Сказание о верном друге

БОЛЬШОЙ ОРЕЛ, ВОЖДЬ

На неровностях стен и сводов вспыхивают красноватые отблески пламени священного огня, разложенного на жертвенном камне у входа в пещеру.

По одну сторону камня сидит на полу жрец в праздничном наряде. На нем все черное: балахон из козьих шкур, головной убор из вороньих перьев. Даже узоры на лице наведены сажей. Длинные черные волосы ниспадают на плечи и лицо. На шею надето ожерелье из когтистых вороньих лапок, изогнутого клюва грифа и крысиных голов.

Это Черный Ворон, жрец и колдун, страшный человек. Он разговаривает с дивами: призывает, приманивает добрых и хитростью, обманом уводит подальше от жилища племени злых. Рядом с ним сидит вдова вождя Гордого Луня – Яна, потом жена жреца – Зурра и остальные женщины племени вдоль стены пещеры.

У противоположной стены уселись в ряд мужчины-охотники, украшенные головными уборами из разноцветных перьев. Все при оружии – с луками и копьями.

Первое место в ряду охотников, напротив жреца, пустует. Тут лежит волчья шкура, лук с узорными насечками по дуге, десяток стрел с красным оперением и плоский увесистый камень со сквозной дырой посередине.

Всеобщее молчание. Слышно только, как потрескивают сучья в пламени да попискивают дети-несмышленыши в темной глубине пещеры.

Когда костер разгорелся и перестал дымить, жрец медленно поднял голову.

Сквозь сальные космы волос, закрывающие лицо, угольями блеснули черные ужасные глаза.

Долго глядел он на пламя, потом воззрился на пустое место напротив себя и заговорил глухо и подчеркнуто внятно:

– Гордый Лунь, вождь наш! Ты ушел в пещеру предков… Кто лучше тебя умел добыть много сладкого мяса? Кто быстрее тебя гнался за зверем, чтобы убить его? Кто лучше тебя пускал стрелы прямо в сердце могучего оленя? О удачливый! О храбрый! О сильный!

Последние слова Черный Ворон резко выкрикивал, и гулкое эхо многократно повторяло их в каменной глубине норы.

Гробовая тишина после оглушительных раскатов зычного голоса давила и тревожила людей. Жрец перешел на шепот:

– Назови нам имя нового вождя.

В напряженной тишине таинственно и многозначительно шипели и потрескивали дрова в огне…

– Я понял тебя, Гордый Лунь. Пусть тебе сладко и весело живется в пещере предков.

И снова надолго наступила тишина.

Не поднимаясь с места, Черный Ворон ловко бросил в огонь пучок травы. Клубы белого удушливо-душистого дыма поплыли по пещере.

Захныкал невидимый в темноте ребенок, но дети постарше зажали ему рот, заставили замолчать.

– Мужчины-охотники! – снова загудел под сводами голос жреца. – Вы должны назвать имя самого первого из вас, чтобы всем хватало мяса, чтобы дивы ночи не нашли жилища племени, чтобы был жив Огонь, младший брат Солнца. Громко скажите… кто из вас самый удачливый в охоте?

– Орел! – раздались дружные голоса.

– Кто самый сильный?

– Бык! Орел! – разноголосо ответили охотники.

– Кто самый храбрый?

– Орел! Коготь!

Сквозь рассеявшийся дым видно было, как Черный Ворон величественно поднялся и, взяв за руку одного из охотников, усадил его на пустующее место вождя.

– Охотники! Женщины! Имя нового вождя племени – Большой Орел. Повинуйтесь ему во всем!

Зор больно толкнул в бок Лана.

– Это твой отец. Теперь у тебя будет много сладкого мяса. Лан, казалось, не слышал. Неожиданное счастье и гордость за отца оглушили его. Во все глаза глядел он, как жрец надевает отцу на шею амулет вождя, ожерелье из волчьих клыков, повязывает на голову тесемку с перьями.

Дым уже рассеялся, костер пылал жарко. Черный Ворон вытащил из-под шкуры голову кабана и положил в огонь.

Смрадный запах паленой шерсти и горелого мяса защекотал ноздри голодных людей: уже несколько дней не было в племени мяса. Лица взрослых оставались непроницаемыми: нельзя желать сладкого куска из жертвенного костра. Глаза же детей горели алчными огоньками, они жадно вдыхали запахи съестного.

Но вот кабанья голова догорела, и все успокоились.

– Дивы приняли жертву! – возгласил жрец. – Радуйтесь, люди таж!

Племя ответило разноголосым протяжным воплем, раздались глухие удары колотушки по пустой колоде, высоко взвились женские и детские голоса.

Жрец запалил от костра смолистый факел и вышел из пещеры. Люди гурьбой повалили за ним.

Бешеный хоровод кружился вокруг Черного Ворона и нового вождя, вокруг дымного факела.

В скудном красноватом свете перед глазами опьяненного радостью Лана, как в горячечном сне, мелькали перекошенные буйным весельем черные лица, оскаленные в диких улыбках зубы, глаза, вылезшие из орбит, бронзовые, лоснящиеся от грязи и жира тела, голые руки и ноги, развевались косматые звериные шкуры…

Мужчины танцевали неистово, зажигательно.

Лану тоже хотелось ринуться в круг, но нельзя, он еще не охотник.

Женщины стояли вокруг танцующих, хлопали себя по бедрам, били в ладоши, все время убыстряя ритм, и без того бешеный.

И вдруг на фоне высоких женских голосов ухнул голос жреца, факел упал книзу, к самой земле, и танец неожиданно прекратился.

В наступившей тишине явственно послышался голос нового вождя:

– Слушайте, люди таж Большого Орла! Завтра добрые дивы помогут нам в охоте. Пусть Черный Ворон задобрит их таинственным словом и курением душистых трав. Пусть женщины ищут плоды на склоне горы.

Люди послушно повернули к пещере.

Лан уже отыскал свой угол и прилег на шкуры, когда раздался тревожный голос его матери:

– Люди, нет моего детеныша Лика!

Факелами осветили все углы. Аун заглянул в пещеру предков: не заполз ли туда глупый детеныш. Ребенка не было нигде.

Мужчины выскочили наружу. Лан старался не отстать от отца, хотелось первым отыскать брата.

Усилившийся ветер трепал пламя факелов, стараясь загасить их. Охотники нерешительно топтались у входа. Где искать?

И тут зоркие глаза Лана разглядели при тусклом лунном свете мимолетно промелькнувшего крупного серого волка с закинутым на спину маленьким человеческим тельцем. Мальчик успел заметить свежий рубец от раны на плече зверя.

– Волк унес Лика! Я видел! Волк унес!

Но никто, кроме него, не успел ничего увидеть…

Слушая горестные всхлипывания матери, Лан мысленно пообещал себе отыскать и отомстить волку с меткой на плече за гибель брата. Только бы скорее назвали его охотником!

МУДРЫЙ АУН

Лан пробудился от озноба. Вскочил.

Снаружи в глаза бил яркий холодный свет.

Взрослых не было, если не считать нескольких женщин и старика Оора.

Солнце не могло пробить молочной пелены тумана, но насытило своим ярким светом все пространство вокруг. Казалось, светился сам туман. Видно было не более, чем на несколько шагов. На траве блестел иней.

Прихватив заостренную палку, единственное свое оружие, Лан осторожно стал спускаться по склону на звук плещущегося в камнях ручья и набрел на Мудрого Ауна. Старик сидел на мшистом камне, и волосы его блестели, будто от инея.

Долгую жизнь прожил Аун, сын великого жреца Ухо Дива. Редко кому из охотников удается дожить до старости, как ему. Мать говорила Лану, что Ауну четырежды по столько, сколько пальцев на руках, и еще пять солнц.

Раньше Аун был хорошим охотником и звался хорошо – Быстроногий Олень. Но глаза у него отчего-то видели все хуже и хуже, и теперь называется он просто Аун, по имени матери своей Ауны, как Лан или Зор, как всякий другой, кто не охотник.

Аун непонятный человек. Он один, кроме жреца, ходит в пещеру предков. Никто не знает зачем. Он часто помогает Черному Ворону, и все давно заметили, что жрец побаивается Ауна. Умерший вождь Гордый Лунь слушался советов старика и всегда называл его «Мудрый Аун».

На дележе добычи Аун получает свою долю вслед за охотниками, тогда как старый Оор – вместе со старухами.

Люди сторонятся Ауна. Говорят, что его отец, великий жрец, еще ребенком свел его с дивами. Однако Мудрый Аун за всю свою долгую жизнь не причинил никому зла.

Лан не смеет первым заговорить с охотником, а с Ауном можно, потому что он – как Зор, и с ним просто, потому, наконец, что старик любит мальчика.

– Мои глаза видели вчера волка. Он унес Лика. Никто больше не видел.

– Мне жаль твоего брата и твою мать, – ответил Аун и, вздохнув, заметил: – У тебя зоркие глаза.

– Да. И я заметил метку на шкуре волка, чтобы найти его и убить, когда меня назовут охотником.

– Это будет. В праздник Нового Солнца, в праздник Птиц, если помогут дивы, ты будешь назван, постарайся.

– Тогда я убью много коз и баранов, чтобы всем и тебе, Аун, было довольно сладкого мяса. Я убью столько, что люди не смогут унести всего.

– Хвастливость – большой порок, она как слепота для охотника.

Лан потупился.

– Я знаю, ты будешь удачливым охотником, но послушай, что я тебе скажу.

Лан любил слушать старика. Неторопливый голос уводил мальчика в неизведанное, и, если закрыть глаза, можно было увидеть невиданное: людей, давно ушедших в пещеру предков, места, где никогда не бывал…

Таков Мудрый Аун.

– Знаешь ли ты, почему племя наше называется «таж»?

