Скала Мэддона

VI. Побег из Дартмура

Наверное, это были самые долгие три четверти часа в моей жизни. Наполнив мешки, мы погрузили их в кузов и начали распределять по блокам. Я то и дело поглядывал на часы. На фоне открытой освещённой двери изморось казалась тонкой серебряной вуалью. Минут пять я сыпал уголь в бункер возле одной из печей. Когда я вернулся к грузовику, уже стемнело, туман покрыл землю непроницаемым одеялом. При мысли о том, что мы можем заблудиться, меня охватила паника.

Грузовик медленно покатил на плац. Вокруг нас горели тюремные огни. Туман оказался не таким густым, как я думал. Тут Берт дёрнул меня за рукав.

— Не пора ли, дружище? Я показал ему часы. Стрелки на светящемся циферблате стояли на семи сорока.

— Держись рядом со мной, — шепнул я. — Ускользнём при первой возможности.

Возле соседней группы зданий показался грузовик. Старший тюремщик вошёл в котельную присмотреть за погрузкой угля.

— Берт, — шепнул я, — скидывай ботинки.

Через минуту мы уже крались в тени вдоль высокой стены одного из блоков. Добравшись до угла, остановились. Фары грузовика позади нас заливали сиянием гранитную стенку, над нашими головами тускло светились оконца камер. Сквозь тюремные носки я чувствовал колючий холод земли. Колени у меня дрожали. Мы прислушались.

— Пошли, — сказал я и взял Берта за руку. Мы очутились на открытом месте. Ноги наши ступали совершенно бесшумно. Дважды я останавливался, чтобы оглянуться на тюремные огни и запомнить расположение блоков относительно сарайчика с красками, но мы всё равно врезались в стену, а не в сарай. Свернув налево, ощупью двинулись вперёд в надежде, что увидим строение, в котором хранились лестницы, на фоне тюремных блоков. Пройдя ярдов пятьдесят, мы налетели на совершенно другое здание, и я понял, что идти надо в противоположную сторону. Мы быстро зашагали обратно. Было без десяти восемь. Теперь время летело с невероятной быстротой. Я боялся, что «птенчики Борстала»[1] начнут бунт раньше назначенного срока. А когда он начнётся, тюремное начальство, вероятно, осветит прожекторами стены. Я увидел нужные нам сарайчики, и моё сердце бешено забилось. Мы ощупью пробрались вдоль стены и отыскали дверцу сарая с краской. На ходу я вытащил из кармана ключ. Теперь всё зависело от того, подойдёт ли он. Я начал нашаривать ключом замочную скважину, рука моя неистово тряслась. Ключ вошёл, и я попытался повернуть его. Меня охватил ужас: ключ не действовал. Где-то что-то заедало, бородка не влезала в замок до конца. Я попробовал вытащить ключ, но его заклинило.

— Придётся забивать его в замок, — шепнул Берт чуть погодя. Мы прислушались. Вокруг ни звука. Часы показывали без пяти восемь. Я едва видел, как Берт сжал в руке свой ботинок и начал бить им по ключу. Казалось, что стук разорвал тишину в клочья. Мне подумалось, что охрана слышит его и уже бежит сюда со всех сторон. Но вот стук прекратился, и Берт хмыкнул. Ключ повернулся в замке. Мы очутились в сарайчике.

Вытащить длинную зелёную лестницу было секундным делом. Мы закрыли дверь, но ключ намертво засел в замке. Пришлось оставить там этого немого свидетеля нашего побега. Наконец мы оказались у стены.

Натянув ботинки, мы установили лестницу и мгновение спустя уже стояли на верхушке стены, втягивая лестницу следом за собой. Огни тюрьмы горели ясно, и у меня было ощущение, что нас видят. Однако чёрный фон болот скрадывал наши очертания. Перевалив лестницу через стену, мы установили её с внешней стороны и в следующий миг были уже внизу. Лестницу мы оттащили подальше, спрятали в высокой траве и бросились бежать. К несчастью, у нас не было компаса, но я слишком хорошо знал округу, чтобы сбиться с пути в самом начале. Спустившись с холма, мы очутились у дороги, которая соединяла шоссе на Эксетер с магистралью на Тевисток и Тубридже и огибала стороной Принстаун. Мы продолжали бежать. Внезапно у нас за спиной разверзся ад: «птенчики Борстала» взбунтовались. Мы пересекли дорогу и полезли на противоположный склон, чуть уклоняясь вправо. Оглянувшись, я увидел под крышей одного из блоков оранжевое сияние.

— Похоже, они что-то подожгли, — задыхаясь, выпалил Берт.

— Дай Бог, чтобы пожарным не понадобились лестницы из того сарая, — сказал я, и словно мне в ответ зазвонил тюремный колокол, заглушая своим зычным гласом шум бунта.

— Как ты думаешь, это из-за нас или из-за свары? — спросил Берт.

— Не знаю…

Идти стало труднее, и мы уже не бежали, а скорее, ковыляли вперёд.

— Может, отдохнём минутку, Джим? — предложил Берт. — У меня колики в боку.

— Отдохнём, когда перейдём через шоссе Эксетер — Принстаун.

— Что там за огни внизу?

— Тубридж, — ответил я. — Там есть кафе. А прямо над ним через холм идёт дорога на Дартмут.

Гребень холма впереди нас осветили лучи фар, потом машина перевалила через верхушку и устремилась вниз — снопы света, описав дугу, упали на гостиницу и два моста. На мгновение блеснула серебром вода, потом машина поползла вверх, к Принстауну. Во тьме сияли два красных огонька.

