Сколопендр и планктон

Глава I

Желая, чтобы все было как положено, Майор решил, что на этот раз его приключения начнутся в ту минуту, когда он встретит Зизани — тютелька в тютельку.

Погода стояла умопомрачительная. Сад щетинился только что распустившимися цветами, чья скорлупа лежала в аллеях потрескивавшим под ногами ковром. Огромный тропический шиклоповник отбрасывал густую тень на угол между южной и северной стенами роскошного парка, окружавшего халупу — одну из многочисленных халуп Майора. Именно в этом интимном месте утром под воркование кукушки Антиох Жормажор, правая рука Майора, поставил зеленую скамью из охренительно твердого клубничника, которую обычно использовали в таких случаях. Каких таких случаях? Пришла пора сказать: месяц стоял февраль, самая жара, а тут Майору как раз стукнул двадцать один год. Вот он и решил устроить в своем доме в Виль-д'Авриле вечеринку.

Глава II

Все заботы по организации праздника легли на Антиоха. Он собаку съел на таких развлечениях, что вкупе с замечательной способностью без ущерба для своей жизни каждый раз запивать ее ведрами спиртных напитков делало его совершенно незаменимым в такого рода делах.

Дом Майора полностью отвечал требованиям Антиоха, который хотел придать предстоящему скромному празднеству грандиозный размах. Антиох предусмотрел все. Четырнадцатиламповый проигрыватель (две лампы ацетиленовые — на случай, если отключат ток) был водружен его молитвами в большой гостиной Майора, богато обставленной скульптурами из эндокринного железа, которые профессор Маркаде-Баланьи, знаменитейший интерн из лицея Кондорсе, по настоятельной просьбе двух дружков заказал в Спецтрупотделе. В просторной комнате оставили лишь несколько диванов, обитых перлюстрированным навралом, который под лучами уже жаркого солнца переливался розовым. Кроме того, там стояло два стола, заваленных разными лакомствами: пирамидами пирожных, фонографическими валиками, кубиками льда, франкмасонскими треугольниками, магическими квадратами, высокими политическими сферами, конусами, крокусами и тому подобным. Бутылки тунисского крепдешинового соседствовали с бутылками стукайского, ДЖИН фирмы «Морг и сын», виски «Лошадиное белое», пойлского сухого, тюрингской вермути и других напитков, таких аппетитных, что глаза разбегались. Перед бутылками теснились бокалы из смуглого хрусталя, готовые принять в себя все те жгучие смеси, которые грозился состряпать Антиох. От неожиданно резкого благоухания цветов, украшавших люстры, кружилась голова. Цветы подбирал тоже Антиох. И наконец, высокие сверкающие стопки пластинок с симметричными треугольными бликами невозмутимо ожидали, когда иголка проигрывателя, лаская им эпидерму своими колющими прикосновениями, исторгнет из их спиралевидных душ звуки, заточенные в глубине черных борозд.

Были там, в частности, «Chant of the Booster»[1] Милдью Кеннингтона и «Garg arises often down South»[2] Крюгера с его бурами.

Глава III

Дом располагался сразу за парком Сен-Клу, метрах в двухстах от Виль-д'Авриля, по адресу: улица Прадье, тридцать один.

Химически чистая 30-градусная ликёрия осеняла великолепное крытое крыльцо, с которого две ступеньки вели в большую гостиную Майора. К самому же крыльцу приходилось взбираться по двенадцати ступенькам из неотесаных камней, которые частично перекрывали друг друга, образуя в результате этого хитроумного приема своеобразную лестницу. В парке площадью свыше десяти гектаров (частично описанном в первой главе) солнечные лучи были такие горючие, что ими можно было заправлять автомобиль. По лужайкам в поисках земляных червей, до которых они большие охотники, рыскали дикие кролики. Их длинные хвосты волочились сзади, производя характерное поскрипывание, о котором специалисты отзываются как о совершенно безвредном.

Вспоминая о родных холмах, где растет бакшиш, по аллеям парка с печальным видом бродил ручной макинтош в подбитом алебастром красном кожаном ошейнике.

Солнце окидывало местность ясным оком цвета нагретого янтаря, и природа весело улыбалась, скаля полуденные, большей частью золотые зубы.

Глава IV

Раз Майор не встретил пока Зизани, его приключения не начались, а значит, на сцену выходить ему еще рано. Поэтому давайте перенесемся на Виль-д'Аврильский вокзал в ту минуту, когда парижский поезд вырвался из темного туннеля, который предохраняет от дождя часть железнодорожного полотна, соединяющего Виль-д'Ав-риль с Сен-Клу.

Поезд еще не успел остановиться, а плотная толпа уже потекла от автоматических дверей, которыми завсегдатаи вокзала Сен-Лазар очень кичились — и совершенно зря — до тех пор, пока на Монпарнасском вокзале не ввели в эксплуатацию так называемые «вагоны-нержавейки», в которых автоматические двери сочетаются с подножкой, и та поднимается (или при желании опускается), а это не фунт изюма.

Плотная толпа рывками проталкивалась к единственным воротам, где дежурил рыжегривый Пусток. В толпе мелькало множество молодых людей обоего пола, так явно соединявших в себе полное отсутствие индивидуальности и свободные манеры, что контролер у выхода сразу сказал: «К Майору — через пешеходные мостки, потом — по улице, что напротив вокзала, дальше — первая улица направо, первая улица налево, и вы на месте».

«Спасибо», — отвечали молодые люди в шибко длинных костюмах, идущие под ручку с шибко белокурыми подругами. Их было душ тридцать. Остальные должны были прибыть следующим поездом, а кое-кто — на машинах. Все они держали путь к Майору.

Они не спеша прошлись по улице Гамбетты, горланя, как и полагается парижанам за городом. При виде сирени они не могли не закричать: «Ой, сирень!» — хотя, казалось бы, чего кричать. Но надо же показать девицам, что сечешь в ботанике.

Так они добрались до дома тридцать один по улице Прадье. Антиох предусмотрительно оставил ворота открытыми. Гости вошли в прекрасный парк Майора. Самого Майора было не видать, ведь Зизани собиралась приехать на машине. Гости подразнили макинтоша, который, прошипев что-то, убрался восвояси, затем поднялись по ступенькам и вошли в гостиную. Антиох спустил с цепи проигрыватель, тот залился гармоническими звуками, и вечеринка (или что-то вроде того) началась.

Тут у ворот заурчала машина. Она въехала в парк, по левой аллее подъехала к дому и развернулась так, чтобы остановиться у крыльца, и вправду остановилась; но тут же подалась сначала назад, так как водитель забыл нажать на тормоз, потом вперед. И встала как вкопанная.

Из машины вылезла девушка. Это и была Зизани де Ля Скандальон. А за ней — Провансаль де Сколопендр.

Наступила полная тишина. На крыльце появился Майор.

«Здрасьте», — вымолвил он, и было видно, что он поражен.

Глава II

Итак, пораженный Майор спустился на несколько ступенек, пожал вновь прибывшим руки и провел их в гостиную, где парочки балдели под последний хит: «Keep my wife until I come back to my old country home in the beautiful pines, down the Mississippi river that runs across the screen with Ida Lupino»,[3] — блюз в одиннадцать тактов, удлиненных точкой справа, в который композитор ловко ввернул несколько вальсовых отрывков в ритме свинга. Музыка для затравки, не слишком медленная, заразительная и достаточно громкая, чтобы перекрыть шум разговоров и стук каблуков.

Совершенно наплевав на Провансаля, Майор обхватил обеими руками Зизани за талию и предложил: «Пойдемте танцевать?» — «Пойдемте», — ответила та. Правой рукой он обнял белокурую малютку за шею, а левой сжал ее пальцы на своем мускулистом плече.

У Майора была довольно своеобразная манера танцевать. Поначалу она озадачивала, но к ней достаточно быстро привыкали. Время от времени Майор останавливался и, стоя на правой ноге, поднимал левую так, что бедро образовывало с телом, которое он держал прямо, угол в 90°. Голень оставалась параллельной телу. Потом судорожным движением Майор отводил ее в сторону, все время держа ступню строго горизонтально. Затем голень снова принимала вертикальное положение, Майор опускал бедро и как ни в чем не бывало продолжал танцевать. Слишком больших шагов, чтобы не переутомляться, он не делал и топтался на месте с блаженной улыбкой на лице.

Между тем деятельный ум Майора подсказал ему оригинальную тему для беседы:

— Вы любите танцевать, мадемуазель?

— О да! — ответила Зизани.

— И часто вы танцуете?

— Ммм… да, — ответила Зизани.

— А какой танец вам особенно по душе? Свинг?

— Ах да, — ответила Зизани.

— И давно вы танцуете свинг?

— Ну… да, — удивленно ответила Зизани. Этот вопрос показался ей излишним.

— Я спросил, — продолжал Майор, — вовсе не потому, что решил, будто вы плохо танцуете. Это совсем не так. Сразу видно, что у вас есть навык. Просто, если имеешь природные способности к танцу, совсем не обязательно много упражняться.

Он глуповато хохотнул. Зизани тоже засмеялась.

— Значит, — не отставал Майор, — танцуете вы часто?

— Да, — с серьезным видом кивнула головой Зизани. Тут пластинка остановилась, и Антиох пошел отгонять от проигрывателя самых настырных. Проигрыватель работал автоматически, так что лезть к нему было незачем. Однако некая Жанина, особа для пластинок чрезвычайно опасная, толклась рядом, и Антиох беспокоился, как бы чего не вышло.

Майор меж тем сказал:

— Спасибо, мадемуазель. — И остался стоять столбом. Тогда Зизани промолвила: «Спасибо, месье», — и слегка отстранилась, ища кого-то глазами. Тут как из-под земли вырос Провансаль де Сколопендр и потащил Зизани за собой. Раздались первые такты песни «Until my green rabbit eats his soup like a gentleman»,[4] и Майора в самое сердце кольнула своим жалом забравшаяся к нему под рубашку блоха.

Провансаль (по его манере поведения нельзя было догадаться, что он лишь неделю назад в первый раз встретил Зизани у общих знакомых и, по существу, едва ее знал, хотя и привез сюда на своей машине) счел своим долгом во время танца развлекать даму разговором:

— Вы никогда раньше не бывали у Майора?

— Не, — ответила Зизани.

— Тут не соскучишься, — сказал Провансаль.

— Не, — ответила Зизани.

— А видеть вы его тоже нигде не видели?

— Да нет же, — отозвалась Зизани.

— А помните того парня, которого на прошлой неделе мы встретили у Пучеглазиков? Высокий такой, с каштановыми кудрями. Ну знаете… он вечно там ошивается.

— Не… — сказала Зизани.

— А вальс вы любите? — спросил он, дабы переменить тему.

— Не… — решительно покачала головой Зизани.

— Я спросил, — продолжал Провансаль, — вовсе НС потому, что решил, будто вы плохо танцуете свинг. Наоборот, я нахожу, что вы танцуете мастерски. Вы так потрясно следуете за партнером… Высший класс… Можно подумать, вы брали уроки у профессионалов.

— Не… — ответила Зизани.

— А вы в последний раз давно танцевали?

— Давно, — ответила Зизани.

— Жаль, — посетовал Провансаль, — а что, ваши родители отпускают вас из дому без разговоров?

— Не… — ответила Зизани.

Вместе с музыкой кончился и их танец. Длился он чуть больше, чем предыдущий, потому что, когда Майор вовлек красотку в свою орбиту, пластинка уже играла. Провансаль поблагодарил:

— Спасибо, мадемуазель. Зизани ответила:

— Спасибо, месье.

Cлучившийся рядом Антиох, не любитель особо церемониться, бесцеремонно обхватил девицу за талию и поволок к столу с напитками.

— Так вас зовут Зизани? — спросил он.

— Да, а вас?

— Антиох, — признался Антиох, которого и впрямь звали Антиохом, тут уж не поспоришь.

— Странное имя… ну да ладно… Налейте мне что-нибудь, Антиох.

— А что вы будете пить? — спросил Антиох. — Сивуху или цианистое игристое?

— Коктейль, — попросила Зизани. — На ваш вкус. Майор мрачно наблюдал за Антиохом, а между тем выдала свои начальные аккорды третья пластинка: «Toddlin' with some skeletons»[5]

— Как вы находите Майора? — осведомился Антиох.

— Мировой парень, — промолвила Зизани.

— А чем занимается ваш дружок Провансаль? — перебил ее Антиох.

— Почем я знаю. Он такой малахольный, двух слов связать не может. Он меня за неделю уже забодал, а все под предлогом, что его родители знакомы с моими.

— А… — протянул Антиох. — Ну-ка, белокурая малютка, выпейте это. Не сомневайтесь, штука клевая.

— В самом деле?

Она выпила, и ее глазенки заблестели.

— Потрясно… Вы, я смотрю, на высоте.

— Еще бы! — согласился Антиох, в котором, если с ушами, было метр восемьдесят пять росту, никак не меньше.

— Потанцуете со мной? — кокетливо предложила Зизани.

Антиох повел ее на середину зала; он уже заметил, насколько удобен покрой ее платья: довольно свободный широкий лиф перекрещивался под грудью и завязывался на пояснице.

Майор с отсутствующим видом плясал с толстой брюнеткой, у той наверняка пахло из-под мышек, да и танцевала она, широко расставив ноги — очевидно, чтобы быстрее сохло.

Антиох завязал разговор.

— Правда же, удобно, — сказал он, — когда есть водительские права?

— Да, — ответила Зизани. — Я свои получила две недели назад.

— Неужели? — воскликнул Антиох. — И когда вы начнете давать мне уроки?

— Ну… когда хотите, дружище.

— А признайтесь честно, как вы относитесь к улиткам?..

— Положительно, если хорошенько запить белым вином.

— Значит, на следующей неделе даете мне урок.

— А что, у вас прав нет? — удивилась Зизани.

— Есть! А какая разница?

— Вы надо мной смеетесь.

— Дорогая, — возразил Антиох, — за кого вы меня принимаете?

Антиох привлек Зизани к себе, та, надо сказать, не сопротивлялась. Однако он тотчас же отстранился: Зизани прижалась к его щеке своей, и он со всей ясностью осознал, что еще немного — и плавки не выдержат.

Музыка в очередной раз прервалась, и Антиох сумел соблюсти приличия, незаметно сунув правую руку в карман брюк. Воспользовавшись тем, что Зизани повстречала подругу, Антиох присоединился к подпиравшему стенку Майору.

— Хочешь, гад, увести ее у меня из-под носа! — набросился на приятеля Майоротходите далеко от двери, чтобы не пропустить момент, когда девица вернется и постучит. Но ее нет и нет…

Чтобы оправиться от такого потрясения, раскупорьте бутылку. Сделайте добрый глоток прямо из горла. Но осторожно! Оставьте хотя бы половину! Может, не все еще потеряно!

Тук-тук! В дверь стучат…

В ы (грубо, чтобы ее проняло). Не могли поторопиться?

О н а (с деланным удивлением, но в общем довольная). Ах, какой вы злюка!

В ы (слегка притягивая ее к себе за талию). Ничего я не злюка… вы же знаете…

Она (притворно вырываясь, что позволяет вам ненароком проверить ее правую грудь). Ну-ну, будьте паинькой…

В ы (с рассеянным видом, не выпуская ее правой груди, но весьма непринужденно). Так как насчет стакана?

Она (победно сует вам под нос форменный наперсток). Вот!

Она (продолжает). Понимаете, Жак пригласил меня танцевать, я не могла отказать…

В ы (ворчливо). Какой такой Жак?

Она. Да Жак! Который привез меня на машине!

Вы. А, этот белобрысый болван?

Она. Во-первых, он очень милый, а во-вторых, не белобрысый…

В ы. Значит, вам по вкусу белобрысые…

Она (кокетливо смеясь). Ну да!

В ы (раздраженно, так как сами вы чернявый). Что ж, о вкусах не спорят…

О н а. Не глупите…

Смеясь, она пододвигается и кладет руку на бицепс вашей согнутой левой руки. Правой рукой вы обнимаете ее и, слегка сжав, спрашиваете:

— Что же вы не пьете?

— Так вы не налили.

Свободной левой рукой вы наливаете вино и вместе с ней выпиваете. Вы уже так заложили за галстук, что он весь мокрый. А платка вы не держите. Вы с отвращением усаживаетесь на единственное незанятое сиденье (Адмирал оттяпал себе чуть ли не весь диван). Она стоит и вытирает вам галстук своим платком.

— Так удобнее, а то вы вон какой вымахали…

Она поворачивается левым боком, и легкого толчка достаточно, чтобы она села вам на правое колено.

Остальное зависит от того, низойдет ли на вас в эту минуту вдохновение.

Под конец, поглядев вам в глаза (чтобы не сказать «карие» вместо «синие»), она выдает захватывающее описание того типа парней, которые ей нравятся.

Так обычно и происходит на вечеринках, если только вас с самого начала не отпугнут откровенно нелепые физиономии возможных кандидаток.

Бывает и такое. Тогда приходится попотеть.

Глава V

В юности Майор провел теоретическую разработку задачи, поставленной в конце последнего абзаца приведенного выше отступления.

Тут возможны два варианта:

А) НЕТ НИ ОДНОЙ КРАСИВОЙ ДЕВЧОНКИ.

Случай относительно частый, особенно если вы слегка привередливы.

а) Вечеринка организована хорошо.

Отыгрывайтесь на выпивке и закуске. Случается такое, лишь если вы в гостях. Сами вы без красивых девчонок вечеринок не устраиваете. Так что смело беритесь за еду, чтобы неповадно было людям, не потрудившимся обеспечить вас столь необходимым предметом.

б) Вечеринка организована плохо.

Уходите, прихватив с собой что-нибудь из мебели: надо же возместить себе моральный урон.

Б) КРАСИВЫЕ ДЕВЧОНКИ ЕСТЬ, НО ВСЕ ОНИ РАЗОБРАНЫ.

Тут можно хорошо разгуляться.

а) Вы работаете один (вольным стрелком).

1. Вечеринка у вас дома.

Постарайтесь устранить нежелательного гостя; действуйте с учетом его индивидуальности, однако оставайтесь с ним как можно дольше.

Если вы работаете один, практически единственный выход — напоить его. Однако следите, чтобы:

а) его партнерша, на которую вы положили глаз, не пила чересчур много и слишком близко от него;

б) не напиться самому.

Слейте ему из всех стаканов, чтобы получилась смесь, способная свалить с ног быка. Когда он уже поплывет, подлейте ему красного портвейна и стряхните в стакан пепел от сигареты.

Увидев, что гостя вот-вот вырвет, отведите его:

а) в ванную комнату, если он только пил;

б) в уборную, если он ел пироги, иначе куски яблока забьют раковину;

в) на улицу, если у вас есть сад и идет дождь.

Постарайтесь захватить с собой его подружку, — может, ей станет противно. Во всяком случае, сделайте так, чтобы он покрыл себя позором. Потом уложите его спать, туда, где он не будет представлять опасности.

Тут опять возможны два варианта:

а) подружка оставляет его отсыпаться.

Ваша взяла. Если ему поручено отвезти ее после вечеринки домой, в нужный момент приведите его в чувство, врезав несколько раз мокрой тряпкой по морде или влив в него стакан чего-нибудь покрепче, можно кофе со спиртом (со спиртом не переборщить!).

б) преданная своему дружку, она остается с ним. Тогда они, по-видимому, жених и невеста. У вас есть шанс, подкравшись через час, застать их за совокуплением1. Получите удовольствие, если, разумеется, у вас есть прислуга, которая за ними приберет.

Возможная закавыка: спиртное парня не берет. Случай безвыходный, если только не оказывается, что вы намного сильнее его.

2. Вечеринка на стороне.

а) Дома у человека, на чью подружку вы положили глаз.

Положение у него очень прочное, так как вряд ли он упьется вусмерть у себя дома.

Чтобы убрать его с дороги, прибегните к одному из следующих способов:

1) Устройте в ванной хороший потоп:

а) с помощью кусочка велосипедной камеры (запаситесь им загодя); б) с помощью кусочка резиновой трубки, найденного на месте (сойдет трубка от сифона или газовой плиты; правда, такие трубки зачастую слишком малы);

Прошу прощения, но из песни слово не выкинешь.

в) всунув стакан для полоскания рта в отверстие ванны под кран (способ простой, изящный и действенный).

2) Засорите унитаз двумя скомканными газетами (дает блестящие результаты)

3) Напоите до потери пульса (как — смотрите выше) его близкого приятеля. Есть, однако, опасность, что, оказав приятелю первую помощь, хозяин дома вернется требовать свое добро назад. И потом, это добро может не захотеть менять дружка, ведь у хозяина ключи от всех комнат. Или потому, что вдруг он такой же мастак по этой части, как и вы?

б) На совершенно нейтральной территории.

Тут вы более-менее на равных. Другими словами, дело может и не выгореть. И в этом случае старайтесь подпоить соперника — вещь непростая, если вы ничего не захватили с собой (следует предусмотреть расходы), кроме того, он может так по-братски с вами сойтись, так трогательно излить свои чувства подружке, на которую вы нацелились, что у вас сердце растает. Вам останется лишь благословить двух голубков. Нельзя же, право, без конца сдерживать свое врожденное человеколюбие.

Так что, работая один, намаешься.

в) Вы работаете артелью.

При этом не суть важно, у себя вы или на стороне. Работенка не бей лежачего, и четырех человек, включая вас, для успешной операции хватит с лихвой. Главная опасность тут в том, что кто-нибудь из троих ваших соратников возьмет да и перехватит у вас главный приз. Подбирая артельщиков, не упускайте это из вида. Слишком простое решение — подпоить — в данном случае исключается. А если это и делать, то на финише — в качестве заключительного штриха.

Основной принцип: неприятеля надо устранить.

1. Покрыть его позором, применив один из следующих приемов:

а) Науськайте его на очкастого плюгавого хиляка (от юго из вашей четверки), который шесть лет занимается дзюдо.

А двое других ваших приятелей довершат дело, накачав вашего соперника сивухой.

б) Заставьте его сыграть в одну из тех невинных игр, где надо раздеваться (и, разумеется, облапошьте его). К этому способу не прибегайте, если он жульничает лучше вас (при любом раскладе наденьте чистые плавки и носки) или если голый он вдруг окажется весь в этих чертовых мускулах… В общем, учтите, может так случиться, что раздеваться придется не ему, а вам. Действуйте по наитию, но не зарывайтесь.

Верняк, если на нем носки с подвязками или кальсоны.

2. Изъять его из обращения.

При четком исполнении этот способ дает стопроцентный результат, если: а) Запереть клиента в погребе или уборной.

б) Увезти его (на машине приятеля). В местном баре вы накачиваете его пивом и, отъехав на одиннадцать километров, оставляете мочиться у дерева. Или предлагаете ему искупаться и в чистом поле ликвидируете его штаны. В общем, вариантов не счесть.

в) И наконец, высшее достижение — если соперника удастся сбагрить какой-нибудь мастерице без предрассудков.

Глава VI

Глава IV

Со словами: «Ты — настоящий друг» — Майор от всего сердца поцеловал Антиоха в лоб, для чего тому пришлось слегка наклониться, и отправился в парк на поиски макинтоша, так как не хотел стеснять Антиоха в его опытах.

Макинтош сидел возле мадагаскарской ели и жалобно скулил. Он терпеть не мог всю эту суету, и у него болели когти.

— Житья тебе не дают? — ласково посочувствовал Майор, поглаживая его между ляжками.

Испустив несколько капель зловонной жидкости, макинтош зашипел и дал деру.

Оставшись в одиночестве, Майор предался любовным размышлениям.

Он сорвал ромашку, тщательно пересчитал лепестки, дабы не попасть впросак, и, позаботившись, чтобы число лепестков за вычетом единицы делилось на шесть, принялся их обрывать.

— Любит… — вздохнул он.

— Вот зараза! — выругался Майор.

По ошибке он оставил один лишний лепесток.

Глава V

«Она еще не может меня любить, — успокаивал себя Майор, — ведь она едва меня знает».

Однако эта непритязательная мысль не принесла облегчения.

Он быстро прошел по аллее к машине Провансаля, «какделаку» самого что ни на есть красного цвета с широкой хромированной полосой около пробки бензобака. Последняя модель, разумеется — с двенадцатью цилиндрами, расположенными дуплетом в виде клина; Майору больше нравилось, когда нечет.

В эту минуту на крыльце появился Провансаль де Сколопендр, он танцевал с Зизани. Сердце у Майора екнуло и застыло острием вверх. Так, но крайней мере, почудилось Майору.

Он проводил пару взглядом. Пластинка, что играла «Give me that bee in your trousers»,[6] остановилась. Тут же послышалась другая мелодия: «Holy pooh doodle dum dee do»,[7] и Антиох выполз на крыльцо пригласить Зизани. Та согласилась. Майор облегченно вздохнул, и сердце его снова забилось.

Оставшись на крыльце один, Сколопендр закурил и небрежной походкой спустился по ступенькам.

Он подошел к Майору, который все еще топтался около «какделака», и, воспылав к нему симпатией, весело предложил:

— Прокатимся? Испытаем машину?

— С удовольствием, — сказал Майор, скрывая за любезной улыбкой бушевавший в душе ад, где хозяйничала целая ватага чертей-жирондистов.

На проспекте Гамбетты, в трехстах метрах от Майорова дома, Провансаль по указанию Майора свернул направо. У Виль-д'Аврильской церкви он свернул уже налево и направился по Версальскому шоссе.

У ресторана папаши Отто Майор сделал Сколопендру знак остолбениться.

— Промочим горло, — предложил он. — Пиво тут классное.

Они облокотились о стойку бара.

— Кружку пива для месье, рюмку портвейна для меня! — заказал Майор.

— А пиво что, не будете? — немного удивился Сколопендр.

— Нет, — ответил Майор, — у меня после него суставы не гнутся.

Соврал. Суставы как раз гнулись, а нот нижние конечности у него начинали расти после пива как ненормальные.

Сколопендр выпил свое пиво.

— Еще! — заказал Майор.

— Но… — громко рыгнув, запротестовал Сколопендр.

— Извините, но я вас прошу, — сказал Майор. — Это такая мелочь.

Сколопендр одолел вторую кружку. Майор расплатился, и они вышли, снова сели в «какделак» и направились в сторону Версаля.