– Так было всегда…

– Нет. Жил такой человек – Таж. Давно-давно. Хороший человек, оттого все мы носим его имя и будем носить, пока есть хоть один человек в племени… В те давние времена охотники и даже вожди и жрецы носили имена своих матерей, как сейчас вы, мальчики: твоя мать – Лана, ты – Лан. А девочкам., как и теперь, придумывали новые имена. А почему? Это забытая тайна… Как-то в сильный снегопад погнался Таж за раненым оленем и пропал. Четыре ночи не было его в жилище. В ту пору ночной холод убивал человека, и потому все сказали: «Вождь Таж мертв, пусть дивы назовут другого вождя» И стал вождем другой человек, а на пятую ночь приполз Таж, очень слабый, но живой и сказал: «Я гнался за оленихой и ее детенышем, но мою добычу захотели отнять волки. Они отогнали детеныша от матери и чуть не загрызли его. Но я убил двух, а остальные убежали. Раненый, я лежал на снегу рядом с олененком. И он согревал меня. Потом вернулась олениха и стала зализывать детенышу раны, а он сосал молоко. И олениха зализывала мои раны, и я, как олененок, сосал ее молоко. Она согревала нас и уходила только покормиться. Силы мои окрепли, раны затянулись, и я приполз в жилище».

Аун замолчал, вглядываясь подслеповатыми глазами в лицо Лана. А тот растерянно моргал. Все было непонятно: почему вождь Таж бился с волками за олененка вместо того, чтобы догнать и убить олениху, ведь тогда мяса хватило бы всему племени? Почему олениха подошла к охотнику и зализывала его раны? Разве так бывает? Почему, наконец, окрепнув, Таж опять-таки не убил олениху?

Лан ждал: пусть Мудрый Аун объяснит ему непонятное, но старик как бы забыл про мальчика.

– Вождь Таж был плохим охотником или дивы отняли у него разум?

– Так сказали бы и многие другие, но не жрец Ухо Дива, и не Гордый Лунь, и не я. Отец твой, Большой Орел, наверное, тоже так не сказал бы… Таж был хорошим охотником и мудрым вождем. Он не убил олениху, зато узнал тайну матери и спасся. Он стал как див, которому повинуются звери.

Аун помолчал.

– Да, у тебя зоркие глаза и хороший разум. Смотри, – старик широким приглашающим жестом повел вокруг, – великий порядок вокруг: солнце устало – приходят холода, улетают большие птицы. Потом эти птицы прилетят вновь и принесут с собой Новое Солнце. С Новым Солнцем рождаются звереныши, растет трава, появляются сладкие плоды. Предки наши умели видеть и узнавать многие мудрости. Смотри и ты, смотри и узнавай.

ТАЙНА ПЕЩЕРЫ ПРЕДКОВ

«Как див, которому повинуются звери…» – повторял Лан снова и снова, но мудрость эта была ему все-таки непонятна, хотя он и запомнил ее.

Потянуло ветерком, и сильнее запахло неповторимой свежестью тумана. Сверху заголубели просветы, и вдруг брызнул яркий солнечный свет, многократно отраженный от ослепительно белых, быстро катящихся клубов.

Аун медленно побрел к пещере.

Сейчас он запалит смолистый факел и уйдет через узкий лаз в дальнем конце их жилища в таинственную пещеру предков, куда никто из племени ступить не решается.

Старик Оор со своими камнями расположился у входа в жилище. Ребятишки постарше, среди которых Лан увидел и Зора, подносили старику новые камни.

У Оора зоркий глаз. Он внимательно разглядывает камень, прежде чем приняться за него. Долго примеривается и наконец бьет своим черным крепким билом, которое всегда держит при себе. И не силен удар, да точен. Один за другим отскакивают от камня большие и маленькие кусочки, и вот уже всем видно: получился удобный скребок для скобления шкур больших зверей, наконечник стрелы или копья, рубило, ударник – по руке, в самый раз.

Лан, бывало, подносил к лазу в пещеру предков наиболее прочные ударники из черного камня. Подносил и терпеливо ждал, пока Мудрый Аун не придет за ними.

Из черной дыры струился холодный воздух, а то, наоборот в нее с шумом засасывались сухие листья и травинки из ближних подстилок. Стоило сунуть голову в отверстие, и волосы начинали шевелиться, как живые.

Лану захотелось заглянуть внутрь. Иногда, когда в жилище не было взрослых, он осторожно протискивался в проем по пояс. И тогда слышались отдаленные несильные удары камня о камень. Наступала темнота, потому что он загораживал собой дневной свет, и ему мерещились впереди красные, зло светящиеся глаза дивов, хранителей жилища мертвых – братьев Оггру, и мальчик в страхе пятился назад.

Там был недавно умерший вождь, Гордый Лунь, там был охотник Буйвол и еще несколько женщин и детей, умерших за последние три луны.

Таинство погребения совершали жрец и Мудрый Аун.

Как-то раз Лан спросил у старика:

– Не рассердятся ли дивы, если я спрошу тебя, Аун, что там, в пещере предков, где ты бываешь каждый день?

Аун долго молчал, щурясь на солнце подслеповатыми глазами, а потом сказал:

– Это тайна великая.

– Я знаю, там живут мертвые…

– Помолчи и послушай… Стар уже Аун. Скоро и мне уходить к предкам… Давно присматриваюсь к тебе, Лан, сын Большого Орла, и говорю: слушай и запоминай!

Мальчик оцепенел. Так торжественно и многозначительно с ним никогда еще не говорили.

– Слушай и запоминай. Отцу твоему хотел сказать тайны племени, но вождям не до тайн. А жрец зол…

Аун замолчал надолго, подавляя волнение.

– Тебе скажу. Слушай и запоминай! Запоминай и думай! Думай и наблюдай вокруг!..

Старик насупился и продолжал шепотом:

– Скажу тебе древнюю песню:

Береги брата своего и сестру – соплеменник! Погляди вокруг: волки живут стаями, кабаны, олени, козы – стадами, люди таж – племенем Злые дивы делают зло, добрые – добро Тигр хватает косулю, лисица караулит зайца, сокол бьет утку. Оглянись, беда за твоей спиной Козы бросаются наутек от барса, волки пожирают раненого собрата… Люди перед бедой едины! Береги соплеменника – охотника, женщину, детеныша' Пуще руки своей, пуще глаза, пуще себя самого!

Старик устало расслабился и закрыл глаза. Лан позволил себе расправить затекшую в неудобной позе ногу, но не сводил напряженного взгляда с серого лица Ауна.

– Завтра, – сказал тот, – пойдешь со мной в пещеру предков. – И вдруг, открыв один блеклый глаз, наклонился к самому лицу мальчика: – Боишься?

Лан поежился.

– Страх от незнания. Узнаешь – страха станет меньше… И об этом есть древняя песня, но о ней в другой раз.

В тот день беспокойство не покидало Лана, беспокойство и страх перед грозным завтрашним утром.

Только Муна, затейница Муна, дочь умершего вождя Гордого Луня, отвлекла его от беспокойных мыслей. Она показала ему рыжего волчонка, живого зверька.

Волчонок повизгивал и старался укусить Муну за руку, но она ловко хватала его за загривок и тихонько встряхивала. А потом, придерживая одной рукой зубастую пасть, другой тормошила его, гладила и ласкала.

У Лана загорелись глаза.

– Хочешь, я попаду в него от того куста первой же стрелой? Хочешь?

Муна гневно глянула на него. Радостная ее улыбка померкла.

– Нет! – сказала она резко. – Твой отец дал мне волчьего детеныша. Он мой. Ты, как и Зурр, хочешь убить его. Зачем? Охотники добудут много мяса.

Наутро, когда взрослые ушли на промысел, Аун взял Лана за руку и повел его к лазу в пещеру предков.

Прикрыв пламя факела от ветра, Аун первым протиснулся в узкий проход. Лан полез следом, замирая от страха.

Слабый огонь факела скупым красноватым светом осветил неровные своды. Мальчик осторожно выпрямился в полный рост и огляделся. Пещера показалась ему громадной оттого, быть может, что дальний ее конец терялся в зловещей темноте. Лан никак не мог унять дрожь и старался держаться поближе к старику.

– Маленький Орел!

Голос Ауна прозвучал под сводами гулко и незнакомо. Лан даже не сразу сообразил, что это к нему обращена торжественная речь.

– Здесь, – Аун приблизил факел к одной из стен, – ты видишь разных зверей и птиц… Я скажу тебе много такого, что знали наши мудрые предки и что ты потом передашь сыну своему или побратиму, соплеменнику, кому сможешь доверить это. Знание – великая тайна! В знании – неведомая сила добрых дивов! Оно помогает одолеть голод, жажду и холод. Кто владеет тайной – тот могуч, тот сам как див.

Лан разглядел под одним из рисунков головной убор умершего вождя, а в рисунке узнал луня, знакомую белоголовую птицу, которую ему нередко приходилось видеть между вершинами заснеженных гор. А вот грозная птица, с развернутым могучим крылом – орел. Здесь когда-нибудь будет положен головной убор его отца. Но ни один рисунок не напомнит людям о его маленьком братишке, которого недавно утащил волк со шрамом на плече… А где, под каким рисунком будет покоиться его головной убор, каким именем назовут его охотники в следующий праздник Нового Солнца?

– …А на этой стене выбито Слово предков. В темный и холодный день дивов Огтру, хранителей жилища мертвых, жрец говорит людям Слово. В нем мудрость предков, в нем жизнь племени. Но видит Слово предков только Черный Ворон да я, а теперь вот и ты… Смотри и запоминай!

Лан до боли в глазах вглядывался в штрихи и зигзаги на неровной скале, но ничего пока разобрать не мог.

– «Был великий лес, – напевно начал Аун, – и горы, закрывшие полнеба. Было Большое Солнце и много воды.

Людей в племени было, как звезд в небе, как деревьев в лесу. Довольно было у них сладкого мяса, плодов и целебных трав. От этого-то люди стали забывать Слово предков, плохо охотились, не хотели строить новые жилища.

И разгневались дивы, и напустили ночь на Солнце, и сотрясли землю, и отняли большую воду. Ушли из леса звери, улетели птицы, пропали плоды.

Великий голод настал. Умирали от голода охотники и матери, умирали детеныши.

Великий холод настал. Умирали от холода и болезней, с криками и стонами.

И повелела Старая Олениха идти к Солнцу, где лежит Страна предков. Повелела она в день Оггру говорить Слово и приносить жертвы добрым и злым дивам.

Но не было пути в Страну Оленью, не пустили горы людей, и повернули они тогда вслед за Солнцем. Шли, пока Старая Олениха не повелела жить в большой норе, а сама ушла в жилище мертвых.

И стал вождем Таж. Он принес в жилище доброго рыжего дчва – Огонь, младшего брата Солнца. Днем и ночью кормили люди Огонь, и злые дивы отступили от племени.

Не раз вождь Таж и самые сильные охотники уходили искать дорогу в теплую Страну предков, где мало снега, Большое Солнце и много зверей, но горы были безжалостны.

Умирая, великий Таж повелел людям идти по пути Солнца, потому что охотников оставалось столько, сколько пальцев у человека.

Много Новых Солнц прошло с той поры, но не было у племени беды больше, чем гибель Огня. Тогда поняли люди величие сделанного вождем Таж и стали зваться его именем.

Велик жрец Ухо Дива, сделавший Огонь бессмертным, и это главная тайна предков!

Но ищите дорогу в Страну предков!

Я, Мудрый Аун, хранитель Слова, говорю: здесь, в Солнечной долине, большая вода и лес, хорошая добыча, много плодов и целебных трав. Тут жить людям… и искать путь через горы».

ВОЛЧОНОК

С каждым днем все ниже за горы опускалось благодатное солнце, все больше широкие тени от высоких скалистых хребтов синим холодом накрывали долину. Все чаще студеными ветрами напоминала о себе зима. Но в полдень солнечные лучи еще ярко освещали по-осеннему пеструю макушку холма за ручьем.

Туда каждый день бегал Лан погреться, поваляться в душистых хрустящих листьях, поразмыслить.

А размышлять ему было о чем. На протяжении последней луны Мудрый Аун открыл ему столько тайн и знаний, что мальчику казалось, будто голова его стала большой-большой, и окружающее приобрело значительность и глубокий смысл.

Огонь – главная тайна. Огня боятся звери, он делает человека сильнее зверей. Как важно сберечь огонь! Без страшных когтей и острых клыков человек может прогнать тигра и волка.

Человек сделал лук, и стрелы, пущенные из лука, догоняют быстроногую косулю.

А разве в бесчисленном повторении Новых Солнц не заключен великий таинственный порядок?

Старый Аун посвятил в тайны предков его, Лана. А он должен сохранить, а потом передать их своему избраннику, чтобы людям племени жилось легче.

– Почему нельзя сказать тайны всем людям? – однажды спросил Лан.

– Потому что так всегда было. Потому что они собирают людей вокруг владеющих тайной. В заветах и тайнах предков великая сила! – ответил Мудрый Аун.

Ночью к Лану приходили видения: наскальные картины из Слова предков оживали, и гулкий голос без конца повторял недоступные его пониманию мудрые заповеди…

Мальчик выбрал себе место среди колючих зарослей боярышника, пристально огляделся вокруг, нет ли какой опасности, и тогда только прилег, не выпуская из рук заостренной палки, хрупкого своего оружия.

Теплые лучи шаловливо щекотали ноздри, ленивый прохладный ветерок шелестел сухим листом у самого уха и убаюкивал, грустно и ласково.

Проснулся Лан от холода. Солнце заметно передвинулось, и ажурная тень от сплетенных стволов и ветвей деревьев надвинулась на него.

Вскочил. До захода солнца он должен еще набрать полную суму плодов боярки, шиповника, орехов и яблок. Зурра, жена жреца, строго следит, чтобы женщины и подростки наполняли свои сумы доверху. Беда тому, кто вернется с пустыми руками.

Прищурился на солнце: «еще успею», – и пустился бегом к ручью. Он знает одно небольшое ущелье, там довольно орехов и яблок.

В ложбинке за стеной кустарника он наткнулся на Муну. Она так увлеклась возней с волчонком, что не заметила мальчика.

Волчонок теперь не проявлял к ней былой враждебности. Он весело скакал вокруг, хватал зубами за руки, не кусая. Куда девалась та угрюмая тоска и ярость, которая светилась в глазах звереныша, когда Лан увидел его впервые. Да и подрос он заметно. «Значит, Муна где-то здесь прячет его от людей и зверей», – подумал мальчик.

Волчонок почуял постороннего и ощетинился. Уши прижались к голове, глаза превратились в две маленькие злые точки. Заметив настороженность зверька, Муна тоже схватила палку.

Лан вышел из-за кустов. Звереныш заворчал, заскулил и спрятался за девочку.

– Чего тебе? – сердито спросила Муна. – И ты следишь за мной, как Зурр?

– Не слежу.

Лан рассмеялся: разъяренная девочка походила на сову – глаза круглые и злые, волосы всклокочены, кажется, вот-вот выпустит острые когти.

– Не слежу, – повторил он. – Иду в то ущелье, где родник. Там много орехов и яблок.

Муна успокоилась немного.

– Ты не убьешь волчьего детеныша?

– Покажи твои руки, – сказал Лан вместо ответа. Муна с удивлением протянула ему руки.

– Зверь не укусил тебя? – поразился он.

В этот момент волчонок бросился на Лана и, если бы тот не отскочил в сторону, вцепился бы ему в ногу. Острые зубы глубоко впились в подставленную палку.

Муна закричала и прижала звереныша к земле. Волчонок не сопротивлялся, но продолжал глядеть на Лана непримиримо.

– Что же ты будешь с ним делать?

– Не знаю, – простодушно и горестно ответила девочка. – Наверное, отпущу.

Лан неодобрительно качнул головой. Со снисходительной улыбкой глядел он, как Муна привязывает звереныша к дереву и тот доверчиво жмется к ней.

По пути к ущелью мальчик задержался у ручья, чтобы напиться. Задумчиво оглядел он глубокие борозды от волчьих зубов на своей палке. «Все-таки зверь едва не перекусил такую крепкую палку. А ведь еще детеныш!»

От ручья Лан пошел быстрее, до заката оставалось недолго. Вдруг он услыхал протяжный вопль Муны, вопль боли и злобы. Не раздумывая, помчался Лан обратно.

С поляны доносился шум борьбы: хриплое дыхание, яростные выкрики, рычание.

У кустов, за которыми скрывалась поляна, Лан задержался. Внимательно огляделся, не подстерегает ли его какая опасность, и осторожно продрался сквозь колючие ветви.

Злоба вспыхнула в нем, когда в противнике Муны он узнал Зурра, сына жреца.

Зурр очень сильный. Он, придавил Муну коленом к земле и хищно оглянулся на рвущегося с привязи волчонка.

Только тут Лан заметил стрелу, глубоко вонзившуюся в кору дерева, в нескольких пальцах выше головы звереныша, и лук Зурра, брошенный в пылу борьбы.

Муна хрипела в бессильной ярости и тщетно пыталась освободиться.

О Зурр, победитель девчонок! Как посмел он прикоснуться к Муне вопреки запрету обычая! Пусть он выше, пусть сильнее – быть ему сегодня на земле!

Отшвырнув палку, Лан одним прыжком оказался рядом и опрокинул Зурра неожиданным ударом ноги в бок. Они катались по земле и колотили друг друга, свято соблюдая при этом заповедь: «Не пролей крови соплеменника».

Зурр был сильнее. Оправившись от неожиданного нападения, он нанес Лану такой удар, что тот задохнулся от боли.

От следующего удара удалось увернуться, и Зурр со всей силы хватил кулаком по земле и взвыл:

– Бо-бо-бо!

В тот же миг, изловчившись, Лан завернул ему здоровую руку за спину и придавил противника коленом к земле.

– Ты на земле, Зурр! И ты нарушил обычай – обидел девчонку. Сордо будет тебе!

Сордо – так называлось наказание нарушившим обычаи племени. Вождь или жрец громко называли провинившегося и оповещали всех о его проступке. Но бывало сордо и суровее. Так, охотника Ястреба когда-то побили дубинкой и лишили головного убора и охотничьего снаряжения. По сей день называется он Оор, как детеныш…

Лан почувствовал, как сразу расслабилось, обмякло напряженное тело противника. Черные волосы Зурра разметались по земле, лицо испачкано в пыли.

– Вуа, – простонал он. – Не надо сордо.

Лан и сам не был уверен, что скажет старшим о случившемся.

– Хорошо. Не станешь трогать Муну?

– Нет.

Поднявшись с земли, Зурр потер ушибленную руку. Его маленькие, глубоко посаженные глаза блеснули, будто черные звездочки, вызывающе и задорно.

– Зурр будет лучший охотник!

– Нет, я буду лучший! Ты не попал в зверька! – крикнул Лан и повернулся к дереву, в котором недавно торчала стрела.

Но стрелы уже не было. Бесследно исчезли также и Муна с волчонком.

ВОЖДЬ И ЖРЕЦ

Наступила стужа. Устье пещеры почти совсем завалили камнями, оставив небольшое отверстие для выхода наружу.

За короткий день женщинам с трудом удавалось набрать сучьев для костра, чтобы хватило на ночь: зимой огонь прожорлив.

Охотники по нескольку раз на день уходили проверять ловушки, но с наступлением холодов зверей стало мало. Возвращались окоченевшие, злые: только изредка удавалось добыть зайца, лисицу, а то и вонючего шакала.

Вот и сегодня молчаливо глядят соплеменники, как обмороженные охотники один за другим перебираются через завал и угрюмо устраиваются у огня.

Принесли лишь большую, с разодранным боком рыбу, отнятую у горластых голодных ворон на продуваемом ветрами песчаном берегу реки.

Голый малыш прополз между ног взрослых и начал ковырять пальцем белое, рыхлое, неприятно пахнущее мясо.

