Сказания умирающей Земли. Том IV

1

Однажды, прохладным утром середины 21-го эона, Риальто завтракал под восточным куполом своей усадьбы Фалý. Древнее Солнце всходило в морозной дымке, озаряя Нижние Луга бледными скорбными лучами.

По причинам, малопонятным самому Риальто, сегодня у него отсутствовал аппетит – он только попробовал и отодвинул в сторону жареную колбасу с гарниром из жерухи и пареной хурмы, отдав предпочтение горячему крепкому чаю с сухариками. Затем, несмотря на то, что в лаборатории его ждали десятки неотложных дел, он откинулся на спинку стула и стал рассеянно смотреть вдаль, на луга, в направлении Случайного леса.

В таком состоянии отвлеченного размышления он сохранял странную обостренную чувствительность. Насекомое село на листок растущей неподалеку осины; Риальто не преминул тщательно оценить угол, под которым оно поджало членистые ножки, в то же время подмечая мириады красноватых отражений в выпученных фасетчатых глазах. «Любопытно и многозначительно!» – подумал Риальто.

Поглотив умом все аспекты внешности и повадок насекомого, Риальто обратил внимание на весь пейзаж в целом. Он измерил крутизну лугового склона, спускавшегося к реке Тс, и пронаблюдал за распределением по нему трав различных разновидностей. Он изучал кряжистые толстые стволы деревьев на краю леса, красные косые солнечные лучи, пробившиеся сквозь листву, иссиня-черные и темно-зеленые тени. Абсолютная острота его зрения была достопримечательна – так же, как не менее чуткий слух… Риальто пригнулся, напряженно прислушался – что это? Вздохи почти неуловимой музыки?

Нет, тишину ничто не нарушало. Риальто расслабился, улыбаясь своим странным капризам, и налил себе еще одну, последнюю чашку чая… Она остыла на столе – Риальто даже не вспомнил о ней. Подчинившись внезапному порыву, Риальто поднялся на ноги и прошел в приемную, где он набросил на плечи плащ, надел охотничью кепку и взял легкий жезл, известный под наименованием «Бич Мальфезара», после чего вызвал Ладанка, своего камердинера и доверенного помощника:

«Ладанк, я пойду прогуляюсь в лесу. Не забывай время от времени взбалтывать суспензию в пятом чане. Если хочешь, можешь заняться дистилляцией содержимого большого голубого перегонного куба и слить полученную эссенцию в колбу – обязательно закрой ее пробкой! Нагревай куб потихоньку и старайся не вдыхать образующиеся пары, из-за них лицо может покрыться гнойной сыпью».

«Будет сделано. А как быть с клевенджером?»

«Не обращай на него внимания. И не подходи к клетке. Помни: вся его болтовня о девственницах и сокровищах – сплошные враки! Сомневаюсь, известен ли ему вообще смысл этих терминов».

«Как прикажете».

Риальто вышел из усадьбы и спустился по углублявшейся в лес луговой тропе, ведущей к каменному мосту через Тс.

Тропа, протоптанная ночными тварями, зачастую пересекавшими прибрежный луг, через некоторое время оборвалась. Риальто, однако, шел дальше – туда, куда позволяли идти лесные прогалины: по полянам, где траву украшали яркие пятна многочисленных самосветов, красных луговых медуниц и белых димфний – мимо стройных белоствольных берез и черноствольных осин, огибая выступавшие из подлеска скальные обнажения, перешагивая через родники и ручейки.

Если по лесу и бродили другие существа, их не было заметно. Выйдя на лужайку с единственной березой в центре, Риальто остановился и прислушался… Кругом царила полная тишина.

Прошла минута. Риальто сохранял неподвижность.

Тишина. Но такая уж полная?

Если ему послышалась музыка, конечно, она звучала только у него в голове.

«Любопытно!» – подумал Риальто.

Он стоял под открытым небом; одинокий хрупкий ствол березы белел на фоне густой рощи черных деодаров. Когда Риальто повернулся, чтобы уйти, ему снова показалось, что он слышит музыку.

Беззвучная музыка? Противоречие по определению!

«Странно! – говорил себе Риальто. – Тем более странно, что музыка явно исходит из внешнего источника…» Ему снова показалось, что откуда-то доносятся мелодичные звуки – нечто вроде беспорядочной россыпи аккордов, вызывающих смешанное сладостное, меланхолическое и торжествующее ощущение, отчетливое и в то же время неопределенное.

Риальто вглядывался во всех направлениях. Казалось, музыка, магические аккорды – что бы это ни было – звучала где-то поблизости. Осторожность побуждала Риальто не оставаться на лужайке, а поспешно, без оглядки вернуться в Фалý… Тем не менее, он направился вперед и вышел на берег небольшого пруда, темного и глубокого – противоположный берег четко отражался в его зеркальной поверхности. Риальто, снова замерший в неподвижности, увидел в пруду отраженную фигуру женщины, необычно бледную, с длинными серебристыми волосами, перетянутыми черным обручем. На ней было легкое белое платье до колен, оставлявшее обнаженными руки и ноги.

Риальто поднял глаза, глядя на противоположный берег. Но там не было ни женщины, ни мужчины, ни какого-либо иного существа. Опустив глаза к поверхности пруда, однако, он снова увидел отражение стоящей женщины.

Несколько долгих секунд Риальто изучал это отражение. Насколько он мог судить, у высокой женщины были небольшие груди и узкие бедра; она казалась свежей, тонкорукой и тонконогой, как юная девушка. При всем при том лицо ее нельзя было назвать деликатным или классически пропорциональным; оно выглядело застывшим, лишенным всякого намека на легкомыслие. Риальто Изумительный, заслуживший свое прозвище благодаря обширному опыту в области каллигинетики, находил ее прекрасной, но суровой и, скорее всего, неприступной – тем более, что она соглашалась показываться исключительно в виде отражения… «Возможно, тому есть и другие причины», – подумал Риальто, уже почувствовавший желание непременно узнать, ктó была таинственная обладательница отражения.

Вслух Риальто произнес: «Мадам, возможно, вы привлекли меня сюда неуловимой музыкой. Если это так, объясните, какой помощи вы от меня ожидаете? Хотя, разумеется, я не могу брать на себя никаких определенных обязательств».

Женщина отозвалась холодной улыбкой, что не слишком понравилось Риальто. Он чопорно поклонился: «Если вам нечего сказать, я больше не буду навязывать вам свое присутствие». Он еще раз сухо поклонился, и в то же мгновение что-то толкнуло его вперед – Риальто свалился в пруд.

Барахтаясь в обжигающе холодной воде, Риальто подплыл к ближайшему краю пруда и выбрался на берег. Он не видел вокруг никого, кто мог бы толкнуть его в спину.

Поверхность пруда постепенно разгладилась, но отражение женщины в белом платье исчезло.

Промокший Риальто угрюмо побрел назад в Фалý, где он позволил себе принять горячую ванну и напиться чаю из вербены.

Некоторое время он сидел в лаборатории, изучая различные трактаты 18-го эона. Ему не понравилось приключение в лесу. Он ощущал озноб, у него то и дело звенело в ушах.

Наконец Риальто приготовил профилактическое тонизирующее средство, но от него ему стало еще хуже. Он принял таблетку снотворного, лег в постель и, наконец, забылся беспокойным сном.

Недомогание продолжалось три дня. Утром четвертого дня Риальто связался с чародеем Ильдефонсом, проживавшим в зáмке Бумергарт на берегу реки Скаум.

Рассказ Риальто встревожил Ильдефонса – настолько, что он срочно прилетел в Фалý, воспользовавшись самым малозаметным из своих воздушных экипажей.

Риальто подробно изложил последовательность событий, завершившуюся его падением в лесной пруд: «Как видите, у меня есть все основания с нетерпением ожидать вашего заключения».

Нахмурившись, Ильдефонс смотрел в сторону леса. Сегодня он явился в своем обычном обличии дородного лысеющего господина средних лет со светлыми бакенбардами и добродушно-простоватыми манерами сельского помещика. Два чародея сидели неподалеку от усадьбы Риальто, в ажурной беседке, увитой пурпурной лозой плюмантии. На столе у беседки Ладанк расставил блюда с замысловатыми пирожными, чайники с несколькими сортами чая и графин мягкого белого вина.

«Несомненно, имеют место чрезвычайные обстоятельства, – размышлял вслух Ильдефонс. – Особенно если принимать во внимание мой собственный опыт».

Риальто с подозрением покосился на Ильдефонса: «С вами сыграли примерно такую же шутку?»

«И да и нет», – сдержанно ответил Ильдефонс.

«Любопытно!» – отозвался Риальто.

Ильдефонс тщательно выбирал слова: «Прежде чем предлагать какие-либо разъяснения, позвольте спросить: вы когда-либо слышали, до недавнего происшествия в лесу, подобную „призрачную музыку“, если можно так выразиться?»