Они проехали этот город, еще хранивший в себе сильный специфический аромат, сохранившийся со времен короля Солнца, и двинулись к лесу Марли.

— Машина — зверь, — вежливо похвалил Майор.

— Да, — отозвался Провансаль, — вот только пописать бы…

Глава VI

Майор за рулем великолепного «какделака» самого что ни на есть красного цвета единым духом проскочил аллею своего сада и с непревзойденным мастерством затормозил у крыльца. Когда он уже вышел, машина подалась назад и врезалась в стену, продолжавшую парковую решетку, повредив лишь лаковое дерево — оно не до конца высохло, и лак слегка поцарапался.

Антиох встретил Майора на крыльце.

— Он не прочел главу V… — только и сказал Майор.

— Но ведь эта глава не считается, — возразил Антиох.

— И то верно, — согласился Майор. — Вот бедняга!

— Уж больно ты жалостливый, — заметил Антиох.

— Есть грех, — сказал Майор. — Но какой ужасный тип! Кретин сверхестественный! — (Твердый знак Майор не выговаривал.)

— Вот именно, — одобрил Антиох.

— А Зизани где? — спросил Майор.

— Пошла наводить марафет.

— Давно?

— С четверть часа. Я еле нашел иголку с ниткой, — посетовал Антиох.

— Какой ниткой? — рассеянно переспросил Майор.

— В тон ее трусикам.

— Нитка-то прочная? — забеспокоился Майор.

— Дурак я, что ли! — хмыкнул Антиох. — Вискоза. Когда намокнет, едва держится.

Глава VII

Веселье в гостиной Майора было в самом разгаре. Хозяин сего пригожего места в сопровождении Антиоха рванул к столу с напитками — в животе у него все ссохлось.

Он налил себе оранжада, выпил и отплюнул подальше проскользнувшую под язык косточку крафтфрута. Антиох сварганил себе сногсшибательный коктейль под названием «Железа макаки». Крепкий, вкусный, сильно отдававший чем-то постельным (по словам Эдит, которую хлебом не корми, дай понюхать какую-нибудь гадость).

Выпив, Антиох скользнул за спину Зизани, весело чирикавшей, как это принято называть, с подружкой. «Подружка, кстати, ничего», — подумал Майор, который про доставил своему сообщнику полную свободу действий с Зизани и теперь искал что-то вроде родственной души.

Проскользнув за спину Зизани, Антиох очень деликатно и самым естественным образом облапал ей грудь, поцеловал в левый висок и пригласил танцевать.

Она высвободилась и последовала за ним на середину комнаты. Антиох прижал ее к себе, скрывая за плиссированной шотландской юбкой белокурой малютки часть своего силуэта от пояса до колен. Затем он поддался ритму мелодии «Cham, Jonah and Joe Louis playing Monopoly tonight»,[8] чьи гармонические аккорды неумолимо завладевали танцующими.

Майор пригласил подружку Зизани и за шесть танцев подряд вконец се ухайдакал, расспрашивая о предках Зизани, о ее вкусах, о том, как часто она бывает в компаниях, о ее детстве и так далее, и тому подобное.

Вдруг у ворот зазвонил колокольчик, и Майор, сунувшись к двери, издали узнал приметную фигуру Корнеля Лепренса, соседа, которого он тоже пригласил на вечеринку. Корнель, чье жилище возвышалось в двадцати метрах от дома Майора, всегда приходил последним, ведь ему, живущему рядом, незачем было спешить, дабы прийти вовремя. Поэтому он и опаздывал.

Глава VIII

Корнеля периодически отягощала борода, со скоростью роста которой могла соперничать лишь быстрота, с какой он каждые шесть месяцев принимал решение без предупреждения и скрепя сердце ею пожертвовать.

На Корнеле был темно-синий костюм, желтые туфли с обалденно узкими мысами и длиннющие волосы, которые он предусмотрительно мыл накануне.

Корнель обладал многочисленными талантами, знал толк в рифмоплетении, теннисно-ракетном деле, пень-понге, матьперематике, мордапьяно и куче других вещей, но таланты свои серьезно не развивал. Он не переносил собак, не переносил желтухи, чернухи и других подобных болезней, на которые ополчался с довольно неприятным пристрастием.

Особенно он терпеть не мог Майорова макинтоша.

Повстречавшись с ним на повороте аллеи, Корнель с отвращением отошел в сторону.

Возмущенно зашипев, макинтош удалился.

Девицы, как одна, признавали, что Корнель был бы очаровашкой, если бы ухаживал за своей роскошной бородой, предупреждал за неделю, что ее подстрижет, и не выглядел бы вывалявшимся в навозе всякий раз, когда носил костюм более двух дней. Этот чертов Корнель и впрямь не шибко обращал внимание на свой туалет.

Итак, Корнель вошел и пожал Майору руку особливым манером: большой палец против большого, указательный тянет за указательный, оба придаточных согнуты в крючок под прямым углом к большому, а руки выверенным движением одновременно поднимаются.

Корнель пожал руку также и Антиоху, и тот промолвил:

— Наконец-то, Корнель! А где ваша борода?

— Я ее сбрил сегодня утром, — ответил Корнель. — Ощущение ужасное.

— Это из-за Жанины? — полюбопытствовал Антиох.

— Ну, разумеется, — проскрипел Корнель, изображая улыбку.

И тут же, повернувшись к Антиоху спиной, он потопал к Жанине, которая как раз собиралась спереть «Palookas in the milk»,[9] один из последних дисков Боба Гросс-Би, недавно купленный Антиохом. Она не видела, как подошел Корнель, и, когда тот грубо ткнул пальцем в ее пухлое правое плечо, вздрогнула и с затравленным видом отправилась с ним танцевать. Ей было жаль пластинки.

Время от времени Корнель, кружась, падал штопором, если можно так выразиться, назад на пятки, наклоняя тело на семьдесят пять градусов к горизонтали. Каким-то чудом, опрокидываясь навзничь, он все же сохранял равновесие, при этом носки его ботинок целились в небеса, а партнерша почтительно удерживалась на почтительном расстоянии. Он почти не продвигался вперед, а чтобы приблизиться к даме, тянул ее к себе, как пьяница — спасительный фонарный столб. Раз за разом он сбивал с ног очередную неосторожную пару, и через какие-нибудь десять минут ему безраздельно принадлежала вся середина зала.

В перерывах между танцами Лепренс подражал крику ведьмедя или принимал одиннадцатую часть стакана разбавленного спирта, чтобы не опьянеть слишком быстро.

Майор по-прежнему танцевал с подружкой Зизани, меж тем как Антиох исчез в смежном с танцевальным залом укромном сексодромчике, куда сваливали верхнюю одежду.

Исчез, понятное дело, вместе с Зизани.

Глава IX

Решив, что народ загрустил, один рыжий верзила, который сильно картавил, хотя и откликался на самое что ни на есть американское имя Вилли (или Билли — как когда), вздумал расшевелить присутствующих.

Он остановил проигрыватель, с дьявольской ловкостью выдернув вилку из розетки — хитроумный прием, который Антиох не предусмотрел, — и выскочил на середину зала.

— Для лазнооблазия, — объявил он, — пледлагаю, чтобы каждый спел или лассказал истолию. Не стану плятаться за чужие спины, сам и начну.

Он так картавил, что приходилось по ходу исправлять орфографию.

— Это истолия, — начал он, — об одном малом, у католого был дефект лечи.

— Сельезно? — достаточно громко, чтобы его услышали, спросил Антиох, приоткрыв дверь сексодромчика.

Пробежал некоторый холодок.

— Вплочем, — сказал рыжий, — я ее забыл. Лучше ласскажу длугую. Об одном типе, котолый вошел в заведение, где было написано «Тлактил».

— Тик-так? — переспросил чей-то голос.

— И сплашивает, — продолжил Вилли, не обращая внимания на перебившего: — господин Тлак, можно в вашем тиле подстлелить «цыпочку»? А тот отвечает: «Кулы кончились. Могу пледложить цыплят табака». — «Не надо табака, я не кулю», — говолит пелвый.

И Вилли расхохотался.

Так как анекдот все знали, раздалось лишь несколько вымученных смешков.

— Лаз вам понлавилось, — снова заговорил Вилли, — ласскажу еще. Но потом будет очеледь длугого. Жолжа, наплимел.

Пока Жолж отнекивался, подошедшему Антиоху удалось за его спиной ощупью вставить вилку обратно, и пары снова затанцевали. Вилли уныло пожал плачами и пробормотал:

— Ладно, как хотят. Я только пытался их слегка ластолмошить.

Майор вновь обхватил свою партнершу, а Антиох возвратился в сексодром, где пудрилась печальная Зизани.

Глава X

Прямо посреди Марлийского леса под гевеей сидел Провансаль де Сколопендр и вполголоса ругался почем зря уже битых полчаса, а вполголоса потому, что первые полчаса он ругался во весь голос и у него заклинило левую голосовую связку.

Глава XI

Снова проскользнув в сексодром, Антиох разглядел в углу на куче пальто четыре ноги, на которые прежде не обратил внимания. Эти двое вверху изучали свои видовые различия, измеряя внутренний диаметр по принципу «входит — не входит» в соответствии с рекомендациями Комитета по стандартам.

Колени у девушки были что надо, но на коже рыжий пушок, как отметил, подняв глаза, Антиох. Его покоробил этот резкий цвет, и он целомудренно отвернулся.

Антиох не стал тревожить двух исследователей в области физиологии, прикрывшихся непромокаемым плащом. В конце концов они не делали ничего плохого. Когда же еще приобретать практический навык в естественных науках, как не в этом возрасте?

Антиох помог Зизани привести в порядок съехавшее набок платье, и они как пи в чем не бывало вновь отправились в зал. Да и что особенного…

Майор с мрачным видом стоял около проигрывателя. Подошел Антиох.

— Можешь идти, — проговорил он.

— Ну что, девушка благовоспитанная? — спросил Майор.

— Мало сказать, благовоспитанная, — ответил Антиох. — С большим чувством такта.

— Голову даю на отсечение, что она девственница! — заявил Майор.

— Двадцать минут назад цела была бы твоя голова.

— Не пойму, куда ты клонишь, — сказал Майор. — Ну да ладно. Так ты думаешь, девочка хорошая?

— Не то слово, старик, — уверил его Антиох.

— Думаешь, у меня может выгореть? — с надеждой спросил Майор.

— Ну конечно, старик, — снова уверил его приятель, остановившийся понаблюдать за одной очень стильной парой.

На парне была курчавая шевелюра и лазурного цвета костюм, причем пиджак ниспадал до икр. Три выреза сзади, семь складок, два перекрывавших друг друга хлястика и одна-единственная пуговица. Из-под пиджака едва выглядывали узкие брюки, из них, как из необычных ножен, непристойно выступали икры. Воротник прикрывал уши до самого верха, однако небольшие разрезы с обеих сторон позволяли ушам ходить туда-сюда. Галстук состоял из единственной хитроумно завязанной шелковой нитки, а из верхнего кармана торчал оранжево-сиреневый платок. Такие же горчичного цвета носки, что и у Майора, которые, впрочем, парень носил с куда меньшей элегантностью, утопали в бежевых замшевых ботинках с уймой самых различных дырочек. Стильный парень, ничего не скажешь.

На девице тоже был пиджак, из-под которого самое меньшее на миллиметр торчала широкая плиссированная юбка из маврикийского тарлататана. Девушка была сложена на диво — выпяченный зад так и покачивался на коротких толстых ногах. У нее сильно потели подмышки. Не столь эксцентрично одетая, как ее партнер, — ярко-красная блузка, шелковые темно-коричневые чулки, светло-желтые из свиной кожи туфли на низком каблуке, девять позолоченных браслетов на левом запястье и кольцо в носу — она не так бросалась в глаза.

Его имя было Александр, прозвище — Коко. Ее — Жаклин, прозвище — тоже Коко.

Коко хватал партнершу за левую лодыжку, ловко раскручивал Коко в воздухе и приземлял ее на свое левое колено, затем переносил правую ногу через голову Коко, быстро опускал, и партнерша, уже стоя, тыкалась лицом в спину Коко. Потом он внезапно резко опрокидывался, делал мостик и, просунув голову между ляжек девицы, быстро вставал, приподнимая ее над полом, девица летела головой вперед между его ног, в результате чего он возвращался в прежнее положение: спиной к подружке. Поворачиваясь к девице, он издавал пронзительное «йе!», махал указательным пальцем, делал три шага назад, четыре вперед, одиннадцать в сторону, шесть кружась, два на брюхе, и все начиналось сызнова. Пот с обоих лил ручьями, плясали они самозабвенно, слегка взволнованные всеобщим вниманием и тем оттенком уважения, которое читалось на лицах восхищенных зрителей. Стильные, очень стильные ребята, что и говорить.

Антиох с сожалением вздохнул — он был слишком стар для подобных кульбитов, да и трусы у него держались на честном слове.

Он вновь обратился к Майору:

— Почему ты ее не пригласишь?

— Никак не решусь, — ответил Майор. — Поджилки трясутся. Уж больно она хороша.

Антиох подошел к девушке, в ее больших подведенных глазах сверкнула радость.

— Знаешь, — сказал он, — тебе надо потанцевать с Майором, он в тебе души ие чает.

— Чего ради ты мне ЭТО говоришь! — заволновалась Зизани.

— Уверяю тебя, так будет лучше. Он очень милый человек, денег у него куры не клюют, и потом он круглый идиот, лучшего мужа днем с огнем не сыщешь.

— Как? Я еще и замуж за него должна выйти?

— Ну разумеется! — без тени сомнения на лице произнес Антиох.

Глава XII

Решивший наконец подняться на ноги Провансаль приближался к дому Майора. Ему оставалось одолеть не больше девяти километров восьмисот метров. Ныла левая нога. Ей приходилось туго, так как портной Провансаля всегда считал, что у его клиента нормальное телосложение.

До Версаля Провансаль добрался незадолго до половины седьмого, выгадав десять минут по сравнению с пешим путем за счет хитроумных пересадок из одного серо-голубого трамвайчика в другой. Он кипел от гнева.

Последний трамвайчик высадил его недалеко от знаменитого Пикардийского холма.

Он попытался поймать машину. Завидев маленькую, в три лошадиные силы, ветхую «забралину» с толстой дамой за рулем, он в отчаянии воздел руки вверх. «Забрал ина» затормозила.

— Спасибо, мадам, — сказал Провансаль. — Вы случаем через Виль-д'Авриль не проезжаете?

— Нет, месье, — ответила дама. — На кой мне Виль-д'Авриль, если я здешняя?

— И то правда, мадам, — согласился Провансаль. Скрепя сердце он поперся дальше.

Через сотню метров, одолев лишь треть склона, он тяжело задышал. Потом вновь остановился.

Проехала еще одна машина, «дюгеслин» модели 1905 года с радиаторными клапанами и разбитым задним мостом.

Она затормозила менее чем в метре от Провансаля (дорога шла в гору), и из окна высунулся старик с окладистой бородой.

Не успел Провансаль закинуть удочку, как тот сказал:

— Давайте, молодой человек, садитесь: только ручку поверните немного вперед.

Минут двенадцать Провансаль вертел ручку, а когда ему наконец удалось открыть дверцу, машина рванула с места. Старик сумел ее остановить лишь на самом верху холма.

— Простите, — сказал он припустившему бегом Провансалю, когда тот поравнялся с машиной. — В хорошую погоду она вдруг выказывает свой норов.

— Ничего удивительного, — промолвил Провансаль, — ведь она на ладан дышит.

Он уселся слева от старика, и «дюгеслин» во весь опор дунул с холма.

Уже внизу лопнули обе левые шины. «Надо будет шить у другого портного», — ни с того ни с сего подумал Провансаль. Старик меж тем разъярился.

— Вы чересчур тяжелый, — закричал он. — Это все из-за вас. У меня шины с одиннадцатого года не лопались.

— И вы ни разу их не меняли? — заинтересовался Провансаль.

— Разумеется! Машину я купил в прошлом году, шины новехонькие!

— Значит, родились вы в одиннадцатом году? — желая добраться до сути, спросил Провансаль.

— Мало того, что вы мне шины погубили, так еще и оскорбляете! — прорвало старика. — Л ну-ка, сейчас же меняйте их!

Глава XIII

Как раз в этот момент Майор медленно спускался с крыльца, нежно обнимая Зизани за талию. Он повернул по тропинке направо и не спеша углубился в парк, лихорадочно соображая, о чем бы завести разговор.

В этом месте ограда парка была довольно низкой, и одиннадцать молодцов в темно-синих костюмах и белых носках, удобно на нее облокотившись, блевали на ту сторону.

— Какая воспитанность! — походя отметил Майор. — Сочли, что лучше блевать к соседу. Жаль лишь, что столько хорошей выпивки коту под хвост.

— Какой вы жадный! — В нежном голосе Зизани послышался упрек.

— Дорогая! — возразил Майор. — Для вас я бы пожертвовал последним су!

— Какой вы щедрый!

Зизани, улыбнувшись, прижалась к Майору.

Душа Майора плескалась в счастье, словно дельфин в волнах; плеск этот, впрочем, издавали блюющие парни, но Майор этого не осознавал.

Их присутствие, судя по всему, стесняло молодцов, чьи спины укоризненно изогнулись. Майор с белокурой красавицей тихо двинулись прочь по аллее.

Они сели на скамейку, которую Антиох поставил утром в тени развесистого крапивника. Зизани задремала. Майор опустил голову на плечо девице и погрузил нос в золотые волосы, испускавшие едва заметный затхлый запах Королевской улицы и Вандомской площади. Духи, купленные у Лентерита, назывались «Мгла туманная».

Майор взял руки возлюбленной в свои и погрузился в блаженные грезы.

Холодное влажное прикосновение к правой руке заставило его, вздрогнув, издать вопль пришедшего в исступление брокодавра. Зизани пробудилась.

При этом звуке лизавший руку Майора макинтош подпрыгнул на двенадцать футов и, обиженно шипя, отправился восвояси.

— Бедняга! — пожалел его Майор. — Я его напугал.

— Это он вас напугал, дорогой, — возразила Зизани. — Дурак этот ваш макинтош.

— Он такой молодой, — вздохнул Майор, — и так меня любит. Постойте, вы сказали мне «дорогой».

— Ой, прошу прощения, — воскликнула Зизани. — Я это спросонок.

— Не надо просить прошения! — страстно зашептал Майор. — Называйте меня как хотите, делайте что хотите.

— Тогда я еще немножко покемарю, — заключила Зизани, принимая прежнее удобное положение.

Глава XIV

Оставшись в одиночестве, Антиох пошел встречать троицу опоздавших, среди которых — о чудо! — оказалась рыжая зеленоглазая красотка. Двое других — невзрачный малый и такая же бабенка — потопали к бару. Антиох пригласил рыжую красотку танцевать.

— Вы никого здесь не знаете? — осведомился он.

— Никого, — ответила та, — а вы?

— Знаю, но, к сожалению, не всех! — вздохнул Антиох и самым беззастенчивым образом прижал ее к своей груди.

— Меня зовут Жаклин! — сказала девица, пытаясь просунуть одну из своих ляжек между ног Антиоха, который отреагировал на это должным образом, впился в девицу губами и не отрывал их до конца пластинки — это был «Baseball after midnight»,[10] один из последних дисков кросса и Блеквелла.

АНТИОХ дна рам подряд танцевал со своей новой партнершей и старался не выпускать ее из рук во время коротких перерывов между окончанием одной пластинки и началом другой.

Вот-вот должен был начаться третий танец, но тут к Антиоху обратился какой-то малый в пепитовом костюме. Вид у него был встревоженный. Парень повел Антиоха на второй этаж.

— Поглядите, — кивнул он на дверь клозета. — Туалет засорился!

И хотел было СМЫТЬСЯ.

— Минутку! — сказал Линюх, ловя за рукав. — Давайте вместе. А то что же я буду один.

Они вошли в уборную. Засор был налицо. На дне унитаза виднелись скомканные газеты.

— Раз так, — промолвил Антиох, засучивая рукава, — будем прочищать. Засучивайте рукава!

— Но… вы уже засучили…

— Я засучил рукава, чтобы дать вам в глаз, если за то время, пока секундная стрелка не сделает пять оборотов, туалет не будет прочищен. И зарубите себе на носу, — добавил Антиох, — я стреляный воробей, на мякине меня не проведешь.

— А… — выдавил малый.

Он залез пальцами во что-то мягкое на дне унитаза, весь содрогнулся и побелел как мел.

— Умывальник справа, — добавил в заключение Антиох, когда несчастный поднимался из-под окна, которое распахнул его мучитель. Окно выдержало, череп тоже.

После чего Антиох спустился вниз.

Как он и ожидал, Жаклин отиралась возле стола с напитками, а двое парней оспаривали друг у друга право налить ей выпить. Антиох взял стакан, который те сумели-таки наполнить, и протянул его Жаклин.

— Мерси, — улыбнулась та и последовала за ним на середину танцевальной площадки, которую Корнель, к счастью, как раз освободил.

Антиох вновь заключил ее в объятия. Двое у стола с напитками скорчили кислые рожи.

— Скажи на милость! — ухмыльнулся Антиох. — Молоко на губах не обсохло, а вздумали тягаться с таким зубром, как я.

— Что? — спросила Жаклин, не понимая, о чем речь. — Ой, а это кто такой?

На пороге гостиной вырос Провансаль.

Глава XV

Хорошо еще, зазвучали «Mushrooms in my red nostrils»,[11] и грохот медных перекрыл угрожающий рык несчастного Провансаля, который рванул к столу с питьем и закусками и единым залпом осушил две трети бутылки джина.

Разом все забыв, он обвел присутствующих блаженным взглядом курицы, наклевавшейся денег.

В углу гостиной он заприметил блондиночку в декольте до самых сосков и уверенным шагом взял курс на нее. Не дожидаясь, пока он подойдет, девица юркнула к двери. Провансаль побежал за ней, время от времени подпрыгивая на два метра семь сантиметров — как козел, которого пустили в огород. Девица скрылась — не для всех, однако, — в лавро-пасленовой рощице. Провансаль нырнул следом, и ветви сомкнулись за его спиной. _

Глава XVI

Отдаленный рык — как раз в эту минуту в гостиную ворвался Провансаль — вывел из оцепенелого состояния уже полчаса дремавшего Майора. Проснулась и Зизани.

Он нежно взглянул на нее и неожиданно заметил, что ее живот угрожающе округлился.

— Зизани! — воскликнул он. — Что это?

— Ах, дорогой, — простонала она, — неужели вы способны сотворить такое во сне и не сохранить об этом никаких воспоминаний?

— Надо же! — не нашел ничего лучшего сказать Майор. — А я и не заметил. Прости, любопь моя, но теперь надо узаконить наши отношения.

Майор был совершенным ребенком в любовных делах, он не знал даже, что последствия обнаруживаются не раньше чем на десятый день.

— Нет ничего проще, — промолвила Зизани. — Сегодня четверг. Семь часов. Антиох сейчас пойдет и от вашего имени попросит моей руки у моего дяди — тот еще у себя в конторе.

— А почему ты со мной не па «ты», лапта моя ненаглядная? — спросил растрогавшийся до слез Майор и задергался всем телом.

— Ладно, перейду на «ты», дорогой, — сказала Зизани. — В общем, я хорошенько подумала…

— Обалдеть, чего только не учудишь во сне, — перебил ее Майор.

— Я хорошенько подумала и решила, что лучшего мужа, чем ты, мне не сыскать…

— О, ангел души моей! — вскричал Майор. — Наконец ты сказала мне «ты». Но отчего не попросить твоей руки прямиком у твоего отца?

— Отца у меня нет.

— Тогда у кого-либо из родных?

— Так он брат моей матери. Он все дни напролет проводит у себя в конторе.

— А как к этому относится тетя?

— Начхать ему на тетю! Он к себе ее даже не пускает. Она живет отдельно, в небольшой квартирке, куда он время от времени наведывается.

— Да, взять твоего дядю… — начал было Майор.

— А зачем тебе брать дядю? — ласкаясь к Майору, пролепетала Зизани. — Возьми лучше племянницу.

Майор с такой готовностью рванулся исполнять ее желание, что у него отскочили три пуговицы, едва не выбив Зизани глаз.

— Пойдем поищем Антиоха, — предложила та, когда слегка успокоилась.

Глава XVII

Когда Майор проходил мимо лавровой рощицы, в которой исчез Провансаль, ему прямо на голову нежданно-негаданно свалились по очереди носок, левый ботинок, трусы, штаны, по которым он, собственно, и определил их владельца. Потом другой носок, правый ботинок, ремень, жилет и рубашка — вместе с галстуком. За всем этим барахлом тут же последовало другое: платье, лифчик, пара женских туфель, пара чулок, кружевной поясок, который, по-видимому, и поддерживал эти самые чулки, и перстень в шестьдесят каратов— кусочек трухлявого мешира с золотым обрезом в оправе из игольчатых подшипников. Перстень чуть не выбил глаз неожиданно выскочившему откуда-то макинтошу, который тут же с шипением удалился.

Из этого потока вещей Майор вывел, что:

1. Пиджак Провансаля они подложили под себя.

2. На партнерше не было трусиков — значит, она знала, на какую занятную вечеринку направляется.

Он мог бы сделать массу других выводов, но решил остановиться.

Майору было приятно сознавать, что гостям в его доме весело.

Обрадовало его и то, что Провансаль и думать забыл о своей машине.

Глава XVIII

Впрочем, машина на глаза Провансалю еще не попадалась.

Глава XIX

Воспользовавшись особенным покроем платья своей подружки, который с первого взгляда привлек внимание Антиоха, Майор по пути вошел с ней в непосредственный контакт. Результат превзошел все ожидания.

Поднявшись на крыльцо, Майор крикнул:

— Антиох!

Тот не отозвался, из чего Майор вмиг заключил, что его приятель отлучился. Оставив Зизани стоять на крыльце, Майор направился в сексодром.

Там он наткнулся на Антиоха, который при виде Майора с облегчением поднялся — его партнерше, казалось, было мало и одиннадцатого раза. Жаклин тем временем не спеша оправила юбку и встала — живчик живчиком.

— Потанцуем? — предложила она Майору и, словно кипятком, ошпарила его взглядом.

— Минуточку… — взмолился тот.

