Скандинавские сказания

Послесловие

Отвесные скалистые берега, изрезанные многочисленными узкими заливами — фиордами, горы с вечными ледниками, густые смешанные леса и лишь кое-где небольшие полоски одиноких пашен — такой была когда-то Скандинавия, суровая, но прекрасная в своей своеобразной дикой красоте, родина такого же сурового и столь же красочного мифологического эпоса, относящегося к числу самых замечательных и самобытных поэтических памятников европейского средневековья.

Вся жизнь древнего скандинава проходила в жестокой и упорной борьбе с природой. Каменистая, малоплодородная почва Швеции и Норвегии плохо поддавалась сохе и мотыге пахаря, а холодные ветры и ранние заморозки подчас губили на корню весь урожай, что влекло за собой трудную, тяжелую зиму. Еще тяжелее доставалось в зимние месяцы рыбакам, вынужденным сражаться с бурями и шквалами коварного северного моря.

И люди с нетерпением ждали весны. Они ждали тепла и света, с которыми кончались все их невзгоды. Они с тревогой следили за тем, как все ниже и ниже склоняется к горизонту солнце. «Кто знает, — думали они, — быть может, придет и такой день, когда оно скроется навсегда. Ведь есть же далеко на севере страна вечной ночи. А не будет солнца — не будет и жизни».

Этот страх побуждал пахаря, рыбака и охотника делать зарубки на скалах, которыми он отмечал высоту солнца. Этот страх побуждал его каждый раз торжественно отмечать 25 декабря — день зимнего солнцеворота, впоследствии переделанный церковью в праздник рождества.

Не мудрено, что тема извечной борьбы между враждебными и благодетельными для человека силами природы легла в основу и большинства мифологических легенд народов Скандинавии.

Как и многие другие народы древности, первобытные скандинавы обожествляли окружающий их мир, усматривая в каждом природном явлении вмешательство каких-то необыкновенных, могущественнейших существ, злых и добрых, в зависимости от того, вред или пользу приносило им это явление. Сама борьба между отдельными стихиями воспринималась ими как столкновение этих существ, из которых одни выступали как защитники людей, а другие — как их враги. Однако, если в греческом эпосе вся власть над силами природы целиком и полностью объединялась в руках богов-олимпийцев, которые то обрушивали на головы прогневавших их нечестивцев всевозможные стихийные беды, то щедро награждали отдельных своих любимцев, в мифологии Скандинавии носителями злого начала являются великаны — хримтурсы, символизирующие две наиболее грозные стихии — мороз и огонь. Им противопоставлены боги — асы, олицетворение тепла и света, создатели солнца и других небесных светил.

Между богами и великанами идет непрерывная жестокая война за власть над землей, война, которая должна закончиться гибелью как тех, так и других. Эпизодам этой войны и ее главному герою, богу грома, рыжебородому богатырю Тору, и посвящено большинство мифологических легенд Скандинавии.

Тор — одно из древнейших и в то же время наиболее красочных созданий народной фантазии. Нет сомнений, что когда-то именно он, а не Один был главным богом в Скандинавии.

Сын богини земли Ёрд, Тор — типично крестьянский бог, отсюда и его смертельная вражда со злейшими врагами земледельцев-пахарей, с великанами хримтурсами, и отвращение к войнам между самими людьми, в которых он никогда не принимает участие. Бог грома и ездит не на коне, как все остальные асы, а в колеснице, запряженной парой обыкновенных деревенских козлов. В исполинской, всесокрушающей силе Тора есть нечто от неисчерпаемой мощи создавшего его простого народа, так же как и в известном персонаже русских былин Микуле Селяниновиче, котомку которого не смог поднять даже Илья Муромец. Понятно, что и сама старость в образе старухи Элли оказывается не в состоянии положить бога грома на лопатки. Тор немного простоват, но вместе с тем ему присуща чисто народная хитрость. Вспомним, как ловко он провел мудрого гнома Альвиса, который навязывался ему в зятья.

Любовь к Тору в Скандинавии была столь велика, что переселенцы из Швеции и Норвегии, отправляясь в другие страны, брали с собой его изображение, чтобы водрузить его на месте своего нового жилища, а в Норвегии и по сей день бытует поговорка: «Если бы не было Тора, тролли[6] уничтожили бы весь мир».

С постепенным изменением структуры первобытного родового строя, когда обособленные родовые общины начинают объединяться в племена, а племена — в племенные союзы, в скандинавской мифологии появляется новый владыка мира — Один, наделенный всеми характерными чертами древнего вождя, прообраза первых королей.

