Сказки перед Рождеством

Аве, Цезарь.

Пурпурная драпировка тоги переливалась, когда солнечные лучи играли с ней. Бахромчатые кисточки касались пола и прятали за собой свинцовые грузы, которые оттягивали ткань.

Жером наблюдал за благородной одеждой и думал, как не достоин человек, который натянул ее на себя.

Обрюзгший, с сальными волосами и влажным от жары лицом. Капли пота падали вниз и уродовали тогу. Более темные пятна расплывались и превращались в огромные озера. Даже велариум не спасал от палящего солнца.

«Как корове фартук», – пронеслось в голове Жана Жерома. Он обратил внимание, как растеклось тело Авла Виттелия на кресле: слои кожных складок накладывались друг на друга, но не так привлекательно, как на тоге. Похоже, когда двуликий Янус замешивал глину для Виттелия, он забыл слепить ему шею. Круглую голову влепили сразу на плечи.

Императорское ложе держало Авла, и, казалось должно вот-вот упасть. Жером улыбнулся, когда представил, что арена рухнет из-за ожиревшего правителя. Чтобы избежать неприятный вид Авла, Жером отвел взгляд и направил его в центр амфитеатра.

Зной душил. Смуглое тело раба жадно хватало последние вдохи.

– Сейчас его оттащат крюками, – сказал сосед сбоку. Жером повернулся в сторону. Оливковая кожа, нос с горбинкой – все выдавало в нем римлянина. Римлянин говорил вслух, но не обращался напрямую к Жером.

– Что они делают? – Спросил сосед сам себя.

Жером вернул внимание к ядру Колизея.

Победитель вытянул мускулистую руку в приветствии. Салютовал он самому императору. И хоть со своего места Жан Жером и не видел, но точно представил, как наглый взгляд гладиатора попал на маленькие поросячьи глаза Авла. Жером оглядел песок на арене: кровь расплескалась по ней как вода из ведра. Дорожка алого ручейка вела к проигравшему ретиарию.⠀

Изможденный боец пал. Но жизнь упорно не покидала его. От того труднее прошли последние минуты воина: глаза его как тлеющая лучина, то затухали, то вновь разгорались огнем. Наконец пламя погасло. Навсегда.

– Он умер, – произнес Жан Жером. Римлянин рядом откликнулся:

– Не ему решать это, а нам, – и выставил вперед палец.

Его пример подхватили остальные. Римлянин кинул подозрение в сторону Жерома, который сложил руки перед собой. Не в силах наблюдать за бессмысленным, Жан Жером поднялся с места и намеревался уйти. Как вдруг из-под его одежд вылетела кисть. Жерому показалось, что стук о мрамор затмил крики толпы. Во взгляде незнакомца читался вопрос, который, впрочем, скоро сорвался с уст римлянина:

– Художник?

– Путешественник, – поправил Жан Жером и не совсем соврал. Он схватил инструмент прежде, чем римлянин успел сказать что-то еще, и быстро исчез.

Жером ушел за амфитеатр, и снова достал кисточку. Он огляделся, потому что слышал шаги охраны. Точно волшебник Мерлин с магической палочкой, Жером замахнулся кистью. Заранее утопил щетину в баночку с подготовленными чернилами. Он спрятал ее в мешке с золотом и повесил на поясе.

Жан Жером снова осмотрелся по сторонам: лишние свидетели ни к чему. Не очень, если какой-то любопытный зевака увяжется за ним в созданный проём и… окажется в Париже.

Пока Жером рисовал дверь в полный рост, он думал. Но не об увиденном бое и даже не о душной жаре, хотя следовало: лоб тек ручьем. Жан вспоминал о двуликом Янусе. Демиург был божеством дверей. Так может это он подкинул необычную кисть – ключ от всех проходов?

⠀

Жан Жером прошел в нарисованную дверь и очутился у себя в мастерской. Кисточку далеко не прятал: она скоро понадобится. В голове художника родилась идея: написать картину с увиденной сценой, чтобы потом иметь возможность вернуться туда и, кто знает, может спасти бедняг.⠀

Жером всегда любил путешествовать, с детства интерес заставлял мечтать, что хранится там, в другом мире, за пределами родной Франции. Купив на ярмарке совсем неприметную художественную кисть, Жером обнаружил, что созданные с ее помощью картины обладают необычной силой – позволяют переместиться мастеру в изображенное им.

Затем Жан стал рисовать двери – с их помощью он мог очутиться и во дворце китайского императора, и в русской избе. В начале путешествия он всегда рисовал разные двери. А вот возвращаясь обратно – только свою дверь. Дверь, ведущую в Мастерскую.

В 1859 году Жан-Леон Жером написал одну из своих самых лучших работ «Славься Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя»