Сказки дядюшки Гарцештейна


Сказки дядюшки Гарцештейна


Действие происходит в некой параллельной Вселенной. Любые совпадения с нашей реальностью и героями нашей реальности являются не более, чем случайными совпадениями...


Эпизод 1


Вечер. Только что прошёл доктор с обходом больных. Щёлкнула запираемым замком входная дверь. Сами больные, числом около десятка, уже разделись и дисциплинированно лежат в койках. Но никто пока не спит, словно ждут чего-то. Неярко горит лампа дежурного освещения.

— Дядюшка Миклимаус Гарцештейн, — наконец не выдерживает один, говоря тонким писклявым голоском, — ты же же обещал нам сегодня перед сном рассказать о том, как славно ты служил ещё в советской армии!

— Ты бы, Наполеон, помолчал, — тут же послышался ответ, — по секретным данным, которые были в недавно полученной мной двухкилограммовой бандероли, мне стало известно, что добрая половина находящихся здесь является тайными или явными джугашвилёнышами-ксенофобами, а то и вовсе — оруженосцами патернализма, апологетами авторитарно-тоталитарного!!!

— Ты бы, это, поосторожнее с такими предъявами, — послышался негромкий, но очень весомый голос Валуева, кулаки которого были раза в полтора больше, чем голова Валуева настоящего, — все мы тут сейчас вне политики. И сейчас мы просто хотим твои байки на ночь глядя послушать, ведь с развлечениями тут не густо. А ты, как все заметили, заливаешь тут не хуже, чем в своё время барон Мюнхгаузен, только у тебя фантазия более богатая и гораздо же более больная.

— Валуев, ты почему всё время перманентно оскорбляешь меня, — несколько неуверенно, но всё же возразил Миклимаус, — я, как и все на свете либералы, очень искренний, добросердечный и правдивый член обще...

— Слышь, ты, Член, — повысил голос Валуев, — ежели ты сейчас не займёшься делом, а будешь продолжать тут гнилой базар, то я ведь и встать с кровати могу. И начну тренировку по боксу, где ты станешь играть роль груши!

— Ладно, ладно, слушайте все, промямлил Гарцештейн и после небольшой паузы уже более уверенно продолжил, — когда я служил в армии, у меня классность намбэ 1 как у оператора СНР. Я за два месяца изучил так свою УВПК, что сдал на классность лучше, чем выпускники МАИ и Энергетического института. Задачку на то, как распространяется сопротивление в цепи тоже решил быстрее всех. Никогда этим не занимался, но тот, кто лучше сдавал на классность, зачислялся в дежурную боевую смену на место старослужащего, который плохо себя проявил. Нас, новобранцев, было 8 человек. Все с высшим техническим образованием, один я — выпускник ВГИКА-а. Вакансия была одна, и она досталась мне. Ну, представьте себе, решая эту задачку, я вынужден был сопротивляться семи человекам, и я УСПЕШНО её решил!!! Они все отправились в госпиталь, а я — оператором СНР!!!

— Тот, кто не попадал в ДБС, — продолжил, распаляясь, рассказчик, несмотря на доносящиеся смешки от некоторых слушателей, — отправлялся караульным, и должен был отстоять на вышке 8 часов, напротив антенны, которая излучала — мало не покажется. Дециметровый диапазон и луч, сжатый до 2 мм. Во время боевой работы луч был направлен прямо на часового. И главной задачей часового было вовремя уклониться от этого луча. Тот, кто не успевал это сделать... В общем, у того главный мужской орган всю оставшуюся жизнь начинал играть роль неисправной стрелки часов, всё время показывающей половину шестого. Мне как-то однажды тоже пришлось стоять на вышке. Не из-за того, что я стал халатно свои обязанности выполнять, разумеется. Просто однажды вся дежурная смена заболела... Ну, этим самым, как его, ящуром. Вот и отправил меня лично командующий точкой, ну, полковник, между прочим, заменить больного караульного. А тут у меня опыта не было никакого. И попало по мне этим лучом проклятым. Раз десять попало, не больше. Хорошо, правда, что только в голову прилетело, а всё то, что ниже, не пострадало. Отделался, так сказать, лёгким испугом! Но зато с честью непрерывно отстоял все ВОСЕМЬ рабочих часов, лишь потом меня сменили!