Один не олицетворяет какие-либо силы природы. Некоторые исследователи не без основания видели в нем историческую личность — обожествленного задним числом предводителя одного из скандинавских племен. Если Тор (теперь он уже выступает в роли сына Одина) — бог крестьян, то Один — бог военной знати. Он решает судьбы сражений между людьми, а нередко и сам принимает в них участие, забирая лучших воинов к себе в Вальгаллу. В Торе преобладают физические качества, Один же, наоборот, славится мудростью, за которую он пожертвовал своим правым глазом.

В этой красивой и полной глубокого смысла легенде как бы отразились приметы эпохи, когда грубая сила начинает уступать место разуму. Интересно отметить, что в отдельных эпизодах (в этой книге они приводятся не полностью) Тор и Один противопоставляются друг другу и даже враждуют между собой.

Есть в скандинавской мифологии еще один в высшей степени оригинальный образ, на котором следует специально остановиться хотя бы уже потому, что он не встречается ни в одной мифологии других народов. Речь идет о боге огня Локи.

Локи не ас, он ведет род от великанов — хримтурсов (с которыми позднее объединяется для совместной борьбы против Одина и его сыновей), но боги приняли его в свою семью за его необыкновенный ум и хитрость. Локи — существо, полное противоречий; он буквально не может жить спокойно без шалостей и проказ, нередко злых, нередко забавных, но всегда остроумных, а главное, совершенно бескорыстных. Все его проделки не приносят ему решительно никакой выгоды. Наоборот, из-за них он то и дело попадает в беду, что, однако, ни в малейшей степени не изменяет его поведения. Правда, в заключительных легендах образ бога огня теряет комическое звучание и становится воплощением сначала зависти и ненависти («Смерть Бальдра» и «Как был наказан Локи»), а потом беспощадной мести («Сумерки богов»).

Нет необходимости столь же подробно разбирать здесь каждого из многочисленных богов скандинавского эпоса. О них достаточно подробно говорится в пятой главе настоящей книги («Асгард и асы»). Кроме того, все действие легенд в основном развертывается вокруг первых трех главных персонажей, тогда как остальные асы играют в них лишь второстепенную или, так сказать, подсобную роль. Даже Бальдр, этот всеми любимый бог весны, по существу ничем не проявляет себя в действии. Не менее бледно представлен и бог лета Фрейр. Однако как раз на примере этих двух богов можно проследить, как отражались природные условия, в которых жили народы, на созданных ими мифологических образах.

Так, у древних египтян, ассирийцев, вавилонян — жителей знойного юга, переносивших по вине солнца много страданий, — оно изображалось в виде кровожадного чудовища, жестокого и беспощадного к своим подданным властелина. Даже греки, обитавшие в сравнительно более умеренном поясе, награждали своего Феба — Аполлона смертоносными стрелами, от которых нельзя было найти защиты. А северяне, скандинавы — те видели в солнце лишь вечный источник радости и изобилия, источник самой жизни. Вот почему они так старательно подчеркивают, что их боги весны и лета, Бальдр и Фрейр, никому и никогда не приносят зла.

Профессор В. М. Жирмунский в четвертой главе «Истории западноевропейской литературы» (Москва, 1947) правильно отмечает еще одну особенность скандинавской мифологии. «Как все антропоморфические[7] религии, — пишет он, — скандинавское язычество представляет себе богов по идеализированному образу людей. Боги представлялись более могущественными и совершенными, чем обыкновенные люди, но отнюдь не всемогущими и бессмертными или лишенными человеческих страстей и страданий. Мифы рассказывали о рождении богов и содержали указания на их грядущую гибель».

И в самом деле, семья скандинавских богов — Один, его сыновья и внуки — представляет типичный род, один из таких же родов, какие существовали у скандинавцев в эпоху родового строя. Да и весь быт асов, их взаимоотношения, язык, характер, одежда, оружие и жилища — все это только старательно приукрашенная копия того, что жители Исландии или Норвегии видели на земле, с чем они сталкивались в повседневной жизни. В. М. Жирмунский прав и в своем последнем утверждении. Над богами и день и ночь, как дамоклов меч, висит зловещее предсказание норн о неизбежном конце мира. Асы знают, что рано или поздно они должны погибнуть за совершенные ими проступки.

Мрачный, но полный глубокой поэзии сюжет легенды о «сумерках богов», когда-то вдохновивший немецкого композитора Р. Вагнера на создание его знаменитой оперы, к сожалению, побудил многих историков и литературоведов выдвинуть трагизм и безысходность как какую-то роковую линию судьбы всех германских народов. Исходя из этого, они усматривали заключительную часть пророчества Вёльвы о возрождении нового мира как наносную, чуждую всему духу скандинавского эпоса, возникшую значительно позже всех остальных мифов, под влиянием христианства.

