ГЛАВА 7

Когда я просыпаюсь, моя спальня купается в золотистых лучах послеобеденного солнца. Я проспала весь день. Лежу в кровати и слышу, как матушка возится на кухне. Воспоминания о прошлой ночи накатывают на меня волной: миссис Айви, новорожденный малыш, погоня по лесу на жеребце Августа, схватка с волками… поцелуй…

Мне становится жарко от этих воспоминаний, и я встаю с кровати. Лицо выглядит совершенно обычным, когда я смотрюсь в зеркало над умывальником. Глаза по-прежнему голубые, и губы такие же как всегда. Никто бы не догадался, что меня целовали. Или догадались бы? Приглаживаю спутанные волосы и перевязываю их лентой, а потом умываюсь тёплой водой.

Матушка дала мне выспаться, и я благодарна ей за это. Я даже не представляла себе, насколько устала. Но теперь она захочет выслушать обо всем произошедшем.

— Проснулась, — говорит она, когда я выхожу на кухню.

Мать сидит за столом, чистя кучу картошки, хотя уже начистила с дюжину.

— Ты решила на всю неделю наготовить тушёного мяса? — спрашиваю я, затем сажусь и беру картошку с ножом.

— На ужин мы ждём гостя.

Я пристально смотрю на неё. Яркие глаза, розовая кожа. Моя матушка симпатичная женщина, и до того, как возраст стал брать своё, считалась красавицей.

— Да? — подталкиваю я.

— Августа, — отвечает она, не спуская с меня глаз. — Это меньшее, чем мы можем отблагодарить его за то, что отвёз тебя за эликсиром.

Я прекрасно понимаю, что мои щёки пылают, и мать замечает румянец. Остаётся только уповать на то, что ей ничего не известно о поцелуе. Если я признаюсь о своём влечении к Августу, то придётся встать в очередь за всеми незамужними девушками в деревне.

Август никогда никого не поощрял. Я даже не думала, что он целовался с кем-то… до сих пор. И его неприступность даёт мне надежду, что в свою очередь доказывает, насколько я глупа.

И вот теперь матушка пригласила его к нам на ужин. И теперь нам что, нужно болтать как ни в чём не бывало, и есть?

— А мы не можем просто с ним расплатиться парой монет? — отрывисто спрашиваю я.

Матушка смеётся, а потом расстраивается.

— Он рассказал мне обо всём, Скарлет. Я пошла отблагодарить Августа и застала его за перевязкой раны. Он признался в том, что был вынужден драться с волками, и в том, что ты его спасла с помощью горючей жидкости, — глаза матери горят неистовым пламенем, а голос становится резким. — Ты поступила чрезвычайно глупо. Это могло стоить вам обоим жизней.

На этот раз мои щеки пылают от стыда.

— Мне очень жаль.

Она откладывает в сторону картофель и кладёт руку мне на плечо. Её прикосновение нежное, а не суровое.

— Если бы случилось непоправимое, я бы никогда не простила себя за то, что взяла тебя с собой к семейству Айви.

— Я хочу тебе помогать, — заверяю я её. — И обучиться всем тонкостям ремесла акушерки.

— Знаю, — отвечает она, слегка сжимая моё плечо. — Но я не позволю тебе рисковать собственной жизнью.

Я киваю, к горлу подкатывает ком. При свете дня и на светлую голову события прошлой ночи кажутся дурным кошмаром. Мне и самой не верится, что все это было на самом деле.

Как только мы начищаем и нарезаем картофель кубиками, я говорю матери, что пойду подою корову, пока она готовит лук и морковь. Мне нужно всё хорошенько обдумать, и не в доме, где давят стены. Я беру из угла кухни молочное ведро и выхожу во двор.

Направляясь к сараю, где вальяжно стоит наша единственная корова, пытаюсь придумать темы для разговора во время ужина. Нервничаю из-за предстоящей встречи с Августом.

Что он скажет, здороваясь со мной? Как посмотрит? Станет ли смотреть на меня, как прошлой ночью?

У меня вырывается нервный смешок. Август всегда пристально наблюдает за мной… по крайней мере, создаётся такое ощущение. С одной стороны, мне хочется солгать матери, что я себя неважно чувствую и не смогу с ними поужинать. Но с другой стороны, у меня появляется желание подкараулить его и сказать, что мы больше никогда не будем целоваться.

Но есть одна маленькая проблема, я не уверена, чего на самом деле хочу.

Возможно, он считает это ошибкой… может, поцелуй для него не повод не спать по ночам.

Наша корова по кличке Джустик приветливо мычит при виде меня. Ей больно, поскольку мы с матерью пропустили утреннюю дойку. Я беру табурет возле стенки сарая и ставлю ведро для молока, принесенное из дома.

— Прости девочка, — утешаю я и глажу ей бока, прежде чем приступить к дойке.

Джустик снова мычит, но потом замолкает, когда я берусь за вымя. Работа помогает мне собраться с мыслями, и я начинаю подумывать, что Август может не поднимать тему о поцелуе. Мы оба можем сделать вид, будто ничего не произошло. Прошлая ночь обернулась чередой странных событий, а дневной свет принёс ясность.

