Скрижаль Дурной Вести

Глава 1 БОГ ПУТАНИЦЫ

Вот уж чего-чего, а того, что самые важные для затеянного им мероприятия события происходят в четырех с лишним километрах от него, в башне Департамента науки, Дмитрий Шаленый и подумать не мог, когда припарковывал свой потертый «горби» к замусоренной обочине Сурабайя-стрит, в полутораста метрах от узкой щели извилистого прохода на Гранд-Театрал. Местечко это было не из самых живописных в Нижнем городе.

Ни одному бездельнику, из тех, кому случайно приспичило заглянуть в помянутую щель, не приходило в голову задуматься над тем, что он облегчает свой мочевой пузырь в двух шагах от мусоросбросных люков «Расмус билдинга» — вполне респектабельного, на Гранд-Театрал фасадом выходящего здания, в котором целый блок на первом этаже испокон веку арендовал филиал «Джевелри трэйдс» Мелканяна. Всем это было до лампочки.

Вылезать из своей пропахшей табаком тесноватой тачки Шишел-Мышел (Шаленого в узком кругу специалистов знали именно под этой кличкой) не спешил. Осмотрительность в своем деле он всегда считал залогом успеха. На то у него были самые серьезные основания. Правда, для человека его габаритов терпеливое ожидание за рулевой колонкой старенького «горби» — с ушами, практически зажатыми между коленками, — было немалым испытанием. Но выжидать стоило: как назло прямо напротив вожделенной щели был припаркован патрульный «козел», за рулем которого покуривал, чего-то, видно, тоже ожидая, коп. Вдали, на расцвеченной рекламой башне Пугачевского центра, часы показывали без четверти восемь вечера. От скуки Шаленый стал обозревать место действия. С трудом повернув затекшую шею, он совершенно безразличным взглядом окинул громоздящиеся за рекой высотные корпуса Делового центра, среди которых башня Департамента науки не выделялась ровно ничем. В ущельях деловых корпусов уже зажигались огни. Как всегда, в летнее вечернее небо Малой Колонии торопливо загружались иссиня-черные тучи предстоящей ночной грозы. Шаленый зевнул. Наплевать ему было на сей урбанистический пейзаж. А на башню департамента — тем более. Взорвись она и провались.

Из пиццерии Каштоянца вышел груженный парой фирменных пакетов напарник кемарившего за рулем копа, вслед за чем вывеска забегаловки погасла — на Сурабайя закрывали рано. Водила полицейской колымаги торопливо вышвырнул на мостовую окурок, и тот рубиновым огоньком запрыгал у самых колес «горби». Старший по чину погрузился в кабину, и патруль, снявшись с прикола, убыл восвояси. Из-за угла вывернул подозрительный придурок, прилепил к столбу объявление («Куплю подержанный трейлер в хор. состоянии») и уплыл по течению. Все. Сурабайя-стрит опустела часов на восемь-девять. Шаленый досчитал до ста сорока восьми, вылез на мостовую, оставив ключ в замке зажигания, и не торопясь, продолжая играть на несуществующую аудиторию, стал, поддергивая штаны, приближаться к проходу на Гранд-Театрал. Перед тем как войти в него, он еще раз обернулся на пейзаж вечернего города. Его ничуть не встревожило то, что один из освещенных корпусов Делового центра вдруг погас. Весь сразу. Этому, надо сказать, предшествовали некоторые события.

Представитель Президента с удовлетворением обозрел общество, собравшееся в Овальном кабинете девяносто третьего, «поднебесного» этажа правительственного корпуса, приютившего опекающий науку Малой Колонии департамент. Никого лишнего. Заинтересованные лица были представлены расплывшимся в милостивой улыбке господином С. Апостопулосом и нетерпеливо потирающей ладошки командой профессора Р. Мак-Аллистера в составе четырех очкастых светил науки и самого профессора — лысого, как колено, хищно осклабившегося руководителя программы «Мессенджер».

Двое ничем не примечательных господ из Контрразведки Колонии терпеливо коротали время в кабинете за дверью слева, еще двое их, по всему судя, единоутробных близнецов из Федерального управления расследований занимались тем же делом в чуть более комфортабельном кабинете за дверью справа. Непосредственно на месте действия благополучное протекание предстоящего священнодействия обеспечивали адвокат проклятого мафиози (иные категории к почтенному Спиро Апостопулосу в неофициальных разговорах обычно не применялись), сам Представитель и декан факультета междисциплинарных проблем — преподобный Д. Лакост. Подобно богу Саваофу на старинных картинках, над собравшимися, казалось, парил дородный и благообразный член директората «Гэлэкси иншуранс» мистер Строк. Присутствовали полдюжины репортеров с аппаратурой и без, двенадцать вполне дееспособных охранников и четверо хануриков с телевидения. Последние подзамешкались, но наконец приспели к самому началу церемонии. Публика попивала кофе из пластиковых стаканчиков, жевала сандвичи с филе болотного птицеяда — все было очень скромно и благопристойно. Сквозь панорамные окна открывался идиллический вид на раскинувшийся на холмах за излучиной реки Старый город. Над Гранд-Театрал уже полыхало холодное пламя голографических реклам, клоповник Нижнего города милостиво скрыла тьма. Видимые со всех концов Столицы часы немыслимо вульгарного Пугачевского центра показывали без четверти восемь. Пора было начинать.

— Господа! — провозгласил Представитель, обращаясь главным образом к прессе. — Мы сочли возможным пригласить вас на скромную, но полную значения церемонию, которая, будем надеяться, послужит примером для построения отношений между предпринимательскими кругами нашей Колонии и ее научной общественностью. Наше начинание будет реализовано под эгидой Первого Лица государства и планеты. К сожалению, известные всем обстоятельства политического характера не позволяют господину Президенту лично присутствовать в этом кабинете, и представляет его особу ваш покорный слуга…

Выдержав паузу, разбавленную вежливыми аплодисментами, Представитель Первого Лица передал слово уже изготовившемуся к выступлению адвокату почтенного господина Апостопулоса.

Тот поведал собравшимся давно навязшую в зубах всем в Колонии и довольно плачевную саму по себе историю Первой Археологической, вслед за чем, умело миновав сколь-либо путное упоминание о кровавой сумятице эпохи Изоляции, вдруг бодро перешел к лихому панегирику новейшим временам. После чего наконец раскрыл средствам массовой информации всем давным-давно известную тайну местонахождения пресловутого Дьяволова Камня. Хотя со времен предпоследней гражданской войны самая таинственная в ближайших трех обитаемых мирах драгоценность официально считалась утерянной и не появлялась на свет божий, сведущий народ знал, что здоровенный черный бриллиант, вправленный в платиновый перстень, украшает коллекцию именно Картавого Спиро. Каким образом он туда залетел, оставалось темой для упражнения фантазии любопытствующих лиц, равно как и происхождение состояния упомянутого джентльмена вообще. Не было на эти скользкие темы сказано ни слова и на этот раз. Собственно содержательная часть адвокатской речи сводилась к констатации того для всех приятного обстоятельства, что движимый исключительно помыслами о благе и приумножении наук в Малой Колонии господин Апостопулос временно передает для изучения в Отделе специальных исследований знаменитый реликт Изначальных Эпох, известный как Скрижаль Дурной Вести или Дьяволов Камень.

