Сказки русских писателей

Жил-был царь Берендей до колен борода. Уж три года

Был он женат и жил в согласье с женою; но все им

Бог детей не давал, и было царю то прискорбно.

Нужда случилась царю осмотреть свое государство;

Он простился с царицей и восемь месяцев ровно

Пробыл в отлучке. Девятый был месяц в исходе, когда он,

К царской столице своей подъезжая, на поле чистом

В знойный день отдохнуть рассудил; разбили палатку;

Душно стало царю под палаткой, и смерть захотелось

Выпить студеной воды. Но поле было безводно…

Как быть, что делать? А плохо приходит; вот он решился

Сам объехать все поле: авось попадется на счастье

Где-нибудь ключ. Поехал и видит колодезь. Поспешно

Спрянув с коня, заглянул он в него: он полон водою

Вплоть до самых краев; золотой на поверхности ковшик

Плавает. Царь Берендей поспешно за ковшик – не тут-то

Было: ковшик прочь от руки. За янтарную ручку

Царь с нетерпеньем то правой рукою, то левой хватает

Ковшик; но ручка, проворно виляя и вправо и влево,

Только что дразнит царя и никак не дается.

Что за причина? Вот он, выждавши время, чтоб ковшик

Стал на место, хвать его разом справа и слева —

Как бы не так! Из рук ускользнувши, как рыбка нырнул он

Прямо на дно колодца и снова потом на поверхность

Выплыл, как будто ни в чем не бывало. «Постой же! (подумал

Царь Берендей) я напьюсь без тебя», – и, недолго сбираясь,

Жадно прильнул он губами к воде и струю ключевую

Начал тянуть, не заботясь о том, что в воде утонула

Вся его борода. Напившися вдоволь, поднять он

Голову хочет… ан нет, погоди! не пускают; и кто-то

Царскую бороду держит. Упершись в ограду колодца,

Силится он оторваться, трясет, вертит головою —

Держат его, да и только. «Кто там? пустите!» – кричит он.

Нет ответа; лишь страшная смотрит со дна образина:

Два огромные глаза горят, как два изумруда;

Рот разинутый чудным смехом смеется; два ряда

Крупных жемчужин светятся в нем, и язык, меж зубами

Выставясь, дразнит царя; а в бороду впутались крепко

Вместо пальцев клешни. И вот наконец сиповатый

Голос сказал из воды: «Не трудися, царь, понапрасну;

Я тебя не пущу. Если же хочешь на волю,

Дай мне то, что есть у тебя и чего ты не знаешь».

Царь подумал: «Чего ж я не знаю? Я, кажется, знаю

Все!» И он отвечал образине: «Изволь, я согласен».

«Ладно! – опять сиповатый послышался голос. – Смотри же,

Слово сдержи, чтоб себе не нажить ни попрека, ни худа».

С этим словом исчезли клешни; образина пропала.

Честную выручив бороду, царь отряхнулся, как гоголь,

Всех придворных обрызгал, и все царю поклонились.

Сев на коня, он поехал; и долго ли, мало ли ехал,

Только уж вот он близко столицы; навстречу толпами

Сыплет народ, и пушки палят, и на всех колокольнях

Звон. И царь подъезжает к своим златоверхим палатам —

Там царица стоит на крыльце и ждет; и с царицей

Рядом первый министр; на руках он своих парчевую

Держит подушку; на ней же младенец, прекрасный как светлый

Месяц, в пеленках колышется. Царь догадался и ахнул.

«Вот оно то, чего я не знал! Уморил ты, проклятый

Демон, меня!» Так он подумал и горько, горько заплакал.

Все удивились, но слова никто не промолвил. Младенца

На руки взявши, царь Берендей любовался им долго,

Сам его взнес на крыльцо, положил в колыбельку и, горе

Скрыв про себя, по-прежнему царствовать начал. О тайне

Царской никто не узнал; но все примечали, что крепко

Царь был печален – он все дожидался: вот при́дут за сыном;

Днем он покоя не знал, и сна не ведал он ночью.

Время, однако, текло, а никто не являлся. Царевич

Рос не по дням – по часам; и сделался чудо-красавец.

Вот наконец и царь Берендей о том, что случилось,

Вовсе забыл… но другие не так забывчивы были.

Раз царевич, охотой в лесу забавляясь, в густую

Чащу заехал один. Он смотрит: все дико; поляна;

Черные сосны кругом; на поляне дуплистая липа.