В тюрьме вспыхнули все фонари, из главных ворот выехало несколько машин с включёнными фарами. Они тоже свернули к Принстауну.

— Пошли, Берт, — сказал я. — Давай руку. Надо пересечь дорогу, прежде чем патрульные машины минуют Принстаун и въедут в Тубридж.

— Как ты думаешь, у нас есть шанс? — спросил Берт, когда мы, спотыкаясь, двинулись дальше. Я не ответил. Я рассчитывал, что побег обнаружат через час или два, не раньше. Теперь же наши шансы представлялись мне весьма слабыми. Но мы были уже недалеко от дороги. Если удастся пересечь её, то, даст Бог…

— А что если угнать одну из тех машин возле кафе? — предложил Берт. — Там три штуки.

— В наши дни люди не оставляют ключи в замках зажигания, — ответил я.

— Тихо! Слышишь? Что это? — В голосе его слышался страх.

Сзади доносился отдалённый лай собак.

— Боже мой! — закричал Берт и бросился бежать. Его дыхание было похоже на рыдания.

Лай быстро настигал нас, теперь он заглушал гвалт в тюрьме. Это был жуткий звук. Мы достигли гребня холма. Дорога была почти рядом.

— Пересечём шоссе и пойдём к реке, — выдохнул я. — Так мы собьём собак со следа.

В это время свет какой-то машины полоснул по фасаду гостиницы, и я увидел выходящего из дверей человека. Он направился к одному из автомобилей на стоянке.

— Берт, — сказал я, — ты хочешь рискнуть?

— А что я, по-твоему, тут делаю?

— Прекрасно. Смотри вон на ту машину. Её владелец один. Если он свернёт сюда, выходи на дорогу и ложись на самой верхушке холма, тогда он не успеет заметить, что на тебе тюремная одежда. Лежи так, будто тебя сбила машина. Если он остановится, покличь на помощь; остальное — моя забота. Смотри только, чтобы никто не ехал навстречу.

— Ладно. Гляди, он отъезжает. Машина с включёнными подфарниками тронулась с места, медленно взобралась на дорогу и остановилась, будто в нерешительности. Зажглись фары, их лучи описали широкую дугу и ярко осветили нас. Набирая ход, машина поехала вверх по склону в нашу сторону. Берт нырнул на дорогу, я перешёл на другую сторону и лёг в мокрую траву на обочине. Лай собак, звон колокола, гвалт в тюрьме — все звуки стихли. Я слышал лишь рычание приближающегося к нам автомобиля. Я был совершенно спокоен. Свет фар упал на распростёртого на шоссе Берта и указатель, стоявший на развилке на Дартмут. Берт вяло взмахнул рукой, машина замедлила ход и стала. Берт крикнул, дверца открылась, и водитель вылез наружу. Он был в нескольких футах от меня, когда я поднялся из травы, и у него хватило времени только на то, чтобы повернуться. Мой кулак угодил прямо ему в подбородок.

— Порядок, Берт, — выговорил я, сгибаясь под тяжестью оглушённого водителя. Берт уже вскочил. Я оглянулся на гостиницу. Всё тихо. Зато гребень холма за мостом был залит светом автомобильных фар. Времени у нас осталось ровно столько, сколько понадобится этим машинам, чтобы добраться сюда. Мы запихнули водителя на заднее сиденье, и Берт нырнул в машину следом за ним. Я прыгнул за руль, и мы тронулись, выбрав правую ветвь шоссе. Машина была старая, но пятьдесят миль давала легко. Я всё время давил на акселератор, и через десять минут мы уже катили вниз по пологому склону холма к Дартмуту. Я переехал короткий горбатый мост, свернул влево вдоль кромки воды и остановил машину среди высоких кустов утёсника. Берт уже успел связать водителю руки и заткнуть ему рот кляпом и теперь связывал ноги.

— Постараюсь вернуться как можно скорее, — пообещал я. — Самое большее — через четверть часа.

На деле же я обернулся ещё быстрее. Мы уже давно не виделись с отцом Генри Мэнтона, но он сразу меня узнал. Перечисляя, что мне нужно, я чувствовал страшную неловкость, а Мэнтон сокрушённо качал головой. Он ничего не сказал, только спросил, какой размер у моего друга. Оставив меня в прихожей, ушёл и через несколько минут вернулся с грудой одежды и несколькими парами ботинок. Здесь был костюм Генри. Я знал, что размер у нас почти одинаковый. Для Берта хозяин дома дал мне собственный старый костюм. Рубашки, воротнички, галстуки, шляпы и плащи — он не забыл ничего. Когда я взял узел с одеждой под мышку, Мэнтон сунул мне в руку деньги.

— Здесь восемнадцать фунтов, — сказал он. — Жаль, что так мало, но это всё, что есть в доме.

Я попытался было поблагодарить его, но хозяин подтолкнул меня к двери.

— Генри любил тебя, — тихо сказал он, — и не хотел, чтобы ты думал, будто он был другом только на погожий день. Удачи, Мой мальчик. — Мэнтон положил руку мне на плечо. — Хотя, боюсь, ты ступил на трудную дорогу. Не беспокойся: одежду и деньги можешь не возвращать.

Я снова принялся благодарить его, но он мягко выставил меня в ночь и закрыл дверь. Он понимал, что мне надо спешить. Я торопливо вернулся к машине, мы с Бертом переоделись на берегу Дарта, привязали к узлу с тюремной робой камень и утопили его в чёрных быстрых водах реки.

