– Шо, Сережа, расскажешь? Как твой космос?
Министр хотел встать.
– Сиди, сиди! – Вожатый замахал, утопая в слишком мягком, слишком резном кресле.
– Ракеты строим, спутники, и станция у нас самая большая межпланетная, – с одышкой начал Министр. – С двадцатью космонавтами по космосу летает.
Под Его пристальным взглядом голос срывался, фальшивил. Министр вдруг понял, какое у него глупое выражение лица.
– Что-то ты грустный, Сережа? – заметил Вожатый. – Устал?
Министр побледнел.
– Не устал…
– А что не докладуешь как положено, жизнь не радует?! Где огонек? – Вожатый встал и подошел совсем близко. – Огонька в тебе нет, Сережа! А мне надо, чтоб все пылало, все! Чтобы – ух! А ты… – и Он вернулся в свое массивное гобеленовое кресло.
– Наверное, думал всю ночь, что мне рассказать?
– Думал, – признался Министр.
– Ну так рассказывай, радуй! Или ничего не придумал? – нахмурился Вожатый и, отхлебнув чай, позвонил в золотой колокольчик.
Звон был мелодичный, точно медовый, у этого золотого, инкрустированного бирюзой колокольчика. Казалось, колокольчик и ласково звонил, и настойчиво требовал: «Сюда! Сюда!»
На звон появилась Наташа.
– Остыл чаек, Наталочка! Замени, пожалуйста, и мне, и Сергею Тимофеевичу. А ему еще бараночек с собой положи, пусть дома погрызет, он любит!
Наташа улыбнулась и исчезла. Через минуту она вынесла на серебряном подносе два хрустальных стакана, вставленных в подстаканники с благородной кубачинской чернью. Ему она положила пять кусочков сахара и с восхитительной улыбкою размешала, а потом, улыбнувшись сдержанней, чуть обнажив ровные жемчужные зубки, обернулась к Министру.
– Ваш чаек! – слегка присев, устанавливая перед Министром стакан, проговорила Наташа. – А бараночки я вам после передам.
– Люблю, знаешь, чтоб чай обжигал! – отхлебывая, проговорил Вожатый. – Что это за чай, если нельзя обжечься? Я, Сережа, во всем порядок люблю, и в чае, и в космосе, и в людях. Так устроен! – подняв указательный палец, строго заключил Он.
Министр стоял, руки по швам.
– Да ты садись, садись, в ногах правды нет! – велел Вожатый. – Ну, докладывай, что твои обормоты сочинили, что напридумывали? Или старое новыми словами переписали? Они умеют!
Министр обрадовался, что выкинул никудышную справку, и, хлопая себя по карману, извлек листок с рисунком.
– Луноход, – выдавил он. – Машина такая, чтобы по Луне ездить.
– А что, там кого-то подвезти понадобилось? Кто-то заблудился? – взглянув в упор, спросил Вожатый.
– Никого, – сглотнув, ответил Министр.
– Так зачем Луноход?
Министр пожал плечами.
– В голове у тебя, Сережа, Луноход ездит, и мысли твои гоняет, чтобы не застаивались, понял?
Министр оробел.
– Пойди расскажи кому – засмеют! У нас, чтобы людям легче жить стало, транспорт потихоньку на оленей переводим, а ты – Луноход! Может, приснилось тебе это, Сережа, в страшном сне?! – прищурился Вожатый. – А может, внук подсказал? У тебя же внук?
– Внук.
– Сколько лет?
– Восемь.
– Точно! – кивнул Вожатый. – Мальчик тебе это так, по-детски брякнул! У тебя, поди, весь дом моделями ракет да спутников заставлен, разве Лунохода недостает, вот внук и фантазирует, а ты – мне! Нехорошо, нехорошо!
Министр уже не пил чай и не откусывал ароматную клубничную пастилу, которую ему с улыбкой придвинула очаровательная Наталья Сергеевна. Только Вожатый мог называть ее по имени – Наталочка! Министр не знал, куда спрятать глаза, вспотел, как мышь.
– Вот когда ты пауков в установках пытал, я тебе не препятствовал, когда собак в спутниках жег, я тебя не ругал, когда в космос обезьяну отправил – хвалил! За человека век тебя люди помнить будут! А с Луноходом ты перестарался, переврал сам себя! Дурак ты стал, Сережа, набитый дурак, и уши холодные! – и, наклонившись к Министру, потрепал его за ухо. – Нет, уши у тебя не холодные! – улыбнулся Вожатый, откидываясь в свое уютное кресло, и вдруг задремал.
Сергей Тимофеевич не смел пошевелиться, не мог тронуться с места. Не дай Бог скрипнуть чем-нибудь, громыхнуть! А так хотелось встать и быстро отлить, освободить мочевой пузырь, который резало, может, со страха, а может – еще с войны. Министр всегда хотел писать, когда нервничал. Но сейчас он не смел шелохнуться: «Пусть спит, пусть спит!»
У Министра спеклись губы так, что он не мог нашептать колыбельную! Одна мысль пульсировала в сознании: «Не потревожь! Не потревожь!».
Вожатый спал, похрапывая, присвистывая, седая голова чуть набок, и вдруг, так же внезапно, открыл глаза и уставился на Сергея Тимофеевича. Тот не двигался, как завороженный.
– Сгинь! – выкрикнул Вожатый и, резко наклонившись вперед, вскинул перед собой обе старческие руки. – Сгинь! Пропади!!!
Сергея Тимофеевича передернуло, он шарахнулся как ошпаренный.
– Ха-ха-ха! Слабак! Слабак! – хохотал Вожатый. – Что, напугал тебя, Серега? Хоть я тебе попугаю! А то вся страна непуганых идиотов! Кхе! Кхе! – закашлялся Он.
Министр не проронил ни слова.
– Что, я тут вздремнул немного?
– Вздремнули, – подтвердил Сергей Тимофеевич.
Вожатый развалился в кресле, утирая выступившие от смеха слезы.
– Забавный сон снился, – продолжал Он, устраиваясь поудобнее в своем королевском кресле. – А знаешь, начинай свой Луноход строить, для чего-нибудь он нам сгодится. Для чего – секрет! – понизив голос, добавил Вожатый. – А секреты не выдают!
Министр кивнул.
– Ну, ступай, Сергей, ступай, действуй! Держи меня в курсе, каждую неделю рапортуй, – и рука, украшенная драгоценными наградными перстнями и одним Партийным с десятикаратником, на прощанье взмахнув, потянулась за сладенькой пастилой.
– Слушаюсь, товарищ Высший Разнокомандующий! – отчеканил Министр.
– Не шуми! – отмахнулся Высший и приложил палец к губам. – Тишина – забыл?
Министр попятился.
– Ступай, ступай! Пусть зам твой его подрисует, – указывая на листок с изображением Лунохода, заметил Вожатый. – Он же у тебя художник. Ну вот, как дорисует, сразу мне на стол, другим не давай – загубят. У твоих мудаков от пустого сидения в кабинетах глаза замылились, а этот еще не окуклился, взгляд свежий!
Сергей Тимофеевич, пятясь, выскочил из кабинета и всю дорогу до министерства ехал, не проронив ни звука. Сладкие колечки хрустящих кремлевских баранок и полкило ароматной пастилы лежали рядом в золотистом пакетике, перевязанном элегантной муаровой ленточкой с розоватым отливом.
«Луноход, Луноход, Он не низок не высок!
Луноход, Луноход!» – внутри Министра напевал счастливый голос.