Вдруг зашумело в дупле; он глядит: вылезает оттуда

Чудный какой-то старик, с бородою зеленой, с глазами

Также зелеными. «Здравствуй, Иван-царевич, – сказал он. —

Долго тебя дожидалися мы; пора бы нас вспомнить».

«Кто ты?» – царевич спросил. «Об этом после; теперь же

Вот что ты сделай: отцу своему, царю Берендею,

Мой поклон отнеси да скажи от меня: не пора ли,

Царь Берендей, должок заплатить? Уж давно миновалось

Время. Он сам остальное поймет. До свиданья». И с этим

Словом исчез бородатый старик. Иван же царевич

В крепкой думе поехал обратно из темного леса.

Вот он к отцу своему, царю Берендею, приходит.

«Батюшка царь-государь, – говорит он, – со мною случилось

Чудо». И он рассказал о том, что видел и слышал.

Царь Берендей побледнел, как мертвец. «Беда, мой сердечный

Друг, Иван-царевич! – воскликнул он, горько заплакав. —

Видно, пришло нам расстаться!..» И страшную тайну о данной

Клятве сыну открыл он. «Не плачь, не крушися, родитель, —

Так отвечал Иван-царевич, – беда невелика.

Дай мне коня; я поеду; а ты меня дожидайся;

Тайну держи про себя, чтоб о ней здесь никто не проведал,

Даже сама государыня-матушка. Если ж назад я

К вам по прошествии целого года не буду, тогда уж

Знайте, что нет на свете меня». Снарядили как должно

В путь Ивана-царевича. Дал ему царь золотые

Латы, меч и коня вороного; царица с мощами

Крест на шею надела ему; отпели молебен;

Нежно потом обнялися, поплакали… с богом! Поехал

В путь Иван-царевич. Что-то с ним будет? Уж едет

День он, другой и третий; в исходе четвертого – солнце

Только успело зайти – подъезжает он к озеру; гладко

Озеро то, как стекло; вода наравне с берегами;

Все в окрестности пусто; румяным вечерним сияньем

Воды покрытые гаснут, и в них отразился зеленый

Берег и частый тростник – и все как будто бы дремлет;

Воздух не веет; тростинка не тронется; шороха в струйках

Светлых не слышно. Иван-царевич смотрит, и что же

Видит он? Тридцать хохлатых сереньких уточек подле

Берега плавают; рядом тридцать белых сорочек

Подле воды на травке лежат. Осторожно поодаль

Слез Иван-царевич с коня; высокой травою

Скрытый, подполз и одну из белых сорочек тихонько

Взял; потом угнездился в кусте дожидаться, что будет.

Уточки плавают, плещутся в струйках, играют, ныряют.

Вот наконец, поиграв, поныряв, поплескавшись, подплыли

К берегу; двадцать девять из них, побежав с перевалкой

К белым сорочкам, оземь ударились, все обратились

В красных девиц, нарядились, порхнули и разом исчезли.

Только тридцатая уточка, на берег выйти не смея,

Взад и вперед одна-одинешенька с жалобным криком

Около берега бьется; с робостью вытянув шейку,

Смотрит туда и сюда, то вспорхнет, то снова присядет…

Жалко стало Ивану-царевичу. Вот он выходит

К ней из-за кустика; глядь, а она ему человечьим

Голосом вслух говорит: «Иван-царевич, отдай мне

Платье мое, я сама тебе пригожуся». Он с нею

Спорить не стал, положил на травку сорочку и, скромно

Прочь отошедши, стал за кустом. Вспорхнула на травку

Уточка. Что же вдруг видит Иван-царевич? Девица

В белой одежде стоит перед ним, молода и прекрасна

Так, что ни в сказке сказать, ни пером описать, и, краснея,

Руку ему подает и, потупив стыдливые очи,

Голосом звонким, как струны, ему говорит: «Благодарствуй,

Добрый Иван-царевич, за то, что меня ты послушал;

Тем ты себе самому услужил, но и мною доволен

Будешь: я дочь Кощея бессмертного, Марья-царевна;

Тридцать нас у него, дочерей молодых. Подземельным

Царством владеет Кощей. Он давно уж тебя поджидает

В гости и очень сердит; но ты не пекись, не заботься,

Сделай лишь то, что я тебе присоветую. Слушай:

Только завидишь Кощея-царя, упади на колена,

Прямо к нему поползи; затопает он – не пугайся;

Станет ругаться – не слушай; ползи да и только; что после

Будет, увидишь; теперь пора нам». И Марья-царевна

В землю ударила маленькой ножкой своей; расступилась

Тотчас земля, и они вместе в подземное царство спустились.

