживает твоя «Ода к Голубому», Элрон? — издевалась она. — Знаешь, ты бы мог заработать целое состояние, продавая ее вместо рвотного. Меня, помнится, затошнило, не успел ты дочитать первой строфы.

Элрон взвыл от злости и сделал неуклюжий выпад.

Элана достаточно часто наблюдала, как Стрейджен обучает Сарабиана фехтованию, чтобы сразу понять, что Элрон промахнется. Однако бесстрашная баронесса хладнокровно отвела клинок запястьем руки, которую она вскинула, как бы безуспешно пытаясь защититься, и шпага Элрона легко пронзила ее плечо.

Мелидира вскрикнула, хватаясь за клинок, чтобы скрыть истинное расположение раны. Затем она резко отпрянула назад, этим движением вырвав шпагу из своего тела, и вцепилась в рану, чтобы кровь из нее, хлынув сильнее, залила весь корсаж ее ночной сорочки. И рухнула на пол.

— Убийца! — пронзительно закричала Элана, бросаясь к подруге. Она упала на неподвижное тело Мелидиры, громко рыдая в притворном горе.

— С тобой все в порядке? — шепотом спросила она в перерыве между всхлипами.

— Всего лишь царапина, — солгала Мелидира.

— Скажи Спархоку, чтобы не тревожился за меня, — шепотом наставляла королева, стаскивая с пальца свое кольцо и пряча его в корсаже Мелидиры, — и еще скажи, что я запрещаю ему отдавать Беллиом, чем бы они мне ни угрожали. — Она выпрямилась с лицом, залитым слезами.

— Тебя повесят за это, Элрон, — зловеще проговорила она, — или, может быть, я прикажу, чтобы тебя заживо сожгли — на очень медленном огне.

Она сдернула с кровати одеяло и поспешно накрыла им Мелидиру, чтобы к ней не присматривались.

— Теперь пошли, — холодно сказал Скарпа. — Та, другая, кажется, тоже твоя подруга? — Он указал на пепельно-бледную Алиэн. — Мы возьмем ее с собой, и если ты вздумаешь поднять крик, я сам перережу ей горло.

— Ты забыл о послании, Скарпа, — сказал Крегер, вынимая из-под кожаной пелойской куртки сложенный вчетверо лист бумаги. — Нам ведь нужно оставить Спархоку дружеское письмецо — просто известить его, что мы здесь побывали. — Он вынул небольшой нож. — Прошу прощения, королева Элана, — ухмыльнулся он, дохнув ей в лицо вонючим винным перегаром, — но мне нужно оставить Спархоку подтверждение, что ты и в самом деле наша заложница. — Крегер сгреб в кулак прядь волос Эланы и грубо отсек ее ножом. — Мы оставим эту прядь вместе с запиской, чтобы он мог сравнивать ее с другими и убеждаться, что это и впрямь твои волосы. — Его ухмылка стала еще более злобной. — Если тебе вдруг захочется покричать, Элана, помни, что на самом деле нам нужна только твоя голова. Мы и так сможем срезать с нее волосы, так нам совершенно незачем таскать за собой все остальное — если ты будешь причинять нам слишком много хлопот.