Ежики бежали по лесу. В иголках их шелестел ветер, а под ногами хрустели маленькие тоненькие веточки. У ежей была цель, настроение и песня. Песня, тихая, как тополиный пух, и внушительная, как грозовая туча. Ежи презирали яблоки и дороги. Они мчались вперед.
Леша открыл глаза. За окном шел дождь. Неспешной походкой заглянувшего на минутку, но не торопящегося уходить гостя. Тяжелые слюдяные капли рассекали воздух, и припечатывали траву к земле. В квартире пахло сыростью, и лишь ночник разгонял тяжелую темноту ночи.
Надел тапки. Холодно. Леша зябко поежился. Осень, серая, как камень. Леша осень не любил, и Пушкина не понимал. Великий русский поэт был дурак. А еще у него не было холодильника. А у Леши — был. И Леша медленно побрел на кухню.
В холодильнике было светло, и даже как-то уютно. Там сыто лежал круг мясистой розовой колбасы, потели яйца, помидорчик загадочно краснел боком. Леша задумчиво почесал бок. В голове его зрела какая-то мысль. Мысль была серая, колючая, и почему-то пыхтела носом. От мысли было хорошо на душе. А еще в голове билась песня. Тихая, как тополиный пух, и внушительная, как грозовая туча. Решительно сдвинув колбасу, Леша забрался на верхнюю полку холодильника, свернулся калачиком и спокойно заснул. У него начинали расти иголки.
По осеннему лесу бежало стадо ежей. Встревоженные птицы срывались с веток. Грызла орех белка. Ежи бежали и пели. И Леша пел вместе с ними.