«Нет, никогда».

«И ее воздействие…»

«Не поддается описанию. Она не трагична и не радостна; ей свойственно сладостное, но в то же время тоскливое и скорбное звучание».

«Удалось ли вам различить какую-нибудь мелодию или тему? Хотя бы гармоническую последовательность, способную намекнуть на происхождение звуков?»

«Могу сказать только одно – и это всего лишь намек. Если вы простите мне, пожалуй, чрезмерно утонченное выражение, музыка наполнила меня томлением по чему-то потерянному и недоступному».

«Ага! – встрепенулся Ильдефонс. – А как насчет женщины? Позволяло ли что-нибудь распознать в ней Мюрте?»

Риальто поразмыслил: «Бледностью и серебристыми волосами она напоминала лесную сильфиду в обличии античной нимфы. Она была в самом деле красива, но у меня не возникло никакого желания ее обнять. Осмелюсь заметить, однако, что при ближайшем знакомстве мое мнение могло бы измениться».

«Хммф. Подозреваю, что ваши элегантные манеры не произвели бы на Мюрте должного впечатления… Когда вам пришло в голову, что это была именно Мюрте?»

«Я убедился в этом, пока шлепал домой в хлюпающих, полных воды сапогах. У меня было отвратительное настроение – скорее всего, уже начинал действовать сглаз. Так или иначе, внешность этой женщины и беззвучная музыка каким-то образом напомнили мне о Мюрте. Вернувшись к себе, я сразу проконсультировался с трактатом Каланктуса и последовал его рекомендациям. По всей видимости, она напустила на меня весьма эффективный сглаз».

«Вам следовало вызвать меня скорее, хотя у меня самого были сходные проблемы… Откуда доносится этот пренеприятнейший шум?»

Риальто взглянул на дорогу: «Кто-то подъезжает в экипаже… Кажется, это Занзель Меланхтонес».

«А что за чудище прыгает за экипажем?»

Риальто вытянул шею: «Не могу разглядеть как следует… Мы скоро узнáем, в любом случае».

По дороге быстро катилась на четырех высоких колесах роскошная карета с двумя широкими сиденьями, выложенными золотисто-охряными подушками. В пыли за каретой, пристегнутое цепью, бежало человекоподобное существо.

Подняв руку, Ильдефонс привстал: «Привет, Занзель! Это я, Ильдефонс! Куда вы так спешите? И какая такая редкостная тварь так прытко следует за вашей каретой?»

Занзель остановил экипаж: «Ильдефонс! Дражайший Риальто! Рад видеть вас вместе! Признаться, я запамятовал, что эта старая дорога проходит мимо Фалý – и, когда увидел усадьбу, это стало приятной неожиданностью!»

«Счастливое стечение обстоятельств – для всех присутствующих! – заявил Ильдефонс. – А кто ваш пленник?»

Занзель обернулся через плечо: «По моему вполне обоснованному мнению, это празднокрад. Я решил отвести его подальше, чтобы казнить там, где его призрак не сможет приносить мне неудачу. Как насчет вашего луга? Он на безопасном расстоянии от моих владений».

«И в самом центре моих, – проворчал Риальто. – Вам придется найти место расправы, которое устроит нас обоих».

«А как насчет меня? – возмутился пленник. – Мне даже не дадут высказаться по этому поводу?»

«Ну хорошо – место, которое устроит как нас обоих, так и осужденного на казнь».

«Подождите-ка! – вмешался Ильдефонс. – Прежде, чем вы приступите к выполнению обязанностей палача, расскажите об этой твари поподробнее».

«Рассказывать практически нечего. Я нашел его случайно, когда стал чистить вареное яйцо с неправильного конца. Как можете видеть, у него по шесть пальцев на ногах и гребенчатый череп, а на плечах растут пучки перьев. Все это указывает на то, что мне попался уроженец 18-го или даже 17-го эона. Он утверждает, что его зовут Лехустер».

«Очень интересно! – воскликнул Ильдефонс. – По существу, он – живое ископаемое. Лехустер, ты сознаешь собственную редкость?»

Занзель не позволил пленнику ответить: «Всего хорошего вам обоим! Риальто, вы нынче какой-то бледный и несчастный. Советую выпить бокал горячего вина с молоком и пряностями, а затем хорошенько отдохнуть – этот рецепт меня еще никогда не подводил!»

«Благодарю вас, – отозвался Риальто. – Когда у вас будет время, заезжайте ко мне опять. Тем временем, позвольте вам напомнить, что мои владения распространяются до гребня холмов на горизонте. Вам придется казнить Лехустера за холмами».

«Одну минуту! – вмешался Лехустер. – Неужели в 21-м эоне не осталось ни одного здравомыслящего человека? Разве вас не интересует, почему я оказался в вашем сумрачном и зловещем будущем? Если вы сохраните мне жизнь, я предоставлю вам важнейшую информацию!»

«Неужели? – спросил Ильдефонс. – Какого рода информацию?»

«Мои признания может услышать только верховный конклав чародеев – с тем, чтобы ваши обязательства были официально зарегистрированы и заверены как подлежащие исполнению».

Раздражительный Занзель порывисто повернулся на скамье лицом к празднокраду: «Еще чего! Теперь ты пытаешься очернить и мою репутацию?»

Ильдефонс примирительно поднял руку: «Занзель, призываю вас к терпению! Кто знает, чтó может нам рассказать этот шестипалый мерзавец? Лехустер, в чем суть новостей, которые ты принес в наше время?»

«Мюрте вырвалась на волю и распространяет сглазы и заговóры. Больше ничего не скажу, пока моя безопасность не будет гарантирована».

«Как же, как же! – фыркнул Занзель. – Ты нас не охмуришь своими баснями! Господа, позвольте с вами попрощаться – мне нужно ехать по своим делам».

Ильдефонс покачал головой: «Представилась экстраординарная возможность! Занзель, ваши намерения понятны и заслуживают одобрения, но вам неизвестны кое-какие факты. В качестве Настоятеля я вынужден настоять на том, чтобы вы доставили Лехустера, в целости и сохранности, на рассмотрение конклава, который безотлагательно соберется в Бумергарте, после чего мы проведем тщательное расследование всех аспектов возникшей ситуации. Риальто – надеюсь, вы достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы принять участие в нашей конференции?»

«Разумеется – готов это сделать сию минуту! Возник вопрос чрезвычайной важности».

«Очень хорошо. В таком случае поспешим в Бумергарт!»

Лехустер осмелился возразить: «И мне придется бежать в пыли всю дорогу? Когда я прибегу, я уже не смогу давать показания от усталости».

Ильдефонс принял решение: «Чтобы не возникало никаких дальнейших препятствий и задержек, я беру на себя ответственность за доставку празднокрада на конклав. Занзель, будьте добры, снимите с него цепь».

«Безумие, абсурд! – бранился Занзель. – Негодяя нужно прикончить прежде, чем все мы запутаемся в сетях его небылиц!»

Риальто, несколько удивленный горячностью Занзеля, решительно произнес: «Ильдефонс совершенно прав! Мы обязаны узнать все, что можно узнать».

2

На конклав в Бумергарте, собравшийся, чтобы выслушать откровения Лехустера, прибыли лишь пятнадцать чародеев, тогда как в ассоциации тогда насчитывалось примерно двадцать пять действительных членов. Сегодня в наличии были Ильдефонс, Риальто, Занзель, дьяволист Шрю, Хуртианц, Некроп Бизант, Тойч, регулировавший сложные взаимодействия в своей частной бесконечности, Маг Мьюн, невозмутимый и проницательный Пордастин, Чамаст, утверждавший, что ему известен источник звездоцветов, Барбаникос, Проказник из Снотворной Заводи, Ао Опалоносец, Пандерлеон (собранной им коллекции потусторонних артефактов завидовали все остальные), а также Гильгад.

Ильдефонс открыл конклав без лишних церемоний: «Меня разочаровывает тот факт, что мы не собрались в полном составе, так как нам предстоит рассмотреть вопрос чрезвычайной важности.

Прежде всего, позвольте мне упомянуть о том, чтó недавно случилось с нашим коллегой Риальто. Не вдаваясь в лишние подробности, можно сказать, что его заманили в глубину Случайного леса звуки воображаемой музыки. Побродив некоторое время, он встретил женщину, столкнувшую его в пруд с исключительно холодной водой… Господа, пожалуйста! Для веселья нет никаких оснований! Это вопрос исключительной важности, и к невзгодам Риальто следует относиться со всей серьезностью. В самом деле, по многим причинам мы стали подозревать, что виновница происходящего – Мюрте». Ильдефонс обвел взглядом лица собравшихся: «Да, вы не ослышались – Мюрте».

