Скорая помощь

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ИНФЕКЦИЯ

Старший врач Конвей поерзал, устроился чуть более удобно на предмете мебели, предназначенном для удобства шестилапых крабоподобных мельфиан, и жалобно проговорил:

– Откровенно говоря, после двенадцатилетней работы в области терапии и хирургии в самой крупной в Федерации многовидовой больнице логично было бы ожидать в плане повышения по службе более престижного поста… чем водитель неотложки!

Непосредственной реакции со стороны четверых существ, вместе с Конвеем находившихся в кабинете Главного психолога, не последовало. Доктор Приликла безмолвно прилип к потолку – он предпочитал размещаться там, когда в компании находились существа, превышающие его массой тела. На илленсианской скамейке разместились хорошенькая патофизиолог Мерчисон и покрытая серебристой шерстью, похожая на большую гусеницу старшая медсестра по имени Нэйдрад. Они тоже молчали. Тишину нарушил майор Флетчер, которому, как новичку в госпитале, уступили единственный нормальный стул.

Он без тени юмора проговорил:

– Водить вам никто не позволит, доктор.

Можно было не сомневаться в том, что майор Флетчер жутко гордится своими новыми нашивками, говорящими о том, что он назначен командиром нового корабля. Судя по всему, корабль он уже считал своим и потому беспокоился о его целости и сохранности. Конвею вспомнилось, что примерно так же он относился к своему первому карманному сканеру.

– Ну вот, даже до должности водителя неотложки вы не дослужились! – рассмеялась Мерчисон.

Нэйдрад вступила в разговор и издала целую серию стонов и посвистов, которые были переведены транслятором так:

– Неужели, доктор, вы ожидаете какой-то логики в подобном учреждении?

Конвей ей не ответил. Он думал о том, что о его постоянной приписке к кораблю-неотложке уже несколько дней на все лады заливалась больничная служба сплетен.

Доктор Приликла, державшийся присосками за потолок, мелко задрожал в ответ на всплеск эмоционального излучения, и Конвей постарался совладать со своими чувствами смущения и разочарования.

– Прошу тебя, друг Конвей, не переживай так сильно, – посоветовал хирургу эмпат. Мелодичные трели и пощелкивания цинрусскийского говора слышались на фоне переводимой фразы. – О новом назначении нам пока официально не объявили. Вероятно, ты будешь приятно удивлен.

Конвей отлично знал о том, что Приликла готов прибегнуть ко лжи во спасение, если это позволяет улучшить эмоциональную атмосферу. Но вряд ли бы эмпат стал прибегать к этому приему, если бы знал, что через несколько минут ощутит еще более сильную злость или разочарование.

– Почему вы так думаете, доктор? – поинтересовался Конвей. – Вы употребили слово «вероятно», а не «возможно». Быть может, вы располагаете какими-то более точными сведениями?

– Совершенно верно, друг Конвей, – ответил цинрусскиец. – Я заметил источник эмоционального излучения, который несколько минут назад появился в приемной. Этим источником, вне всякого сомнения, является Главный психолог. Картина эмоций отражает целеустремленность и легкую озабоченность на фоне авторитета и ответственности. Я не улавливаю чувств, которые должны были бы иметь место, если бы субъект планировал сообщить кому-то неприятные новости. В данный момент майор О'Мара разговаривает со своим заместителем, который также не имеет понятия относительно каких-либо грядущих неприятностей.

Конвей улыбнулся и сказал:

– Спасибо, коллега. Мне стало намного легче.

– Знаю, – отозвался Приликла.

– А мне кажется, – проворчала Нэйдрад, – что подобное обсуждение чувств существа по имени О'Мара противоречит канону врачебной этики. Эмоциональное излучение – это информация приватного характера, и ее не следует разглашать.

– Вероятно, вы случайно прошли мимо того факта, – возразил Приликла, старательно подбирая слова, дабы не сказать Нэйдрад напрямую: «вы не правы», – что существо, об эмоциональном излучении которого идет речь, не является пациентом, друг Нэйдрад, и что существом, которое в данной ситуации более кого бы то ни было напоминает пациента, является друг Конвей. Он озабочен своим будущим и нуждается в эмоциональной поддержке, которую я ему и оказал в форме сообщения об эмоциональном излучении существа, пациентом не являющегося…

Серебристая шерсть Нэйдрад вздыбилась иголочками, подернулась рябью. Это было прямым указанием на то, что Старшая сестра собирается дать Приликле отповедь. Но в это мгновение из приемной в кабинет вошло «существо, не являвшееся пациентом», и разгоревшийся этический диспут прервался.

О'Мара приветствовал всех по очереди короткими кивками и сел на второй из двух «человеческих» стульев в кабинете – его собственный стул.

В обычной своей желчной манере он проговорил:

– Прежде чем я сообщу вам о том, почему я попросил именно вас четверых сопровождать майора Флетчера, и прежде чем я расскажу вам о подробностях вашего нового задания, с которым вы уже наверняка в общих чертах знакомы, я буду вынужден познакомить вас с кое-какими общими сведениями, не имеющими отношения к медицине.

Проблема ознакомления с подобными сведениями сотрудников вашего уровня, – продолжал О'Мара, – состоит в том, что я лишен возможности делать скидки на ваше невежество относительно всего, что лежит за рамками вашей специальности. Если что-то покажется вам слишком элементарным, можете отвлекаться и думать о другом – до тех пор, пока я вас на этом не поймаю.

– Считайте, что вы безраздельно владеете нашим вниманием, друг О'Мара, – заверил психолога Приликла, который, естественно, знал, что это так и есть.

– Временно, – буркнула Нэйдрад.

– Старшая сестра Нэйдрад! – взорвался майор Флетчер. Его щеки казались особенно красными на фоне зеленого мундира. – Вы выказываете неуважение к старшему по званию! Подобное оскорбительное поведение на вверенном мне корабле будет непозволительно, и я не стану мири…

О'Мара предупреждающе поднял руку и сухо сказал:

– Я не обиделся, майор, и вам обижаться не стоит. До сих пор на протяжении вашей военной карьеры вам не доводилось близко общаться с неземлянами, и потому ваша ошибка объяснима. Вряд ли вы будете ошибаться в дальнейшем, когда научитесь понимать образ мышления и поведение существ, которые будут работать рядом с вами в рамках данного проекта.

Старшая медицинская сестра Нэйдрад, – продолжал О'Мара в манере, которую для него можно было счесть изысканно вежливой, – является кельгианкой, гусеницеподобным существом, характерной чертой которого служит покров в виде серебристо-серой шерсти. Вероятно, вы уже заметили, что шерсть Нэйдрад пребывает в постоянном движении, словно шевелится под порывами сильного ветра. Это непроизвольные движения, возникающие в ответ на эмоциональные реакции, вызванные внешними стимулами. Эволюционные причины этого механизма пока не изучены досконально даже самими кельгианами, однако существует общепринятая точка зрения: эмоционально-выразительная шерсть компенсирует безэмоциональность речи кельгиан. Однако нам следует осознавать тот факт, что по движениям шерсти один кельгианин способен точно понять, какие чувства испытывает другой кельгианин к тому, о чем идет речь. В итоге кельгиане всегда говорят только то, что думают, поскольку полагают, что это очевидно – по крайней мере для других кельгиан. И по-другому они просто не могут. В отличие от доктора Приликлы, который всегда тактичен и порой редактирует суровую правду, дабы сделать ее более удобоваримой, Старшая сестра Нэйдрад всегда говорит и будет говорить правду, невзирая на все ранги и чины. И скоро вы к этому привыкнете, майор.

Между тем я вовсе не собирался читать вам лекцию о кельгианах, – заметил О'Мара. – А собирался я вкратце рассказать вам о системе, которая ныне бытует под названием «Галактическая Федерация»…

На проекционном экране за спиной у О'Мары вдруг возникла трехмерная модель двойной спирали Галактики с ее главными звездными системами. Край соседней галактики был продемонстрирован с нарушением масштаба. Затем ближе к наружному краю спирали появилась ярко-желтая светящаяся полоска, потом – еще одна и одна. Это были линии, соединяющие Землю с первыми колониями, основанными землянами, а также со звездными системами Нидия и Орлигия – первыми инопланетными цивилизациями, с которыми у землян состоялись контакты. Затем появился еще один пучок желтых линий – связи звездной системы Тралта с основанными ею колониями.

Прошло еще несколько десятилетий, прежде чем планеты, доступные для орлигиан, нидиан, тралтанов и землян, стали доступными друг для друга. В те годы существа, населявшие Галактику, относились друг к другу подозрительно. Однажды чуть было не вспыхнула война… Но на этой модели время было сжато точно так же, как расстояние.

Переплетения желтых линий разрастались, их паутина становилась все более густой по мере того, как развивались контакты и торговля с высокоразвитыми цивилизациями Кельгии, Илленсии, Худлара и Мельфы и их колониями, если таковые существовали. С визуальной точки зрения этот процесс нельзя было назвать упорядоченным. Линии то стремительно направлялись к центру Галактики, то возвращались к краю спирали, то сновали зигзагами между зенитом и надиром. Порой светящиеся полоски вообще покидали пределы Галактики и уходили к планетам системы Иан, но на самом деле в данном случае инициатива преодоления межгалактического пространства исходила от иан. Когда наконец были вычерчены все линии соединения между собой планет Галактической Федерации, на экране возникло нечто среднее между молекулой ДНК и терновым кустом.

– Нами и прочими расами, обитающими в Галактике, – продолжал О'Мара, – пока исследована только малая ее часть. Мы пребываем в положении человека, у которого полным-полно друзей в далеких странах, но который при этом понятия не имеет о тех, кто живет на соседней улице. Это объясняется тем, что путешественники знакомятся друг с другом чаще, чем те, кто сидит дома, – особенно тогда, когда путешественники обмениваются адресами и часто наносят друг другу визиты…

Если на пути следования не имелось сильных искривлений пространства и если координаты места назначения были точно известны, через гиперпространство было так же легко отправиться на другой край Галактики, как в соседнюю звездную систему. Но для начала следовало обнаружить обитаемую звездную систему, а уж потом можно было нанести на карту ее координаты. А это было не так-то просто.

Очень, очень медленно некоторые из небольших «белых пятен» наносились на карты и исследовались, но толку от этого было немного. Крайне редко экипаж корабля-разведчика обнаруживал звезду с планетарной системой, еще реже среди этих планет оказывалась обитаемая. Ну а если какая-то из форм жизни, обитающих на этой планете, была разумна, тут уж наступало торжество. Правда, к этому торжеству всегда примешивалась тревога за судьбу галактического мира. Новость об обнаружении новых, прежде неведомых разумных существ мгновенно разносилась по Федерации, и специалисты по контактам с цивилизациями из состава Корпуса Мониторов отправлялись в экспедиции и приступали к своему нелегкому, долгому и порой опасному труду.

Специалисты по контактам с цивилизациями являлись элитой Корпуса Мониторов. Их было немного, и они были признанными экспертами в таких областях, как внеземные средства связи, философия и психология инопланетян. Но как ни мала была бригада экспертов, она, увы, не могла пожаловаться на то, что просто-таки горит на работе…

– За последние двадцать лет, – продолжал О'Мара, – процедура установления контакта с новообнаруженными цивилизациями осуществлялась трижды, и во всех случаях представители этих цивилизаций выразили желание войти в состав Галактической Федерации. Не стану утомлять вас подробностями типа того, сколько ресурсов было истрачено, чтобы это произошло. Не стану говорить о числе поисковых вылетов, количестве кораблей, численности их экипажей, затратах материалов и тому подобном, дабы шокировать вас этими цифрами. Я упоминаю о трех случаях успешной работы бригады по установлению контактов с иными цивилизациями исключительно для того, чтобы подчеркнуть; что за этот же самый период времени наш госпиталь заработал в полную силу и инициировал целый ряд контактов с представителями новых для Федерации видов. В итоге в Федерацию вступили семь ранее неизвестных цивилизаций. И произошло это не за счет медленного, кропотливого и терпеливого выстраивания и расширения отношений вплоть до того, как стал возможен обмен сложными философскими и социологическими понятиями. Это случилось всего лишь благодаря тому, что была оказана медицинская помощь кому-то из представителей вышеупомянутых цивилизаций.

Главный психолог обвел присутствующих взглядом. Ему явно не были нужны заверения Приликлы в том, что теперь-то он уж точно безраздельно владеет их вниманием. Он продолжал:

– Безусловно, я все слишком упрощаю. У вас возникало немало проблем в процессе терапевтического или хирургического лечения существ, сталкиваться с которыми ранее не приходилось. К вашим услугам был переводческий компьютер госпиталя – второй по мощности в Галактике, вам при необходимости оказывали помощь специалисты по средствам связи из состава Корпуса Мониторов. Корпус непосредственно участвовал в спасении многих раненых инопланетян. Но факт остается фактом: вы, оказывая медицинскую помощь, демонстрировали добрую волю Федерации инопланетянам более просто и наглядно, чем это могло бы быть сделано в процессе долгого и нудного обмена соображениями по тому или иному поводу.

В результате произошли значительные перемены в самой стратегии осуществления процедуры первого контакта…

Был известен один-единственный способ перемещения в гиперпространстве и один-единственный способ подачи сигнала бедствия в случае аварии или выхода из строя каких-либо бортовых систем, когда звездолет безнадежно застревал где-то в обычном пространстве посреди звезд. Подпространственный радиосигнал не являлся надежным методом связи, поскольку был подвержен множеству искажений и наложений при прохождении вблизи от звезд. Помимо всего прочего, для отправки такого сигнала требовались немалые затраты энергии корабля, а у корабля, терпящего бедствие, энергии всегда в обрез. А вот с аварийным маяком дело обстояло иначе. Никто не требовал от этого устройства передачи связной информации. Маяк представлял собой всего-навсего прибор с небольшим автономным ядерным реактором и передавал сигнал, по которому можно было судить о его местоположении в космосе. То есть это был своеобразный подпространственный призыв о помощи, способный звучать от нескольких минут до нескольких часов.

Сведения о курсе, экипаже и пассажирах любого звездолета перед его стартом заносились в единую систему, и потому по координатам аварийного маяка всегда можно было более или менее определенно судить о том, к какому виду принадлежали попавшие в беду существа. В зависимости от этого, к месту аварии отправлялся звездолет-неотложка из Главного Госпиталя Сектора либо с родной планеты пострадавших, причем экипаж и медиков подбирали того же вида. Но бывали случаи – и таких случаев было немало, – когда в беду попадали существа, дотоле Федерации незнакомые, и им срочно требовалась помощь, а их потенциальные спасители не в состоянии были ее оказать.

Пострадавшие попадали в Главный Госпиталь Сектора только тогда, когда спасательный корабль обладал способностью расширить свою гиперпространственную оболочку настолько, чтобы она охватила пострадавшее судно, либо тогда, когда создавалась возможность безопасного извлечения раненых или больных инопланетян из их корабля и подготовки соответствующих помещений для них на звездолете Федерации. В результате многие, прежде неизвестные формы жизни, обладавшие высоким интеллектом и достигшие высокого уровня развития техники, попадали в руки врачей в виде образцов для патоморфологических исследований. Однако ответ на эту проблему постоянно искали и, похоже, наконец нашли.

Было решено оснастить один совершенно особенный корабль неотложной медицинской помощи, который должен был отвечать только на те сигналы бедствия, чьи координаты не совпадали бы с полетными планами кораблей Федерации.

– При возможности, – продолжал О'Мара, – мы предпочитаем иметь дело с представителями цивилизаций, освоивших межзвездные перелеты. В общении с существами разумными, но не владеющими космической техникой, возникает немало сложностей. Никогда не знаешь наверняка, чего добьешься, свалившись им на голову: то ли поможешь в естественном развитии, то ли, наоборот, это развитие замедлишь, ставя им, так сказать, техническую подножку и провоцируя появление тяжелейшего комплекса неполноценности.

– Но на корабле, терпящем бедствие, может не оказаться аварийного маяка, – вмешалась Нэйдрад. – Что тогда?

