Скандал

1

Клаус Майнинген прошел через застекленный портал служебного помещения в центре города. Длинные светлые волосы, лицо, обветренное и загоревшее до темно-коричневого цвета, как у завзятого яхтсмена где-нибудь в Каннах; кожаная куртка, свитер с массивным воротом… Кивнув однорукому швейцару, который в свою очередь пожелал ему доброго утра, Клаус оказался в оживленном зале. Два-три человека украдкой взглянули на него. Это не помешало его стремительному движению: не обратив внимания на косые взгляды, Клаус вошел в кабину лифта и нажал кнопку четвертого этажа. Затем ногой раскрыл створки стеклянной двери, на которой красовался фирменный знак — две пересекающиеся сферы — и над ним надпись: «Космо-Тель». В коридоре царила обычная служебная суета.

Клаус здоровался с идущими слева, отвечал на приветствия, не задерживаясь и минуя вереницу выходящих в коридор дверей, украшенных все той же эмблемой. Возле предпоследней двери он остановился. Помимо указанной эмблемы на ней было еще две надписи: «Космо-Тель. Дирекция». И помельче: «Секретариат. Фрл. Ламм».

Клаус постучался и вошел.

— Привет, Леммляйн![1] — сказал он.

Фроляйн Ламм — секретарь шефа — имела вполне серьезную фамилию и такая «ласкательная» форма, пожалуй, мало соответствовала ее облику — это была видная, крупная женщина. Незаменимая помощница директора Кротхофа, она заведовала его приемной и отличалась компетентностью и исполнительностью. Лицо ее нельзя было назвать привлекательным, но за большими роговыми очками сияли прекрасные глаза — темные, глубокие, открыто глядящие на собеседника.

Фроляйн Ламм разговаривала по телефону. Наконец она с недовольной миной положила трубку на аппарат, посмотрела вокруг и заметила стоящего у ее стола Клауса.

— Герр Майнинген! — просияла она. — Прекрасно, значит, вы уже здесь? Хорошо, что пришли.

— Да. — Клаус рассмеялся. — Правда, я предпочел бы ходить где-нибудь под парусом — такое прекрасное лето! Но решение принято, и вот я здесь.

Леммляйн поглядела на него испытующе:

— Решение? Вы о чем-то догадались?

— Как-как? — Он ухмыльнулся. — Да, догадался, вы в чем-то нуждаетесь, и я захватил это «что-то» с собой.

Эффектным жестом он положил на ее стол пакетик вишни в коньяке. Леммляйн его тотчас же вскрыла и бросила конфетку в рот.

— О! — воскликнула она и пододвинула пакетик Клаусу.

Тот покачал головой и засмеялся.

— Перед обедом ни капли алкоголя! Ну как, Леммляйн, есть новости? Впрочем, черт с ними: пошлю всех подальше, разорву контракт с «Космо-Телем» и поеду руководителем группы туристов и фотографом куда-нибудь в Мозамбик. Жить буду в Лоренцо Маркес. Будь на то ваша добрая воля, вы и там не оставите меня своим вниманием. — Он усмехнулся, давая тем самым понять, что не уверен в исполнении своего желания.

Некоторое время в комнате царила тишина. Леммляйн удивленно поглядывала на Клауса и, наконец, чем-то, видимо, довольная, рассмеялась.

Клаус нахмурился.

— Вы смеетесь? Я это дело тщательно обдумал. Вот уже скоро год как я здесь околачиваюсь и жду, когда же, милостью уважаемого шефа, я снова появлюсь перед камерой. Хожу кругами вокруг Кротхофа, потому что он вроде бы мне симпатизирует и ему, видно, все равно, кого из сильных мира сего я оскорбил в своих передачах. Он обещал мне спокойную, безоблачную жизнь. А что я получил? Ничего! Нет уж, сыт по горло!

Леммляйн сочувственно внимала ему. Она достала бумажный носовой платок, вытерла нос и снова засунула платочек за корсаж юбки.

— Вы получили солнечный удар! — констатировала она.

— Заблуждаетесь. Этот пивной бочонок мне уже изрядно надоел. Обещания, обещания — и ничего, кроме обещаний. Интриги… Готов отдать руку на отсечение, что без них не обошлось, когда меня вышвырнули. Телевидение… Помойная яма! Можете мне поверить. Слава Богу, теперь — без меня.