— Да, попадание в ДБС требовало навыков от оператора СНР, — голос Миклимауса стал напоминать голос поэта, читающего свои стихи на сцене, а смешки зрителей перешли в сдерживаемое с трудом ржание, — связанных с умением провести регламентные работы. И тут я тоже обставил технарей. Мне нужно было на осциллографе выставить импульс точного размера, я выставил. У меня на УПК был как раз гетеродин — маломощный такой генератор промежуточной частоты — который отделял высокую частоту от низкой! А мне, обратите внимание, надо было следить за качеством этого отделения! И тут начинались главные трудности: откуда-то появлялись помехи. Моей задачей было от них отстроится. Я брал метлу и начинал их отгонять. Мои сослуживцы страшно завидовали мне, так как более успешно бороться с помехами, чем это делал я, ни у кого не получалось!

— Я также должен был следить за импульсом гетеродина, — увлёкся рассказом оратор, твёрдости и уверенности его голоса, наверное, тут смог бы позавидовать и легендарный Левитан, ибо ему удавалось легко перекричать неслабый такой хохот зрителей, — тонкостей я не понимал, ибо не технарь, но длину и высоту импульсов наблатыкался выставлять лучше технарей. А уж про ширину импульса лучше и не рассказывать. Я её выставлял на глаз более точно, чем это делали мои сослуживцы с микрометром! Схему мультивибратора, помню, нарисовал и объяснил. Так прямо и нарисовал на том единственном ламповом пентоде, на котором в те годы её только и собирали! ПРОВЕРЯЮЩИЙ ПОСТАВИЛ МНЕ 5 И НЕ ПОВЕРИЛ, ЧТО Я ГУМАНИТАРИЙ.

— Да, а планшитистом на боевом планшете я сразу стал лучшим в бригаде, т. к. вызубрил угол места, который другие планшетисты определяли по линейке и орал так, что в Автобате — посёлок Балаклавы — было слышно, даже, заметьте, в костюме химзащиты меня было слышно. Меня, кстати, специально в этот костюм одевали. С противогазом, естественно. И всё равно я кричал громче, чем мои неодетые сослуживцы!!! Меня так они уважительно и называли: Миклимаус-горлопан!!!

— Я СЛУЖИЛ ВСЕГО ГОД. БОЛЬШЕ ЭТО ВСЁ МНЕ В ЖИЗНИ НЕ ПОНАДОБИЛОСЬ, НО ДО СИХ ПОР (прошло почти 45 лет) ВСЁ ПОМНЮ.

ФЕРШТЕЙН?

Тут в коридоре послышался какой-то шум, открылся глазок в двери и раздался голос санитара:

— Это Вам Кащенко или где??? Если я ещё услышу хоть малейший шорох, то крикунам оденут смирительные рубашки, в рот воткнут кляпы, а в задницу, в общем, вы знаете что туда воткнут! Всем спать!!!

Ответом была тут же установившаяся мёртвая тишина в палате...


Эпизод 2



И снова — вечер. Палата — та же. И снова недавно прошёл врачебный обход. И вновь больные в люлях лежат. И наверняка все чего-то ждут.

— Дядюшка Миклимаус, — опять раздаётся уже знакомый нам тонкий писклявый голосок, — а чем сегодня нас порадуешь? Помнится, ты недавно обещал нам рассказать о причине, по которой тебя упекли сюда.

— Ну, да, — тут же подал голос Валуев, — а то мы все тут в непонятках... Да и странный ты какой-то фраерок, скользкий весь такой. Итак, мы слушаем тебя...

