Сказки для бедных

БЛИНЫ

Бедному горе, безрукому каша без ложки, а одинокому полторы матрёшки. Правда-неправда, а что-то в этом есть на правду похожее.

Боря появился откуда-то с Камчатки, из совсем маленького города — куча мусора у океана. Он уехал, и там почти ничего не осталось. Да и не было почти ничего.

Он танцевал лучше всех в школе, ему купили туфли, повезли выступать в дом культуры в райцентр, и местное начальство — старые, усталые воры — хлопало нервному мальчику с голубыми глазами и прямой спиной.

Боря танцевал, закончил школу и танцевал, начал курить и бросил, и танцевал, и пританцовывал, сдавая вступительные на юридический (вальсом не проживёшь, решили родители), он протанцевал несколько лет и не помнил ни строчки законов, а потом его случайно поймала какая-то шпана, что-то в голове у него хрустнуло, и ещё были сломаны три позвонка.

Резких движений теперь нельзя, можно умереть, сказали врачи через три месяца. Родители, чтобы не смотреть в его распахнутые горем глаза, отправили сына в большой город и сняли ему однокомнатную квартиру на окраине. Второй шанс, путёвка в жизнь, ну и что там ещё говорят в таких случаях.

Место было на исходе леса и называлось социальный район номер двадцать девять. Страшно. Боря жил на улице Героев, дом один.

В городе было мало работы. Можно было таскать что-то тяжёлое. Или торговать чем-то никому не нужным. Тяжести Боря поднимать теперь не мог, а торговцев и без него хватало.

Здесь ещё недавно был пустырь и подлесок, горели вонючие костры, дрались мужчины и кричали женщины, одичалые дети видели белку и хотели её сжечь. Теперь стояли новые, но уже обшарпанные дома, одинаковые, для бедных.

Многие заселились и даже успели спиться в новых условиях.

Время стояло. На Борю смотрели с вежливой тоской, как на приличного, у которого шансы есть ещё, всё-таки молодой и в костюме.

От одиночества Боря стал печь блины. Хорошие, но с привкусом палтуса и наваги, что в них ни клади. Пёк и ел сам, скучая по горизонту.

Он бездействовал, гулял вдоль леса и вглубь его, и однажды утром нашёл женщину — кто-то её изнасиловал, прикончил, женщина лежала разбитым затылком вниз, ноги присыпаны листьями, как будто её похоронили неглубоко и заживо, и она наполовину откопалась.

Боря осторожно — от резких движений можно умереть — наклонился и спросил:

— Ты что?

Пригляделся и увидел, что красивая, улыбается и не дышит.

— Я к тебе приду ещё, — сказал Боря грустно и пошёл домой.

В городе не было времён года, только времена суток, можно было забыться зимой и очнуться осенью, а в окне ничего не менялось.

Однажды Боря проснулся от боли, полежал, послушал, как сосед за тонкой стеной смотрит повтор вчерашнего фильма и плачет, осторожно встал, испёк стопку блинов, положил в коробку из-под настольного хоккея и медленно пошёл в лес. Женщина была там, красивая, улыбалась и не дышала.

— Я поем, — сказал Боря и сел на землю, — я, знаешь, пеку. Раньше ещё танцевал, но теперь танцевать нельзя. Ты мёртвая, конечно, и прошлогодний листок на щеке, но я поем с тобой блинов. Позавтракаем.

Боря вообще редко говорил, но с мёртвыми проще, чем с живыми.

Иногда Боре звонили родители. Они стояли где-то там вдвоём у телефона, неуверенные и бесплодные, и не знали, что говорить и делать.

— Всё хорошо! — говорил Боря, — у меня порядок. Это город больших возможностей. Мне немного одиноко, но так всегда бывает на новом месте. Работу я скоро найду. Дайте послушать океан. А я вам дам послушать лес.

— Только не вздумай танцевать, — говорили родители. — Голова не болит?

— Ничего у меня не болит, — говорил Боря.

— На тебе океан.

Так он и ходил, без смысла и без работы, проедал потихоньку родительские деньги, вечный школьник на вид, и не скажешь, что двадцать пять. Его не боялись голуби и вороны, и дети со злыми взрослыми лицами не трогали его.

— Ты понимаешь, Наташа (он знал, что вряд ли Наташа, но надо было как-то назвать), я, в сущности, и не пробовал жизни. Учился на юриста и танцевал, пока мог, а может быть я моряк.

Он сел поближе к ней и глубоко вздохнул. Ударил неприятный запах. Боря постарался дышать пореже и не смотреть женщине на лицо.

Близкие люди могут быть не в форме, но не надо обращать на это внимания.

Однажды Боря пришёл без блинов, но с цветами — на остановке пьяница торговал фиалками и отдал ему за так последний букет.

Женщины не было видно, место преступления обступили люди, эксперт-криминалист суетился в гнилой листве.

Боре сказали уходить.

— Пустите меня к ней! — сказал Боря. — Я к ней пришёл.

— Следственные действия. Идите на хуй, — сказал небольшой человек с блокнотом, следователь.

— Вот доказательство — цветы! — сказал Боря. — Я к ней!

— Ходи давай отсюда.

— Я юрист! — вспомнил Боря. — Я учился на него! Вы нарушаете закон! Она наверное Наташа! Не смейте делать ей больно. Вы всем делаете больно, но не ей, я умру за неё. Я сейчас буду танцевать.

Он дёрнулся куда-то вверх и вбок, но рослый прапорщик поднял его, как ребёнка, и Боря повис на его руках, с глупым букетом, дурак.

Криминалист смотрел на него и думал, что как-то мир устроен не вполне порядочно, вот и парень влюбился в разложившийся труп, да и не сам ли он её кокнул, а потом пошли привычные мысли — работа, дом, стиральная машина, и, кстати, уже весна, не то что бы стало уже тепло или зелено, но пахнет весною.