Скифы в остроконечных шапках (Художник В. Хвостов)

Глава XIX
КЛЯТВА НА БЕРЕГУ БОРИСФЕНА

Ксанф и Филл ждали у Волчьей пасти — так называлась гряда валунов, ведущая к царскому стойбищу Вечности. Эллины были одни, без Одатис. Арзак это понял сразу. Он бросил коней и, сокращая путь, побежал по камням.

— Друг, все пропало, — сказал Ксанф, вставая навстречу, — ее унесли вместе с другими. Мы видели и не могли помешать.

Арзак без сил привалился к огромному валуну.

— Не успели доставить снадобье? — спросил он, сползая на землю. По ногам словно кто-то ударил палкой.

— Успели, друг. Только не было способа передать амфору Одатис. Воины никого не подпускали к кибитке, охраняли и днем и ночью. Женщина со шрамом очень страдала.

— Где она?

— Ее убили.

— Как и ее тоже?

Ксанф с тоской посмотрел на Филла. Филл всегда приходил на помощь, когда действовать приходилось словами. Но сейчас он сидел, уставившись в землю, обхватив руками колени, подтянутые к подбородку. Он даже не приветствовал Арзака обычным «Хайре!».

— Ксанф, — сказал Арзак, я должен знать все.

— Это случилось, когда царскую мумию опустили на войлок. Воины стали убивать лошадей. Потом вывели из кибитки женщину в золоте и Одатис. Одатис помахала рукой и что-то крикнула, мне показалось, что она произнесла твое имя. — Ксанф замолчал и тоже уставился в землю.

— Говори все до конца.

— Конец наступил скоро, быстрее, чем я рассказываю. Откуда-то выскочил рыжий лохматый пес и прыгнул на грудь Одатис. Следом за ним сквозь оцепление прорвалась ваша «мата». Ее руки были вытянуты вперед. «Пей!» — наверное, так она крикнула. Во всяком случае, она что-то коротко крикнула и быстро передала настой. Одатис выпила и упала замертво. Пес завыл, стал лизать ей щеки и губы и тоже упал, только два или три раза дернул лапами. Тогда женщины стали кричать. Женщина в золоте выхватила кинжал…

Не догадываясь о смысле слов, которыми обменялись Миррина и Гунда, Ксанф не мог до конца понять развязку событий, разыгравшихся у него на глазах.

Все произошло быстро.

— Песельница мертва! Она умерла раньше царской супруги, ее нельзя хоронить вместе с царем! — закричала Миррина.

Дружинники в замешательстве остановились.

— Песельница в царстве теней! — продолжала кричать Миррина, выбирая момент, чтобы поднять Одатис.

Но тут перед ней выросла Гунда, тяжелая и неподвижная, как статуя. Золотые блестки слепили глаза.

— Чуяло мое сердце, что опоишь девчонку зельем.

— Одатис мертва, ее нельзя хоронить с царем.

— Девчонку можно, тебя, колдунья, нельзя.

Из расшитого блестками рукава в руку скользнул кинжал. Гунда сделала резкий взмах. Миррина упала.

— Берите девчонку, берите пса, пусть сторожит шатер.

Дружинники выполнили приказание.

— Воины схватили Одатис и пса и опустили их в яму, — сказал Ксанф и перевел дыхание. Тяжелой ношей был страшный рассказ, в котором справляла свой праздник смерть.

— А мата? — спросил Арзак. Даже теперь он не решался назвать Миррину по имени.

— Она лежала мертвая в луже крови. Потом появился высокий старик. Он поднял ее. Это было так печально. Он нес ее на вытянутых руках, словно ребенка.

— Лютые варвары, — медленно выговорил Филл. — Они убили женщину в золоте, убили конюхов, передушили табун лошадей.

— Филл, — сказал Ксанф, — мы, греки, приносим в жертву богам сотни быков и овец.

— Но не людей.

— Скифы верят, что погребенные вместе с царем будут счастливы в той, другой жизни, — тихо сказал Арзак.

— Никто еще не возвращался из царства теней на землю, чтобы сообщить нам об этом.