— Тебе лучше, девочка? — спрашиваю я Джустик.

Я продолжаю заниматься делом и, прикрыв глаза, начинаю напевать. Ритмичные движения во время дойки помогают расслабиться и унять одолевающее меня напряжения из-за предстоящего ужина с Августом.

Когда я почти заканчиваю, мурашки начинают бежать по рукам. Открываю глаза и вижу падающую на меня тень.

Не оборачиваюсь, хотя знаю, за моей спиной стоит Август.

Он не говорит ни слова, тем не менее, от осознания того, что Август следит за мной, я становлюсь медлительней. Заканчиваю дойку, а потом поглаживаю бока Джустик.

— Хорошая девочка.

Я встаю и поворачиваюсь к Августу.

На нём хлопковая рубаха, распахнутый ворот открывает взору шею и ожерелье с каменным кулоном, который он носит не снимая. Рубаха заправлена в тёмно-серые бриджи. Сейчас он не надел плащ, который был на нём прошлой ночью, и от этого он кажется более дружелюбным, хотя полуночные глаза как никогда бездонно чёрные.

Я замечаю, что Август побрился, и мгновенно краснею от воспоминаний о его поцелуе.

Его взгляд скользит по моему лицу, задерживаясь на глазах. Уверена, от его внимания не ускользнул румянец, заливший мои щеки.

— Здравствуй, — говорю я едва ли не шёпотом. Мне неприятно, что голос подвёл меня. Я начинаю нервничать.

— Твоя мать сказала, что ты здесь, — отвечает он, наклоняясь вперёд.

На долю секунды мне кажется, что он собирается поцеловать меня, прямо здесь во дворе отчего дома на глазах любого путника, проезжавшего по дороге. Его рука скользит по моей кисти, Август забирает у меня ведро с парным молоком, а потом снова выравнивается.

Нет, он не пытался меня поцеловать. Я выдыхаю, но не уверена, с облегчением или разочарованием.

Август направляется к дому, а я, стараясь унять хаотично метавшиеся в голове мысли, следую за ним.

— Как твоё плечо? — спрашиваю я.

Опустив взгляд, он смотрит на меня свысока, а на губах мелькает редкая призрачная улыбка.

— Уже лучше. Твоя мать дала мне целебную мазь.

— Хорошо, — отвечаю я. Мы уже подошли к дому, поэтому, собравшись с духом, я бросаюсь в омут. — Что ты ей рассказал о прошлой ночи?

Он останавливается, ведро покачивается в руке. В лучах заката за его спиной кожа Августа отливает золотом. Я сглатываю, ожидая ответа.

— Я ей не рассказал о том, что поцеловал тебя, — заявляет он.

От неожиданности у меня открывается рот. Потом я его резко захлопываю.

Он смеётся. Тёмный и богатый звук льнёт как музыка.

Мне кажется, я никогда раньше не слышала смех Августа. Он был таким серьёзным мальчиком, а после смерти его отца мы редко виделись и общались. Отчасти из-за того, что я сознательно его избегала.

Его смех пленит меня, и я не знаю, что с этим делать. Я пролетаю мимо него, не заботясь о том, что задеваю ведро, и молоко проливается на землю. Почти добегаю до двери, как Август хватает меня за запястье.

— Аленькая, — хрипло говорит он.

Я вырываю руку.

— Не называй меня так.

— Скарлет… — в его интонации слышно раскаянье. Но мне всё равно.

Я открываю дверь и вижу, как мать раскладывает жаркое по металлическим тарелкам. Ужин готов.

— А вот и вы, — весело улыбается матушка.

— Я только закончила, — отвечаю я как можно спокойней.

Мама ставит на стол полевые цветы в вазе.

Август заходит в дом следом за мной и ставит ведро с молоком. Я чувствую, как его взгляд прожигает во мне дыры, но не собираюсь смотреть на него.

После того, как Август отходит от ведра, я забираю его и наливаю молоко в кувшин. А потом отношу на стол вместе с нашими лучшими глиняными кружками. К счастью, у нас квадратный стол, так что каждый может сидеть на своей стороне. Матушка садится слева от меня, а Август — справа. Я готова смириться с таким положением дел, но не собираюсь разговаривать или смотреть на него.

Матушка берёт меня за руку, чтобы произнести молитву, а вторую протягивает Августу. Мне ничего не остается, как взять его за другую руку.

На его большой теплой мозолистой ладони моя рука выглядит карликовой, холодной и напряжённой.

— Господи, благослови пищу сию, — говорит матушка.

Я смотрю на стол, слишком взволновавшись, чтобы прикрыть глаза. Помимо этого, я чувствую взгляд Августа на себе.

Он что, не молится перед трапезой?

Матушка благодарит Всевышнего за наше здоровье, благосостояние коровы, жителей деревни, миссис Айви и её новорожденного малыша, моё благополучие и наконец выражает свою признательность за то, что Август присоединился к нашему ужину.

Потом ещё говорит о чём-то, Август сжимает мою руку. Я сглатываю, и стоит матери сказать: — Аминь, — как я мгновенно одёргиваю свою руку от него.

Загрузка...