Потом я вновь вывел машину на дорогу, и мы покатили на юг, к Тотнесу. Но далеко уехать не удалось. Перед деревушкой Постгейт дорога опять пересекала Дарт, здесь стоял узкий горбатый мост, отмечавший, очевидно, южную границу Дартмура. Если полиция установила кордоны, то один из них, скорее всего, как раз на этом мосту. Поэтому, не доезжая до Постгейта, я загнал машину в кусты на верхушке холма перед мостом. Бедняга водитель был слишком напуган и за всё время поездки даже не попытался высвободиться. Когда я склонился над ним, чтобы извиниться за нашу вынужденную грубость, он только посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.

Мы оставили его, крепко связанного, на заднем сиденье и поспешили вниз, к реке. Склон холма был крут и усеян валунами, тьма — кромешная. Не слышалось никаких звуков, кроме плеска омывавших камни волн Дарта. Мелкая изморось липла к лицу. Река с рокотом несла гальку. Под ногами ломались сухие кусты, мёртвым ковром покрывавшие замшелый камень, — когда-то русзили под ногами. Идти по ним в темноте было довольно опасно. Нам понадобилось минут двадцать, чтобы пробиться к воде. Наконец она заплескалась у наших ног, заплескалась громко и настырно, заглушая все остальные звуки. Поверхность воды и белая пена вокруг валунов были едва различимы.

— Не нравится мне это, — сказал Берт. — Может, пройдём вверх по течению и посмотрим, как дела на мосту? Огней я там не заметил. Вдруг там никакого кордона и нету. Даже если мы сумеем перебраться вброд, видик у нас будет ещё тот, пока не просохнем. Я заколебался. Соблазн был велик, но столь же велик был и риск. Мы могли нарваться на пост, сами того не заметив.

— Нет, перейдём здесь, — решил я. Берт не стал спорить. По-моему, он тоже забеспокоился. Мы взялись за руки и ступили с берега в быструю реку. Вода была ледяная. Мы задохнулись от холода и бросились вперёд. В этот миг из-за холма появился автомобиль, фары осветили нас, и мы быстро присели, оказавшись по горло в воде. На том берегу не было никакого укрытия, красивый зелёный луг убегал к отдалённым поросшим лесом холмам. Я повернулся к Берту и мельком увидел в свете фар его стучащие от холода зубы. Мимо моего лица проплыла ветка дерева. Потом лучи осветили мост, и я заметил возле перил фигуру человека в остроконечной фуражке. До моста было шагов сорок вверх по течению.

— Быстро! — шепнул я Берту на ухо, и мы, спотыкаясь, двинулись к берегу. Наша одежда отяжелела от воды, холод был страшный.

— Замри! — велел я, когда мы очутились на берегу. Машина прошла поворот, и фары осветили нас. Потом она остановилась на мосту, послышались голоса. Наконец автомобиль тронулся. Лес поглотил огни фар, на мосту вспыхнул фонарик и раздался холодный стук подошв по асфальту. Мы ринулись к лесу, но внезапно послышался оклик, свет залил открытое место, по которому мы бежали, и мы распластались на земле, боясь вздохнуть. Наверное, нас заметили, иначе с чего бы им кричать. Заурчал мотор, и полицейская машина исчезла в лесу. Вновь стало темно и тихо.

Мы опасливо поднялись на ноги. Мои руки и лицо были изодраны шипами утёсника и ежевики. На какое-то время угроза миновала, и мы торопливо укрылись под сенью леса. Десять минут спустя мы стояли на поляне. Мы задыхались, одежда липла к телу, от нас валил пар. Однако в тот миг нам было не до нашего плачевного состояния; мы смотрели с холма вниз, туда, где на фоне оранжевого зарева чернели верхушки деревьев. Низкие облака были подсвечены снизу алыми сполохами. Не иначе, как там пожар, — сказал Берт и внезапно издал резкий смешок. — Фу, два пожара за один день! Один тут, второй в тюрьме. Я такое прежде только раз видел. Как-то вечером в Айлингтоне загорелись пивнушка, лавка на Грей-ин-Роуд и трамвай на Кингс-Кросс. Вот чёрт! Я бы не прочь погреться возле этого костерка. Что там полыхает, как ты думаешь? Скирда?

— Не знаю, — ответил я. — Пожар изрядный. Вдруг у меня мелькнула мысль.

— Берт! Помнится, где-то в лесу была гостиница. Похоже, это она и горит. Слушай, если я правильно мыслю, там должна быть пожарная машина. Что если мы спустимся с холма и смешаемся с толпой? Помогали тушить огонь, потому и промокли насквозь, а? Чуть подмажем шеи сажей, прикроем тюремную стрижку. Согреемся, а если повезёт — уедем на попутке. Во всяком случае, полицейским ни за что не придёт в голову искать нас в толпе людей, помогавших гасить пожар. Пошли! — воскликнул я, воодушевлённый своей выдумкой.

Берт хлопнул меня по плечу.

— Чтоб мне провалиться! Тебе надо было сражаться в Сопротивлении, честное слово!

И я вдруг почувствовал, что почти уверен в себе, что у меня отлегло от сердца.