— Интересно, за какое место спецслужбы зацепили Картавого, что он стал таким добреньким? — пробурчал себе под нос Уолт Новиков из «Дейли эдвенчер», томившийся от безделья в репортерском ряду.

Столь же явно скучавший сбоку от него Перес из «Полицейской хроники», которому, собственно, и было адресовано бурчание, нимало не стесняясь присутствием дам, охотно пояснил за какое.

— А вообще-то заявленьице-то довольно двусмысленное… — добавил он, пожевав неразожженную по причине строгого на то запрета сигару. — Получается, что правительство признает права Картавого на Чертов Камушек. А ведь до всех тех заварушек вещь за президентской казной числилась…

Смахивающий на кривоносого Пиноккио адвокат господина Апостопулоса бросил взгляд в сторону утробно рокочущего репортерского ряда и закончил свою тираду кратким упоминанием о том, что непременным условием происходящей передачи Дьяволова Камня в руки ученой братии является применение исключительно неразрушающих методов анализа. Сами же исследования не должны были при всем этом занять более четырех месяцев, после чего до конца года пресловутая драгоценность будет выставлена в Национальной галерее, а затем — возвращена законному владельцу.

— Законному? — с величайшим удивлением пророкотал из-за плеча Новикова Перес, переправляя недожеванную сигару из одного угла рта в другой. Никакой реакции на реплику не последовало, и действо продолжалось своим чередом.

Безмерное великодушие Картавого Спиро подразумевало, разумеется, определенную компенсацию, ввиду чего до сведения почтенной публики было доведено, что демонстрация Камня в Национальной галерее будет платной, и по этой причине только состоятельная часть населения и гостей Малой Колонии…

Последовали сдержанные чертыханья в аудитории вообще и уж вовсе не сдержанные высказывания представителей прессы в частности.

— Впрочем, — вежливо перекосившись, сообщил господин адвокат, — для инвалидов, умственно неполноценных лиц и представителей средств массовой информации будут предусмотрены определенные часы, когда тариф…

Заключительные пассажи адвокатского красноречия утонули в легком гвалте, связанном с тем, что двое дюжих сотрудников охранной фирмы воздвигли на полированный пьедестал внушительный титановый кейс и приготовились, судя по всему, по знаку председательствующего явить его содержимое нетерпеливым взглядам собравшихся. Однако Представитель Президента, дождавшись полного успокоения не слишком многочисленной, но настырной аудитории, с улыбкой профессионального садиста предложил присутствующим представителям прессы перейти к вопросам. Потерявшие терпение операторы ТВ стали активно работать локтями, пробираясь ближе к предмету всеобщего интереса. В наступивших тишине и благолепии они напоминали тараканов, забравшихся в вазочку со взбитыми сливками.

— Не объяснит ли глубокоуважаемый господин Апостопулос, при каких обстоятельствах он сделался обладателем бесценной реликвии времен Первых Высадок? — опередив всех присутствующих, задал первый, совершенно естественный и чудовищно бестактный вопрос светский обозреватель «Голоса».

Только этот невероятно элегантный пижон мог, не поперхнувшись, выговорить кощунственную фразу, глядя в прикрытые драгоценными стеклами антикварных очков бесстрастные глаза Картавого Спиро. Ответить, впрочем, не замедлил адвокат оного.

— Имеются юридически достоверные свидетельства, — уверенным голосом стал вещать он, — наследственной принадлежности так называемого Дьяволова Камня старшей ветви рода новоодесских Апостопулосов, единственным дееспособным представителем которой является…

— Но ведь еще шесть лет назад таможня Парагеи чуть было не конфисковала Дьяволов Камень в багаже небезызвестного Желтого Лоу?! — с легкой хрипотцой в голосе осведомилась Энни Чанг из «Галактического бюллетеня». Как аккредитованному репортеру федеральной прессы, ей было в высшей степени наплевать на необходимость соблюдения такта в отношении здешних авторитетов.

— В задачу нашей с вами встречи никак не входит комментирование всевозможных слухов о чуть было не случившихся событиях, распространяемых по неофициальным каналам… — парировал неожиданное нападение господин адвокат.

— Вы считаете информационный бюллетень Интерпола неофициальным каналом распространения информации? — Аристократическая физиономия Энни изобразила такой сарказм, что только крайний непрофессионализм людей с ТВ позволил им обойти вниманием этот феномен мимики. — И надо ли вас понимать так, что уже тогда Камень являлся собственностью господина Апостопулоса?

— Я уже пояснил, что умопостроения по поводу различных высказываний чинов инопланетных правоохранительных служб вряд ли украсят нашу беседу и уж никак не относятся к ее теме. — Господин адвокат лихорадочно искал глазами в публике хоть кого-нибудь, кто помог бы ему перевести ход пресс-конференции в иное — не столь дурацкое и щекотливое — русло. Такой спаситель нашелся.

— Скажите, — воздел в воздух золоченый электрокарандаш Уолт, — как относится господин Апостопулос к легенде о магической силе Дьяволова Камня? Не страшно ли чувствовать себя обладателем такой зловещей реликвии?

Не то чтобы Новикову так уж хотелось вытягивать стряпчего Картавого Спиро из образовавшейся лужи — вовсе нет. Но ведь надо же было в конце концов снабдить читателей хоть несколькими строчками чего-то, не вызывающего непреодолимой зевоты. На пережевывании криминальной сущности упомянутого Спиро сделать это было решительно невозможно. Всем он осточертел хуже горькой редьки.

Глаза господина Апостопулоса оживились, наполнились огоньком интереса к проблеме.

— Уважаемый господин… э-э… Новикофф, — низким и натурально картавым баритоном начал он, жестом отстранив рванувшегося в бой верного подручного Фемиды и потратив секунд восемь на считывание фамилии вопрошающего с монитора, — я с большим интересом отношусь к легендам, связанным с фамильной драгоценностью нашей семьи, и могу считаться, — тут Картавый Спиро окинул рассевшуюся перед ним компанию жалких снобов орлиным взором, — лучшим специалистом по такого рода фольклору… Меня не страшат все эти леденящие кровь истории, хотя… — тут господин Апостопулос выдержал эффектную — в традициях классических театральных подмостков начала восемнадцатого века — паузу, — хотя я не назвал бы некоторые из них досужими выдумками…

— Значит, — встрял в его монолог какой-то магрибинец с Архипелага, — вы не отрицаете, что есть все-таки доля истины в…

— Есть, мой друг, есть… И немалая. Ну кто, к примеру, станет отрицать историю гибели экспедиции Ди Маури? Смерти Мураты? Или, если уж на то пошло, подлинность дневников адмирала Шайна? Между тем этот человек не был ни сумасшедшим, ни наркоманом…

— Но ведь это могло быть просто… э-э… формой разрешения его скрытых литературных амбиций… Проще говоря, не фантазировал ли часом почтенный адмирал на досуге? — неожиданно поддержала повернувшую в новое русло дискуссию Энни.