Зурра недовольно заворчала, и мать детеныша поспешно подхватила легонькое тельце сына.

Трудное дело разделить скудную добычу между голодными соплеменниками. Придирчивые глаза ревниво следят за руками Зурры. Она медлит, долго примеривается, прежде чем ударить рубилом. Она наслаждается своей властью над людьми. Ей нравится, когда соплеменники заискивающе заглядывают в глаза, стараются угодить, услужить.

Строгая очередность соблюдается при дележе добычи. Первый кусок, по обычаю, получает вождь, потом жрец, затем охотники в той очередности, как сидят они вдоль стены у жертвенного огня. Потом вдовы, одинокие женщины и в последнюю очередь старики и старухи.

Чем ближе к концу дележка, тем меньше и хуже остаются куски. Бывает, что старой Уруне или глухой хранительнице огня вообще не достается доли.

Только Мудрый Аун получает пищу в числе охотников да вдова умершего вождя Яна – после жреца…

Люди собирались у костра, чтобы не пропустить своей очереди. Темные сосредоточенные лица, внимательные настороженные глаза.

Зурра оглядела соплеменников и сказала негромко и уверенно:

– Теперь, Яна, твое место там, где вдовы. Все знают, что дочь твоя кормит зверя, не хочет отдать его племени, как я сказала.

– Это детеныш! – крикнула Муна. – Маленький волчий детеныш.

Черный Ворон, до сих пор безучастно сидевший у костра, вдруг грозно поднял от огня свой страшный взгляд.

– Люди таж забыли Слово предков на радость дивам ночи. Я слышу, как детеныши спорят…

Первые слова его напоминали предгрозовое дуновение ветерка, но по мере того, как он поднимался на ноги, медленно, неестественно медленно, голос его крепчал и наконец загремел, словно горный обвал.

– …Скоро, скоро наступит страшная пора Оггру. Дивы захотят много жертв. На кого падет выбор?.. На тех, кто не может добывать пищу для племени и сучья для огня!..

Всем корпусом Черный Ворон повернулся туда, где стояли хромой старик Оор со своим каменным билом и больные, немощные старухи.

– …На тех, кто вредит племени, помогает дивам! – повернулся он к Муне и Яне.

Девочка поспешно юркнула за спину матери.

– …До сих пор Яна получала свою долю за мной. Теперь ее место вместе с остальными вдовами, если только… – тут жрец ухмыльнулся своей страшной улыбкой, – если только никто из охотников не захочет уступить ей место перед собой.

Сказав это, Черный Ворон обмяк, безвольно опустил плечи и стал медленно оседать на пол, будто вмиг заснул.

Тишина воцарилась в пещере.

Яна беспомощно оглянулась на соплеменников. Люди обеспокоенно зашевелились, опуская глаза. Страшные, голодные времена стояли у жилища племени. Кто решится пустить впереди себя лишнего? Кто решится перечить жрецу?

– Я уступаю место вдове вождя, – послышался негромкий голос Мудрого Ауна.

– Разве ты охотник, Аун? – не поднимая головы, тихо прошелестел жрец. – Давно уж охотники в племени таж не зовутся материнскими именами.

Среди охотников кто-то угодливо хохотнул. Одобрительный ропот послышался из темного угла, где стояли женщины.

Удрученная, с низко опущенной головой, Яна медленно двинулась в конец людской цепочки.

– Справедливо! – промолвила Зора, жена охотника Желтого Клыка.

– Нет! – отчетливо сказал Большой Орел, вождь. – Гордый Лунь из пещеры предков слышит наши голоса… Пусть вдова Яна получает еду впереди меня.

Никто не возразил вождю. Только Черный Ворон медленно поднял голову, оглядел охотников у костра, как бы отыскивая среди них того, кто только что говорил, и снова бессильно уронил голову на грудь.

В напряженной, недоброй тишине делила добычу Зурра.

Когда подошла очередь старого Оора получить свой кусочек, он сказал смиренно:

– Пусть эта доля будет принесена в жертву диву Солнца.

Один за другим молчаливо расходились люди по своим углам в обширной пещере. У огня остался только вождь. Он задумчиво поправлял головешки в костре. К нему подсел Мудрый Аун.

– Позволь, вождь, сказать тебе…

– Говори, Аун, говори, Мудрый.

– Справедливо поступил ты, да во вред племени…

Большой Орел удивленно поднял брови.

– …Охотники недовольны. Нельзя защищать слабого перед сильным, когда сам не самый сильный.

– Не пойму я тебя… Сам-то ты?..

– Я стар, не много Новых Солнц видеть мне. А ты вождь, тебе о племени думать… Еще скажу: берегись Черного Ворона. Молод ты, неопытен, плохо думаешь…

Беспокойство охватило вождя. В чем-то прав Мудрый Аун, только в чем, не понять ему.

С этого вечера начался разлад в племени, поползли недоброжелательные разговоры о неопытности, о неудачливости вождя.

ЛАН И МУНА

Мудрый Аун оказался прав. После столкновения вождя со жрецом в племени начались раздоры. При неудаче на охоте люди говорили о молодости и неопытности вождя, осуждали его за терпимость в отношении своенравной девчонки Муны, не пожелавшей отдать волчонка.

Другие шептались о несправедливости Зурры при дележе добычи, о неправильном толковании жрецом Слова предков. Некоторые высказывали робкое недовольство, когда лучшую добычу Черный Ворон забирал для жертвоприношений.

Если раньше Лан и сам не прочь был был поохотиться за волчонком, то после своей стычки с Зурром и особенно после того, как отец его встал на защиту Муны и ее матери, ему казалось, будто и он всегда защищал волчонка и его покровительницу.

На другое утро Муна выбрала удобный момент и шепнула Лану:

– Хочешь, покажу, где живет детеныш волка?

– Нет, Зурр может подглядеть. Ты мне скажи, я найду сам и дам ему еды.

Муна заколебалась было, но все-таки решилась.

Лан не сразу пошел к тайнику. Перебрался через ручей, присел на камень, как бы согревая озябшие ноги, огляделся и помчался к поляне. Логово волчонка находилось в крохотной норе, поблизости от родника. Вход в нору загораживал большой камень, и найти ее было нелегко.

Волчонок сидел тихо. Как видно, он привык к своему одиночеству.

Лан отвалил камень и заглянул в нору. В темном полумраке светились недобро две зеленоватые точки – глаза зверя.

Мальчик опасался нового нападения. Одной рукой, обернутой шкурой, он собирался загородить выход, если звереныш задумает удрать, второй осторожно положил у края норы кусочек рыбы и большую обглоданную кость.

Пленник не сдвинулся с места.

Очень хотелось поглядеть, как звереныш станет есть, но ждать долго опасно, и Лан с сожалением подвинул камень на прежнее место.

Едва стихли шаги, волчонок заскулил в тоске и беспокойстве. От незнакомого угрожающего запаха человека хотелось бежать, но камень у входа не поддавался усилиям звереныша.

От пищи исходил вкусный, манящий дух и в то же время пахло незнакомцем.

Зверек забился в самый дальний угол и затих. Однако в темноте логова запах пищи казался особенно сильным. Близкая еда властно звала его к себе.

Не раз настороженно приближался волчонок к лакомым кускам, мучительно истекая голодной слюной, и, наконец, схватил и уволок в дальний угол рыбу. Потом долго и сладостно грыз и ласкал языком большую кость, пока не превратилась она в короткий, не поддающийся зубам обрубок.

Теплая дрема накатила на волчонка. Грезилось ему то мягкое палевое брюхо волчицы-матери, то веселые и ласковые руки Муны. И уже мерещилось, будто от рук Муны и от волчицы исходит одинаковый запах, запах мяса и рыбы, – съестного.

Когда Лан возвратился, Аун уже поджидал его, сидя у огня. Старик не торопил мальчика, пока тот грелся, не спросил, где он был, только изредка поглядывал на него сбоку умными спокойными глазами.

Лан невысок, но крепок телом. Широкий вздернутый нос придает его лицу лукавое выражение. Волосы и брови цвета осенней жухлой травы, глаза внимательные и по-детски смешливые.

Старому Ауну нравятся его глаза – в них крошечным огоньком светится ум. Старик радуется, когда слова, полные смысла, пробуждают в мальчике интерес.

Несколько раз неподалеку появилась Муна, но спросить про волчонка при Мудром Ауне не решалась.

Наконец, кряхтя, старик поднялся и пошел к лазу в пещеру предков. Лан последовал за ним.

Факел тускло освещал выбитые на скале картины, по которым Ауи уже не раз «говорил» Слово предков.

Оба молчали.

Лан мысленно повторял торжественные и наполовину непонятные фразы в строгой последовательности, как заучил со слов старика.

Вот чадное пламя осветило последнюю картину и остановилось.

– Когда старый Аун видит Слово предков, ему хорошо. Когда старый Аун видит небо в начале дня, ему хорошо. А когда хорошо Маленькому Орлу?

– Маленькому Орлу хорошо, когда много еды… – ответил Лан, подстраиваясь к торжественно-раздумчивому тону старика.

– Маленький Орел еще мал, чтобы понимать «хорошо». Хорошо, когда радуются все люди таж, когда удачная охота, когда спят дивы, – это так. Но великие предки знали другое… Мать Олениха умела угадать, когда дивы неба сделают бурю, Хромой Тигр научил отгонять братьев Оггру, хранителей пещеры мертвых, от раненых, Смелый Ястреб на камне выбивал рисунки кабанов, оленей, чтобы охота была удачной… Разве Маленькому Орлу не хорошо, когда приходит Новое Солнце? Или когда он смотрит на Муну, дочь Яны?

Лан отшатнулся от старика. На миг тот показался ему дивом. Как он узнал о том, о чем еще не сказаны слова?

– Хорошо, – прошептал он. – Отчего это, Мудрый Аун?