Когда улеглось всеобщее возбужденное бормотание, Ильдефонс продолжил выступление: «Занзель, со своей стороны, в ситуации, на первый взгляд никак не связанной с вынужденным купанием Риальто, познакомился с неким Лехустером, обитателем 18-го эона. Лехустер, присутствующий на конклаве, заявил, что у него есть для нас важные новости – и при этом, опять же, упомянул о Мюрте. Он был так любезен, что согласился поделиться с нами этой информацией, и теперь мы попросим Лехустера выйти в перед и сообщить об известных ему фактах. Лехустер, будьте добры!»

Лехустер не сдвинулся с места: «Не буду давать никаких показаний, пока не получу надежные гарантии того, что мне сохранят жизнь – такая сделка никому не причинит никакого ущерба, так как я не повинен ни каких преступлениях».

Занзель гневно воскликнул: «Ты забываешь о том, что я засвидетельствовал твои проделки своими глазами!»

«Я всего лишь нарушил приличия. Ильдефонс, вы обещаете не покушаться на мою жизнь?»

«Гарантирую тебе сохранение жизни. Говори же!»

Занзель вскочил на ноги: «Это возмутительно! Неужели мы должны допустить в наш избранный круг мерзавца, прибирающего к рукам наши ценности и в то же время извращающего наши обычаи?»

Тяжеловесный и раздражительный Хуртианц произнес: «Я разделяю прогрессивные взгляды Занзеля! Лехустер может стать лишь первым из целой орды мутантов, кретинов и неправильно мыслящих подонков, готовой заполонить наши мирные края!»

«Если новости Лехустера на самом деле существенны, – примирительным тоном отозвался Ильдефонс, – мы должны смириться с его требованиями. Лехустер, говори! К сожалению, придется простить тебе твои проступки, а также отвратительные перья на плечах. Лично мне не терпится услышать, о чем ты можешь сообщить».

Лехустер поднялся на возвышение: «Мои замечания следует рассматривать в исторической перспективе. Я существую – то есть существовал – в конце первой эпохи 18-го эона, задолго до образования Великого Мофолама, хотя в те времена мастера-чародеи и великие ведьмы уже боролись за власть. Положение вещей напоминало ситуацию в одиннадцатой эпохе 17-го эона, когда чародеи и волшебницы изо всех сил старались превзойти друг друга, что в конце концов привело к войне колдунов и ведьм.

Общеизвестно, что в этой кровопролитной войне победили ведьмы. Многие колдуны стали архивёльтами; многие были уничтожены, и ведьмы, под предводительством Белой Ведьмы Ллорио, преобладали над всеми.

На протяжении целой эпохи они наслаждались плодами своей славной победы. Ллорио нарекла себя «Мюрте» и поселилась в храме. Там ей истово поклонялись все женщины человечества – как живому идолу, объединявшему в себе как фактический женский организм, так и абстрактную феминистическую силу.

Три чародея пережили войну: Теус Тревиолус, Шлиман Шабат и Фунурус Орфо. Они заключили тайный союз и, совершив подвиги магического мастерства, настолько изобретательные и дерзкие, что разум заставляет усомниться в их возможности, схватили Мюрте и спрессовали ее в точечную субстанцию, после чего извлекли ее из храма. Женщины впали в уныние, их могущество стало ослабевать, в то время как власть чародеев возрастала. В течение многих эпох представители обоих полов жили в состоянии напряженного взаимного приспособления – и, поверьте мне, то были времена захватывающих интриг и приключений!

Наконец Мюрте освободилась и призвала союзниц-ведьм к сопротивлению. Но Каланктус Безмятежный, которому я служил, встретил новый вызов лицом к лицу. Он разбил орду ведьм и гнался за ними на север вплоть до окраин Долгого Эрма, где до сих пор несколько колдуний прячутся в глубоких оврагах, трепеща при каждом звуке, напоминающем о возможном приближении Каланктуса.

С Мюрте Каланктус поступил самым благородным образом – он позволил ей удалиться в изгнание, в систему далекой звезды, после чего сам избрал отшельническое заточение, предварительно приказав мне бдительно наблюдать за поведением Мюрте.

Я получил его указания, однако, слишком поздно. Мюрте не прибыла на Наос. Не прибыла она и на Сад-аль-Сууд. Я никогда не прекращал поиски и недавно обнаружил хроносветовой след,1 ведущий к 21-му эону; фактически след заканчивается в настоящем времени.

Таким образом, я убежден в том, что Мюрте существует здесь и сейчас, и что ее существование следует рассматривать как самую непосредственную опасность; по сути дела, она уже подвергла заговóрам нескольких присутствующих лиц.

В том, что касается меня, Лехустера Бенефера, я материализовался в вашем времени с единственной целью: сформировать основанный на взаимном доверии союз ныне живущих чародеев, чтобы они могли контролировать возрождение феминистической силы и тем самым поддерживать порядок и спокойствие. Промедление смерти подобно!»

Лехустер отошел в сторону и сложил руки на груди – в этой позе красные перья, растущие у него на плечах, приподнялись подобно эполетам.

Ильдефонс прокашлялся: «Лехустер представил обстоятельный отчет. Занзель, вы согласны с тем, что Лехустер несомненно заслуживает сохранения ему жизни и свободы – с тем условием, конечно, что он пообещает исправиться?»

«Вот еще! – пробормотал Занзель. – Он не сообщил ничего, кроме каких-то околичностей и древних сплетен. Меня не так просто обвести вокруг пальца».

Ильдефонс нахмурился и погладил желтоватую бороду, после чего повернулся к Лехустеру: «Ты слышал замечание Занзеля. Можешь ли ты как-либо подтвердить свои показания?»

«Заговóры и сглазы подтвердят мою правоту – но, как вы сами убедитесь, к тому времени уже будет поздно».

К собравшимся решил обратиться Лунатик Вермулиан. Поднявшись на ноги, он произнес тоном, не допускавшим сомнений в его искренности: «Будучи погружен в свои занятия, я брожу во снах – в самых различных снах. Недавно, всего лишь позавчерашней ночью, мне повстречался сон, относившийся к категории так называемых „интрактивных“ или „иноптативных“ снов, то есть не поддающийся контролю со стороны сновидца – сон, в котором сновидец может даже подвергнуться опасности. Любопытно, что в этом сне участвовала Мюрте. Думаю, что этот факт может иметь отношение к рассматриваемому вопросу».

Хуртианц вскочил и яростно взмахнул рукой: «Невзирая на многочисленные неудобства, мы срочно прибыли сюда, чтобы приговорить и казнить этого архивёльта, Лехустера, а не для того, чтобы выслушивать бесконечные россказни и брожении во снах!»

«Помолчите, Хуртианц! – с горячностью оборвал коллегу обидчивый Вермулиан. – Мне дали слово, и я намерен посвятить всех и каждого в содержание подозрительного сна, приводя любые подробности по своему усмотрению».

«Прошу Настоятеля принять решение по этому вопросу!» – воскликнул Хуртианц.

Ильдефонс сказал: «Вермулиан, если ваш сон действительно имеет непосредственное отношение к нашему обсуждению, пожалуйста, продолжайте – но, прошу вас, не уклоняйтесь от основной темы».

«Само собой, о чем речь? – с достоинством отозвался Вермулиан. – Без лишних слов: достаточно указать на тот факт, что, пытаясь проникнуть в сон, зарегистрированный в томе седьмом «Указателя» под номером AXR-11 GG7, вместо этого я оказался в до сих пор не классифицированном сне иноптативной категории. Меня окружали очаровательнейший пейзаж и компания высокообразованных мужчин с утонченными манерами и артистическими наклонностями. У некоторых были мягкие шелковистые бороды каштанового оттенка, а другие изящно завивали локоны, причем все они были в высшей степени дружелюбны.

Мы обсуждали множество вопросов, но в данном случае следует упомянуть только о самых существенных. В их мире любое имущество принадлежит всем, а жадность неизвестна. Для того, чтобы у каждого было свободное время, необходимое для всестороннего развития личности, количество утомительного труда сводится к минимуму, и обязанности распределяются поровну. «Мир во всем мире» – их непреложный принцип; для них немыслимо нанести удар другому человеку, гневно возвысить голос или подвергнуть другого высокомерной критике. Оружие? Одна мысль о возможности ношения оружия вызывает у них содрогание и шок.

Один из мужчин особенно подружился со мной и много рассказывал об их образе жизни. «Мы едим питательные орехи и семена, – говорил он, – а также сочные фрукты. Мы пьем только чистейшую воду из естественных источников. По ночам мы сидим вокруг костра и поем – не слишком долго – веселые песни. Когда празднуется какое-нибудь торжество, мы приготовляем пунш под названием „опо“ из свежих фруктов, натурального меда и сладкого кунжута – каждый пьет, сколько хочет».