— В отличие от простых смертных, — господин Апостопулос вновь уподобился горному орлу, горделиво копошащемуся в своем гнезде, — я имею в своем распоряжении полный текст дневников Шайна. Не столь давно я получил возможность приобрести подлинник, — последовала всеобщая, преисполненная почти религиозного почтения пауза, — этого документа… И этой возможностью воспользовался. Да-да, — Картавый Спиро как бы свысока покивал пишущей братии, — я немного потратился на то, чтобы пополнить свою коллекцию… э-э… предметов, так или иначе связанных с этой реликвией нашей семьи… Так вот, адмирал Шайн литературными… х-хе… потугами не грешил. Наоборот… Наоборот, дорогие мои… Более двадцати лет подряд человек заносил в свой дневник странные и… э-э… страшные события своей жизни. Как правило, сухим, как это говорят… суконным языком… Дневник он скрывал от окружающих. Тщательно прятал. Скорее всего, даже собирался его уничтожить… Но вы знаете, какой оборот приняли дела… Нет, нет, дорогие мои, фантазером адмирал Шайн никак не был… На таких фантазиях иные — вы-то это, х-хе, хорошо знаете — неплохо могли бы и заработать… А адмиралу такая мысль и в голову не приходила. Потому что, когда что-нибудь написанное… э-э… измышлено, это всегда забавно, а вот когда то, что написано — правда, так это может быть очень даже страшно и постыдно…

Последовала короткая пауза.

— Так вот, я вовсе не считаю многое из того, что рассказывают о Дьяволовом Камне, пустыми выдумками… — отрешенно продолжил господин Апостопулос.

— И тем не менее вы не боитесь обладать предметом с такой жуткой репутацией? — вернула с небес на землю ход пресс-конференции белобрысая Марта Челленджер из «Кроникл».

— Нет, не боюсь. Ибо, — тут Картавый Спиро воздел к полированного камня панелям потолка смахивающий на сухую ветку палец, — все, кого Господь наказал за обладание Роковым Камнем, ПОКЛОНЯЛИСЬ ДИАВОЛУ…

— Господь с вами, никто и никогда не слышал о том, чтобы Ди Маури, Хольц, Нарский или тот же адмирал Шайн были сатанистами, — с нескрываемой иронией прервала уважаемого негоцианта Энни.

— Все они поклонялись ложному богу, — поучительно произнес Картавый Спиро, — а это все равно что исповедовать веру в Сатану и Антихриста. Ко мне же это не относится…

Последовала неловкая пауза: заполнявшие Овальный кабинет протестанты, католики, православные, иудаисты, мусульмане, лица, исповедующие еще бог весть какие религии и не верящие ни в Бога, ни в черта, а также лица, равнодушные ко всем вероисповеданиям, безуспешно пытались сообразить — какому, собственно, богу молится старый мошенник?

— И вы осмелились бы, вопреки легенде, надеть перстень с Камнем Сатаны, так сказать, на перст? — воспользовался моментом Уолт.

— Нет. На это я не решусь. Взять в руки — не более… И никому не посоветую совершать с ним дерзкие эксперименты. Ибо не люди владеют Камнем, но Камень пасет людей. Он ищет Предназначенных.

— Предназначенных к чему? — с интересом осведомился давешний магрибинец.

— К тому, что определил ТОТ или ТЕ, кто сотворил Камень. И послал его нам. Может быть, тысяча человек наденут и снимут этот роковой Перстень, не оставив никакого следа в своей судьбе. Но Камень и не прейдет к ним… Он из тысячи найдет одного. И этот один не снимет Камень со своего перста до того срока, когда он выполнит ПРЕДНАЗНАЧЕННОЕ…

Повторение вслух хорошо известной многим из присутствующих легенды несколько разрядило обстановку.

— Ну что же, — взял инициативу в свои руки Представитель Президента, — пора нам взглянуть на… э-э… виновника торжества…

Картавый Спиро, к счастью, не отнес эти слова на свой счет — чего вообще-то вполне можно было ожидать — и, слегка откинувшись в своем кресле, расслабленным жестом подал охранникам долгожданный знак.

Щелкнули замки, и взорам собравшихся предстало черное бархатное нутро бронированного кейса, в глубине которого, в специальном гнезде, покоился не слишком внешне привлекательный, только очень уж большой и черный, странной плоской огранки алмаз, вправленный в тусклый металл кольца. Публика вежливо, но вяло подалась вперед. Только операторы телевидения проявили недюжинную энергию, прорвавшись наконец в первый ряд.

— Обратите внимание на совершенно нехарактерную форму бриллианта, — вступил в дело один из членов команды профессора Мак-Аллистера. — Это результат не только весьма своеобразной, так сказать, «неземной» огранки, но, мы полагаем, тех крайне своеобразных условий, в которых происходила кристаллизация этого уникального…

— Разрешите… — Продвинулся вплотную к Камню конопатый оператор ТВ. Остальные трое развернулись к феномену спиной и бог весть зачем стали панорамировать камерами профессионально хмурые физиономии охранников.

— Пожалуйста, — расплылся в улыбке кривоносый адвокат и поудобнее развернул кейс к объективу. В тот же момент свет в зале погас.

Благополучно достигнув люков мусоропровода, Шишел-Мышел натянул защитные перчатки, извлек из наплечной сумки длинный суставчатый кабель-зонд и запустил его в третий слева люк. Осторожно, дециметр за дециметром, посматривая на соединенный с кабелем датчик, он стал проталкивать свой инструмент вверх по мусорной шахте и на точно заданной высоте движением специальной рукоятки заставил металлическую змею свернуть в боковой ход.

Еще через секунду на датчике загорелся световой сигнал. Шаленый переключил на приборе пару ручек — огонек сигнала погас, другой — зажегся. Высокочастотная защита шахты была перемкнута.

Осенив себя крестным знамением, он пустил в ход ломик и, сняв раму люка, сгорбившись, полез в открывшийся лаз. Спелеологом Шаленый был, вопреки природным габаритам, профессиональным, и шестиметровый подъем по шахте был для него плевым делом. Вставленные в ноздри поглотители не то чтобы избавляли от царившего в шахте амбре, но делали его терпимым. Труднее было сориентироваться и найти нужный боковой туннель.

Отряхнувшись и осмотревшись в освещенном приглушенными светильниками коридоре, он достал на свет божий начерченный на тонком пластике план, колоду пластиковых карточек и электронную отмычку. Бесшумно, совершенно неожиданным для такой громады, как он, кошачьим шагом Шаленый стал стремительно пробираться сквозь нехитрый лабиринт конторских загородок. Преодолев без особого труда хлипкую пластиковую стенку туалета, разделявшую совершенно изолированные, по мнению наивных арендаторов, блоки «Расмус билдинга», и спустившись по внутренней вентиляционной шахте, он, как и было намечено, оказался во владениях «Джевелри трэйд» — удивительно чистых и респектабельных. Теперь в ход пошли карточки-ключи. Проходя через оборудованную современными терминалами франтоватую канцелярию, Шаленый благодарно кивнул в пространство: днем за каким-то из столов, украшавших офис, занимал место парень, который за выездной документ и вполне приемлемую сумму наличными снабдил Шишела-Мышела подробным путеводителем по всему филиалу фирмы и подборкой электронных ключей к почти всем не слишком сложным дверям и основной системе сигнализации.