— Ну тогда я поищу кого-нибудь другого, — тактично бросила она и вышла вон, вся в козлиной шерсти от сексодромного дивана.

— Антиох, — прошептал Майор, как только простыл след Жаклин.

— Я! — отозвался Антиох и образцовым воякой застыл в положении «смирно», изогнувшись под прямым углом и приставив палец к сонной артерии.

— Мне надо срочно на ней жениться, — выпалил Майор. — Она…

— Как? — удивился Антиох. — Уже?

— Да… — скромно вздохнул Майор. — Сам не знаю, как все получилось. Это произошло во сне.

— Ну ты гигант! — восхитился Антиох.

— Спасибо, старик, — поблагодарил Майор, — а теперь скажи, могу я на тебя положиться?

— Наверное, я должен попросить ее руки у отца?

— У дяди.

— И где эта птица гнездится?

— У себя в конторе, среди собранных им ценнейших документов, касающихся самых скучных областей человеческой деятельности.

— Лады! — согласился Антиох. — Завтра схожу.

— Прямо сейчас! — заупрямился Майор. — Ты только посмотри на ее живот.

— Живот? — переспросил Антиох и приоткрыл дверь сексодрома, чтобы взглянуть на Зизани. — А что живот?

Зизани и впрямь была стройна как березка, в чем, в свою очередь, мог убедиться и Майор.

— Надо же! — воскликнул он. — Так надуть диафрагму… и меня!

К этому приему, в котором Майор упражнялся годами, прибегали факиры. Он заключался в умении невероятным образом выпячивать свой живот.

— Может, тебе просто померещилось? — предположил Антиох. — Понимаешь, встретив такую девушку…

— Наверняка померещилось, — согласился Майор. — Мои нервы на пределе. Думаю, с дядей можно подождать до завтра.

Глава XX

В зале, где по-прежнему топтались танцоры, Майор снова заграбастал Зизани, а вот Антиох Жаклин не обнаружил. Он вышел в парк и неподалеку от квадратного дерева заметил торчащую ногу… идя вдоль ноги, он увидел обессилевшего, не подающего признаков жизни гостя… чуть дальше — другого в таком же состоянии… затем еще пятерых, сваленных в кучу, и наконец, еще двоих — поодиночке.

Антиох нашел рыжую красотку в огороде: вооружившись побегом лука, она развлекалась по-македонски.

Он ее издалека окликнул. Красотка опустила юбку и с готовностью направилась к нему.

— Ну что, хотите поразвлекаться? — спросил Антиох.

— Ну да, а вы?

— Если самую малость…

— Бедняга… — поднимаясь на цыпочки, чтобы его обнять, нежно прошептала Жаклин.

Тут, однако, раздался ужасный треск, и Антиох, поочередно засунув правую руку в каждую из штанин, извлек две половинки жутко изодранных трусов.

— Выхожу из игры, — заключил он. — Может, кто-нибудь другой сумеет вас удовлетворить.

Удерживая ее за руку на почтительном расстоянии, он дошел до лаврового куста, под которым Провансаль в чем мать родила совокуплялся, казалось, прямо с землей. Провансаль отдавался своему занятию с таким рвением, что, напирая раз за разом, постепенно втер свою даму в густой слой жирного чернозема — та совсем в нем утонула.

Антиох вызволил ее из столь неудобного положения и, дав ей слегка отдышаться на свежей травке, представил гостей друг другу.

Глава XXI

На сто четырнадцатом заходе Провансаль, сдавшись, рухнул на благоухающее тело Жаклин, которая в сомнении понюхивала веточку лавра.

Глава XXII

Вечеринка подходила к концу. Жанин удалось запихать в лифчик двадцать девять тщательно отобранных за день пластинок. Корнель, давно уже отправившийся поесть каши, вроде бы вернулся, но потом как сквозь землю провалился. Его встревоженные родичи носились по залу, и все думали, что они исполняют какой-то необычный танец.

Антиох поднялся наверх. Он извлек две пары из кровати Майора, две другие — с педерастом в придачу — из своей, три — из чулана с половыми щетками и одну (совсем маленькую пару) — из шкафчика для обуви. В подвале с углем он обнаружил семь девиц и парня — голых и в сиреневой блевотине. Одну брюнеточку он вытащил из отопительного котла, который, к счастью, не совсем остыл, иначе бы она схватила воспаление легких. Затем, тряхнув люстру, где двое пьяных неопределенного пола с пяти часов вечера резались в бридж — никто их так и не заметил, — подобрал десять франков сорок пять сантимов мелочью. Потом собрал с пола осколки семисот шестидесяти двух хрустальных граненых стаканов. Остатки же пирогов где только не валялись — даже в тарелках! В крышке ящичка с туалетной бумагой Антиох обнаружил пудреницу, а в электрической печи — два разрозненных шерстяных носка в клетку. Кроме того, из кладовой он выпустил на волю чью-то охотничью собаку, которую первый раз видел, и загасил шесть небольших пожаров, вспыхнувших из-за оставленных окурков. В танцевальном зале три дивана из четырех были изгвазданы портвейном, четвертый — майонезом. Проигрыватель лишился мотора и звукоснимателя. Уцелел только выключатель.

В зал Антиох вернулся, когда гости уже отбывали. Осталось лишь три невостребованных плаща.

Попрощавшись со всеми, он поспешил к ворогам, где удовлетворил свою месть, укокошивая из пулемета каждого четвертого из уходивших, после чего двинулся по аллее мимо лавровой рощицы.

Макинтош, оседлав потерявшую сознание Жаклин, повизгивал от удовольствия. Антиох погладил его рукой, одел все еще неподвижного Провансаля и его первую партнершу, дремавшую в траве, и разбудил обоих энергичными пинками в зад.

— Где моя машина? — придя в себя, спросил Провансаль.

— Там.

Антиох махнул рукой на кучу железяк, из которой торчал перекрученный руль.

Провансаль сел за руль и посадил рядом девушку.

— «Какделак» заводится всегда с четверти оборота, — заявил он.

Он потянул за рычаг, и руль тронулся с места, унося его с собой.

Блондиночка побежала следом.

Глава I

Первый заместитель главного инженера Леон Шарль Полквост вместе с шестью своими помощниками проводил еженедельное совещание в своем вонючем кабинете на последнем этаже современного каменного здания.

Обставлена комната была со вкусом: картотечный шкаф из разморенного дуба с шестнадцатью отделениями, покрытый буро-красным лаком, отливающим томной какашкой, стальные шкафы с выдвижными ящиками, куда складывали особо конфиденциальные бумаги, столы, заваленные документами, график размером три метра на два с усовершенствованной системой разноцветных расставленных невпопад фишек. Десяток таблиц отражал плоды интенсивной деятельности отдела, более подробно изложенные в тетрадочках мышиного цвета, в которых делались попытки свести в единую форму все виды работ. Эти документы назывались спецификциями. Они предназначались ни много ни мало для организации производства и защиты потребителя.

В иерархии учреждения Первый заместитель главного инженера Полквост следовал сразу за главным инженером Волопастом. Оба они занимались техническими вопросами.

Административные обязанности возлагались, естественно, на административного директора Жозефа Бриньоля и в какой-то степени на управляющего делами.

Генеральный директор (он же Президент) Эмиль Галопен координировал деятельность своих подчиненных. Десяток самых разномастных заведующих отделами дополняли единое целое, называвшееся НАЦИОНАЛЬНЫМ КОНСОРЦИУМОМ ПО УНИФИКАЦИИ, или сокращенно НКУ.

Кроме того, здание давало приют нескольким генеральным инспекторам, солдафонам в отставке, которые большую часть времени мирно похрапывали на методических совещаниях, а остальное время мотались по стране под предлогом командировок, что давало повод драть три шкуры с рядовых членов, взносы которых позволяли НКУ с грехом пополам сводить концы с концами.

Во избежание злоупотреблений правительство, будучи не в состоянии в одночасье остановить бурную деятельность Полквоста и Волопаста по подготовке спецификций, делегировало в качестве своего представителя для надзора за НКУ Главного правительственного уполномоченного, блестящего выпускника Высшей Политехнической школы Кошелота, задачей которого было ставить палки в колеса разработчикам спецификций. Ему это удавалось без труда. Несколько раз в неделю он собирал в своем кабинете руководство НКУ и без конца мусолил одни и те же вопросы, в чем, приобретя должный нанык, он в значительной степени преуспел.

Кроме того, господин Кошелот получал жалованье в нескольких министерствах и подписывал методические работы, на выполнение которых безвестные инженеры тратили долгие утомительные часы.

Однако, несмотря на правительство, несмотря на чинимые препятствия, несмотря ни на что, к концу каждого месяца на свет появлялось несколько новых спецификций. Не принимай промышленники и торговцы разумные предосторожности, положение дел стало бы угрожающим, да и что прикажете думать о стране, где сто сантилитров выдают за литр, а болт, рассчитанный на пятнадцать тонн, выдерживает нагрузку в 15000 килограммов? Хорошо еще, что при поддержке правительства решающую роль при создании спецификций играли заинтересованные профессионалы, которые составляли их таким образом, что для их расшифровки требовались годы и годы — к концу же этого срока документы пересматривались.

Дабы угодить Уполномоченному, Полквост и Волопаст также пытались сдерживать рвение своих подчиненных и тормозить разработку спецификций, но, убедившись в конце концов в безобидности последних, они стали ограничиваться призывами к осторожности и, по примеру Уполномоченного Кошелота, множили совещания, отнимавшие как можно больше времени.

Впрочем, благодаря ловкой пропаганде спецификций пользовались у публики, на защиту которой они претендовали, очень дурной славой.

Глава II

— Итак, — пробормотал Полквост (он был несколько косноязычен), — э… сегодня я… э… намерен коснуться ряда вопросов, к которым мне бы хотелось снова… во всяком случае, к некоторым из них… привлечь ваше внимание.

Он окинул подчиненных взглядом подгулявшего крота, смочил губы беловатой слюной и продолжил:

— Прежде всего о запятых… Я замечал, и неоднократно… я не говорю конкретно о нашем отделе, где, наоборот, за редким исключением, как правило, обращают внимание на то, что отсутствие запятых способно в некоторых случаях привести к особенно неприятным последствиям… вам известно, что запятые предназначены для того, чтобы обозначить, насколько это возможно, в письменной фразе остановку голосом при ее чтении — в том, разумеется, случае, если данный документ должен быть зачитан вслух… таким образом, я хочу напомнить вам, что нужно обращать на них большое внимание, особенно, ведь вы со мной согласитесь, когда речь идет о документах, которые посылаются в Управление.

Именно Управлением — правительственным органом — руководил Кошелот, которому вменялось в обязанность изучать предложения и проекты выходящих из НКУ спецификций. Полквост испытывал перед Кошелотом священный трепет, ведь тот представлял вышестоящую организацию.

Полквост замолк. Упоминая Управление, он всегда слегка бледнел и, принимая торжественный вид, переходил на шепот:

— Призываю вас быть внимательными особенно в отчетах… рассчитываю на то, что вы приложите все усилия, чтобы не забывать о моем замечании, которое, повторюсь еще раз, не относится непосредственно к нашему отделу, где вообще-то — за редким исключением, — работают очень внимательно. Недавно мне представился случай беседовать с человеком, который по роду своей деятельности часто имеет дело с подобными проблемами… и можете мне поверить, в спецификциях важен прежде всего сопроводительный текст ознакомительного характера… поэтому, согласитесь… э… есть прямой интерес уделять ему особое внимание, так как сисцификция — это своего рода отчет, поэтому я ПОСТОЯННО настаиваю, чтобы вы относились к ней очень внимательно, потому что, выходя вовне, и прежде всего, я особо подчеркиваю этот момент, в Управление, мы должны избегать промахов, так как они могут привести к драматическим ситуациям, да и вообще греха не оберешься… Так или иначе, я настоятельно советую вам не надеяться на отдел контроля, который хотя и должен проверять, но не должен иметь поводов для проверки; впрочем, те из вас, с кем я уже говорил на эту тему, удостоверились на собственном опыте, что есть определенный риск в том, чтобы доверяться отделу контроля, который, повторюсь еще раз, обязан проверять, но при этом не должен иметь поводов для проверки выходящих от нас документов.

Полквост удовлетворенно замолк и обвел взглядом шестерых помощников, которые безмятежно клевали носом с блаженными улыбками на устах.

— В общем, — продолжил он, — повторюсь еще раз: надо быть очень внимательными. Теперь перехожу к другому вопросу, почти такому же важному, как вопрос о запятых… я имею в виду точки с запятой…

Через три часа еженедельное совещание, в принципе десятиминутное, все еще продолжалось. Полквост сказал:

— Ну вот, думаю… э… мы с вами почти исчерпали сегодняшнюю утреннюю программу. Есть ли у вас еще какие-нибудь темы для обсуждения?

— Да, месье, — внезапно пробудился Боб Олван, — я хотел бы сказать о «Потрясающих новостях» и «Малом иллюстрированном журнале».

— А что-нибудь не так? — спросил Полквост.

— Журналы все время задерживают, — пожаловался Боб Олван. — Машинистки их у нас таскают, а генеральные инспекторы зачитывают до дыр.

— Знаете ли, мы с вами должны с почтением относиться к генеральным инспекторам, нашим орлам-ветеранам…

— Выходит, раз они орлы, — без видимой логики возразил Боб Олван, — то машинистки могут красть у нас «Потрясающие новости»?

— Как бы то ни было, вы правильно сделали, что подняли этот вопрос. — Полквост записал полученные сведения в особый блокнот. — Я осведомлюсь об этом у госпожи Люгер. Еще какие-нибудь вопросы?

— Больше вопросов нет, — ответил Олван. Остальные тоже покачали головами.

— Тогда, господа, совещание окончено. Леже, останьтесь ненадолго, мне надо с вами поговорить.

— Сию минуту, — заверил его Леже. — Только захвачу блокнот.

Глава III

Мигом вернувшись в кабинет, Леже почесал усики, которые за зиму из-за нехватки парадихлорбензола, вызванной эпидемией гриппа, свирепствовавшей в области Лиона, слегка подъела моль. Поправив светло-розовые гетры, Леже схватил объемистую папку со срочной корреспонденцией, ударил ею по бедру, чтобы стряхнуть пыль, и поспешил к Полквосту.

— Вот, господин начальник, — сказал он, усаживаясь слева от этого страшного человека. — Я подготовил сто двадцать семь ответов на утреннюю почту и тридцать две справки для Управления, которые вы поручили мне сделать к завтрашнему дню.

— Отлично! — одобрил Полквост. — А вам уже отпечатали шестьсот пятьдесят четыре страницы, которые мы позавчера получили?

— Мадемуазель Рыже отпечатала. Правда, пришлось устроить ей небольшой нагоняй, — сказал Леже. — Плохо работает.

— Да, — согласился Полквост, — уж больно она медлительна. Ладно, когда наступят лучшие времена, мы постараемся подобрать вам машинистку под стать вашим Требованиям. Пока же придется довольствоваться тем, что имеем. Давайте поглядим письма.

— Первое, — начал Леже, — ответ в Институт Резины по поводу испытаний пузырей для льда.

Первый заместитель главного инженера водрузил на нос очки и стал читать:

— «Сударь, в ответ на ваше письмо с вышеуказанным исходящим номером мы…» — Так не пойдет, — сказал он. — Напишите: «Мы имеем честь засвидетельствовать, что получили ваше письмо с вышеуказанным исходящим номером…» Ведь такова общепринятая формулировка.

— Ах да! — воскликнул Леже. — Простите, запамятовал.

Полквост меж тем продолжил чтение:

— «…мы имеем честь довести до вашего сведения…» — Вот это хорошо! — одобрил он. — Смотрю, формулировки вы все-таки усвоили. Вообще-то ваша первая редакция, пожалуй, сойдет, вы ее восстановите…»… довести до вашего сведения наше предложение о предстоящих испытаниях пузырей для льда при обычных условиях применения. Мы были бы весьма признательны, если бы вы соблаговолили сообщить…» Нехорошо, ведь вообще-то… они в какой-то степени зависят от нас, и нам не резон заискивать… нет, не то чтобы заискивать… ну, вы меня понимаете?

— Понимаю, — ответил Леже.

— Вот и исправьте, ладно? Я на вас полагаюсь. Напишите: «Просим вас«…ну или что-нибудь в этом роде… «соблаговолите сообщить нам…» — Здесь вы поправите, договорились?«…сможете ли вы участвовать в этом совещании, в котором также примут участие Его Высокопреосвященство кардинал Окуньон, Заведующий отделом латекса и средств связи Главного управления по нефтяным разработкам и водным путям сообщения, а также г-н Инспектор департамента Сена по играм в фанты. Просим пас сообщить…»

— Если изменить предыдущую фразу, получится два раза «просим нас», — заметил Леже, у которого был глаз-ватерпас.

— Ну… э… в общем, вы поправьте… я на вас полагаюсь…

— «Сообщите нам как можно скорее, сможете ли вы присутствовать…» Нет, нет, — запротестовал Полквост, — так нельзя…

Вооружившись жалким огрызком директорского карандаша — марки, употреблявшейся лишь работниками Консорциума, — он вписал между строк мелкими буковками: «Безотлагательно сообщите нам».

— Вы ведь понимаете, так, в общем, более… ну, вы сами чувствуете…

— Чувствую, месье, — ответил Леже.

— Значит, так, — заключил Полквост, пробегая глазами окончание письма, — письмо хорошее, кроме этого места… Поглядим другие…

Его неожиданно прервало звяканье внутреннего телефона.

— Ах, черт! — подосадовал Полквост. Он взял трубку:

— Алло? Да! Здравствуйте, милейший! Сейчас? Ладно! Спускаюсь!

— Меня зовут играть в манилью. — Как бы извиняясь, Полквост развел руками. — Остальное я посмотрю с вами потом.

— Слушаюсь, господин начальник, — ответил Леже и вышел, прикрыв за собой дверь.

Глава IV

Отдел Первою заместителя главного инженера Полквоста располагался па последнем этаже занимаемого Консорциумом здания. В центральный коридор выходило несколько кабинетов, соединенных между собой рядом внутренних дверей. В барицентре восседал сам Леон-Шарль, справа от него — Рене Видаль, с другой стороны — Эммануэль Пижон. С кабинетом Видаля соседствовал кабинет Виктора Леже, который делил его с Анри Леваду. Напротив Пижона обитал Боб Олван, а рядом с ними в конце коридора обосновался Жак Марион. Прямо перед ним находились комнаты машинисток и телефонный коммутатор.

Леже вышел через кабинет Видаля.

— Шеф убыл! — по пути объявил он.

Видаль и сам слышал, как Полквост покинул свой кабинет, зашел помочиться в туалет, что неизменно предпринимал, оставляя свое место, и направился к лестнице. Пижон, у которого был отличный слух, присоединился к Видалю и Леже, а вскоре для ровного счета явился и Леваду.

Они имели обыкновение собираться у Видаля, когда Первый заместитель главного инженера спускался совещаться с Волопастом или отправлялся на заседание.

Боб Олван, как правило, оставался у себя и испещрял бессчетные листы черновиков прежних отмененных спецификций рядами значков, напоминающих каракули какого-нибудь неграмотного и страдающего запоями перепончатокрылого.

Марион дремал, удобно подперев подбородок концом линейки из вилообразной груши. Он совсем недавно сочетался законным браком, но, видимо, себе на беду. До этого Марион долго служил в армии и вот теперь угодил в НКУ. Два таких удара всякого могли бы выбить из колеи.

— Господа, — заявил Пижон, — наши предыдущие беседы обогатили нас ценными сведениями о привычках нашего шефа. Подытожим добытую благодаря нашим личным наблюдениям информацию: а) Прощаясь, он говорит по телефону «Всего хорошего». б) Он часто использует привычное выражение «таким образом, чтобы». в) Он почесывает у себя между ног. г) Он бросает чесать лишь для того, чтобы начать грызть ногти.

— Все ТОЧНО, — подтвердил Видаль.

— Однако я тут пораскинул мозгами, — продолжил Пижон, — и решил, что наши взгляды относительно последнего пункта расходятся: ногти он не грызет.

— Как не грызет, у него всегда пальцы во рту! — возразил Леже.

— Да, — уверенно произнес Пижон, — но сначала он сует их в нос. Весь процесс видится мне следующим образом: шеф скоблит зубы, чтобы наточить ногти, потом сует их в нос и вынимает уже с содержимым носа. Потом он вытирает слизь, прилипшую к концам его фаланг, после чего смакует плод своих трудов.

— Так и есть! — подтвердил Леваду. — Ни прибавить ни убавить. Во всяком случае, пока не прибавить.

— И все же скука какая, — заметил Видаль, — обалдеть можно.

— Мухи мрут! — подтвердил Пижон.

— Хорошо бы сейчас на улицу! — бросил Леваду, и его глаза цвета жженого топаза затуманила скоротечная печаль.

— А я не скучаю, — подал голос Леже. — Наоборот. Да тут еще благодаря весьма хитроумной системе расчетов, приведенной в «Бюллетене неофициальных французских консультантов-страхователей», я недавно осознал, что перевалил через середину среднестатистической жизни. Так что самое тяжелое позади.

На этой утешительной ноте они расстались. Пижон возвратился к себе в кабинет немного вздремнуть. Виктор взялся за английский, а Леваду — за подготовку к экзамену в Центре Повышения Хвалификации — в конце года ему предстоял жтлмсн. Он намылился покинуть МКУ, а диплом ЦПХ очень бы пригодился, вздумай он впоследствии сюда вернуться.

Рене Видаль засел было за парштурм. Он играл на гармонической трубе в любительском джазовом оркестре Клода Абади, и это отнимало ужас сколько времени.

В качестве побочного занятия все они разрабатывали спецификции, полную ответственность за которые, когда они уже были готовы, брал на себя Первый заместитель главного инженера Полквост, человек редкого великодушия.

Глава V

Оставшись один в своем кабинете, Рене Видаль принялся за неотложную работу — перфорацию листов для заметок по кадровым вопросам.

Он едва ли десять минут дырявил бумагу, когда вдруг задребезжал внутренний телефон.

Видаль взял трубку:

— Алло? Господин Видаль? Это мадемуазель Мешаль.

— Здравствуйте, мадемуазель, — сказал Видаль.

— Здравствуйте, месье. Тут один господин хочет видеть господина Полквоста.

— По какому вопросу? — спросил Видаль.

— По вопросу белых перчаток, однако очень трудно разобрать, что он имеет в виду.

— Белых перчаток? — пробормотал Видаль. — Значит, речь идет либо о коже, либо о текстиле. Тогда это ко мне. Пусть он поднимется сюда, мадемуазель. Так как господин Полквост на отчете, его приму я. Кстати, как его зовут?

— Господин Жормажор, месье. Значит, я посылаю его к вам.

— Посылайте. Видаль положил трубку.

— Такая досада, ребята! — сказал он, приоткрывая дверь к Леже и Леваду. — Посетителя принесло.

— Счастливо поразвлекаться! — пошутил Леже и без всякого перехода задекламировал: — «My tailor is rich»[12] — первый урок из учебника.

Круговым центростремительным движением правой руки Видаль смахнул всю макулатуру со стола в левый ящик, отчего комната приняла более пристойный вид. Потом он вынул отпечатанный на ротаторе документ и внимательно на него воззрился. В таких случаях он всегда прибегал именно к нему. Документ был семилетней давности, но очень толстый и производил солидное впечатление. Он был посвящен унификации натяжных клиньев задних колес тележек для транспортировки строительных материалов размером менее 17x30x15 сантиметров, с тем чтобы такие тележки не представляли большой опасности при погрузочно-разгрузочных работах. Этот вопрос решен пока не был, однако сам документ был как новенький.

В дверь постучали два раза.

— Войдите, — сказал Видаль. Вошел Антиох.

— Здравствуйте, месье, — молвил Видаль. — Садитесь, пожалуйста. — И пододвинул посетителю стул.

Некоторое время они изучали друг друга и, удостоверившись, что до странности похожи, раскрепостились.

— Месье, — сказал Антиох, — господин Полквост нужен мне по личному делу, я хотел попросить руки его племянницы.

— Позвольте поздравить вас, — сказал Рене Видаль, пряча жалостливую улыбку.

— Не поздравляйте, я прошу ее руки для моего друга, — быстро добавил Антиох.

— Ничего себе! Если ваша дружба находит выражение в услугах подобного рода, я буду чрезвычайно вам признателен, если впредь вы будете считать меня своим потенциальным недругом, — витиевато, совсем в духе НКУ, заявил Видаль.

— Другими словами, — заключил Антиох, предпочитавший выражаться простым языком, — заместитель главного инженера Полквост — зануда.

— Зануда каких мало, — подтвердил Видаль.

В этот момент дверь в кабинет Леваду и Леже открылась.

— Простите, — спросил Леваду, просовывая голову в проем, — вы не знаете, что делает Полквост после обеда?

— По-моему, отправляется на встречу вместе с Олваном, — сказал Видаль, — но для надежности удостоверьтесь в этом сами.

— Спасибо! — поблагодарил Леваду и закрыл дверь.

— Вернемся к нашему разговору, — сказал Антиох. — Кажется, мне повезло, что я не застал Полквоста. Всегда полезно кое-что предварительно разузнать о людях, с которыми собираешься иметь дело.

— Вы правы, — согласился Видаль. — А знаете, мне и невдомек было, что у Полквоста есть племянница.

— Она довольно симпатичная, — признался Антиох, вспомнив вечеринку.

— В таком случае она пошла не в дядю.

Полквост и впрямь выглядел помесью хрена с китайской редькой, что еще более подчеркивала крайне неприятная привычка щурить глаза; он страдал близорукостью, но из кокетства часто ходил без очков.

— Вы меня немного напугали, — сказал Антиох. — Впрочем, Майор как-нибудь выкрутится.

— Ах, так это вы для Майора стараетесь! — воскликнул Видаль.

— Вы знаете Майора?

— Как облупленного. Да и кто его не знает. В общем… беседовать с вами о своем почтенном шефе я больше не хочу, терпеть не могу злословить. Хотите, я договорюсь, чтобы он принял вас после обеда? В три часа. Он еще будет здесь.

— Отлично! — обрадовался Антиох. — Я поброжу по кварталу. Прежде чем сунуться к нему, я заскочу к вам. До свидания, старик, и спасибо.

— До свидания! — сказал Видаль и снова приподнялся, чтобы пожать Антиоху руку.

Выйдя, Антиох столкнулся с мальчуганом лет пяти-шести, который скакал по коридору, как онагр в канадских пампасах.

Этого маленького шпиона Леваду нанял денно и нощно следить за Полквостом, чтобы знать, когда можно незаметно выскользнуть из конторы, чтобы пропустить кружечку или поволочиться за бабами. Днем Леваду, бывало, прятал мальчишку у себя в кабинете.

Опять усевшись в кресло, Рене Видаль вытащил на Божий свет кучу бумажного хлама, который запихал в левый ящик стола.

Спустя пять минут он услышал в коридоре тихие шаги и дверь в кабинете Полквоста хлопнула. Шеф вернулся.

Глава VI

Видаль приоткрыл дверь, соединявшую его с кабинетом шефа, и проговорил:

— Месье, к вам только что приходил некий господин; я его принял.

— А по какому вопросу он приходил? — спросил Первый заместитель главного инженера.

— Этот господин… кажется, Жормажор, хотел переговорить лично с вами. Я предложил ему прийти в три часа. Вы сказали, что в три будете свободны.

— Да… — протянул Полквост. — Вы правильно сделали, однако вообще… я хочу вам напомнить… прежде чем назначать встречу со мной, обязательно справьтесь у меня. Вы ведь знаете, что у меня очень насыщенный распорядок дня, и могло случиться, что я оказался бы занят. На человека со стороны это произвело бы весьма неблагоприятное впечатление. Нам следует проявлять осмотрительность. В этот раз, заметьте, я ваши действия одоПрию, но впредь так не делайте.

— Хорошо, месье, — сказал Видаль.

— У вас еще что-нибудь ко мне?

— Я представил в виде спецификции доклад Кафетера о сучках-задоринках.

— Превосходно! Вы мне ее покажете. Не сейчас, сейчас ко мне должны прийти. Завтра, к примеру.

Он открыл портфель и вытащил специальную карточку, на которой записывал день, час и место своих свиданий.

— Завтра… — пробормотал он. — Нет, утром я иду с Леже в бюро по окаучурившимся изделиям, а вечером… Постойте, сегодня после обеда я не смогу никого принять… Послушайте, Видаль, я же вам говорил, не назначайте никому встречу со мной, не заручившись моим согласием. После обеда я иду в институт жевательной дрезины на доклад профессора Повитука. Я не успею никого принять. Окаучурившиеся изделия могут долго протянуть.

— Тогда я ему позвоню и отменю встречу, — скрепя сердце предложил Видаль.

— Да, но вообще-то лучше было прежде справиться у меня. Это, знаете ли, позволило бы избежать потери времени, которая отрицательно сказывается на работе отдела.

— На какое число перенести встречу? — спросил Видаль.

Полквост обратился к своим карточкам. Проваландавшись с ними добрые четверть часа, он наконец изрек:

— Ну что ж, думаю, на девятнадцатое марта между семью и тринадцатью минутами четвертого… И попросите его не опаздывать…

На дворе было одиннадцатое февраля…

Глава VII

У Рене Видаля и в мыслях не было звонить. Да он и не знал куда, предложил же он связаться с Антиохом с единственной целью — избежать нудных нотаций Полквоста 0 том, ЧТО необходимо спрашивать у деловых партнеров, с которыми вступаешь в контакт, их координаты; они, мол, могут в целом ряде случаев пригодиться.

Вскоре в дверях вновь появился Полквост.

— У меня, по-видимому, сломался телефон, — сказал он. — Такая досада! Сходите, пожалуйста, за Леваду.

— Он только что ушел, — ответил Видаль (который прекрасно знал, что Леваду умотал больше часа назад), — я слышал, как он выходил.

— Когда Леваду вернется, предупредите его, чтобы зашел ко мне.

— Будет сделано, — ответил Видаль.

Глава VIII

Тем временем Майор в испито-пепитовом костюме и самой простенькой шляпе печально мерил шагами аллеи своего сада. Он ждал, что Антиох принесет ему добрые вести.

Метрах в трех от него с еще более печальным видом шествовал макинтош, жуя лист папиросной бумаги.

Вдруг Майор насторожился. До его уха донеслось характерное тарахтенье «каннибал-супера» (Антиох всегда разъезжал на мотоцикле): три долгих звука, три коротких и соль-мажорная фермата.

Антиох пулей пронесся по аллеям и затормозил возле Майора.

— Победа! — воскликнул он. — Я…

— Видел Полквоста? — перебил его Майор.

— Нет… Я с ним встречаюсь сегодня во второй половине дня.

— А! — горько вздохнул Майор. — Значит, еще неизвестно?

— Ты мне осточертел, — сказал Антиох, — второго такого ребенка днем с огнем не сыщешь!

— Но ты тоже войди в мое положение, — жалобно произнес Майор. — На какое время ты с ним договорился?

— На три! — ответил Антиох.

— Можно мне пойти с тобой?

— Я не спрашивал…

— Позвони, спроси, пожалуйста… я хочу пойти.

— Вчера не хотел…

— Ну и что? То было вчера. — Майор тяжело вздохнул.

— Ладно, позвоню, — согласился Антиох. Через четверть часа он вернулся.

— Договорился о тебе, — сказал он.

— Пойду приведу себя в порядок! — подскочив в порыве радости, воскликнул Майор.

— Не стоит… Я договорился только на девятнадцатое марта…

— Черт! — вырвалось у Майора. — Довести они меня решили?

Но он тут же пожалел о своей резкости.

— Выходит, — Майор снова трогательно вздохнул, — я больше месяца не увижу Зизани.

— Это почему еще? — удивился Антиох.

— Я обещал не встречаться с ней, пока не попрошу ее руки у дяди, — объяснил Майор.

— Ну и дурак! — прокомментировал Антиох.

По-видимому, разделявший эту точку зрения макинтош с легким презрительным шипением тряхнул головой.

— Одно мне гложет спирохету, — добавил Майор, — то, что я не знаю, что сейчас поделывает этот гнусный и наглый негодяй Провансаль.

— А что тебе до него, — спросил Антиох, — раз она любит тебя?

— На душе тревожно, не нахожу себе места, — признался Майор. — Боюсь…

— Сдаешь, старик, — сказал Антиох, который прекрасно помнил, какую явную беспечность продемонстрировал его друг во время опасной погони за трахтрах-феем.

Время между тем на месте не стояло.

Глава IX

Шестнадцатого марта Полквост вызвал Видаля к себе в кабинет.

— Видаль, — сказал он, — вы ведь, насколько я помню, принимали этого господина… как его… Жор-мажора. Вы должны были отметить у себя, как я всегда вас просил, цель визита. Приготовьте мне небольшую справку… где осветите проблему во всех деталях… чтобы я смог составить представление… а рядом, знаете ли, напишите мои ответы… как бы… краткие, но так, чтобы было понятно.

— Будет сделано, месье, — ответил Видаль.

— Вы ведь понимаете, как полезно изо дня в день записывать телефонные звонки, составлять отчеты о визитах, которые вам нанесли, и кратко подытоживать основные вопросы, подвергнутые обсуждению? Выгода, которую можно из этого извлечь, неоспорима.

— Да, месье, — признал Видаль.

— Поэтому, знаете ли, крайне полезно после такого визита записывать и сохранять для себя интересные мысли, которые вы почерпнули во время беседы, составлять небольшое личное досье, предоставив, разумеется, потом его копию мне, дабы я был в курсе всего, что делается в отделе в мое отсутствие… ну, в общем… это очень полезно…

— Ну а как ваши текущие дела? — спросил затем Полквост.

— Да вот, набросал десятка полтора спецификций; я их покажу, когда у вас выдастся свободная минута, — ответил Видаль. — Потом, ecu. несколько писем, не очень срочных.

— Ладно! После обеда, если могите, мы потолкуем об этом более обстоятельно.

— Вызовите меня тогда, месье, — предложил Видаль.

— Хорошо, дружище. Вот, возьмите газеты, пустите их по отделу… и пришлите ко мне Леваду.

Леваду, предупрежденный своим осведомителем о приходе Полквоста, в эту самую минуту поднимался по лестнице. Когда Видаль открыл дверь, он уже сидел на своем месте.

Шеф принял его с распростертыми объятиями, но тут самого Полквоста срочно вызвали по телефону: главному инженеру Волопасту понадобился четвертый для игры в унифицированную манилью (по правилам бриджа), в которую по утрам резались в кабинете Генерального директора. Играли на спецификций, о которых не могли договориться.

Леваду, злой как черт, направился к себе в кабинет. По дороге его задержал Видаль.

— Что, неприятности, старик? — спросил он.

— Он у меня уже в печенках сидит! — бросил Леваду. — Стоит мне к нему прийти и открыть рот, как он тут же сматывается.

— Противный тип! — подтвердил Эммануэль, который случайно зашел, услышав, что Полквост отправился восвояси.

— Он и в самом деле нас всех извел! — с пылом произнес Виктор, чьи целомудренные губы, несмотря на весь пыл, не могли выдать ничего более неприличного. — Но и то сказать: когда изводят, это очень даже неплохо. Много хуже изводиться самому.

— Вы грязный буржуй! — обозвал его Видаль. — Ну ничего, придет и ваш черед, попляшете.

Рене Видаль и Виктор Леже кончили одну и ту школу и по старой привычке частенько обменивались любезностями.

Вскоре все разбрелись по своим местам: явились секретарши приводить в порядок кабинет шефа, и из предос-торожности лучше было держать язык за зубами.

Леваду заглянул в свой блокнот, прикинул, что Полквост, по всей вероятноеiи, раньше чем через час не возникнет, и слинял.

Опуетя пять минут как снег на голову свалился шеф: партия в манилью неожиданно прервалась. Он приоткрыл дверь к Видалю.

— Леваду здесь? — утробно улыбаясь, спросил он.

— Леваду только что вышел. По-моему, он отправился на улицу Тридцать Девятого июля.

Там находился филиал НКУ.

— Какая досада! — промолвил Полквост.

Что да, то да, — тем более, что по большому счету это было чистейшей воды вранье.

— Когда придет, пришлите его ко мне, — заключил он.

— Будет сделано, месье, — отозвался Видаль.

Глава X

Девятнадцатое марта, как на грех, приходилось на понедельник.

Без четверти девять Полквост собрал своих помощников на еженедельное совещание.

Когда они уселись вокруг него почтительным полукругом (в правой руке у каждого — карандаш или ручка, на левом колене — девственно чистый лист бумаги, на который предполагалось заносить обильные плоды умственной деятельности начальника), Полквост прокашлялся и начал свое выступление следующим образом:

— Так, значит! Э… Сегодня я хотел бы поговорить с вами о важной вещи… о телефоне. Как вам известно, в нашем распоряжении лишь несколько номеров… разумеется, когда НКУ укрупнится, когда нас достаточно узнают и мы займем место, соответствующее нашей значимости… например, целый округ Парижа, что, впрочем, и предусмотрено на тот случай, если улучшится наше финансовое положение… что, как я надеюсь, когда-нибудь произойдет… принимая во внимание все это, а также важность нашей работы… в общем… вы понимаете… поэтому я рекомендую пользоваться телефоном как можно более умеренно, особенно когда дело касается личных разговоров… Отмечу, впрочем, что я говорю это вообще… У нас в отделе телефонными разговорами не злоупотребляют… но мне рассказывали про одного инженера из другого отдела, которому в течение года дважды позвонили по личному делу… это, пожалуй, чересчур. Звоните лишь при крайней нужде и разговаривайте как можно меньше. Ясно, что когда нам звонят из города — особенно когда речь идет об официальных органах и вообще всех, чьим расположением выгодно заручиться, — а телефон по большей части занят, это производит неблагоприятное впечатление, прежде всего на правительственного Уполномоченного Кошелота. Я также хотел бы обратить ваше внимание на то… ну… в общем… что в нашем теперешнем положении не следует надолго занимать телефон, кроме, конечно же, каких-то срочных случаев, а также тех, когда без него не обойтись… В принципе телефонный разговор дешевле обычного письма; но ведь вы понимаете, что сверх определенной продолжительности он становится дороже и в конечном итоге ложится бременем на бюджет НКУ.

— Телефон, — предложил Боб Олван, — могла бы разгрузить пневмопочта.

— Что вы такое говорите? — возразил Полквост. — Письмо по пневматической почте стоит целых три франка. Нет, так нельзя. В общем, я призываю вас обратить самое пристальное внимание на эту проблему.

— И потом, — снова встрял Боб Олван, — телефоны работают из рук вон плохо, и ужасно раздражает, когда они ломаются. Некоторые вообще нужно поменять или, по крайней мере, починить.

— В принципе вы правы, — признал Полквост, — но, как вы понимаете, это потребует расходов. Куда проще сократить продолжительность и частоту телефонных разговоров, и тогда каждый сможет сюда дозвониться…

— У кого еще есть соображения по этому поводу? — СПРОСИЛ под конец Полквост.

— Тут дело еще и в секретаршах… — вставил Эммануэль.

— Да-да, — согласился Полквост, — я как раз хотел высказаться по этому поводу.

Зазвонил городской телефон. Шеф снял трубку:

— Алло? Да, это я. Ах, это вы, господин Президент. Мое почтение, господин Президент.

Жестом он попросил своих помощников подождать.

На другом конце провода так драли глотку, что можно было уловить обрывок фразы: «… еле до вас дозвонился…»

— Ах, господин Президент, — воскликнул Пол квост, — что тут говорить! Количество наших номеров никак не соответствует значимости нашего… Он замолк, слушая.

— Вот именно, господин Президент, — вновь заговорил Полквост, — а все из-за того, что НКУ очень быстро вырос, а его обеспечение, осмелюсь сказать, не соответствует… У нас самый настоящий кризис роста. Хи-хи!

И он закудахтал, как двуполая курица, поменявшая три раковины каракатиц на корзину фиников.

— Хи-хи-хи! — опять захихикал он в ответ на новую реплику собеседника. — Вы совершенно правы, господин Президент. Слушаю, господин Президент.

Теперь он через равные промежутки времени понимающе выдавал «дасподинзидент», каждый раз слегка наклоняя голову, из почтения, разумеется, и левой рукой почесывая у себя между ног.

Через час и семь минут он подал знак своим помощникам расходиться, рассчитывая продолжить совещание позже. Эммануэль пихнул Омана в бок, и тот разом проснулся. Полквост остался в одиночестве с телефонной трубкой в руке. Время от времени он погружал шуйцу в ящик стола и извлекал оттуда котлету, сухарь, кружок колбасы и всевозможные ингредиенты, которые пережевывал, не отнимая уха от трубки…

Глава XI

В тот же день без пяти три Антиох Жормажор слез со своего «каннибала» и направился в Консорциум. Рене Видаль на седьмом этаже услышал глухой звук работающего лифта, от которого задрожало все здание. Он приготовился встать и встретить посетителя.

Добравшись до нужного этажа, Антиох двинулся по узкому коридору, куда выходили двери кабинетов, и, дойдя до второй двери слева, над которой висела табличка с номером «19», остановился. На этаже было одиннадцать комнат, но их нумерация по неведомой причине начиналась с девятки.

Постучав, он вошел и сердечно пожал руку Вида-лю, который внушал ему неодолимую симпатию.

— Здравствуйте! — приветствовал его тот. — Как дела?

— Спасибо, ничего, — ответил Антиох. — Можно мне видеть Первого заместителя главного инженера Полквоста?

— А разве Майор не собирался прийти с вами? — спросил Видаль.

— Собирался, но в последний момент передумал.

— Правильно сделал, — заметил Видаль.

— Почему?

— Потому что с двадцати двух минут десятого Полквост говорит по телефону.

— Во дает! — восхищенно воскликнул Антиох. — И скоро он выговорится?

— Кто его знает! — сказал Видаль.

Он направился в комнату Виктора и Леваду. Виктор сидел один и писал.

— Леваду нет? — спросил Видаль.

— Он только что куда-то вышел, — ответил Леже.

— Понятно! — бросил Видаль. — Мне-то уж лапшу на уши не неiпа ни бы…

И вернулся к Антиоху:

— Леваду смылся, поэтому есть небольшая вероятность, что Полквост прервет разговор и вызовет его к себе, но не поручусь… Не хочу вас обнадеживать.

— Жду четверть часа, — решил Антиох, — и ухожу.

— Куда вам спешить? — пожал плечами Видаль. — Посидите с нами.

— Мне кровь из носу нужно к зубному врачу, — ответил Антиох, — он мне назначил.

— Смотрю, вы любите красивые галстуки, — невинным тоном заметил Видаль, одобрительно косясь на шею Антиоха.

Галстук был лазурного цвета в черно-красный рубчик.

— Люблю! — чуть покраснев, сознался Антиох. Они еще несколько минут проболтали, и Антиох ушел.

Полквост все еще висел на телефоне.

Глава XII

В следующий понедельник где-то около половины одиннадцатого Антиох пришел узнать, нет ли чего нового.

— Привет, старик! — громко сказал он на пороге кабинета Рене Видаля. — Простите, что помешал…

Видаль восседал в окружении пяти других помощников шефа.

— Входите, входите! А то одного как раз недостает, — сказал он.

— Не понял… — удивился Антиох. — А что, Полквост все еще на телефоне?

— Точно, — хихикнул Л еже.

— А мы тут проводим наше еженедельное совещание, — подхватил Боб Олван.

Взял слово Леваду — вылитый Полквост:

— Мне хотелось бы… э… побеседовать с вами сегодня на довольно важную с моей точки зрения тему, вполне достойную стать предметом нашего маленького еженедельного совещания… я имею в виду телефон…

— Хватит, надоело! — буркнул Боб Олван.

— Ладно! — сказал Видаль. — Не будем терять время, сразу возьмем быка за рога: не пойти ли нам пропустить по кружечке?

— Лень выходить… — бросил Эммануэль.

— Тогда будем продолжать дурью маяться, — сказал Л еже.

— А давайте объявим литературный» конкурс! — предложил Видаль. — На короткий шутливый рассказ или басню, к примеру…

— Поехали, начинайте! — сказал Олван.

— Человек один в машине, в коей едет пара членов, — продекламировал Видаль.

— Этого не может быть! — возразил Леже.

— Может! — продолжил Видаль. Последовало молчание.

— Этот человек — член правительства. Виктор покраснел и почесал усы.

— А басню! — попросил Пижон.

— Можно и басню! — согласился Видаль. — «Плохо подкованная лошадь с трещинами на подковах, несясь галопом, оставляет вмятины на дороге. Мораль: какие подковы — такие дороги».

— Ладно, сойдет! — этими двумя словами Пижон выразил мнение всех присутствовавших.

— И все же, — вновь заговорил он после пятиминутного молчания, — такая скука, обалдеть можно… Правда, Леваду?

Он обернулся к Леваду, но того и след простыл.

Глава XIII

Девятнадцатого июня в шестнадцать часов, ровно через три месяца после визита Антиоха, Полквост положил трубку.

Он не скрывал довольства — поработал он на славу, составил два циркулярных письма во Французский союз умягчителей головок камамбера.

Меж тем, пока он говорил, разразилась война и страну оккупировали. Полквоста это не заботило, ведь он ничего не знал: парижской телефонной сети захватчики не тронули.

Не тронули они и штаб-квартиру НКУ. знали, что он и так всегда уходил с работы последним. Но вот уже два дня как сослуживцы начали возвращаться; однако возвращались они по одному, так что Пол-квосту и невдомек было, что они столько отсутствовали.

Меж тем войне или, по крайней мере, официальным враждебным действиям пора было бы и закончиться, ведь за три месяца Полквост умял всю скопившуюся в ящике еду, которую он, по своему обыкновению, жевал не переставая.

К шестнадцати часам пятнадцати минутам, когда Полквост приоткрыл дверь в смежную комнату, не было на месте только Рене Видаля. В эту минут Видаль с трудом карабкался по лестнице — настолько он запыхался, проделав пешком весь путь от Ангулема.

Когда он вошел, Полквост, обведя взглядом комнату, как раз захлопывал дверь.

— Здравствуйте, месье, — вежливо сказал Видаль. — Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, хорошо, — ответил Полквост, с деликатностью гориллы посматривая на часы. — Что, метро запоздало?

Видаль мгновенно понял, что телефонный разговор Полквоста длился много дольше запланированного времени, и перешел в контрнаступление:

— Корова на путях застряла!

— Удивительные все-таки люди в метро работают! — на полном серьезе сказал Полквост. — За животными не могут присмотреть! Впрочем, это неуважительная причина для опоздания… Сейчас шестнадцать часов двадцать минут, а вы должны быть на рабочем месте в половине второго. И всего-навсего из-за какой-то коровы!

— Она никак не желала уходить, — возразил Видаль. — Эти животные такие упрямые.

— Да! — согласился Полквост. — Что верно, то верно. Непросто их будет унифицировать.

— Поезду пришлось ее объезжать, — закончил свой рассказ Видаль, — а это заняло время.

— Да, понимаю, — кивнул головой Полквост. — Кстати, думаю, следовало бы унифицировать и железнодорожное сообщение, чтобы в будущем избежать подобного рода происшествий. Изложите кратко свои соображения по этому поводу.

— Будет сделано, месье.

Запамятовав, зачем он заглядывал к Видалю, Полквост вернулся в свое логово.

Через пять минут он снова открыл дверь:

— Заметьте, Видаль, я привлекаю ваше внимание к тому, как важно приходить вовремя, не столько для того… ну, вы понимаете, сколько по дисциплинарным причинам. Дисциплине нужно подчиняться. Пусть младший персонал видит, что мы строго соблюдаем график работы. Нужно вообще стремиться к пунктуальности, особенно сейчас, когда ходят слухи о возможной войне. Особенно это касается нас, руководства, мы должны прежде других подавать пример…

— Да, месье, — дрогнувшим голосом сказал Видаль, — это больше не повторится.

Он спрашивал себя, кто эти «другие», прежде которых надо подавать пример, и что скажет Полквост, когда узнает о перемирии.

Потом он вновт взялся за спецификцию на усатых юродских дворников, которую оставил, отправляясь воевать в ангулемские кондитерские (он был слишком молод и девственно чист, чтобы, как старшие офицеры, воевать в бистро).

При этом прямо в середине каждой страницы Видаль делал по явной ошибке — Полквост сразу же должен будет на них наткнуться при внимательном разборе, которому он неминуемо подвергнет спецификцию, и это послужит поводом для забавного разглагольствования о том, насколько французские термины позволяют адекватно выражать свою мысль и какие отсюда вытекают следствия, в частности, для разработчиков спецификций.

Глава XIV

Миновала неделя, и жизнь в Консорциуме стала возвращаться в привычное русло. Заместитель главного инженера Полквост распорядился установить на стене за своим креслом сразу девять новых звонков, чтобы, искусно комбинируя громкость и частоту звука, вызывать любую из машинисток, работавших на этаже. Столь замечательное устройство тешило его душу.

За это время Полквост все же узнал о чрезвычайных событиях, что произошли, пока он говорил по телефону, — о войне, о поражении, о том, что ввели строгую карточную систему. Задним числом он лишь выказал тревогу, что отдельские документы подвергались ужасной опасности — их могли разграбить, привести в негодность, сжечь, испортить, украсть, осквернить, уничтожить. Он поспешил спрятать у себя в ручке кухонной двери стреляющий пробками пугач и с тех пор считал себя вправе всякий раз демонстрировать свои патриотические взгляды.

Сам Полквост, надо заметить, получал посылки из деревни, у других же дела обстояли не столь блестяще. Жизнь очень подорожала, и машинистки с жалованьем от тысячи двухсот франков в месяц, таявших на глазах, попросили прибавку.

Полквост приглашал каждую по очереди к себе в кабинет, чтобы немного прочехвостить.

— Вы, значит, жалуетесь, что мало зарабатываете? — спросил он у первой. — Так вот, зарубите себе на носу: НКУ не в состоянии платить» вам больше.

(С недавних пор НКУ получал от Дезорханизационного Хамитета дотацию в несколько миллионов.)

— И потом учтите, — добавил он, — если брать пропорционально, вы зарабатываете больше моего.

(Так оно и было, если принять во внимание сверхурочную работу, когда Полквост часами копался в своем бумажном хламе или переливал из пустого в порожнее, толкуя вкривь и вкось тот или иной предмет.)

— А вы выходите замуж, — советовал он, если ОГО собеседница оказывалась девицей, — тогда сразу зарплаты будет хватать.

(Для него самого женитьба обернулась большой экономией: носки штопались бесплатно, еда стряпалась без приходящей домработницы, которую еще поди поищи. Ссылка на нужду военного времени позволяла ему изнашивать ботинки до дыр и ходить грязным, не опасаясь упрека в скаредности. Короче, Полквост совсем не следил за собой и выглядел все менее представительным. Он копил деньги, чтобы купить себе серебряную шкатулку для спецификций.)

Ободрив таким образом секретаршу, Полквост за несколько минут бросал ей в лицо все промахи и оплошности, которые она совершила со времени своего прихода в консорциум. После подробного разбора ее ошибок жертва в слезах удалялась, и Полквост переключался на следующую.

После того как он разделался со всеми, пообещав двум из двенадцати надбавку аж в двести франков как минимум, удовлетворенный Полквост развалился в кресле и взялся за объемистую папку в ожидании, пока давний противник Волопаст позовет его к Генеральному директору резаться в унифицированную манилью.

Глава XV

Война многое перевернула вверх дном, и Полквост убедился в этом на собственном опыте. Стенографисток-машинисток, которых за большие деньги сманивали Дезорханизационные Хамитеты, не хватало, и они продавались тому, кто больше даст, как и должен делать каждый товар, отдающий себе отчет в собственной ценности. Гордые сознанием своей незаменимости, красавицы от клавиатуры поднимали головы. На следующий день после перепалки с Полквостом одиннадцать из двенадцати, кому Полквост сделал втык, стройными рядами пошли увольняться.

Помянув недобрым словом неблагодарных подчиненных, тот сразу же позвонил заведующему кадрами, седеющему небритому типу по фамилии Помре, к которому трудно было сейчас подкатиться из-за его специфического положения, ведь одновременно он исполнял должность секретаря Генерального директора.

— Алло? — сказал Полквост. — Это Полквост. Господин Помре?