– Оттого, что ты скоро станешь охотником… А теперь иди… Стоял один из последних погожих дней поздней осени. Ярко сияло солнце. Буйная радость жизни захлестнула мальчика. Заметив горстку сверстников на склоне любимого холма, залитого солнечными лучами, он издал протяжный охотничий клич: «Ийо-о-о!» – и стремительно ринулся к ним. Звонко ломался ледок под ногами, холодный воздух щекотал грудь. Единым махом перепрыгнул через широкий ручей и, продравшись сквозь кусты, выскочил на поляну. Блеклая трава, прибитая к земле ветрами и дождями, ласкала щиколотки ног мягкой теплотой.

Зурр и Рон стояли друг против друга, упершись лбами, и старались свалить один другого. Кун, Дан и Зор прицельно швыряли камни в ствол корявого дерева.

Неподалеку Муна и Ляда возились с горластыми суетливыми малышами.

Со всего маху Лан налетел на Зора. Оба покатились по мягкой шуршащей траве, хохоча и тормоша друг друга.

Неожиданно крепкая нога втиснулась между ними: Зурр стоял над Ланом.

– Вах-ха! Зурр будет лучший охотник!

Лан вспыхнул, вскочил и стал боком к противнику.

Тот сначала легонько толкнул его в плечо. Лан перехватил руку и уперся. Зурр навалился всей тяжестью тела и вдруг вместо сопротивления почувствовал рывок вперед, и вот уже оба на земле. Мелькают руки, ноги.

Ребята суетятся вокруг, приседают, заглядывают, кто первым прижмет соперника коленом.

Мальчишки рады бы помочь Лану, да нельзя – поединок.

Зурра не любят, сторонятся его в играх, потому что, рассвирепев, он забывает о своей недюжинной силе. Над ним посмеиваются за косноязычие и тугодумие.

Лан же – заводила всех развлечений, всеобщий любимец и весельчак.

Но в этот раз ему не повезло. Зурр крепко ухватил Лана сзади и опрокинул на землю, придавив коленом.

– Лан на земле, вах-ха! Зурр будет лучший охотник!..

Потом, усталые и разморенные теплом, долго лежали мальчишки на пахучем ворохе листьев и веток, и писклявые голоса малышей то уплывали в дремотную даль, то назойливо звучали где-то совсем рядом, над самым ухом.

От отчаянного визга Лан и Зор вскочили одновременно.

То, что увидели они, было страшно. Несколько крупных серых волков и среди них особенно громадный с седой мордой, отбив кучку мальчишек от остальных малышей, неторопливо гнали их вверх по ручью, в то время как другая часть стаи обходила беглецов со стороны холма.

Ребятишки рассыпались по склону и ничего не видели, кроме своих преследователей, страшных зверей, от которых, казалось, невозможно убежать.

Остальные малыши в сопровождении Муны и Ляды с истошными воплями мчались к жилищу.

Мельком глянув на сверстников, замерших в растерянности, Лан издал боевой клич ломким от волнения голосом.

И вот уже вся ватага, схватив, что было под руками, с воинственными криками бежит на выручку мальчишкам. На бегу они швыряют камни вдогонку волкам, но слишком далеко, и камни не долетают.

Из-за пригорка навстречу детенышам выскочила вторая группа волков, и обезумевшие от страха малыши резко повернули вправо, к ручью, по крутому склону. Мгновение, и один из мальчуганов, оступившись, кувырком покатился по откосу, и в следующий миг ближний к нему волк бросился на упавшего.

К этому времени расстояние между волками и преследующими их подростками сократилось настолько, что несколько камней упало среди зверей.

Камни и отчаянные крики заставили волков неспешно отступить.

Лан видел, как один крупный волк – это был Меченый, со светлым шрамом на плече – легко уносил за пригорок тельце маленького соплеменника.

«Тот самый, что унес моего брата», – мелькнуло в голове Лана.

До сих пор еще ни разу не нападали волки на людей так дерзко. Зима с ее голодом и холодом для людей и для зверей стояла на пороге Солнечной долины.

ИЗГНАНИЕ ИЗ СТАИ

Серые лесные волки собирались в стаю. Пролетело теплое обильное лето, подрос молодняк. Студеные ветры с севера торопят обитателей долины в путь.

Высоко, к самым снегам на вершинах, ушли козы и бараны. По первому снежку в ущелья двинутся кабаны, косули, олени. Лишь могучие лоси останутся в лесу и быстроногие зайцы.

Даже многочисленной волчьей стае не всегда по силам справиться с лосем, а заяц – не добыча для голодных волков, да и попробуй поймай его по глубокому снегу.

Бывает, голод заставляет стаю подниматься в предгорья и даже выше, в горы, но трудно волку, прирожденному степняку, настигнуть там добычу: козлы, косули, бараны легко взбираются по скалам, недоступным ему. Приходится хитрить, устраивать засады. Не обойтись тут и в одиночку или малочисленной группой. Вот почему каждую зиму собираются они в большую стаю.

Старый седой вожак с волчицей и сеголетками – основа стаи. К ним присоединился выводок волка-трехлетки и несколько одиноких холостяков. Среди них громадный, чуть-чуть уступающий вожаку волк с меткой на плече.

Это был пятилетний зверь, в длину почти двухметровый.

Уже не раз Меченый вступал в бой с вожаком за главенство в стае. В начале прошлой зимы, когда стая гнала антилоп к зарослям, где в засаде притаились волчицы с молодняком, Меченый осмелился опередить вожака.

Некоторое время они покусывали друг друга на бегу, а потом, озверев, схватились насмерть.

Охота сорвалась.

Клочья шерсти летели во все стороны. У вожака из уха хлестала кровь, Меченый поджимал укушенную лапу, но схватка продолжалась, пока волчица, старая подруга вожака, не подоспела к месту боя.

Меченый отступил, но тогда с ним ушла часть стаи.

В тот год ему не везло. Сначала стая трижды потерпела неудачу в охоте на сайгаков. Потом, уже сильно изголодавшиеся, по глубокому снегу волки погнали лося-великана.

Не рассчитали сил.

Защищаясь, лось, копытами убил трех молодых волков и двухлетнюю самочку, которая проявляла привязанность к Меченому.

Голодная стая тут же сожрала всех четверых неудачников.

Опять потянулись голодные и холодные дни и ночи.

Однажды в лесу они набрели на пиршество другой стаи, стаи вожака.

Вожак решился на невероятное – напал на спящего в берлоге медведя. Волкам удалось порвать горло сонному великану раньше, чем он проснулся.

Меченый наблюдал, как волки его стаи, поджав хвосты, робко приближались к насытившимся уже победителям. Их не прогнали, и Меченый остался один.

Он гонялся за зайцами, жрал дохлую рыбу, выброшенную рекой, а когда голод не оставил ему иного выхода, он загрыз и съел лисицу.

О! Теперь это был не тот зверь, который претендовал на место вожака в стае. Шерсть свалялась, ребра выпирали наружу, брюхо словно прилипло к позвоночнику.

Вот тогда-то и встретился ему одноглазый шакал.

Меченый сначала пошел за шакалом, собираясь сожрать и его, но очень уж противный запах исходил от старого могильщика, пожирателя трупов.

Шакал вывел его к норам сусликов, они оказались не очень глубокими, и волку удалось откопать несколько спящих грызунов. Одноглазый удовольствовался жалкими объедками.

Не беда! Сегодня – жалкие объедки, завтра – обильные остатки от барана. Возле волка-одиночки, как и возле тигра, можно прокормиться. Этот сильный зверь справится с крупной добычей. Так и стали они охотиться вместе. Старый шакал одному ему известными тропами повел Меченого в горы, к теплому перевалу, к незамерзающему горному озеру. В зимнюю пору тут, бывало, собиралось на водопой немало копытных.

Места эти и вправду оказались благодатными: волк и шакал не голодали.

И теперь, к новой зиме, Меченый выглядел таким же гладким и сильным, каким он был год назад.

В начале зимы он снова примкнул к стае вожака: инстинкт неодолимо толкал его к сородичам. Вожак не прогнал одинокого волка, но относился к нему настороженно.

Эта осень была для Меченого удачной: он добыл свинью, подкараулил на водопое горного барана, унес двух детенышей человека. Сейчас вожак уже не справился бы с ним, совсем сдал старый волк… В тот день стая устремилась по свежим следам стада свиней. Меченый бежал рядом, отставая от вожака на полкорпуса. У оврага он ненароком толкнул седого волка плечом и присел на задние лапы, ожидая взбучки, но старик чуть ощерился, и только. Обнаглев от безнаказанности, Меченый смело обошел вожака и впереди всех устремился вперед.

Рассвирепев, старый вожак догнал и куснул нарушителя закона стаи.

И опять между ними вспыхнула драка. Неожиданно для Меченого в бой на стороне вожака вступили другие волки: все-таки он был для них еще чужаком.

Едва удалось ему спастись от разъяренных собратьев. Так он снова остался один. Нет, не один. Одноглазый шакал кружил неподалеку, не решаясь приблизиться к грозному зверю.

Да, они снова будут рыскать вдвоем по опустевшей зимней долине, гоняясь за зайцами и лисами, и снова голод погонит их к далекому горному озеру и дальше в зеленую долину, по другую сторону скалистого хребта.

СЛОВО ПРЕДКОВ

Так повелось в племени таж с давних времен и передавалось от отцов к детям. Власть вождя в племени оставалась непререкаемой.

Обычно вождем был лучший, опытнейший охотник. Он знал, как добыть зверя летом и особенно зимой, когда наступали стужи, устанавливал сроки сбора плодов и ягод. Он приказывал племени подниматься в большой переход на другое место, если нависла угроза со стороны враждебного племени, или наступал голод, или дивы начинали упорно мучить людей болезнями и надо было сбить их со следа. Он заботился о безопасности жилища, строго поддерживал обычаи и заповеди предков.

Все было так – это хорошо знал Черный Ворон, но он должен, должен изменить этот порядок, повернуть его по-своему. Разве малая власть у него в руках? Разве не он, Черный Ворон, сделал вождем Орла? Так почему же этот мальчишка смеет спорить с ним, ставит свою власть выше таинства, которым владели жрецы до него, и теперь владеет он, Черный Ворон?