— Знаете, — после небольшой паузы ответил Гарцештейн, — во всём перманентно виноваты оруженосцы патернализма, апологеты авторитарно-тоталитарного, которые пожаловались вертухаям-сталинистам на мои гениальные фельетоны-перформансы, первооткрывателем которых я и являюсь! От зависти к моей несомненной гениальности они и настучали на меня! Они говорили, что у меня не всё в порядке с головой в своём доносе. Но у Гарцештейна всё в порядке. Квалифицированные читатели ценят его творчество. Не даром же я в своё время получил национальную Литературную премию "Золотое перо Руси" в номинации "Юмор", тут я и стал серебряным лауреатом за серию пародий. Мог бы и золотым стать, но мне не дали это сделать окопавшиеся там апологеты авторитарно-тоталитарного, подсунувшие своего абсолютно бесталанного кандидата, который и стал их стараниями золотым лауреатом! Они даже забыли, что именно я награждён медалью "За верное служение отечественной литературе" МГО Союза писателей России. Притом, номер её почти юбилейный, как сейчас его помню — 9 999 998-й!!! Тем не менее, это поставило меня в один ряд с такими величайшими русскими поэтами современности, как Джигурда! Слышали о таком? Завидно стало? Чего мне до сих пор не могут простить многочисленные завистники моего таланта!

В рядах слушателей пошли лёгкие смешки, начались перешёптывания друг с другом и периодические кручения пальцем у виска у некоторых собеседников.

— Естественно, — как ни в чём не бывало продолжал рассказчик, — многие мои оппоненты не смогли вынести мою абсолютную гениальность и начали на меня писать жалобы во все инстанции. Я, разумеется, как мог противодействовал их подлым наветам. В ответ, подчёркиваю — В ОТВЕТ, я стал писать простые разъяснения работодателям моих оппонентов, главам их администраций, в редакции местных газет, что находились неподалёку от мест жительства моих подлых обидчиков. При этом, заметьте, НИГДЕ я не требовал наказать их, а просил только выказать общественное порицание моим недругам. Однажды я ехал за рулём моего кадиллака, играя попутно в Интернете с помощью моего смартфона в шахматы одновременно с сорока партнёрами и держа все позиции в уме, но при этом ещё и обдумывал, кому бы ещё написать о моих недругах. И тут, как обычно это у меня и бывает, меня посетила гениальная идея: я решил написать в ФСБ. Но, представьте только моё удивление, эти, кхм, нехорошие люди почему-то переправили моё послание главному врачу того заведения, где мы все находимся. И буквально на следующий день меня сюда и доставили. А дальнейшее вы все и сами знаете. Да, вот ещё, те самые партии, что я играл в той поездке, я выиграл. Ну, кроме одной, которую мой партнёр с трудом свёл вничью. Я даже запомнил фамилию этого игрока — какой-то там Корчной. Так что, заметьте, если бы я стал профессиональным игроком в шахматы, то все эти карповы, каспаровы, ананды и прочие от зависти бы удавились!!! Вот только обидно, что мои друзья — от Чижика до Варсонофьева, даже не почесались в мою защиту.

— Дядюшка Миклимаус, — послышалось с одной из коек, — а не расскажешь, много ли денег ты получил в своей литературной премии? Мне просто интересно, сколько вам, гениальным поэтам, сейчас платят...

— Ну, — замялся Гарцештейн, — я уж точно и не помню, у меня много источников дохода было. Да дело и не в количестве денег, а в самом наличии факта премии.

— Понятно, — вновь подал голос тот же пациент, — а, вот, ты говоришь, что гениально играешь в шахматы. Но как тогда объяснишь тот факт, что тут мы, нисколько не шахматные гении, постоянно, за редчайшим исключением обыгрываем тебя в эту замечательную игру?

— А что тут удивительного? Вы все заметили, сколько тут доктора тычут в мой многострадальный зад? Сами же смеётесь, что в мою попу каждый день делают почти столько же уколов, сколько всем вам вместе взятым! Ну, может быть, лишь чуть-чуть меньше. Думаете, что это никак не отражается на интеллекте? Но стоит только хотя бы на недельку прекратить эту иглотерапию, как я стану вас всех играючи обыгрывать!