«Тем не менее, – говорил мой друг, – нам тоже известна печаль. Смотри! Вот сидит благородный юноша, Пульмер – он умеет танцевать и прыгать с чудесной грацией. Вчера он попытался перепрыгнуть ручей, но упал в воду. Мы поспешили его утешить, и вскоре он снова развеселился».

«А женщины? – спросил я. – Где они, что они делают?»

«Да-да, женщины! Мы глубоко их уважаем за доброту, силу характера, мудрость и терпение, а также за разборчивость и деликатность их суждений! Иногда они даже присоединяются к нам у костра и устраивают замечательные игры и развлечения. Причем женщины всегда внимательно следят за тем, чтобы никто не делал никаких глупостей, и никто из нас никогда не нарушает приличия!»

«Приятная и легкая жизнь! Как же вы размножаетесь?»

«О-хо-хо! Видишь ли, если мы ведем себя особенно послушно и любезно, порой женщины позволяют нам некоторые вольности… А! Постой-ка! Веди себя наилучшим образом! Приближается сама Великая Леди!»

По лугу подходила Ллорио Мюрте, женщина непорочная и властная. Все мужчины вскочили на ноги и стали приветствовать ее, размахивая руками и улыбаясь. Она обратилась ко мне: «Вермулиан! Ты явился, чтобы нам помочь? Превосходно! Твои навыки потребуются для достижения наших целей. Приветствую тебя в нашем кругу!»

Очарованный ее величавой грацией, я сделал шаг вперед, чтобы дружески и радостно обнять ее – но, как только я протянул к ней руки, она выпустила мне в лицо пузырь. Не успев ни о чем ее расспросить, я проснулся в беспокойстве и замешательстве».

«Могу избавить вас от всякого замешательства, – сказал Лехустер. – На вас напустили сглаз».

«Во сне? – возмутился Вермулиан. – Не могу сделать столь абсурдное допущение!»

Ильдефонс, однако, встревожился: «Лехустер, не могли бы вы просветить нас: каким образом, в данном случае, можно распознать наличие заговóра?»

«Очень просто. В последней стадии жертва становится женщиной. Ранним внешним признаком превращения служит привычка быстро высовывать язык и сразу засовывать его обратно в рот. Разве вы не заметили такую манеру среди своих коллег?»

«Только у Занзеля. Но он – один из самых заслуженных и достойных доверия членов нашего сообщества. Его превращение в женщину немыслимо».

«Когда имеешь дело с Мюрте, немыслимое становится повседневным, а репутация Занзеля стóит не дороже прошлогоднего мышиного помета – по сути дела, гораздо меньше».

Занзель ударил кулаком по столу: «Меня возмущают подобные подозрения! Неужели я не могу даже облизать губы, не подвергаясь целому шквалу оскорбительных обвинений?»

И снова Ильдефонс строго обратился к Лехустеру: «Должен сказать, что жалобы Занзеля вполне обоснованны. Вам следует либо выступать с недвусмысленными обвинениями, представив документальные и вещественные доказательство, либо придерживать язык».

Лехустер вежливо поклонился: «Я сделаю краткое заявление. По существу, Мюрте следует укротить – если мы не желаем стать свидетелями окончательного триумфа женщин над мужчинами. Необходимо сформировать союз, способный к эффективному сопротивлению! Мюрте не всесильна, ей можно нанести поражение – три эона прошли с тех пор, как ее победил Каланктус, и она не может вернуться в прошлое».

Ильдефонс весомо заключил: «Если доверять твоему анализу, мы обязаны взять на себя ответственность за предотвращение грядущего пангинетического кошмара».

«Первоочередное внимание следует уделять настоящему, а не будущему! Мюрте уже приступила к действию!»

«Чепуха, наглый дикий бред! – воскликнул Занзель. – Лехустер, у тебя нет ни стыда ни совести!»

«Должен признаться, я в некотором замешательстве, – сказал Ильдефонс. – Почему бы Мюрте выбрала для своей деятельности именно наше время и наши края?»

«Здесь и сейчас она не встречает практически никакого сопротивления, – ответил Лехустер. – Взгляните вокруг! Что вы видите? Вы видите пятнадцать тюленей, дрыхнущих на солнышке: педантов – таких, как Чамаст, мистиков – таких, как Ао, шутов гороховых – таких, как Хуртианц и Занзель. Вермулиан изучает незарегистрированные сны с блокнотом в руках, пользуясь штангенциркулем и пробирками для сбора образцов. Тойч корректирует конфигурацию элементов его частной бесконечности. Риальто творит чудеса исключительно для того, чтобы производить впечатление на едва достигших половозрелости девиц. Тем не менее, напустив трансформирующий сглаз на всю эту компанию, Мюрте способна создать полезный для нее отряд ведьм, в связи с чем ее потуги необходимо пресечь».

Ильдефонс спросил: «Лехустер, таково твое представление о „кратком заявлении“? Разве это ответ на мой вопрос? Все твои замечания – слухи, домыслы, скандальные намеки и предубеждения, больше ничего!»

«Пожалуй, я позволил себе некоторые преувеличения, чтобы внести ясность в положение вещей, – пожал перистыми плечами Лехустер. – Кроме того, откровенно говоря, я забыл, в чем заключался ваш вопрос».

«Тебя попросили представить вещественные доказательства наличия упомянутого ранее заговóра».

Лехустер переводил взгляд с одного лица на другое. Каждый из чародеев высовывал кончик языка и тут же прятал его в рот. «Увы! – вздохнул Лехустер. – Боюсь, мне придется воспользоваться другим случаем для того, чтобы закончить свои показания».

Зал взорвался сумятицей искристых огней и завываний. Когда снова наступило спокойствие, Лехустер исчез.

3

Ночь спустилась на Верхние и Нижние Луга. В лаборатории Риальто в Фалý Ильдефонс принял из рук хозяина усадьбы стаканчик аквавита и устроился в кожаном шезлонге.

Несколько минут два чародея с подозрением поглядывали друг на друга, после чего Ильдефонс глубоко вздохнул: «Двум старым друзьям приходится удостовериться в том, что они – это действительно они, прежде чем сесть и поговорить без обиняков. Печальный случай!»

«Прежде всего – самое важное, – отозвался Риальто. – Нужно окружить помещение охранной сетью, чтобы никто не подслушивал и не подглядывал… Вот так! А теперь перейдем к делу. Мне удалось избегнуть сглаза; остается только доказать, что вы не подвергаетесь преобразованию».

«Не спешите! – возразил Ильдефонс. – Испытание должны пройти мы оба. Взаимное доверие не может опираться на одну ногу».

Риальто уныло пожал плечами: «Как вам угодно – хотя проверка как таковая не способствует сохранению достоинства».

«Неважно – она необходима».

Оба чародея прошли испытание, и результаты удовлетворили обоих. Ильдефонс сказал: «Откровенно говоря, я слегка встревожился, когда заметил у вас на столе „Изречения и догматы Каланктуса“».

Риальто произнес доверительным тоном: «Когда я встретил Ллорио в лесу, она самым настойчивым образом пыталась воспламенить мое воображение своей красотой. Галантность не позволяет мне вдаваться в подробности. Но я сразу распознал ее, и даже мое общеизвестное тщеславие на позволяло мне представить ее в роли охваченной страстью нимфоманки – только столкнув меня в пруд, она смогла отвлечь мое внимание, чтобы напустить на меня сглаз. Вернувшись в Фалý, я применил все терапевтические процедуры, предписанные Каланктусом, и таким образом избавился от заговóра».

Ильдефонс поднял стаканчик к губам и залпом опорожнил его: «Она явилась и передо мной – на возвышенном уровне. Я встретился с ней во сне наяву, на обширной равнине, размеченной координатной сеткой искаженных абстрактных перспектив. Она стояла на кажущемся расстоянии – в пятидесяти метрах, излучая серебристо-бледную красоту, по-видимому предназначенную для того, чтобы меня обворожить. При этом она казалась мне высокой – очень высокой, словно я смотрел на нее вверх, как ребенок. Психологическая уловка, разумеется, заставившая меня улыбнуться.

Я обратился к ней прямо и откровенно: «Ллорио Мюрте, я хорошо тебя вижу – тебе вовсе не обязательно увеличиваться в размерах».

Она ответила достаточно вежливо: «Ильдефонс, не беспокойся о моих размерах. Значение моих слов не изменится от того, как я буду их произносить – свысока или из-под земли».

«Все это прекрасно и замечательно, но зачем рисковать головокружением? Твои естественные пропорции, несомненно, радуют глаз гораздо больше. Я различаю каждую пóру на твоем носу. Тем не менее, все это неважно – какая разница? Зачем ты забрела в мои думы?»