Войдя в следующую комнату, Шаленый на мгновение почувствовал себя в ловушке: широкие окна-витрины ярко освещенного торгового зала выходили прямо на залитую огнями Гранд-Театрал, и никакие жалюзи или шторы не защищали его от взглядов редковатой вечерней толпы и скучающих взглядов экипажа как раз выплывающей из-за поворота патрульной колымаги. Впрочем, Шаленый почти тут же взял себя в руки — все это было не более чем побочным эффектом чудес современной техники. Прохожие (и чертов патруль тоже) не могли видеть в витринах «Джевелри трэйдс» ровным счетом ничего, кроме красиво аранжированных голограмм сверхдорогой бижутерии и с большим вкусом исполненных подборок ювелирных изделий, подлинники которых покоились в надежных сейфах. Все это — на фоне благородного бархата. И бриллиантовая мишура, и подстилающий ее бархат выглядели отсюда, из помещения, лишь зыбкими тенями, однако хитроумная оптика окон делала совершенно невидимой для постороннего глаза внутренность торгового зала. Шишел-Мышел уже не первый раз сталкивался с такой системой. Сейчас она была ему только на руку. Поэтому он подавил недостойное солидного медвежатника желание показать язык патрульным, спокойно поставил на пол свою сумку, извлек из нее основной инструментарий и, поработав немного с сигнализацией, взялся за дверь кабинета директора.

Уолт так и не смог потом припомнить — до или после того, как погас свет, с дьявольским грохотом и звоном обрушилось стекло панорамных окон за спиной председательствующего. Последовало секунд сорок — пятьдесят кромешного ада — кто-то даже удосужился гвоздануть в потолок из ручного бластера, чем, натурально, порядка в происходящее не внес, — после чего освещение благополучно заработало вновь.

Публика ошалело озиралась и, обмениваясь бестолковыми репликами, стряхивала пыль с ушей и недоуменно пересчитывала друг друга. Особых усилий подсчет не требовал. Все были на месте, кроме четверых людей с ТВ. Не было еще и Камня.

Не привлекая особо ничьего внимания, по стенкам оползали обработанные парализующими иглами дюжие охранники.

За то время, пока в Овальном кабинете — да, как потом выяснилось, и во всем здании — царила тьма, успели не только вылететь напрочь стекла панорамного окна. Успели еще настежь отвориться створки дверей справа и слева от председательствующего. Вся четверка джентльменов, призванных обеспечивать безопасность имевшего место действа, успела пулей вылететь из своих засадных кабинетов и теперь, цепляясь за слегка искореженную арматуру, таращилась вниз — вслед стремительно уходящей в глубину воздушной пропасти десантной платформе, груженной четверкой тех, кого завтрашняя пресса будет именовать не иначе как «дерзкими мистификаторами-похитителями», и самим объектом похищения — здоровенным черным алмазом странной огранки, известным знатокам как Скрижаль Дурной Вести, а простым смертным как Дьяволов Камень, — Чертовым Камушком, короче говоря.

— Уолт, не хлопайте ушами, ради Всевышнего, — удивительно тихим, мелодичным голосом простонала Энни. — Смотрите: профессорская команда ломанула в боковой проход — эти типы явно себе на уме. Давайте за ними, пока полиция не блокировала все ходы невыходы… Я приму здешнюю кашу на себя…

Чувствуя себя полным идиотом — это было постоянным побочным эффектом его разговоров с юной, но многоопытной мисс Чанг, — Уолт Новиков рассек начавшую приходить в себя толпу с видом человека, который на то уполномочен, уверенно открыл дверь, за которой только что скрылась загорелая лысина профессора Мак-Аллистера, и с лихорадочной быстротой посыпался вниз по лесенке для технического персонала вниз — туда, где затихало энергичное стакатто бегущих по ступеням кованых подметок.

— Оммани-Падма-Хумм… — молитвенно сложив ладони и прикрыв глаза, произнесла вслед ему верная заветам предков-ламаистов Энни.

— Слава богу, — вынул из зубов сигару Толстяк Перес, — кажется, есть материал для репортажа.

Проклятая дверь отняла у Шаленого больше времени, чем он рассчитывал, и в самом кабинете господина Мелканяна ему не пришлось основательно приглядываться к деталям обстановки — тем более что свет включать было ему не с руки — окна кабинета, хоть и зашторенные, неплохо просматривались извне. Мерцающий сумрак царил в комнате. Что-то в углу у темного зеркала не давало тьме стать полной. Свеча-лампадка из цветного ароматизированного воска.

Шишел усмехнулся — как и большинство коренных обитателей Малой Колонии, хозяин «Джевелри трэйдс», кроме своего — армянского наверное — бога чтил еще, оказывается, и Пеструю Веру. В шутку, конечно. Пестрым Богам поклонялись только в шутку. Шишел наклонился к янтарной фигурке, украшавшей мини-алтарь. Винтари-дин-Зинвари — Строгий Бог Путаницы — сурово смотрел на него снизу вверх. В плошке алтаря тлел свежий пепел — старик Мелканян, уходя, принес Винтари жертву. Свету его лампада давала, однако, кот наплакал. Прикрывши и заперев за собой свежевскрытую дверь, Шишел пустил в дело карманный фонарик.

Нащупав лучом авторскую копию «Восшествия на престол» кисти Авакяна, он аккуратно сдвинул в сторону раму вместе с заключенным в ней шедевром и стал тщательно исследовать открывшуюся за этим наивным прикрытием бронированную дверь главного сейфа столичного филиала «Джевелри трэйдс». Заниматься этим ему пришлось не так уж долго: даже не слухом — шестым, наверное, чувством он ощутил, что за его спиной, в торговом зале, что-то случилось. Там щелкнул замок.

— Да, — торопливо давал объяснения офицер контрразведки господину министру, — все четверо — наше звено и оба федеральных офицера — немедленно включили ранцевые движки и начали преследование платформы похитителей… Однако на уровне сорокового этажа мы вошли в облако слезоточивого газа, образованное преступниками на пути отступления.

— И ни у кого из вас не хватило ума напялить на физиономию противогаз? — Лицо министра на мониторе выразило величайшее сомнение в умственных способностях собеседника. — Он у вас входит в штатный комплект, капитан Остин…

— К сожалению, мы не предусмотрели этого… («О каком преследовании противника на ранцевом реактивном приводе может идти речь, если на роже у тебя противогаз?» — имел в виду капитан Остин. Но не все же выдавать открытым текстом в разговоре с вышестоящим, хотя и явно безмозглым лицом.)

— Итак, пока вы и ваши коллеги как фейерверочные шутихи метались по воздуху…

— Федеральные офицеры также не успели прибегнуть к защите… Всего пострадали двое наших и четверо прохожих. Переломы и ушибы разной степени. Одно сотрясение мозга… Преступники ушли в сторону Старого города…

— Что вы предпринимаете сейчас?

— Я направил оперативных работников в наиболее вероятные точки перекупки… Однако мне еще неизвестно, кто…

— Дело будет курировать шеф полиции Столицы. Лично. Ваше дело — не путаться у них под ногами. Технические вопросы они решат без вас. Вы же находитесь с сего момента в моем распоряжении. Вместе со всем вашим звеном. Не позднее пяти утра я жду вас с планом оперативных мероприятий. С учетом взаимодействия с полицией. Но не плетитесь у них в хвосте. Ваше дело — сработать на опережение. Вы поняли меня?

Да, конечно, капитан Остин понимал все.

Деваться было некуда. В буквальном смысле этого слова. Не-ку-да! Руки Шаленого машинально и бесшумно поставили на место чертову картину, колени полусогнулись, слух напрягся. В торговый зал через главный вход вошли не менее трех человек. Судя по всему, они и не думали от кого-либо скрываться. Шумно обсуждая что-то свое, они подошли к двери директорского кабинета.

Отработал сигнал выключения сигнализации. В замке зазвучал ключ.

Чисто автоматически, плохо соображая, что делает, Шаленый согнулся в три погибели и с для самого себя удивительным проворством юркнул в пространство под крышкой огромного письменного стола, который не столько видел, сколько ощущал у себя в тылу. Уже под звук открывающейся двери успел погасить фонарик. И тут же комнату залило мягкое сияние скрытых светильников — кто-то из вошедших коснулся сенсорного выключателя.

Вошедшие эти, как на грех, тут же сгрудились вокруг директорского стола. Шаленый узрел перед собой три пары обуви разного размера, покроя и степени изношенности. Еще кто-то толокся по другую сторону стола.

— Ну что же, вы справились с делом блестяще, господа… — прозвучал над его головой голос с хорошо выраженным характерным акцентом. («Сам Бонифаций — вот так дела…» — констатировал про себя Шишел-Мышел.)

— Хвалите команду прикрытия, босс. — Голос отвечавшего на похвалу был моложе, грубее и не нес восточного привкуса.

Третий из собравшихся что-то сказал то ли по-армянски, то ли на каком-то незнакомом Шишелу галактическом диалекте и получил от босса ответ на том же, надо полагать, языке.

— Ты уверен в тех двух ребятах, что оставил на стреме? — снова переходя на человеческий язык, осведомился Бонифаций.

— Как в самом себе… — Отвечавший чуть иронически устало щелкнул каблуками, и Шаленый понял, что говорит обладатель потертых мокасин. — Но вы правильно сделали, босс, что не пригласили их сюда. Ребята слишком горячи.

— Тем более что один из этих ребят — девица, — с некоторой долей яда заметил босс. — Однако закончим дело…

Крокодиловой кожи штиблеты сделали шаг в сторону, и Шаленый по звуку догадался, что «Восшествие на престол» снова сдвинулось в сторону, открыв присутствующим давешний сейф. Затем последовала серия щелчков и шорохов, которые заставили Шишела-Мышела напрячься уже по чисто профессиональным причинам. Открывали секретный замок сейфа. Затем зашуршали купюры.

— По двести каждому, — благостно возгласил господин Бонифаций. — Как и договаривались, в банкнотах Федерального Кредитного…

Шаленый под столом неудачно попытался поскрести в затылке, но, будучи скован габаритами своего убежища, ограничился тем, что выпучил глаза и, озадаченно заломив бровь, предался беззвучному нашептыванию в полуоблезлую бороду. Там — наверху — делили или до смешного маленькие — но ведь кто же приглашает партнеров в обитый скок-дерева панелями кабинет, чтобы отмусолить им по две сотни кредиток? — или, если речь шла о тысячах — ведь не говорят же «по две сотни десятков» или тем более «сотен» — до смешного большие деньги. И раз делали это наличными, дело было явно темнее некуда…

Стоило господину Бонифацию или Потертым Мокасинам опустить взор, и они встретились бы глазами с недоуменным взором Шаленого. Но народ там, наверху, был слишком занят. Шуршал купюрами.

— Благодарю вас, ребята, — сурово молвили Мокасины, обращаясь к своим безмолвным подручным. — До четверга — ложитесь на дно. Если Глазастый за это время снова залетит по пьянке в околоток, то — клянусь — изуродую так, что родная мать не узнает… — Последнее относилось, судя по нервической реакции, к Новеньким Кроссовкам, что толклись под самым носом Шишела, то чуть не наступая ему на бороду, то напрочь исчезая из поля зрения.

— С богом, ребята, — слегка смягчили это напутствие Крокодиловые Штиблеты. — И постарайтесь нигде не отметиться…

В ответ прозвучало нестройное «Ну, мы погнали, босс…», завершившееся звуками прихлопнутой двери, после чего несколько изменившийся голос Крокодиловых Штиблет произнес:

— Ну что же, Клайд… Как и условлено было, помещаем Предмет в мой сейф. Делаем это вдвоем. Вдвоем его и вынем в присутствии… э-э… покупателя… Запоминай комбинацию: восемь букв и восемь цифр…

Такого подарка судьбы Шаленый все-таки не ожидал. Он даже с легким хрустом вывернул шею, выставив левую — более надежную — ушную раковину поближе к месту действия, чтобы расслышать каждый звук, буде такой испустит хозяин кабинета. Но — черта с два! Бонифаций Мелканян только молча набирал код замка.

«Вот и придется замочек-то все ж таки подпортить тебе, молчуну хренову…» — с досадой подумал Шишел-Мышел.

— Это что же за хреновина такая? — неожиданно пришли к нему на помощь Потертые Мокасины, в миру числившиеся Клайдом. — Хиливтер — это что? Цветок такой?

— Э-лев-тер, — с досадой произнес по слогам хозяин кабинета. — Первое «эйч» не читается. Это просто для того, чтобы было восемь букв. Это имя моего прадеда: Элевтер Мелканян был первым армянином, который ступил на эту планету. Вся диаспора с тех пор празднует годовщину этого события… Вот первые четыре цифры у нас и будут обозначать тот год. А следующие четыре — то же самое, только наоборот… Кладите Предмет в сейф. Вот так.

Легкое пощелкивание замка. Шорох задвигаемой на место картины. Штиблеты и Мокасины наконец убрались из-под носа Шишела. Раздался звук вновь отпираемой двери.

— Вы забыли сумку, Клайд.

Шаленого бросило в холодный пот.

Добротная, пещерного хряка кожи сумка, с мастерски — на заказ — сработанным комплектом инструментов его лихого промысла все это время как ни в чем не бывало покоилась на кресле, слева от клятого сейфа.

— По-моему, это — ваше хозяйство…

— Да нет. Верно, кто-то из ваших ребят позабыл на радостях…

— Это странно. Мы же прямо с дела. И я что-то не припомню, чтобы…

По широкой спине Шаленого прокатилась еще одна волна озноба.

— Так или иначе, забирайте это хозяйство с собой. Здесь у меня не камера хранения…

С последним утверждением можно было поспорить, однако свое дело оно сделало — раздалось позвякивание инструмента в подхваченной с кресла сумке, энергичные шаги двух пар ног, что-то в духе «Нет, только после вас», свет в кабинете погас, дверь закрылась и замок в ней щелкнул. Шаленый беззвучно обматерил судьбу в бога, душу и мать, сосчитал до двухсот тридцати девяти и полез, несколько ракообразным способом, из-под стола — на открытое пространство. Оказавшись на нем, он со скрипом расправил поджатые до поры многочисленные члены и членики своего организма. Со стороны это порядком напоминало эволюцию трансформера, преобразуемого из танка в робота.