– Если существа, настолько высокоразвитые, что у них имеются звездолеты, не предусмотрели такого средства безопасности для своих сородичей, я бы не желал с ними знаться, – ответил О'Мара.

– Понимаю, – проговорила кельгианка.

Главный психолог кивнул и тут же продолжал:

– Теперь вы понимаете, почему четверых медиков высокой квалификации понизили в звании до членов бригады неотложки. – Он нажал на несколько клавиш на панели пульта, и звездная карта Федерации сменилась крупным и подробным планом корабля. О'Мара добавил: – Правда, неотложка весьма и весьма особенная, как видите. Капитан Флетчер, вам слово. Прошу вас.

Конвей обратил внимание на то, что О'Мара обратился к Флетчеру, назвав его должность, а не звание – по званию Флетчер был майором. Вероятно, Главный психолог сделал это для того, чтобы подчеркнуть, что Флетчер на корабле главный – вне зависимости от того, нравится это кому-то или нет.

Флетчер принялся рассказывать о размерах, мощности и маневренности звездолета с упоением родителя, расписывающего прелести своего первенца. Конвей слушал его вполуха.

Изображение, красовавшееся на демонстрационном экране, Конвею было знакомо.

Он уже видел этот корабль в парковочной зоне госпиталя – похожий на гигантский белый дротик, поросший лесом наружных датчиков. Инспекционные панели на обшивке корабля были открыты, а рядом с ним сновали маленькие юркие катера с будничной серой окраской Корпуса Мониторов. По конфигурации и массе белый звездолет равнялся легкому крейсеру, то есть самому крупному из судов Корпуса Мониторов, способных к аэродинамическому маневрированию в планетарной атмосфере. Конвею уже довелось полюбоваться сверкающей белой обшивкой звездолета, его дельта-крыльями, на которых красовались Красный Крест, а также Солнце за Тучей, Желтый Лист и множество других символов бесплатной медицинской помощи, принятых в Федерации.

– Экипаж будет состоять целиком из существ, подпадающих под код физиологической классификации ДБДГ, – продолжал капитан Флетчер, – а это означает, что они, как большинство служащих Корпуса Мониторов, являются землянами или обитателями земных колоний.

Однако сам корабль построен на Тралте и потому обладает кое-какими структурными преимуществами, – проговорил Флетчер с нескрываемым энтузиазмом. – Мы назвали его «Ргабвар» в честь одного из прославленных тралтанских медиков. На борту созданы условия для проживания и работы медиков, принадлежащих к разным видам. Есть возможность варьировать силу притяжения, давление и состав атмосферы, обеспечивать персонал адекватным питанием, мебелью и прочими предметами быта. Условие единственное – медики должны быть теплокровными кислорододышащими существами. У нас не должно возникнуть проблем с размещением и жизнеобеспечением кельгиан-ДБЛФ (Флетчер выразительно посмотрел на Нэйдрад) и цинрусскийцев ГНЛО (тут он одарил взглядом Приликлу).

Единственным неспециализированным с точки зрения физиологии корабля отсеком, – продолжал Флетчер, – является медицинская палуба, состоящая из помещения для приема пострадавших и примыкающих к этому помещению палат. Размеры палубы таковы, что на ней можно легко разместить пациента, по массе равного взрослому чалдерианину. В палатах установлена аппаратура регулировки силы притяжения от нуля до пяти g, оборудование для создания различных параметров атмосферы, материальные и нематериальные средства обездвиживания пациентов – то есть ремни и гравилучи, которыми можно пользоваться в тех случаях, когда пациент напуган, агрессивен или нуждается в иммобилизации для осуществления процедур или хирургического вмешательства. Эта палуба целиком и полностью отдается в распоряжение медиков, и они будут готовить подходящие условия обитания для тех больных и раненых, которыми я буду их обеспечивать.

Это обстоятельство я должен подчеркнуть, – продолжал капитан более строгим тоном. – Ответственность за весь корабль, за обнаружение судна, терпящего бедствие, и за саму спасательную операцию лежит на мне. Извлечение неземлян из совершенно незнакомого по конструкции и планировке корабля – задача не из легких. В такой ситуации высока вероятность непреднамеренного включения неизвестных механизмов неведомого назначения, а также возможность травмирования спасателей, их попадания в токсичную или взрывоопасную среду, в условия повышенной радиации. Порой даже само проникновение внутрь чужого звездолета создает немало проблем, не говоря уже об извлечении раненого или больного инопланетянина без причинения ему новых травм…

Флетчер растерялся и огляделся по сторонам. Приликла забился, как в ознобе, от невидимого шквала эмоций, исходящих от Нэйдрад, чья серебристая шерсть ощетинилась сердитыми иглами. Мерчисон без особого успеха пыталась сохранять бесстрастность. Конвей понимал, что и ему непроницаемое выражение лица соблюсти не удается.

О'Мара неодобрительно покачал головой:

– Капитан, вы не только сказали медикам, что им следует заниматься своим делом, вы еще принялись рассказывать им о том, как они должны заниматься своим делом. Вынужден напомнить вам, что Старший врач Конвей, обладая определенным опытом в многовидовой терапии и хирургии, несколько раз участвовал в работе на местах космических аварий, так же как патофизиолог Мерчисон и доктор Приликла, а Старшая медицинская сестра Нэйдрад в течение последних шести лет специализируется в оказании помощи тяжелораненым. Затеянный нами проект требует тесного сотрудничества. Вам потребуется сотрудничество бригады медиков, и я сильно подозреваю, что вы его получите независимо от того, будете ли вы этого просить. – О'Мара взглянул на Конвея и язвительно проговорил: – Доктор, вас я выбрал для участия в этом проекте из-за вашей способности работать с инопланетянами и понимать их, будь то ваши коллеги или ваши пациенты. Надеюсь, у вас не возникнет непреодолимых сложностей в том, чтобы достичь взаимопонимания и сработаться с новоназначенным командиром корабля, который по понятным причинам…

О'Мара не договорил. На пульте замигала лампочка сигнала вызова, зазвучал голос заместителя Главного психолога:

– Пришел диагност Торннастор, сэр.

– Три минуты, – ответил О'Мара, не спуская глаз с Конвея, и продолжал: – Буду краток. В принципе я должен был бы оставить вам возможность отказаться от порученного задания, но речь идет о таком задании, что оно скорее будет разминкой для «Ргабвара», чем проверкой вашего профессионального опыта. Мы получили сигналы бедствия от разведывательного корабля «Тенельфи», команда которого состоит целиком из землян-ДБДГ, поэтому даже проблем общения с ними возникнуть не должно. Предстоит обычная поисково-спасательная операция. Спасенные вами члены экипажа «Тенельфи» впоследствии могут быть подвергнуты дисциплинарным взысканиям за допущенную халатность, но это уже не ваша забота. «Ргабвар» будет готов к вылету раньше чем через час. Имеющиеся сведения о том, что случилось с «Тенельфи», – на этой кассете. Изучите ее, когда будете на борту.

Это все, – закончил свое повествование О'Мара. – Могу либо добавить, что Приликле и Нэйдрад нет нужды лететь только ради того, чтобы поучаствовать в лечении нескольких переломов или декомпрессии у ДБДГ. Никаких таких «вкусненьких» пациентов-инопланетян не предвидится и…

Он умолк, поскольку Приликла задрожал, а у Нэйдрад сердито зашевелилась шерсть. Первым подал голос эмпат.

– Если вы просите меня остаться в госпитале, я, конечно, останусь, – робко проговорил цинрусскиец, – но если бы мне предоставили возможность выбрать, я бы, конечно, отправился с…

– Для нас, – громко и внятно заявила Нэйдрад, – земляне-ДБДГ – очень даже «вкусненькие» инопланетяне.

О'Мара вздохнул:

– Вероятно, этого и следовало ожидать. Хорошо. Можете все отправляться на задание. Попросите Торннастора войти, когда будете уходить.

Оказавшись в коридоре, Конвей пару секунд постоял, пытаясь придумать самый короткий, пусть и не самый удобный путь до восемьдесят третьего уровня, где располагалась стоянка звездолета-неотложки. Затем он, не мешкая, сорвался с места. Приликла, проворно перебирая лапками, побежал по потолку, Нэйдрад, торопливо изгибая гусеницеподобное тело, устремилась следом за Конвеем. Замыкали процессию Мерчисон и капитан Флетчер, который явно боялся отстать и заблудиться в лабиринтах гигантской космической больницы.

Нашивка Старшего врача на рукаве у Конвея служила верным средством для расчистки дороги – то есть на нашивку безотказно реагировали медсестры и врачи рангом пониже, однако на пути попадались не только они, но и царственные и гиперрассеянные диагносты, обычно шагавшие напролом, ни на кого и на что не обращая внимания. Зачастую диагносты принадлежали к коду физиологической классификации ФГЛИ, то бишь являлись тралтанами – огромными приземистыми шестиногими слонами, помимо ног снабженными еще и набором щупальцев. Встречу с тралтаном можно было уподобить встрече с автомобилем. По дороге бригаде неотложки попалась также парочка ЭЛНТ с планеты Мельфа, с виду похожих на гигантских крабов. Мельфиане укоризненно заскрипели на коллег, хотя сами были ранга на три ниже Конвея. И уж конечно, Конвею вовсе не захотелось пускаться в спор о привилегиях прохода по коридору с интерном-ТЛТУ, который дышал перегретым паром и чья защитная оболочка представляла собой огромный, оглушительно клацающий и шипящий танк – шипящий настолько пугающе, словно горячий пар, того и гляди, был готов вырваться из него наружу.

На ближайшем «перекрестке» все переоделись в легкие скафандры и, пройдя через люк, оказались в желтовато-туманном мире хлородышащих существ, илленсиан. Здесь коридоры кишели хрупкими членистоногими илленсианами, а попадавшиеся время от времени тралтаны, кельгиане и земляне были облачены порой в весьма тяжелые защитные костюмы. Следующий отрезок маршрута завел «неотложников» на уровень, где располагались залитые водой палаты для лечения чалдериан – тридцатиметровых вододышащих крокодилов с планеты Чалдерскол. Помахивая щупальцами, те неторопливо и гордо рассекали теплую зеленоватую воду. Здесь скафандры менять не пришлось, вот только необходимость преодоления расстояния вплавь немного замедлила скорость продвижения. Но, невзирая на это, все оказались в доке через тридцать пять минут после выхода из кабинета О'Мары. Со скафандров струйками стекала чалдерианская вода.

Как только все вошли внутрь «Ргабвара», входной люк закрылся. Капитан поспешил к центральной шахте, в которой царила невесомость, и, цепляясь за скобы, направился вверх, к отсеку управления. Медики, не проявляя такой поспешности, устремились к медицинской палубе, расположенной в центральной части корабля. Оказавшись там, они осмотрели палаты и наладили оборудование так, чтобы все параметры соответствовали требованиям землян-ДБДГ при переломах и декомпрессии.

Несмотря на то что пребывание пострадавших на борту космической неотложки должно было исчисляться несколькими часами, а никак не днями, все зависело от той помощи, которую медики могли оказать пациентам буквально в первые минуты. Именно от этого зависел первоначальный диагноз – «жив» или «мертв при поступлении». Конвей думал о том, что для последней категории раненых даже в самом госпитале врачи уже ничего сделать не могли, и гадал, какие бы еще приготовления можно было учинить до приема пострадавших с неизвестной степенью травм и,общего состояния.

По всей вероятности, он плавно перешел от размышлений про себя к размышлениям вслух, так как Нэйдрад неожиданно заявила:

– Здесь есть возможность принять двенадцать раненых, доктор, если предположить, что пострадал весь экипаж разведывательного корабля целиком да еще двое спасателей, что весьма и весьма маловероятно. Восемь коек приготовлено для пациентов со множественными переломами и еще четыре – для пациентов с черепно-мозговыми травмами, нуждающимися в кардиореспираторной поддержке. Подготовлены универсальные шины, средства иммобилизации и медицинские препараты, необходимые для существ, принадлежащих к коду физиологической классификации ДБДГ. Когда мы сможем ознакомиться с содержанием той записи, которую нам передал О'Мара?

– Думаю, скоро, – ответил Конвей. – Мне недостает эмпатического дара Приликлы, но я догадываюсь, что капитан вряд ли будет безумно счастлив, если мы узнаем о подробностях задания в его отсутствие.

– Верно, друг Конвей, – подтвердил Приликла. – Однако должен заметить, что сочетание наблюдательности, дедукции и жизненного опыта во многих случаях позволяет существам, не наделенным даром эмпатии, выявлять или достаточно точно предсказывать выброс эмоций.

– Может быть, – буркнула Нэйдрад. – Но если больше некому сказать что-либо важное, я лягу поспать.

– А я, – заявила Мерчисон, – прижмусь лицом, не лишенным привлекательности, к иллюминатору и буду смотреть во все глаза. Уже года три мне не удавалось взглянуть на госпиталь снаружи.

Кельгианка устроилась на кровати, уподобившись пушистому вопросительному знаку, а Мерчисон, Конвей и Прилипла перебрались к иллюминатору, в котором пока были видны только невыразительная металлическая обшивка да укороченная ферма одного из гидравлических причальных устройств. Однако вскоре все трое ощутили серию слабых толчков. Наружная обшивка госпиталя начала отодвигаться, причальная ферма сначала вытянулась во всю длину, отпустила корабль и оттолкнула его.

Расстояние увеличивалось, и в иллюминаторе появлялись все новые и новые подробности. Переходные туннели для персонала и грузов, имевшие вид выдвижных труб, сейчас уже были втянуты вовнутрь. Мигали или горели ровным светом причальные и габаритные маяки. Появилась цепочка зелено-желтых иллюминаторов – уровень, на котором обитали илленсиане, привыкшие к свету такого оттенка, затем стал виден большой грузовой звездолет, вплывавший в док. К нему протянулась причальная ферма.

Неожиданно картинка в иллюминаторе резко перевернулась вверх тормашками – «Ргабвар» набирал скорость. Это был осторожный, аккуратный маневр, предназначенный для вывода корабля по спиральному маршруту из зоны, непосредственно примыкающей к госпиталю и насыщенной транспортными средствами. Только оказавшись за пределами этой зоны, можно было набрать крейсерскую скорость без риска столкновения с другими звездолетами и опасного разогрева обшивки госпиталя. Подобный разогрев мог бы оказаться не просто неприятным происшествием, случись он вблизи от палат, где были размещены хрупкие, кристаллоподобные метанолюбивые пациенты, привычные к температурам, близким к абсолютному нулю. Картинка продолжала сжиматься, и наконец в иллюминаторе стала видна вся конструкция госпиталя целиком. По мере того как «Ргабвар» выписывал спираль, госпиталь медленно поворачивался. Наконец расстояние позволило перейти на крейсерскую скорость, и госпиталь скрылся за кормой.

Как только ярко освещенная конструкция этого удивительного учреждения исчезла из поля зрения, возникла проблема привыкания к темноте за иллюминатором. Все трое медиков молчали. Тишину нарушало только посапывание спящей кельгианки. Наконец на фоне черного неба начали появляться отдельные звезды.

Динамик коммуникатора, установленного на медицинской палубе, щелкнул, загудел, прокашлялся… и заговорил:

– Говорит отсек управления. Мы движемся при силе притяжения, равной одной земному g, и через сорок шесть минут достигнем точки, откуда будет совершен прыжок через гиперпространство. В течение этого промежутка времени устройства для поддержания искусственной гравитации будут отключены на всех палубах с целью проверки и обследования всех систем. Всем неземлянам, нуждающимся в особых параметрах гравитации, рекомендуется проверить исправность индивидуального оборудования и включить его.

Конвей удивился: почему капитан решил не мчаться к отправной точке на полной скорости, а предпочел плестись при одном g? Понятно – стартовать в гиперпространство слишком близко от госпиталя Флетчер не мог: создание искусственной вселенной, за счет которой можно было бы превысить скорость света, – даже совсем маленькой вселенной, внутри которой уместился бы «Ргабвар», для Главного Госпиталя Сектора могло стать более чем неудобством. При этом могли разлететься вдребезги все коммуникации, все контрольное оборудование, и результаты были бы плачевными и для пациентов, и для сотрудников. Однако Флетчер не реагировал с должной поспешностью на зов о помощи, и это было странно.

Конвей гадал: то ли Флетчер излишне осторожничал с прекрасным новым кораблем, то ли продвигался без спешки потому, что ко времени получения сигнала бедствия корабль не был окончательно готов к вылету?

Тревожные размышления Конвея вызвали дрожь у Приликлы, но цинрусскиец сказал только:

– Я осуществляю проверку своего антигравитационного устройства каждый час. Это крайне необходимо для особи моего вида. Но со стороны капитана на редкость любезно было позаботиться о моей безопасности. Он представляется мне образцовым офицером и существом, на которого можно положиться целиком и полностью в том, что касается управления кораблем.

– Я тут немного заволновался, – признался Конвей и рассмеялся – настолько потешной оказалась неуклюжая попытка эмпата подбодрить его. – Но откуда ты узнал, что я переживаю из-за корабля? Уж не стал ли ты, случаем, телепатом?

– Нет, друг Конвей, – ответил Приликла. – Я уловил твои чувства и сам уже успел обратить внимание на то, что особой поспешности в старте корабля не отмечается. Я размышлял о том, кто же проявляет осторожность – корабль или капитан.

– У гениев ход мыслей одинаков, – хмыкнула Мерчисон, отведя взгляд от иллюминатора, и с чувством добавила: – Я бы сейчас, между прочим, лошадь съела.

– Я также срочно нуждаюсь в потреблении пищи, – подхватил Приликла. – Что такое «лошадь», друг Мерчисон? Она удовлетворяет моему обмену веществ?

– Еда, – проговорила проснувшаяся Нэйдрад.

Медикам не было нужды упоминать о том, что в дальнейшем у них могло оказаться не так-то много возможностей перекусить, если бы раненые с «Тенельфи» оказались тяжелыми. «Кроме того, – подумал Конвей, – еда отвлекает от забот – хоть на какое-то время».

– Еда, – подтвердил Конвей и первым зашагал к центральной шахте, соединявшей восемь обитаемых уровней корабля.

Взбираясь по лесенке и ощущая гравитацию силой в один g, направленную от носа корабля к корме, Конвей припомнил план корабля на экране в кабинете у О'Мары. Первый уровень – отсек управления, второй и третий – каюты экипажа и медиков, не слишком просторные и не оборудованные сверхроскошными рекреационными помещениями, поскольку вылеты неотложки по определению не должны были быть долгими. Четвертый уровень представлял собой зону питания и отдыха, а пятый – склад, где хранились припасы немедицинского назначения. На шестом и седьмом уровнях располагалась медицинская палуба, а на восьмом – энергетический отсек. Ниже восьмого уровня лежал толстенный слой металлической изоляции, а за ним находились еще два уровня, проникнуть в которые можно было только в тяжелом скафандре. На девятом уровне стоял генератор гипердрайва, а на десятом – цистерны с топливом, ядерный реактор и обычные двигатели.

Работа этих самых двигателей вынуждала Конвея взбираться по лесенке очень осторожно и крепко держаться за скобы, поскольку при падении в этой шахте, где обычно царила невесомость, он бы быстренько превратился из врача в пациента, а то и в материал для патоморфологических исследований. Мерчисон также проявляла осторожность, а Нэйдрад, у которой лапок для хватания за скобы было в избытке, сердито шевелила шерстью, негодуя на людей за их нерасторопность. Приликла, включив свое персональное антигравитационное устройство, пролетел по шахте первым и сразу устремился к устройствам выдачи питания.

– Выбор довольно ограничен, – сообщил он остальным, как только те выбрались из шахты, – но надеюсь, качество будет получше, чем в госпитале.

– Хуже вряд ли будет, – проворчала Нэйдрад.

Конвей приступил к обширному хирургическому вмешательству на отбивной, а у всех остальных рты были заняты пережевыванием пищи, и тут из верхнего отверстия шахты показались две ноги в форменных темно-зеленых брюках. За ними появилась верхняя часть туловища, а потом и голова капитана Флетчера.

– Не возражаете, если я к вам присоединюсь? – скованно, официально проговорил он. – Нам нужно как можно скорее прослушать материалы по «Тенельфи».

– Нисколько не возражаем, – в такой же, официальной, манере отозвался Конвей. – Прошу вас, садитесь, капитан.

В принципе, как знал Конвей, командиры корабля Корпуса Мониторов питались в гордом одиночестве в своих каютах. Таков был один из неписаных законов воинской службы. «Ргабвар» был первым кораблем, командовать которым было поручено Флетчеру, – и вот, пожалуйста, он уже нарушал это незыблемое правило, вознамерившись разделить трапезу с членами экипажа, которые даже не являлись служащими Корпуса Мониторов. Но как только капитан извлек поднос с едой из устройства для выдачи питания, стало ясно, что он изо всех сил старается вести себя свободно и дружелюбно – то есть старания капитана были настолько велики, что Приликла, порхавший над столом, начал дрожать всем тельцем и утратил стабильность полета.

Мерчисон улыбнулась капитану и сказала:

– Доктор Приликла утверждает, что потребление пищи в состоянии полета способствует лучшему ее усвоению у цинрусскийцев. Кроме того, махая крылышками, он остужает суп в тарелках у всех остальных.

– Если мой способ питания для вас оскорбителен, друг Флетчер, – стеснительно проговорил Приликла, – то смею заметить, что я способен потреблять пищу и в покое.

– Я… Я нисколько не оскорблен, доктор, – натянуто улыбнулся Флетчер. – Думаю, мои впечатления гораздо лучше передало бы слово «очарован». Хочу спросить: не скажется ли на чьем-либо пищеварении отрицательно прослушивание кассеты? В принципе можно начать прослушивание, когда вы все покончите с едой.

– Разговоры по делу, – заметил Конвей, стараясь говорить, как истинный профессионал, – также немало способствуют пищеварению.

Он вставил кассету в щель кассетоприемника, и помещение столовой наполнил сухой четкий голос О'Мары…

Разведывательный корабль Корпуса Мониторов «Тенельфи», в данное время выполнявший предварительное обследование Девятого Сектора Галактики, трижды не передал вовремя данные о своем местонахождении. Координаты звездных систем, исследование которых было поручено экипажу «Тенельфи», были известны, так же как и очередность их посещения кораблем. «Тенельфи» не посылал сигнала бедствия, потому особых причин тревожиться за судьбу экипажа пропавшего корабля не было. Вполне вероятно, загвоздка была в выходе из строя системы связи, а не в чем-то более драматичном.

Звездная активность в районе, о котором шла речь, намного превышала норму, и в итоге радиосвязь через подпространство была очень затруднена. Таким образом, передавали только очень важные сигналы, поскольку для передачи через совершенно особенную среду, каковой являлось гиперпространство, требовались недюжинные затраты энергии. Сообщения записывали и передавали несколько раз – столь долго, сколько было нужно и возможно по соображениям безопасности. В процессе передачи сигналов выделялось опасное излучение, от которого трудно было экранироваться в том случае, если сигнал получался продолжительным. Особые сложности в этом плане испытывали корабли-разведчики, не оснащенные слишком прочной обшивкой. В итоге короткое, до предела сжатое сообщение, приправленное звездными помехами, при приеме следовало собрать воедино из пятидесяти идентичных, но по отдельности нечитаемых посланий. Сообщения, содержащие исключительно сведения о координатах судна, были короткими, и потому их передача опасности не представляла, да и затраты энергии такого объема себе мог без труда позволить даже разведывательный корабль.

Но «Тенельфи» не отправлял сообщения о своем местонахождении. Вместо этого он несколько раз отправил сообщение о том, что обнаружен крупный реликтовый звездолет, с большой скоростью падающий в сторону солнца звездной системы. «Тенельфи» поравнялся с метеоритом, который должен был столкнуться с солнцем менее чем через двадцать восемь стандартных дней. Ни на одной из планет системы не обнаруживалось жизни – ну разве что только какие-то немыслимые экзоты, способные выжить на полурасплавленных камнях под маленьким, но свирепым стареющим солнцем. Поэтому был сделан вывод о том, что звездолет попал в эту звездную систему случайно, а не прилетел с определенной целью. Экипаж «Тенельфи» установил, что на звездолете остались кое-какие запасы энергии и несколько капсул воздуха различной плотности, но никаких признаков жизни не обнаруживалось. Экипаж «Тенельфи» принял решение проникнуть в звездолет и осмотреть его.

Невзирая на препаршивое качество сигнала, можно было нисколько не сомневаться в том, какая радость владела связистом «Тенельфи» из-за возможности прервать скучное, монотонное занятие по картированию района Галактики.

– Вероятно, они были слишком взволнованы и потому забыли включить в сообщение свои координаты, – продолжал О'Мара, – либо решили, что, сверив время отправки сообщения с их полетным планом, мы сами определим, где они находятся. Однако это сообщение было единственным содержательным посланием. Три дня спустя поступил еще один сигнал – не записанный заранее. Сообщение начитывалось в микрофон с небольшими изменениями несколько раз. Содержание его было таково: произошло серьезное столкновение, корабль теряет давление, команда в тяжелом состоянии. Прозвучало нечто вроде предупреждения. На мой профессиональный взгляд голос искажен не только подпространственными радиопомехами, но это вам предстоит решить самостоятельно. Через два часа был выброшен аварийный маяк.

Я прилагаю копию второго сообщения, которое, вероятно, вам поможет, – сухо добавил Главный психолог, – а быть может, запутает вас окончательно…

В отличие от первого второе сообщение оказалось почти нечитабельным. Все выглядело так, словно сквозь чудовищный шум могучего урагана прорывался чей-то слабенький шепоток, да еще и искаженный! Медики и Флетчер старательно прислушивались к словам, пытаясь не обращать внимания на треск и взрывы межзвездного статического электричества, сопровождавшего слова. Шерсть Нэйдрад ходила ходуном, а Приликла, реагировавший и на эмоции всех присутствовавших, и на неприятные шумы, в конце концов отказался от попыток удержаться в воздухе и устало опустился на стол.

…предположение, не является ли… выйти наружу или… экипаж постра… столкновение с реликтовым звездолетом и… выполнить невозможно… аварийный ма… сделать это внутри… вручную… но никак не предполагали… кая тупость эта специализация, когда… если сообщение дойдет… предостережение на случай… при столкновении… внутреннее давление падает… с этим я тоже ничего поделать не могу… как управлять маяком изнутри… выпускаю его вручную через… ое предупреждение на случай… чатки такие неуклюжие, и… голова кружится, времени мало… единственный шанс… ечка… звездолет близко… шкафы с запасными скафандрами… моя специальность… корабль «Тенельфи» столкнулся с… экипаж выведен из строя… давление падает.

Голос звучал еще несколько минут, но слова потонули на фоне долгой помехи. Вскоре после этого запись закончилась. Несколько минут царила полная тишина. Шерсть Нэйдрад улеглась, Приликла взлетел к потолку, Конвей взял слово.

– Мне кажется, – сказал он, – что главное в этом послании то, что тот, кто его отправлял, не был уверен в том, что его услышат. Вероятно, это связано с тем, что этот человек не является связистом и ничего не знает об оборудовании, с которым имеет дело. Быть может, он думал, что антенна подпространственного радио повреждена при столкновении, в результате которого пострадали остальные члены экипажа. Похоже, уцелевший человек не мог помочь им, давление падало, а он – опять-таки из-за повреждений в структуре корабля – не мог выбросить аварийный маяк обычным способом, а вынужден был завести таймер и оттолкнуть устройство от корабля вручную.

Его сомнения относительно того, сработает ли маяк, будет ли совершена передача сигнала, его замечания насчет того, как глупо существование узкопрофессиональной специализации, – все это говорит о том, что он не связист и не капитан, который должен иметь хотя бы общие представления о том, как работает оборудование, установленное на вверенном ему корабле. Обрывок фразы «…чатки слишком неуклюжие» скорее всего относится к толстым перчаткам тяжелого скафандра, в которых было неудобно нажимать на какие-то кнопки или возиться с застежками самого скафандра. Видимо, поскольку внутреннее давление падало, этот человек боялся переодеться из тяжелого скафандра в легкий, снабженный более тонкими перчатками. Что касается других обрывков фраз типа «…ое предупреждение» или «…кой шкаф» – тут я пока ничего понять не могу, да и помехи настолько громкие, что трудно утверждать, что же на самом деле произнес этот человек. – Конвей обвел взглядом товарищей и добавил: – Может быть, кто-то из вас услышал что-то такое, что упустил я. Поставить запись еще раз?

Запись прослушали еще раз, и еще, и в конце концов Нэйдрад, по обыкновению без обиняков, заявила Конвею, что он попусту тратит время.

Конвей сказал:

– Мы бы поняли, насколько можно доверять содержанию этого сообщения, если бы знали, кто именно из офицеров его послал и почему именно ему из всего экипажа удалось избежать серьезных травм при столкновении. И вот еще что. Сначала он говорит, что команда пострадала, а потом утверждает, что его товарищи «выведены из строя». Не ранены, обратите внимание, а «выведены из строя». Такой подбор слов заставляет меня задуматься о том, не корабельный ли медик отправлял сообщение – вот только он не описывает степень тяжести травм и их характер, и, судя по всему, ему не удалось почти ничем помочь пострадавшим соратникам.

Нэйдрад, слывшая в госпитале лучшей специалисткой по спасению тяжелораненых, принялась издавать звуки, подобные вою испорченного клаксона. Транслятор эту какофонию перевел таким образом:

– Независимо от того, кем на корабле являлся этот офицер, любой на его месте мало чем мог помочь людям с тяжелыми переломами и декомпрессией – особенно если все они были в тяжелых скафандрах и тем более если сам этот офицер был тоже ранен – пусть легче, чем все остальные. Для меня разница между терминами «ранены» и «выведены из строя» невелика, и, на мой взгляд, мы зря тратим время. И если на этом корабле переводческий компьютер работает так, что от сбоев страдает только кельгианская программа…

Капитана просто передернуло при мысли о том, что на его замечательном корабле в работе оборудования могут быть какие-то там сбои.

– Это не Главный Госпиталь Сектора, Старшая сестра, – холодно – заметил Флетчер, – где переводческий компьютер занимает целиком три уровня и одномоментно обслуживает шесть тысяч индивидуумов. Программа компьютера «Ргабвара» рассчитана на перевод тех языков, на которых разговаривают члены экипажа, и еще трех наиболее употребительных языков Галактической Федерации, помимо землянского: тралтанского, илленсианского и мельфианского. Компьютер проверен самым скрупулезным образом и функционирует образцово, и потому любое недопонимание…

– …проистекает из самого сообщения, – подхватил Конвей, – а не из огрехов перевода. И все же мне хотелось бы выяснить, кто именно отправил сообщение. Член команды, использовавший слова «выведены из строя» и «пострадали» вместо слов «ранены» или «ушиблены», не сумевший ничего предпринять из-за того, что был в панике и ограничен временем, и вдобавок стеснен неуклюжими перчатками… Проклятие, но ведь мог же он сказать хоть что-нибудь о физическом состоянии пострадавших – тогда мы хотя бы знали, чего ожидать!

Флетчер немного расслабился и задумчиво проговорил:

– Меня прежде всего занимает вопрос о том, почему этот человек вообще был в тяжелом скафандре. Если «Тенельфи» маневрировал поблизости от брошенного звездолета и по какой-то причине произошло столкновение, то это столкновение наверняка было неожиданным. То есть я хочу сказать, что при подобном маневрировании экипаж в скафандры не облачается. Но если они были в скафандрах – значит, ждали беды.

– Кто им грозил? Брошенный потерявший управление звездолет? – недоверчиво спросила Мерчисон.