«Ильдефонс, ты – мудрейший из ныне живущих мужчин. Лучше поздно, чем никогда! Женщины все еще могут преобразовать Вселенную! Прежде всего я сделаю вылазку на Сад-аль-Сууд, чтобы возродить древнюю мечту человечества под Семнадцатью Лунами. Твое доброжелательное влияние, твои доблесть и величие во многом способствовали бы той функции, которую тебе придется выполнять».

Мне не понравилось направление ее мыслей. Я сказал: «Ллорио, ты – женщина невыразимой красоты, но тебе, на мой взгляд, не хватает той провокационной теплоты, которая привлекает мужчину к женщине и служит катализатором внешней привлекательности».

Мюрте сухо ответила: «Упомянутое тобой качество – унизительная похотливость; к счастью, она давно устарела. Что же касается „невыразимой красоты“, это апофеозное качество генерируется торжествующей внутренней гармонией женской души, которую ты, со свойственной мужскому восприятию грубостью, способен ощущать лишь как приятные для глаз очертания фигуры».

Я отозвался со свойственным мне тактом: «Каким бы грубым ни было мое восприятие, меня вполне удовлетворяет то, что я вижу, и прежде, чем совершать вылазки на далекие планеты, давай торжествующе промаршируем в мою спальню в Бумергарте – она неподалеку, и там мы сможем продемонстрировать друг другу все наши достоинства. Пойдем! Снизойди до естественных размеров, чтобы я мог взять тебя за руку. В том виде, в каком ты явилась передо мной сейчас, мне будет очень неудобно к тебе приспособиться, не говоря уже о том, что под твоим великанским весом рухнет кровать. По сути дела. в такой ситуации ни я, ни ты даже не заметим совокупление».

Ллорио презрительно обронила: «Ильдефонс, ты – отвратительный дряхлый сатир. Теперь мне ясно, что я ошиблась в оценке твоих полезных качеств. Тем не менее, ты обязан служить нашему делу с полной отдачей, и никак иначе!»

Она величаво удалилась в эксцентрические изгибы перспектив и с каждым шагом, казалось, становилась все меньше – либо в связи с увеличением расстояния, либо вследствие фактического сокращения ее размеров. Она шла задумчиво – походкой, которую почти можно было бы истолковать, как приглашающую. Я поддался внезапному порыву и последовал за ней – сначала размеренным шагом, затем все быстрее и быстрее, пока не помчался за ней прыжками – но в конце концов выдохся и упал. Ллорио обернулась и сказала: «Видишь? Вульгарность характера заставляет тебя забыть о достоинстве, как последнего глупца!»

Она сделала быстрый жест рукой, напустив на меня сглаз, угодивший мне прямо в лоб: «А теперь я разрешаю тебе вернуться к себе в усадьбу». И с этими словами она исчезла.

Я проснулся на койке в лаборатории, тут же обратился к сборнику трудов Каланктуса и применил, в полной мере, все рекомендованные им профилактические процедуры».

«В высшей степени любопытно! – пробормотал Риальто. – Хотел бы я знать, как Каланктус с ней справился?»

«Так же, как надлежит действовать и нам. Он сформировал группу надежных и неутомимых союзников».

«Вот именно – но где и как это сделать? Занзеля уже сглазили, причем явно не его одного».

«Принесите дальноскоп – убедимся в наших потерях, как это ни прискорбно. Может быть, кого-то еще можно спасти».

Риальто выкатил древний инкрустированный табурет с резными ножками на колесиках, навощенный столько раз, что он почти полностью почернел: «На кого вы желаете взглянуть в первую очередь?»

«Попробуйте сфокусировать прибор на стойком, хотя и довольно-таки загадочном Гильгаде. Он человек проницательный, его трудно провести на мякине».

«Вас может ожидать разочарование, – предупредил Риальто. – Когда я взглянул на него в последний раз, на конклаве, частым движениям его языка могла бы позавидовать почуявшая добычу змея». Риальто нажал на одну из раковин, украшавших край табурета, и произнес заклинание. На поверхность прибора спроецировалось миниатюрное изображение Гильгада в окружавшем его помещении.

Гильгад стоял посреди кухни в своей усадьбе, Труме, и делал выговор повару. На нем не было обычного красного костюма сливового оттенка – теперь он носил розово-красные панталоны, кокетливо перевязанные в талии и на лодыжках черными ленточками. На черной блузе Гильгада красовалась изящная вышивка, изображавшая красных и зеленых птиц. Прическа Гильгада тоже изменилась: пышные волнистые локоны, искусно завитые и подстриженные, закрывали его уши, причем это произведение парикмахерского искусства украшали две изящные булавки с рубинами и дорогостоящий плюмаж из белых перьев.

«Гильгад не терял времени, подчиняясь диктату последней моды», – проворчал Риальто.

Ильдефонс поднял руку: «Слушайте!»

Из дальноскопа тихо доносился гневный, взволнованный голос Гильгада: «Здесь повсюду следы жира и копоти! Я мог смириться с этим в период предыдущего получеловеческого существования, но теперь я смотрю на вещи, в том числе на эту грязную и убогую кухню, совсем по-другому. Отныне я требую безукоризненной чистоты и аккуратности! Все поверхности, все участки должны быть выскоблены начисто, чтобы на них не осталось ни единого пятнышка! Но это еще не все! Мое превращение может казаться прислуге странным – не сомневаюсь, что вы отпускаете шуточки по этому поводу у меня за спиной. Но у меня чуткий слух, и я тоже умею шутить! Надеюсь, достаточно упомянуть Кьюния, с недавних пор выполняющего свои обязанности, прыгая на маленьких мягких лапках, помахивая длинным мышиным хвостиком и пищащего от страха при виде кошки?»

Риальто нажал на раковину, чтобы удалить изображение Гильгада: «Увы! Гильгад всегда любил модно одеваться – и, как вам известно, отличался в какой-то мере неустойчивым, даже язвительным темпераментом. Сглаз очевидно не облагораживает жертв. Что ж, с Гильгадом все ясно. Кто следующий?»

«Навестим Эшмиэля – уверен, что его приверженность нашим принципам не поколебалась».

Риальто прикоснулся к раковине; на поверхности табурета появилось изображение Эшмиэля в гардеробной его усадьбы Силь-Соум. Раньше наружность Эшмиэля поражала резким, бескомпромиссным контрастом – правая сторона его тела была белой, а левая – черной. Его одежде была свойственна сходная расцветка, хотя ее покрой нередко можно было назвать причудливым или даже легкомысленным.2

Подвергнувшись сглазу, Эшмиэль по-прежнему предпочитал колоритные контрасты, но теперь он, судя по всему, колебался в выборе между сочетаниями синего и лилового, желтого и оранжевого, розового и темно-коричневого – судя по расцветке одежды манекенов, расставленных в гардеробной. Эшмиэль расхаживал перед глазами наблюдавших за ним Ильдефонса и Риальто, разглядывая то один, то другой манекен, но не находя ничего, что точно соответствовало бы его вкусу; очевидно, это вызывало у него раздражение.

Ильдефонс глубоко вздохнул: «Эшмиэль пропал, это ясно. Придется сжать зубы и проверить, что случилось с другими – сначала взглянем на Хуртианца, а затем, пожалуй, на Нежнейшего Лоло».

На поверхности табурета появлялись чародей за чародеем, и в конце концов не осталось никаких сомнений в том, что заговóр подействовал на всех.

Риальто мрачно заметил: «Ни один из околдованных членов ассоциации не проявляет никаких признаков подавленности! Все они наслаждаются трансформацией, как если бы она была даром небес! Неужели и вы, и я отреагировали бы таким же образом?»

Ильдефонс поморщился и дернул себя за светлую бороду: «От одной мысли об этом кровь холодеет в жилах».

«Так что мы остались одни, – заключил Риальто. – И решения придется принимать нам одним».

«Это непросто, – после некоторого размышления сказал Ильдефонс. – Нас атаковали: следует ли нанести ответный удар? Если так, каким образом? И даже зачем? Этот мир так или иначе обречен».

«Но я еще не обречен! Я – Риальто, и подобное обращение меня оскорбляет!»

Ильдефонс задумчиво кивнул: «Несомненно, это важнейший фактор. Я, Ильдефонс, возмущен не меньше вашего!»

«Более того, вы – Настоятель Ильдефонс! Для вас настало время воспользоваться законными полномочиями».

Ильдефонс смотрел на Риальто полузакрытыми невинно-голубыми глазами: «Согласен! И я назначаю вас исполнителем моих директив!»

Риальто проигнорировал комплимент: «Я подумываю о звездоцветах».

Ильдефонс выпрямился на стуле: «Что именно вы имеете в виду?»