Лес подступал вплотную к пожарищу. Мы вышли из-за деревьев неподалёку от каких-то дворовых построек, на которые не распространился огонь. Но главное здание превратилось в сплошной вал пламени. Красная краска и блестящая медь пожарной машины отражали сполохи огня. Жар чувствовался на расстоянии двадцати ярдов, две серебристые струи воды били в центр пожарища, пламя трещало, над развалившимся строением висело облако пара. Какие-то люди выносили из боковой двери мебель: это крыло дома огонь ещё не поглотил. Мы присоединились к ним. Я впервые в жизни радовался чужому горю. От нашей одежды повалил пар, словно в срочной химчистке. Мы с благодарностью впитывали тепло, и я чувствовал, как платье на мне высыхает, становясь плотным и горячим. Время от времени на меня падали искры, и тогда в воздухе разносился едкий запах тлеющей ткани. Пожар продолжался ещё около часа. Постепенно вода подавила огонь, зарево погасло, и разом стало холодно. От здания осталась лишь кирпичная коробка, заваленная искорёженными почерневшими балками. Возле пожарной машины стоял патрульный автомобиль. Двое полицейских в синих остроконечных фуражках — один из них в чине сержанта — вели разговор с брандмейстером. Пожарные сворачивали снаряжение. Горел только прожектор на их машине.

— Берт, — шепнул я, — а что если попросить пожарных подбросить нас?

— И не думай. Они спросят, кто мы такие и зачем тут оказались. А может, и удостоверение потребуют.

Но эта мысль так захватила меня, что я не желал слушать предостережений.

— Вот что, Берт, — зашептал я ему на ухо, — эта машина из Тотнеса. Я только что спрашивал у одного пожарного. А Тотнес — на Лондонском шоссе. Попадём туда, и можно считать, что мы ушли. На станции поста не будет: железная дорога слишком далеко от болот. По крайней мере, в день побега там проверять не начнут. Если пожарные подвезут нас, мы окажемся на свободе: ни один полицейский не догадается остановить на кордоне пожарную машину и искать в ней беглых заключённых.

— Ну ладно, — с сомнением ответил Берт и внезапно схватил меня за руку. — Может, дождёмся, пока уедет патруль? Пожарные о нас не слышали, зато полицейские знают. Сюда они заглянули полюбоваться пожаром, а вообще-то ищут нас.

— Нет, пойдем сейчас, — ответил я. — А для верности попросим помощи у полицейского сержанта.

— Слушай, ты это брось! — всполошился Берт. — Не стану я с легавыми разговоры разговаривать.

— А тебе и не придётся, — ответил я. — Просто стой сзади, а говорить буду я.

Я пересёк гаревую дорожку. Берт неохотно двинулся следом.

— Прощу прощения, сержант, — произнёс я. Сержант обернулся. Это был здоровый бугай с колючими глубоко посаженными глазами, красной физиономией и коротко подстриженными усиками. — Не могли бы вы нам помочь? Мы с приятелем попали в передрягу. Ждали автобус на шоссе, потом видим — пламя, ну и прибежали на подмогу. Теперь вот перемазались, да и автобус ушёл. Может, нас подвезут на пожарной машине? Ведь это автомобиль из Тотнеса, не правда ли?

— Совершенно верно, сэр. Его острые глазки пытливо оглядели нас.

— Я знаю, это против правил, и всё такое, — торопливо продолжал я, стараясь не выдать голосом своё волнение, — но, может быть, учитывая обстоятельства… Мы остановились в Тотнесе и не знаем, как ещё нам туда добраться, понимаете? Вот я и подумал, что если бы вы замолвили словечко брандмейстеру… Сержант кивнул.

— Сделаем, сэр. Я бы и сам вас подвёз, да только мы едем на болота: двое заключённых дали дёру… Подождите, я поговорю с мистером Мейсоном.

Он вернулся к брандмейстеру. Вспыхнули фары пожарной машины. Берт нервно закашлялся и принялся пятиться от света. Я почувствовал слабость в коленях и выругал себя за браваду. Хотелось бежать.

В этот миг полицейский кивнул и с решительным видом двинулся в нашу сторону. Я съёжился, будто почувствовал прикосновение его крепкой руки к своему плечу.

— Порядок, сэр, — сказал он дружелюбным тоном, свойственным девонширцам. — Прыгайте в фургон, да поторопитесь, они уже отъезжают.

— Право же, сержант, спасибо вам! — с усилием выговорил я и добавил, когда мы пошли к машине: — Доброй ночи.

— Доброй ночи, — ответил он и снова заговорил с констеблем.

— А нервы у тебя — что надо, — шептал Берт.

Нотка восхищения в его голосе подействовала на мои ослабшие ноги, как тоник.

— Ещё чуть-чуть, и я бы добился большего, — шёпотом ответил я. — Если бы полицейские ехали не на болота, а с болот, мы сейчас катили бы в Тотнес в патрульной машине.

Один из пожарных помог нам взобраться на платформу возле спасательной лестницы, мотор взревел, звякнул колокольчик, и мы тронулись в ночь, полную сладких ароматов, прочь от истощавших едкий дым головешек.

В начале второго пожарные высадили нас возле гостиницы в Тотнесе. Мы постояли на мостовой, пока стоп-сигналы машины не исчезли из виду, потом прошли по аллее на соседнюю улицу, где остановились на крыльце какой-то лавки и принялись совещаться, как быть дальше. О гостинице не могло быть и речи: поздний приход и вид нашего платья можно было объяснить пожаром, но портье почти наверняка потребует удостоверения личности. Да и постояльцев в гостиницах, должно быть, полно. Болтаться в городе или на вокзале равноценно самоубийству.

— Помнишь придорожное кафе на въезде в город? — спросил Берт. — Там была заправка и стояла пара грузовиков. Может, подвезут. Или хотя бы перекусим. Мне это совсем не помешает. Кафе стояло примерно в миле от городской черты. На тёмных улицах нам не встретилось ни души, а когда мимо проезжали машины, мы прятались.

На площадке для отдыха стояли три грузовика. Мы купили бутербродов и рассказали сказку о том, как помогали тушить пламя и ехали на пожарной машине.

— Жаль, опоздали на поезд, — добавил Берт.

— А вам куда? — спросил буфетчик.

— В Лондон.

— Поболтайтесь тут поблизости, — сказал он. — Сейчас подъедет один парень из Лондона, я всё устрою.

Услышав это, коротышка в углу многозначительно покашлял и произнёс сиплым голосом; — Я тоже в Лондон. Могу подбросить, если желаете. Только у меня рыба в кузове.

Нам так не терпелось пуститься в путь, что мы не стали задаваться мыслью, каково это — проехать двести миль, лёжа на груде макрели. Я никогда не пожалею о том, что мы поехали на этой машине, но и оказаться в ней снова тоже не хотел бы: лежать было жёстко, вонь намертво въедалась в нашу одежду. Но до Лондона мы добрались. В самом начале девятого мы вылезли из машины у Чаринг-Кросского вокзала, и я купил утреннюю газету. Она была полна сообщений о бунте «птенчиков Борстала» в Дартмурской тюрьме и о побеге двух заключённых. Мы уставились на газетную полосу, на которой были напечатаны наши имена и описания. Фотографий, по счастью, не оказалось. Мы почистились, купили несколько необходимых мелочей, перекусили бутербродами и сели в первый же поезд на Ньюкасл. Мне пришлось приложить немало сил, чтобы отговорить Берта от поездки в Айлингтон и встречи с женой. Он понимал, что я прав, но всё равно очень горевал.

Я садился в поезд без какого-либо плана действий. Спать хотелось так, что чувствовал себя, словно оглушённый. Поездку помню смутно. Когда мы сошли в Ньюкасле, я по-прежнему не имел ни малейшего понятия о том, как буду вытягивать из Рэнкина нужные мне сведения. Лил дождь, смеркалось, и мокрые мостовые отражали огни витрин и уличных фонарей. Я чувствовал, что тело у меня грязное. Я совсем пал духом и осоловел спросонья, но усталость прошла. Умывшись на вокзале, мы двинулись в ближайшую закусочную.

Поев, мы направились в доки, чтобы разузнать о буксирчике. Найти его не составило труда: похоже, об экспедиции Хэлси и его намерении поднять слитки с «Трикалы» было известно всему свету. Буксир стоял у причала напротив одной из верфей Тайнсайда. Его короткая и толстая труба выглядела ещё короче рядом с портовыми кранами и закопчёнными пакгаузами. Верфь была погружена во мрак и выглядела покинутой. Волны вяло плескались вокруг деревянных свай. Возле одного из пакгаузов, словно детские кубики, были свалены погрузочные клети. Во влажном неподвижном воздухе стоял запах воды, гниющих водорослей и нефти — обычные для порта ароматы.

Нам удалось подобраться к «Темпесту» довольно близко, не опасаясь при этом быть замеченными. С судна на причал были перекинуты короткие сходни, над которыми покачивалась на проводе голая лампочка. Где-то на баке ревело радио.

— Давай спорить, что Рэнкин сейчас шатается по пивнушкам, — шепнул Берт. Я не ответил, потому что в этот миг на палубе появился Хендрик. Вновь увидев его высокую, широкоплечую, сильную фигуру, я испытал странное ощущение. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, когда я смотрел на него в зале суда, где он, нервничая, давал показания против нас. За ним по пятам шёл Ивэнс. Похоже, маленький валлиец и Хендрик вели какой-то спор. Возле сходней Хендрик внезапно обернулся, свет голой лампочки упал на его щеку, и я увидел шрам.

— Так велел капитан, — прошипел Хендрик. — Кто-то должен остаться на борту и следить, чтобы парень не удрал на берег. Вчера вечером я, позавчера — капитан. Сегодня твоя очередь. Пусть хоть обопьётся, только на борту.

— Говорят же тебе, свидание у меня! — воскликнул коротышка валлиец. — А вчера ты не мог сказать, что моя очередь развлекаться на борту?

— Не мог. Я думал, что останется Юкс, — прорычал Хендрик. — А капитан отправил Юкса в Ярроу, так что придётся тебе сегодня обойтись без своей милашки.

С этими словами он спустился по сходням и зашагал вдоль причала. Ивэнс постоял, бормоча проклятия в адрес офицера, потом быстро зыркнул по сторонам своими крошечными глазками и исчез внизу.

— Значит, Хэлси, Хендрика и Юкса на буксире нет, — шепнул мне Берт. — Как ты думаешь, это они о Рэнкине говорили?

— Думаю, о нём, — ответил я. — Хендрик сказал: «Пусть хоть обопьётся, только на борту». Похоже, Рэнкин всерьёз приналёг на бутылку, и они боятся отпускать его на берег.

— Он всегда был страшным пьяницей, — злорадно пробормотал Берт.

Внезапно на палубе появился Ивэнс. Он был в шляпе, воротничке и при галстуке. Перебежав по сходням на берег, Ивэнс двинулся к залитому светом городу.

— Ну и повезло, чтоб мне провалиться, — шепнул Берт. — Пошли, чего ты ждёшь? На борту только мистер Рэнкин.

Чего я жду, я и сам не знал. Ещё в Дартмуре, когда я начал планировать побег, мне казалось, что Рэнкина мы встретим на берегу. Поднявшись на борт «Темпеста», мы рисковали угодить в западню.

— Пошли, ради Бога, — Берт потянул меня за рукав. — Вот он, наш шанс.