— Укроти свой язык. У нашего друга горе, а горе не терпит пустопорожних слов.

Ксанф опустился на землю рядом с Арзаком и сжал своей крепкой ладонью его плечо. Филл подвинулся ближе.

Они сидели так долго, молчали, думали об одном. Страшный день подходил к концу. Багровое солнце расплющилось, и облака, словно перья невиданной птицы, разбросанные по всему небу, налились розово-алым светом.

— Трех ночей мне не хватит, — прошептал Арзак.

— Втроем мы сделаем втрое быстрее, — отозвался Филл.

Арзак вздрогнул. Он не заметил, что произнес вслух то, о чем думал все это время.

— Конечно, втроем, — подтвердил Ксанф.

— Нет, — сказал Арзак, помедлив.

— Почему? Кто помешает?

— Людям чужого племени нельзя прикасаться к нашим могилам.

— Разве мы не братья твои, Арзак? — спросил Ксанф.

— Мы даже влезли в скифскую шкуру, — добавил Филл.

— Это правда. Вы мне как братья, вы носите ради меня нашу одежду, но кровь в ваших жилах течет чужая.

Перерекаться с упрямым скифом было бессмысленно. Ксанф и Филл понуро уставились в землю. Вдруг Арзак схватил их за руки и притянул к себе. Попеременно глядя в глаза то одному, то другому, он быстро спросил:

— Хотите станем по крови братьями?

— Конечно, хотим, научи, что надо делать.

— Ритон. Вино. Стрелы, — произнес Арзак раздельно и встал на одно колено.

Низкий луч солнца упал на его лицо. Простые слова словно поплыли к багровому солнцу.

Филл отвязал от пояса ритон, с которым не расставался, наполнил его из маленького бурдючка. Арзак раскрыл горит, достал три стрелы, одну взял себе, две других протянул Филлу и Ксанфу. Его движения были замедлены и казались наполненными глубоким смыслом. Он закатал левый рукав, поднял стрелу, вонзил наконечник в руку. Капли крови упали в ритон. Ксанф и Филл догадались, что им предстоит то же.

Ксанф вонзил стрелу в обнаженную руку спокойно и просто, Филл — сжав зубы и морщась.

Когда кровь всех троих смешалась с вином, Арзак поднял ритон к потемневшему небу. Солнце вытянулось, раздробилось и кусок за куском кануло в реку, оставив на небе след в виде широкой багрово-красной полосы.

— Я, Арзак, — сказал Арзак медленно и торжественно, — скиф, из племени царских скифов, кузнец. Перед богом Папаем и богиней Апи, перед небом и землей я называю Ксанфа своим братом и называю Филла своим братом. Отныне моя кровь принадлежит им. Если братьям понадобится, я готов отдать ее капля за каплей.

Арзак сделал глоток и передал ритон Ксанфу.

— Я, Ксанф, эллин, живущий в Ольвии, клянусь Зевсом и Геей, небом и землей, что возьму в правую руку меч, а в левую щит по первому слову моих братьев — Арзака и Филла. Их кровь — моя кровь. Моя кровь принадлежит им.

Делая путь к солнцу, ритон перешел к Филлу. Филл не терпел связывать себя обещаниями, тем более клясться Зевсом и Геей. Но он все время думал о девочке под землей. Он знал, что не сможет жить, если не выпустит ее на свободу.

— Я, Филл, грек из Ольвии, будущий живописец, готов ради моих братьев пуститься на обломке мачты по волнам свирепого Понта, пройти босыми ногами по жгучим пескам пустыни, спуститься под землю, где пребывают тени умерших.

Он протянул правую руку. Арзак и Ксанф поверх положили свои, и тройное рукопожатие скрепило клятву, данную побратимами.

— До конца вечности, — сказал Арзак, выливая остатки вина на землю. Теперь к курганам.

Они выбрались из Волчьей пасти и побежали напрямик, не разбирая дороги. Алые перья на небе погасли. Ночь опускала на землю темный покров.