Мы не склонны разделять их точку зрения. Идею обновления мира путем его очищения и гибели всего старого можно найти у многих народов, не имевших с христианством ничего общего. Не были исключением из общего правила и скандинавы, которые также мечтали о грядущем более светлом и справедливом обществе, обществе без зла и насилия человека над человеком.

Помимо богов, в скандинавском эпосе есть и другие мифологические существа: валькирии, светлые и черные эльфы, великаны. О первых с достаточной полнотой сказано в тексте книги. Вторые завоевали себе колоссальную популярность, особенно в детской литературе. Что же касается великанов, то их образы не нуждаются в детальном разборе, кроме разве короля волшебной страны Утгард — Утгард-Локи.

Как попала эта таинственная, чисто сказочная фигура, чем-то напоминающая джиннов и волшебников восточных легенд, в северный эпос, неизвестно. Утгард-Локи не появляется ни в одном из других скандинавских сказаний, но «Путешествие Тора в страну Утгард» проникнуто столь глубоким смыслом, что является, пожалуй, наиболее ярким примером народной мудрости.

Героический эпос Скандинавии не так своеобразен и самобытен, как мифологический. Многие его сюжеты, очевидно, проникли в Норвегию из Германии, хотя впоследствии получили на своей новой родине чисто скандинавское звучание. «Сказание о Вёльсунгах» (или Нифлунгах) напоминает известную «Песнь о Нибелунгах», а скандинавский Сигурд. и немецкий Зигфрид почти идентичны. Однако исландско-норвежская трактовка этой легенды существенно отличается от германской хотя бы уже тем, что ее герои живут, думают, чувствуют, разговаривают не как немцы, а как типичные скандинавы. Есть в «Сказании о Вёльсунгах» и не встречающиеся в «Нибелунгах» викинги, а вместе с ними и их нравы и обычаи, что дает нам возможность на основе этой легенды восстановить довольно ясную картину эпохи саг.

В героических сказаниях значительно четче, чем в мифологических, проступают отдельные штрихи скандинавского общества, и в частности остатки матриархата, сказывающегося в повышенном значении роли женщины в семье. Так, братья всегда оказываются ближе и дороже мужа, а дядя со стороны матери пользуется большим уважением, чем отец. Огромное значение в жизни скандинава имеет данное им слово или клятва. Нарушение обещания всегда влечет за собой трагические последствия (не только для людей, но и для богов). Малейшее подозрение в трусости или малодушии подчас толкает героя на явную гибель. В то же время убийство в порыве злобы, из-за мести или корысти почти не наказывается. Основоположник рода Вёльсунгов, Сиги, убив человека только за то, что тот оказался лучшим охотником, чем он, изгоняется из страны, но его отец, Один, сейчас же приходит ему на помощь и осыпает своими благодеяниями. Гуннар и Хёгни считают себя виновными в смерти Сигурда лишь потому, что дали ему клятву верности, да и гибнут они не столько из-за того, что нарушили долг дружбы, сколько по причине перешедшего на них вместе с кольцом гнома Андвари проклятия. История с этим кольцом, появившаяся на свет задолго до прихода в Германию и Скандинавию христианства, еще раз подтверждает тот факт, что взгляд на корысть как на причину всех человеческих несчастий возник в народе в глубокой древности, а не под влиянием новейших религиозных учений.

Очень любопытно «Сказание о кузнеце Вёлунде». Это одна из наиболее древних легенд, быть может, не менее древняя, чем «Пророчество Вёльвы». Она встречается и у скандинавов. Есть предположение, до какой-то степени оправданное, что Вёлунд — одно из многочисленных прежних имен Тора (или немецкого Донара) и что лишь впоследствии, когда тот из бога-кузнеца превратился в бога грома, его вторая половина выделилась в самостоятельный образ.

В угоду придворной знати средневековые поэты — скальды пытались превратить Вёлунда в сына финского короля, точно так же, как они установили связь между родом Вёльсунгов и династией первых норвежских королей. Однако сохранившийся в Северной Германии старинный вариант легенды прямо указывает на крестьянское происхождение замечательного кузнеца. Это подтверждается и тем, что Вёлунд при дворе шведского короля Нидуда все время находится на положении человека низшего звания.

Указанные нами отдельные пробелы и противоречия, встречающиеся в легендах Скандинавии, следует целиком отнести за счет эпохи, в которую производилась первая запись этих легенд.

К концу X столетия нашей эры христианство стало господствующей религией во всех странах Европейского континента. Добралось оно и до последнего оплота язычества — Скандинавии. Нетерпимая ко всему, что хотя бы в какой-то степени противоречило ее догмам, католическая церковь повсеместно безжалостно стирала с лица земли даже малейшее упоминание о прежних религиях и верованиях народов. Наряду с этим уничтожались и многочисленные памятники старины, лучшие образцы эпического народного творчества. На кострах, сложенных духовенством, сгорели почти все рукописи, относящиеся к мифологии германских племен. Такая же участь постигла в Дании, Швеции и Норвегии мифологию народов Скандинавии.