На причале никого не было. «Деньги — корень зла» — надрывно пела девушка по радио. Голос у неё был хрипловатый и приторный. Мы выскользнули из-за ящиков. Ноги глухо застучали по сходням, потом мы очутились на ржавом палубном настиле буксирчика и пошли к носу, на закрытый навесом мостик. В дверях я остановился и оглянулся на причал. Мы двинулись прямо на звук, и я распахнул дверь каюты. Да, это был Рэнкин. Его тяжеловесные телеса вяло возлежали на койке, мышцы были расслаблены, кисти рук висели как плети. Рубаха была расстёгнута до самого пупа, обнажая голую бледную грудь и складки жира на животе. Лицо было белое, только два пятнышка болезненного румянца горели на щеках, влажные глаза налились кровью, лоб лоснился. Чайник на электроплитке накалился докрасна, на столе у койки стояли бутылка виски, треснувший фарфоровый кувшин с водой и стакан для чистки зубов.

— Входите, — пробормотал Рэнкин. — Входите. Вам чего? Он был пьян и не узнал нас. Я жестом велел Берту закрыть дверь.

— Притвори иллюминатор и сделай радио погромче, — сказал я ему, потом взял кувшин и выплеснул воду в лицо Рэнкину. Увидев его распростёртым на койке, я вновь закипел от ярости, которую подавлял в себе целый год. Он широко разинул рот и выпучил глаза.

— Я тебя знаю! — жалобно завизжал Рэнкин, и в голосе его слышался страх. Может быть, поэтому он пил, поэтому Хэлси не доверял ему и не пускал на берег. Потому, что Рэнкин боялся. Я схватил его за воротник и подтянул к себе.

— Так ты нас помнишь, да? — взревел я. — Знаешь, где мы побывали? В Дартмуре! Мы сбежали оттуда вчера ночью. И пришли, чтобы вышибить из тебя правду. Правду, слышишь, ты? Он был слишком напуган, чтобы говорить. Я влепил ему пощёчину и крикнул:

— Ты слышишь?! Рэнкин вытянул бледные бескровные губы и выдохнул:

— Да…

От него разило виски. Я оттолкнул его так, что он врезался, головой в переборку.

— А теперь ты расскажешь нам, что произошло после того, как мы покинули борт «Трикалы».

Рэнкин визгливо застонал и ощупал вялой грязной рукой затылок.

— Ничего не произошло, — промямлил он. — Мы бросили судно, и нас понесло ветром…

Я снова схватил его за шкирку. Рэнкин попытался меня отпихнуть, и я ударил его кулаком по зубам. Рэнкин вскрикнул, а я ухватил его за кисть и заломил за спину.

— Выкладывай правду, Рэнкин, — заорал я. — Если не скажешь, я тебе все кости переломаю.

То, что произошло потом, я вспоминаю без гордости. Мы крепко намяли бедняге бока. Но мне была необходима правда, кроме того, по милости этого человека с бледной, болезненной физиономией я целый год просидел в тюрьме.

Наконец страх перед нами пересилил его страх перед Хэлси.

— Годилась ли для плавания шлюпка номер два? — спросил я.

— Не знаю, — заскулил он.

— Знаешь, ещё как знаешь. Ну, говори правду! Была ли эта шлюпка исправна?

— Не знаю. Ничего я об этом не знаю! — Он принялся вырываться, но я ещё крепче прижал его руку, и Рэнкин взвыл: — Нет!!! Неисправна!

— Так-то оно лучше. — Я ослабил хватку.

— Я тут ни при чём. Я только выполнял распоряжения капитана Хэлси. Не я всё это придумал… Всё равно я ничего не мог поделать, он бы меня убил… Он… он помешался на этом серебре. Я просто выполнял его команды… Я тут ни при чём, говорят же вам! Это не я придумал…

— Что не ты придумал? Но внезапно хлынувший поток слов уже иссяк. Рэнкин замолчал и упрямо уставился на меня. Пришлось начать дознание сначала.

— Была ли хоть одна из шлюпок в исправности? В его крошечных, налитых кровью глазках отражалась странная смесь мольбы и лукавства. Я снова вывернул ему руку и повторил вопрос.

— Нет! — этот крик сорвался с губ Рэнкина против его воли.

— Знал ли капитан Хэлси о том, что они не годятся для плавания?

— Да! — взвизгнул он.

— Когда это стало тебе известно? — спросил я. Рэнкин затрепыхался, и я стиснул зубы. — Когда это стало тебе известно?!

— Когда я прибыл на мостик, — прохрипел он. Значит, он знал. Хзлси сказал ему о шлюпках. Они убили двадцать три человека. А ведь этот дурак мог их спасти. Тут уж я впал в бешенство. Я так вывернул ему руку, что Рэнкин согнулся пополам. Поняв, что проболтался, он завизжал от страха, и Берт пинком заставил его замолчать.

— Какая же свинья, — вне себя от ярости пробормотал он.

Я втащил Рэнкина обратно на койку.

— Ты уже столько рассказал, что можешь спокойно договаривать до конца. И побыстрее. Ты виновен в убийстве этих людей ничуть не меньше, чем если бы собственными руками перерезал им глотки. Что посулил тебе Хэлси за молчание? За то, чтобы ты держал свой смердящий рот на замке?

— Ладно, — выдохнул Рэнкин. — Я расскажу. Я всё расскажу…

— Что он тебе предложил?

— Деньги. Часть серебра. Я не виноват… Капитаном был он… Не я всё это придумал, честное слово… Он бы прикончил меня вместе со всеми, откажись я выполнять его приказы… Я никак не мог их спасти, я был бессилен им помочь… Вы должны мне верить. Я тут ни при чём… Я…

— Заткнись! Ты был мичманом королевских ВМС. Ты мог всё это предотвратить, будь у тебя хоть немного смелости и доброй воли. Ты виноват не меньше, чем Хэлси.