«Вы должны постановить, на основании действующих правил, что все звездоцветы подвергнувшихся заговору чародеев должны быть конфискованы. После этого мы остановим время и разошлем инкубов, чтобы они собрали камни».

«Все это замечательно. Наши коллеги, однако, нередко скрывают сокровища, причем весьма изобретательно».

«Должен признаться, на протяжении многих лет я предавался своего рода капризному развлечению. Я определил тайное местонахождение каждого из звездоцветов, ныне принадлежащих членам ассоциации. Например, вы храните свои камни в воде, в бачке туалета при вашей лаборатории».

«Неблагородное развлечение, должен заметить! Тем не мене, в данный момент нет возможности обращать внимание на мелкие неприятности. Посему я повелеваю конфисковать все звездоцветы, находящиеся в распоряжении наших околдованных бывших коллег. А теперь, будьте добры, провозгласите заклинание, замораживающее пространственно-временной континуум, а я вызову своих инкубов, Ошерля, Сциска и Вальфинга».

«Мои инкубы, Топо и Беллюм, тоже готовы выполнять свои обязанности».

Конфискация была осуществлена с почти излишней эффективностью. Ильдефонс заявил: «Мы нанесли противнику болезненный удар. Наша позиция теперь недвусмысленна, мы бросили вызов смело и откровенно!»

Нахмурившись, Риальто разглядывал камни: «Хорошо, мы нанесли удар, мы бросили вызов. Что теперь?»

Ильдефонс надул щеки: «Было бы целесообразно спрятаться до тех пор, пока Мюрте не удалится».

Риальто недовольно хмыкнул: «Если она нас найдет и вытащит нас, возмущенно пищащих, из наших нор, мы потеряем всякое представление о достоинстве. Конечно же, Каланктус поступил бы иначе».

«Тогда давайте узнáем, как поступил бы Каланктус, – сказал Ильдефонс. – Принесите „Абсолюты“ Паджиоре, он посвятил Мюрте целую главу. Кроме того, нам пригодятся „Декреты“ Каланктуса и, если он у вас есть, трактат „Каланктус: его средства и методы“».

Еще не рассвело. Небо над далеким Диковатым озером слегка озарилось расплывчатыми проблесками сливового, аквамаринового и темно-розового оттенков. Риальто захлопнул чугунный переплет «Декретов»: «Не нахожу ничего полезного. Каланктус описывает настойчивость и целеустремленность женского гения, но не предлагает никаких конкретных защитных мер».

Ильдефонс, просматривавший страницы «Доктрин Каланктуса», заметил: «Я нашел любопытный отрывок. Каланктус сравнивает женщину с Циэйским океаном, поглощающим, во всем его объеме, настойчивый напор Антиподального течения, огибающего мыс Спанг, но только постольку, поскольку преобладает штиль. Как только ветер слегка нарушает баланс, казавшийся мирным океан огибает мыс в противоположном направлении – сокрушительной трехметровой или даже шестиметровой волной. После восстановления равновесия и высвобождения напряжений Циэйский океан возвращается в прежнее состояние, невозмутимо поглощая течение. Вы согласны с тем, что этот пассаж – истолкование женской духовной сущности?»

«Не совсем, – возразил Риальто. – Каланктус порой почти злоупотребляет гиперболами. Этот отрывок можно рассматривать как типичный пример – тем более, что Каланктус не предлагает никакого способа упреждения или хотя бы отвода в сторону Циэйского паводка».

«Возникает впечатление, что он не призывает сопротивляться, в обычном смысле этого слова, напору волны – скорее он рекомендует переждать ее на палубе надежного корабля с высоким надводным бортом».

Риальто пожал плечами: «Возможно. Как всегда, туманный символизм вызывает у меня нетерпение. Какая польза – нам, в нынешней ситуации – от этой аналогии?»

Ильдефонс размышлял вслух: «По-видимому, Каланктус намекает, что вместо того, чтобы отвечать на силовое воздействие Мюрте подобным силовым воздействием, нам следует, если можно так выразиться, оседлать волну накопленной ведьмой энергии и дождаться того момента, когда она будет истрачена – после чего, подобно добротным кораблям, мы окажемся в безопасности и продолжим плавание».

«Опять же, приятная перспектива, но слишком расплывчатая. Мюрте излучает первобытную, всепроникающую силу».

Поглаживая бороду, Ильдефонс рассеянно смотрел в пространство: «По сути дела, невольно приходит в голову вопрос: свойственны ли ей – или, если можно так выразиться, побуждают ли ее те же страстность, изобретательность и выносливость, когда дело доходит, скажем, до…»

«Сущность вашего рассуждения вполне понятна, – прервал его Риальто. – Скорее всего, однако, это не может иметь никакого отношения к делу».

Ильдефонс с сожалением покачал головой: «Иногда мысли развиваются сами собой в самых неожиданных направлениях».

Откуда-то из темного угла стремительно вылетело золотистое насекомое, прожужжало вокруг светильника и улетело обратно в темноту. Риальто встревожился: «Кто-то проник в мою усадьбу и теперь ожидает в гостиной». Он подошел к двери, открыл ее и громко позвал: «Кто там? Отвечай, или тебе придется плясать тарантеллу на пылающих углях!»

«Стойте, не спешите с заклинаниями! – отозвался голос. – Это я, Лехустер!»

«В таком случае иди сюда».

В лабораторию зашел Лехустер – запыленный, хромающий, с растрепанными перьями на плечах, явно в состоянии полного изнеможения. Он принес с собой мешок и с облегчением бросил его на обитую кожей софу под окном.

Ильдефонс нахмурился и смотрел на посетителя с неодобрением: «Так что же, Лехустер? Решил наконец вернуться? На протяжении ночи мы могли бы десять раз воспользоваться твоими советами, но ты не соблаговолил участвовать в нашем совещании. Надо полагать, ты можешь о чем-то сообщить?»

Риальто протянул Лехустеру стаканчик аквавита: «Выпей – это поможет снять усталость. А после этого – говори!»

Лехустер залпом опорожнил стаканчик: «Ага! Выпивка редкостного качества! Очень кстати… Ничего особенного сообщить не могу, хотя мне пришлось порядком потрудиться этой ночью, занимаясь самыми неотложными вещами. Все чародеи заколдованы, кроме вас двоих. Мюрте, однако, считает, что уже контролирует всю ассоциацию».

«Что? – воскликнул Риальто. – Она о нас такого низкого мнения?»

«Неважно, неважно! – Лехустер отдал пустой стаканчик. – Будьте добры, налейте еще! На одном крыле далеко не улетишь, как говорится… Кроме того, Мюрте экспроприировала все звездоцветы, чтобы распорядиться ими по своему усмотрению».

«Это не так! – усмехнулся Ильдефонс. – Мы предусмотрительно конфисковали их раньше».

«Вы собрали кучу цветных стекляшек. Мюрте похитила настоящие камни – в том числе ваши и камни Риальто – и заменила их фальшивками».

Риальто подбежал к корзине, где находились собранные накануне камни, и простонал: «Подлая ведьма нас хладнокровно ограбила!»

Лехустер указал на лежавший под окном мешок: «На этот раз мы ее облапошили. Вот настоящие камни! Я их похитил, пока она принимала ванну. Надо полагать, вы можете послать инкуба, чтобы он заменил их поддельными. Еще есть время – торопитесь, пока Мюрте одевается и причесывается. Тем временем, спрячьте настоящие камни где-нибудь в извилистой расщелине другого измерения, чтобы их опять у вас не украли».

Риальто вызвал инкуба Беллюма и дал ему соответствующие указания.

Тем временем Ильдефонс повернулся к Лехустеру: «Каким образом Каланктус нанес поражение этой ненасытной хищнице?»

«Подробности ее заключения в точечное пространство все еще окутаны тайной, – отозвался Лехустер. – По-видимому, Каланктус применил преобладающую магическую силу, и Ллорио потеряла способность сопротивляться».

«Хммф. Нам нужны дополнительные сведения о Каланктусе. В хрониках не упоминается его смерть. Он может все еще существовать где-нибудь на Дальнем Севере, в Кутце!»

«Мюрте тоже беспокоится по этому поводу, – кивнул Лехустер. – В связи с чем мы могли бы привести ее в замешательство и заставить ее отступить».

«Каким образом?»

«Нельзя терять время. Вам с Риальто следует создать идеальное подобие Каланктуса – в этом отношении, по меньшей мере, я могу оказать необходимую помощь. Такое воплощение не обязательно должно быть долговечным, но его жизнеспособность должна быть достаточной для того, чтобы Ллорио убедилась в неизбежности повторного конфликта с Каланктусом».

Ильдефонс с сомнением дернул себя за бороду: «Это сложная задача».

«И для ее решения почти не осталось времени! Учитывайте, что, захватив звездоцветы, вы бросили Мюрте вызов, который она не может игнорировать!»