Был, однако, неподалеку от Европы уголок, куда церковь хотя и проникла, но где она в течение нескольких столетий была вынуждена мирно уживаться бок о бок с язычеством, где священнослужители не сжигали ни грешников, ни их книги, где, таким образом, сохранилась какая-то относительная свобода совести. Этим светлым в мрачные времена средневековья уголком была Исландия.

Когда около 870 года первые переселенцы из Норвегии высадились на этом пустынном скалистом острове, они нашли на нем несколько монахов, ирландцев по происхождению, прибывших сюда спасаться от мирской суеты и соблазна. Норвежцы были еще язычниками, ирландцы уже приняли христианскую веру. Но язычники всегда относились более или менее терпимо ко всем религиям. Христиане же были слишком малочисленны, чтобы силой навязать свою веру воинственным богатырям-скандинавам. Между обеими партиями установился своеобразный статут терпимости, который продолжал существовать и тогда, когда в 1000 году христианская религия была официально признана на всей территории Исландии. Прежние языческие жрецы (годы) приняли сан священников, и только. Что же касается простого населения, то тут еще долгое время каждый верил во что хотел, не подвергаясь за это преследованию. В то время как в Европе все, что не соответствовало церковным канонам, объявлялось ересью и сжигалось, в Исландии создавались чудесные саги, донесшие до нас во всей своей первоначальной чистоте и свежести оригинальный язык, быт и нравы Древней Скандинавии.

Именно здесь в 1222 или 1223 году знаменитый исландский историк, поэт и политический деятель Снорри Стурлусон (1178–1241) и написал свою знаменитую «Эдду» — трактат о поэтике скальдов, без которого было бы невозможным создание настоящей книги.

В первой части «Эдды», построенной в форме диалога между мифическим шведским королем Гюльви и старейшим из богов Одином, давался краткий прозаический пересказ всей скандинавской мифологии (надо отметить, что Снорри первый и единственный из всех придал ей четкую и законченную систему). Вторая часть «Эдды» содержала объяснения важнейших образных выражений (кеннингов), принятых в поэзии скальдов (опять-таки богато иллюстрированных легендами о похождениях богов, вложенными в уста бога поэтов Браги). И наконец, третья ее часть передавала метрику, то есть описание размеров и строф, употребляемых дружинными поэтами и певцами — скальдами.

В 1643 году исландским епископом Бринйольфом Свейнсоном была открыта еще одна рукопись, относящаяся тоже к XIII веку и содержащая сборник текстов мифологических и героических песен скандинавских народов. По аналогии с «Эддой» Снорри этот сборник также окрестили «Эддой», но только «Старшей» или «Семундовой», так как долгое время его составление ошибочно приписывали известному исландскому монаху и ученому Семунду Мудрому (1056–1133). (До настоящего времени точный возраст «Старшей Эдды» не установлен.)

Мифологические песни «Старшей Эдды» представляют исключительный интерес как памятники древнего, еще доскальдового жанра народного эпоса и дидактики, но все они, кроме «Волюспы» («Пророчество Вёльвы»), раскрывающей картины сотворения и конца мира, не дают столь ясного представления о содержании скандинавской мифологии, как это делает «Эдда» Снорри (после открытия «Старшей Эдды» ее стали называть «Младшей»). Значительно богаче по содержанию героические песни «Старшей Эдды», повествующие о богатырях из рода Вёльсунгов, о замечательном кузнеце Вёлунде и о многих других героях Древней Скандинавии.

К сожалению, широко популярная в Европе скандинавская мифология у нас в основном известна лишь узкому кругу специалистов. Не было сделано попытки популяризировать мифологию Скандинавии по примеру мифов других народов (как это было сделано с мифами Древней Греции).

Тем больший интерес представляет настоящая книга.

Опираясь главным образом на «Эдды» — «Старшую» и «Младшую», а также используя и некоторые другие литературные источники («Сага о Вёльсунгах» XIII века, песни скальдов и северонемецкие сказания о кузнеце Виланде), автор этой книги знакомит наших юных читателей с наиболее замечательными скандинавскими сказаниями о богах и героях. Его пересказ, очень близкий к оригиналу, воссоздает атмосферу эпической старины. В то же время в отдельных случаях автор несколько смягчает черты варварской свирепости, присущие иным скандинавским сагам. Из ряда литературных версий он выбирает наиболее поэтические или социально значимые. В книге много настоящей поэзии. На ее страницах оживают могучие герои старинных народных сказаний, до наших дней не утратившие своего удивительного обаяния.

Б. Пуришев