В палате опять раздался дружный ржач... Пациенты снова начали переговариваться и показывать пальцами на оратора. Вдруг послышался шорох открываемого глазка на входной двери.

— Что там опять за шум в вашей палате на ночь глядя? — раздался рассерженный голос из-за двери, — Мне нужно принять соответствующие меры или сами успокоитесь?

— Сами, сами, — послышалось в ответ сразу с нескольких коек. И сразу всё стихло.


Эпизод 3


Очередной вечер. Палата — всё та же. После вечернего врачебного обхода больные как и всегда устроились в койках И опять все чего-то ждут.

— Слушай, Миклимаус, — спрашивает уже довольно пожилой человек, недавно поступивший в палату, — а это правда, что ты не любишь Сталина? Тут говорят, что причина твоей нелюбви в том, что при его власти отправили в лагеря какого-то твоего троюродного дядю, служившего интендантом на одном из складов. Поговаривают, что вполне за дело его туда упекли, за воровство?

— Твои больные фантазмы, сталинская отрыжка, засунь себе в ЖО, — почти перешёл на крик Гарцештейн, — я уж точно знаю, что ни за что моего дядю посадили. Совсем ни за что. Подумаешь, каких-то несчастные девять с половиной тысяч при ревизии недосчитались! У нас сейчас даже пенсию такую маленькую мало кому платят. И, вообще, мозги пора лечить, сталинрук. Твои же партайгеноссики и подставили моего любимого троюродного дядюшку. Разве виноват он, что проиграл он им несчастные эти 10 тысяч. Да и то, 500 рублей проигрыша из своих кровных заплатил!!! Да и вложил бы он эту недостачу за неделю. Навор..., прошу прощения наработал бы и вложил!!! Ты же знаешь, Сталин поощрял доносы, а вы предатели сталинских зачетов, этого не помните! Вот и настучали на него. И дали ему 10 лет в лагерях!!! А ты знаешь, что оттуда никто тогда не возвращался?! Совсем никто!!! Мой репрессированный троюродный дядя до сих пор с ужасом вспоминает то время!!!

— Врёшь ты всё, наверное, — опять раздался спокойный голос его оппонента, — что-то среди моих знакомых, отбывавших тогда наказание, я не знаю ни одного, отсидевшего ни за что. Да и твой дядя за растрату загремел!

— АПЕЛЛИРУЮ К ОБЩЕСТВЕННОМУ МНЕНИЮ! — завопил Миклимаус, — вы все видите, что этот придурок нагло тут отрицает холокост, за что в Израиле полагается виселица!!!

— Интересно, — послышался чей-то молодой голос из дальнего от оратора угла палаты, — мой брат два года отсидел тоже за растрату. Правда, не так давно. А его тоже можно приравнять к жертвам холокоста?

— Нет, — тут же ответил его сосед, — твоего брата можно приравнять только к жертвам аборта. Ибо только только жертва аборта станет хранить бухгалтерию официальную и бухгалтерию левую в одном ящике стола, которую и обнаружила ревизионная комиссия.

— Как вы можете юморить, — вскричал возмущённый троюродный племянник невинно репрессированного, — когда мы тут про жертвы холокоста говорим?

— Слышь, ты, жертва, — подал голос Валуев, — какой тебе ещё холокост приснился? Даже я знаю, что его немцы практиковали. Во время войны! И те люди, что тогда погибли, действительно, были жертвами. Царствие им небесное. — Валуев молча перекрестился, а потом продолжил, — а твой дядя в свои девяносто лет и сейчас живее всех живых! И на здоровье не жалуется. И сел уже после войны он.

— Да я так, немного перепутал, — опять завёл свою шарманку Гарцештейн, зная, что с Валуевым лучше дело до греха не доводить, — но я абсолютно точно знаю, что лично Берия подписал приказ об аресте моего троюродного дяди.