Последовала долгая пауза. Ее прервал Флетчер:

– Вряд ли – если это и в самом деле был покинутый, заброшенный корабль. Причин сомневаться в содержании более ранних сообщения с «Тенельфи» нет. Если экипаж не ждал беды – тогда мы снова возвращаемся к вопросу об этом офицере. На мой взгляд, это вовсе не обязательно корабельный врач. Вероятно, он сам сумел надеть скафандр и, возможно, помог в этом остальным…

– Не усугубив при этом степень тяжести их травм? – вмешалась Нэйдрад.

– Могу заверить вас в том, что служащие Корпуса Мониторов обучены тому, как вести себя в подобных ситуациях, – резко отозвался Флетчер.

Отреагировав на растущее раздражение капитана в ответ на критику со стороны одного из членов команды, в разговор вмешался Приликла:

– В прослушанном нами сообщении, состоящем из обрывков фраз, – проговорил эмпат, – не упоминаются травмы, так что, вероятно, повреждения получил сам корабль, а не члены его экипажа. «Выведены из строя» – это довольно мягкое выражение. Очень может быть, что для нас там работы не будет.

Оценив по достоинству попытку Приликлы предотвратить перепалку между капитаном и кельгианкой, Конвей все же счел высказывания цинрусскийца излишне оптимистичными. Но прежде, чем кто-то успел сказать хоть слово, из динамика коммуникатора донеслось:

– Отсек управления – капитану. Прыжок через семь минут, сэр.

Флетчер обозрел недоеденную пищу, немного подумал и, встав, смущенно проговорил:

– На самом деле мое присутствие там не слишком необходимо. К точке для совершения прыжка мы добирались так медленно только потому, что хотели окончательно убедиться в том, что все системы на корабле в полном порядке. Они действительно в полном порядке. – Он коротко, натужно рассмеялся и добавил: – Но вот беда: члены экипажа, строго соблюдающие правила субординации, порой, сами того не желая, вынуждают капитана чувствовать себя лишним на корабле…

«Наш капитан, – подумал Конвей, глядя на исчезающие в верхнем отверстии шахты ноги Флетчера, – изо всех сил старается вести себя по-человечески».

Вскоре после ухода Флетчера «Ргабвар» перешел в гиперпространство, а уже через шесть часов вынырнул из него. Поскольку стартовал «Ргабвар» от госпиталя в то время, когда у медиков заканчивалось рабочее дежурство, этим промежутком времени врачи воспользовались для отдыха. Однако отдых несколько раз прерывался: это происходило тогда, когда капитан вдруг считал нужным, чтобы медики послушали какие-то фрагменты переговоров экипажа насчет управления энергетической системой корабля. На самом деле было ясно: Флетчер старается держать медиков в курсе относительно любой стадии операции, но если бы он знал, как относятся к его рвению Конвей и все остальные, когда их будят и нагружают сведениями попеременно то слишком заумными, то, наоборот, напрочь элементарными, то, пожалуй, он бы от своей идеи отказался. А потом неожиданно из отсека управления последовало сообщение, после которого о любых надеждах выспаться в обозримом времени можно было забыть окончательно.

– У нас контакт, сэр! Два объекта, один крупный, второй поменьше! Расстояние – один и шесть десятых миллиона миль. Малый объект по массе и размерам совпадает с «Тенельфи».

– Навигатор?

– Сэр. При максимальной скорости мы сможем поравняться с «Тенельфи» через два часа семнадцать минут.

– Отлично, так и сделаем. Энергетический отсек?

– В полной готовности, сэр.

– Через тридцать секунд – ускорение до четырех g. Мистер Чен, мистер Доддс, передайте Хэслэму расчеты курса. Я бы попросил Старшего врача Конвея как можно скорее пройти в отсек управления.

В связи с тем, что тип физиологической классификации пострадавших и общая картина травм были уже известны, было решено, что капитан Флетчер останется на борту «Ргабвара», в то время как Конвей и другие офицеры Корпуса Мониторов проникнут на «Тенельфи» и оценят ситуацию на месте. Мерчисон, Нэйдрад и Приликла должны были подготовиться к приему раненых. Пострадавшие и медики нуждались в одних и тех же параметрах атмосферы и жизнеобеспечения, и врачи рассчитывали, что обследование и первичные процедуры не отнимут много времени и что буквально через час «Ргабвар» сможет стартовать к Главному Госпиталю Сектора.

Конвей, упакованный в скафандр, лежа в дополнительном кресле отсека управления, наблюдал за тем, как на капитанском дисплее вырастает изображение «Тенельфи». По обе стороны от капитана, в креслах навигатора и связиста, сидели Хэслэм и Доддс. Они также были в скафандрах – только металлизированные перчатки сняли, чтобы было легче работать с пультом управления. Офицеры негромко переговаривались на своем эзотеричном профессиональном арго и время от времени перебрасывались словцом-другим с Ченом, находившимся на корме в энергетическом отсеке.

Изображение пострадавшего звездолета росло и росло и в конце концов увеличилось настолько, что перестало помещаться на экране. Затем масштаб был уменьшен, и корабль снова вдруг стал крошечным – яркой серебристой сигарой, медленно вращающейся на фоне непроницаемой черноты. В двух милях от «Тенельфи» еще более медленно вращался огромный шар – брошенный звездолет, похожий на металлическую луну.

На этот звездолет, как и на Конвея, пока никто не обращал внимания. Пожалуй, только для того, чтобы напомнить о себе, Конвей проговорил:

– Похоже, особых повреждений нет, верно?

Ответа не последовало. Офицеры продолжали переговариваться и в некотором роде ответили Конвею косвенно.

– Лобового столкновения явно не было, – сказал Флетчер. – Серьезные повреждения имеют место в носовой части, но в большинстве они сводятся к поломкам антенн и датчиков. По всей вероятности, эти поломки имели место при том, что «Тенельфи» ударился и проехался по поверхности чужого звездолета. Точные подробности повреждений пока не видны из-за дымки, окружающей корабль. «Тенельфи» продолжает терять воздух.

– Это может означать, что в этом смысле еще есть, что терять, сэр, – встрял Доддс. – Гравиустановки включены на тягу и фиксацию.

– Отлично. Попробуйте осторожно приподнять и развернуть «Тенельфи», – распорядился Флетчер. – Обшивка, вероятно, ослаблена. Нельзя допустить, чтобы она треснула. Возможно, на членах экипажа нет скафандров и…

Флетчер не договорил. Доддс наклонился к своему пульту. Все внимание астронавигатора было приковано к собственным пальцам. Он управлял невидимыми гравилучами, нацеливая их на обшивку пострадавшего корабля и медленно, осторожно разворачивая его относительно «Ргабвара». И нос и корма «Тенельфи» пока по-прежнему были скрыты завесой тумана, образовавшегося вследствие утечки воздуха, но средняя часть корабля выглядела целой и невредимой.

– Сэр, – взволнованно проговорил Хэслэм, – люк в центральной части корабля не поврежден. Думаю, мы могли бы пристыковаться… и просто перейти с корабля на корабль!

«И осуществить эвакуацию раненых еще быстрее!» – с благодарностью подумал Конвей. Те, кому удалось выжить, теперь были в считанных минутах от медицинской помощи. Он встал, герметично застегнул шлем.

– Я сам проведу стыковку, – торопливо проговорил Флетчер. – Вы вдвоем пойдете с доктором. Чен, будьте наготове. Быть может, вы там тоже понадобитесь.

Последовал едва заметный толчок: «Ргабвар» соприкоснулся с «Тенельфи». Конвей, Доддс и Хэслэм вошли в шлюзовую камеру. Люк за ними закрылся. Доддс открыл наружный люк. Его крышка медленно отъехала вперед, за ней оказалась точно такая же наружная крышка входного люка «Тенельфи». Прямо посередине крышки красовалось большое, неправильной формы пятно – не то краски, не то масла, пестро-коричнево-черное, с неровной, рваной поверхностью.

– Что это за дрянь? – спросил Конвей.

– Понятия не имею, – отозвался Хэслэм, вытянул руку и, потрогав пятно, провел рукой по обшивке. Остались желтоватые полоски, а к перчаткам прилипло немного вещества. Хэслэм поспешно добавил: – Это смазка, доктор. Меня поначалу обманул ее цвет. Видимо, это она так разогрелась, когда маяк сгорал.

– Смазка, – кивнул Конвей. – Кто же, интересно, обляпал смазкой наружный входной люк?

Хэслэм без особого удовольствия ответил:

– Наверное, одна из запасных канистр вылетела наружу при столкновении, а потом ее ударило о люк. У канистр наверху имеется такая каннюля, через которую при нажатии на канистру автоматически выбрасывается небольшое количество смазки. Если вас это так интересует, доктор, я вам потом продемонстрирую канистру. А сейчас отойдите, пожалуйста. Я намерен открыть люк.

Крышка люка отъехала в сторону. Хэслэм, Конвей и Доддс шагнули на борт «Тенельфи», в шлюзовую камеру. Давление внутри корабля оказалось на опасно низком уровне, но все же не было смертельно низким для совершенно здорового человека, пребывавшего в хорошей физической форме. Другое дело, что при таком давлении могло произойти с раненым без скафандра, пережившим шок и декомпрессию, из-за которых могла усилиться кровопотеря и возрастала опасность даже самых поверхностных порезов и ссадин. Вдруг открылся внутренний люк шлюзовой камеры, послышалось негромкое потрескивание: скафандры у всех троих немного разбухли из-за разницы в давлении. Конвей, Доддс и Хэслэм поспешили покинуть шлюзовую камеру.

– Глазам своим не верю! – воскликнул Хэслэм.

В отсеке перед камерой парили в невесомости фигуры в тяжелых космических скафандрах. Люди сжимали в пальцах канаты и скобы на наружной поверхности приборов. Горело аварийное освещение. Оно было достаточно ярким для того, чтобы рассмотреть все фигуры подробно, до мелочей. К мелочам, в частности, относились ремни, которыми люди были связаны по рукам и ногам. Запасные баллоны с воздухом были привязаны к их спинам. Сами скафандры были прочные, с металлизированным верхом, и потому ремни не могли их смять и затруднить, скажем, дыхание людей и отяготить их травмы. Поверх лицевых пластин темнели почти непрозрачные солнечные фильтры.

Осторожно продвинувшись между двумя плавающими в отсеке фигурами, Конвей добился того, что одна из них перестала покачиваться, и отодвинул шторку солнечного фильтра на шлеме. С внутренней стороны лицевая пластина сильно запотела, но даже так было хорошо видно, что лицо у человека намного краснее нормального. Как только в глаза мужчине попал свет, он инстинктивно крепко зажмурился. Конвей отодвинул солнечные фильтры у других членов экипажа – реакция была та же самая.

– Отвязывайте их и переправляйте поскорее на медицинскую палубу, – распорядился Конвей. – Руки и ноги пока развязывать не стоит. Так будет легче их транспортировать. К тому же ремни фиксируют сломанные конечности – если переломы имеют место. Здесь не вся команда?

На самом деле это был даже не вопрос, поскольку кто-то перетащил сюда, к шлюзовой камере, пострадавших товарищей и подготовил их к срочной эвакуации.

– Здесь девятеро, доктор, – быстро сосчитал Хэслэм. – Одного не хватает. Поискать его?

– Пока не нужно, – ответил Конвей, думая о том, сколько забот выпало на долю отсутствующего члена экипажа. Он послал подпространственное радиосообщение, выбросил аварийный маяк, когда то ли не сработал автоматический механизм выброса, то ли офицеру не удалось с этим механизмом справиться, он перетащил всех своих товарищей с их рабочих мест сюда, к шлюзовой камере. Не исключалось, что за время проведения этой спасательной операции он мог повредить свой скафандр и теперь находился в каком-нибудь воздухонепроницаемом отсеке и ждал помощи.

И Конвей дал себе клятву в том, что человек, который сделал все это, будет спасен!

Помогая Хэслэму и Доддсу переносить первых «тенельфийцев» на «Ргабвар», Конвей комментировал ситуацию вслух для коллег-медиков и капитана. Через некоторое время он добавил:

– Приликла, нельзя ли попросить тебя прибыть сюда буквально на несколько минут?

– Можно, друг Конвей, – отозвался крошка-эмпат. – Моя мускулатура слишком хрупка для того, чтобы непосредственно участвовать в оказании помощи пациентам ДБДГ. Я тут скорее оказываю моральную поддержку, нежели врачебную.

– Прекрасно, – ответил Конвей. – У нас проблема. Нужно разыскать недостающего члена экипажа. Быть может, он ранен, а быть может, укрылся в каком-то герметичном отсеке. Не мог ли бы ты определить его местонахождение, чтобы мы не теряли время, пробираясь через завалы? Твоя защитная оболочка на тебе?

– Да, друг Конвей, – сказал Приликла. – Немедленно отбываю к вам.

Связанные по рукам и ногам офицеры были переправлены на «Ргабвар» минут за пятнадцать. К этому времени Приликла уже несколько раз облетел вокруг «Тенельфи» в попытке уловить эмоциональное излучение отсутствующего члена экипажа. Конвей оставался на борту «Тенельфи» и всеми силами пытался сдерживать тревогу и нетерпение, дабы не расстраивать цинрусскийца.

Если бы на «Тенельфи» находилось хоть что-то живое – даже без сознания, даже при смерти, – Приликла бы непременно нашел это существо.

– Ничего, друг Конвей, – сообщил Приликла, когда истекли двадцать невыносимо долгих минут. – Единственным источником эмоционального излучения внутри корабля являешься ты.

Первой реакций Конвея на это заявления коллеги было недоверие и даже злость, на что Приликла мгновенно ответил:

– Мне очень жаль, друг Конвей. Если это существо все еще на корабле, то оно мертво.

Но Конвей был не из тех, кто так легко отказывается от борьбы за жизнь пациента. Он сказал:

– Капитан, говорит Конвей. Какова вероятность того, что отсутствующий член экипажа находится в состоянии дрейфа в открытом космосе? Быть может, он ранен, а может быть, радиоприемное устройство в его скафандре повредилось во время запуска маяка?

– Мне также очень жаль, доктор, – ответил Флетчер, – но мы прочесали радаром всю территорию вокруг места катастрофы как раз на тот случай, что искомого офицера могло отнести от корабля вместе с маяком. Обнаружены кое-какие металлические предметы, но ни один из них не имеет массы, близкой к телу человека. Я на всякий случай проведу повторное сканирование территории. – Он немного помолчал и добавил: – Хэслэм, Доддс. Постарайтесь не мешать медикам в оказании помощи пострадавшим, но если будет такая возможность, разглядите лычки и именные метки на форме людей с «Тенельфи» и доставьте мне список. Поскорее.

Чен, – продолжал Флетчер, – вы пока в энергетическом отсеке не нужны. Загерметизируйте его и приступайте к поиску на «Тенельфи». Обшарьте там все настолько, насколько позволяет отпущенное нам для операции время. Пострадавших нужно доставить в госпиталь как можно скорее. Мало нам своих забот, так еще и солнце этой звездной системы находится в непосредственной близости, что не прибавляет удобства в работе. Ищите тело пропавшего офицера, корабельные бумаги, записи – что угодно, с помощью чего можно было понять, что тут произошло. На доске объявлений на рекреационной палубе должно висеть расписание вахт. Сравнив его со списком тех, кто доставлен на «Ргабвар», мы узнаем имя этого человека и его должность…

– Я знаю его должность, – вдруг вмешался Конвей. Все это время он думал о том, насколько профессионально отсутствующий член экипажа осуществил транспортировку пострадавших товарищей, связал их, дабы предотвратить новые, непроизвольные травмы, обеспечил запасом воздуха. При этом все остальное этот человек сделал по-дилетантски. – Я уверен, что это корабельный врач.

Флетчер ничего не ответил. Конвей медленно двинулся вдоль стены отсека. У него было такое чувство, что нужно что-то сделать, и притом быстро, но что именно – этого он не понимал. Он не видел ничего необычного – ну разве что большую металлическую скобу, предназначенную для трех цилиндрических канистр высотой в пару футов. Теперь в скобе находились только две канистры. Более внимательно рассмотрев ярлыки, Конвей выяснил, что в канистрах смазка типа GP10/5B, использующаяся для периодического смазывания главных подвижных механизмов и стыков, а также устройств, постоянно подвергающихся воздействию низких температур или вакуума. Расстроенный, недовольный собой, Конвей мысленно напомнил себе о том, что его работа – спасать раненых, а не терять время здесь, и вернулся на «Ргабвар».

У входа в шлюзовую камеру уже стоял Чен. Он открыл лицевую пластину на шлеме, чтобы поговорить с Конвеем лично, а не по радио, и поинтересовался, довелось ли доктору проникнуть в какой-либо из поврежденных отсеков «Тенельфи». Конвей покачал головой, что позволило ему также обойтись без радио. Продвигаясь к главной шахте, он увидел, как вверх, к отсеку управления направился Хэслэм, держащий листок бумаги в зубах, дабы руки были свободны. Конвей подождал немного, шагнул в шахту, где царила невесомость, и стал спускаться в сторону кормы, к медицинской палубе.

У двоих из девяти пострадавших скафандры были сняты посредством разрезания по кусочку – это делалось ради того, чтобы не осложнить травмы, если бы таковые имели место. Мерчисон и Доддс раздевали третьего офицера, на сей раз не прибегая к разрезанию его скафандра. Нэйдрад снимала скафандр с четвертого человека – также самым обычным образом.

Не дав Конвею задать неизбежный вопрос, Мерчисон сказала:

– По мнению лейтенанта Доддса, эти люди были одеты в скафандры и пристегнуты к койкам еще до того, как произошло столкновение. Я с этим предположением не согласилась, но когда мы сняли скафандр с первого офицера, оказалось, что у него нет никаких травм – ни единого синяка!.. К тому же на скафандрах остались отметины от ремней безопасности.

Точность обследования сканером через скафандр невелика, – продолжала Мерчисон, крепко поддерживая очередного офицера под мышки в то время, как Доддс стаскивал скафандр с его ног, – но переломы и тяжелые повреждения внутренних органов сканер показал бы. Их нет, потому я и решила, что проще раздевать пострадавших так, чем резать на них скафандры.

– К тому же мы сберегаем ценную защитную одежду, – с чувством добавил Доддс.

Для астронавта скафандр был не просто предметом оборудования. Он чем-то напоминал теплую надежную матку. Видимо, Доддсу было нестерпимо наблюдать за тем, как медики кромсают скафандры.

– Но если они не ранены, – ошарашенно изрек Конвей, – то что же с ними, елки-палки, такое?

Мерчисон в этот момент трудилась над замком на шлеме офицера. Не отводя глаз от замка, она оправдывающимся тоном ответила:

– Не знаю.

– Что, нет даже предварительного диаг… – начал Конвей.

– Нет, – резко оборвала его Мерчисон и продолжала: – Как только доктор Приликла установил, что нашим пациентам не грозит скорая смерть, мы решили, что с диагностикой и лечением подождем, а для начала всех освободим от скафандров. Пока обследование носило весьма поверхностный характер, но я уже могу констатировать, что в сообщении все было сказано верно: они выведены из строя, а не ранены.

Приликла, молча порхавший над двумя пациентами, уже извлеченными из скафандров, робко присоединился к беседе.

– Все верно, друг Конвей, – сказал он. – Меня также озадачивает состояние этих существ. Я ожидал тяжелых травм, а обнаруживаю нечто наподобие инфекционного заболевания. Вероятно, друг Конвей, ты как существо, принадлежащее к тому же виду, сумеешь распознать симптомы этого заболевания.

– Прошу прощения, если я кого-то обидел, – поспешил извиниться Конвей. – Вовсе не намеревался критиковать вашу тактику. Позвольте, я помогу вам, Нэйдрад.

Как только Конвей снял с этого офицера шлем, он увидел, что лицо у того красное и потное. Температура у мужчины оказалась повышенная. Кроме того, имела место ярко выраженная светобоязнь – вот почему кто-то покрыл лицевые пластины шлемов светофильтрами. Волосы у мужчины взмокли, прилипли ко лбу и макушке – казалось, он только что вымыл голову или понырял в бассейне. Механизм подсушивания, встроенный в скафандр, не справился с образованием такого объема лишней жидкости – вот почему лицевая пластина запотела изнутри. Поэтому Конвей не сразу заметил дозатор с лекарством, прикрепленный к воротнику мундира, – стандартную трубочку из съедобного пластика, внутри которой находились отделенные друг от друга тоненькими перегородочками цветные капсулы.

– У всех под шлемами находились такие дозаторы с противорвотным средством? – спросил Конвей.

– У всех тех, кого мы успели раздеть, доктор, – отвечала Нэйдрад, скосив глаза на Конвея и продолжая ловко расстегивать скафандр сразу четырьмя лапками. Затем она добавила: – У первого раненого отмечались симптомы тошноты, когда я непреднамеренно надавила на его живот. В то время пациент пребывал в полубессознательном состоянии, и произнесенные им слова были недостаточно связны для перевода.

К разговору присоединился Приликла:

– Эмоциональное излучение характерно для существа, пребывающего в горячке, друг Конвей, – вероятно, это связано с повышенной температурой. Кроме того, я отметил беспорядочные, некоординированные подергивания головы и конечностей, которые также симптоматичны для состояния делирия.

– Согласен, – отозвался Конвей.

Но что же вызвало горячку? Этого вопроса он не задал вслух, поскольку по идее ответ на этот вопрос как раз ему и должен был быть известен, а у него уже появилось неприятное предчувствие: Конвей почему-то думал о том, что причину болезни всего экипажа «Тенельфи» не удастся выяснить даже с помощью очень и очень скрупулезного обследования. Он молча помогал кельгианке снимать с пациента промокшую от пота одежду.

У офицеров с «Тенельфи» налицо были симптомы потери сознания от перегрева и обезвоживания – чего, собственно, и следовало ожидать при такой высокой температуре тела и обильном потении. Осторожная пальпация области живота вызывала непроизвольные рвотные движения диафрагмы, хотя желудок у всех обследованных пациентов был пуст – все они явно не ели как минимум сутки.

Пульс у пациентов оказался учащенным, но стабильным, дыхание – неровным, со склонностью к периодическому покашливанию. Заглянув в глотку одного из пациентов, Конвей обнаружил, что горло у того красное, а сканер показал, что воспаление распространилось также на бронхи и плевру. Осмотрев язык и губы пациента в поисках признаков ожога каким-либо ядовитым или раздражающим веществом, Конвей обнаружил, что лицо у мужчины мокрое не только от пота: из слезных желез непрерывно текли слезы, а из носа выделялась слизь. Наконец он проверил с помощью особого датчика, не подвергся ли пациент воздействию радиации и не вдохнул ли случайно паров радиоактивного вещества. Результаты этого обследования оказались отрицательными.

– Капитан, – вдруг нарушил тишину Конвей. – Говорит Конвей. Не могли бы вы попросить Чена, чтобы он, обследуя «Тенельфи», взял там пробы воздуха, пищи и напитков? Пусть также проверит, нет ли где-то признаков утечки токсического вещества – жидкого или газообразного, и его проникновения в систему жизнеобеспечения. Все эти пробы желательно как можно скорее доставить в герметичной упаковке патофизиологу Мерчисон для анализа.

– Будет сделано, – отозвался Флетчер. – Чен, вы все слышали?

– Да, сэр, – ответил бортинженер и добавил: – Отсутствующего члена экипажа я пока не обнаружил, доктор. Приступаю к осмотру самых маловероятных мест.

Конвей еще не снял шлем, и потому Мерчисон слышала этот разговор и через динамики палубного коммуникатора, и через наружный динамик скафандра Конвея. Она раздраженно проговорила:

– Есть два вопроса, доктор. Знаете ли вы, что с нашими пациентами, и если знаете, то, быть может, это как-то связано с тем, что вы почему-то не снимаете шлем и не разговариваете с нами нормально?

– Не уверен, – ответил Конвей.

– Видимо, – проворчала Мерчисон, повернув голову к Доддсу, – ему не нравятся мои духи.

Конвей насмешку проигнорировал и обвел взглядом помещение. Пока он помогал Нэйдрад раздевать офицера и обследовал его, Мерчисон и Доддс успели снять скафандры со всех остальных пациентов и теперь ждали дальнейших распоряжений. Приликла уже выполнял не высказанное Конвеем распоряжение, порхая над первыми двумя пациентами, – он был не только эмпатом, но и прекрасным врачом, и потому всегда делал только то, что надо. В конце концов Конвей сказал:

– Если бы не высокая температура и не тяжесть всех симптомов, я бы сказал, что перед нами – респираторная инфекция с сопутствующей тошнотой, вызванной скорее всего заглатыванием инфицированной слизи. Однако резкое и тяжелое начало болезни заставляет меня усомниться в таком диагнозе.

Но шлем я не снял не поэтому, – продолжал он. – Поначалу причин для этого не было. А вот теперь я полагаю, что и вам с лейтенантом Доддсом неплохо было бы надеть шлемы. Это станет средством индивидуальной самозащиты, хотя предосторожность может оказаться и излишней.

– Или запоздалой, – уточнила Мерчисон и надела шлем от легкого скафандра, снабженный шлангом, баллоном с воздухом и ремнями. В итоге ее рабочий костюм сразу превратился в защитный. Теперь она была изолирована от воздействия любых вредных факторов внешней среды, кроме самых зловредных и едких атмосфер. Доддс с заметной поспешностью загерметизировал свой шлем.

– Пока мы не доставим пациентов в госпиталь, – продолжал Конвей, – лечение будет проводиться поддерживающее. Приступим к компенсации потери жидкости путем внутривенного введения физраствора, будем снижать рвотный рефлекс, постараемся сбить температуру. Пожалуй, больных следует иммобилизировать, дабы они не сорвали датчики. Всех пациентов следует разместить в кислородных палатках. Думаю, их состояние может ухудшиться. Надо подготовиться к тому, что придется использовать аппаратуру для искусственной вентиляции.

Он немного помолчал, а когда посмотрел на Мерчисон, то понял, что тревогу, отразившуюся в его взгляде, до какой-то степени скрыла лицевая пластина шлема, а также динамик, немного исказивший его голос.

– Изоляция, вероятно, не потребуется, – продолжал он. – Данные симптомы вполне могут быть связаны с вдыханием или проглатыванием ядовитого вещества – какого именно, пока неизвестно. Уверенности нет, а за то ограниченное время, которым мы располагаем, и не имея нужного оборудования, мы ничего не выясним. Как только мы установим, что случилось с отсутствующим членом экипажа, мы доставим пациентов в госпиталь, а сами займемся тщательным…

– Пока мы ждем, – вмешалась Мерчисон, голос и черты лица которой теперь также были искажены шлемом и динамиком, – мне бы хотелось все-таки выяснить, что за болезнь их поразила и почему она поразила всех, кроме одного.

– Для этого может не хватить времени и… – проговорил Конвей, но тут же умолк – из динамиков палубного коммуникатора послышался голос бортинженера:

– Капитан, Чен на связи. Я нашел расписание вахт, сэр, и сверил его со списком всех, кто переправлен на «Ргабвар». Оказывается, отсутствует военный хирург, лейтенант Сазерленд, так что догадка доктора была верна. Но его тела здесь нет. Я обшарил весь корабль, но на борту его не нашел. Тут еще кое-чего не хватает. Нет переносных аудио– и видеосамописцев, личных магнитофонов членов экипажа, видеокамер, контейнеров с багажом. Одежда и личные вещи членов экипажа болтаются в невесомости в каютах – – так, словно разбросаны в спешке.

Исчезли практически все баллоны с воздухом. В реестре оборудования указано, что тяжелые скафандры членов экипажа взяты со склада некоторое время назад. Только скафандр корабельного врача не зарегистрирован в складской ведомости и отсутствует. Отсутствует также портативная шлюзовая камера.

Область отсека управления сильно пострадала. Полной уверенности у меня нет, но впечатление такое, будто бы тут шла подготовка к прыжку через гиперпространство в автоматическом режиме. Показатели приборов в энергетическом отсеке, который не пострадал при столкновении, подтверждают мое предположение. Я бы рискнул высказать такую идею: экипаж «Тенельфи» пытался уйти от брошенного звездолета из-за того. что такая большая масса металла могла бы вызвать искажения в расчетной траектории прыжка, но в результате произошло столкновение.

Я взял пробы для патофизиолога Мерчисон. Прикажете возвращаться, сэр?

– Подождите, – ответил Флетчер. – Вы слышали сообщение Чена, доктор? Будут ли у вас еще распоряжения для бортинженера, прежде чем он покинет «Тенельфи»?

– Да, – сказал Конвей. – Из чистой предосторожности попросите его не снимать шлем, когда он вернется.

Капитан и Чен продолжали переговоры, а Конвей пытался понять, в чем же причина странного поведения корабельного врача «Тенельфи». Хирург-лейтенант Сазерленд в обращении с пострадавшими членами экипажа продемонстрировал высокий профессионализм. Не по своей вине он не смог передать более связное сообщение, хотя и пытался это сделать, а затем не без труда вручную запустил аварийный маяк. Сазерленд представлялся Конвею разумным человеком, трудягой, которого не так-то просто вогнать в панику. Судя по всему, врач был и не из тех, кто мог погибнуть в результате какой-то нелепой случайности, собственной неосторожности. Вряд ли бы также такой человек исчез, не оставив хоть какой-то записки.

– Если он не в свободном дрейфе, если его нет на борту «Тенельфи», – неожиданно проговорил Конвей, – остается одно-единственное место, где его можно искать. Вы могли бы высадить меня на брошенный звездолет, капитан?

Зная о том, как печется Флетчер о своем корабле, Конвей ожидал какого угодно ответа – от резкого «нет» до многословного взрыва эмоций в ответ на одно лишь предположение о такой возможности. Но вместо этого он получил ответ такого сорта, какой обычно дают опытные инструкторы учащемуся-недоумку. Лекция была прочитана на столь унизительно элементарном языке, что если бы Конвея не отделяли от Флетчера пять палуб, он бы, пожалуй, рискнул сдвинуть лицевую пластину и плюнуть капитану в физиономию.

– Я не вижу причин, доктор, зачем бы отсутствующему офицеру понадобилось покидать «Тенельфи», в то время как разумнее всего было бы остаться с товарищами и ожидать прихода помощи, – вот так начал свою нотацию капитан. Затем он напомнил Конвею о том, что времени у них мало и терять его зря не стоит. Нужно было как можно скорее госпитализировать заболевших членов экипажа, и к тому же «Тенельфи», брошенный звездолет и «Ргабвар» все быстрее притягивало к солнцу звездной системы. Через двое суток на борту «Ргабвара» должно было стать ощутимо жарко, а через четверо могла расплавиться обшивка звездолета-неотложки. Кроме того, по мере приближения к зловредной звезде все более и более проблематичным становилось безопасное осуществление прыжка в гиперпространство.

Мало этого: «Тенельфи» и «Ргабвар» в данный момент были состыкованы, что позволяло «Ргабвару» расширить гиперпространственную оболочку и включить в нее пострадавший корабль, который можно было доставить к госпиталю как вещественное доказательство для последующих исследований причин столкновения. При том, что корабли были состыкованы, осуществление точного маневрирования, необходимого для подруливания к брошенному звездолету, значительно осложнялось – точнее говоря, оно было попросту невозможно, и если бы Флетчер попробовал осуществить таковое маневрирование, «Ргабвар» могла постичь та же судьба, что и «Тенельфи». Кроме того, сами размеры звездолета-скитальца…

– Первоначально этот корабль имел сферическую форму, – продолжал капитан, и на мониторе, установленном на медицинской палубе, появилось изображение чужого звездолета. – Его диаметр – четыреста метров. В некоторых отсеках сохранилось остаточное давление и энергия. Но экипаж «Тенельфи» ранее сообщал об отсутствии живых существ на борту…

– Теперь на борту этой посудины может находиться Сазерленд, капитан.

