Сказки про слона Хортона

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.

И ствол, и яйцо, и гнездо,

и слона купила бродячая труппа одна.

И вот потекли бесконечные дни.

И люди глазели. Смеялись они.

В Чикаго, Вихайкене и Вашингтоне,

в Огайо, в Даутоне и в Бостоне,

и в Каламазоо, и в Минесоте,

смеялись в Канзасе, смеялись в Дакоте,

за несколько центов всегда и везде

смеялись над странным слоном на гнезде.

… И Хортон мрачнел,

но с гнезда не сходил.

В шатре цирковом он печально твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Но цирк, продолжая свой долгий вояж,

приехал однажды на Пальмовый пляж.

И кто прилетел поглазеть на слона?

Бездельница Мейзи!

Конечно, она!

Всё так же ленива, всё так же беспечна,

она о гнезде позабыла, конечно.

И вдруг, увидав балаган в отдаленье,

пропела: «Ура! Поглядим представленье!»

И Мейзи, как молния, вниз головой

С небес ворвалась в балаган цирковой…

— Ого… что за встреча… — она пропищала. —

Мне кажется, я вас когда-то встречала…

Слон вздрогнул… и стал вдруг белее, чем мел!

Он что-то беглянке ответить хотел,

но хруст скорлупы балаган огласил!

В ней кто-то царапался что было сил!

И тут у слона просветлело лицо!

— Он крикнул:

— Моё дорогое яйцо!

Но пискнула Мейзи:

— Неправда!

Ты лжёшь!

Ты — слон!

И на птицу ничуть не похож!

И дерево это моё! И яйцо!

Ты лжёшь мне бессовестно прямо в лицо!

И бедному Хортону стало невмочь.

С тяжёлой душою он двинулся прочь.

Но тут

разломилась совсем скорлупа —

и замерли Мейзи,

и слон,

и толпа…

Ведь то, что на свет из неё вылетало,

приветливо хоботом длинным мотало!

И хвостик слоновий,

и уши,

и кожа —

всё страшно на Хортона было похоже!

И люди вокруг головами качали!

Они ликовали!

Смеялись!

Кричали!

«Смотрите!

Ура!

Новый вид!

Слоно-птица!»

Но так и должно было это случиться.

Ведь молнии бились.

И шторм бушевал.

А Хортон сидел и яйцо согревал.

И слон возвратился в родные места,

счастливый от хобота и до хвоста.

— Ах, мне надоело!

Ах, как я устала! —

ленивая Мейзи капризно шептала.

— Я ногу на этом гнезде отсидела!

Какое противное, скучное дело!

Нет! Если себе я замену найду,

то я на каникулы сразу уйду!

Да я ни секунды бы здесь не сидела,

когда бы замену себе приглядела!

Тут Мейзи как раз увидала слона.

— Ах, здравствуйте, Хортон! —

сказала она. —

Я так отсидела здесь левую ногу…

Быть может, тут вы посидите немного?

Слон Хортон ужасно смеялся в ответ:

— Ну что вы! На мне ведь ни перышка нет!

Ни крыльев, ни клюва… И, кроме того,

яйцо так мало! Я велик, для него!

— Ну да… Вы довольно высокого роста…

Но вам беспокоиться не о чем. Просто

садитесь! Хотя вы не так уж малы,

но как вы мягки! Как нежны и милы!

Слон буркнул:

— Нет-нет… Вы уж как-нибудь сами… —

Но птичка взмолилась к нему со слезами:

— Пожалуйста! Я ненадолго! Клянусь!

Я слово даю вам, что скоро вернусь!

— Ну, что ж… коли так… то попробовать можно.

Я буду сидеть на яйце осторожно.

Я буду стараться его не сломать.

— До встречи! — пропела беспечная мать.

Исследовав дерево, прежде всего

слон Хортон подпорки нашёл для него.

— Пусть дерево будет надёжным и прочным.

Ведь тонны четыре во мне — это точно.

Обычно я всё же стоял на полу…

И слон осторожно полез по стволу.

Долез. Улыбнулся.

Вокруг поглядел… и сел на гнездо.

И сидел…

И сидел…

И днём он сидел, согревая яйцо,

И ночью,

и ветры хлестали в лицо,

и молнии бились,

и гром грохотал…

— Погодка неважная… — слон бормотал. —

Мне мокро… и холодно… и… неприятно…

Скорее бы Мейзи вернулась обратно!

А Мейзи в то время на Пальмовом пляже

о милом гнезде и не помнила даже.

Решила она, что отныне ничто

её не заставит вернуться в гнездо.

А слон между тем всё сидел и сидел.

Вот осень настала. И лес облетел.

Деревья надели свой зимний наряд.

На хоботе грустно сосульки висят…

А слон всё сидит и упрямо твердит:

— Яйцо не замёрзнет!

Птенец победит!

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Он так и сидел без травинки и сна,

пока, наконец, не настала весна.

Но беды иные с весной начались!

Все звери лесные вокруг собрались,

кричали, шумели, давились от смеха:

— Слон Хортон на дереве!

— Что за потеха!

— Он, может, теперь и по небу летает?

Ведь он себя, кажется, птицей считает!

Они разбежались…

А Хортон остался…

Он так бы сейчас по траве покатался!

Он так бы сейчас погулял, побродил!..

Но слон всё сидел и упрямо твердил:

— По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста.

Какая бы нас ни постигла беда,

ребёнку не будет, не будет вреда!

Но Хортон-бедняга не знал ничего

о том, что ещё ожидало его.

Пока он сидел, позабыв про покой,

такой терпеливый и добрый такой,

охотники медленно крались к гнезду

и ружья нацеливали на ходу.

И слон увидал из гнезда своего

три дула, нацеленных на него!

Бежал ли от страшной опасности слон?

Нет! Даже и с места не сдвинулся он.

Слон Хортон не струсил и прочь не удрал,

Он выпятил грудь и свой хобот задрал.

И так на охотников смело глядел,

как будто бы молча сказать им хотел:

«Стреляйте! Я здесь остаюсь до конца.

Ведь я без тепла не оставлю яйца.

По-моему, мысль моя очень проста:

слон верен от хобота и до хвоста».

… Охотники вовсе в него не стреляли.

И ружья из рук их на землю упали.

— Смотрите! Смотрите! — они закричали. —

Такого нигде мы ещё не встречали!

На дереве — слон!

Как забавно!

Как ново!

Ведь это неслыханно! Честное слово!

Не будем его убивать. Пощадим.

Мы в цирк подороже его продадим.

Телегу огромную соорудили,

беднягу слона на неё посадили,

и Хортон оставил родные места,

несчастный от хобота и до хвоста.

И к самым вершинам телега ползла,

и к самому небу телега везла

и ствол, и гнездо, и яйцо, и слона…

И к самому морю спустилась она.

И вот, помахав на прощанье земле,

слон Хортон качается на корабле.

Но гнёздам, и яйцам, и даже слонам

не так уж привычно сновать по волнам.

А шторм разгулялся! И не утихал.

И Хортон сидел и устало вздыхал:

— По-моему, мысль моя очень проста:

я гибну от хобота и до хвоста.

И так две недели. И так две недели…

Но вот они берег вдали разглядели.

Подъёмного крана тугая стрела

слона и гнездо к небесам вознесла.

И ствол, и яйцо, и гнездо, и слона

в Нью-Йоркском порту опустила она.