Леммляйн грустно посмотрела на него.

— Вы можете воспользоваться влиянием своего брата Леонгарда, — сказала она.

— Это невозможно. Я уже примерно месяц не видел брата. Да и неловко использовать его имя в своих целях. Впрочем, это к делу не относится. Нет, я завязал. Конец. Еду в Африку.

— А Ева? — спросила Леммляйн.

Ева. Ева Кротхоф была дочерью шефа. Пианистка. Леммляйн могла бы не упоминать об этом капризном созданье, которое, глядя в ноты, бьет по клавишам и ловит в свои сети таких простаков, как Клаус. Похоже, у него ничего не выйдет с Евой Кротхоф.

Клаус пожал плечами.

— Все, что касается Евы, — мое личное дело. К моим служебным делам это не имеет отношения.

Он снова улыбнулся, и Леммляйн почувствовала легкий укол в сердце.

— Ага, — сказала Леммляйн. И еще раз: — Ага.

Клаус прервал дискуссию:

— Итак, как наши дела? Могу я поговорить с шефом?

Леммляйн взглянула на него, вздохнула и снова превратилась в исполнительную, до предела занятую, ревностно относящуюся к своему служебному долгу секретаршу.

— Даже должны, герр Майнинген. Шеф ищет вас, именно вас, уже давно. Я тоже пробовала вас отыскать. Сейчас доложу, что вы здесь.

Она поднесла телефонную трубку к уху и нажала на кнопку.

— Минуточку, — вмешался Клаус, — а в чем дело?

Леммляйн жестом предложила ему помолчать.

— На наше счастье, он пришел сам, — сказала она в трубку. И после паузы: — Конечно!

Леммляйн поднялась со стула и одернула свитер. Теперь она была более привлекательна и знала об этом.

— Что стряслось? — спрашивал Клаус. — Что он от меня хочет?

— Это вы сейчас узнаете, герр Майнинген. — Леммляйн сняла очки и подарила Клаусу многообещающий взгляд, который, однако, остался без ответа. — И прежде чем что-то произнести, хорошенько обдумайте каждую фразу.

Она открыла обитые дерматином двойные двери в кабинет шефа.

— Герр Кротхоф просит вас зайти.

Сотрудники фирмы за глаза называли патрона «старцем». Он был плотным, габаритами напоминающим быка и упрямым, как бык, человеком, с совершенно голой головой и кустистыми, торчащими бровями, между которыми через весь лоб пролегала глубокая складка, очень редко исчезающая. Кротхоф обладал громовым голосом, раскаты которого буквально ошеломляли собеседника.

Когда Клаус Майнинген вошел в кабинет, шеф в рубашке с закатанными рукавами, распустив узел галстука, сидел за своим письменным столом необозримых размеров. Он складывал в папку какие-то бумаги, уплотняя их кулаком, часть бумаг бросал в наполненную до краев корзину. Потом Леммляйн снова извлекала их из корзины, приводила в порядок — и так изо дня в день.

Кротхоф поднялся из-за стола и протянул вошедшему руку. Это была честь, которую он оказывал далеко не каждому. К тому же выдержать его рукопожатие, не скривив лицо от боли, мог тоже далеко не каждый.

— Здравствуйте, Майнинген, — прорычал он, — садитесь. Невероятно! Только что покинул Майнц — и уже здесь…

Он пинком отодвинул корзину для бумаг и снова упал в кресло.

— Все еще бездельничаете? Но не будем терять времени. Расписание! Я забыл о нем. И потом эта жара — она сводит меня с ума. Да садитесь же наконец! Курите, если хотите.

— Спасибо. Не хочу.

Клаусу очень хотелось закурить, но он отказался, зная, что Кротхоф не выносит, когда у него в кабинете курят. Шеф был фанатиком борьбы с курением. Вроде бы он ничего не имел против, чтобы в его присутствии курили, но одаривал курящего таким взглядом, от которого кровь застывала в жилах. Иногда в этом взгляде читалось нескрываемое презрение. Короче, Клаус никогда себе не позволял появляться перед шефом с сигаретой в зубах.

— Ну, хорошо, — ухмыльнулся Кротхоф. — Как ваши дела в настоящее время? Лучше всех? Ну-ну, я знаю — как всегда. Вы ведь у нас счастливчик: вам всегда везет. — Он поднял руки вверх и наклонил голову так, что стал отчетливо виден его двойной подбородок. Маленькие глазки довольно поблескивали. — Ну, Майнинген, вы уже сгораете от любопытства, стараясь понять, к чему это старик клонит. Верно? Только спокойно! Вот я вас и заинтриговал: вижу в ваших глазах напряженное внимание. Я ведь тоже четко слежу за вашей реакцией.

Он рассмеялся, поперхнулся и начал кашлять.

Клаус был рад, что закончился этот затянувшийся монолог — словно выпустили пар из котла.

— Послушайте, — сказал он. — Я решил…

— Не перебивайте меня. Я еще не сказал главного.

— Но я тоже хочу вам кое-что сказать!

— Неважно. Подождите… Сначала скажу я. Понятно?

Клаус недовольно нахмурил лоб.

— Мне доподлинно известно все, что вы хотите сообщить, Майнинген. Вы думаете, все равно старина Кротхоф не даст вам ходу. Я вас вижу насквозь.

Клаус барабанил пальцами по подлокотнику.

— Совершенно верно. И поэтому я решил…

— Отвергаю сразу все ваши предложения, Майнинген. Я в курсе. Не советую вам спешить. В свою очередь хочу сказать: терпение старины Кротхофа на исходе, понятно? Итак, продолжим. Помните нашу последнюю передачу «Откровенно о политике»?

У Клауса глаза полезли на лоб, он с сомнением покачал головой.

— Но ведь мы похоронили эту идею.

— Со вчерашнего дня она снова возродилась под звуки фанфар и гром барабанов, в сопровождении кордебалета и оркестра. Супергражданское шоу при участии звезд нашего политического горизонта, выдающихся деятелей экономики и культуры. С лотереей. Главный приз — сто тысяч бабок. Остаток прибыли — в пользу Красного Креста. «Космо-Тель» берет организацию всего этого дела на себя. Все улажено. Осталось прояснить только один пункт. — Кроткоф облокотился о край стола, повернулся к собеседнику и поглядел на него пронизывающим взглядом. — Нам нужен человек, встреча с которым доставила бы удовольствие публике. Шоу-мастер? Ха-ха-ха! Не правда ли, я уже все сказал? Вас интересуют подробности, Майнинген?

Прошло несколько секунд, прежде чем Клаус понял смысл предложенной ему роли. «Великий Боже, — подумал он. — Ну и пройдоха! Как ни в чем не бывало: словно не он меня отстранил от…» Он искоса поглядывал на Кротхофа. «Старец» снова пустил в ход свои испытанные приемы и положил его на обе лопатки.

Кротхоф откинулся назад в своем кресле:

— Об оплате можете не беспокоиться, — пробурчал он. — Шесть передач я вам гарантирую. Предварительно, разумеется. В накладе вы не останетесь.

Клаус откашлялся.

— Ну, как вам нравится идея? Может быть, не стоит ничего затевать? — Шеф углубился в кресло.

Клаус подошел к окну. Там из-за крыш соседних домов виднелись две башенки женской кирхи. Над ними — светло-голубое небо.

— Я буду с вами совершенно откровенен, — услышал он за своей спиной голос Кротхофа. — Проект этого грандиозного мероприятия «Космо-Тель» в продолжение пяти лет не мог реализовать. Вы должны хорошо представлять, что поставлено на карту. Если все провалится и на этот раз, вам не сносить головы. Усекли?

Клаус повернулся спиной к окну:

— Кто вам сказал, будто что-то может не получиться?

— Вот так-то лучше.

Клаус не заметил, как зажег торчащую у него в зубах сигарету. Кроткоф ничего не сказал.

— Я должен все обдумать и обговорить с вами? — спросил Клаус, между двумя затяжками.

— Как вам будет угодно. Это зависит от вас.

Клаус подошел к столу и протянул Кротхофу руку. Тот пожал ее, но на этот раз намного крепче, чем раньше. Потом опустился в кресло.

