Алеша Попович уставился на Волка. Старуху Шапокляк он знал давно и хорошо, не раз бегал к ней за самогоном. Так вот, Волк, пусть даже в очках и ночнушке на бабку был похож примерно как винтовка на грабли. Волк в свою очередь не сводил взгляда с богатыря, испуганно вытаращив глаза. Кулак Алеши был величиной с волчью голову.
— Бабуль, а бабуль, а чего это у тебя такой большой нос? — издеваясь спросил Попович.
— Насморк — тут же нашелся Волк и в доказательство помахал носовым платком. Платок оказался мужской и грязный.
— А почему у тебя такие большие глаза? — не унимался Алеша.
— Запор у меня — прокряхтел Волк, тщательно копируя старческий голос — и геморрой. От такого не только глаза вылезут…
— А уши-то, уши чего такие здоровенные? — спросил богатырь похрустывая костяшками кулаков.
— Ты по делу, или внешность мою обсуждать? — разозлился Волк — Ну уши, и что? У всех уши есть. А какой длинны, так это ни кого не касается.
— Можем и за внешность поговорить — прищурился Попович — вот что, к примеру обозначают эти татуированные перстеньки на пальцах?
Волк спрятал лапы под одеяло.
— Мода такая нынче. Так тебе внученька чего?
Алеша улыбнулся. Бабка даже с пьяных глаз никогда его с внучкой не путала. Он положил на кровать корзинку.
— Вот, пирожков тебе принесла. С капустой и печенкой.
Волк понял что бить его не будут, по крайней мере сейчас, и чуток расслабился.
— Пирожки — это хорошо! Домашние?
— А как же. Самогон у тебя где?
— Там — Волк неопределенно махнул лапой
За печкой обнаружился только самогонный аппарат в разобранном виде, и укрытый стеганым одеялом. Алеша поискал по избе, и нашел в кухонном шкафу бидон первача. На стене тихо тикали часы-ходики, Алеша переливал самогон по штофам.
— Однако же и чавкаешь ты, бабуля — покачал головой Попович — когда жуешь, рот закрывать надо.
— Угу!
Алеша закончил разлив, и уложил штофы в корзинку. Жрать хотелось по прежнему, но к пирожкам он следуя совету Лешего не прикоснулся. Все подсунул Волку. Кто перед ним, Алеша не сомневался ни минуты, ориентировки на Волка висели во всех отделах княжьей дружины. Однако что-то надо решать, не оставлять же его здесь, в самом деле?
— Бабуль — подошел он к Волку.
На Волчьей морде было написано блаженство.
— Чего тебе, внученька?
— Ты руки мыла? А то еще глисты бог не дай, а у тебя запор и геморрой…
— Мыла! Во! — воскликнул Волк, предъявляя мохнатые лапы Алеше.
— Вижу — согласился Попович, щелкнув наручниками — в СИЗО — с чистыми руками, на свободу — с чистой совестью.
Волк посмотрел на богатыря, и заблажил:
— Повязали, волки позорные!!!!А на черной скамье, а на скамье подсудимых….
— Засохни…не то портянку на нос намотаю!