Он уставился на меня недоверчивым, полным страха взглядом.

— Так, и что же произошло после того, как вы покинули судно?

— Мы… мы забрались в капитанскую гичку и легли в дрейф… Я понял, что он лжёт, и крепче ухватил его за шиворот. Рэнкин умолк.

— Ну? — поторопил я.

— Ладно, я расскажу. Я знал, я всё время знал, что этого не миновать… Мы… мы опять запустили машину «Трикалы». У нас было приспособление для заделки пробоины в борту. Мы всё продумали…

— Продумали! — эхом отозвался я. Теперь все необъяснимые мелочи, происшедшие на борту «Трикалы», стали на свои места. — Ты хочешь сказать, что мины не было?

— Не было. Просто жестянки, набитые кордитом.

— Что случилось потом?

— Мы поплыли…

— Куда? — спросил я. Я был взволнован. Наконец-то мы получили доказательства. «Трикала» на плаву, переименованная и спрятанная в каком-то порту! — Куда? — повторил я.

— Не знаю… — начал он, но, увидев, что я наклоняюсь к нему, торопливо заговорил: — Нет, нет… я правда не знаю координаты… Я снова схватил его за руку.

— Так куда же вы поплыли?

— В сторону Шпицбергена. К островку Скала Мэддона. Это возле острова Медвежий. Мы прошли через брешь в рифах и выбросили её на берег, на маленький песчаный пляжик с восточной стороны острова.

— Он врёт, Джим, — шепнул мне Берт. — Выбросить судно на остров — сказки! Так эта скотина Хэлси и оставит полмиллиона гнить на острове целый год!

Рэнкин услышал шёпот Берта и затараторил, чуть не плача от страха:

— Это правда! Правда, честное слово… Мы выбросили её на Скалу Мэддона… Это правда, клянусь! Выбросили вместе с серебром и всем остальным… — Ещё немного, и он заскулил бы от ужаса. Я оттащил Берта.

— Он никогда не смог бы сочинить такую невероятную историю. Того, что он рассказал, хватит, чтобы его повесили. Он не стал бы врать насчёт остального.

Берт нахмурил брови.

— По-моему, всё это сплошная бессмыслица, — пробормотал он и резко вздёрнул подбородок. Хлопнула дверь. — Что такое? Я приглушил радио. В коридоре послышались шаги. Перед дверью каюты они замерли, и я увидел, как поворачивается ручка. Мы стояли и ждали: времени, чтобы что-то предпринять, не было. Дверь распахнулась, и в чёрном проёме, будто в рамке, возникла человеческая фигура. Блестели позолоченные пуговицы, белел воротничок, но всё остальное сливалось с фоном. Человек шагнул в каюту. Это был Хэлси.

Он понял всё с первого взгляда. Хэлси быстро посмотрел на дверную ручку, потом снова на Рэнкина. Будь в замке ключ, он бы захлопнул дверь и запер нас в каюте. Но ключа не было. Несколько мгновений он простоял у порога, не зная, как поступить. Его взор остановился на мне, я почувствовал, как моя храбрость куда-то утекает. Я испугался. Проведя год в Дартмуре, начинаешь уважать власть, а Хэлси производил впечатление сильного и властного человека. В первое же мгновение после появления он подавил своей личностью всех, кто находился в каюте. Прошла секунда, и замешательства как не бывало. Его взгляд стал холодным и надменным…

— Вы дурак, Варди, — сказал он. — Вы сбежали из тюрьмы, но это меня не касается. Однако вы явились сюда и избили одного из моих офицеров, а это уже меня касается. Вы преступник и пришли сюда, чтобы нанести побои человеку, посадившему вас в тюрьму. Суд вынесет вам суровый приговор, ведь это — акт мести…

— Я пришёл сюда не мстить, — перебил я его. В горле у меня пересохло, и голос звучал неестественно.

Глаза Хэлси сузились.

— Тогда зачем же вы явились? — спросил он.

— За правдой.

— За правдой? — он бросил взгляд на Рзнкина и спросил холодным, угрожающим тоном: — Чего ты им наговорил?

— Ничего, — жирное тело Рэнкина разом обмякло. — Ничего не наговорил, честное слово.

— Что ты им рассказал? — повторил Хэлси.

— Ничего. Наврал. Что в голову приходило, то и плёл. Они выкручивали мне руку. Я ничего не сказал. Я… Хэлси с отвращением махнул рукой, заставив его замолчать и повернулся ко мне.

— Что он вам рассказал? Я посмотрел в его чёрные глаза и вдруг понял, что больше не боюсь. Я думал о Силлзе, коке и остальных парнях, которые набились в ту шлюпку. И вот человек, пославший их на смерть, передо мной.

— Что он вам рассказал? — Теперь Хэлси хуже владел своим голосом, а в глазах его я увидел то же выражение, которое промелькнуло в них, когда Дженнингс упомянул на суде о «Пинанге». Внезапно до меня дошло, что он напуган.

— Рэнкин рассказал мне, как вы убили двадцать три человека, — ответил я и увидел, как он сжал кулаки, стараясь овладеть собой.

Вдруг Хэлси рассмеялся. Звук был не из приятных: смех получился безумный и истеричный.

— Убил?

— Убили. И пиратствовали.

— Попробуйте это доказать, — прорычал он.

— Докажу.

— Каким образом? — он смотрел на меня, будто кот.

— Я знаю, где «Трикала». Разведывательный самолёт сможет долететь туда…

Но Хэлси не слушал меня. Он резко обернулся к Рэнкину.