Видят дворец Кощея бессмертного; высечен был он

Весь из карбункула-камня и ярче небесного солнца

Все под землей освещал. Иван-царевич отважно

Входит: Кощей сидит на престоле в светлой короне;

Блещут глаза, как два изумруда; руки с клешнями.

Только завидел его вдалеке, тотчас на колени

Стал Иван-царевич. Кощей ж затопал, сверкнуло

Страшно в зеленых глазах, и так закричал он, что своды

Царства подземного дрогнули. Слово Марьи-царевны

Вспомня, пополз на карачках Иван-царевич к престолу;

Царь шумит, а царевич ползет да ползет. Напоследок

Стало царю и смешно. «Добро ты, проказник, – сказал он, —

Если тебе удалося меня рассмешить, то с тобою

Ссоры теперь заводить я не стану. Милости просим

К нам в подземельное царство; но знай, за твое ослушанье

Должен ты нам отслужить три службы; сочтемся мы завтра;

Ныне уж поздно; поди». Тут два придворных проворно

Под руки взяли Ивана-царевича очень учтиво,

С ним пошли в покой, отведенный ему, отворили

Дверь, поклонились царевичу в пояс, ушли, и остался

Там он один. Беззаботно он лег на постелю и скоро

Сном глубоким заснул. На другой день рано поутру

Царь Кощей к себе Ивана-царевича кликнул:

«Ну, Иван-царевич, – сказал он, – теперь мы посмотрим,

Что-то искусен ты делать? Изволь, например, нам построить

Нынешней ночью дворец: чтоб кровля была золотая,

Стены из мрамора, окна хрустальные, вкруг регулярный

Сад, и в саду пруды с карасями; если построишь

Этот дворец, то нашу царскую милость заслужишь;

Если же нет, то прошу не пенять… головы не удержишь!»

«Ах ты, Кощей окаянный, – Иван-царевич подумал, —

Вот что затеял, смотри пожалуй!» С тяжелой кручиной

Он возвратился к себе и сидит пригорюнясь; уж вечер;

Вот блестящая пчелка к его подлетела окошку,

Бьется об стекла – и слышит он голос: «Впусти!» Отворил он

Дверку окошка, пчелка влетела и вдруг обернулась

Марьей-царевной. «Здравствуй, Иван-царевич; о чем ты

Так призадумался?» – «Нехотя будешь задумчив, – сказал он. —

Батюшка твой до моей головы добирается». – «Что же

Сделать решился ты?» – «Что? Ничего. Пускай его снимет

Голову; двух смертей не видать, одной не минуешь».

«Нет, мой милый Иван-царевич, не должно терять нам

Бодрости. То ли беда? Беда впереди; не печалься;

Утро вечера, знаешь ты сам, мудренее: ложися

Спать; а завтра поранее встань; уж дворец твой построен

Будет; ты ж только ходи с молотком да постукивай в стену».

Так все и сделалось. Утром ни свет ни заря, из каморки

Вышел Иван-царевич… глядит, а дворец уж построен.

Чудный такой, что сказать невозможно. Кощей изумился;

Верить не хочет глазам. «Да ты хитрец не на шутку, —

Так он сказал Ивану-царевичу, – вижу, ты ловок

На руку; вот мы посмотрим, так же ли будешь догадлив.

Тридцать есть у меня дочерей, прекрасных царевен.

Завтра я всех их рядом поставлю, и должен ты будешь

Три раза мимо пройти и в третий мне раз без ошибки

Младшую дочь мою, Марью-царевну, узнать; не узнаешь —

С плеч голова. Поди». – «Уж выдумал, чучела, мудрость, —

Думал Иван-царевич, сидя под окном. – Не узнать мне

Марью-царевну… какая ж тут трудность?» – «А трудность такая. —

Молвила Марья-царевна, пчелкой влетевши, – что если

Я не вступлюся, то быть беде неминуемой. Всех нас

Тридцать сестер, и все на одно мы лицо; и такое

Сходство меж нами, что сам отец наш только по платью

Может нас различать». – «Ну что же мне делать?» – «А вот что:

Буду я та, у которой на правой щеке ты заметишь

Мошку. Смотри же, будь осторожен, вглядись хорошенько,

Сделать ошибку легко. До свиданья». И пчелка исчезла.

