Сказание о суворовцах

В ожидании гостей

К творческому вечеру-балу с нескрываемым волнением готовились все, но особенно девятиклассники. Это их первый бал с приглашением школьниц. Каким он будет, как пройдёт? Ни у майора Палова, ответственного за вечер, ни у преподавателя русского языка и литературы Льва Львовича, ни у библиотекаря Ирины Ивановны общего мнения не было.

— Нечего мудрить, — говорил майор. — Когда я был суворовцем, мы такие балы закатывали… Самые трогательные минуты для нас…

— Не ради бальных танцев хотим собраться, — не соглашался Лев Львович. — В этом году у нас необыкновенный набор. Вы почитайте, какие рассказы пишет Саша Суворов. У Юры Архипова чудесные стихи.

— Ну, какое там «творчество»? Ребята хотят потанцевать, — возражала Ирина Ивановна.

В списке Льва Львовича появились фамилии суворовцев, которые готовили художественное чтение — главы из романов, стихи поэтов-декабристов, свои произведения, нашлись и музыканты, согласившиеся сыграть на рояле, скрипке, аккордеоне.

Все сошлись в одном: провести вечер интересно и весело. Пусть будут и стихи, и песни, и музыка, и танцы.

Ирина Ивановна, которую суворовцы звали просто Ирочкой (она только в прошлом году закончила десятый класс и училась заочно в библиотечном институте), разослала в знакомые школы пригласительные билеты для девочек.

На первом этаже в фойе висело объявление, и ни один суворовец не проходил мимо, не прочитав его.

Вечером бурно обсуждали предстоящие выступления ротных талантов. Певцы пробовали голоса, чтецы заучивали стихи, музыканты бренчали на гитарах, мандолинах и басах. Чем-нибудь блеснуть хотелось многим.

Суворовцам разрешили пригласить знакомых девушек. Кого и как пригласить — вот вопрос?

Прапорщик Котов приказал всем хорошенько выгладить брюки, до блеска начистить ботинки и пришить свежие подворотнички.

— Форма парадная! — объявил прапорщик после урока химии, когда строились на второй завтрак. — А вы, Суворов, останьтесь в классе.

Когда остались вдвоём, Котов сказал:

— Я хочу предупредить, Саша, не сорваться на бале…

— Как «не сорваться»? Что-то я не понимаю…

— А так: держаться на высоте. Учишься хорошо, играешь на рояле превосходно, а несдержанностью страдаешь. Я советовал бы с Зубовым поладить, забыть старое.

— Никогда! — ответил Саша.

— Вот это и есть запальчивость. Не советую поспешно высказывать обиду, можно глупость сказать. Вообще горячиться — последнее дело. Помните, когда наши футболисты проводили финальную встречу с англичанами, один английский футболист ударил по лицу нашего защитника. Советский спортсмен не ответил на хулиганскую выходку: присел и закрыл лицо ладонями. Англичанин был тут же удалён с поля, а затем дисквалифицирован. А что было бы, если наш игрок дал сдачи?

— Драка, — ответил Саша.

— Вот именно. И готовьтесь к вечеру. Учтите, воспитатель капитан Лейко заболел, он в госпитале. По всем вопросам — ко мне.

Саше не спалось. Вспомнились детство, школа, где учился восемь лет, поездка с родителями в Сухуми, когда подолгу не вылезал из моря, и то, как перед отъездом съел чуть ли не десять сочных груш, которые мама купила для прабабушки. Отец велел попросить у мамы прощения, но Саша не соглашался: разве он виновен, что съел груши? Он ведь не знал, что они куплены для прабабушки. Тогда ему казалось, что он прав, а теперь испытывал стыд…

Или случай с учительницей музыки. Пришла она, как всегда, вечером во вторник. И как всегда, спросила, готов ли Саша заниматься, убеждённая, что он ответит: «Готов, с удовольствием». Но Саша воспользовался отсутствием мамы и солгал: «Сегодня не готов, меня мама ждёт в поликлинике. Она заняла очередь к зубному. У меня болят зубы. Давайте завтра». Зачем он так поступил, и сам не знал. Просто не хотелось заниматься. «Скорее всего, я не прав, что затеял драку с Ильёй, но извиняться перед ним меня никто не заставит».

Подумал: «Интересно, что значит «хороший человек»? Тот, кто умеет подавлять свои порывы, желания? Чем лицемер отличается от человека тактичного, чуткого? Или вот любезность — это достоинство или недостаток?»

Кто-то толкнул его в бок и потянул одеяло. Саша приподнялся и увидал Илью.

— Чего тебе? — спросил он шёпотом. — Давай отсюда!

— Ты… это… ну… Хочу тебе одно слово сказать. Выйдем в умывальную.

— Одно слово и тут можно. Не пойду. Говори или уходи.

— Ну, тогда считай, что я извинился… — прошептал Зубов. Он присел на край койки и опять зашептал: — Не нарочно я. Не подумавши. Что же я, дурак? Тоже понимаю. Мой отец погиб, а они все на меня напустились…

Тут с соседней койки соскочил Юра Архипов:

— Послушай, Зубов, а ты и впрямь подлец. «Мой отец погиб»! Видали, ширму себе нашёл! Не позорь имя отца! Ты не Сашке приноси извинения, а вот пойдём завтра в музей и там, у фронтового знамени, всем скажешь!

— Оба хороши, — сонливо сказал ещё кто-то.

— Тише вы! — это уже вице-сержант Куц. — Хватит. Ни звука!

— А я, ребята, извиняюсь перед всеми, — во весь голос сказал Илья. — Слово даю, курить бросил. Не верите?

— Вот ты завтра всё это и доложи майору Палову, — сказал Куц. — А теперь всем спать!

Илья дотронулся до плеча Саши и, встав с койки, пошёл, опустив голову.