— Берия? — с удивлением спросило сразу несколько человек.

— Так он же с конца 1945 года НКВД не руководил!!! — вскричал Наполеон! — Как он мог приказ подписать об аресте???

— Ну, я даже не знаю, — замялся защитник прав дядюшки и тут же нашёлся, — наверное, он был для Берии личным врагом?!

— Знаешь, Миклимаус, — проговорил опешивший Валуев, — кто являются твоими личными врагами? Твой язык и твои мозги... Вернее — полное отсутствие последних. И как ты без них умудрился до таких лет дожить? Тебя, единственного среди нас, сюда за дело упекли. И жертвой аборта является не брат этого молодого человека, — двойник знаменитого боксёра махнул рукой в сторону родственника сидельца-двугодичника, — а ты!

— Валуев, — обиженно промычал противник тоталитаризма, — ты слова сталинских партайгеноссиков экстраполировал на меня.

— Ну, что же делать если ты, однако, — проговорил ещё один завсегдатай тёплой компании, по чертам лица явно выходец из средней Азии, — таковым и являешься.

— Господь с тобой, — аж подскочил Миклимаус на койке, — нехрЕсть ты басурманская. Ты не понимаешь, что у меня идёт интеллектуальная война со всякими там ДЖУГАШВИЛЁНЫШАМИ-КСЕНОФОБАМИ!!! А ты тут кудахчешь, жмёшься, куксишься, менжуешься и хезничаешь!!! В общем — не понимаешь! Разве ты не знаешь, что надо бороться со всеми этими сталинистами, а не делать так, как поступает ваша жидофобская и антиксенофобская группировка!!! Вот тебе, разве не следует ненавидеть Сталина?

— А за что я его должен ненавидеть?

— За то, что он расстрелял твоих предков!!!

— Моих?

— Ну не моих же?

— Странно, а не ты ли говорил про своих пострадавших предков?

— Я. Но они просто пострадали. Без расстрела.

— А моих, — выходец со Средней Азии с каким-то сочувствием посмотрел на Гарцештейна, — никто не стрелял и не репрессировал.

— Ну, значит соседей репрессировали!

— И соседей никто не репрессировал, и соседей соседей — тоже. Все честно работали, не воровали. Или храбро воевали. Не за что их было репрессировать, они же не воровали, как твой троюродный дядя!!!

— Значит от тебя скрыли страшную правду твои родители! Ты знаешь, что я ещё пишу в жанре артхаузной, элитарной литературы. Так, вот, там я отображу твои жалкие мыслишки...

— Так ты ещё и писатель???

— Ахмет, — опять подал голос Валуев, — кончай спорить с этой жертвой аборта. А то санитары на шум прибегут. Да и спать хочется...

Все, наконец, успокоились и стали засыпать. А за Гарцештейном с этого дня прочно закрепилась кличка 'Жертва аборта'...


Эпизод 4


И снова — вечер. Палата готовится ко сну. Почти все уже в койках.

— А знаете, — вдруг заговорил Миклимаус, — а я ведь мог стать великим математиком. Я имею на сей момент высшее гуманитарное образование. Престижнейшего почти университета. Но при этом мои математические познания не хуже, чем у многих профессоров-математиков.

— Ну ты и загнул, Жертва аборта, — тут же осадил его Валуев, — что-то мы у тебя до сих пор никаких гениальных способностей к этой науке не замечали?

— Так я же с вами и не говорил про математику ничего. Кто все вы, и кто — я. Гений, и это без всякого преувеличения!

— Так уж и гений, — откликнулся уже знакомый нам Ахмет, — ты тут нам демонстрировал не так давно свои познания по физике, так в моих краях эту науку даже чабаны лучше знают.

— Ты просто не в состоянии понять широту моих мыслей в точных науках! А всё туда же. Думаешь, раз ты учителем физики работал, то знаешь эту науку лучше меня. А в математике ты, вообще, профан. А я же даже абсолютно новое могу внести в ту же математику. Сколько идиотов бились над ней, но до простейшего не додумались. Зато я — смог!

