Скорпион в янтаре. Том 2. Криптократы

Глава пятая

Странно было видеть Антона в субтильном обличье пожилого литератора. Совсем недавно он был крепким мужиком в самом соку, ростом под метр девяносто, при этом тренированный и гибкий. А каково ему сейчас? Однако сам он по этому поводу не особенно грустил. Привычка, наверное.

Шульгин явился к нему из Москвы 2056-го в собственном теле, сгущенном до полной неотличимости из эфирного. В таком можно существовать неограниченно долго. То есть, как объяснял Удолин, оно полностью аналогично настоящему, никаким анализом не различишь, и сроки его функционирования лежат в пределах таковых для белковых структур. Если не случится чего-нибудь экстраординарного с прочими сущностями.

– Как ты, обжился? – спросил он бывшего форзейля, устраиваясь поудобнее в углу дивана и скользя глазами по книжным полкам, занимающим все свободные стены от пола до потолка. Хорошо Юрию: в эти годы, начиная с двадцатых, распродавалось такое количество дворянских и интеллигентских библиотек по бросовым ценам, что его книжное собрание, кроме чисто интеллектуальной ценности, в позднесоветские годы имело бы и немыслимый рублевый эквивалент.

– Грех жаловаться после трех лет одиночки. Времечко, как понимаешь, на улице не очень, так я и похуже видал. Маскировка у меня подходящая, как раз чтобы отдохнуть и в себя прийти. Никто меня не знает, никому я не нужен. Денежек мой «хозяин» накопил достаточно, на приличную жизнь в обозримый период хватит. Только я в нем задерживаться не собираюсь. С твоими нынешними способностями не проблема, надеюсь? Имитировать его образ жизни не собираюсь. Амплуа не на мой характер. Сегодня для пробы «Балчуг» посетил. Совсем неплохо. И знакомых ни одного…

– Да, – спохватился Шульгин, – а ты уже сколько здесь? Совсем я в хронологии запутался. После нашего разговора знаешь сколько всего приключилось!

– Я вчера ночью «вселился». В спящего гораздо удобнее устраиваться. Сознание отключено, подкорка своими делами занимается, остается чистая вегетатика. Утречком встал почтеннейший творец и лауреат, как новенький. Глубоко-глубоко я его задвинул, базовую память оставил под рукой, а его оперативная мне не нужна, и моторика тоже, своих хватит.

Тут Антону, конечно, повезло. Идеальный по всем осям и параметрам вариант. Аггрианский резидент, пусть и из «раньшего времени», со всем набором знаний и способностей, за двадцать лет создавший удовлетворяющую всех (а главное – власти) легенду. Не имеющий ни одного близкого знакомого или родственника. С подлинными документами. Способный в случае необходимости «вернуться в строй». Обратится, к примеру, лично к зампреду, секретарю ЦК Шестакову, тот свяжется с товарищем Ставским, председателем Союза писателей, и найдут бывшему классику достойный пост в верхнем эшелоне соцреалистов.

И ко всему этому имелось все, чем обладал Антон по предыдущей должности форзейлианского шеф-атташе.

Живи и радуйся.

Однако у Шульгина на него были другие планы. Слегка перефразируя, он в уме процитировал эпиграф к «Капитанской дочке».

«Побыл он гвардии немало капитаном. Того достаточно, пусть в армии послужит.

– Изрядно сказано, пускай его потужит».

Теперь, чтобы окончательно социализироваться в этом мире, у Антона только два пути – остаться волком-одиночкой, устраиваться здесь по собственному усмотрению или, подобно Остапу, двинуть однажды ночью через румынскую границу. В поисках лучшей доли. Или все-таки войти в команду Шульгина, на вторую, естественно, роль. В выборе форзейля Сашка не сомневался, когда начал излагать ему нынешнее положение дел. В глобальном смысле.

Антон слушал спокойно и внимательно, моментами усмехаясь собственным мыслям, возникающим по ходу рассказа.