— Я только не понимаю… Вы выбрали именно меня, хотя у меня далеко не безупречная репутация: ведь меня ославили, дескать, я неудобная для вас личность… Или?..

Кротхоф замахал руками.

— Ваши репортажи из Южной Америки были недостаточно объективны, вы задели несколько высокопоставленных лиц, принадлежащих к правящей партии. Так?

— Именно поэтому меня выгнали.

— Это было больше года назад. Тем временем правительство сменилось. Наконец, вы будете выступать на этот раз не в качестве зарубежного корреспондента, а в качестве ведущего шоу.

Клаус вздохнул:

— В этом я понимаю много меньше.

— Предоставьте дело мне. Я вас знаю, и ваш имидж — все сто процентов, а это — главное.

— Мой имидж? То есть, мой внешний облик? Разве у меня есть имидж?

— Боже мой! Если бы это было не так, нам не о чем было бы говорить. — Кротхоф стукнул кулаком по столу. — Майнинген, вы не так наивны, как хотите показать. У вас ведь уже был подобный ангажемент, когда вы вели демонстрацию моды и стриптиз. Ваше амплуа — веселый малый, повеса. Именно то, что нам нужно.

— Ну-ну…

— Вы вели телемарафон в пользу пострадавших от землетрясения, так ведь? Темными аферами или сомнительными любовными историями вы не прославились.

— Что-что? — удивился Клаус.

— Во всяком случае, ничего такого за вами на памяти нашей публики не было, — усмехнулся Кротхоф. — Малыш, вы не знаете себе цену. К тому же ваш брат — сенат-президент Земельной палаты! Он — почетный гость нашего первого шоу. Понятно?

Клаус скривил такую рожу, словно его заставили есть лимон, посыпанный перцем.

— Это жуткий реакционер, — произнес он, — и немыслимый скупердяй!

Кротхоф втянул воздух, закрыл глаза и сделал характерное движение пальцем у виска.

— Что я слышу?! — воскликнул он. — Вы враждебно настроены к собственному брату? Это что — вы в контрах с традициями или не уважаете гражданское законодательство? Но он необходим нам для первой передачи, и вы должны поговорить с ним и заручиться его согласием участвовать в ней. Майнинген, вы дадите мне честное слово, что помиритесь с братом в присутствии по крайней мере двух фотографов.

— Кротхоф, — прервал его Клаус, все более возмущаясь, — что вам взбрело в голову?

— Я говорю достаточно ясно, черт побери! — заорал тот. — Майнинген, поймите и постарайтесь получше усвоить одно: в настоящий момент каждый ваш шаг сопряжен с риском, как у акробата под куполом цирка! Малейший скандал — и вы свернете себе шею и будете навсегда потеряны для почтеннейшей публики.

— Но я…

— Ваш брат — очень влиятельный человек. У него безупречная репутация. Помиритесь с ним, пожалуйста, и пригласите его к нам. Я, Эрих Кротхоф, прошу вас.

Клаус не мог понять, что произошло с шефом. Никогда еще «старец» не говорил так искренне, даже нежно, без обычной театральности, без обычного «грома». Может, он действительно к нему расположен?

— Ну что же, если это в самом деле необходимо, я сейчас же позвоню Леонгарду.

— Да, сделайте одолжение. И если хотите, можете позвонить Еве.

Клаус покраснел как рак и занервничал:

Еве… да… непременно.

— Она уже все знает Ева первая, с кем я поделился своим планом. Это вам ни о чем не говорит? Она постоянно держит вашу сторону. Мне кажется… Впрочем, нет Это ее дело. Я в ее дела не вмешиваюсь.

Кротхоф поднялся. Клаус последовал его примеру. Он был рад, что разговор подошел к концу. Ему нужно было еще раз все спокойно обдумать.

— Дайте мне перевести дух, сказал он. — Завтра я снова буду у вас. Идет?

— Сказано — сделано! подтвердил Кротхоф. — Ну вот и кончился ваш «отпуск»… И еще: вы должны непременно сразу мне сообщить, если что-нибудь случится.

Да. Что-нибудь непременно произойдет. Хотел же он разорвать контракт с «Космо-Телем» и податься в Африку… Он рассмеялся.

— Это больше не актуально, подумал он вслух.