Флетчер так выразительно вздохнул, что из динамика посыпались шелестящие звуки, а затем снова донесся ровный, сдержанный, занудный голос капитана:

– Результаты исследования, проведенные экипажем «Тенельфи», надежнее наших, доктор. Заключение о наличии живых существ на борту – это результат большого числа замеров с помощью датчиков. К этим замерам относятся определение типа и распределения источников энергии, выявление вибрации, связанной с работой механических устройств в системе жизнеобеспечения, измерение давления и температуры внутри обшивки, обнаружение системы связи и освещения, и еще множество более тонких методов. Мы с вами отлично понимаем, что многим инопланетянам требуются сверхнизкие температуры, да и видят они порой совсем в других частотах спектра, но все же их присутствие намного легче обнаружить через посредство обнаружения систем жизнеобеспечения.

Но сейчас, – продолжал капитан, – я не могу с уверенностью заявить, был ли внутри этой посудины хоть кто-то живой. Из-за близости к солнцу обшивка корабля раскалилась настолько, что уловить разницу температур под ней нет никакой возможности, а показания прочих датчиков будут сильно искажены, поскольку имеет место тепловое расширение всей структуры звездолета. Помимо всего прочего, корабль очень велик. Его обшивка настолько изрешечена метеоритами, что Сазерленд мог проникнуть внутрь где угодно. И откуда же вы намерены начать его поиск?

– Если он там, – сказал Конвей, – он сам даст нам знать, где его искать.

Капитан несколько секунд помолчал, и Конвею, хоть он и разозлился не на шутку за то, что Флетчер разговаривал с ним в такой манере, все-таки стало его жалко. И действительно: дилемма перед капитаном встала нешуточная. На самом деле ни Флетчеру, ни Конвею не хотелось покидать место катастрофы, не выяснив судьбу хирурга-лейтенанта Сазерленда. Но нужно было подумать и о здоровье остальных членов экипажа. Ответственность за их здоровье целиком и полностью лежала на Конвее, а ответственность за безопасность «Ргабвара», само собой, – на Флетчере.

При том, что все три корабля с опасным ускорением двигались в сторону ближайшего солнца, время для поисков пропавшего офицера было резко ограничено, а капитану вовсе не хотелось бросать Старшего врача Главного Госпиталя Сектора Конвея на каком-то дырявом корабле вместе с медиком Корпуса Мониторов. Не хотелось Флетчеру также рисковать и отправлять с Конвеем кого-то из своих офицеров: если бы с кем-то из экипажа «Ргабвара» что-то стряслось, у Флетчера проблем стало бы еще больше. Вероятно, прыжок через гиперпространство совершить удалось бы, но все же риск значительно бы возрос, а отсрочка старта могла бы пагубно сказаться на здоровье пациентов.

Из динамика донесся очередной сокрушенный вздох. Флетчер проговорил:

– Хорошо, доктор, вы можете приступить к поискам хирурга-лейтенанта. Доддс, включайте телескоп. Нужно найти признаки недавнего проникновения внутрь брошенного корабля. Лейтенант Чен, прошу вас на время забыть о пробах для патофизиолога Мерчисон. Срочно возвращайтесь в энергетический отсек. Мне нужно ускорение для маневрирования через пять минут. Доктор, я буду совершать круговой облет корабля в горизонтальной плоскости на расстоянии в полмили. Поскольку период вращения корабля составляет сорок две минуты, это позволит нам осмотреть его обшивку четырежды. Хэслэм, поработайте, как сумеете, с датчиками и попытайтесь просветить доктора относительно того, что собой представляет внутренний интерьер этого дырявого шара.

– Благодарю вас, – ответил Конвей.

Доддс помог Мерчисон перенести одного из пациентов в кислородную палатку, извинился и поспешил в отсек управления.

Конвей смотрел на экран монитора, где красовалось изображение брошенного звездолета. Одна его половина была непроницаемо черной, вторая – ослепительно яркой, местами обезображенной воронками и трещинами. Конвей, помогая коллегам облеплять пациентов биодатчиками, время от времени поглядывал на экран. Увеличившись, гигантский шар начал поворачиваться по вертикальной оси. Вдруг он исчез с экрана, и появилось его схематическое изображение.

Оно представляло собой шар в разрезе. Палубы шли концентрическими кругами к центру, ядру шара. Ближе к центру находилось несколько отсеков, помеченных разными оттенками зеленого цвета, а непосредственно рядом с обшивкой в одном месте находился обширный, квадратной формы отсек, помеченный красным. Тонкие красные линии соединяли этот отсек с зелеными отсеками в центре шара.

– Доктор, Хэслэм на связи. Передаю вам составленную с помощью датчиков схему шарообразного звездолета в разрезе. Подробностей, простите, маловато, и многое сделано наугад…

Хэслэм рассказал Конвею о том, что такие шарообразные корабли были популярны лет сто назад, когда основная проблема космического судостроения заключалась в создании максимума пространства для жизни экипажей. Перемещение внутри корабля осуществлялось по вертикали. Отсек управления располагался впереди, а реактор и двигатели, обозначенные красным цветом, – на корме. Звездолет мог довольно-таки быстро вращаться вокруг вертикальной оси, что обеспечивало наружные палубные уровни ближе к центру искусственной гравитацией даже тогда, когда корабль двигался с ускорением.

Хэслэм не мог точно сказать, одну ли аварию потерпел этот звездолет или аварий было несколько, но как бы то ни было, в данный момент область отсека управления была напрочь опустошена и лишена наружной обшивки. В итоге вертикальное вращение шара составляло теперь всего лишь жалкую долю от потребного. Реакторы, обеспеченные мощной защитной броней, не пострадали.

Живых существ на корабле не осталось, но ближе к центру сохранилось несколько отсеков, где имелись воздух и энергия. Вероятно, там какое-то время могли бы продержаться оставшиеся в живых. Эти отсеки были помечены зеленым цветом. Хэслэм добавил, что в некоторых из этих отсеков атмосфера представляет собой смягченный вариант вакуума, но в других, пожалуй, еще смогли бы дышать те существа, которые построили этот корабль.

– А есть хоть какая-то вероятность?.. – начал и не договорил Конвей.

– Живых там нет, доктор, – решительно прервал его Хэслэм. – Экипаж «Тенельфи» сделал вывод о том, что корабль брошен и дрейфует по космосу без управления. Катастрофа, вероятно, случилась пару сотен лет тому назад. Если кто и выжил, они бы столько не прожили.

– Да, конечно, – вздохнул Конвей.

Но зачем же туда направился Сазерленд?

– Капитан, говорит Доддс. Похоже, я кое-что нашел, сэр. Сейчас войдем в зону, освещенную солнцем. Даю полное увеличение.

На мониторе появился небольшой участок поверхности шарообразного звездолета с черной, с рваными краями дырой, уводящей в недра корабля. Рядом с этой дырой на обшивке темнело коричнево-желтое пятно.

– Похоже на смазку, сэр, – сказал Доддс.

– Согласен, – отозвался капитан и тут же спросил: – Но зачем ему было пользоваться смазкой, а не флюоресцентной зеленой краской, специально предназначенной для нанесения меток?

– Возможно, смазка просто оказалась под рукой, сэр.

Флетчер оставил ответ Доддса без внимания, тем более что вопрос был, по большому счету, риторическим.

– Чен, – торопливо проговорил он, – подойдем к шару на сто метров. Хэслэм, подготовьте гравилучевые установки на случай, если я просчитаюсь и нас понесет на эту… калошу. Доктор, боюсь, что в сложившихся обстоятельствах я не смогу отправить с вами кого-то из офицеров, но думаю, вы без проблем сумеете пролететь сто метров. Только там, внутри, надолго не задерживайтесь.

– Понимаю, – ответил Конвей.

– Отлично, доктор, будьте готовы к выходу через пятнадцать минут. Захватите с собой запасные баллоны с воздухом, воду и то, что сочтете нужным из медицинского инвентаря и лекарств. Надеюсь, вы найдете Сазерленда. Удачи вам.

– Спасибо, – отозвался Конвей и стал гадать, какое же лекарство может потребоваться врачу – вроде бы с физической точки зрения здоровому, но повредившемуся психикой настолько, что он отправился исследовать брошенный звездолет-скиталец. Относительно себя Конвей особых сомнений в собственных потребностях не испытывал: он только увеличил продолжительность работы системы жизнеобеспечения своего скафандра до сорока восьми часов. К концу этого срока «Ргабвар» должен был стартовать к госпиталю, независимо от того, нашел бы Конвей Сазерленда или нет.

В то время как Конвей проверял исправность запасных баллонов с воздухом, к нему подлетел Приликла и уселся рядом на стену. Ножки маленького эмпата, прижатые присосками к белому пластику, сильно дрожали – так, будто бы на цинрусскийца действовал мощный поток эмоционального излучения. Но когда Приликла заговорил, Конвей очень удивился. Эмоция принадлежала самому эмпату. Приликла был напуган.

– Позволь мне высказать предложение, друг Конвей, – робко проговорил он. – Работа по обнаружению существа по имени Сазерленд пойдет быстрее и успешнее, если с тобой отправлюсь я.

Конвей представил себе металлические дебри под изодранной обшивкой шара-скитальца, подумал о том, сколько там возможностей повредить скафандр, про всякие другие опасности, о которых они пока даже не догадывались. Он гадал: что же стряслось с пресловутой цинрусскийской трусостью – главной характеристикой выживания представителей этой хрупкой, уязвимой расы.

– Ты хочешь лететь со мной? – недоверчиво переспросил Конвей. – Ты сам предлагаешь мне свою помощь?

Приликла смущенно ответил:

– Твое эмоциональное излучение отражает смятение чувств, друг Конвей, но в целом его картина для меня лестна. Да, я отправлюсь с тобой и использую свой эмпатический дар для поисков Сазерленда. Если он еще жив, мы найдем его. Но ты хорошо знаешь, что я храбростью не блещу и потому оставляю за собой право уклониться от поисков в тот момент, когда сочту, что риск для меня слишком велик.

– Ты меня утешил, – улыбнулся Конвей. – А то я уж было усомнился в твоем психическом здоровье.

– Знаю, – ответил Приликла и принялся укомплектовывать всем необходимым собственный скафандр.

Они должны были выйти наружу через небольшой люк ближе к носу, поскольку главным люком «Ргабвар» был пристыкован к «Тенельфи». Несколько нестерпимо долгих минут им пришлось слушать, как капитан Флетчер вслух высказывает свои тревоги на предмет складывающейся ситуации. Но вот наконец Приликла и Конвей оказались снаружи. Впереди подобно гигантской дырявой стене простиралась обшивка шарообразного звездолета. Из-за немыслимого числа воронок, дыр и трещин даже впечатление того, что это шар, исчезало. А когда врачи отделились от «Ргабвара» и полетели к брошенному кораблю, перспектива вдруг разительно изменилась, и вместо вертикальной стены перед Конвеем и Приликлой предстало нечто наподобие здоровенной металлической планеты, где им предстояло совершить высадку. Позади остались два состыкованных звездолета.

Конвей обнаружил, что вести путь к месту на обшивке, помеченному смазкой, намного легче, чем держать в узде собственные эмоции, всколыхнувшиеся при мысли о том, что ему предстоит побывать на одном из легендарных древних звездолетов. Скорее всего эмоции Конвея не должны были слишком сильно огорчать Приликлу, поскольку эмпатом владели похожие чувства. Вот только у цинрусскийца просто физически не могло возникнуть таких проявлений сильных чувств, как «гусиная» кожа или волосы, вставшие дыбом.

Приликла и Конвей летели к одному из тех гигантских звездолетов, которые некогда, в годы до изобретения гипердрайва, перевозили колонистов с родных планет к другим звездным системам. Все расы в Галактической Федерации, владевшие техникой для межзвездных полетов, прошли через эру строительства подобных кораблей – Мельфа, Илленсия, Тралта, Кельтия и Земля и еще десятки цивилизаций в промежутке между освоением межпланетных перелетов на кораблях с химическим и ядерным топливом и переходом к практически мгновенным полетам через гиперпространство выпускали в космос вот такие гигантские шары – нечто вроде коробочек с семенами.

Когда же спустя несколько десятилетий или столетий вышеупомянутые цивилизации изобрели гипердрайв или переняли этот способ передвижения у других существ, вступив в нарождающуюся Галактическую Федерацию, они предприняли поиск этих гигантов, летавших со скоростью, уступавшей скорости света. Большая их часть была обнаружена и спасена через несколько десятков или сотен лет после запуска.

Все это стало возможным из-за того, что курсы следования кораблей-гигантов были точно известны и их местоположение в любое конкретное время можно было без труда определить с помощью компьютера. При том условии, что за время полета не происходило никаких психологических катастроф – а некоторые происшествия такого рода на кораблях-гигантах потом еще долго являлись спасателям в кошмарных снах, – колонисты оказывались на месте назначения через несколько дней после старта. Конвей знал о том, что последние из найденных шаров-гигантов были разобраны, их двигатели и реакторы – сохранены. Некоторые звездолеты этого типа, правда, были превращены в жилье для персонала, занятого сооружением космических станций, но это было более шестисот лет назад.

Этот же корабль оказался одним из тех, который не обнаружили в пору изобретения гипердрайва. То ли по чистой случайности, то ли в связи с какой-то поломкой он сбился с курса и стал тем семенем, которому было не суждено лечь на плодородную почву.

Врачи молча опустились на обшивку шара. Шар вращался, хоть и медленно, и Конвею пришлось включить магниты на подошвах и перчатках, дабы его не отнесло в сторону. Приликла для этой же цели использовал антигравитационное устройство и магнитные подушечки, прикрепленные ко всем его шести тоненьким лапкам. Затем они осторожно перебрались через край отверстия в обшивке и спрятались от прямых солнечных лучей. Конвей немного подождал, дал глазам привыкнуть к темноте, после чего включил фонарь на шлеме.

Впереди метров на тридцать тянулся извилистый проход, сам собой образовавшийся посреди металлических завалов. Под ногами обнаружился удлиненный лист стали с зелеными люминесцентными метками и пятном смазки.

– Если офицеры с «Тенельфи» оставили там метки, – сказал Флетчер, когда Конвей сообщил ему о своей находке, – поиски Сазерленда, вероятно, дадут результат скорее. Если, конечно, он не уклонился с того пути, на котором стоят метки. Но есть и другая проблема, доктор. Чем глубже вы будете забираться в недра этого дырявого шара, тем хуже будет наша с вами радиосвязь. У нас тут энергии побольше, чем у вас в скафандрах, поэтому вы нас слышать будете еще долго после того, как мы перестанем слышать вас. Как вы понимаете, я говорю о голосовых сообщениях. Если вы включите свой радиопередатчик даже в самой середине корабля, мы все равно засечем сигнал в виде шипения или взрыва статического электричества, и вы тоже. Так что даже в то время, когда мы лишимся возможности переговариваться друг с другом, будьте так добры, включайте передатчик каждые пятнадцать минут, дабы мы знали, что вы живы. Мы будем вам отвечать.

Можно также отправлять сообщения посредством долгих и коротких вспышек статического электричества. Этот древний метод до сих пор применяется в экстремальных ситуациях. Вы знаете азбуку Морзе?

– Нет, – ответил Конвей. – Но сигнал «SOS» послать сумею.

– Надеюсь, вам не придется его посылать, доктор.

Идти по размеченному проходу посреди завалов оказалось делом непростым и опасным. Судя по остаточному вращению шара, Конвей и Приликла вроде бы пробирались к его центру, но глаза и прочие органы чувств подсказывали Конвею, что он спускается вниз. Когда они с Приликлой добрались до очередного пятна смазки, то увидели впереди еще одно такое пятно, намного глубже, и при этом проход имел крутой поворот, благодаря которому можно было обойти крупный завал. Затем, по той же самой причине, проход резко вилял в противоположную сторону. Вот таким зигзагом Конвей и Приликла продвигались к центру корабля.