– Таким, значит, образом, – резюмировал он, потянувшись к папиросе. Настоящий Антон не курил, а вот писательский организм настойчиво требовал очередной дозы стимулятора мозговой деятельности.

– Радоваться, наверное, надо. Мне, тебе и всему вашему «Братству». «Свободен, свободен, наконец-то свободен!».[12]

– Если забыть о том, что эти слова написаны на могильном памятнике, то в целом верно. Да и «Братство» вряд ли скоро об этом факте узнает. Когда еще встретиться удастся.

– Не собираешься вернуться?

– Не сейчас. Чувство долга, понимаешь ли, не пускает, здесь нужно дело до конца довести.

– Какого? – с любопытством спросил Антон.

– Если бы знал – непременно тебя в известность поставил. Ты-то сам что в виду имел, когда меня агитировал с Лихаревым и Сталиным поработать? Меморандумы составлял…

– К нынешней ситуации это теперь никакого отношения не имеет. Я действовал в иной исторической эпохе…

– Ну вот. А я всерьез увлекся. Вдобавок слишком много людей здесь на меня завязано. Свои жизни и судьбы на кон поставили, чтобы мне помочь. Бросить все и всех, сбежать с поля боя – не в моих правилах.

– Тогда и говорить не о чем. Давай думать, что сейчас может являться нашей целью, какова стратегия и тактика ее достижения, в какой момент долг чести будет считаться исполненным…

Слова Антона свидетельствовали о том, что остальные вопросы мировоззренческого плана снимаются сами собой. Остаются только практические.

О них и стали говорить.

Шульгин собирался немедленно возвратиться в Испанию. Слишком долго, уже почти сутки Шестаков там предоставлен самому себе. Больших глупостей он, разумеется, не наделает, характера и навыков руководителя хватит на текущие дела, да и общая политическая линия, которую начал проводить Шульгин, ему известна.

Однако нельзя исключать какого-нибудь срыва психики, именно потому, что слишком долго личность «спецпредставителя» находилась под противоестественным контролем. Кто по-настоящему знает, к каким глубинным последствиям приводит воздействие матрицы на «реципиента»?

Антон, к примеру, не знал. У форзейлей такие методики не употреблялись. Сильвия, как выяснилось, воспользовалась матричным переносом, как нормальная женщина автомобилем. Повернула ключ зажигания, включила скорость – он поехал. А что творится под капотом – не ее забота. Дайяна могла бы проконсультировать, так где ее найдешь?

– С тобой что будем делать, братец? – спросил Сашка. – Я кое-какие варианты прикинул, но решать тебе. Можешь в Москве остаться, на хозяйстве. За Сталиным присматривать, за Лихаревым, за Заковским невредно. Есть, кроме всего прочего, у меня опасение, что энное количество ежовцев поумнее и с характером, представляя свою близкую судьбу, свободно могут в подполье уйти и что-нибудь вроде «Черной руки» или «Народной расправы» создать. Кто-то ведь на меня убийц напустил…

– НКВД, думаешь? Не похоже. Не их почерк. Персонажи притом к покушению привлечены странные. Чего бы, действительно, в уличной толпе финку или спицу тебе под лопатку не сунуть? Пока прохожие сообразили бы, отчего солидный дядечка на тротуар прилег, – ищи-свищи исполнителя. Да и «ураганное гниение», которое твой Буданцев наблюдал, – совсем не из нашей оперы явление.

– А набег капитана Трайчука на кордон?

– Это ближе. Если только не аппаратная инерция… Пока этот вариант давай отложим. В случае необходимости «на хозяйстве» можем и Юрия оставить. Подготовки ему хватит, нужную мотивацию обеспечить несложно. Не забывай, он ведь теперь тоже «свободен» и свой интерес поймет быстро.