Потом он проверил режим сигнализации, сдвинул в сторону шедевр Авакяна и с ненавистью уставился на мерцающий индикатор замка. Проклятые олухи заперли его в ловушке, лишили инструмента, хотя и доходчиво разъяснили, как пишется в здешней транскрипции слово «Элевтер», позабыли сообщить, в каком году прадедушка хозяина «Джевелри трэйдс» сподобился прибыть на Малую Колонию. Положение напоминало безвыходное.

— Подбросить вас до Терминала? — из вежливости осведомился Бонифаций Мелканян, поворачивая в замке главного входа «Джевелри трэйдс» хромированный, непростой формы ключ. В отличие от дверей других торговых домов, гнездящихся на Гранд-Театрал, врата фамильной фирмы Мелканянов запирались не цифровым кодом и не магнитной карточкой, а, как и подобало такому сооружению из бронзы и полированного стекла, замком, выполненным из прочнейшего сплава и отпираемого ручной работы ключом. Этому предмету суждено было сейчас сыграть немаловажную роль.

Клайд ничего не ответил на явно не соответствовавшее нормам конспирации и вообще явно для проформы сделанное предложение. Обернувшись, Мелканян увидел, что ответить ему было и впрямь затруднительно: раскрыть рот Клайду мешал ствол «узи», который завел ему под подбородок тип, смахивающий на лысого крокодила. Другой субъект — на вид пожиже, со шкиперской-бородкой — целился Мелканяну в живот из «вальтера». Как обычно в таких случаях, ни души окрест не было.

— Гарик! — заорал в глубь затянутого табачным дымом зала Толстяк Финни. И, подождав немного, добавил погромче: — Эй, кто-нибудь, там!!! Найдите Аванесяна, Трюкача… И объясните ему, что Шишел будет очень…

Гарик — тот еще тип, хотя и из молодых — мгновенно материализовался у стойки и выхватил у Финни трубку. Физиономия его тут же вытянулась.

— Да, — сказал Гарик. — Нет. Нет. Да, разумеется… Сто три года тому назад… Нет, тьфу — сто четыре… Я… Да нет!.. Да что?! Да как дух свят — точно! К-какого? Которого? Ну, Шишел… — Он с недоумением посмотрел на разразившуюся гудками отбоя трубку, положил вещь на стойку и в прострации воззрился на висевшие над лысиной Финни часы.

— У Шишела, кажется, неважное настроение… — заметил тот в пространство, продолжая меланхолично протирать кипенно-белой салфеткой совершенно не нуждавшийся в этом объемистый, литого стекла стакан. Больше для того, чтобы завязать разговор. Не то чтобы беседа с Трюкачом была самым приятным способом скоротать время — нет: просто нечто загадочное было в том, что самому Дмитрию Шаленому приспичило спешно перекинуться парой слов с такой мелкой сошкой, как Гарик-Трюкач.

— Странный он какой-то был… — недоуменно подтвердил тот, вертя в пальцах льготный жетон на пиво.

Финни молча забрал ненавязчиво предъявленную железку и поставил перед Гариком кружку.

— Понимаешь. — Гарик на просвет полюбовался темно-янтарным напитком и, машинально проделывая с кружкой какие-то сложные манипуляции, характерные для его профиля работы, продолжил: — Спрашивает, отмечал ли я День прибытия Элевтера последний раз или нет… Это у наших праздник такой…

— Ага… Это когда по всему городу вы с турками друг другу морду чистите… Как же, знаю… — ироническим басом поддакнул ему Финни, зачарованно глядя на без всякого, казалось бы, вмешательства Трюкача опустевшую кружку. К этому номеру пора бы было и привыкнуть, но каждый раз этот непритязательный фокус с неказистым антуражем оказывал на него магнетическое действие.

— Ну я, понятно, отвечаю — да, мол, отмечал… А Шишел ласково так, с подначкой, спрашивает: мол, как у меня с памятью, не шалит ли, мол… Потом насчет того, не принял ли я сегодня лишнего… — В руке у Гарика как-то незаметно появился второй жетон. Машинально совершенствуя профессиональное мастерство, он то, пропускал его по тыльной стороне ладони, заставляя нырять между пальцев, то принуждал таинственным образом исчезать и появляться. Финни это действовало на нервы, и он снова реквизировал жетон, вознаградив раскулаченного второй кружкой пива.

— Так он, понимаешь, — продолжил Гарик, рассеянно сдувая пену с перемещаемой по стойке, словно конь по шахматной доске, нехитрой посудины, — снова начал, понимаешь, кишки тянуть… А не помнишь, говорит — ласково так — он умеет, ты знаешь… («Умеет… — с садистским удовольствием прогудел Финни. — Шишел это умеет…») А не помнишь, говорит, какую годовщину справляли?.. Сколько тому годиков — так он выразился, — сколько тому годиков минуло, как прадедушку Элевтера занесло в эти края? Ну, у меня от такого наезда, сам понимаешь, уже за разум зашел — я все сообразить не могу: с чего это Шишел пристегался к Аванесяну? Ну и спутал малость — потом поправился: сто три, говорю, нет сто четыре… Так он так взвился, что, знаешь, думал, так меня и убьет — через телефон, честное слово… Потом вроде успокоился — резко так — знаешь, как он делает…

— Да уж… — прогудел Финни, с тревогой наблюдая, как Гарик извлекает из-за уха уже третий пивной жетон. — Шишел так делает… Так уж делает… Ты их что — рожаешь, что ли?

— Да нет, — уклончиво ответил Гарик. — Так просто — обштопал Крестовичка пару раз для разминки…

Оно конечно: ни одна психически нормальная особь из тех, что бывают в «Кентербери», регулярно не стала бы играть с Гариком-Трюкачом на что-нибудь более серьезное, чем льготные жетоны заведения Финни.

— Потом про Клайда спросил… — продолжил свою мрачную историю Гарик.

— Про которого Клайда? — поинтересовался Толстяк.

— А пес его знает про которого… Я вот тоже прояснить хотел, да он сразу разорался. Ну, мол, не знаешь! Или не хочешь, говорит, знать… Потом еще добавил, что звонит мне из Лукиных бань и чтоб я запомнил… Это и еще — время. — Гарик снова воззрился на украшавшие под старину сделанные полки бара такие же псевдоантикварные часы.

— Значит, это тебе и надо запомнить, Трюкач…

— Не пойму я, чего теперь от Шишела ждать… — озадаченно и в явной надежде на бесплатный совет протянул Гарик.

Телефон снова залился соловьиной трелью. Финни взял трубку и почти сразу молча отдал ее Гарику. Тот выслушал что-то довольно короткое и неприятное и растерянно вернул трубку хозяину стойки. Тот аккуратно положил ее на место, отобрал у Трюкача третий жетон и выставил ему третью кружку пива. Тот осушил ее залпом. Без всяких фокусов.