— Лживый алкоголик, чего ты им наплёл?

Дрожа от страха, Рэнкин вцепился руками в край койки.

— Я сказал им правду, — ответил он. Хэлси молча смотрел на него, и внезапная вспышка храбрости прошла. — Это я так… Я и сам не знаю, что говорю. Я им наврал с три короба. Рэнкин протянул белую руку к бутылке с виски и налил себе. Горлышко звенело о край стакана.

— А что такое — правда? — повернувшись ко мне, спросил Хэлси. — Сейчас человек говорит одно, через минуту — другое. И это называется — правда? Вы считаете меня убийцей и пиратом? Что ж, идите и расскажите об этом в полиции. Можете говорить им всё, что пожелаете. Посмотрим, поверят ли вам. Посмотрим, поверят ли пьяному бреду алкоголика, который завтра будет твердить совершенно иное. — Он расхохотался, — Вы избили Рэнкина со злости. Уж в это полиция поверит! Если вы заявитесь туда, вам припаяют срок побольше, только и всего!

— Поначалу мне, возможно, и не поверят, — ответил я. — Но потом, когда узнают, что «Трикала» не затонула…

— Пошли отсюда, ради Бога! — Берт тянул меня за рукав, но я стряхнул его руку. Я думал о тех, кто остался в шлюпках. А этот невозмутимый дьявол стоял и посмеивался в бороду.

— Убийство вам даром не пройдёт. Улика ещё не уничтожена. «Трикала» — вот мой свидетель. Может быть, вам удастся отмазаться от убийства и пиратства в южных морях, но не от преступлений, совершённых в Англии.

При упоминании о южных морях его глаза дико блеснули, кулаки сжались, и я вдруг понял, что он измотан до умопомрачения.

— Сколько человек вы, не моргнув глазом, послали на погибель, когда были капитаном «Пинанга»? — спросил я его. Я думал, что он бросится на меня. Будь у него в руке револьвер, он бы меня пристрелил. Его глаза зажглись холодным бешенством.

— Что вы об этом знаете? — спросил он и неожиданно ядовито добавил: — Ничего. Вы пытались вытащить этот вопрос на суде, но у вас не было никаких сведений.

— Тогда не было, — сказал я.

— Господи! — воскликнул он, театрально взмахнув рукой. — Почему же смерть не заткнула им глотки? Почему ныне являются они ко мне в обличий узников? Неужели те, кто скрыт многими саженями солёной воды, поднимутся сюда, чтобы возложить на меня вину за свой неизбежный, заранее предначертанный им конец? Не знаю, цитировал ли он какую-то старую пьесу или это были его собственные слова. Он умолк, тяжело дыша; и я вдруг понял, что реальность не имеет для него никакого значения, что жизнь он превратил в слова и не испытывал ни горечи, ни сожаления, ни чувства привязанности…

— Прекратите этот спектакль, — сказал я.

— Пойдём, прошу тебя, — нетерпеливо зашептал Берт. — У меня от него мурашки по коже. Пошли.

— Ладно, пошли, — согласился я.

Хэлси не пытался остановить нас. Думаю, он даже не видел, как мы уходили.

— Ему самое место в сумасшедшем доме, — пробормотал Берт, когда мы глотнули свежего воздуха и пошли по сумрачной аллее к залитому светом Ньюкаслу. — Что делать дальше, дружище? Думаешь, полиция слопает такую историю? По-моему, Рэнкин говорил правду.

— Да, — ответил я. — Такое ему ни за что не сочинить. Но Хэлси прав: полиция не поверит ни единому слову, а Рэнкин будет всё отрицать. Нам надо добыть доказательства.

— Доказательства! — рассмеялся Берт. — Наше единственное доказательство лежит на скалах возле Шпицбергена. Хотя можно ведь послать на разведку самолёт, это ты верно говорил.

— После того как Хэлси публично объявил о своём намерении поднять слитки? Да над нами просто посмеются. В этом и состоит дьявольская хитрость его плана. Дело делается не втихую. Хэлси сколотил своё предприятие на виду у всех. Даже возьми мы с Рэнкина письменное заявление, сомневаюсь, что полиция обратит на него внимание. Рэнкин скажет, что мы заставили его написать эту чушь, чтобы обелить себя. Нет, единственный способ убедить власти — это отправиться к Скале Мэддона и привезти оттуда пару слитков.

— И как же мы это сделаем, приятель? Рэнкин говорит, что остров возле Шпицбергена, ну а где находится Шпицберген, известно даже мне. В проклятущей Арктике, вот где! Нужен корабль… — Берт внезапно схватил меня за руку. — Яхта! Чтоб мне провалиться! А может, мисс Дженнифер…

— Я как раз об этом и думаю, Берт. Это был шанс. Двадцатипятитонный кеч со вспомогательным двигателем мог бы сгодиться для такого дела.

— Поедем в Обан, — решил я.

— Эй, стой… Я не мореход. Нам понадобятся ещё два человека, чтобы получилась команда. Да и вообще, в Дартмуре куда безопаснее, чем там на севере.

— Безопаснее, — согласился я. — Но гораздо тоскливее. Шанс есть. Причём единственный. Так или иначе, надо ехать в Обан. Я хочу увидеться с Дженни.

— А, ладно! — мрачно согласился Берт. — Только потом не говори, будто я тебя не предупреждал. Проклятая Арктика! Боже! Лучше б мне оказаться в оккупационной армии.

Мы сели в пригородный автобус и сошли у дорожного кафе, где отыскали грузовик, направлявшийся на север, в Эдинбург.