Вот на другой день опять Ивана-царевича кличет

Царь Кощей. Царевны уж тут, и все в одинаком

Платье рядом стоят, потупив глаза. «Ну, искусник, —

Молвил Кощей, – изволь-ка пройтиться три раза мимо

Этих красавиц, да в третий раз потрудись указать нам

Марью-царевну». Пошел Иван-царевич; глядит он

В оба глаза: уж подлинно сходство! И вот он проходит

В первый раз – мошки нет; проходит в другой раз – все мошки

Нет; проходит в третий и видит – крадется мошка,

Чуть заметно, по свежей щеке, а щека-то под нею

Так и горит; загорелось и в нем, и с трепещущим сердцем:

«Вот она, Марья-царевна!» – сказал он Кощею, подавши

Руку красавице с мошкой. «Э, э! да тут, примечаю,

Что-то нечисто, – Кощей проворчал, на царевича с сердцем

Выпучив оба зеленые глаза. – Правда, узнал ты

Марью-царевну, но как узнал? Вот тут-то и хитрость;

Верно, с грехом пополам. Погоди же, теперь доберуся

Я до тебя. Часа через три ты опять к нам пожалуй;

Рады мы гостю, а ты нам свою премудрость на деле

Здесь покажи: зажгу я соломинку; ты же, покуда

Будет гореть та соломинка, здесь, не трогаясь с места,

Сшей мне пару сапог с оторочкой; не диво; да только

Знай наперед: не сошьешь – долой голова; до свиданья».

Зол возвратился к себе Иван-царевич, а пчелка

Марья-царевна уж там. «Отчего опять так задумчив,

Милый Иван-царевич?» – спросила она. «Поневоле

Будешь задумчив, – он ей отвечал. – Отец твой затеял

Новую шутку: шей я ему сапоги с оторочкой;

Разве какой я сапожник? Я царский сын; я не хуже

Родом его. Кощей он бессмертный! видали мы много

Этих бессмертных». – «Иван-царевич, да что же ты будешь

Делать?» – «Что мне тут делать? Шить сапогов я не стану.

Снимет он голову – черт с ним, с собакой! какая мне нужда!»

«Нет, мой милый, ведь мы теперь жених и невеста;

Я постараюсь избавить тебя; мы вместе спасемся

Или вместе погибнем. Нам должно бежать; уж другого

Способа нет». Так сказав, на окошко Марья-царевна

Плюнула; слюнки в минуту примерзли к стеклу; из каморки

Вышла она потом с Иваном-царевичем вместе,

Двери ключом заперла и ключ далеко зашвырнула.

За руки взявшись потом, они поднялися и мигом

Там очутились, откуда сошли в подземельное царство.

То же озеро, низкий берег, муравчатый, свежий

Луг, и, видят, по лугу свежему бодро гуляет

Конь Ивана-царевича. Только почуял могучий

Конь седока своего, как заржал, заплясал и помчался

Прямо к нему и, примчавшись, как вкопанный в землю

Стал перед ним. Иван-царевич, не думая долго,

Сел на коня, царевна за ним, и пустились стрелою.

Царь Кощей в назначенный час посылает придворных

Слуг доложить Ивану-царевичу: что-де так долго

Мешкать изволите? Царь дожидается. Слуги приходят;

Заперты двери. Стук! стук! и вот из-за двери им слюнки,

Словно как сам Иван-царевич, ответствуют: буду.

Этот ответ придворные слуги относят к Кощею;

Ждать-подождать – царевич нейдет; посылает в другой раз

Тех же послов рассерженный Кощей, и та же все песня:

Буду; а нет никого. Взбесился Кощей. «Насмехаться,

Что ли, он вздумал? Бегите же; дверь разломать и в минуту

3а ворот к нам притащить неучтивца!» Бросились слуги…

Двери разломаны… вот тебе раз; никого там, а слюнки

Так и хохочут. Кощей едва от злости не лопнул.

«Ах! он вор окаянный! люди! люди! скорее

Все в погоню за ним!.. я всех перевешаю, если

Он убежит!..» Помчалась погоня… «Мне слышится топот», —

Шепчет Ивану-царевичу Марья-царевна, прижавшись

Жаркою грудью к нему. Он слезает с коня и, припавши

Ухом к земле, говорит ей: «Скачут, и близко». – «Так медлить

Нечего», – Марья-царевна сказала, и в ту же минуту

Сделалась речкой сама, Иван-царевич железным

Мостиком, черным вороном конь, а большая дорога

На три дороги разбилась за мостиком. Быстро погоня

Скачет по свежему следу; но, к речке примчавшись, стали

В пень Кощеевы слуги: след до мостика виден;

Дале ж и след пропадает, и делится на три дорога.