— Он сказал, — ответил Гарик на откровенно вопрошающий взгляд бармена, — что надеется, что у меня хватит ума не болтать с кем попало, о чем мы с ним толковали… Но ты-то ведь — не кто попало… Так ведь, Толстяк? — добавил он не очень уверенно.

— За меня будь спокоен… Я — могила!.. А вот насчет Шишела, так это тебе лучше знать, чего ждать от Дмитрия.

Гарик продолжал смотреть сквозь массивную фигуру Финни, поджав губы в силу охватившего его непреодолимого приступа скепсиса: да, могилой бессменный бармен «Кентербери», безусловно, был — по нему сразу было видно. Могилой бессчетного количества ростбифов с кровью, галлонов эля и многих других предметов гастрономического ремесла. Но что до чужих секретов… Нет, Финни в болтунах не ходил. Но ведь бармену заведения на Семи Углах надо жить в мире и с полицией, и с людьми Папы Джанфранко, и с людьми Желтого Змея, и бог ведает с кем еще… И если кому-то из этого народа приспичит Толстяка Финни о чем-то спросить, то Толстяку Финни приходится на этот вопрос ответить. А если ответа он не знает, может статься, что придется приложить все силы к тому, чтобы этот ответ найти…

— Вот я и не пойму — с чего это он? Пари у него, что ли? — недоуменно сказал наконец Гарик. И сотворил из воздуха четвертый жетон.

— Шишел почем зря ничего не творит, — поучительно промолвил Финни и, тяжело вздохнув, смахнул жетон в надлежащий ящик и утвердил перед Гариком очередную пенящуюся емкость.

Тот, потупясь, ковырнулся в вазочке с дармовыми солеными орешками.

— Так что про пари ты это брось, — продолжал гудеть Финни, внутренне наслаждаясь Гариковой кручиной. — Глупость чистой воды…

— Может, на что намекает, сатана? — предположил тот. — Почему сразу не говорит, я не понимаю. Может, у него зуб какой-то на армян вообще? Вот нехороший человек…

— Почему и отчего Шишел с тобой напрямую не разговаривает — это ваше с ним сугубо интимное дело, — с назидательной интонацией молвил Финни. — А вот насчет того, что намекает Дмитрий Евгеньевич, — умением правильно выговаривать славянские имена и отчества бармен «Кентербери» гордился особенно, — тебе на что-то, так вот это ты точно говоришь. Ежу понятно, что намекает… Вот припомни-ка: вы все, друзья, часом, дяде Диме ничем в борщ не насерили, вкупе с покойным прадедушкой-то Элевтером, а? Ты над этим призадумайся-ка, парень…

Гарик призадумался. Взгляд его стал отсутствующим, губы что-то шептали, пальцы машинально пытались запихнуть обратно в пустоту столь же машинально извлеченный из нее пивной жетон. Потом ужасная догадка осенила его, жетон брякнулся об пол, и Гарика перекосило.

Прежде чем ввести последнюю цифру кода, Шаленый осенил себя крестным знамением и обещал Богу в дальнейшем подумать о своем поведении. Еще он попросил Бога вломить по первое число придурковатому шулеру Аванесяну, если тот чего намудрил с цифрами. После этого, зажмурившись, надавил клавишу. Трезвона сорвавшейся с цепи сигнализации не последовало. Выстрелов, электрошока, выделения ядовитых газов и аэрозолей — тоже. Приоткрыв один глаз, Шаленый узрел на дисплее надпись, извещавшую его о том, что доступ в сейф свободен.

— Ну, Гарик, шайтанов сын, выберусь отселе, по гроб жизни водкой поить буду. Вот те крест! — торжественно произнес Шишел-Мышел.

Проблема номер один была решена. Проблема же номер два, состоявшая в том, чтобы вместе с содержимым сейфа живым выбраться из запертого снаружи кабинета, будучи при этом в отрыве от олухами унесенного инструмента, решения принципиально не имела, так что Шишел-Мышел и не тратил время на то, чтобы над ней задумываться. Для себя, скорее подсознательно, он уже решил, что, на худой конец, перекемарит в чертовом кабинете до утра понедельника, а там оглоушит первого же барана, что отопрет кабинет, и внаглую, взяв по возможности еще пару заложников, проложит себе дорогу на свободу.

Глядя теперь уже в оба, он отворил пару тяжеловатых дверец и узрел порядком разочаровавшую его картину: несколько папок с деловыми бумагами — которая из них была тем предметом, который давешние олухи приволокли сюда на сохранение, он гадать не стал, совсем немного очень крупных купюр — слишком крупных: номера могли быть внесены в компьютер, две полки с плоскими, бархатом выстланными поддонами, на которых покоились (не так густо, как хотелось бы ему) вправленные в серебро «камушки» — та самая партия товара, по следам которой он и пришел сюда, на двух стальных кюветах-противнях, заменявших полки, пониже — какая-то разносортица и в самом низу, отдельно — явная дешевка — огромный черный бриллиант, вправленный в тусклого металла кольцо. Явная имитация — по Гранд-Театрал такие «камушки» не пробегают. Изготовители даже не удосужились воспроизвести правильную огранку — так, какая-то фантазия на вольные темы, правда, геометрический рисунок чуть посверкивающих плоскостей кристалла как-то магически притягивал взгляд… Совершенно непонятно было, что этот наглый выскочка потерял здесь — среди своих скромных, но благородных товарищей по заточению. Впрочем, платиновая оправа смотрелась неплохо и могла сгодиться в дело.

Распихивать улов по карманам куртки было делом несложным и приятным. Единственное, о чем оставалось сожалеть (кроме запертой двери), так это о той довольно круглой сумме, что успели поделить и унести с собой олухи царя небесного, запершие Шишела на пару суток в роскошном кабинете без отхожего места. Некоторое время Шаленый постоял в задумчивости, держа перед собой чертову стекляшку и раздумывая, куда бы ее пристроить — уж слишком здорова, гадюка.

Он все еще находился в этих размышлениях, когда проблема выхода из кабинета неожиданно решилась сама собой: за его спиной вновь тихо щелкнул замок.

Ровно за восемь минут до этого владелец «Джевелри трэйдс» смог наконец открыть рот.

— В чем дело, господа? — задал Мелканян совершенно естественный в сложившейся ситуации, равно как и совершенно бессмысленный вопрос типу с «вальтером». Тот не соизволил ответить.

— Заткнись, сволочь, отпирай дверь и проходи вперед, быстро!.. — тихо, но очень убедительно распорядился Лысый Крокодил.

Страх ледяной иглой пронзил сердце владельца «Джевелри трэйдс» и тысячей иголочек поменьше прошелся по левой руке. Человеком Бонифаций Мелканян был решительным и не чуждым риска, но в канал настоящего ствола не заглядывал давно.

— Но вы же видите, что уже заперто, — как можно более веско привел он не самый блестящий при имевшемся раскладе аргумент. — И вы же видите — у меня нет ключей, — усугубил он идиотизм ситуации.

— Не принимай нас за олигофренов, старый козел! — прошипел Лысый Крокодил, поправляя стволом автомата сползающие с носа очки. — Ключ у тебя в правой руке! Чем быстрее ты избавишься от Камня, тем тебе же лучше!