— Здравствуйте, господин Полквост, — сказал тот.

— Мне срочно нужно одиннадцать секретарш. Мой все уволились, кроме госпожи Люгер. Вы их явно неудачно подобрали.

— А вы не знаете, почему они уволились?

— Они плохо ладили с моими помощниками и без конца ругались между собой, — нагло соврал Полквост.

Помре, который тоже был не дурак, запыхтел как отходящий паровоз.

— Постараемся найти нам других, — пообещал Помре, — а пока пришлю нам нескольких девушек, которые поступили на работу в наш филиал.

Помре старался сплавлять Полквосту самых неумех, потому что хороших стенографисток отдавать не хотел. Впрочем, он предупреждал новых сотрудниц:

— Посылаю вас в очень интересный, но весьма… своеобразный отдел — к господину Полквосту. Если вам так уж не понравится, m Консорциума не увольняйтесь, приходите ко мне, я подберу вам другой отдел.

Полквосту же было хоть бы хны. Он кого угодно мог вывести из себя. Был случай, когда за два месяца от него ушло тридцать семь секретарш, и не вмешайся вовремя Президент, который слегка приструнил его по телефону, тридцатью семью дело отнюдь бы не ограничилось.

Помощники собрались в кабинете Рене Видаля.

— Ну, — сказал Видаль. — Бьем баклуши?

— Почему? — спросил Леже.

— Машинистки хлопнули дверью, — объяснил Эммануэль.

— Ну и что! — возразил Леже. — И без машинисток работать можно.

— Можно, особенно языком, — вставил Видаль.

— Сам Бог велит уматывать! — воскликнул Леваду.

— Все-таки скучища обалденная! — вздохнул Эммануэль.

— А что вы хотите? — сказал Видаль. — Везде скучища, а такую непыльную работенку еще поискать! Если бы не этот зануда Полквост…

— Верно! — хором вскричали трое других.

Леже выдал соль, Эммануэль — ми, Леваду — до диез. Марион дремал у себя в комнате, а Боб Олван отлучился в Комитет по бумаге.

Звонок внутреннего телефона прервал выражение единодушия.

— Алло! — сказал Видаль. — Здравствуйте, мадемуазель Мешаль… Да, пусть поднимется.

— Простите, ребята, — обратился он к своим коллегам, — ко мне пришли.

Пришел Антиох Жормажор. Однако за пять минут до этого Полквост отправился играть в манилью.

Глава XVI

Входя в кабинет Видаля, Антиох страшно волновался, ведь ему предстояло увидеть наконец самого Полквоста. Прошедшие три месяца он провоевал рядом с Майором. Вдвоем они целую неделю обороняли одно кафе на Орлеанской дороге. Забаррикадировавшись в погребе с двумя ружьями Гриса и пятью патронами, ни один из которых к ружьям не подходил, они удержали свои позиции, проявив чудеса храбрости. Неприятель так до них и не добрался. За неделю они выпили все запасы вина, хлеба же не было ни грамма. Несмотря на это, неприятелю они не сдались. Впрочем, никто не отважился их атаковать, что облегчило им победу. Но это нисколько не умаляло их геройства — они получили по военному Кресту с пальмовыми ветвями, которыми обмахивались, когда гордо вышагивали с Крестом на перевязи.

Антиох с Видалем сердечно пожали друг другу руки, довольные, что встретились снова после таких передряг.

— Ну, как дела? — поинтересовался Видаль.

— Хорошо, а у тебя? — спросил Антиох.

По взаимному согласию они перешли на «ты».

— Полквост здесь? — спросил Антиох.

— Он на отчете.

— Чтоб ему койоты харю заплевали! — заорал в сердцах Антиох.

— Вряд ли они бы стали на такого слюну тратить… — усомнился Видаль.

— Ты мог бы еще раз попросить, чтобы он меня принял? — сказал Антиох.

— Отчего же не попросить? — ответил Видаль. — Когда ты хочешь?

— На следующей неделе, если можно… или пораньше… Но на пораньше я не надеюсь.

— Ну, как получится, — заключил Рене Видаль.

Глава XVII

Этим утром Эммануэль так побил баклушу, что та, бедная, сдохла. Шерсть клочками валялась на полу, а ее труп — голову пришлось высунуть из окна, чтобы можно было передвигаться по комнате, — лежал у Боба Олвана под столом, заваленным четырьмя тоннами самых разных удобрений в небольших мешочках, так как этот достойный человек пристрастился у себя в Кламаре к огородничеству.

Чтобы как-то утешиться, Эммануэль проглотил краюху хлеба и, поколебавшись всем, чем можно, решился постучать в дверь к своему шефу, которыи «и\ч in но оказался на месте.

— Войдите, — бросил Полквост.

— Можно на минутку? — спросил Эммануэль.

— Ну да, конечно, господин Пижон… садитесь. Я могу уделить вам как минимум четыре минуты.

— Я хотел спросить, — начал Эммануэль, — нельзя ли мне пойти в отпуск на три дня раньше положенного.

— У вас отпуск с пятого июля? — спросил Полквост.

— Да, — ответил Эммануэль, — но мне хотелось бы пойти со второго.

Эта мысль осенила его ни с того ни с сего при виде дохлой баклуши.

— Знаете ли, господин Пижон, — промолвил Полквост, — в принципе я только о том и пекусь, чтобы идти вам навстречу, однако на этот раз, боюсь, исполнить вашу просьбу будет нелегко. Не то чтобы… вы ведь понимаете… я ни в коей мере не хочу препятствовать тому, чтобы вы пошли в отпуск раньше… но сейчас, когда отдельский график уже составлен… мне хотелось бы знать причины… чтобы убедиться, что они уважительные… я, впрочем, нисколько не сомневаюсь п JTOM, однако, дабы соблюсти правила, лучше будет, если им мне скажете, в чем дело.

— Видите ли, месье, — сказал Эммануэль, — причины личные, и мне было бы крайне затруднительно вам их изложить. Я никогда ничего от вас не скрывал, но это, насколько я могу судить, не имеет никакого отношения к работе, и было бы совершенно бессмысленно распространяться о вещах, не представляющих для вас никакого интереса.

— Разумеется, вы правы, дружище Пижон, однако мы обязаны, знаете ли, проявлять большую осторожность в отношениях с оккупационными властями. Надо, чтобы в любой момент весь персонал был налицо. Вы ведь понимаете, что может произойти, если выяснится, к примеру, что вы, как вы и просите, пошли в отпуск на несколько дней раньше графика по причинам, которые, конечно же… э… которые совершенно оправданны, но которые мне, в общем, неизвестны… и получится, что вы не находите нужным подчиняться строгой дисциплине. Тут, видите ли, то же самое, что и в вопросе о присутствии на работе… заметьте, я, собственно, не имею в виду лично вас, но в жизни необходимо соблюдать дисциплину и не опаздывать — это основное правило, если хочешь, чтобы тебя уважали младшие сотрудники, которые, когда… если… окажется, что вас нет, всегда будут рады отлынивать от работы. В каком-то роде то же самое, знаете ли, и с вашим отпуском. Заметьте, я не отказываю, я лишь прошу хорошенько обдумать этот вопрос в свете моих замечаний. Кстати, как продвигается ваша работа?

Наступило молчание.

А потом Пижона как прорвало, и он битый час говорил о том, что у него накипело па душе.

Говорил, что ему осточертело быть искренним, когда кругом одни лицемеры, и что на предыдущем месте работы было то же самое.

Говорил, что притворяться, будто он из кожи вон лезет, не в его правилах, как, впрочем, и подхалимничать.

Говорил, что привык говорить то, что думает, и если Полквост считает, что он, Эммануэль, недостаточно работает, пусть так и скажет. Он, впрочем, тут же добавил, что все равно не станет вкалывать больше, потому что и так трудится изо всех сил.

Он говорил и говорил, а Полквост меж тем как воды в рот набрал.

Наконец, когда Эммануэль остановился, слово взял Полквост. И сказал следующее:

— Вообще-то в принципе вы правы, но как раз в этом году я сам беру отпуск чуть раньше и до пятого июля на работу не выйду. В общем, вы понимаете, мне бы не хотелось, чтобы вы уходили в отпуск до моего возвращения, потому что, кроме вас, никто не знает, чем вы занимаетесь; и потом надо, чтобы, пока меня не будет, кто-то был в курсе вопроса, связанного с протирочными машинами для изготовления нуги, ведь, если позвонят со стороны, отдел должен ответить… так что вы видите… вообще…

Он мило улыбнулся Эммануэлю, похлопал его по спине и отослал на рабочее место.

Дело в том, что Полквост ждал Антиоха Жормажора.

Глава XVIII

Эммануэль вернулся к себе и, схватив свой саксофон, выдал низкое си бемоль громкостью в девятьсот децибелов.

И замолк. Ему показалось, что его левое легкое приняло форму числа 373.

Ошибся он всего на единицу. Полквост открыл дверь и сказал:

— Знаете, Пижон, вообще-то в рабочее время следует избегать… э… ну вы понимаете… впрочем, я о другом… я хотел бы, чтобы вы приготовили мне небольшую справку, к которой четко указали, какие… >… совещания вы могли бы провести до моего отъезда… с указанием приблизительного времени их проведения и кратким перечнем возможных участников… тех, кого следовало бы пригласить… и примерной повесткой дня… в общих чертах, разумеется… небольшой план каждого совещания страниц этак на двенадцать-четырнадцать… больше не надо. Мне хотелось бы получить такую справку через… через полчаса. Впрочем, это такой пустяк, вам и пяти минут хватит.

— То же самое, разумеется, — обратился он к Бобу Олвану, — сделаете и вы с Марионом.

— Сделаем, месье, — заверил его Олван. Пижон промолчал.

Марион так и не проснулся.

Полквост закрыл дверь и вернулся в свое кресло.

Антиох уже час с четвертью ждал в кабинете Вида-ля. Вместе с Майором.

Услышав, что Полквост снова уселся, они мигом выскочили в коридор и постучали к нему в дверь.

— Входите, — произнес тот.

Глава XIX

Уже входя в клетушку Заместителя главного инженера, Антиох столкнулся с Бобом Олваном, который, пулей вылетев из конторы сразу после ухода Полквоста, теперь возвращался, сгибаясь под тяжестью огромного холщового мешка. Антиох с Майором посторонились, и Олван исчез за поворотом. Через несколько секунд глухой удар потряс все здание.

Майор в тревоге бросился в кабинет Видаля, оставив приятеля одного противостоять дяде своей возлюбленной.

— Здравствуйте, месье, — слегка приподнявшись, поздоровался Полквост и скривил рот в улыбке, демонстрируя ряд желтых зубов.

— Здравствуйте, месье, — ответил Антиох. — Как поживаете?

— Хорошо, а вы? — сказал Полквост. — Мой помощник господин Видаль докладывал мне о вашем визите, однако не уточнил, какое у вас, собственно, ко мне дело.

— Дело довольно своеобразное, — промолвил Антиох. — Если вкратце, мы тут собирались…

— А вы из какой комиссии? — внезапно заинтересовавшись, перебил Полквост.

— Вы меня не так поняли, — сказал Антиох.

Его сильно смущал запах, из-за которого он терял присутствие духа. Волнение потом проступило у него на висках. Он взял себя в руки и продолжал:

— Во время раута у моего…

— Сразу вас прерву, — сказало начальство, — и поэ волю себе заметить, что с точки зрения унификации нежелательно прибегать к неточной терминологии, и уж во всяком случае — к иностранным словам. Нам в Консорциуме пришлось даже создать специальные комиссии по терминологии, которые занимаются, каждая в своей области, решением этих очень, знаете ли, интересных проблем. В каждом отдельном случае мы стремимся разрешать их, заручившись, разумеется, чтобы нам никто не заговорил зубы, всеми возможными гарантиями. В связи с этим я считаю, что лучше заменить слово «раут» на другое… так, к примеру, в пашей конторе мы обычно применяем специально созданный нами отечественный термин «унификация», более предпочтительный, чем английский термин «унификация», который, к сожалению, слишком часто употребляют специалисты и даже те, кто, казалось бы, должны тщательно соблюдать правила унификации… употребляют, хотя существует отечественный термин. Всегда лучше избегать слов, применение которых в том или ином случае может оказаться неоправданным.

— Это верно, — согласился Антиох. — Полностью разделяю вашу точку зрения, однако не вижу, какой отечественный армии в состоянии в точности передать смысл слова «раут».

— Позвольте вас прервать, — остановил его Полквост. — Нам ведь тоже в процессе деятельности случалось сталкиваться с неточными терминами, способными внести путаницу и допускающими различные толкования. Некоторые из наших комиссий как раз работают над этими сложными, надо признать, проблемами и… э… как правило, находят удовлетворительные решения… Так, для такой специфической области, как железнодорожные перевозки, мы нашли эквивалент английскому слову «вагон». Мы собрали техническую комиссию и после годичных поисков, не таких уж долгих, если принять во внимание, что тиражирование документов, совещания и открытое обсуждение, на которое мы выносим свои спецификции, значительно сокращают фактическую продолжительность работ, — пришли к термину «транспортное средство». Так вот, в вашем случае проблема схожая, и мы, думаю, смогли бы разрешить ее подобным же образом.

— Разумеется, — обронил Антиох, — но…

— Естественно, — сказал Полквост, — мы всегда готовы снабдить вас необходимой информацией о работе наших комиссий. Да я прямо сейчас дам вам комплект документов по разработке спецификции, и вы сможете, таким образом, составить…

— Простите, что перебиваю, — промолвил Антиох, — но вопрос, который я собирался с вами обсудить, не касается непосредственно меня… Я пришел с приятелем. Если позволите, я его позову.

— Конечно, зовите! — воскликнул Полквост. — Значит, это он проведет небольшое предварительное исследование, на основании которого мы сможем построить свою работу?

Оставив вопрос без ответа, Антиох позвал Майора.

Обменявшись с Майором положенными любезностями, Полквост продолжил свою речь, обращаясь уже к нему:

— Ваш друг изложил цель вашего визита, и я нахожу ваше предложение в высшей степени интересным. Это позволит нам разработать целый ряд спецификции и представить их на рассмотрение компетентной комиссии через… ну, к примеру… через три недели. Думаю, первую вашу работу вы сможете прислать через неделю, тогда мы, знаете ли, успеем размножить ее необходимым тиражом.

— Но… — вякнул было Майор.

— Тут вы правы, — подхватил Полквост, — однако я думаю, что первое время нам нужно довольствоваться терминологией, которая лежит в основе всякого нового исследования… спецификция о принятых к производству документах будет составлена потом… это даст нам возможность обменяться взглядами с заинтересованными людьми.

Зазвонил внутренний телефон.

— Алло… — взял трубку Полквост. — Да! Нет, не сейчас. У меня посетители… А! Да? Очень жаль, но я не могу. Да… как только освобожусь…

Он окинул Антиоха с Майором недобрым, полным укоризны взглядом.

Они сразу все поняли и встали.

— Итак, месье, — смягчившись, обратился Полквост к Майору, — очень рад был… с вами познакомиться. Надеюсь, мы быстро и успешно завершим наше исследование. До свиданья, месье… Всего хорошею, месье, — повернулся он к Антиоху.

Он проводил их до выхода, скоренько вернулся пописать и, уже пописамши, отправился к Генеральному директору.

Тем временем Антиох с Майором, спустившись по лестнице, смешались с толпой…

Глава XX

В ломе тридцать один по улице Прадье не раздавалось в туалете птичьего воркования, не напевал под сурдинку «Жену возчика» сверчок, ни один цветок не распускал разноцветного веера, чтобы заманить неосторожную крылатую шершунью. Макинтош сложил хвост гармошкой и свесил до земли нижнюю челюсть, из его глубоко запавших глаз катились крупные слезы.

Майор корпел над проектом своей спецификции.

Он сидел в своей библиотеке на прелестном желто-оранжевого цвета летнем коврике из ляпис-лазури, поджав ноги под себя. Выглядел он настоящим арабом: костяной чубук, длинный тюсоровый сюртук, узкий тюрбан и сандалии из плавленой грубой овчины. Правой рукой Майор подпирал подбородок, волосы его были взлохмачены, он весь погрузился в свои мысли.

На столе у него стопками громоздились книги.

Их, переплетенных в кожу пятиногого теленка, было по крайней мере четыре. Страницы с загнутыми краями свидетельствовали о благоговении Майора перед этой живой памятью о его деде, который, как свинья, слюнявил палец и загибал углы.

Книги были такие:

«Путеводитель по Кот д'Иврит» Сен-Рафаэля Квинкиналия;

«Соображения о величии и упадке румын» профессора Мелеануса Антонеску;

«Пять недель в Нижнем Белью» графини Де Бил, начальника лаборатории фирмы Гомм и K° (обработка текста Жюля Верна);

«Папазол, или Долой ряску» преподобного отца Баранона.

Майор ни при какой погоде этих книг не читал, поэтому надеялся найти в них полезные сведения. Две другие книги из своей библиотеки — телефонный справочник в двух томах и «Малый иллюстрированный Лярусс» — он прекрасно знал и не надеялся, что встретит там что-нибудь принципиально новое.

Проблему терминологии он разрешил за неделю.

Наградой за его труды стала тупая боль у основания мозжечка. И ничего удивительного тут нет, ведь Майор задействовал весь свой природный гений.

Отлично зная английский, он с ходу забраковал слово «раут». После двухчасовых размышлений у него перед глазами словно мелькнула яркая вспышка. Его осенило: ведь есть простенькое отечественное слово «сабантуй».

Гениальные открытия не всегда настолько просты, но когда открытие достигает подобной простоты, оно по-настоящему гениально.

И на этом Майор не остановился.

Он пошел от общего к частному и рассмотрел проблему во времени и пространстве.

Он изучил географические условия в местах, наиболее благоприятных для сабантуя:

— ориентацию помещения, направление им ниш ту ющих ветров и геофизические ограничения, ленные высотой местности над уровнем моря и гранулометрическим составом почв.

Он изучил архитектурные особенности зданий:

— выбор конструкционных материалов для несущих стен;

— природу противоблевотинового и парабрильянтинного покрытий для различных перегородок;

— местонахождение сексодромов и комнат, недоступных для родственников;

— и как талия, и как талия. Майор вникал во все тонкости.

Он даже про подсобные помещения не забыл. Грандиозность задачи привела Майора в известный трепет.

Но он не отчаивался.

Майор никогда не отчаивался.

Все лучше прикорнуть, решил он.

Глава I

Шло еженедельное утреннее совещание, Рене Видаль расстегнул вторую пуговицу пиджака, так как было довольно жарко: термометр в кабинете Олвана даже взорвался, разбив три стекла и наполнив комнату смрадом. По окончании совещания Полквост подал Видалю знак остаться, без чего, как говорил Расин, тот бы спокойно обошелся — такая одурительная жара стояла в логове Первого заместителя главного инженера, где все окна были тщательно закрыты: Полквост беспокоился за свой нежный организм.

Пятеро коллег Видаля вышли вон. Пригласив его сесть, Полквост сказал:

— Видаль, я вами недоволен.

— Да! — сказал тот. Его так и подмывало воткнуть шефу в глаз ручку, но он боялся не попасть: глаз бегал.

— Я уже говорил вам в прошлом году, когда вы подвернули свои носки и вместо подтяжек надели ремень, что мы не можем позволить себе ни малейшей небрежности в одежде, ведь на нас люди смотрят.

«Если бы у тебя в жилах текла не лягушачья кровь, — сказал Видаль, но про себя, — ты бы, как и я, сопрел от жары».

— Так что будьте любезны застегнуть пиджак, а то вид у вас неприличный. Я прошу вас впредь слегка приводить себя в порядок, прежде чем являться ко мне в отдел. Это вопрос дисциплины. Все наши сегодняшни того, что мы ее не соблюдаем.

Полквост не упомянул, что сам он напрочь дисциплине, когда слышал сигнал тревоги — up тельный вой сирены, который время от времени доносился с крыш.

Он еще несколько минут донимал Видаля своими сверхпроницательными суждениями о том, как важно заранее позаботиться, чтобы количество экземпляров размножаемых документов соответствовало количеству людей, которые должны их получить, плюс некоторый запас, откладываемый на хранение. В отместку Видаль орошал потом носок левого ботинка своего шефа, пока тот, встав вполоборота, изливал на него свои ценные указания. Полквост замолк, лишь когда носок его ботинка превратился во влажную кашу (собственно, любая каша влажная).

Вернувшись к себе, Видаль обнаружил, что на его рабочем месте, удобно возложив ноги на телефон, сидит Майор.

Майор был в прострации.

— Мне недавно сделали операцию по поводу глаукомы, но не до конца, — сказал он, когда Видаль привел его в чувство. — Глау вырезали, а кома осталась. Поэтому я иногда впадаю в такое состояние.

— Это по страшно, — уверил его Видаль. — Иногда так полежать даже приятно. Чем я могу быть тебе полезен?

— Мне нужны трубы, — сказал Майор.

— На кой они тебе сдались?

— Для спецификции на сабантуи.

— А при чем тут трубы?

— Так ведь сугрев нужен, — лаконично пояснил Майор. — Я все сделал, а про сугрев забыл. Немудрено при такой температуре и при нехватке угля. Мое подсознание явно решило, что сугрев — излишество.

При мысли о своем подсознании он ухмыльнулся.

— Какая досада! — сказал Видаль. — Надеюсь, это тебя не обескуражит… А об охлаждении ты позаботился?

— Нет, черт возьми! — сознался Майор.

— Тогда пойдем к Эммануэлю, — предложил Видаль. За какие-то десять минут Эммануэль, чрезвычайно сведущий в вопросах охлаждения, выдал нужное решение, которое включало в себя тушение холодной водой огня в боковых и задних проходах.

— Ты больше ничего не забыл? — спросил Видаль.

— Кто его знает? — сказал Майор. — Вот… посмотри…

Он протянул Видалю своей проект — полторы тысячи страниц большого формата.

— Думаю, этого достаточно, — произнес Видаль.

— Интересно, заметит ли Полквост, что я забыл про обогрев?

— Сразу заметит, — заверил Видаль.

— Тогда мне надо внести изменения, — сказал Майор. — Кто у вас занимается обогревом?

— Леваду, — встревожился Видаль.

— Ах, черт! — в сердцах, но с печалью в голосе промолвил Майор.

Ведь Леваду как пить дать смылся.

Глава II

Вместо машинисток, уволившихся незадолго до этого, Полквосту через Помре удалось заполучить семь невинных девушек, которые, как на грех, никуда не годились.

Довольный возможностью продемонстрировать юным девицам, что такое начальник, Полквост славно проводил время, заставляя их много раз кряду перепечатывать один и тот же документ.

Он не предвидел опасности, которую представляла для его переутомленного отдела раздача не хочу говорить какой службой витаминизированных драже с канкойотовым гормоном в оболочке из бачкового сахара. Это сильнодействующее средство произвело на организмы семнадцати-двадцатилетних девиц сногсшибательный эффект. Теперь при малейшем жесте от них исходила жаркая волна. После четырех пилюль температура в машинописном бюро так подскочила, что ничего не подозревавший посетитель, без специальных мер безопасности являвшийся в отдел, едва не валился с ног такой невероятный поток энергии на него обрушивался. Ему оставалось либо спасаться бегством, либо быстро раздеваться, чтобы выдержать этот напор, не строя, впрочем, никаких иллюзий относительно дальнейшего хода событий.

Однако нуклеольному телу Первого заместителя главного инженера с его лягушачьей кровью ничего не делалось, как саламандре в пламени, и окно ни днем, ни ночью не открывалось, как бы жарко ни было. Полквост даже напялил па себя еще одну кофтенку — вдруг похолодает.

Сидя на цветастом кретоновом сиденье кресла, он читал стенограмму совещания. Вдруг его взгляд наткнулся на безобидную, казалось бы, фразу, которая, однако, так неприятно его поразила, что он снял очки и шесть минут тер глаза, но облегчения это не принесло: его словно укусил комар, и теперь в месте укуса чувствовалось жжение. Он повернулся на своем вращающемся кресле и, нажав на третью кнопку, сложным сочетанием длинных и коротких звонков вызвал младшую секретаршу мадам Омбал.

Секретарша вошла. Ее раздувшийся от витаминизированных пилюль живот выпирал из-под платья из левантийского труляля в крупный желто-сине-зеленый цветочек.

— Мадам, — сказал Полквост, — я очень недоволен вашей стенограммой. По-моему, вы… э… в общем, вы не отнеслись к ней с должным вниманием.

— Но, месье, — запротестовала мадам Омбал, — я стенографировала так же тщательно, как обычно.

— Нет, — отрезал Полквост. — Не так. Вот здесь, на двенадцатой странице, вы написали, будто я сказал: «Если вы не против, можно, думаю, в одиннадцатой строчке на седьмой странице документа К-9-786 CNP-Q-R-2675 заменить слова «если имеет место» на слова «кроме случая наличия спецификции, где утверждается обратное» и в следующей строке для лучшего понимания текста добавить «и особенно в случае, если…». А между тем я отлично помню, что не говорил ничего подобного. Я предложил вставить «при условии, если нет спецификции, где утверждается обратное», а это совсем не одно и то же. И потом, я не говорил: «и особенно в случае, если…». Я сказал: «и прежде всего в случае, если…». Вы сами видите, тут есть тонкость. В вашей стенограмме по меньшей мере три ошибки подобного рода. Это не дело. И вы еще приходите требовать надбавку к жалованью!

— Но, месье… — запротестовала было госпожа Омбал.

— Все вы одинаковые, — продолжил Полквост. — Сколько вам ни давай, все мало. Чтобы этого больше не было, иначе я лишу вас надбавки в двадцать франков, которую я намеревался дать вам со следующего месяца.

Ни слова не говоря, госпожа Омбал вернулась в комнату машинисток, как раз в это время самая молоденькая девица в отделе — ее с головой загружали работой — принимала свои драже.

Спустя четверть часа семь секретарш подали Помре заявления об уходе и всем скопом покинули Консорциум, чтобы для храбрости пропустить по кружке пива. По условиям контракта они не могли бросить место до конца месяца, а было лишь двадцать седьмое число.

Выпив пива и расплатившись, они вернулись и по лестнице потопали к себе наверх.

Когда они снова взялись за работу, под ударами их сильных пальцев пишущие машинки одна за другой разлетелись на части. Вот что значит принимать витаминизированные драже!