— Ну и чего ты там смог?

— Как это — чего? Вот, смотри, математику 11 лет учат в школе, потом 5 лет в институте, потом ещё в аспирантуре. И всё равно — толком никто её не знает. А дело в том, что она слишком усложнена. Ну, зачастую одно и то же явление имеет множество математических описаний...

— Ничего не понял, ерунда какая-то. Или — бред. Ты вообще о чём?

— Ты просто придурок, хотя и учителем физики был. Всё элементарно... Вот, когда я служил в армии, то мы измеряли линейкой и расстояния, и угол места. И многое чего. И развал и схождения колёс на станциях техобслуживания линейкой измеряют.

— Ну, и???

— Ну ты и тупой, — Гарцештейн постучал пальцем по собственному лбу, — неужели не понимаешь? ГРАДУСЫ тут лишние!!!

— Как так?

— А вот так!!! Раз и так всё измеряется в миллиметрах, забываем про градусы как про дурной сон и всё считаем в миллиметрах! Представляешь, как всё упростится в математике? И в миллиметрах мы многое другое можем измерять. Все видели шкалу термометра? Так она точна такая же, как и шкала на линейке. Вот и температуру в миллиметрах мерить будем! А, к примеру, давление, ты и сам знаешь, многие и без моего гениального открытия в миллиметрах измеряют!!! Представляешь, как жизнь после этого упростится? Сразу станут ненужными всякие там транспортиры, термометры, барометры! Ставим вместо них простейшие линейки и измеряем на здоровье!!! Ввиду своей простоты они и ломаться-то не будут! А как сразу упростится математика если в ней одни миллиметры оставить? Сразу станут ненужными множество дурацких теорем и правил! Школьники за пару-тройку лет весь курс новой математики усвоят! Даже в институтах преподавать нечего будет из курса математики. Впрочем, я не помню, чтобы в моём ВУЗе эту математику проходили! И, как видишь, это на мне никак не отразилось!

Миклимаус огляделся вокруг и только тут до него дошло, что он оказался в центре всеобщего внимания. Тишина стояла — как в морге! Все с ошарашенным видом смотрели на человека, задумавшего устроить революцию в математике.

— Ты это серьёзно, — произнёс, наконец, Валуев? — А может и физику упростишь?

— Запросто, — с апломбом заявил будущий лауреат какой-нибудь премии, — тут просто поле непаханое для упрощения! Возьмём, как её там, электротехнику. Вольты, амперы, ватты, омы, джоули — сам чёрт ногу сломает! И зачем это всё. Всё равно ведь всё это никто не знает. Оставим одни вольты. И достаточно! Все знают, что в сети есть напряжение 220 вольт? Все! И вот уже вся страна у нас — электротехники. И абсолютно неважно, что у нас там, напряжение или напряжённость! Вольты — и точка!!!

— Ну, там ещё остаются, — Гарцештейн немного задумался, — всякие там механика, оптика, как её там — термодинамика, ну и прочие там квантовые физики с теориями относительности. Так, вот, для механики и оптики в качестве единиц измерения оставим уже известные нам миллиметры, для остального — надо ещё мне хорошо подумать! И, вообще, я считаю, что для всех математики и физики хватит и пяток различных единиц измерения! Это очень упростит и улучшит школьную программу. После четырёх-пяти лет обучения можно будет из школы выпускать готовых профессоров физики и математики. Институты вообще отомрут за ненадобностью! Представляете, после пяти классов человек будет готов квалифицированно заниматься любой работой. И всё благодаря моему гениальному изобретению!

— Да, уж, — только и смог выговорить потрясённый Ахмет, повернулся на другой бок и попытался уснуть.

Вся остальная палата также молча постаралась отойти ко сну. Ночью многим из них снились кошмары про новую программу обучения по методу Миклимауса...


Эпизод 5

Продолжение следует...

Загрузка...