Риальто вскочил на ноги: «Что ж, поспешим! Последуем рекомендации Лехустера. Время не ждет!»

«Хммф! – продолжал ворчать Ильдефонс. – Я не доверяю этому полоумному выродку. Разве нет другого, не столь утомительного способа?»

«Есть! Мы можем скрыться в другом измерении!»

«Вы меня достаточно хорошо знаете, чтобы не предлагать позорный побег! – отозвался Ильдефонс. – За работу! Заставим ведьму с испуганными воплями, прыжками, задирая юбки, продираться через кусты ежевики!»

«Да будет так! – провозгласил Лехустер. – За работу!»

На лабораторном столе формировалось воплощение Каланктуса: сначала проволочный каркас из серебра и тантала, опиравшийся на сочлененную позвоночную решетчатую ферму, затем расплывчатая дымчатая оболочка приблизительных концепций, после чего – череп и сенсориум, в который чародеи загружали все труды Каланктуса, а также сотни других трактатов, каталогов, компендиумов, пантологий и универсальных синтезов, пока Лехустер не призвал их остановиться: «Он уже знает в двадцать раз больше самого Каланктуса! Сможет ли он упорядочить и усвоить такую массу материала?»

Воплощению нарастили и натянули мышцы, нанесли кожное покрытие и прикрыли голову шапочкой густых, коротко подстриженных черных волос. Лехустер долго и напряженно корректировал черты лица: формы и размеры выдающегося подбородка и короткого прямого носа, ширину и высоту лба, кривизну бровей и залысин.

После того, как чародеи закрепили уши и отрегулировали слуховые каналы, Лехустер размеренно и отчетливо произнес: «Ты – Каланктус, величайший из героев 18-го эона!»

Глаза воплощения открылись и сосредоточились на Лехустере.

«Я – твой друг, – сказал Лехустер. – Встань, Каланктус! Садись в это кресло».

Приложив лишь небольшое усилие, воплощение Каланктуса приподнялось на столе, опустило на пол сильные ноги, встало, подошло к креслу и уселось в него.

Лехустер повернулся к Ильдефонсу и Риальто: «Было бы лучше, если бы вы удалились в гостиную на несколько минут. Мне нужно внушить ему воспоминания и ассоциации, чтобы он практически не отличался поведением от прототипа – такого, каким он был при жизни».

«Воспоминания, накопленные в течение всей жизни – за несколько минут? – усомнился Ильдефонс. – Это невозможно!»

«Возможно – посредством растяжения времени! Я научу его музыке и поэзии – он должен напоминать оригинал не только манерами и жестикуляцией, но и страстностью эмоций. Вот этот магический инструмент, напоминающий высохший лепесток, творит чудеса своим ароматом».

Ильдефонс и Риальто довольно-таки неохотно вышли в гостиную и оставались там, глядя в небо, светлевшее над Нижними Лугами.

Лехустер позвал их обратно в лабораторию: «Перед вами Каланктус. Его ум обогащен знаниями – возможно, более обширными и глубокими, чем концепции, доступные его прототипу. Каланктус, перед тобой Ильдефонс и Риальто, они – твои друзья».

Каланктус переводил взгляд светло-голубых глаз с одного лица на другое: «Рад слышать! Насколько мне известно, мир остро нуждается в дружелюбии».

Повернувшись к двум чародеям, Лехустер пробормотал: «Он – Каланктус, конечно, но заметна какая-то разница – точнее, отсутствие какого-то свойства. Я перелил ему литр своей крови. Возможно, этого недостаточно… Что ж, поживем – увидим».

Ильдефонс спросил: «Как насчет магической силы? Способен ли он осуществлять заклинания?»

Лехустер взглянул на воплощение Каланктуса: «Я загрузил звездоцветы в его сенсориум. Он полон внутренней силы. Внешнее беззаботное спокойствие объясняется тем, что ему еще никто не причинял никакого вреда».

«Чтó он знает о Мюрте?»

«Все, что можно узнать. Но он не проявляет никаких эмоций по этому поводу».

Ильдефонс и Риальто скептически разглядывали свое творение. «Пока что он все еще выглядит как абстрактное подобие Каланктуса, не руководствующееся решительными волевыми побуждениями, – заметил Риальто. – Не можем ли мы придать ему более отчетливый характер настоящего Каланктуса?»

Лехустер колебался: «Можем. Вот амулет в виде скарабея – Каланктус всегда носил его на кисти руки. Помогите ему одеться – после этого я вручу ему скарабея».

Через десять минут Ильдефонс и Риальто вернулись из гардеробной вместе с воплощением Каланктуса в черном шлеме, в кирасе из полированного черного металла, в черном плаще, черных галифе и черных сапогах с серебряными пряжками.

Лехустер кивнул: «Так ему и подобает одеваться. Каланктус, протяни руку! Я передам тебе браслет с амулетом в виде скарабея – его носил первый Каланктус, личность которого ты должен унаследовать. Теперь это твой браслет, надень его. Всегда носи его на кисти правой руки».

«Я ощущаю прилив энергии, – сказал новый Каланктус. – Я силен! Я – Каланктус!»

Риальто спросил: «Силен ли ты достаточно для того, чтобы повелевать магическими чарами? Обычному человеку приходится отрабатывать навыки сорок лет, чтобы стать учеником чародея».

«Я могу повелевать магическими чарами».

«Пойдем же! Тебе предстоит усвоить „Энциклопедию“ и три тома „Наследия“ Фандаала. Если после этого ты не умрешь и не сойдешь с ума, я провозглашу тебя самым могущественным чародеем из всех, кого мне привелось повстречать. Пойдем – обратно в лабораторию!»

Ильдефонс остался в гостиной. Проходили минуты… Из лаборатории послышался странный сдавленный возглас, быстро оборвавшийся.

В гостиную решительными шагами вернулся Каланктус; за ним, едва волоча ноги, следовал слегка побледневший, даже позеленевший Риальто.

Каланктус мрачновато произнес, обращаясь к Ильдефонсу: «Я впитал магию. У меня в голове роятся тысячи заклинаний – они соперничают и рвутся на волю, как дикие звери, во всевозможных направлениях, но пока что мне удается их сдерживать. Скарабей придает мне силу».

Лехустер сказал: «Пора действовать. На лугу собираются женственные колдуны: Занзель, Ао Опалоносец, Барбаникос и прочие. Они бранятся, они возбуждены… По сути дела, Занзель уже идет сюда».

Риальто взглянул на Ильдефонса: «Следует ли воспользоваться этой возможностью?»

«Глупо было бы ее упустить!»

«Я тоже так думаю. Прошу вас, укройтесь в беседке за усадьбой…»

Риальто вышел на переднюю террасу навстречу Занзелю, тотчас же разразившемуся возмущенными протестами в связи с пропажей звездоцветов.

«Вы совершенно правы! – откликнулся Риальто. – Это беспардонное хищение совершено по велению Ильдефонса. Проследуйте за мной в беседку за усадьбой, и я возмещу нанесенный ущерб».

Занзель прошел к беседке за усадьбой, где Ильдефонс привел его – точнее, ее – в бесчувственное состояние заклятием «Внутреннего одиночества». Ладанк, камердинер Риальто, отвез обмякшее тело Занзеля на тачке в сарай садовника.

Ободренный первым успехом, Риальто снова вышел на переднюю террасу и подозвал жестом Барбаникоса – тот последовал за Риальто к беседке за усадьбой, и его постигла та же судьба, что и Занзеля.

Так же обстояло дело и с Ао Опалоносцем, Нежнейшим Лоло, Хуртианцем и другими, пока на лугу не остались только сохранившие рассеянность даже в женственном варианте Вермулиан и Дидактор Чамаст – они не обратили внимания на призывную жестикуляцию Риальто.

В белом клубящемся вихре на луг внезапно спустилась Ллорио Мюрте. На ней были белое платье до колен и серебряные сандалии, ее волосы стягивал черный обруч. Она о чем-то спросила Вермулиана; тот указал на Риальто, стоявшего на террасе усадьбы Фалý.

Ллорио медленно приблизилась. Появился Ильдефонс, вышедший из беседки. Увидев Белую Ведьму, он храбро протянул к ней руку и провозгласил удвоенное заклятие «Внутреннего одиночества». Заклятие отразилось от ведьмы и вернулось, поразив Ильдефонса – тот оцепенел и упал навзничь.

Ллорио Мюрте остановилась: «Риальто! Ты заманил в западню мою свиту. Ты украл мои магические самоцветы. Теперь ты отправишься со мной на Сад-аль-Сууд, но уже не в качестве ведьмы, а в качестве лакея, выполняющего самую унизительную работу – таково будет твое наказание. Ильдефонса ожидает не лучшая судьба».