По машинописному бюро летали издырявленные и раскаленные обломки металла, а запах красной копирки мешался с ароматом взбесившихся баб. Раскурочив все до единой машинки, семеро секретарш уселись посреди обломков и хором затянули песню.

В эту минуту Полквост звонком вызвал свою первую секретаршу — бессменнную госпожу Люггер. Та прибежала и сообщила о серьезной пломке государственного имущества. Полквост поскрипел зубами поскрипел воспользовавшись случаем, ногти и полетел к Волопасту советоваться.

Он уже добрался до четвертого этажа как вдруг глухой толчок сотряс все здание. Пол заходил у нею под ногами. Он потерял равновесие и, чтобы не упасть, вцепился руками в перила. В коридоре, куда Полквост собирался войти, едва ли не в пяти метрах от него обрушилась целая гора деревяшек и щебня.

Это под тяжестью мешков с удобрениями пробил иол письменный стол Олвана, увлекая и споем падении исключительно важную папку с предварительным проектом спецификции на деревянные ящики дли суданских кокосов. Мешки с удобрениями пролетели три этажа вместе с Бобом Олваном, который приземлился стоймя посреди кучи хлама, над которой возвышалась его голова и верх туловища.

Пройдя с десяток шагов, Полквост в изумлении уставился на своего помощника, который во всей этой суматохе лишился сорочки и галстука.

— Я уже напоминал Видалю, — сказал Полквост, — о необходимости уделять самое пристальное внимание своему внешнему виду. Сюда всегда могут явиться посетители, и нам нельзя позволять себе ни малейшей небрежности в… э… вообще, разумеется, в настоящем случае… вы не совсем… но как бы то ни было, необходимо уделять пристальное внимание…

— Это все голубь, — вставил Олван.

— Не понял, — сказал Полквост. — Уточните свою мысль…

— Он влетел, — уточнил Боб Олван, — и уселся на лампочку, та упала…

— Это, повторяю, не причина, — заметил Полквост, — чтобы относиться небрежно к своему внешнему виду. Тут ведь вопрос приличия и уважения к собеседнику. Вы сами видите, к чему приводит несоблюдение правил. К сожалению, слишком много примеров вокруг нас служат тому подтверждением и… э… надеюсь, впредь вы будете придавать этому значение.

Он направился обратно к лестнице и вошел в кабинет Волопаста, располагавшийся как раз напротив клети лифта.

Боб Олван, которому удалось выбраться из кучи, принялся собирать неповрежденные мешки.

Глава III

Несмотря на попытки Полквоста и Волопаста образумить секретарш, все семеро через три дня убыли навсегда. В душе девицы ликовали, а с Первым заместителем главного инженера даже не пришли попрощаться.

В этот день в половине третьего Майор должен был встретиться с дядей своей возлюбленной.

Как обычно, придя в контору, он первым делом заглянул к Видалю.

— Ну как? — спросил тот.

— Готово! — гордо ответил Майор. — Позавчера я столкнулся с Леваду на танцульках и спросил его относительно труб. Взгляни-ка… — Он протянул Видалю проект, насчитывавший теперь самое меньшее тысячу восемьсот страниц.

— Но это по-прежнему в форме спецификции? — спросил Видаль.

— Как уславливались, — с достоинством отозвался Майор.

— Тогда иди, — сказал Видаль и распахнул перед ним дверь в кабинет Полквоста.

— Месье, это господин Лустало, — обратился он к шефу.

— Ах, это вы, господин Лустало — воскликнул, поднимаясь, Первый заместитель главного инженера. — Рад вас видеть…

И, оскалившись в улыбке, он полминуты тряс Майору руку.

Что было дальше, Видаль не слышал, так как закрыл дверь и вновь уселся за свой стол. Он сладко проспал часа полтора и был разбужен деланным смехом Полквоста, раздававшимся за тонкой перегородкой.

Видаль осторожно подошел и приложил ухо к двери.

— Видите ли, — говорил его шеф, — работа очень любопытная, но… э… в общем, нам нельзя рассчитывать на всеобщее понимание. Мы без конца сталкиваемся, и это почти во всех областях, с требованиями скорее коммерческого, если можно так выразиться, характера, которым мы должны стараться противостоять, не принимая их, разумеется, открыто в штыки и по мере возможности используя всю дипломатию, на какую мы способны… Наша деятельность в целом требует чувства меры и довольно большой гибкости. Нередко против нас выдвигают возражения, казалось бы, и справедливые. Так вот, в трех случаях из четырех мы констатируем впоследствии…

— Когда спецификция уже официально утверждена, — предположил Майор.

— Ах что вы! К счастью, нет! — с чувством оскорбленной невинности промолвил Полквост. — Так вот, мы констатируем, что эти возражения отражали cyi-убо частные интересы, И потом, люди не замечают, что то и дело сами себе противоречат, и выдвигают против нас доводы, не выдерживающие критики. Поэтому, собственно, и надо постоянно бороться во имя идеи унификации.

— Другими словами, — заключил Полквост, — мы должны проповедовать всем эту идею и никогда не отчаиваться…

— Проповедовать… — повторил Майор. — А действительно…

— Вы сразу увидите, — сказал Полквост, — подходит ли вам эта работа. Я постараюсь подыскать вам секретаршу. В настоящее время отдел испытывает некоторый недостаток в младшем персонале… Младший персонал сейчас очень трудно найти, и он выдвигает, в общем, такие требования… мы не можем, знаете ли, себе позволить платить им больше, чем они заслуживают. Мы бы оказали им медвежью услугу…

— Я думаю, — вставил Майор, — что пока буду входить в курс дела…

— В принципе, это верно… в какой-то степени… и потом, начальник по кадрам обещал примерно за неделю найти мне семь машинисток. У меня еще шесть помощников, и машинистку вы получите не сразу, ведь мне нужна еще одна, кроме госпожи Люгер — единственной преданной нашему отделу… но я… э… думаю, впоследствии мы расширим штат, видите ли, я полагаю… у меня есть племянница, довольно неплохая стенографистка… в общем, я рассчитываю взять ее к себе в отдел… И приставлю ее к вам…

Видаль услышал какой-то странный звук вроде икоты, потом звук падения тела на пол. Дверь почти тут же распахнулась.

— Видаль, — позвал шеф, — помогите его перенести… ему стало плохо… думаю, переутомился, трудясь над проектом. Его документ представляется мне очень интересным. Я беру его к себе в отдел…

— Проект? — Видаль сделал вид, что не понял.

— Нет-нет, — Полквост прыснул со смеху, — господина Лустало. Он поступит на работу в НКУ.

— Вам удалось его уговорить? — спросил Видаль голосом, которому попытался придать оттенок восхищения.

— Да, — не без ложной скромности признался Полквост. — Он будет руководить специальной комиссией по сабантуям, она скоро будет создана.

Тем временем Майор поднялся без посторонней помощи.

— Простите, — сказал он. — Это усталость…

— Помилуйте, господин Лустало… Надеюсь, сейчас вам лучше. Тогда до свидания. До следующего вторника.

— До свидания, — стараясь говорить в тон шефу, произнес Майор.

Полквост вернулся к себе в кабинет.

Глава IV

Между тем Провансаль отнюдь не помер.

Он отремонтировал свой «какделак», то есть приделал машину к рулю, который привез его домой. Новая конструкция оказалась более удобной для транспортировки приятелей.

Он записался в «Рейсинг» и без устали накачивал себе мышцы, чтобы при первом удобном случае набить Майору морду.

В «Рейсинге» он подружился с Андре Воробьешем, управляющим делами из Управления. Мир тесен…

Зачастил он и к небезызвестному Клоду Абади, беспардонному баскетболисту и пловцу, а также кларнетисту-любителю.

С Воробьешем они так сошлись, что одних тренировок им оказалось мало — Воробьешь присмотрел ему место в Управлении. Теперь Провансаль должен был в какой-то степени надзирать за деятельностью Консорциума.

К исполнению своих обязанностей Провансаль приступил за неделю до визита Майора к Полквосту. Работа Провансаля заключалась лишь в том, чтобы раскладывать во множество больших папок присланные из НКУ документы.

Провансаль рыл носом землю, а в сокровенных тайниках мозга вертелась коварная мысль.

Он будет льстить Полквосту, хвалить его безупречную работу и постепенно завоюет его расположение, а потом раскроет карты и попросит руки его племянницы. Простой, но эффективный план, которому будут способствовать непременные частые встречи Провансаля с Полкво-стом. Провансаль работал в управлении уже три недели, когда ему в руки попала разработанная Майором специ-фикция о сабантуях.

Ввиду исключительной важности данного документа не подозревавший подвоха Провансаль составил письмо Полквосту, в котором подтверждал получение проекта и хвалебно отозвался о его авторе.

Начальник Провансаля дал добро, не внося в письмо никаких изменений, так как был очень занят с секретаршей, и оно было отправлено с первой же почтой.

Для пущей важности Провансаль решил связаться с Консорциумом по телефону. Он набрал хорошо знакомый номер МИЛ 00–00 и после того, как его каким-то чудом соединили, попросил позвать господина Полквоста.

— Его нет, — ответила телефонистка (единственный любезный человек во всей конторе). — Может, позвать кого-нибудь из помощников? Вы по какому вопросу?

— По вопросу о сабантуях, — ответил Провансаль.

— Ах, о сабантуях! Тогда даю господина Майора! Провансаля как обухом по голове огрели, и не успел он подумать, «его» ли это Майор, как тот взял трубку.

— Алло? — сказал он. — Наше преподобие Майор слушает.

— Это Сколопендр, — в смятении выдавая себя, пробормотал Провансаль.

При этих словах Майор издал крик строго рассчитанной громкости, с тем чтобы правая барабанная перепонка Провансаля на три четверти лопнула; тот бросил трубку и со стоном схватился за голову.

Когда несчастный снова взял трубку, Майор ухмыляясь сказал:

— Прошу прощения, у меня телефон барахлит. Чем могу быть вам полезен?

— Мне нужен Первый заместитель главного инженера Полквост, — сказал Провансаль, — а не его помощник.

Рассвирепевший Майор плюнул в ответ, так что густая жидкость тут же забила левое ухо Провансаля, и бросил трубку.

Бросил трубку и Провансаль, после чего, нацепив на распрямленную скрепку вату, с большим трудом прочистил слуховой канал.

Буря меж его теменных костей бушевала еще добрых два часа. Когда в голове у него прояснилось, он составил тщательный план, какие устроить пакости, чтобы вызвать у Полквоста ненависть к Майору.

Он слишком хорошо знал, каким неотразимым обаянием обладает Майор, и ни минуты не сомневался, что тот добьется своего и очарует Полквоста, лишь бы благоприятные условия или отсутствие неблагоприятных предоставили ему для этого время.

Следовательно, нужно было не мешкая нанести контрудар.

Сколопендр закрыл ящики на ключ, встал, осторожно пододвинул вращающееся кресло к письменному столу (чтобы успеть подумать) и вышел из комнаты, забыв правую перчатку.

Сколопендр спустился вниз. «Какдслак», который ему удалось по всей форме зарегистрировать, мирно ждал его у края тротуара.

Адрес Зизани Сколопендр узнал раньше (пришлось постараться!). И теперь, заведя мотор и включив сцепление, он пулей рванул к жилищу красотки.

В пять часов вечера он заступил на пост у ее дома. Ровно в пять сорок девять он увидел, как она возвращается.

Он снова завел мотор и, проехав четыре метра два сантиметра, остановился прямо перед воротами.

Он семь раз выругался, потому что хотел есть, пить и писать, но остался сидеть за рулем, не спуская глаз с дверей.

Он чего-то ждал.

Глава V

В половине восьмого утра он все еще ждал. От усталости его левый глаз совсем слипся. С помощью пассатижей он сумел его открыть и только тогда стал видеть как надо.

Он с такой силой выпрямил затекшие ноги, что пробил щиток. Впрочем, ему было не до щитка, да и потом одной починкой больше, одной меньше.

Четверть часа спустя появилась Зизани. Она села на военного образца очаровательный велосипед кизилового дерева. Шины были из накачанных ацетиленом гадючьих кишок, а сиденье — из толстого куска обезжиренного сыра, очень удобное и практически вечное. Легкая юбочка Зизани развевалась сзади, открывая белые трусики с каштановой бахромкой сверху бедер.

Провансаль медленно двинулся следом.

Зизани направилась по улице Шерш-Миди, затем повернула на улицу Бак и, миновав улицу Ла-Боэси, бульвар Барбас и Токийский проспект, прибыла прямехонько на площадь Пигаль. Консорциум возвышался недалеко от площади, за Военной школой.

Догадавшись, куда она держит путь, Провансаль нажал на газ и добрался до НКУ на две минуты раньше. Как раз столько времени ему понадобилось, чтобы спуститься вниз по лестнице и из второго подвального этажа вызвать лифт.

Зизани не видела Провансаля, она не спеша подкатила свой велосипед к специальному навесу и крепко привязала к одному из металлических столбов, которые поддерживали крышу из рифленого железа. Взяла сумку. У клети лифта, который, согласно действующим установлениям, обслуживал лишь два верхних этажа, нажала кнопку вызова.

Внизу Провансаль держал дверь лифта открытой, и тот не рыпался.

«Нет тока», — решила Зизани.

И пешком двинулась вверх, до дядиного отдела ей предстояло преодолеть шесть раз по двадцать две ступеньки.

Она уже миновала пятый этаж, когда лифт вдруг тронулся с места. До седьмого он добрался в тот самый момент, когда Зизани поставила ногу на последнюю ступеньку. Открыть кованую железную дверь, схватить малышку, затащить ее в кабину и нажать на кнопку, чтобы лифт ехал вниз, было для Провансаля раз плюнуть. Страсть, выпиравшая из-под тонкой материи летних брюк, умножала его силы, хотя и несколько сковывала природную легкость движений.

Лифт остановился на первом этаже. Провансаль снова схватил Зизани, которую отпустил, пока они спускались, и отвел влево внутреннюю раздвижную дверцу. Внешняя открылась сама, впуская Майора.

Правой рукой Майор на лету удержал Зизани, левой вытащил Провансаля из кабины и спихнул с лестницы вниз, в подвал. Затем он не спеша вместе с Зизани вошел в лифт, который вскоре высадил их на седьмом этаже. По дороге они времени зря не теряли. На выходе Майор поскользнулся и чуть не расквасил нос о бетонный пол лестничной площадки — хорошо, Зизани успела его поддержать.

— Теперь ты меня спасла! Мы квиты, ангел мой, — сказал Майор и нежно поцеловал ее в губы.

Жирная красная помада отпечаталась на лице Майора. Только он хотел стереть эти компрометирующие следы, как из коридора прямо на них внезапно выплыл Полквост — он направлялся к Волопасту.

— А, здравствуйте, господин Лустало! Надо же! Вы пришли одновременно с моей племянницей. Представляю вам вашу секретаршу. А ты… ты… принимайся за работу, — обратился он уже к Зизани. — Госпожа Люгер даст тебе необходимые указании.

Вы что, Miuiniiy ели? — внимательно взглянув на рот Майора, продолжал сотрясать воздух Полквост. — А я думал, в это время малины еще нет.

— У меня ее куры не клюют, — объяснил Майор.

— Везет же людям! Я… я спущусь к Волопасту. А вы пока входите в курс дела, потом мы с вами немного побеседуем… обговорим вкратце стоящие перед нами проблемы.

Пока они обменивались любезностями, подоспел лифт. Он доставил взбешенного Провансаля, который при виде Полквоста вздрогнул.

— Здравствуйте, друг мой, — воскликнул Полквост, уже встречавшийся с ним в Управлении. — Ну что нового? Вы, вероятно, к Волопасту и зашли за мной?

— Э… да! — пробормотал Провансаль, обрадовавшись благовидному предлогу.

— Вот, кстати, познакомьтесь с господином Лустало, моим новым помощником, — произнес крупный конторский деятель Полквост, — а это господин Сколопендр из Управления. Господин Лустало разработал спецификцию, удостоившуюся со стороны Управления похвального отзыва.

Дважды подряд упомянув Управление, Полквост выпучил глаза и едва не задохнулся от почтительности.

Провансаль промямлил в ответ что-то невразумительное. Майор и Полквост истолковали его ответ совершенно по-разному.

— Вот и хорошо! — заключил Полквост. — Тогда поедем на лифте, друг мой. До скорого, господин Лустало.

И они исчезли долой с глаз Майора, чему тот был несказанно рад.

В коридоре седьмого этажа Майор залился столь свойственным ему сатанинским смехом, что чуть не до смерти напугал секретаршу Венсана, инженера из отдела Волопаста, седеющую дылду, которая во всем умудрялась видеть покушение на свое целомудрие.

Майор удобно расположился во вместительном кабинете бродившего где-то по этажу Видаля. Майор уже был в курсе конторских нравов и знал, в частности, что стоило шефу отбыть на нижние этажи, как все его помощники поголовно сваливали.

Он снял телефонную трубку и попросил соединить его с номером двадцать четыре.

— Алло? Мадемуазель Зизани, зайдите, пожалуйста, к Лустало.

— Слушаюсь, месье, — отозвался женский голос. Минуту спустя Зизани впорхнула в кабинет.

— Пойдем съедим по «Гималаям», — предложил Майор.

В молочном баре неподалеку от Консорциума подавали различные соки со множеством всяких замороженных вкусностей с претенциозными высокогорными названиями.

— А как же дядя? — возразила Зизани.

— Плевать на дядю, — спокойно промолвил Майор. — Пошли!

Однако спустились они не сразу. Вскоре появились Пижон с Видалем; вежливо отвернувшись, они дали Майору время застегнуться, а когда и Зизани привела себя в порядок, присоединились к ним, так как тоже хотели пить.

— Ну, — спросил Видаль, когда они медленно спускались по лестнице, — каковы первые впечатления?

— Самые превосходные, — ответил Майор, водворяя пушку на место.

— Вот и прекрасно, — одобрил Эммануэль, которому Зизани и впрямь казалась достойной наилучшей аттестации.

Сойдя с крыльца, компания тут же свернула налево (направо — если от Майора, который был левшой) и направилась по проходу, защищенному от атмосферных явлений армированным стеклом с внутренней сеткой из частой металлической проволоки диаметром 12,5 мм с учетом допуска. Видаль с Пижоном ходили, как правило, этой дорогой, стараясь избежать крайне неприятных непредвиденных встреч с выходящими из метро сотрудниками Консорциума, которые в силу своего служебного положения были способны впоследствии причинить двум столь достойным особам неприятности. Этот путь имел еще то преимущество, что был длиннее.

Здесь также во множестве располагались книготорговцы, что придавало этому скрытному пути дополнительную привлекательность.

В молочном баре рыжеватая ладно скроенная подавальщица приготовила им четыре большие порции мороженого. И тут Эммануэль заметил Андре Воробьеша. Они были из одного выпуска и когда-то вместе готовились к дипломатным экзаменам.

— Как поживаешь, старик? — приветствовал его Во-робьешь.

— Хорошо, а ты? — поинтересовался в свою очередь Пижон. — Впрочем, что спрашивать, по тебе и так видно, что ты на коне.

На Воробьеше и впрямь был великолепный новый костюм и светлые замшевые ботинки.

— Место в Управлении у тебя, видать, денежное, — промолвил Эммануэль.

— Грех жаловаться, — признался Воробьешь. — А ты сколько получаешь?

Эммануэль вполголоса назвал свое жалованье.

— Неужели! — вскричал Воробьешь. — Ерунда какая! Послушай, я сейчас достаточно влиятельное лицо в Управлении и добьюсь у Кошелота, чтобы тебе повысили зарплату. Он свистнет твоему Генеральному директору… и дело в шляпе… Такая разница между нашими окладами ни в какие ворота не лезет.

— Благодарю, старик, — сказал Эммануэль. — Ну что, по кружечке?

— Нет, извини, меня приятели ждут. Всем привет.

— Да, — произнес Майор, когда Воробьешь ушел, — знакомство в известной степени полезное.

— Не без этого, — подтвердил Эммануэль.

— Если вы не против, — вступил в разговор Видаль, — давайте чуточку поторопимся, а то…

— А то вдруг Полквост вернется, — закончил за него фразу Майор.

— Да нет, — сказал Видаль, — не в этом дело. Просто я хотел заглянуть в книжный магазин, в котором обычно бываю.

Глава VII

Уже с месяц Майор работал в отделе у Полквоста, а его матримониальные дела ничуть не продвинулись. Он не смел и заикнуться дяде о своей сердечной склонности к его племяннице. А этот самый дядя только и думал, что о первом совещании объединенной комиссии по сабантуям, где будет рассматриваться проект спецификции Майора.

К совещанию меж тем все было готово.

Тщательно проверенные документы размножены и пришпилены на картон.

Изготовлены иллюстрации, предназначенные, как сказал бы Полквост, для «предоставления возможности правильного понимания положений проекта».

Загодя были отправлены полторы сотни приглашений, в надежде, что явятся хотя бы человек девять.

И наконец, Майор в лихорадочном возбуждении сочинил памятку для Президента.

Президент, профессор Эпаминондас Д'Обро, академик, был известен во всем мире своими работами о влиянии субботней выпивки на производительные функции слесарей-наладчиков.

Отдел госпожи Трико, организовывавший совещание, уже давно стоял на ушах. Он был весь завален табличками с указателями, которые будут вывешены на подходах к залу, любезно предоставленному для такого случая профсоюзом беспородных кондитеров парижского округа.

За час до совещания Майор козлом пронесся по коридорам и лестницам, все проверил, собрал папки, просмотрел документы — чтобы не ударить в грязь лицом, отвечая на возможные вопросы, и в конце концов убедился, что все в ажуре.

К себе в кабинет он вернулся едва ли не за десять минут до начала совещания. Он быстро переодел рубашку, заменил очки в светлой оправе на черное эбонитовое пенсне, придававшее ему солидность, и взял блокнот для подробнейшего ведения протокола.

Первый заместитель главного инженера Леон-Шарль Полквост требовал, чтобы делали полную стенограмму прений, но в принципе запрещал своим помощникам, которые вели протокол, ею пользоваться — разбирать стенограмму приходилось несколько дней, выдавая целые кипы никому не нужной макулатуры.

Майор наскоро заглянул к шефу, но того не было. Майор вспомнил что на заседании должен был присутствовать Генеральный директор, а в таких случаях Полквост с Волопастом отправлялись к нему задолго до начала заседания объяснить, чего ему не следует говорить. Директор и вправду нередко входил в раж и высказывал столь разумные идеи, что комиссия начисто отвергала представленные проекты спецификции.

Не дожидаясь Полквоста, Майор двинулся прямиком в зал заседаний. Зизани уже находилась там. Ей было поручено стенографировать.

Вокруг стола уже толклось несколько членов Комиссии. Другие члены снимали шляпы в гардеробе, обмениваясь глубокими замечаниями на животрепещущие темы. На подобные заседания являлись одни и те же люди, и все знали друг друга в лицо.

В сопровождении Полквоста, который, задрав голову, вдыхал родные ароматы, вошел Генеральный директор. Походя он удостоил рукопожатием Майора, которого тут же представили Президенту и нескольким особам рангом пониже.

Из ста сорока девяти приглашенных откликнулись двадцать четыре, и Генеральный директор, довольный столь небывалым успехом, радостно потирал руки.

Тут вместе со Сколопендрой порог зала переступил Главный уполномоченный Кошелот — оба с внушающими уважение кожаными портфелями. Первый заместитель главного инженера Полквост рассыпался в почтительных поклонах и, предоставив первого самому себе, повел второго к трибуне.

Президент занял место в центре, справа от него — правительственный уполномоченный, дальше — Генеральный директор. Слева от Президента устроился Полквост, за ним — Майор.

Сколопендр был где-то в зале, ему так и не удалось приблизиться к Зизани.

Машинистка предлагала всем расписаться в списке присутствующих. Глухой шум пододвигаемых стульев и неясный гуд голосов смолкли, и в наступившей затем тишине Президент, заглянув в приготовленную Майором памятку, открыл заседание:

— Господа, мы собрались сегодня, чтобы обсудить возможность внесения на общественный совет предварительного проекта спецификции на сабантуи, экземпляр которой, надеюсь, каждый из вас получил. Мне этот документ представляется чрезвычайно интересным, и я попрошу господина Полквоста изложить, в чем он преуспеет значительно лучше меня, ход последующей процедуры и… и цели нашего собрания.

Полквост прокашлялся:

— Итак, господа, это первое собрание Комиссии на предмет сабантуя, в котором вы все согласились принять участие.

— Разве мы собрались на предмет сабантуя? — загоготал Генеральный директор.

Собрание сдержанно отреагировало на шутку, и Полквост продолжил:

— Напомню вам… э… что эта Комиссия была учреждена по просьбе наших многочисленных клиентов и по согласованию с Главным уполномоченным правитель-CI на, который соблаговолил почтить наше первое заседание СВОИМ присутствием. Для начала мы огласим список членов Комиссии.

Он подал знак Майору, и тот единым духом выпалил наизусть фамилии всех ста сорока девяти членов…

Подобная способность Майора произвела на аудиторию глубокое впечатление, и атмосфера в зале как бы заблистала особенными красками.

— Есть ли у кого-нибудь предложения или поправки к списку?

Полквост был, как всегда, неподражаем. Все промолчали, и он заговорил вновь:

— Итак, господа, прежде чем перейти к рассмотрению документа С № I, я… в общем… прежде всего для потех, кто не в курсе методов нашей работы… хотел бы… принципы, которым следует наш Консорциум при разработке новой спецификции…

В характерной для себя манере Полквост в общих чертах описал ход работ над спецификциями. Пятерых, включая неизвестно как проскользнувшего в зал Генерального инспектора, сморил мертвый сон.

Когда он замолк, в зале воцарилась гробовая тишина.

— Итак, господа, — продолжил Полквост, чьи речи не отличались разнообразием преамбул, — теперь, если вы не возражаете, мы перейдем к детальному разбору документа, который… э… тема нашего совещания…

В этот момент Сколопендр осторожно приподнялся и что-то прошептал на ухо Главному уполномоченному. Тот одобрительно кивнул.

— Предлагаю, — произнес уполномоченный, — чтобы автор этого важного исследования сам зачитал нам свой труд. Так кто же автор, господин Полквост?