– Хорошо, – согласился Шульгин. – Я тебя по-прежнему считаю экспертом, спорить не имею оснований. Заодно делаем вывод, что тебе нужно новое тело, раз это возвращаем по принадлежности.

– Совсем не вопрос. Какое надо, такое и выберем. Что ты по сути хочешь предложить?

– Можно со мной в Испанию. Еще одним помощником и советником. Сработаемся, надеюсь…

– Назови последний вариант, тогда и определимся. Рациональным способом или монетку подкинем.

– Отправить тебя в Лондон, практически в прежней должности и роли. Сильвию найдешь, вместе с нею обеспечишь финансирование моих побочных расходов, а главное – свернешь, к чертовой матери, «политику невмешательства». Вместе с Чемберленом. Тогда и Мюнхена не будет, а наш «рейхостроитель» на обозримую перспективу исчезнет из большой политики… Что сулит интереснейшие геополитические расклады.

– На том и сойдемся. И мне интересно будет, и общему делу польза. Только сразу договоримся – закончим с Испанией, обеспечим благоденствие и безопасность твоих новых друзей, и все! Уходим. В двадцать четвертый или ноль пятьдесят шестой. Пора сворачивать сей химерический фейерверк. За год управимся, и домой. Надоело, Саша, знал бы ты, как все надоело… – В голосе Антона прозвучала такая тоска, что Шульгин подумал: «Картинка моей смерти – не самое страшное. В его шкуре я еще не побыл, настоящего «покаяния» не испытал».

– Год еще прожить надо. Но принципиальных возражений ты от меня не услышишь. Я с самого начала, в условиях Игры, примерно так и планировал. С тобой, глядишь, еще быстрее управимся. И – в Замок. Он, как я догадываюсь, теперь окончательно твой?

Антон молча кивнул, закуривая уже третью папиросу.

– Запасных тел там у тебя не имеется? – будто бы в шутку спросил Шульгин.

– Я же сказал, не проблема. Чего на мелочи отвлекаться? Давай лучше твои действия в Испании конкретно подработаем. И мои. Методику связи…

– Сейчас. Куда торопишься? Сначала коктейль, потом вишня, потом косточка, – вспомнил он слова еще одного киношного персонажа. Как бы не в исполнении Мастрояни. – Идея появилась. Забирай-ка ты пока себе мою оболочку…

С одной стороны, отдавать чужому человеку напрокат собственное тело Сашке не слишком импонировало. Хуже, чем нижнее белье дать товарищу поносить. А с другой – оно ведь не его, по большому счету. Очередной артефакт, и не более, возникший для удобства существования в вещном мире.

– С удовольствием. Вполне подойдет, тем более что сэра Говарда Грина в Грейт Бриттен забыть еще не успели. Всего-то тринадцать лет прошло.

– Славненько. Только я тогда усы носил, тебе придется снова отпустить. К телу, заметь, еще и гомеостат прилагается. Сейчас сбегаю, принесу, если не украли…

Он не слишком этого опасался, спрятан прибор был надежно, но тень тревоги присутствовала. Слишком уж ценную вещь он оставил на произвол судьбы, для каждого отдельного человека, способного понять, что это такое, дороже всего золота мира. За миллиарды не купишь и не наймешь врача, способного гарантированно вылечить от пустячной болезни, когда придет твой час. Сталин не смог, и Брежнев, император Цинь Ши-хуанди тоже.

Нет, все в порядке. Шульгин поднял люк, вытащил банку, убедился, что гомеостат – вот он. В полном порядке. Застегнул на запястье, убедился – работает. Экранчик показал степень сохранности организма и готовность немедленно привести его к абсолютной норме. Дополнительное подтверждение того, что нынешнее тело – вполне человеческое, машинка не спутает «эфирный макет» с настоящей органикой.