Приликла двигался впереди, дабы Конвей его случайно не раздавил. Шесть лапок цинрусскийца торчали из шарообразной защитной оболочки (прочный панцирь защищал их от пагубного воздействия вакуума), и из-за этого Приликла был похож на жирного металлического паука, грациозно и осторожно пробирающегося по огромной чужой паутине. Лишь раз магнитные подушечки на лапках Приликлы соскользнули, и он начал падать на Конвея. Конвей инстинктивно вытянул руку, но опомнился и успел вовремя отдернуть ее. Ухвати он цинрусскийца за лапку, он бы ее, пожалуй, оторвал. Приликла пролетел мимо, однако далеко его не отнесло: он включил двигатели своего скафандра, после чего они с Конвеем продолжили долгий и медленный путь.

Как раз перед тем, как связь с «Ргабваром» стала практически невозможной, Флетчер сообщил о том, что прошло уже четыре часа, и поинтересовался, уверен ли Конвей в том, чем занимается – идет по проходу, размеченному офицерами «Тенельфи», ранее обследовавшими заброшенный звездолет, или все-таки ведет поиск Сазерленда. Конвей взглянул на пятнышко люминесцентной краски впереди, на блямбу смазки рядом с этим пятнышком и ответил, что уверен – да, он один идет по следу Сазерленда.

«Я чего-то не вижу, – сердито подумал он. – Не понимаю чего-то такого, что у меня прямо под носом!»

Чем дальше Конвей и Приликла забирались внутрь корабля, тем плотнее становились завалы на их пути, но центробежная сила, возникавшая вследствие вращения шара, уменьшилась, и потому теперь здоровенные листы обшивки, сорванная с мест мебель и всякие прочие обломки и вещи плавно проплывали мимо врачей. Лучи фонарей выхватывали из мрака и еще кое-что: обрывки, куски органического материала – вероятно, останки членов экипажа или домашних животных, погибших при катастрофе столетней давности. Однако заниматься сбором органических останков, их отделением от металлических обломков Конвей и Приликла не собирались – это было бы непростительной тратой времени. Какое бы сильное любопытство ни владело обоими медиками, как ни интересовало их, что за существа летели на этом корабле, главное для них было найти Сазерленда.

Прошло чуть меньше семи часов. Приликла и Конвей оказались в области тех уровней, где обломков стало поменьше, хотя и тут все было перекорежено порядком. Это радовало, поскольку Приликла теперь то и дело натыкался на переборки просто от слабости, а Конвей, того и гляди, был готов начать зевать во весь рот.

Он остановился и спросил у эмпата, не ощущает ли тот чьего-либо эмоционального излучения помимо его, Конвея, собственного. Приликла ответил отрицательно и даже извиняться не стал – настолько он был изможден. Затем Конвей услышал отрывистое шипение в наушниках и ответил тремя короткими нажатиями кнопки передатчика. После паузы он повторил сигнал еще и еще раз.

Он надеялся на то, что капитан его поймет, а он, передав трижды букву «С», пытался дать понять Флетчеру, что они с Приликлой намереваются спать.

Следующий этап пути дался медикам легче. Теперь они просто шли по практически не пострадавшим палубам, взбирались по широким пандусам или более узким лестницам к центру корабля. Лишь один раз им пришлось замедлить ход и обойти пробку завалов, которые, судя по всему, были созданы крупным метеоритом, на небольшой скорости влетевшим внутрь звездолета. А через несколько минут Конвей и Приликла обнаружили первый люк, ведущий во внутренние отсеки.

Люком это сооружение можно было назвать лишь весьма приблизительно. По всей вероятности, уцелевшие члены экипажа или пассажиры гигантского звездолета соорудили его после катастрофы. Здоровенный металлический куб был приварен к герметичной двери и снабжен весьма примитивным механизмом для открывания и закрывания. Оба замка оказались отпертыми, и отперты были, судя по всему, давно, поскольку помещение, располагавшееся сразу же за дверью, было наполнено обрывками каких-то растений, которые, стоило к ним прикоснуться, рассыпались пылью.

Конвею вдруг стало зябко при мысли об этом огромном корабле, тяжко, но не смертельно раненном множеством метеоритов, ослепленном, но не окончательно бессильном, где горстки выживших мостятся на крошечных островках света и тепла. Но и на этих островках воздуха становилось все меньше и меньше… И все же уцелевшие хозяева корабля не сидели сложа руки. Они водрузили здесь люки, благодаря которым могли странствовать с островка на островок, сотрудничать в деле жизнеобеспечения. Это дало им возможность какое-то время продержаться.

– Друг Конвей, – обратился к спутнику Приликла, – твое эмоциональное излучение с трудом поддается анализу.

Конвей нервно рассмеялся.

– Знаешь, – признался он, – я себе все твержу, что не верю в призраков, но при этом сам себе не очень верю.

Они обошли вокруг гидропонного зала – так надо было поступить согласно меткам – и потом примерно через час вошли в коридор, совершенно целый, где только на потолке и в полу зияли две большие дыры с рваными краями. Здесь, как ни странно, оказалось не так темно, как в пройденных спутниками помещениях, и они выключили свои фонари.

Из одной дыры струился тусклый свет. Когда Приликла и Конвей подошли к ее краю и заглянули в нее, то увидели крошечный кружочек солнечного света на самом дне. Через несколько секунд свет исчез, а еще через несколько появился снова, а потом темнота вновь стала непроницаемой.

– Ну вот, – с облегчением проговорил Конвей, – теперь мы хотя бы знаем короткий обратный путь. Но если бы мы оказались здесь в неправильное время, когда солнце не светило…

Он умолк, думая о том, что на самом деле им очень-очень повезло, а в самое ближайшее время могло повезти еще больше, потому что в конце коридора находился еще один шлюзовый люк. Он был помечен и люминесцентной краской, и здоровенной кляксой коричневой смазки. Наружная крышка люка была прочно закрыта, а это означало, что за дверью поддерживается давление воздуха.

Приликла задрожал от собственного волнения, да и от волнения Конвея тоже, когда тот принялся возиться с механизмом открывания люка. Пришлось на какое-то время прервать работу – затрещало в наушниках, и Конвей вынужден был ответить. Но и после ответа в наушниках снова послышалось шипение.

– Наш капитан не очень-то терпелив, – раздраженно проговорил Конвей. – Мы отсутствуем всего тридцать восемь часов, а он сказал, что у меня – двое суток… – Он немного помолчал, затаил дыхание и прислушался к слабому, беспорядочному шипению. Теперь, когда они с Приликлой забрались в самую сердцевину корабля, треск статического электричества в наушниках стал совсем слабеньким, еле различимым. Собственное дыхание и то звучало громче. Трудно было определить, когда шипение начиналось, когда заканчивалось, но через некоторое время Конвей все же уловил в сигналах определенную закономерность. Три короткие вспышки статического электричества. Пауза. Три долгие вспышки. Пауза. Три короткие вспышки, еще более долгая пауза, а потом все сначала. Это был сигнал бедствия, «SOS».

– С кораблем ничего не могло случиться, – стал вслух размышлять Конвей. – Это было бы странно. Значит, что-то с пациентами. Как бы то ни было, нас просят вернуться, и я бы сказал, что дело срочное.

Приликла припал к стенке рядом с крышкой люка и несколько секунд не отвечал. Наконец он сказал:

– Прошу прощения за кажущуюся невежливость, друг Конвей. Я отвлекся. Я ощущаю присутствие за этой дверью разумного существа – правда, его эмоциональное излучение очень слабое.

– Сазерленд! – вырвалось у Конвея.

– Думаю, да, друг Конвей, – ответил Приликла и сочувственно затрепетал в ответ на вставшую перед Конвеем дилемму.

Где-то, всего в нескольких сотнях футов находился пропавший офицер с «Тенельфи», медик – в каком состоянии, неизвестно, но скорее всего живой. Даже с помощью Приликлы на его поиски ушло бы никак не меньше часа. Конвею отчаянно хотелось найти и спасти этого человека, и не только ради него самого, но потому, что он понимал: только Сазерленд сумеет объяснить, что случилось на «Тенельфи» с его товарищами. Но и сам Конвей, и Приликла зачем-то срочно были нужны на «Ргабваре». Флетчер ни за что не послал бы сигнала «SOS» просто так.

Итак: если с кораблем все было в порядке, значит, что-то стряслось с пациентами. Вероятно, их состояние резко ухудшилось, а это создавало значительные сложности для Мерчисон и Нэйдрад – двух существ, которые бы без причины не запаниковали и ни за что не согласились бы на то, чтобы их коллег отозвали с важного задания. «Но, – вдруг подумал доктор, – вероятно, их пока мог бы устроить и один коллега – тем более что чуть позже они обрели бы сразу двоих, в том числе Сазерленда, который больше знал о заболевании, поразившем его соратников, чем медики с неотложки».

Приликла перестал трястись, как только Конвей принял решение.

– Доктор, – сказал Конвей, – нам нужно разделиться. Нас срочно требуют на «Ргабвар», а может быть, им просто нужно с нами срочно переговорить. Не мог бы ты отправиться коротким путем на противоположную сторону, Приликла? Выясни, что там стряслось, и дай, какие сумеешь, рекомендации. Но не покидай другого края этого туннеля хотя бы час после того, как выберешься на обшивку. Как только ты там окажешься, тебя заметят с «Ргабвара», а я смогу видеть тебя с этого конца. Таким образом, мы сможем переговариваться.

Туннель прямой, никаких зигзагов, да и центробежная сила тебе поможет, так что через два часа ты уже будешь у цели, – продолжал Конвей. – За это время я почти наверняка разыщу Сазерленда и приступлю к его эвакуации. Это работа для меня, поскольку тут потребуются мышцы ДБДГ, а не цинрусскийская эмпатия и даже симпатия.

– Согласен, друг Конвей, – ответил Приликла и засеменил по коридору к отверстию в полу. – Редко я откликался на предложение с большей готовностью…

Первым, что удивило Конвея, когда он оказался по ту сторону люка, был свет. Он очутился в большом, просторном отсеке, который, судя по остаткам оборудования, закрепленного на стенах, потолке и полу, некогда был местом собраний и отдыха экипажа. Снаряды для занятий спортом в условиях невесомости, а также, вероятно, предназначенные для проведения соревнований, были самым грубым и примитивным образом переделаны в двойные гамаки. Лишь на нескольких участках зала, огороженных прозрачным пластиком, располагались растения, и некоторые из них оказались зелеными. Все остальное пространство вдоль стен и посередине было использовано под койки и прочую мебель, нужную в условиях невесомости. Все выглядело так, словно здесь, в этом огромном отсеке, собрались все двести существ, уцелевших после первого столкновения корабля с метеоритом (в том числе и дети), и, судя по всему, прожили здесь довольно долгое время. А еще Конвея поразило то, что, кроме мебели и предметов, которыми пользовались эти существа, от них не осталось ни следа. Куда же подевались тела давно умерших колонистов-неудачников?

Конвей почувствовал, что волосы у него на макушке встали дыбом. Он вывел полную громкость наружного динамика и крикнул:

– Сазерленд!

Ответа не последовало.

Конвей пролетел к противоположной стене, где заметил две двери. Одна из них была приоткрыта, за ней горел свет. Открыв дверь целиком, Конвей попал в корабельную библиотеку.

Дело было не только в том, что здесь к стенам и потолку были прикреплены стеллажи, на которых аккуратными рядами стояли книги и коробки с магнитофонными лентами, а на полу через равные промежутки были расставлены столики и аппараты для чтения микрофильмов. Дело было даже не в том, что в воздухе парили весьма современные кассеты и портативные магнитофоны, принадлежавшие офицерам с «Тенельфи». Слово «библиотека» было написано на двери, а на противоположной стене висела эмблема корабля, и под ней можно было прочесть его название. Глядя на эту знаменитую эмблему, Конвей вдруг понял все.

Он понял, почему «Тенельфи» попал в беду, почему офицеры стартовали со своего корабля на заброшенный древний звездолет, оставив на вахте только корабельного медика. Он понял и то, почему они так поспешно вернулись, почему заболели и почему теперь им мало кто (в том числе и он сам) могли помочь. Конвей теперь знал, почему хирург-лейтенант Сазерленд воспользовался смазкой вместо маркерной краски и какая проблема заставила доктора отправиться на этот загадочный древний корабль. А все это Конвей понял потому, что и эмблема, и название этого корабля фигурировали в учебниках истории как на Земле, так и на каждой из земных планет-колоний.

Конвей сглотнул подступивший к горлу ком, проморгался и, пятясь, вышел из библиотеки.

На другой двери висела табличка: «Кладовая спортивного инвентаря», но это название было зачеркнуто, а поверх красовалась надпись: «Изолятор». Открыв эту дверь, Конвей обнаружил, что помещение тоже освещено, но довольно тускло.

Вдоль стен по обе стороны от двери складские полки были переделаны в нары, и две койки были заняты. Тела, лежавшие на них, были обезображены – отчасти от недоедания, а отчасти оттого, что эти люди прожили всю жизнь в невесомости. В отличие от фрагментов тел, которые попадались Конвею и Приликле ближе к наружной обшивке корабля, эти трупы лежали не в вакууме, и потому процесс разложения сделал свое дело. Тем не менее этот процесс зашел не настолько далеко, чтобы невозможно было определить, что это тела ДБДГ, людей – старика и девочки, и что умерли эти двое всего несколько месяцев назад.

Конвей стоял и думал о путешествии, которое продолжалось почти семьсот лет, о последних оставшихся в живых, которые почти дожили до конца этого путешествия. Ему снова пришлось часто моргать – на глаза набежали слезы. Злясь на судьбу, он сделал еще несколько шагов и оказался около смотрового стола и шкафчика с инструментами. В дальнем углу его фонарь выхватил из темноты фигуру человека в скафандре. В одной руке человек держал квадратный предмет, а другой держался за открытую дверцу шкафчика.

– С… Сазерленд? – с трудом выговорил Конвей.

Человек вздрогнул и еле слышно ответил:

– Не надо так орать.

Конвей убавил громкость и затараторил:

– Рад видеть вас, доктор. Меня зовут Конвей, я из Главного Госпиталя Сектора. Нам нужно срочно переправить вас на корабль-неотложку. У них там проблемы и…

Он запнулся. Сазерленд не отпускал дверцу шкафчика. Конвей, стараясь говорить бодро и вдохновенно, продолжал:

– Я понимаю, почему вы воспользовались коричневой смазкой вместо зеленой краски, и я не снимал шлема. Мы знаем, что в других отсеках корабля сохранился воздух. Есть еще оставшиеся в живых? Нашли ли вы то, что искали, доктор?

Только тогда, когда они оба оказались за дверью изолятора, Сазерленд наконец заговорил. Он поднял лицевую пластину, протер ее запотевшую внутреннюю сторону и вяло проговорил:

– Слава богу, что еще кто-то помнит собственную историю. Нет, доктор, больше здесь никто не уцелел. Я осмотрел все отсеки, где остался воздух. В одном из них собраны несъедобные останки – похоже, здесь ближе к концу путешествия процветал каннибализм, и мертвецов складывали там… простите, где они были легко доступны. Нет, я не нашел то, что искал, – а искал я средство диагностики, а не лечения болезни. Все лекарства против этой хвори испортились несколько сотен лет назад… – Он помахал книгой, которую держал в руке, и продолжал: – Надо было прочитать тут кое-что. Шрифт мелкий, и пришлось поднять лицевую пластину, ноя предварительно увеличил давление внутри скафандра. По идее за счет этого возбудители воздушно-капельной инфекции должны были отлететь от меня.

Но только по идее. На самом деле, судя по всему, этого не произошло. Хирург-лейтенант Сазерленд подхватил ту же хворь, что и его товарищи. Он жутко вспотел, он щурился, глядя на свет, а из глаз у него текли слезы. Но ни делирия, ни бессознательного состояния пока не отмечалось. Пока.

Конвей сказал:

– Мы разыскали короткий путь для выхода. Ну, то есть относительно короткий. Как думаете – сможете ли вы с моей помощью пробраться по туннелю или мне стоит связать вас по рукам и ногам и толкать перед собой?