Кто посмеет толковать Слово предков вопреки ему, вступающему в разговор с самими дивами?

Власть жреца должна быть сильнее власти вождя, хотя бы потому, что жрец остается жрецом до того самого дня, когда наступает ему пора отправляться в пещеру предков. Вожди же меняются намного чаще: то зверь убьет, то дивы ночи нашлют на него болезни, то ошибется он и взбунтовавшееся голодное племя потребует сменить вождя.

Будет так, как решил! Он сам станет управлять и охотниками, и женщинами и распределять добычу… Случай, пусть только представится случай!

Мрачные мысли медленно поворачивались в голове Черного Ворона, злоба стесняла дыхание. Со стороны же казалось, будто он дремлет, сидя у огня и уронив голову на грудь.

Сумерки наступили быстро. Повалил густой снег. Женщины, ходившие за хворостом, вернулись промокшими и дрожали от холода.

Давно пора бы возвратиться охотникам, ведь ушли они ранним утром. Не беда ли какая?

Жены одна за другой с беспокойством взбирались и вслушивались в глухое безмолвие ненастной ночи.

Беспокойство охватило всех, кроме Черного Ворона.

Мудрый Аун выбрал самый большой смолистый факел, запалил у костра и велел Лану надежно укрепить его между камнями у входа. Факел шипел и сыпал огненными брызгами, чадное пламя извивалось на ветру, как живое существо.

Даже равнодушная ко всем и ко всему Зурра обеспокоенно прислушивалась к звукам снаружи.

Черный Ворон сидел, чуть покачиваясь из стороны в сторону, казалось, он пел заунывную песню голосом ветра, там, в снежной круговерти.

Зурра наклонилась и шепнула ему несколько слов. Он не реагировал.

Лан высунулся в лаз. Ни зги. Частые снежинки щекочут лицо. Как будто похолодало, да и снег теперь падает не крупными хлопьями, а мелкими колючими искрами.

Рядом появился Зурр, а следом за ним тяжело взобрался на шаткую каменную горку Мудрый Аун.

Старик подставил свою косматую голову ветру и жадно принюхивался.

– Скоро дивы перестанут бросать на землю снег, и факел будет видно далеко.

Зябко запахнувшись в потертую дырявую шкуру, старик стал спускаться. Лан последовал за ним. Люди копошились в темном чреве пещеры, приглушенно переговаривались. Гнетущая тишина царила в жилище, даже детеныши примолкли.

Двое охотников, оставленные для охраны жилища, стали собираться. Неужели они решили идти на поиски?!

Никто не заметил, как Зурра снова сказала что-то мужу.

Злобное громкое карканье заставило всех вздрогнуть.

– Крр-ра, кр-ра, крр-ра! – кричал Черный Ворон.

Глаза его были закрыты, и от этого карканье казалось особенно зловещим.

– Черный Ворон слышит беду. Горе вам, люди таж. Братья Оггру бродят рядом с вашим жилищем. Братья Оггру, хозяева пещеры мертвых, хотят жертв. Женщины, Черный Ворон видит охотников. Скоро они будут здесь.

Непонятные, полные скрытой угрозы выкрики жреца посеяли страх и смятение в сердцах людей. Они даже не сразу бросились к лазу, так потрясли их и напугали обещания скорых бед.

А когда бросились, увидели на заснеженном склоне холма маленькие шевелящиеся фигурки.

По тому, как шли люди, понуро и молчаливо, чувствовалось – что-то случилось.

Многие побежали навстречу.

Охотники волокли шкуру, на которой лежала темная туша. Да это же человек! Это же вождь, Большой Орел!

Беда пришла в жилище людей. Завыли женщины. Лана выла громче всех, царапая себе лицо и грудь.

В свете костра осмотрели раны вождя. Он не подавал признаков жизни. От левого плеча поперек груди шел страшный рваный след от когтей тигра.

– Могучий тигр напал неожиданно, – рассказывал старый охотник Желтый Клык. – Если бы не храбрость Большого Орла, не все увидели бы снова жилище. Зверь украл нашу добычу. Тигр – презренный враг…

Черный Ворон и теперь не шевельнулся, хотя ему полагалось немедленно приниматься за раненого, пока злые дивы не проникли через раны внутрь, ведь тогда человек станет собственностью дивов.

Мудрый Аун принялся очищать раны вождя и велел охотникам принести в мешке из шкуры воды из ручья, а старухам – сушеных целебных трав и курения для священного огня, чтобы жрец мог прогнать братьев Оггру из жилища.

Большой Орел заскрипел зубами и несколько раз повернул голову из стороны в сторону от боли. Глаза его оставались закрытыми. Как видно, злые дивы уже успели причинить ему зло, проникнув через рану.

А Черный Ворон втайне ликовал. Теперь он один будет вершить власть в племени. И об этом он скажет сейчас.

Едва успел Мудрый Аун присыпать раны целебной золой, чтобы остановить кровь, как жрец поднялся во весь свой рост и возвестил громовым голосом:

– Черные дивы ночи жестоко карают племя таж. Беда и голод пришли в жилище…

Он широко раскрыл свои ужасные глаза и медленно обвел всех пристальным, проникающим в душу взором.

– В Слове предков спасение ваше! Пусть страх перед Словом всегда будет с вами!

Люди, как того требовал обычай, опустились на землю, садясь на пятки и держа руки на плечах крест-накрест, в знак внимания и смирения.

Из дальних углов к костру сползались все, кто понимал Слово, кто мог двигаться.

– Все вы видели, как вождь Большой Орел не захотел принести волка в жертву дивам ночи, и вот они наказали его, и братья Оггру забирают вождя к себе…

– О, спаси его, Черный Ворон, – жалобно простонала Лана.

– Нужно исполнить желание дивов. Приведите сюда волка! Все взоры обратились к Муне. Девочка съежилась, пыталась отползти в темноту, но люди сидели плотно и не пускали ее. Слезы текли по ее щекам.

– Нет, не я! Пусть это сделает Лан, он знает, где детеныш волка.

– Упрямая! – закричал жрец и бросил в костер пучок сухой травы, отчего искры столбом взвились к темным сводам. – Дивы зла накажут жестоко!

Лан поднялся и, ни на кого не глядя, побрел к выходу. Да и как быть, если в опасности жизнь вождя, жизнь отца?! Двое охотников запалили факелы и поспешили за ним.

От ярости на Муну розовый туман застлал глаза Черного Ворона. Теперь, когда он был единым властителем над этими людьми, казалось неправдоподобным, чтобы какая-то девчонка вторично отказалась подчиняться ему. О! Он не будет знать жалости. Пусть наконец непокорные понесут наказание.

– Мать Олениха велела всем людям таж хранить Слово предков, и я, Черный Ворон, сейчас скажу его вам: «Были великий лес и горы, закрывающие полнеба. Было Большое Солнце и много воды… Людей в племени было – как звезд на небе, как деревьев в лесу. Довольно было у них сладкого мяса, плодов и целебных трав…»

Жрец замолк. Он не забыл, что говорить дальше, он колебался, страшась гнева мертвых, которые все услышат через дыру. «Надо было хоть камнем завалить лаз в пещеру предков», – подумал он.

– «Но люди таж забыли Слово предков, не слушали и не боялись жреца, и разгневались дивы, и напустили ночь на солнце, и сотрясли землю. Настал великий голод и холод…»

Отступив от привычного повествования, жрец с ужасом почувствовал, что мысли у него путаются, а слова разбегаются. Он стал часто заикаться и останавливаться. Что говорить дальше?

Смешавшись окончательно, Черный Ворон стал нервно теребить рукой священный амулет и ожерелье из вороньих лапок.

– Страшные беды караулят вас – голод, холод и болезни. Вот сегодня дивы покарали Большого Орла за нарушение обычая: он привел в жилище живого волка…

Люди стали переглядываться. Не только Аун, который хорошо знал Слово, но и другие, кому не раз приходилось слышать его, со страхом и смущением ждали, что же будет дальше.

Робкие, а таких было немало, думали о предстоящих невзгодах и с надеждой ждали указаний сильных, теперь уж единственного сильного – жреца. Те, что посмелее, досадовали на забывчивость Черного Ворона и сердито поглядывали на него.

Только Мудрый Аун понял, куда клонит жрец, и что некому возразить ему, остановить, уличить в искажении Слова. Вождь по-прежнему не открывал глаз.

– Разве люди забыли заповеди племени, – неожиданно для себя крикнул старый Аун, – разве Черный Ворон не помнит таких слов: «За детеныша отдай женщину, за охотника отдай детеныша, Слово же сохрани!» Всем надлежит соблюдать заповеди мудрых.

Это был жестокий удар. Хилый старец осмелился перечить жрецу, осмелился перебить его…

Ропот пробежал среди людей. В тусклом свете погасшего костра замелькали встревоженные лица.

В этой напряженной обстановке никто не заметил, как вернулись Лан и охотники. Только Муна скользнула к выходу пещеры мимо скулящего от страха, полузадушенного кожаной петлей волчонка, боясь увидеть кровавую расправу над своим любимцем.

Громадным усилием Черный Ворон подавил в себе дикую вспышку гнева и, преодолев замешательство, приказал глухо:

– Пусть старец Аун приготовит все, чтобы принести волка в жертву дивам Оггру, пока они не забрали к себе Орла.

Потрясенный еще собственной смелостью, Мудрый Аун поспешно взял поводок волчонка и факел из рук одного из охотников, потащил обреченного зверька к лазу в пещеру предков.

Как только Аун скрылся, Черный Ворон воздел руки кверху и возопил:

– Чую, чую, братья, дух дивов ночи в жилище нашем. Они мутят разум мой, чтобы погубить всех нас. Много жертв принесут люди таж, но отведут дивов от своего жилища… Пусть Лана, жена вождя, воскурит на жертвенном огне душистые травы, а я совершу таинство над раненым.