Смущенный Полквост пробормотал что-то невнятное.

— Напомню вам, — вмешался Генеральный директор, довольный, что может поразглагольствовать на близкую ему тему, — что в соответствии с временным распоряжением от пятого ноября тысяча девятьсот такого-то года разработка предварительных проектов спецификции возлагается либо на Отделы по унификации, учрежденные при каждом из профессиональных Комитетов, либо на лиц, избранных для этой цели техническими комиссиями НКУ, создание и состав которых должны быть одобрены соответствующим заместителем министра.

Теперь уже все присутствующие клевали носом и никто не следил за ходом дискуссии.

— Я, в свою очередь, позволю себе напомнить, — подхватил Провансаль, который, подняв руку, попросил слова, — что ни при каких обстоятельствах члены или сотрудники Консорциума не могут выполнять функции вышеупомянутых технических комиссий.

Он окинул Майора таким едким взглядом, что в трех местах разъел эбонитовую оправу его пенсне, рикошетом же переломил грифель у карандаша в руках Зизани.

На узких висках Майора выступил холодный зловонный пот. Положение становилось критическим.

Майор поднялся. Он оглядел аудиторию будто сквозь подзорную трубу и сказал следующее:

— Господа, я — Майор. Я работаю инженером в НКУ и являюсь автором этого проекта.

Провансаль торжествовал.

— Проект С № I, — продолжил Майор, — представляет собой очень важный труд.

— Не о том речь, — перебил его Кошелот, которому порядком надоели все эти препирательства.

Но Майор гнул свое:

— Во-первых, я взялся за него еще до поступления на работу в Н КУ, доказательство тому — отчет о моем визите к господину Полквосту, помещенный в папку С. Во-вторых, при составлении данного проекта мне помогал представитель потребителей и производителей, который организовывал сабантуи и сам же в них участвовал; поэтому можно утверждать, что техническая комиссия, пусть и в урезанном составе, была учреждена. И в-третьих, хочу почтительнейшим образом обратить внимание Главного правительственного уполномоченного, что документ С № I разработан согласно требованиям, которые предъявляются к спецификциям.

Уполномоченный сверкнул глазом.

— Очень интересно! — бросил он. — Дайте-ка взгляну.

И он углубился в чтение документа. Полквост с надеждой вздыхал, его грудь поднялась, и воздух медленными загогулинами потек из приоткрытого рта.

Уполномоченный поднял голову.

— Работа, по-моему, замечательная, — сказал он, — и во всех отношениях соответствует принятым нормам.

Члены Комиссии сидели неподвижно, устремив глаза вдаль, все еще во власти очарования, в которое погрузил их приятный голос Майора.

Атмосфера сгущалась, выпадая в осадок неровными чешуйками.

— Раз нет замечаний, господин Президент, — промолвил Уполномоченный, — думаю, можно вынести этот проект без каких-либо поправок на общественный совет. Тем более что расположение материала в нем соответствует требованиям, предъявляемым к спецификциям, что значительно облегчает его чтение.

Провансаль так сильно прикусил нижнюю губу, что теперь истекал кровью, как тапир.

— Полностью разделяю ваше мнение, господин Уполномоченный, — заявил Президент Д'Обро.

Ему не терпелось присоединиться к своей подружке, которая поджидала его в одном клевом баре.

— Думаю, повестка дня исчерпана. Мне остается, господа, поблагодарить вас за внимание. Заседание закрыто.

Слова «заседание закрыто» всегда оказывали на аудиторию магическое действие, а при благоприятных обстоятельствах даже были способны пробудить от сна Генеральных инспекторов.

Уполномоченный отозвал Полквоста в сторону:

— Проект превосходный, господин Полквост. Полагаю, вы тоже приложили к нему руку?

— Ну, видите ли…

Полквост скромно улыбнулся, предусмотрительно не обнажая зубов:

— Вообще-то спецификцию разработал мой помощник господин Лустало.

Опасность миновала, и он воспрял духом.

— Да, — сказал Уполномоченный, — вы, как всегда, не выпячиваете своих заслуг, господин Полквост… Мне жаль, что я затеял это обсуждение, я был не прав; на меня сваливается столько документов, что просто нет времени все их прочесть, а свидетельство Сколопендра — он новичок в нашем деле, и его чрезмерное рвение можно простить — показалось мне… но теперь инцидент исчерпан. До свидания, господин Полквост.

— До свидания, месье, всего хорошего, признателен вам за вашу любезность, — задрав нос, сказал Полквост и так тряхнул руку Уполномоченного, словно это была ветка сливы. Тот удалился в сопровождении бледного как смерть Провансаля. — До свидания, господин Президент, до свидания… До свидания, месье… Всего хорошего, месье…

Зал постепенно пустел. Майор подождал, пока все выйдут, и направился следом за шефом на седьмой этаж Консорциума.

Глава VIII

— На него жалко было смотреть, — с некоторым сочувствием в голосе сказала Зизани.

Дело было в тот же день после обеда. Майор со своей подружкой расположился в логове Полквоста, ушедшего играть в манилыо.

Майор дрожал от возбуждения. Он выиграл схватку и теперь рассчитывал извлечь из этого выгоду. Все говорило о том, что Полквосту волей-неволей придется признать его заслуги. Так что в эту минуту ему было начхать на Провансаля.

— Он сам нарывался! — сказал Майор. — Будет знать, как ставить мне палки в колеса, воняка фигакова.

Индийские слова, которыми Майор уснащал свою речь, служили для Зизани неистощимым источником веселья.

— Не будь к нему так суров, милый, — сказала она. — Помирись с ним! В конце концов, он устраивает сабантуи.

— Я тоже устраиваю, — возразил Майор, — и я намного богаче него.

— Ну и что, — промолвила Зизани, — не по душе мне все это. Сам по себе он парень ничего.

— А ты почем знаешь? — поинтересовался Майор. — Ладно, так и быть, раз просишь. Сегодня же приглашу его на завтрак. Довольна?

— Но сейчас три, ты уже завтракал…

— Вот именно, — отрезал Майор, — как раз проверю, согласен ли он на мировую.

Он связался по телефону с Провансалем, и тот тут же принял приглашение. Провансалю тоже не терпелось поскорее уладить размолвку.

Майор назначил свидание в половине четвертого в баре, куда он обычно ходил. Они пришли одновременно—в четыре.

— Две стофранковые порции «Гималаев», — заказал Майор, протягивая кассирше талоны на хлеб и деньги.

Провансаль хотел было за себя заплатить, но Майор испепелил его взглядом. Между его левой рукой и полом пробежала искра, и он вытер пот шелковым платком.

Они уселись на высокие табуреты, обитые «чертовой кожей», и занялись мороженым.

— Думаю, нам сподручнее перейти на «ты», — с места в карьер начал Майор. — Что ты делал после обеда?

Вопрос задел Провансаля.

— Не твое дело! — буркнул он.

— Не кипятись — сказал Майор и с необычной ловкостью вывернул ему левое запястье. — A ну говори!

Провансаль издал пронзительный вопль, пытаясь, однако, выдать его за кашель, так как все в кафе повернулись в его сторону.

— Я писал стихи, — признался он наконец.

— Ты любишь стихи? — удивился Майор.

— Очень… — простонал Провансаль.

Он восторженно возвел глаза к потолку, его кадык ходил туда-сюда, как поплавок в волнах.

— А вот это тебе нравится? — спросил Майор и задекламировал

— Невероятно! — зарыдал Провансаль.

— Ты не слышал эти стихи? — осведомился Майор.

— Нет! — всхлипнул Провансаль. — Я читал лишь один разрозненный том Верхарна.

— И все? — спросил Майор.

— Я никогда не задумывался, есть ли другие… — повинился Провансаль. — Я не любопытный, да и не особо деятельный… Но я тебя ненавижу, ты отбил у меня любимую девушку.

— Покажи, что ты там написал, — приказал Майор. Провансаль робко вытащил из кармана листок.

— Читай! — скомандовал Майор.

— Я стесняюсь!

— Тогда я прочту сам! — вызвался Майор и хорошо поставленным голосом начал:

— Неплохо, — заметил Майор после некоторого молчания. — Но ощущается влияние прочитанных книг. Вернее, книги. Томика Верхарна.

Ни Майор, ни Провансаль не обращали внимания на то, как засуетились официантки, как столпились они за стойкой бара, чтобы лучше слышать.

— Ты тоже стихи пишешь? — спросил Провансаль. — О знал бы ты, как я тебя ненавижу!

В отчаянии он ломал себе ноги.

— Сейчас прочту одно стихотворение, — сказал Майор, — а ты послушай!

Майор снова задекламировал:

Голос Майора постепенно затихал, усугубляя ужас последних строк. Провансаль, рыдая, катался по полу. Официантки, как мухи, одна за другой попадали без чувств. К счастью, посетителей в этот час было кот наплакал, и двух машин «скорой помощи», вызванных Майором, хватило, чтобы увезти всех пострадавших.

Разве так можно!

Провансаль обхватил голову руками и стонал, ерзая животом по опилкам. Он настолько обслюнявился, что походил на слизняка.

Майор, тоже слегка растроганный, помог своему сопернику встать.

— Ты все еще меня ненавидишь? — тихо спросил он.

— Ты мой учитель! — произнес Провансаль.

Он поднял соединенные в виде перевернутой чаши руки к темечку и повергся ниц, выражая почтение на индусский манер.

— Ты был в Индии? — спросил Майор при виде этого любопытного действа.

— Да, — ответил Провансаль. — В ранней юности. Майор почувствовал, как его сердце преисполняется любовью к этому гостю далеких стран, с которым его связывали общие вкусы.

— Мне нравятся твои стихи, — сказал он. — Да сменится наше соперничество братской любовью!

Он штата эту фразу в «Альманахе Вермо».

Провансаль встал, и в знак дружбы они поцеловали друг друга в лоб.

Потом они покинули бар, тщательно заперев за собой дверь: там не осталось ни единой живой души. Ключ Майор отдал продавщице сандвичей на улице — она была глуха от рождения и потому не пострадала.

Глава IX

Уже к вечеру Майор по-пластунски медленно подбирался к двери Полквоста.

Следуя его указаниям, Видаль с Эммануэлем перере зали телефонный провод, так что достаточно долгое время Полквост провел в покое — последние полчаса он вовсе не двигался с места.

Добравшись до двери, Майор встал, постучал и вихрем ворвался в комнату.

— Я хотел бы попросить вас об одном одолжении, месье, — обратился он к шефу.

— Входите, входите, господин Лустало. Телефон как раз дал небольшую передышку.

— Я о сегодняшнем совещании.

Майор подавил радостную икоту, одолевшую было его при воспоминании об утреннем триумфе.

— Ах да… действительно, я же должен вас поздравить. Вообще вы очень хорошо к нему подготовились.

— Короче, — промолвил Майор, — если бы не я, у вас был бы бледный вид.

— Напомню вам, господин Лустало, что вы должны проявлять известное уважение по отношению…

— А я и не спорю, — отрезал Майор, — но без меня вы бы влипли.

— Вообще-то да, — смиренно признал его собеседник.

— Это ясно как Божий день, — не унимался Майор. Полквост молчал.

— Что же я, за так старался? — заорал Майор.

— А что вы хотите? Прибавку к жалованью? Вы ее конечно же получите, милейший, как только кончится ваш трехмесячный испытательный срок. Я позабочусь, чтобы вас достойным образом вознаградили, естественно, с учетом довольно скудных возможностей Консорциума…

— Да я не про то! — перебил Майор. — Я прошу руки вашей племянницы.

— ?..?..?..

— Я люблю ее, она меня, она хочет меня, я — ее, мы женимся.

— Женитесь? — переспросил Полквост и тут же в изумлении добавил: — «Они женятся… ну а я-то тут при чем?»

— Вы ее опекун, — объяснил Майор.

— В принципе, это так, — согласился Полквост, — но… э… вообще-то… вы, по-моему, несколько спешите, это создаст неудобства… в смысле работы. Минимум двадцать четыре часа вы будете отсутствовать… а мы сейчас так загружены. Вам надо постараться ограничиться либо первой, либо второй половиной дня… Лучше всего было бы в субботу после обеда — ведь тогда, знаете ли, вам не пришлось бы пропускать работу.

— Конечно же, — поддержал его Майор, который после женитьбы намеревался распроститься с НКУ.

— Но, в принципе, моя племянница будет и дальше работать у нас секретаршей, не так ли? — На лице у Полквоста появилась заискивающая улыбка. — Впрочем, есть и другое решение… Она останется дома, а для развлечения — бесплатно, разумеется, ведь она не будет сотрудницей нашего учреждения — сможет печатать ваши документы, не покидая… так оказать… своего очага… хи-хи… Это ее займет…

— Да, это сэкономило бы деньги, — согласился Майор.

— Знаете ли… я согласен. Так и сделаем. Я предоставляю вам полную свободу действий.

— Спасибо, месье, — сказал Лустало и встал.

— Значит, до завтра, мой друг, — промолвил Полквост, протягивая ему свою потную руку.

Глава X

Несколько дней спустя шеф объявил своим помощникам о помолвке. Прежде всего Полквост предупредил Видаля и Пижона, так как должен был передать им приглашение Зизани на небольшое торжество, посвященное этому событию.

Он призвал Видаля к себе в кабинет и сказал:

— Дорогой Видаль, довожу до вашего сведения, что… э… по просьбе моей племянницы… мы… наша семья была бы рада, если вы в семь вечера придете на празднование помолвки.

— Но Лустало сказал: в четыре.

— Да, начало, в принципе, в четыре, но я лично думаю, что веселье раньше семи не начнется… Вы ведь знаете, что подобные празднества… э… как правило… не очень интересны. Поэтому я не советую вам приходить слишком рано, тем более что это отвлечет вас от работы…

— Данное обстоятельство, бесспорно, следует учесть, — согласился Видаль. — Если вы не против, я приду в пять, а за час с четвертью рабочего времени пусть у меня вычтут из зарплаты.

— Это было бы отлично, — заключил Полквост. — А должок вы отработаете как-нибудь в субботу.

— Ну конечно, — сказал Видаль. — При этом совсем не нужно будет платить мне сверхурочные, ведь у нас не почасовая оплата.

— Вы совершенно правы. Мы должны радеть за общее дело. Кстати, у вас нет ко мне ничего срочного? Как подготовка к совещаниям? Идет?

— Идет, — ответил Видаль.

— Ну, тогда вы свободны.

Видаль ушел, и Полквост вызвал по внутреннему телефону Пижона — телефон уже починили. Эммануэль тут же явился.

— Присаживайтесь, друг мой, — сказал Полквост. — Видите ли… э… Я должен всем кое-что сообщить. Прежде всего, довожу до вашего сведения, что моя племянница просит вас присутствовать на церемонии помолвки у нее дома в следующую среду в семь часов. Вы можете условиться с Видалем, он тоже идет.

— Лустало говорил, в четыре, — заметил Пижон.

— Да, но нам нужно доработать проект спецификции на металлические горшки для суматоха широколистного. Хватит ли вам времени?

— Полагаю, что да. Если надо, я приду в отдел пораньше, — ответил Эммануэль.

— Это самый лучший выход. Вообще говоря, в принципе, вам никто не мешает являться пораньше всякий раз, когда у вас много работы… Ведь мы в известной степени должны радеть за наше дело. А как только учредят, как я того хочу, золотую книгу особо отличившихся сотрудников нашего славного Консорциума, можно будет рассмотреть предложение о включении в нее биографий всех тех, не правда ли, кто, подобно вам, готов отказаться от развлечений, возложив эту жертву на алтарь унификации. Я говорю не просто так; тут есть над чем подумать. Я предполагаю в скором времени переговорить об этом с Уполномоченным правительства. Как бы то ни было, ваше предложение работать сверхурочно мне по душе. Это значит, вы принимаете свою работу близко к сердцу. Кстати, у меня для вас хорошая новость. Помните, несколько месяцев назад я сказал, что буду вас продвигать. Так вот, я походатайствовал за вас перед Генеральным директором, и с этого месяца вам прибавят жалованье.

«Воробьешь постарался», — подумал Эммануэль, вслух же сказал:

— Благодарю вас, месье.

— При нынешних трудностях, — заметил Полквост, — двести франков в месяц — не пустяк.

Освободившийся вскоре Пижон в бессильной ярости зашагал взад-вперед по коридору. Потом ворвался в комнату Леваду и Леже.

И остолбенел: Леваду был на рабочем месте, а Леже отсутствовал.

— А вы отчего не смылись? — спросил Эммануэль.

— Да нельзя. Этот идиот Леже позвонил, что не сможет прийти после обеда.

— Почему?

— Он затеял мордобой с заводским кассиром Леже-старшим. Этот негодяй, судя по всему, присвоил два квадратных дециметра довоенной резины, которой Виктор заделывал щели в своей каморке.

— А на кой отцу резина?

— На подметки! — воскликнул Леваду. — Резину на подметки! Когда кругом столько деревяшек, представляете!

— А вас-то почему это колышет?

— Как почему! Ведь сегодня Полквост, если верить моим записям и моему шпиону, слиняет в четыре, а у меня в четверть четвертого свидание с… сестренкой! Леже всего-то и надо было сидеть в кабинете и отвечать, что я только что вышел.

Расхохотавшись, Пижон вышел в коридор.

Меж тем на другом конце города Леже, схватившися с бородатым стариком, весь в опилках катался по полу, ожесточенно кусая того в правую лопатку.

Леваду же пришлось дежурить на боевом посту.

Глава XI

В день помолвки Пижон с Видалем появились на работе в половине третьего, прекрасные как Аполлоны.

На Пижоне был восхитительный светло-сизый костюм и желтые штиблеты — сверху дырки, снизу подошвы — а также белоснежная сорочка и галстук в широкую косую лазурную и жемчужно-серую полоску.

Видаль надел свой обалденный темно-синий костюм; правда, его маленький высокий воротничок оставлял тягостное впечатление: казалось, Видаль нечаянно засунул голову в очень узкую трубу.

При виде двух таких молодцов машинистки едва не упали в обморок, и Виктору пришлось слегка пройтись им по груди, чтобы восстановить дыхание: его отец был командиром полка пожарных, а пожарные — народ ушлый. Когда он закончил, лицо у него было розовым, как сафлор, а усы стояли торчком.

Целый час Видаль с Эммануэлем делали вид, что работают, после чего выскользнули в коридор, держа курс на выход.

По дороге они столкнулись с Венсаном, облаченным в воскресный костюм из старой рогожи. Правда, чтобы не попортить пиджак, он покамест натянул вместо него высококачественный ватный фильтр от газогенератора с прорезями там, где должны быть рукава. Венсан по своему обыкновению выпячивал брюшко. Из похвального стремления к гармонии кожа у него на черепе постепенно принимала тот же оттенок, что и редкие темно-русые волосы. Чтобы как-то занять себя долгими зимними вечерами, он выращивал на лице массу зеленых струпьев: соскребая их своими черными ногтями, он получал истинное удовольствие. Он так ловко их отшелушивал, что на лице появлялась карта Европы, которую он каждый раз тщательно обновлял.

Видаль с Эммануэлем осторожно пожали ему руку и мигом выскочили из здания.

Зизани обитала в прекрасной квартире вместе с бедной старой родственницей, которая присматривала за хозяйством.

Денег у Зизани была уйма, а пожилых дальних родственников еще больше. Вся эта седьмая вода на киселе с готовностью откликнулась на ее приглашение. Представлена была и Полквостова ветвь: люди, все как на подбор, почтенные и маловыразительные, таких молодежь валит в одну кучу, называя «родичами».

С точки зрения молодежи, мероприятия с родичами заранее обречены на неудачу. Помолвка Зизани не стала исключением из этого правила.

Матери, полагавшие, что молодежь «танцует уж очень забавно», не теряли своих дочерей из виду и окружали их прямо-таки непреодолимой стеной. Несколько отчаянных пар (все близкие друзья Зизани и, по-видимому, сироты) отважились на несколько па второй степени сложности в ритме свинга. Однако им пришлось тут же бросить это занятие: кружок родительских голов сузился до такой степени, что ребята сумели вырваться на волю, лишь энергично поработав ногами. Совсем упав духом, они отступили к проигрывателю. Меж тем столы с питьем и закусками осадила толпа респектабельных господ в темных костюмах. Господа прожорливо поглощали припасы Зизани, строго поглядывая на невоспитанных юнцов, нагло тянущих руки за пирожными. Если несчастному парню удавалось дорваться до бокала с шампанским, его, гремя ветхими костями, ловко оттесняли к какой-нибудь размалеванной мымре, которая забирала у него бокал, одарив взамен липкой улыбкой. Стоило появиться блюдам с печеньем, как их тут же оприходовали кузены в рединготах — крайне вредоносные типы. Родичей делалось все больше и больше, а затюканной, задавленной, забитой, затравленной молодежи, которой и пикнуть не давали, приходилось отираться по дальним углам.

Приятелю Майора юному Дюмолару удалось-таки пробраться в безлюдную комнатку. Само собой получилось, что уже вскоре он, не помня себя от радости, премило танцевал свинг с девчушкой в короткой юбке. Потом к ним незаметно присоединились еще две пары. Они думали, что теперь вздохнут свободно, но не тут-то было: в дверях уже замаячила встревоженная физиономия одной из мамаш. Не успели они и глазом моргнуть, как кресла в комнатке заскрипели под тяжестью матрон с пронзительными взглядами, чьи умиленные улыбки быстро обратили вальс-свинг, звуки которого доносились из соседней комнаты, в жалкий бостон.

Антиох, облачившийся в черное, — во многом, чтобы казаться старше, ибо он предвидел, как все сложится, — время от времени протискивался к закускам и добывал себе что-нибудь из съестного — ровно столько, чтобы не дать с голодухи дуба. Видаля, благодаря его темно-синему костюму, тоже с грехом пополам подпускали к столу, а вот Эммануэль вместе с разными там юнцами получил от ворот поворот.

Зизани, зажатая со всех сторон мымрами, которые донимали ее язвительными комплиментами, похоже, постепенно смирялась с обстоятельствами.

Полквост скользнул к официантам за стол с закусками, чтобы, ясное дело, понаблюдать за происходящим. Он жевал без устали, как кролик. Время от времени он подносил руку к карману, потом, словно закашлявшись, ко рту, и снова принимался усердно жевать. Таким образом ему удавалось брать еду непосредственно со столов не так часто. Достаточно было не забывать наполнять карманы. На гостей он глядел без интереса: правительственного Уполномоченного не было, да и про спецификции не с кем было перемолвиться.

Майор подпирал стену в углу.

Он все понимал.

И мучился.

Эммануэль, Видаль и Антиох тоже мучились, глядя, как мучается Майор.

А празднество между тем продолжалось — среди корзин с лилиями и астратами из Габона, которыми Майор украсил комнаты.

Молодняк расползся по мышиным норам, так как серьезная публика никак не могла нажраться.

Официанты десятками вносили ящики с шампанским, но оно словно улетучивалось, так и не доходя до друзей Зизани, которые все больше скукоживались, уподобляясь сушеным овощам.

Наконец Майор подал Антиоху тайный знак, тот прошептал что-то Видалю с Пижоном, и все четверо скрылись в направлении ванной.

Эммануэль остался на стреме.

Часы показывали семнадцать пятьдесят две.

Глава XII

В семнадцать часов пятьдесят три минуты нажравшийся до отвала Полквост с еще более недовольным, чем обычно, видом (если только такое возможно) взял свой белый шелковый шарф, черное пальто, черную шляпу, схватил портфель и, не попрощавшись ни с кем, вышел вон. Оставив жену в гостях, он отправился в НКУ, дожевывая на ходу остатки торта.

В семнадцать часов пятьдесят девять минут мужской голос позвал Эммануэля, и тот исчез в ванной. В восемнадцать часов пять минут он вышел из ванной и принялся незаметно закрывать все ходы-выходы из квартиры.

В восемнадцать часов одиннадцать минут из ванной собственной персоной вышел Майор. Некоторое время спустя он вернулся туда уже в сопровождении шести ребят покрепче.

Те, в свою очередь, вывалились из ванной в восемнадцать часов тринадцать минут и по всем правилам искусства внедрились в толпу приглашенных.

Зизани Майор укрыл в безопасном месте — запер в уборной.

В восемнадцать двадцать две операция началась.

Дежуривший при проигрывателе остановил его и спрятал пластинки под шкаф.

И тут же шестеро амбалов, сняв пиджаки и закатав рукава рубашек, вооружились массивными кухонными стульями из бука и шеренгой двинулись к столу с закусками. По команде Майора шесть стульев обрушились на первый ряд господ в рединготах, которые приняли было все эти молниеносные приготовления за странную ребячью забаву.

Троих уложили на месте. Бородач с золотой часовой цепочкой заблеял, как коза, и был немедленно взят в плен. Двое других поднялись и в панике отступили к официантам.

Еще более прицельные удары стульями сразили наповал второй ряд противника.

Остальные огольцы тоже в стороне не стояли. Они затащили мымр на кухню, перевернули их вверх тормашками и засыпали им волосатые промежности кайенским перцем, распугав там всех пауков.

Окончательное обращение рединготов в бегство было делом нескольких минут. Сопротивление было сломлено. Остриженных наголо и перемазанных черной ваксой пленников спустили с лестницы. Мымры носились как угорелые в поисках ведра с холодной водой, куда можно было бы сесть.

Немногочисленные трупы свободно уместились в мусорном ящике.

Майор пошел за Зизани. Посреди развороченного поля битвы он обнял невесту и обратился с речью к своему отважному войску:

— Друзья! Мы нанесли врагу сокрушительное поражение. Зануды свое получили. Впрочем, некогда языком молоть. Надо действовать. Оставаться тут нельзя, здесь такой бедлам. Соберите всю жратву, покайфуем где-нибудь в другом месте.

— Айда к моему дяде! — предложила темноволосая красотка. — Дома его нет. Там одни слуги.

— Он что, путешествует? — спросил Майор.

— Нет, он в мусорном ящике! — ответила девушка. — А тетка вернется из Бордо только завтра вечером.

— Отлично! Итак, господа, за работу. Двое парней берут проигрыватель, один — пластинки, десять — шампанское. Дюжина девиц хватают пироги и торты. Остальные уносят лед, водку, коньяк. На все про все пять минут.