— Где? — спросил Арзак, когда показались очертания черных высоких холмов, едва различимых в сгустившемся мраке.

— Кажется, там, — неуверенно ответил Филл, махнув влево.

— Нет, — возразил Ксанф. — В той стороне расположен самый высокий курган. Повозка его объехала и двинулась дальше. Вспомни, Филл, ведь тебе удалось подойти к самой яме.

— Да, я видел большую яму. Одатис и пса положили отдельно, у входа. Потом перекрыли яму толстыми бревнами и настелили войлок. Потом потянулись люди. Они шли бесконечной цепью, каждый нес землю, кто в шапках нес, кто в сумках, кто на щитах. Я и сейчас вижу, как вырастал курган. Но место, где это было, я не запомнил. Днем все выглядело иначе. Было много людей, они кричали, пили вино, били посуду. Повсюду носились всадники. Воины с луками прыгали друг перед другом.

— Придется осматривать каждый курган, пока не найдем свежую насыпь, сказал Ксанф.

— Тихо! — Арзак упал на землю, прижал ухо, потом быстро вскочил и побежал, увлекая за собой Филла и Ксанфа.

— Лохмат указал направление, — крикнул он на бегу.

Широкая насыпь поднялась перед ними, словно вздыбленная гора. Вершина терялась во тьме. Из-под земли глухо и жутко несся собачий лай. Теперь он был отчетливо слышен.

— Нам не снести эту гору, — в ужасе прошептал Филл.

— Сносить не придется. — Арзак выхватил акинак и очертил круг у нижних камней. — Подкоп.

— Копать буду я. — Ксанф широким ножом вспорол очерченный участок. Филл, торопясь, чтобы Арзак не опередил, выгребал землю в дорожные сумки и передавал Арзаку. Арзак вытаскивал на поверхность.

Нож-ладони-сумка. Нож-ладони-сумка.

— Ксанф давай сменю.

— Нет, Арзак, копать буду я.

Расстояние в шесть локтей было одолено за полночи.

— До бревен осталось, наверное, столько же, — сказал Филл.

— Дальше медленнее дело пойдет, земля станет тверже, — ответил Арзак и крикнул вниз, Ксанф, давай сменю.

— Нет, копать буду я.

Ксанф рыхлил и отбрасывал землю, как живущая в подземных ходах, проворная, похожая на мышь землеройка. Филл едва успевал выгребать. Все глубже полз коридор под курган. Все ближе звучал лай Лохмата.

— Тише, кути Лохмат, — приговаривал Филл, борясь с усталостью. — Мы спасем тебя и твою хозяйку, птичку-певунью, девочку-горицветку с волосами цвета пшеницы.

«Только бы ничто не помешало, — думал Арзак, вытаскивая и ссыпая землю. — Если нас обнаружат, то казнят как воров, пришедших за царским имуществом». Выбираясь с сумками на поверхность, Арзак прислушивался к каждому шороху. Пролетела ночная птица, прорезала воздух летучая мышь, прокралась лиса и бросилась наутек, испугавшись лая Лохмата.

Все глубже вгрызался подкоп, все больше земли оказывалось на поверхности. Рядом с высоким курганом вырастал небольшой холм. Никто, кроме звезд, не следил за его появлением. Стойбище Вечности было пустынней, чем в самой безлюдной степи, и луна, когда удалось ей пробиться сквозь облака-перья, осветила ровную гладкую местность с белесо мерцавшими одинокими курганами.

Высыпав землю, Арзак наклонился над ямой, чтобы передать Филлу пустую сумку, и замер с сумкой в руках.

— Ты что? — окликнул его Филл.

— Топот копыт. Скачут от берега. Спешились или просто остановились. Выбирайтесь из ямы, на стойбище люди!

Пригибаясь к земле, Арзак побежал в ту строну, откуда донесся звук. Ксанф и Филл бросились следом. Они догнали Арзака возле огромной насыпи с оплывшей вершиной. Это был самый старый курган. Никто из скифов не помнил, кто погребен под ним. Старый курган стоял на краю стойбища Вечности. За ним начиналась поросль редких колючих кустов.