И он рухнул возле распростертого тела в притворном горестном отчаянии.

Клубы белого душистого дыма поплыли по пещере… На жертвенном камне заплясал, разгораясь, юркий, не ко времени веселый огонек.

Лан вздрогнул от прикосновения чьих-то холодных пальцев. Радом стояла продрогшая Муна.

– Там близко большой зверь – тигр.

Лан забеспокоился, но помешать Черному Ворону, склонившемуся над раненым отцом, не решился.

Стояла тишина, только треск сухих сучьев в огне нарушал ее.

– Они убили детеныша волка? – шепотом спросила Муна.

– Аун потащил его в пещеру предков.

Лан поразился суровому и решительному выражению лица девочки.

– Я пойду… к Ауну.

– Тебя тоже убьют, если ты пойдешь туда. Муна исчезла в клубах дыма.

Лан колебался недолго, всего лишь миг, но возле лаза в пещеру предков ее уже не было. «Неужели она решалась войти туда?» Мальчик содрогнулся при этой мысли.

В тот же момент в темноте лаза мелькнул красноватый отблеск огня, и вскоре оттуда показался Мудрый Аун.

Лан притаился в ближайшей нише.

Старик укрепил факел между камнями и устало поплелся к костру, еле видимому сквозь белесый дым.

Черный Ворон уже кончил шептать таинственные слова над раненым, поднялся на ноги и медленно начал кружить вокруг костра под мерный стук бумбы.

По мере того как удары учащались, он приплясывал все быстрее, в руках у него появился небольшой лоскут кожи, растянутый на дуге лука, и в глухое постукивание колотушки вплелся звонкий дробный перестук жреческого тум-тума – барабана. Время от времени Черный Ворон выкрикивал непонятные гортанные слова или оглушительно, надсадно каркал.

Люди с покрасневшими от дыма и напряжения глазами мерно раскачивались из стороны в сторону и глухо подвывали в такт жутковатого перестукивания тум-тума и бумбы.

Вдруг оглушительный рык поверг людей ниц. Свирепая усатая морда зверя показалась в отверстии входа. Красная пасть широко раскрыта, тускло, устрашающе поблескивают громадные, изогнутые книзу клыки.

Вопль испуга и смятения приятно зазвенел в ушах зверя.

Овладев собой, охотники стали бросать в тигра горящие головешки, и тигриная морда исчезла.

– Там Муна, дочь моя! – отчаянно, звонко закричала Яна. Крик женщины подстегнул охотников, и они с воинственными воплями, неся перед собой пылающие факелы, стали подниматься по каменной насыпи к отверстию, куда только что заглядывал зверь. Однако дальше входа в пещеру никто из них идти не решался: тигр не собирался уходить, и он был не один. Неподалеку, прямо на снегу, тигрица только что закончила свое кровавое пиршество. В кустах темными тенями мелькали шакалы, дожидаясь объедков.

Другие женщины тоже стали искать своих детей. Вой и плач поднялся в жилище: оказалось, кроме Муны, пропали также Лан и Зурр.

Кто-то видел, как Муна спешила уйти из пещеры, боясь увидеть расправу над волчонком. Кто-то видел Лана стоящим неподалеку от входа, когда он и охотники вернулись со зверенышем. Кто-то видел Зурра ожидающим у входа возвращения Лана с волчонком.

Исчезновение любимца и воспитанника поразило Мудрого Ауна. Исчез мальчик, в которого он вложил всю теплоту, всю радость, все премудрости предков – жизнь свою.

Больно кольнуло в бок, гневом запылало лицо.

– Где Черный Ворон? – громко крикнул Аун. – Это я, сын великого жреца Ухо Дива, зову его…

Напуганный тигром и не оправившийся еще от страха, Черный Ворон неуверенно ступил в круг, освещенный костром.

– Разве не великий Ухо Дива, отец мой, передал тебе священный тум-тум? Разве для того много раз говорил я тебе Слово предков, чтобы ты исказил его? Разве для того ты жрец, чтобы губить детенышей наших? Отвечай! Уж лучше бы сам я, слепой и хворый, стал жрецом…

В непритворном страхе Черный Ворон поднял руки к лицу, как бы защищаясь от удара.

– Что ты, что говоришь ты, старец Аун? – скороговоркой залепетал перепуганный жрец. – Или дивы затуманили и твой разум? Все беды наши от того, что в жилище людей привели живого зверя… Дивы карают за это.

В этот момент раненый застонал и открыл глаза.

– Вот, – обрадовался Черный Ворон, – теперь все видят, дивы приняли жертву, и я прогнал братьев Оггру от нашего вождя.

Аун заколебался. Черный Ворон вмиг почувствовал это.

– Жертва волка угодна дивам! – громко воскликнул Черный Ворон.

– Но я не умертвил волка, а только привязал его там, – обескураженно и виновато промолвил Аун.

– Так пойдем скорее совершим таинство, – заторопился жрец.

И они скрылись в пещере предков.

Вернулся Черный Ворон один. Оглядев молчаливых соплеменников, он сказал:

– Старый Аун захотел принести себя в жертву дивам Оггру, чтобы вождь остался с нами. Наш Мудрый Аун остался в пещере предков.

Черный Ворон опустился на землю и горестно обхватил голову руками.

Люди забеспокоились. Старый Оор приблизился к лазу и позвал тонким, дрожащим голосом:

– Аун, Мудрый Аун, приди к ним! Глухая тишина была ответом.

– Чтобы дивы не забрали нашего вождя, надо камнями завалить вход в пещеру предков, – сказал Черный Ворон и, видя нерешительность людей, прикрикнул грозно: – Ну, скорее же!

ЗАМУРОВАННЫЕ

Мы оставили Лана в раздумье перед лазом в пещеру предков. Он соображал тогда, могла ли Муна решиться войти внутрь таинственной пещеры? Ведь женщины не смеют при жизни видеть Слово. Или же она затерялась в дыму, среди взрослых?

Но рассуждать некогда. Мальчик схватил горящий факел Ауна и скользнул в узкий проход.

Высоко поднятый над головой, огонь неверными бликами плясал на выступах громадной каменной пещеры.

Со стен величественно и мрачно глядели звери и птицы, высеченные умелой рукой Мудрого Ауна, сцены из жизни племени, такие памятные и понятные после терпеливых пояснении и рассказов доброго старика. Но девочки здесь не было.

– Муна, – глухо позвал Лан. Только эхо прошелестело в ответ.

Мальчик собирался уже вернуться назад, как вдруг ему показалось, будто он услыхал тихое повизгивание. «Надо взглянуть подальше».

Чем дальше он продвигался в глубь пещеры, тем страшнее ему становилось. Своды то снижались настолько, что язык факела начинал лизать камни, то уходили в темную, сумрачную высоту.

Вот Лан добрался до бокового прохода вправо, заглянул: пусто, каменные глыбы громоздятся на покатом полу, где-то внизу тихонько журчит вода.

И опять услыхал Лан негромкое повизгивание, на этот раз явственно. Пошел на звук и очутился перед другим боковым проходом, теперь уж влево от главной пещеры.

Свет факела выхватил из мрака белый костяк лося и за ним, в дальнем углу, – Муну и доверчиво прижимающегося к ней волчонка. Оба с испугом глядели на огонь.

– Уходи. Если тебя найдут здесь…

Лицо у Муны было бледное. Она знала, на что решилась. Прерывистым от волнения голосом сказала:

– Спрячь нас. Ночью я незаметно выберусь отсюда…

Муна уже поняла всю опасность своей затеи и дрожала от страха.

Мысли мальчика путались от волнения. Зачем-то ему подумалось, что этот лось, которого добыли охотники четыре луны назад, принес большую радость всему племени. Вдоволь было еды. Этот скелет – на нем до сих пор еще сохранились лоскутки завялившегося мяса – принесли в жертву злым духам дивам ночи и братьям Оггру.

К скелету старый Аун привязал волчонка: на белой кости еще болтался лоскуток от ремешка. Наверное, Муна не могла развязать узелок в темноте и просто перегрызла ремешок.

– А волк?.. – наконец спросил Лан.

– Звереныш мог ведь и сам перегрызть ремешок.

– Твоя правда, – живо отозвался мальчик.

Еще раз взглянув на рыжего волчонка, прижавшегося к Муне, будто это сестра его или мать-волчица, Лан окончательно решился помочь девочке.

В пещере послышались отдаленные голоса. Это Черный Ворон. Вот-вот он будет здесь.

– Бежим скорее! – Мальчик метнулся в глубину основного прохода, забыв даже погасить факел.

Они бежали куда-то все вниз и вниз. Спотыкались и падали. Вскакивали и снова бежали…

Остановились только тогда, когда, поскользнувшись на мокрых камнях, Лан растянулся во весь рост и выпустил из рук факел. Тот зашипел и едва не погас.

Выбрали место посуше и присели передохнуть. Со стоном Лан потирал ушибленные руки и бок. Тут впервые услыхали они, как будто из под чьей-то ноги выкатился камень.

– Это жилище мертвых! – холодея, прошептал Лан.

И на миг им показалось заманчивым снова оказаться в родной пещере, пусть даже лицом к лицу с Черным Вороном.

Затаив дыхание они долго прислушивались, но ничего больше не услышали, кроме гулких ударов в собственной груди.

– Здесь оставим волка, – сказал Лан.

Муна устало кивнула.

Долго мальчик старался привязать ремешок за камень, чтобы волчонок не увязался за Муной, когда они пойдут обратно, но это было нелегко. Наконец ему удалось кое-как закрепить конец ремешка в камнях. Лан очень спешил, ведь их уже могли хватиться.

– Пошли!

Но куда идти? Мурашки побежали по спине мальчика. Только сейчас он отчетливо сообразил, что обратной дороги ему не найти: сколько поворотов, спусков и подъемов прошли-пробежали они!

– Ну, что же ты? – повернулась к нему Муна.