Сазерленд был очень слаб, но не желал, чтобы его связывали и толкали, пусть даже со всей заботой и осторожностью, вдоль по туннелю, где из стенок торчали искореженные, острые куски металла. И все же компромиссное решение было найдено: медики решили связаться друг с другом спиной к спине, и чтобы при этом Конвей перебирал по стенкам руками, а Сазерленд отталкивался от препятствий, которых Конвей бы не заметил. Они опустились в туннель и задвигались с очень приличной скоростью – то есть с настолько приличной, что вскоре увидели Приликлу, который не пролетел еще и половины пути. Всякий раз, когда туннель озаряло солнце, шарик скафандра крошки-эмпата был виден все ближе и ближе.

Непрерывное шипение сигнала «SOS» слышалось все громче, а потом вдруг внезапно прервалось. А еще через несколько минут крошечный черный кружочек защитного шарика Приликлы превратился в сверкающий диск – эмпат вылетел из туннеля наружу. Он сообщил, что «Ргабвар» и «Тенельфи» находились в зоне непосредственной видимости и что теперь можно будет без проблем переговариваться по радио. Конвей и Сазерленд услышали, как Приликла вызвал на связь «Ргабвар» и как затем – наверное, лет через десять, на фоне жуткого хрипа и скрипа послышался ответ с неотложки. Конвей и сам сумел различить кое-какие слова, поэтому суть сообщения, переданного ему Приликлой, его не поразила до глубины души.

– Друг Конвей, – сказал эмпат, и было слышно, что он изо всех сил старается смягчить реакцию на плохие новости, – говорила Нэйдрад. У всех землян-ДБДГ на борту, включая и патофизиолога Мерчисон, отмечаются точно такие же болезненные симптомы, как у офицеров с «Тенельфи», различной степени тяжести. Пока лучше других себя чувствуют капитан и лейтенант Чен, но состояние у обоих таково, что и им должен быть вот-вот предписан постельный режим. Нэйдрад срочно просит нашей помощи, а капитан говорит, что, если мы в ближайшее время не окажемся на борту, он стартует без нас. Лейтенант Чен вообще сильно сомневается относительно возможности старта – даже если бы не нужно было включать в нашу гиперпространственную оболочку «Тенельфи». Похоже, возникли дополнительные сложности в связи с близостью солнца данной звездной системы и тут нужен опытный астронавигатор, чтобы…

– Достаточно, – резко вмешался Конвей. – Скажи им, пусть бросят «Тенельфи»! Пусть проводят отстыковку, пусть избавятся от всех проб, которые Чен принес на борт для анализа. Ни в госпитале, ни в Корпусе Мониторов нам не скажут спасибо, если мы притащим хоть что-то, что побывало в контакте со звездолетом-скитальцем. Очень может быть, что и нас в госпитале не слишком рады будут видеть…

Он умолк, поскольку услышал, как Нэйдрад передает его пожелания капитану. Как только Флетчер начал отвечать, Конвей поспешно проговорил:

– Приликла, я хорошо слышу «Ргабвар», так что твоя помощь мне больше не нужна. Возвращайся на корабль как можно скорее и помоги Нэйдрад в уходе за пациентами. Мы покинем этот туннель через пятнадцать минут. Капитан Флетчер, вы меня слышите?

– Да, слышу, – ответил голос, совершенно не похожий на голос капитана.

– Прекрасно, – проговорил Конвей и вкратце поведал Флетчеру обо всем, что случилось с «Тенельфи», да и не только с «Тенельфи».

Обнаружение звездолета-скитальца в квартируемом районе Галактики стало приятным сюрпризом на фоне скучной, монотонной работы. Офицеры, свободные от несения дежурств, отправились на брошенный корабль, дабы осмотреть его и по возможности идентифицировать. Как на всех других кораблях-разведчиках, команда «Тенельфи» состояла из капитана, навигатора, связиста, бортинженера и медика, а остальные пятеро были инженерами-поисковиками, сменявшими друг друга на круглосуточных дежурствах.

Судя по рассказу Сазерленда, первые офицеры, взошедшие на борт брошенного звездолета, очень быстро определили его название, поскольку им на глаза попалась какая-то ведомость, снабженная эмблемой и названием корабля. В итоге весь экипаж «Тенельфи», включая капитана, в срочном порядке отправился на корабль-скиталец. Весь – кроме корабельного врача, которого сочли наименее нужным при проведении массового сбора информации.

Все дело было в том, что гигантский звездолет оказался «Эйнштейном» – самым первым кораблем, покинувшим Землю, и единственным из колоссов тех времен, который до сих пор не был найден. Многочисленные попытки его обнаружения предпринимались на протяжении нескольких веков, но «Эйнштейн» уклонился от намеченного курса, и в конце концов было решено, что вскоре после того, как этот звездолет покинул пределы Солнечной системы, с ним случилась какая-то ужасная катастрофа.

И вот наконец он был найден, свидетель первой отважной попытки человечества добраться до звезд нелегким путем. В те времена «Эйнштейн» был «первой ласточкой» в своем роде, вся техника таких полетов не была опробована, и даже не было известно наверняка, есть ли пригодные для обитания планеты в той системе, к которой он направлялся. Тем не менее экипаж «Эйнштейна» и его пассажиры – лучшие люди Земли, все равно решили лететь. Помимо всего прочего, «Эйнштейн» представлял собой часть истории техники, психологии и социологии, воплощение одной из величайших легенд звездоплавания. И вот теперь этот легендарный корабль несло к солнцу, и через неделю от него не осталось бы ровным счетом ничего. Так что было неудивительно, что на борту «Тенельфи» оставили только корабельного врача. Но даже он не понимал, что ситуация чревата какой-то опасностью, до тех пор, пока члены экипажа не начали один за другим возвращаться с «Эйнштейна» слабыми, вспотевшими, лихорадящими, близкими к горячечному бреду. Сазерленд сразу же отверг первые предположения Конвея о том, что болезнь экипажа вызвана радиацией, какими-то ядами или потреблением инфицированной пищи. Офицеры, возвращаясь с «Эйнштейна», рассказывали ему об условиях на заброшенном корабле и о том, как долго удалось прожить некоторым из его пассажиров.

На корабле сохранились не только бесценные записи о первой попытке Человека совершить полет к звездам, но и неведомое число самых разных микробов, которые отлично сохранились в тепле и в присутствии воздуха, вблизи от тел недавно умерших людей. Такие микробы существовали семьсот лет назад, и теперь у людей больше не было к ним иммунитета.

Заметив, что состояние товарищей быстро ухудшается, и понимая, что он им мало чем может помочь, Сазерленд настоял на том, чтобы все они надели тяжелые скафандры, дабы предотвратить перекрестное инфицирование – врач не был уверен в том, что все его спутники заразились одной и той же болезнью. Кроме того, скафандры не помешали бы на случай столкновения с «Эйнштейном». «Тенельфийцы» намеревались, совершив прыжок через гиперпространство, добраться в Главный Госпиталь Сектора, где им могли бы оказать квалифицированную медицинскую помощь.

Когда же столкновение (оно, судя по рассказу Сазерленда, было неизбежно, поскольку весь экипаж пребывал в полубессознательном, полубредовом состоянии) все же произошло, медик перетащил всех офицеров в отсек перед шлюзовой камерой, дабы все было готово к их срочной эвакуации. Затем он попытался отправить подпространственное радиосообщение и, не имея уверенности в том, что сообщение будет услышано, попробовал выбросить аварийный маяк. Однако механизм выброса маяка при столкновении повредился, и Сазерленду пришлось вручную вытолкнуть устройство из люка. Состояние его пациентов ухудшалось, и он вновь задумался о том, чем же им помочь.

Вот тогда-то он и решил отправиться на «Эйнштейн» лично и поискать лекарство там, где зародилась болезнь. Лекарство могло находиться в аптечке, той самой загадочной «ечке» из искаженного помехами сообщения. При том, что на борту «Тенельфи» катастрофически быстро падало давление, и из-за того, что все камеры и магнитофоны были брошены офицерами на «Эйнштейне», Сазерленд не мог оставить потенциальным спасателям более или менее связного предупреждения. И все же он постарался, как мог.

Он оставил на наружном люке «Тенельфи» пятно смазки, не предполагая, что аварийный маяк, сгорая, опалит смазку и пятно станет коричневым. Точно так же он пометил и свой путь внутри «Эйнштейна». Теперь уже мало кто помнил, да и Конвей вспомнил не сразу: во времена до начала космических полетов на мачтах кораблей, команда которых заболевала, вывешивали желтый флаг…

– Сазерленд обнаружил, что лекарство в изоляторе «Эйнштейна» давно просрочено, – продолжал Конвей, – но он нашел учебник медицины, где рассказывалось о нескольких заболеваниях со сходными симптомами. На взгляд доктора, мы имеем дело с одним из разновидностей вирусов гриппа, но в нашем случае, при утрате иммунитета к этой болезни, эти симптомы отличаются особой тяжестью, и потому прогноз выздоровления нельзя высказать с полной уверенностью. Поэтому я прошу вас записать все эти сведения для последующей передачи в Главный Госпиталь Сектора. Пусть там точно знают, что мы им везем. Вам же я советую подготовиться к автоматическому совершению прыжка через гиперпространство, если вы чувствуете себя недостаточно хорошо для того, чтобы…

– Доктор, – прохрипел Флетчер, – я тут как раз этим самым и занимаюсь. Как быстро вы можете оказаться на борту?

Конвей немного помолчал. Они с Сазерлендом осторожно выбрались из туннеля.

– Вижу «Ргабвар», – сказал Конвей. – Будем через десять минут.

А через пятнадцать минут Конвей уже снимал скафандр и форму с Сазерленда на медицинской палубе «Ргабвара», где к этому времени стало тесновато. Доктор Приликла, порхая, зависал в воздухе над каждым из пациентов по очереди и определял их состояние как на глаз, так и с помощью своего эмпатического органа. Нэйдрад доставила в палату лейтенанта Хэслэма, который потерял сознание на рабочем месте несколько минут назад.

Инопланетянам не стоило бояться земных болезнетворных микроорганизмов – даже таких, которые сохранялись семьсот лет, а не бредящим членам экипажа «Тенельфи» и «Ргабвара», а также Мерчисон оставалось только полеживать в кроватях и надеяться на то, что защитные силы их организмов найдут какой-то способ борьбы с противными врагами из далекого прошлого. Только Конвея инфекция не затронула – потому что то ли пятно смазки, то ли что-то в обрывках фраз и слов радиосообщения что-то включило в его подсознании и подсказало ему, что шлем снимать ни в коем случае нельзя.

– Ускорение до четырех g через пять секунд, – послышался из динамика голос Чена. – Искусственные компенсаторы гравитации включены.

Когда Конвей снова посмотрел на монитор, «Эйнштейн» и «Тенельфи» уже выглядели как крошечная двойная звезда. Конвей уложил Сазерленда поудобнее, установил капельницу и перешел к Хэслэму и Доддсу. Мерчисон он оставил напоследок, потому что с ней хотел пробыть подольше.

Невзирая на то что под колпаком носилок температура была пониженной, Мерчисон сильно вспотела, бормотала что-то бессвязное, мотала головой из стороны в сторону. Глаза ее были полуоткрыты, но, похоже, она не замечала Конвея. Видеть ее в таком состоянии было страшно, страшно было понимать, что сейчас она – тяжело больной человек, а не верный товарищ и сотрудница, уважаемая и любимая Конвеем еще с тех пор, как она пришла в госпиталь медицинской сестрой и работала в родильном отделении для ФГЛИ. В те славные годы Конвей был уверен в том, что все на свете хворобы можно вылечить с помощью портативного сканера и непоколебимой преданности профессии врача…

Но в Главном Госпитале Сектора, где любой санитар, очутившийся в больнице для представителей его сородичей, стал бы чуть ли не главным светилом медицины, все было возможно. Талантливая медсестра, имевшая большой опыт в лечении инопланетян, могла пройти через ряд повышений и стать одним из лучших патофизиологов в госпитале, а интерн, голова которого была полным-полна несуразных идей, мог в конце концов научиться уму-разуму. Конвей вздохнул. Ему хотелось прикоснуться к Мерчисон, утешить ее, приободрить, но Нэйдрад уже сделала для нее все возможное, и Конвею оставалось только смотреть и ждать. Состояние Мерчисон мало-помалу становилось таким же, как у офицеров с «Тенельфи».

Если все сложится удачно, их вскоре можно будет поместить в госпиталь, где им окажут более качественную и квалифицированную помощь. Флетчеру и Чену повезло в том смысле, что на момент доставки инфицированного экипажа «Тенельфи» капитан находился в отсеке управления, а Чен – в энергетическом отсеке, поэтому и заразились последними. К счастью, они пока чувствовали себя довольно сносно и могли управлять кораблем.

Или уже?..

На мониторе по-прежнему горели двойной звездочкой «Тенельфи» и «Эйнштейн», но вскоре стали неотличимы от других звезд. Но на самом деле сейчас на экране должна была показаться серая мгла гиперпространства. Конвей поймал себя на мысли о том, что ему бы сейчас лучше перестать ничего не делать для Мерчисон и попытаться сделать хоть что-то для капитана и Чена.

– Друг Конвей, – обратился к Конвею Приликла и вытянул переднюю лапку. – Не взглянешь ли ты на этого пациента, а потом на этого. Я чувствую, что они пришли в сознание и нуждаются в словесной поддержке со стороны представителя того же вида.

Десять минут спустя Конвей уже пробирался по центральной шахте наверх, к отсеку управления. Войдя в отсек, он услышал, как Флетчер и Чен переговариваются, называя какие-то цифры, но часто умолкают, просят повторить и перепроверить. Лицо у Флетчера было красное, все в капельках испарины, глаза слезились, а горячечный бред, похоже, принял форму тяжелой профессиональной мании. Капитан часто моргал, щурясь, таращился на дисплеи и зачитывал какие-то параметры для Чена. Тот, выглядя не лучше капитана, отзывался, сидя в кресле навигатора. Конвей оценил их состояние как врач и остался недоволен.

Он решительно заявил:

– Вам нужна помощь.

Флетчер обернулся, взглянул на Конвея красными слезящимися глазами и устало отозвался:

– Нужна, доктор, но не ваша. Вы видели, что стало с «Тенельфи», когда кораблем попытался управлять медик. Ухаживайте за своими пациентами, а нас оставьте в покое.

Чен утер пот со лба и извиняющимся тоном проговорил:

– Капитан просто хотел сказать, доктор, что за пять минут он никак не сумеет научить вас тому, чему сам обучался пять лет. Задержка прыжка связана с тем, что мы делаем все возможное, чтобы он получился верным с первого раза. На второй раз у нас может и не хватить сил. А еще капитан просит у вас прощения за дурные манеры – он себя отвратительно чувствует.

Конвей рассмеялся и сказал:

– Я принимаю его извинения. Но дело в том, что я только что поговорил с одним из пациентов с «Тенельфи», жертвой болезни, которую мы теперь смело можем считать одним из вариантов земного гриппа. Этот офицер заболел одним из первых, вместе с еще двумя членами первой поисковой партии. Теперь у него быстро нормализуется температура, так же как и еще у одного из пациентов. Думаю, вспышку гриппа семисотлетней давности мы сумеем без труда подавить с помощью поддерживающей терапии, хотя в госпитале, вероятно, будут настаивать на том, чтобы все мы какое-то время пробыли в карантине.

Между прочим, – добавил Конвей, – тот офицер, с которым я только что имел счастье беседовать, – навигатор с «Тенельфи», и состояние у него сейчас намного лучше, чем у вас двоих. Так нужна вам помощь или нет?

Чен и Флетчер уставились на Конвея так, будто он только что сотворил чудо или по крайней мере каким-то непостижимым образом был причастен к тому сложному механизму, посредством которого организм землян-ДБДГ боролся с вирусом гриппа. Конечно же, это было глупо. Конвей кивнул офицерам и вернулся на медицинскую палубу за навигатором с «Тенельфи». Он думал о том, что через две недели максимум все будут здоровы, кроме Приликлы и Нэйдрад, которым грипп вообще не грозил, и что тогда ему не придется обращаться с патофизиологом Мерчисон как с пациенткой.