Возвращать его хозяину он отнюдь не собирался, пусть и испытывал по этому поводу некоторый нравственный дискомфорт. Одно оправдание – мы серьезным делом занимаемся, воюем, а лозунга «Все для фронта, все для победы!» никто не отменял. В Испании спасительный браслет ему бы очень пригодился, но при чисто ментальным переходе в тело Шестакова его с собой не прихватишь. Значит, пусть пока остается на руке этого тела, охраняя организм для последующего возвращения. А то мало ли как там себя Антон поведет, не свое ведь.

Не спеша вернулся, подышав по пути свежим воздухом, а то уж больно накурили они в маленькой квартирке, даже в горле першит. Была мысль выйти на Арбат, посмотреть, жив ли, здоров «топтун», невольно поучаствовавший в смене парадигмы мировой истории. Вовремя воздержался, сообразив, что одет для этого времени неподобающим образом.

Поднялся на этаж, продемонстрировал Антону добычу, убедительно разъяснил, что дается он ему на время и должен быть возвращен по первому требованию. Хоть дипломатической почтой или нарочным, если потребуется.

– Скажи мне заодно, почему вы такой штуки не изобрели? Цивилизация аггров, как мне воображалось, от вашей прилично отстает…

– Кто ж его знает? Китайцы тоже за пять тысяч лет пулемета системы «Максим» не изобрели, хотя порох якобы выдумали. Реальной потребности не было. Каждый из нас спокон веку иными способами свою жизнедеятельность поддерживать был приучен. Лично для меня Замок был абсолютным гомеостатом. Так что, начнем?

– Начнем. Значит, сначала, по методике нашего профессора, необходимо растормозить подсознание. Оно, может, и без этого получится, но один остроумец писал: «Когда машинист начинает искать новые пути, поезд сходит с рельсов». Рисковать не будем. Ты хозяин здесь пока, что можешь предложить?

– Наш друг воспитан в прежние времена, гвардейские капитаны вроде него на балах хлестали шампанское, в окопах – водку. Коньяк – посередине. Отчего запасся он им, как хомяк перед суровой зимой. На целую ленинградскую блокаду хватит или очередной сухой закон.

– Молодец, умеет извлекать уроки. Что же касается самого обмена… Была в моей молодости интересная книжка Мирера «Дом скитальцев». Году в семьдесят пятом, кажется, издана. Там он очень технологично описал разные способы пересадки личностей из тела в тело. Когда я сам с подобным первый раз столкнулся, сразу подумал – вот же мужик угадал! Великие фантасты с десяти шагов в ростовую мишень мазали. Хуже того: «Он выстрелил в воздух. И не попал». А этот – как сам на аггров работал.

– Может, и работал, – меланхолично заметил Антон. – И не он один. Я тоже пару десятков творцов из рук подкармливал. Чтоб создавали нужные настрои… Так что у Мирера?

– Схема обмена личностями. Вот нас здесь трое. Как будем пересаживаться? Я, допустим, прямо отсюда в Барселону, к Шестакову. Освобождаю тебе тело. А ты умеешь сам в него перескочить?

– Нет, – честно признался Антон. – Самому – не приходилось.

– Значит, что? Нужен посредник. У Мирера для этой цели специальное пустое гнездо в машинке имелось. У нас машинки нет. Мы действуем в сфере чистого разума. Ваши предложения?

Форзейль растерялся. На что Шульгин и рассчитывал. Ему в ближайшее время постоянно придется ставить Антона на то место, которого он здесь и теперь заслуживает. Без всякого зла, без чувства мести. Как опытный офицер, заметив в подчиненном гонор, не соответствующий званию и должности, просто обязан в интересах службы объяснить ему, кто он и что от него требуется. Имеешь способности – выдвинем и в Академию направим, но пока ты ротный – нечего воображать, что умнее батальонного. Может, и умнее, но не в этом вопросе.

– Ты о посреднике сказал. Нам четвертый человек нужен? Пересадочная станция?

– Это было бы лучше всего. Но на улицу бежать, очередного чекиста ловить? Попробуем чуть иначе. Я слегка опасаюсь за ваше душевное здоровье, но опыт подсказывает, что аггры – народ крепкий. Выдержите, если еще и я к вам сяду, да не один – дублированный…

– Ростокин бы сейчас пригодился.

– Кто спорит? Но его нет. Итак, несколько минут мозгу Юрия придется выдержать присутствие в нем четырех личностей. Потом я перекидываю тебя в себя, глазами писателя наблюдаю, мягко ли прошел процесс, уточняю последние детали, после чего отбываю в Барселону. Нет, не так, – спохватился Шульгин. – Я еще должен, не теряя темпа, переправить тебя в Лондон, к порогу особняка леди Спенсер. Куда ты меня послал, – не скрыл он яда в голосе, – и только потом убываю сам. Принимается?

– Ничего другого предложить все равно не могу.

– И это правильно. Насчет Замка в другой раз поговорим. Раз возражений нет – поехали!

Личность Юрия подсадку перенесла легко. Точнее, как раз она-то ничего и не заметила. Заметил сам Шульгин. Потому что ощутил неприятное давление сразу с двух сторон. Трудно передать это словами неприспособленного языка, как перевести на эскимосский впечатления бедуина от самума в Сахаре. Немножко похоже на ощущения человека, с детства ездившего на «Бентли» и вынужденного сесть в московский послереволюционный трамвай. Или его самого, попавшего в башню «тридцатьчетверки» после просторной «Леопарда». Тесно, плечами не двинуть, в бока со всех сторон железки упираются, куда ни сунься, везде поджимает, и запахи! В танке – солярки и сгоревшего пороха, здесь – чужих мыслей. Некомфортно. Кто без привычки – может и затошнить. Но он справился.

Всего-то секунд десять перетерпеть, сконструировать формулу. Работать изнутри ему еще не приходилось, и он не учел связанных с этим трудностей. Маг он до сих пор был никакой, стрельба в цель из огнестрельного оружия удавалась ему гораздо лучше, чем манипулирование нематериальными сущностями.

Однако получилось. Опять же, как в трамвае, протолкался локтями к передней площадке, спрыгнул на тротуар. На Гоголевском бульваре. Сразу – много воздуха, простор и чувство облегчения.

Напротив сидел он сам, очень похожий, совершал беспорядочные мелкие движения плечами и конечностями. Антон приспосабливался к новой оболочке.

– Ну и как? – хрипловато спросил Шульгин. – Голосовые связки Юрия тоже не слишком слушались. Раньше так не случалось при «пересадках». Видимо, исходную личность он, по неопытности, загнал слишком уж глубоко, она уже и безусловными рефлексами не управляла.

– Пойдет. Немножко освоюсь, и можно отправляться дальше.

– Ну и давай. Мне тоже. Эта шкура в плечах жмет и под мышками режет. В Лондоне устроишься, сразу мне в Барселону звони. На телефон Главного советника. – Шульгин продиктовал основной номер и несколько других, по которым можно разыскать его через порученцев.

– Я к тебе своего человека переправлю, дипломата профессионального и личного друга Шестакова. Для связи с советским полпредством. Эти контакты тебе очень пригодятся. А с деньгами как думаешь определиться?

– Единственное, что нас с тобой заботить не должно. Потерпи недельку, и сможешь распоряжаться активами чуть не всей английской банковской системы. Уж этому я за последние сто лет научился. А ты еще о леди Спенсер забыл. У нее с финансами тоже все в порядке.

– О ней я и хотел перемолвиться. Ты с ней в эти, тридцатые годы пересекался?

– Да нет, обходились как-то. До того, как Ирина обратилась к Новикову, а я, в свою очередь, к Воронцову, мы с агграми считали хорошим тоном друг с другом не контактировать. Вообще делать вид, что не подозреваем о взаимном существовании. Да и словечко «аггры» пришлось ввести в обращение только по настоятельной просьбе Воронцова. У него поразительная страсть к конкретике.