– Не знаю… куда идти, – с трудом выдавил из себя Лан. Муна не поняла его или не расслышала, во всяком случае, она не испугалась, главное – жрец не убил волчонка.

– Погляди, детеныш волка отвязался! – воскликнула девочка, когда они немного прошли.

Лан махнул рукой в раздражении. Об этом ли теперь думать! И снова они в пути.

– Вот тот камень, – шепнула Муна, – тут я поскользнулась.

– Это не здесь. Видишь – сухо, не скользко. О! Как бы ему хотелось, чтобы она была права. Поворот, опять поворот. Куда идти?

Откуда-то сверху донесся приглушенный крик боли. В ужасе они снова прислушались… Тихо. Но вот еще – не то вздох, не то стон.

От страха Муна опустилась на камни. В черноте бесконечной пещеры мерещились ей невиданные чудища. Может, это и есть дивы ночи или братья Оггру?..

Лан с опаской поглядывал на свой факел: смола выгорела и теперь горело дерево, да и его осталось всего с локоть. Еще немного, и наступит темень – и тогда… Страшно подумать.

Вдруг волк, который устроился на камнях возле Муны, вскочил и оскалился в темноту, шерсть на загривке встала дыбом.

– Что с ним? Может, там зверь? – прошептал Лан.

– Не знаю. Пустить его? Он хочет идти туда.

Не успел Лан ответить, как из темноты послышался знакомый голос:

– Зурр я! Зурр!

Лан вскочил. Не хитрости ли это дивов Оггру?

– Покажись нам, иди к огню! Послышался стон.

Наклонив деревяшку, чтобы разгорелось ярче, Лан осторожно двинулся на звук.

И правда, это был Зурр! Но как он выглядел! На лбу кровоподтек, нога окровавлена и распухла, руки в ссадинах.

– Шакал, – разъярился Лан, – ты крался за нами?

– Сордо, сордо! – с трудом выговорил Зурр и вдруг зарыдал.

– Знай – я избранник Мудрого Ауна, – обескураженно говорил Лан. Не удивительно, что Зурр угрожает им с Муной суровым осуждением племени – сордо. Но почему он плачет? – Мудрый Аун посвятил меня в тайны предков, научил говорить Слово. Смею ходить сюда… Аун скажет то же…

– Нет! – Зурр вскочил, сжав руками голову, и с криком боли рухнул на камни.

Лан окончательно растерялся: в глазах мальчишки он увидел боль и отчаяние. Зурр вел себя непонятно. Быть не может, чтобы он плакал от боли.

– Тебе очень больно, Зурр? – участливо спросила Муна. Зурр ничего не ответил. Он лежал, плотно закрыв лицо руками, и спина его вздрагивала.

В этот момент пламя лизнуло пальцы, и Лан выронил огарок.

Липкая чернота заполнила тесное пространство: исчезли своды пещеры, камни, лужи. Каждому из троих показалось, будто он один в этой непроглядной темени, и они стали окликать друг друга и немного успокоились лишь тогда, когда коснулись друг друга.

Сколько времени плутали они в кромешной темноте? Им казалось, очень долго. Двигались медленно, крепко держась за руки или за лоскут одежды.

Зурр еле ковылял. Ушибленная нога на ощупь представлялась вдвое толще здоровой.

Вскоре выяснилось, что волк лучше ребят находит дорогу в темноте и ведет их безошибочно по невидимому проходу. По крайней мере, следуя за ним, они не натыкаются на стены.

– Свет! Там свет! – крикнула вдруг Муна.

И верно, впереди обозначилось призрачное багровое пятно.

Лан почувствовал, как снова вздрогнул Зурр.

Да, они вернулись в пещеру предков: вот глубокая каменная ниша, где Лан нашел Муну и волчонка, в рассеянном свете смутно белеет костяк лося.

Мальчик вспомнил о кусочках вяленого мяса, которые он видел на мощных костях лесного великана лося, и в животе у него засосало.

Но что там, впереди? Лан прислушался. Ни звука. Осторожно выглянул из-за угла и невольно вскрикнул: на холодных камнях посреди лужи крови в беспомощной позе лежал Мудрый Аун.

ПОСЛЕДНЯЯ ТАЙНА МУДРОГО АУНА

Забыв осторожность, мальчик громко позвал старика.

– Мудрый Аун умер! – в отчаянии крикнул он в темноту, где ждали его Зурр и Муна.

Но нет, Аун не умер. Со стоном он открыл глаза, мутные, подслеповатые, и не удивился, увидев рядом троих ребят.

– Что случилось с тобой? – наклонился Лан к старцу.

Тот молчал, собираясь с силами, взгляд его был жестким и суровым.

– Черный Ворон нарушил древний завет племени – пролил кровь соплеменника, ударил сзади, как трус. – Бесцветный тихий голос Ауна шелестел, словно листва на ветру. – Сордо! Он должен быть прогнан от людей, чтобы жить ему одному… Пойдите приведите сюда охотников.

«Так вот чего боялся Зурр! Он видел, как его отец ударил Мудрого Ауна», – подумал Лан.

Сейчас лицо Зурра было каменно-непроницаемым.

Муна с яростным криком бросилась к лазу, но вдруг крик ее оборвался.

– Тут… тут нет хода… – шепотом сказала она. И закричала тонко, отчаянно: – Тут камни!

Лан в несколько прыжков подскочил к отверстию, которое недавно было ходом, и с ужасом убедился, что узкий лаз наглухо завален каменными глыбами. Он остервенело царапал камни ногтями, кричал и призывал на помощь добрых дивов, но ни единого ответного звука не доносилось из завала.

В отчаянии вернулся он к Ауну. Ужас цепко схватил его за горло, будто злобный зверь, будто свирепая рысь.

– Там камни, там только камни. Мы не можем пройти в жилище, – тряс он старика за плечо и звал его, звал.

С трудом открыл глаза Аун и долго глядел на мальчика, как бы не понимая слов.

Только Зурр не проронил ни звука. Он по-прежнему стоял перед Ауном каменной глыбой.

Долго отчаянные вопли Муны доносились со стороны завала, наконец и она затихла. Голова ее бессильно поникла.

– Лан, Зурр, Муна, – позвал старец. – Укройте меня шкурой и немного согрейте ноги огнем… Вот, глядите, – указал он глазами на спокойное пламя факела, – див ветра Сийю перестал дуть на огонь. Перестал дуть потому, что закрыт ход в жилище. Но Сийю приходит оттуда, из глубокой пещеры: там есть дыра. Найдите ее… Зурр, Муна, вы должны знать – Лану, маленькому Орлу, доверил я тайны племени… Никто не знает того, что случилось тут, только вы. В жертвенной пещере возьмите вяленого мяса – это говорит вам Аун, сын великого жреца Ухо Дива, – мертвые не рассердятся на вас. Никто не знает, далек ли будет ваш путь… Так нужно для племени. Там же найдете вы довольно факелов…

Долго собирался Аун с силами, прежде чем заговорил вновь. Губы старика кривились, веки подрагивали, по щеке скатилась слеза слабости, единственная слеза.

– Младший брат мой, мальчик мой! Ухожу к предкам раньше, чем собирался… ты знаешь великие мудрости. Крепко помни, что говорил тебе я. Сохрани для людей Слово, и заповеди, и многие мудрости. Повторяй их без устали Зурру и Муне: если пропадет один – донесет другой. Да покарает племя Черного Ворона не для Ауна – для людей! Пусть останется тут только Лан…

Зурр и Муна поспешно отошли в темноту пещеры.

– …Теперь скажу тебе большую тайну, последнюю… Пойди в пустую пещеру, где журчит вода. Там внизу, за камнем, найдешь ты Вещь. Принеси ее сюда…

Лан видел, с каким трудом говорит Аун, сколько сил тратит он на каждое слово. Лицо его осунулось, и нос заострился. Это был прежний Аун и в то же время другой, не похожий на него старик.

Лан быстро нашел Вещь, о которой говорил Мудрый Аун, – какое-то непонятное переплетение палок и жил. Одна гибкая палочка, концы которой стягивала тонкая жила, напоминала Лану лук, с детства знакомую, любимую игрушку. Тетива этого маленького лучка петлей охватывала прямую палочку. Один конец палочки входил в углубление длинной палки, второй – утопал в отверстии трухлявой колоды.

– Рукой прижми длинную палку, двигай лучок вперед и назад… Ну!.. Не прижимай сильно. Быстрее… Еще…

Прямая палочка волчком закрутилась, зажужжала.

Это казалось забавой, неуместной сейчас, в гнетущей обстановке тяжкой беды. Но как только Лан замедлял движение правой руки, старик сердито подгонял его.

Неожиданно мальчик заметил тонкую струйку дыма, потянувшуюся от дырки в трухлявой колоде, а затем и крохотную слабую искорку огня. Он наклонился и подул на искру, она росла на глазах, становилась ярче. Лан поднес к ней крохотный кусочек сухого мха, оказавшийся на колоде, и вдруг вспыхнул маленький настоящий огонек.

Как безумный, Лан метнулся в угол, схватил несколько тонких веточек с сухими листьями…

Огонек рос – это уже был маленький костер.

О чудо! Великое чудо!

– Помни главную заповедь Слова: «…ищите дорогу в страну предков…» – тихо промолвил Аун.

Лан кивнул и снова метнулся, поднял огарок старого факела и торопливо сунул его в только что родившееся пламя.

Восторгу его не было предела. Значит, владея этой Вещью, он становится властелином огня, младшего брата самого Солнца. Он сможет возжечь огонь по своему желанию, когда и где понадобится.

Потрясенный, Лан обернулся к Мудрому Ауну с сияющим, удивленным лицом.

Старик был мертв. Детская наивная улыбка застыла в его глазах.

Откуда-то из глубины живота у мальчика исторглось тяжкое, болезненное рыдание, непривычное и непонятное. Он помнил свои детские слезы – они лились легко и свободно. Но теперь…

Он не знал еще, что так плачут мужчины-охотники.