Нечего делать – назад! Воротились разумники. Страшно

Царь Кощей разозлился, о их неудаче услышав.

«Черти! ведь мостик и речка были они! догадаться

Можно бы вам, дуралеям! Назад! чтоб был непременно

Здесь он!..» Опять помчалась погоня… «Мне слышится топот», —

Шепчет опять Ивану-царевичу Марья-царевна.

Слез он с седла и, припавши ухом к земле, говорит ей:

«Скачут, и близко». И в ту же минуту Марья-царевна

Вместе с Иваном-царевичем, с ними и конь их, дремучим

Сделались лесом; в лесу том дорожек, тропинок числа нет;

По лесу ж, кажется, конь с двумя седоками несется.

Вот по свежему следу гонцы примчалися к лесу;

Видят в лесу скакунов и пустились вдогонку за ними.

Лес же раскинулся вплоть до входа в Кощеево царство.

Мчатся гонцы, а конь перед ними скачет да скачет;

Кажется, близко; ну только б схватить; ан нет, не дается.

Глядь! очутились они у входа в Кощеево царство.

В самом том месте, откуда пустились в погоню; и скрылось

Все: ни коня, ни дремучего лесу. С пустыми руками

Снова явились к Кощею они. Как цепная собака,

Начал метаться Кощей. «Вот я ж его, плута! Коня мне!

Сам поеду, увидим мы, как от меня отвертится!»

Снова Ивану-царевичу Марья-царевна тихонько

Шепчет: «Мне слышится топот»; и снова он ей отвечает:

«Скачут, и близко». – «Беда нам! Ведь это Кощей, мой родитель

Сам; но у первой церкви граница его государства;

Далее ж церкви скакать он никак не посмеет. Подай мне

Крест твой с мощами». Послушавшись Марьи-царевны, снимает

С шеи свой крест золотой Иван-царевич и в руки

Ей подает, и в минуту она обратилася в церковь,

Он в монаха, а конь в колокольню – и в ту же минуту

С свитою к церкви Кощей прискакал. «Не видал ли проезжих,

Старец честной?» – он спросил у монаха. «Сейчас проезжали

Здесь Иван-царевич с Марьей-царевной; входили

В церковь они – святым помолились да мне приказали

Свечку поставить за здравье твое и тебе поклониться,

Если ко мне ты заедешь». – «Чтоб шею сломить им, проклятым!» —

Крикнул Кощей и, коня повернув, как безумный помчался

С свитой назад, а примчавшись домой, пересек беспощадно

Всех до единого слуг. Иван же царевич с своею

Марьей-царевной поехали дале, уже не бояся

Боле погони. Вот они едут шажком; уж склонялось

Солнце к закату, и вдруг в вечерних лучах перед ними

Город прекрасный. Ивану-царевичу смерть захотелось

В этот город заехать. «Иван-царевич, – сказала

Марья-царевна, – не езди; недаром вещее сердце

Ноет во мне: беда приключится». – «Чего ты боишься,

Марья-царевна? Заедем туда на минуту; посмотрим

Город, потом и назад». – «Заехать нетрудно, да трудно

Выехать будет. Но быть так! ступай, а я здесь останусь

Белым камнем лежать у дороги; смотри ж, мой милый,

Будь осторожен: царь и царица, и дочь их царевна

Выдут навстречу тебе, и с ними прекрасный младенец

Будет; младенца того не целуй: поцелуешь – забудешь

Тотчас меня, тогда и я не останусь на свете,

С горя умру, и умру от тебя. Вот здесь, у дороги,

Буду тебя дожидаться я три дня; когда же на третий

День не придешь… но прости, поезжай». И в город поехал,

С нею простяся, Иван-царевич один. У дороги

Белым камнем осталася Марья-царевна. Проходит

День, проходит другой, напоследок проходит и третий —

Нет Ивана-царевича. Бедная Марья-царевна!

Он не исполнил ее наставленья: в городе вышли

Встретить его и царь, и царица, и дочь их царевна;

Выбежал с ними прекрасный младенец, мальчик-кудряшка,

Живчик, глазенки как ясные звезды; и бросился прямо

В руки Ивану-царевичу; он же его красотою

Так был пленен, что, ум потерявши, в горячие щеки

Начал его целовать; и в эту минуту затмилась

Память его, и он позабыл о Марье-царевне.