Пять минут спустя квартиру Зизани покинул последний парень, сгибаясь под тяжестью огромного куска льда, с которого ему за шиворот капала вода.

Антиох запер дверь на два оборота.

Майор шел во главе отряда. Рядом — Зизани. Следом — штаб (шутка).

— За мной к дяде! — кричал Майор.

Он бросил прощальный взгляд назад, и процессия решительно устремилась к бульвару. В арьергарде таял лед.

Глава I

Дядя занимал второй этаж роскошного каменного дома на проспекте Моцарта. Квартира была со вкусом обставлена экзотическими безделушками, собранными во время экспедиции в дальние края — в самое сердце монгольских саванн. Меровингские ковры из высококачественного волокна, которые летом периодически выстригали (как котов), смягчали раздражительное поскрипывание тисненого дубового пола. Все в доме способствовало благоустроенности и уюту.

Завидев отряд Майора, консьержка укрылась в дворницкой. Племянница, Одилон Дюво — надо же назвать ее по имени, — отважно проникла в этот очаг сопротивления и вступила в решительные переговоры с окопавшимся там неприятелем. К месту пришлась бумажка в пять таньга, смягчившая острые углы. Переговоры завершились впечатляющим шествием по толстому ковру каменной лестницы.

Процессия остановилась перед дверью квартиры дяди Одилон. Одилон вставила в беззащитную замочную скважину фаллообразную трубку ключа из алюминиевой бронзы. То поочередно, то одновременно надавливая и поворачивая его в разные стороны, она добилась того, что язычок заиграл знаменитую арию из «Аиды». Дверь отворилась. Процессия снова пришла в движение, и вскоре последний юноша, руки у которого были не заняты, так как весь лед растаял, тщательно запер за собой дверь.

Антиох быстренько выдал необходимые распоряжения. Благодаря его организаторским способностям все добро было в два счета пристроено как надо.

Кроме того, в загашнике у дяди обнаружили ящики коньяка, которые повергли Майора в неописуемый восторг. Семьдесят две бутылки тут же присовокупили к провианту, который притащили от Зизани.

Безликая толпа юнцов толклась по комнатам, сворачивала ковры, передвигала мебель, пересыпала в карманы сигареты из коробок (так сподручнее) — в общем, готовилась к танцам.

Майор созвал свою невесту, Антиоха, Видаля и Пижона на срочный военный совет.

— Начало положено. Теперь кровь из носу, но праздник мы должны провести с должным размахом. Какие будут предложения?

— Позвоним Леваду, пусть придет… — предложил Эммануэль.

— Отчего же не позвать! — сказал Видаль.

— Это не главное! — отрезал Майор. — Ты, Видаль, позвони лучше в Хот-клуб, чтобы прислали оркестр. Это будет погромче, чем проигрыватель.

— Да ну их! — возразил Видаль. — А вот без Клода Абади не обойтись.

Он схватил телефон и набрал хорошо знакомый номер: Молинё, трицатьосимьнольтри.

Майор меж тем продолжал совещание.

— Чтобы все было на мази, нужно две вещи: первое — накормить их, не то им поплохеет от выпитого, второе — напоить, чтобы развеселились.

— Кормежку я беру на себя, — сказала Зизани.

— Девушки, нужны добровольцы, — бросила она клич по пути на кухню, и за ней тут же потянулись охотницы помочь.

— Абади сейчас будет, — объявил Видаль. — Грюйе заглянет ко мне и захватит мою дуделку.

— Отлично, — отозвался Майор. — Теперь звякнем Леваду.

— Поздновато, — заметил Видаль. Допотопные стенные часы с кукушкой прокуковали восемнадцать сорок.

— Как знать, — возразил Эммануэль. — Попытка не пытка.

К счастью, Полквост задержал телефонистку Консорциума, и та еще была на работе.

— Господин Леваду ушел, — сказала она. — Оставьте ваш номер. Если он заявится ночью, он с вами свяжется.

И она засмеялась своей милой шутке. Эммануэль назвал номер, и телефонистка записала его на клочке бумаги вместе с именем Эммануэля.

— Если я его встречу, когда буду уходить, скажу, чтобы он вам позвонил, — пообещала она. — Дать вам господина Полквоста?

— Боже упаси, — ответил Эммануэль и бросил трубку.

Вероятность того, что Леваду вернется этим вечером в отдел, равнялась нулю, однако телефонистка все же столкнулась с ним на лестнице: тот поднимался за перчатками, которые оставил на своем столе, отправляясь на курсы.

Она передала Леваду, что его спрашивали, и спустя полчаса он позвонил в квартиру дяди Одилон.

Неукоснительное исполнение Майоровых распоряжений приносило свои плоды. Девицы сновали туда-сюда с тяжелыми блюдами, нагруженными пирамидами (или пирамигдами, как говорят оториноларингологи) из сандвичей с ветчиной. Другие раскладывали на тарелках пирожные с кремом, а Майор, склонившись над белоснежной скатертью, делал свой любимый коктейль с красным перцем — «Железу макаки».

В буфетной с потолка свешивалась кость от окорока, с которой уже срезали мясо. Пятеро мужиков (на вид, во всяком случае, мужиков) устроили вокруг нее дикарские пляски. Запертая в стенном шкафу кухарка Берта Полку, барабаня в дверь, отбивала ритм, однако попадала не в такт; тогда они вытащили ее из шкафа и по двое изнасиловали. Потом засунули обратно в шкаф — теперь уже на нижнюю полку.

У входной двери началась Большая Возня — прибыл оркестр Абади. Зизани поспешила на шум.

Глава II

— А где Д'Аудит? — спросил Видаль, когда дверь открылась.

— Он только что пропахал носом лестницу со своей ударной установкой, — ответил Абади, который всегда знал, где что не так.

— Давайте его подождем.

Вскоре оркестр в полном составе переступил порог квартиры под аплодисменты огромной толпы своих почитателей.

— Нельзя играть в гостиной, если рояль — в библиотеке, — глубокомысленно заметил Абади, который явно не терял времени даром в Высшей Политехнической Школе.

— Ну-ка, ребята, перетащите сюда рояль, — обратился он к четырем досужим парням, которые зевали в углу до звона в ушах.

Горя желанием сделать полезное дело, они набросились на пьянунину, которая весила килограммов семьсот, ежели с пианистом.

Дверь оказалась очень узкой, и рояль заартачился.

— Повернитесь! — распорядился Антиох. — Боком влезет!

Во время этой операции рояль лишился всего лишь крышки, двух ножек да семнадцати кусочков инкрустации, восемь из которых удалось под конец вставить обратно.

Его уже почти дотащили до места, когда снова подошел Абади.

— Вообще-то лучше играть в библиотеке, — сказал он. — Там акустика больше соответствует, как выражаются у нас в Политехнической Школе.

Инструмент еще лежал на боку, но работы осталось раз плюнуть. Сломанные ножки заменили двумя стопками толстых книжек, заимствованных из дядиной библиотеки. Вся махина держалась крепко.

— Ну, ребята, теперь в самый раз, — сказал Клод. — Давайте настраивать инструменты.

— Пойдите сначала выпейте что-нибудь, — предложил Майор.

— Кто бы отказывался! — сказал Абади.

Пока его коллеги пили, взъерошенный Грюйе, пряча под стеклами очков похотливый взор, возобновлял знакомство со студенткой-медичкой, с которой когда-то уже имел дело. Нос у него подрагивал, ширинка вздыбилась.

Он уже катился по наклонной плоскости, когда его остановил голос Абади. Вскоре звуки оркестра приобрели стройность.

За какие-то десять минут Майор слил в их луженые глотки добрую сотню литров зажигательных смесей.

Известный романтик Петер Нья одним из первых присосался к этому неисчерпаемому источнику. После четырех полных стаканов первоклассного коньяка его развезло. Раздув ноздри, он заметался по залу, потом забрался за портьеру и наконец удобно устроился на балконе.

Абади играл пользовавшуюся большим успехом мелодию «На розах». Молодняк впал в экстаз. Их ноги двигались как вилообразные окарины, деревянные подошвы что есть мочи отбивали четырехдольный ритм. Этот ритм — душа негритянской музыки, как сказал бы Андре Керой, который разбирается в музыке, как таможенник Руссо — в истории. Глухое мычание тромбона, словно вырывавшееся из пасти возбудившегося быка, придавало движениям танцующих едва ли не сексуальный характер. Лобки остервенело терлись друг о друга, вероятно чтобы начисто стереть волосяной покров, ведь его так неудобно чесать, да и остатки пищи в нем застревают, а это нечистоплотно. Абади, само изящество, предводительствовавший этими людьми, каждые одиннадцать тактов издавал резкий писк, обозначая синкопу. Атмосфера особенно благоприятствовала бешеному ритму, и музыканты превзошли самих себя, чуть ли не уподобившись негритянским исполнителям самого последнего разбора. Одна тема следовала за другой, и они ничуть не походили друг на друга.

В дверь позвонили. Жандарм. Он пожаловался, что ему на голову уронили бронзовое кашпо весом в сорок два с гаком килограмма. Поспрошали народ, оказалось, что отличился Петер Нья, который как раз проснулся у себя на балконе.

— Возмугительно! — рявкал жандарм. — Кашпо эпохи Мин. Вандалы!

Из-за проломленного черепа ему было не до танцев, поэтому в гостях он задержался недолго. Ему поднесли коньяку, он вылакал его за милую душу, вытер усы и уже на лестнице упал замертво.

Клод играл теперь «Бигуди» Потчи Суинга — еще один старый хит. Понаблюдавши за этим, Майор налил себе две рюмки коньяка.

— Твое здоровье, Майор! — любезно сказал он, чокнулся одной 0 другую и выпил сначала вторую — из вежливости, потом первую. После чего решил пройтись по квартире и проверить, все ли в порядке.

В столовой он увидел на большом столе волосатый зад и узловатые ноги, которые терлись о другие — более нежные, безволосые и загорелые. («Гибель креолки» Рамбо Бине.) Было темновато, и он не понял, что же здесь происходит.

— Не раскрывайтесь! — учтиво промолвил он, видя, что девушка пытается высвободиться.

И тактично выскользнул обратно в коридор. Его наметанное ухо уловило, что с некоторых пор музыка звучала заметно тише. Не иначе как ушел Грюйе.

Один раз обжегшись, следующую дверь Майор открыл очень осторожно.

В полумраке от задернутых гардин он различил смутную тень, вьющуюся шевелюру, поблескивающие очки — и сразу понял, кто это. Другое существо, более светлое и в меру пухленькое, лежало на ближайшем диване, сбросив лишнюю одежду. Долго сдерживаемое ругательство полетело в Майора и вместе с ним вылетело вон. Майор тихо прикрыл дверь и пошел куда глаза глядят.

Столкнувшись с Люггером, кларрнеттиссттом-вибрр-раттто — тот как раз опрокинул кувшинчик, — Майор поведал ему шепотом, что было бы неплохо время от времени заглядывать в логово к Грюйе, который, поборов первое волнение, неминуемо перейдет к активным действиям. Люттер тут же согласился.

Под конец Майор завернул в ванную. По опыту он знал, что во время сабантуев это место посещается довольно часто. Долго, однако, он там не выдержал. Одетый мужчина и собака в ванне с холодной водой — картина не для слабонервных.

Затрезвонил телефон, ударяя но слуховым косточкам и колебля всякую фигню в ухе, потому Майор и услышал его, когда, направляясь к месту танцев, пересекал холл.

Глава III

— Алло? Господин Лустало?

— Добрый вечер, господин Полквост, — сказал Майор, узнав мелодичный голос своего шефа.

— Добрый вечер, господин Лустало. Как дела? Не могли бы вы… позвать господина Пижона?

— Пойду посмотрю, тут ли он! — ответил Майор. Но Пижон уже дышал ему в затылок. Когда Майор повернулся, он отчаянно замахал руками. Майор выдержал паузу.

— Что-то никак его не найду, месье. Как только вы узнали наш номер… — заметил он, вдруг отдавая себе отчет в ненормальности положения.

— Ну… э… вообще, видите ли… я нашел ваш номер в коммутаторной, госпожа Люже записала его на листке. Какая досада… мне так нужен Пижон, я хотел обсудить с ним одно срочное дело.

— А не поздновато сейчас? — заметил Майор.

— Э… конечно, но в общем… раз он там. Я перезвоню через полчаса. До скорого, дружище Лустало.

Майор положил трубку. Пижон аж с лица спал.

— Мог бы, старик, сказать, что меня здесь нет.

— Велика важность, — отозвался Майор. — Возьму сейчас и раскокаю телефон.

И он со всей силы трахнул аппарат об пол. Все пять осколков Пижон загнал ногой под шкаф. Но звонок раздался снова.

— Едрат-пергидрат! — выругался Майор. — Неужели он еще работает?

— Нет, это входная дверь, — вставил Пижон.

И отправился открывать. Жилец снизу — по пояс в мельхиоровой люстре с украшениями — пришел жаловаться. Вместе со сковывавшей его движения люстрой он приволок юнца, который играл в Тарзана, как раз когда та упала.

— Эти две вещи ваши? — спросил жилец снизу.

— Но… — протянул Майор. — А люстра разве не ваша?

— Нет, — ответил жилец, — свою я оставил там.

— Ну, тогда это наша.

Майор поблагодарил жильца за его честность и предложил ему стакан коньяка.

— Месье, — сказал тот, — я презираю вас и вашу банду и не собираюсь пить вместе с вами эту подкрашенную водицу.

— Но послушайте, — возразил Майор, — у меня и в мыслях не было оскорбить вас этим стаканом коньяка.

— Ах, простите, — поправился жилец и взял стакан, — я решил, что это виноградный сок. Я не привык, чтобы коньяк наливали так помногу.

И он залпом осушил стакан.

— Познакомьте меня с мадемуазель, — попросил он Майора, кивая на проходившую по холлу толстушку. — Меня зовут Жюст Метивье.

Мадемуазель не кочевряжась пошла танцевать с одышливым сорокалетним старикашкой, который после третьего тура провалился в дыру, пробитую рухнувшей люстрой.

Чтобы несчастный случай не повторился, Майор подкатил к дыре кресло, но, оказавшись меньше, чем нужно, оно кануло в то же отверстие и с мягким звуком приземлилось. Тогда Майор пододвинул лапландский шкаф, который дядя предусмотрительно держал в холодильнике, — шкаф встал в дыру как влитой.

Потом Майор отправился на поиски Люттера — узнать, куда тот делся, о чем его попросила обладательница красивого голоса и голубых глаз. Майор немного сердился, что у него нет времени как следует заняться своей дорогой невестой, но она так лихо отплясывала с Гиани-пулетосом, гитаристом Клода, что он не решился ее окликнуть.

В коридоре перед дверью комнаты, где окопался Грюйе, выстроилась целая очередь парней.

Первый в цепочке, вооружившись перископом, заглядывал в комнату через брешь, пробитую динамитом вверху дверной панели. Майор узнал Люттера.

Успокоившись, он стал наблюдать. Тем временем Люттер зычным голосом подал команду, и четверка, составлявшая очередь, гурьбой ринулась в комнату.

Послышалась кисло-сладкая перебранка (кислый голос принадлежал Грюйе), жалобные причитания девицы, вопреки всякому вероятию утверждавшей, что она хочет спать, и уверения четверки, будто их единственным желанием было сразиться в каком-нибудь укромном месте в бридж.

Мелькнул кучерявый — в очках, но без штанов, рубашка у него впереди радостно топорщилась. Четверо вломившихся в комнату ворча выкатились вон. Дверь закрылась, и к перископу прильнул уже следующий.

Майор заарканил Люттера, который на этот раз пристроился в хвост.

— Тебя спрашивают! — сказал он.

— Где? — спросил Люттер.

— Там! — махнул рукой Майор.

— Иду! — воскликнул Люттер и помчался прочь, улекая за собой Майора.

В ванной на резиновом коврике энергично отряхнулась притомившаяся собака. Мужик задремал, и его дыхание образовывало небольшую ямку ни row roi вавшейся от контакта с его телом.

Они причесались перед зеркалом, так и не разбудив обитателя ванны, затем осторожно нынули затычку и оставили спящего сушиться. ()от его одежды теперь исходил пар, который постепенно заполнял все помещение.

Разговаривая о кино, они вышли на поиски приключений. Собака тяжело заковыляла следом.

Повернув за угол, Майор схлопотал по морде бутербродом с майонезом, тот весело просвистел в воздухе что твой дрозд.

— Хайякава… ну и дела! — произнес Майор, ыниум шись посреди длинной тирады о о японских фильмах.

Люттер подобрал бутерброд и живо метнул его откуда тот, судя по всему, прилетел. Он тут же смог и убедиться, какой поразительный эффект оказывает майонез на длинные рыжие волосы.

Не державший зла Майор размазал майонез расческой и вместе с Люттером набросился на злодеи, котором) бутерброд был изначально предназначен. Отдубасив паршивца почем зря, они схватили девицу за руки и удобно устроившись в сторонке, позволили себе невинное получасовое развлечение.

Глава IV

Опустилась ночь, еще больше, казалось, подсстегнув упившихся вдрызг гостей. Истекая потом, они все оравой пробегали целые километры, хватали, отпускали, бросали, ловили, раскручивали, закручивали друг друга, играли в теннис-пенис, шашки-сиськи, пробки-попки, елки-моталки, держалки, щипалки, к-себе-при-жималки, во-всякие-места-целовалки, куда-не-надо-залезалки, по-морде-получалки, сдачи-давалки, ругались по-английски, по-американски, по-негритянски, по-готтентотски, по-черному, по-болгарски, по-пата-гонски, по-островазеленогомысски, и как талия, и как талия. Они все были кто кудрявый, кто кучерявый, все в белых носках, в усохших снизу штанах, все курили сигареты из светлого табака. У самых больших дураков, как и следовало ожидать, на лицах проступало спесивое высокомерие, и Майору, который с интересом наблюдал за согласованными кульбитами дюжины лохматых любителей танцевать, пришли в голову любопытные соображения о том, что пинки под зад не страшны, если в задние карманы сунуть большие пачки денег. Чтобы немного встряхнуться, Майор раскупорил еще несколько бутылок, налил себе полный стакан, прополоскал в нем свой стеклянный глаз и с еще более сверкающим взглядом бросился к одной из девиц.

Зизани с Гианипулетосом покинули комнату. Майора же отвлекли в самый разгар трудов: кто-то забарабанил в дверь.

Явились еще двое представителей правопорядка. Они только что получили по кумполу подбитой свинцом дубовой жардиньеркой размером семьдесят четыре на сто пять. Пункт по приему вторсырья находился метрах в пятидесяти, но они заявляли, что их задача — охранять порядок, а не таскать свинец.

— Вы правы! — сказал Майор. — Подождите, пожалуйста, минуточку…

Он отправился на балкон, где Петер Нья, которого слегка утомило недавнее усилие, отдыхал, попыхивая сигаретой.

Майор схватил Петера одной рукой за шиворот, другой — за пояс и выбросил на улицу. Затем швырнул вдогонку меховую куртку, чтобы тот не простудился, и девицу для компании> после чего вернулся к только что ввалившимся гостям,

— Чуток коньяк? _ спросил он по привычке.

— Охотно, — ответили жандармы в один голос. Голос долга.

После пары бутылок им полегчало.

— Хотите, я представлю вас девушкам? — предложил Майор.

— Тысяча извинений, — сказал тот, что потолще, с рыжими усами, — Но мы, как говорится, привержены к педеразму.

— Вы работаете парой? — спросил Майор.

— Ну… разок можно опуститься и до других… если ненадолго, — заверил тот что похудее.

Его кадык бегал как крыса по печной трубе.

Майор подал знак двум парням, воспитанникам небезызвестного Мориса Эсканда, и вручил их в руки жандармов.

— Вы арестованы! _ сказали те. — Ну-ка пойдемте, мы вам всыплем!

И они исчезли в чулане, который им радушно предоставил Майор. Падки для метлы очень полезны, когда выходит из строя освещение, а воск — отличный заменитель.

Все больше радуясь, что вечеринка удалась, Майор вынес из ванной Сухое полотенце вновь выбравшемуся на Божий свет Гианипулетосу, у которого уже брюки слиплись, и двинулся на поиски Пижона. Обретший меж тем своего гитариста Оркестр Клода Абади снова разбушевался.

Майор обнаружил Эммануэля в дальнем конце дома. Тот корчился от смеха, глядя, как трое пьяных в дугу молодцов облегчались каждый в две шляпы, положив одну спереди, другую _ сзади.

Майор не принял особого значения столь обыденному явлению, однако открыл окно — уж больно воняло — и выбросил молодцов вместе с их шляпами во двор, потом присел рядом с Эммануэлем — тот от смеха совсем закашлялся. Майор похлопал его по спине:

— Ну что, старик, все путем?

— Да, все как доктор прописал! — ответил Эммануэль. — Никогда так не гоготал. Компания самого высокого пошиба. Утонченность так и прет. Поздравляю!

— Ну а пару своему сапогу нашли? — полюбопытствовал Майор.

— Я обычно занимаюсь этим не в сапогах, и должен сознаться, мне пришлось подналечь…

— На кого? — спросил Майор.

— Скажу без обиняков, — промолвил Эммануэль. — На вашу невесту.

— Вы меня напугали! — заметил Майор. — Я уж было подумал, что вы испортили собаку.

— Я тоже сначала подумал, что собаку, — проговорил Эммануэль, — а потом пригляделся…

— Что верно, то верно. Телосложения она необычного, — согласился Майор. — Я рад, что она пришлась вам по вкусу.

— Вы классный мужик! — заключил Пижон, от которого пахло, если принюхаться, как в заведении Эннес-си (коньяк, шаранта).

— Давайте пройдемся, — предложил Майор. — Надо найти Антиоха.

— А вы что, не знаете, где он? — удивился Эммануэль.

— Нет…

— Он дрыхнет в соседней комнате.

— Да, парень не промах, — восхитился Майор. — Он на ключ заперся?

— Да, — подтвердил Эммануэль и с завистью добавил: — И совсем один.

— Счастливчик, — прошептал Майор. — Ну все равно, пройдемся. А он пусть спит.

В коридоре к ним примкнул Люттер.

— Обалдеть! — воскликнул он. — Я только что видел Грюйе… в действии. До запястья руку засунул. Не смог быстро вытащить, а то запулил бы мне в морду бутылкой. Да, здорово!

— Нас надо было подождать! — пробурчал Майор. — А теперь как нам поразвлечься?

— Можно пойти выпить, — сказал Люттер.

— Ладно, пошли.

В холле они остановились: вроде бы кто-то кричал. Кричали у входной двери.

— Голос Полквоста! — пробормотал Майор. Эммануэль тут же испарился. Промчавшись пулей по коридору, он сиганул на бачок в уборной, съежился и ловко замаскировался с помощью старой туфли. Майор, долго не раздумывая, открыл дверь.

— Здравствуйте, господин Лустало, — приветствовал его Полквост. — Как дела?

— Спасибо, хорошо, — ответил Майор. — А у вас?

— Э… видите ли… У меня в Консорциуме сейчас на проводе член Комиссии по безвозвратной таре, и я хотел бы уточнить у Пижона некоторые вопросы… Поэтому я и решился вас потревожить… Хи-хи…

— Пойди поищи его! — подмигнул Майор Люттеру.

— Пожалуйста, сюда, — обратился он уже к Полквосту. — Здесь вам будет удобнее.

Между ванной и чуланом, где по-прежнему жандармы обрабатывали двух охальников, располагалась кладовая, где находились два стула и использованный горчичник.

Майор зазвал туда Полквоста.

— Здесь вам никто не помешает, — сказал он и слегка подтолкнул шефа внутрь. — Пижона я сейчас пришлю.

Он запер дверь на ключ и тут же его посеял.

Глава V

В половине третьего утра сабантуй был в полном разгаре. Гости разделились на две равновеликие группы: на танцующих и шурующих. Эти последние наудачу разбрелись по комнатам, устраивались на кроватях, на диванах, в шкафах, под комодами, за комодами, за дверьми, под роялем (туда забрались трое), на балконах (прихватывая туда одеяла), в укромных уголках, под коврами, на шкафах, под кроватями, в кроватях, в ваннах, в подставках для зонтов, там и сям, справа и слева, ложились в куче и штемпелями, где черт постлал. Танцующие же сгрудились в одной комнате вокруг оркестра.

Играть Клод Абади кончил часа в три. На следующий день он собирался на матч по регби: «Автогазодегенератор» против «Локомотивца-узкоколейщика» (шоссе против железной дороги) — и хотел вздремнуть.

Видаль опустил свою дуделку, вытащил футляр от нее из-под ягодиц Д'Аудита, которые сделали в нем две конические ямки, нашел Эммануэля и, поцеловав Майора в лоб, присоединился к выходящему вон оркестру. Парни опять запустили проигрыватель и с новой силой задрыгали ногами.

Проснувшийся Антиох снова появился в компании с Майором.

Мужик в ванне встал, открыл газ, повернул кран горячей воды и, забыв зажечь огонь, лег и заснул.

Минуло полчаса…

Полквост в своем узилище почуял запах газа и свой близкий конец. Он лихорадочно выхватил из кармана записную книжку и принялся строчить…

Он уже составил предварительную часть и приступил к основной… но тут разразилась катастрофа…

Двое парней проходили мимо ванной. И на пустом месте повздорили. Один врезал другому в глаз, посыпались искры… чудовищная вспышка… и здание взлетело в воздух.

Глава VI

Майор сидел в заваленном обломками дворике и заклеивал лейкопластырем левый глаз. Рядом напевал блюз Антиох. После катастрофы уцелели лишь они. Хотя взорвался целый квартал, никто не обратил на это особого внимания — в это время район Бийянкура слегка бомбили.

У Майора уцелели шляпа, трусы и стеклянный глаз, у Антиоха — галстук. Остальная их одежда горела чуть поодаль коптящим пламенем.

В воздухе попахивало чертовщиной и коньяком. Медленно оседали густые клубы пыли и строительного мусора.

Антиох, чье тело, некогда покрытое пышной растительностью, теперь блестело, гладкое, как шкура макинтоша, размышлял, подперев подбородок рукой.

И тут Майор заговорил.

— В сущности, — промолвил он, — вряд ли я создан для брака…

— Вот и я думаю, — отозвался Антиох.

1947