Из усадьбы Фалý вышел Каланктус. Весь в черном, он остановился на крыльце. У Ллорио отвисла челюсть, ее плотно сжатые губы раскрылись.

Ллорио хрипло проговорила: «Как ты здесь оказался? Как ты вырвался из треугольника? Как…» Она замолчала, словно поперхнувшись, и с испугом уставилась в лицо Каланктусу. Наконец она снова обрела дар речи: «Почему ты на меня так смотришь? Я не нарушала обязательства, и теперь возвращаюсь на Сад-аль-Сууд! Здесь, на Древней Земле, я сделала только то, что требовалось сделать – а ты нарушил наш договор!»

«Я тоже сделал то, что требовалось сделать – и теперь это придется сделать опять, ибо ты заколдовала мужчин-чародеев, чтобы превратить их в ведьм, и тем самым нарушила великий закон, согласно которому мужчине суждено быть мужчиной, а женщине – женщиной!»

«Когда закон сталкивается с необходимостью, закон уступает – так сказано в твоих собственных „Декретах“!»

«Это несущественно. Да, ты вернешься на Сад-аль-Сууд! Вернешься тотчас же – одна, без тех, кого обворожила».

Ллорио отозвалась: «Мне все равно. Жалкая горстка неудачников! Они не годятся ни в чародеи, ни в ведьмы. Честно говоря, я просто хотела развлечься, устроив себе нечто вроде придворной свиты».

«Так ступай же, Мюрте!»

Ллорио взглянула на Каланктуса со странным смешанным выражением замешательства и неудовлетворенности. Она даже не сдвинулась с места – что, по-видимому, должно было служить насмешливой провокацией: «Эоны не прошли для тебя даром: ты обмяк, будто сделан из теста! Помнишь, как ты мне угрожал? Чтó ты обещал со мной сделать, если мы встретимся снова?» Она сделала шаг вперед и холодно усмехнулась: «Ты боишься моего могущества? Так и должно быть! Где теперь твои эротические похвальбы и предсказания?»

«Я – мирный человек. У меня в душе царит согласие, я не стремлюсь нападать и подчинять. Я ничем не угрожаю, но обещаю надежду».

Ллорио подошла еще на шаг и всмотрелась противнику в лицо. «А! – тихо воскликнула она. – Ты всего лишь пустышка, манекен, а не Каланктус. Значит, ты готов познать сладость смерти?»

«Я – Каланктус».

Ллорио выкрикнула заклятие перекручивающего вихря, но Каланктус отмел его взмахом руки и в ответ произнес заклятие семистороннего сжатия, заставшее Мюрте врасплох – она упала на колени. Испытывая сострадание, Каланктус нагнулся, чтобы помочь ей подняться; она изрыгнула голубое пламя, но Каланктус все равно обнял ее за талию обожженными руками.

Ллорио оттолкнула его, лицо ее исказилось гримасой отвращения: «Ты не Каланктус, у тебя в жилах молоко, а не кровь!»

Пока она говорила, скарабей браслета Каланктуса прикоснулся к ее щеке. Ведьма вскрикнула, из ее уст вырвалось ужасное заклятие – настолько мощный взрыв магической силы, что ее внутренние ткани повредились: кровь потекла у нее изо рта и из носа. Ей пришлось отступить на несколько шагов, чтобы удержаться на ногах, в то время как изуродованный Каланктус, почти разорванный на части, медленно опустился на землю и лег на спину.

Тяжело дыша от обуревавших ее чувств, Ллорио стояла и смотрела вниз, на безжизненное тело. Струйка черного дыма, исходившая из ноздрей воплощения Каланктуса, стелилась над трупом и закручивалась ленивыми витками.

Передвигаясь с неподвижно устремленными вдаль глазами, как завороженный, Лехустер сделал несколько медленных шагов и оказался в облачке этого дыма. Воздух задрожал от рокочущего грома, ослепительно-желтая вспышка сверкнула, как молния: там, где стоял Лехустер, появился человек атлетического сложения, сияющий внутренним светом сквозь кожу. На нем были черные бриджи и сандалии; его ноги ниже колен и грудь были обнажены; у него были черные волосы, угловатое широкое лицо, суровый прямой нос и выступающая нижняя челюсть. Нагнувшись над трупом, он взял браслет со скарабеем и надел его на кисть правой руки.

Новоявленный Каланктус обратился к Ллорио: «Мои труды не пропали даром! Я появился в этой эпохе в обличии Лехустера, надеясь оставить в прошлом старые обиды и полузабытые страдания. Но моим надеждам не суждено было сбыться – отныне все, как прежде. Я – это я, и снова нас объединяет непримиримая вражда!»

Ллорио молчала – ее грудь часто вздымалась и опадала.

Каланктус продолжал: «Где же твои другие заклинания, наносящие смертоносные удары, ломающие кости – или внушающие мужчинам сладострастные мечты и лишающие их решимости? Если ты их помнишь, испытай их на мне – ведь я не человеколюбивый философ, как этот несчастный аватар, мечтавший всех нас помирить и так жестоко наказанный за это судьбой!»

«Мечты? Надежды? – воскликнула Ллорио. – Я побеждена, мой мир погиб! Что остается? Ничего! Ни надежды, ни чести – даже гнева и боли больше нет! Все пропало! Пепел несется метелью по пустыне. Все потеряно, все забыто. Лучших подруг, ближайших соратниц – всех уже нет. Кто эти жалкие, опустившие руки тупицы? Ильдефонс? Риальто? Бестелесные призраки, беспомощно разевающие рты! Надежды? Ничего не осталось. Все пропало, все кончено – даже смерть осталась в прошлом!»

Так в страстном отчаянии кричала Ллорио – у нее из носа все еще капала кровь. Каланктус молча стоял, ожидая успокоения горячки поражения.

«Да, я вернусь на Сад-аль-Сууд. Я проиграла. Меня загнали в угол враги моего пола».

Протянув руку, Каланктус прикоснулся к ее лицу: «Называй меня врагом, если хочешь! И все же, я люблю твои незабываемые черты, высоко ценю твои доблести и твои неповторимые недостатки. И я не хотел бы, чтобы ты изменилась – разве что ты подобреешь».

Ллорио отступила на шаг: «Я ничего не уступлю и ни в чем не изменюсь!»

«Что ж, я всего лишь высказал мимолетное пожелание. Почему ты истекаешь кровью?»

«Мой мозг кровоточит. Я растратила все силы, чтобы уничтожить этот несчастный, бесполезный манекен. Я тоже умираю – у меня во рту вкус смерти. Каланктус, ты наконец победил!»

«Как обычно, ты преувеличиваешь. Я не победил, и ты не умираешь. Тебе даже не нужно возвращаться на Сад-аль-Сууд – в это окутанное испарениями болото, кишащее кровососущим гнусом, грызунами и пожирающими их филинами. Такому деликатному существу, как ты, вовсе не подходят подобные условия. В изгнании, кто будет стирать твое белье?»

«Ты не позволишь мне умереть и отказываешь мне в бегстве на другую планету? Разве это не поражение из поражений?»

«Слова, пустые слова! Послушай: возьми меня за руку и положим конец этому скандалу».

«Никогда! – вскрикнула Ллорио. – Это стало бы символом твоего окончательного преобладания, а я никогда не сдамся, никогда!»

«Я с радостью откажусь от любых символов ради действительности. И тогда ты увидишь, насколько обоснованны мои притязания».

«Никогда! Я не уступлю свое тело похотливому мужчине, кем бы он ни был!»

«Тогда, по меньшей мере, проведи какое-то время в моей компании – мы выпьем вина на террасе моего воздушного зáмка, будем смотреть на открывающиеся виды и говорить все, что придет в голову».

«Никогда!»

«Одну минуту! – вмешался очнувшийся к тому времени Ильдефонс. – Прежде чем вы уйдете, будьте добры, снимите заклятие с чародеев-ведьм из свиты Мюрте. Избавьте нас от этой обременительной обязанности».

«Это совсем не трудно, – усмехнулся Каланктус. – Вызовите вторую ретротропическую волну, после чего примените стабилизирующее заклятие. Это займет несколько минут».

«Да-да, – пробормотал Ильдефонс. – Именно это я и собирался сделать».

Риальто повернулся к Ладанку: «Привези сюда ведьм и разложи их рядышком на траве».

«А что делать с трупом?»

Риальто произнес растворяющее заклинание, и тело погибшего аватара рассыпалось в прах.

Ллорио колебалась – она смотрела то на север, то на юг, явно не желая принимать окончательное решение, после чего стала задумчиво спускаться по лугу. Каланктус последовал за ней – они остановились лицом к лицу. Ллорио первая проговорила несколько слов, Каланктус ей ответил, она отозвалась. Оба взглянули на восток и тут же исчезли.