Горе взяло ее. «Ты покинул меня, так и жить мне

Незачем боле». И в то же мгновенье из белого камня

Марья-царевна в лазоревый цвет полевой превратилась.

«Здесь, у дороги, останусь, авось мимоходом затопчет

Кто-нибудь в землю меня», – сказала она, и росинки

Слез на листках голубых заблистали. Дорогой в то время

Шел старик; он цветок голубой у дороги увидел;

Нежной его красотою пленясь, осторожно он вырыл

С корнем его, и в избушку свою перенес, и в корытце

Там посадил, и полил водой, и за милым цветочком

Начал ухаживать. Что же случилось? С той самой минуты

Все не по-старому стало в избушке; чудесное что-то

Начало деяться в ней: проснется старик – а в избушке

Все уж как надо прибрано; нет нигде ни пылинки.

В полдень придет он домой – а обед уж состряпан, и чистой

Скатертью стол уж накрыт: садися и ешь на здоровье.

Он дивился, не знал, что подумать; ему напоследок

Стало и страшно, и он у одной ворожейки-старушки

Начал совета просить, что делать. «А вот что ты сделай, —

Так отвечала ему ворожейка, – встань ты до первой

Ранней зари, пока петухи не пропели, и в оба

Глаза гляди: что начнет в избушке твоей шевелиться,

То ты вот этим платком и накрой. Что будет, увидишь».

Целую ночь напролет старик пролежал на постеле,

Глаз не смыкая. Заря занялася, и стало в избушке

Видно, и видит он вдруг, что цветок голубой встрепенулся,

С тонкого стебля спорхнул и начал летать по избушке;

Все между тем по местам становилось, повсюду сметалась

Пыль, и огонь разгорался в печурке. Проворно с постели

Прянул старик и накрыл цветочек платком, и явилась

Вдруг пред глазами его красавица Марья-царевна.

«Что ты сделал? – сказала она. – Зачем возвратил ты

Жизнь мне мою? Жених мой, Иван-царевич прекрасный,

Бросил меня, и я им забыта». – «Иван твой царевич

Женится нынче. Уж свадебный пир приготовлен, и гости

Съехались все». Заплакала горько Марья-царевна;

Слезы потом отерла; потом, в сарафан нарядившись,

В город крестьянкой пошла. Приходит на царскую кухню;

Бегают там повара в колпаках и фартуках белых;

Шум, возня, стукотня. Вот Марья-царевна, приближась

К старшему повару, с видом умильным и сладким, как флейта,

Голосом молвила: «Повар, голубчик, послушай, позволь мне

Свадебный спечь пирог для Ивана-царевича». Повар,

Занятый делом, с досады хотел огрызнуться; но слово

Замерло вдруг у него на губах, когда он увидел

Марью-царевну; и ей отвечал он с приветливым взглядом:

«В добрый час, девица-красавица; все, что угодно,

Делай; Ивану-царевичу сам поднесу я пирог твой».

Вот пирог испечен; а званые гости, как должно,

Все уж сидят за столом и пируют. Услужливый повар

Важно огромный пирог на узорном серебряном блюде

Ставит на стол перед самым Иваном-царевичем; гости

Все удивились, увидя пирог. Но лишь только верхушку

Срезал с него Иван-царевич – новое чудо!

Сизый голубь с белой голубкой порхнули оттуда.

Голубь по столу ходит; голубка за ним и воркует:

«Голубь, мой голубь, постой, не беги; обо мне ты забудешь

Так, как Иван-царевич забыл о Марье-царевне!»

Ахнул Иван-царевич, то слово голубки услышав;

Он вскочил как безумный и кинулся в дверь, а за дверью

Марья-царевна стоит уж и ждет. У крыльца же

Конь вороной с нетерпенья, оседланный, взнузданный пляшет.

Нечего медлить: поехал Иван-царевич с своею

Марьей-царевной: едут да едут, и вот приезжают

В царство царя Берендея они. И царь и царица

Приняли их с весельем таким, что такого веселья

Видом не видано, слыхом не слыхано. Долго не стали

Думать, честным пирком да за свадебку; съехались гости,

Свадьбу сыграли; я там был, там мед я и пиво

Пил; по усам текло, да в рот не попало; и все тут.