Это было правдой. Две десятых секунды назад. Потому что, покуда Лысый Крокодил выдавливал из себя свою вполне справедливую саму по себе инвективу, Бонифаций Мелканян сделал то единственное, что мог еще сделать, — преодолев боль от ледяной иглы под левой лопаткой, он коротким движением послал сверкающий ключ над головами нападающих — в белый свет как в копеечку. Сначала ему показалось, что второй бандит разрядил свой пистолет в него. Но это было только сердце. Или что-то в этом роде.

Обладатель же «вальтера» — рыхловатый на вид, но, знать, шустрый, — вместо того чтобы давить на курок, попытался в чисто волейбольном прыжке перехватить летящий ключ, но получил на редкость своевременную подсечку от Клайда и вместе с ним с размаху полетел на полированный камень брусчатки Гранд-Театрал. Ствол, предназначенный для усмирения обладателя потертых мокасин и неплохих навыков карате, все еще продолжал удерживать архаичные — в роговой оправе — очки на носу Лысого Крокодила. Мелканян не упустил и эту возможность, предоставленную стремительно меняющейся ситуацией, и вложил все оставшиеся у него силы в удар пониже пояса — скажем так: сильно пониже пояса — слегка обалдевшему держателю «узи».

«Но это все, — подумал он почти вслух. — Сейчас Бог возьмет меня…»

Сил у Бонифация оставалось, видно, немало: Лысый Крокодил сложился вдвое и на десяток секунд вышел из игры.

Среди редковатой — в преддверии грядущего ливня — публики, фланирующей по Гранд-Театрал, наконец означился некий интерес к происходящему у витрин «Джевелри трэйдс». Черный антикварный «роллс-ройс» с самым настоящим живым шофером за рулем — прогулочное такси для состоятельных туристов, — точно не разобравшись в ситуации, притормозил у места действия, но тут же неспешно продолжил свой путь — сидевший за баранкой китаец или казах явно пожелал остаться вне игры.

За это время Клайд, которому повезло очутиться при падении почти поверх образованной двумя участниками поединка кучи малы, гвозданул противника затылком оземь, добавив сверху удар набитой звякающим металлом сумкой, затем перевалился через его отчаянно сопротивляющуюся тушу, пинком дослал валявшийся поблизости ключ дальше, в решетку ливневого стока, и, ухватив вывалившийся из рук полуоглушенного носителя шкиперской бородки «вальтер», стал веером посылать пули по окнам контор второго этажа. Расчет был верен. Как и положено современному оружию, пистолет не слишком шумел при работе и большого фурора стрельба сама по себе не произвела, хотя еще пара зевак теперь, кажется, уже заметила, что у входа в «Джевелри трэйдс» происходит нечто не совсем обычное. Зато пробившие окна запертых на ночь и поставленных под охранные системы офисов пули привели в действие все силы ада. Во всех патрульных машинах и в околотке Гранд-Театрал-3 все копы встали на рога. «Расмус билдинг» превратился в место действия оперативной бригады полиции.

Поверженный, казалось, намертво обладатель шкиперской бородки воспрял, с неожиданной быстротой и прямо из положения «лежа» рывком преодолел расстояние до припаркованного рядом «гепарда», тронул машину с места и, задержавшись на долю секунды, втащил в салон вконец озверевшего Лысого Крокодила, который, так и не будучи в состоянии окончательно разогнуться, успел тем не менее приложить Мелканяна физиономией о бронзовую решетку дверей его собственного заведения. «Гепард» снова рванул с места и без особых сценических эффектов влился в стремившийся по центру проезжей части поток скоростного движения.

Клайду повезло чуть меньше. Выпалив вслед уходящему противнику пару зарядов, он подхватил давешнюю сумку, ласточкой сиганул через декоративный газон и ввалился через борт в чей-то открытый флайер, дремавший в тени зеленого ограждения пешеходной аллеи. Отчаливая, он нос к носу уперся в на редкость быстро возникший на месте действия кар полицейского патруля, из которого выскочила пара смахивающих на черепашек-ниндзя из древних комиксов офицеров. Флайер жуком развернулся вокруг собственной оси и, провожаемый очередями обоих полицейских стволов, нырнул в боковой, к набережной ведущий бульвар.

Один из полицейских тут же начал бубнить в рацию ориентировку дежурным постам о необходимости задержать «найтфлайт», «спортивную модель оливкового цвета, следующую предположительно…», а второй принялся с профессиональной небрежностью обыскивать Мелканяна, бубня столь же невыразительно, как и первый, текст о том, что задержанный имеет право хранить молчание и что все сказанное им может быть использовано на суде против него. «Беретта» из заднего кармана держателя ювелирной торговли почти мгновенно оказалась в его руках. Находка здорово воодушевила служителя закона.

— Вы спятили, — скривившись, вразумлял его Бонифаций. — Это на меня напали. Я жертва, черт побери! И вы пускаете погоню не по тому следу, чудаки! Немедленно остановите этот цирк…

— Оскорбляешь офицера полиции при исполнении им служебных обязанностей, козел, — со все тем же равнодушием констатировал флегматичный патрульный. — Ваши документы, будьте добры. И будьте добры объяснить, что вам понадобилось здесь и в такое время.

— На него действительно напали!.. А второй — тот, по которому вы стреляли, похоже, защищал его… Я не знаю, почему он… — К полицейскому, запыхавшись, подбегал плотно сложенный мужчина лет сорока.

— А ты не лезь не в свое дело, ослиная жопа, — все с той же невозмутимостью адресовался к нему полицейский. — Проходите, мистер.

— Я — пресса. Уолт Новиков. «Дейли эдвенчер». Это я вызвал полицию, когда… В общем, этот «найтфлайт» — моя машина… Я не знаю, почему этот тип пошел на угон…

Сержант, не спросив на то разрешения хозяина, взял из руки Уолта его довольно дорогой — в профессиональном исполнении — регистратор и выключил его. Хорошо, что оземь не грохнул. После чего определил:

— Тогда ты — свидетель. Не суетись. Пол, оформи с мистера протокол допроса. А по «найтфлайту» пиши пострадавшим, но отдельно… И не болтай лишнего сам — это писака.

— Вот мой идентификатор, — продолжая морщиться, заявил Мелканян. — Я — владелец этой торговли. — Он кивнул головой в сторону дверной решетки. — А те, что напали на нас… на меня… ушли на «гепарде». Темно-красном. В сторону Восточного парка…

— Пол, — распорядился офицер, — дополните ориентировку.

И Пол, вдумчиво фиксировавший показания свидетеля Новикова, отвлекся на то, чтобы пробубнить в эфир, что в дополнение к оливковому «найтфлайту», номер такой-то, в поиск и задержание объявляется светло-коричневый «ягуар»…

Мелканян заскрипел зубами и испустил глухой стон, а свидетель Новиков стал терпеливо исправлять абсолютно непробиваемого Пола, чем порядочно усугубил назревавшую путаницу. Тем временем старший патруля соблаговолил-таки отрекомендоваться сержантом Харрисом и вернул инициативу в свои руки.

— Таким образом, внутрь помещения напавшие на вас лица не проникли? — спросил он, выслушав рассказ Мелканяна и еще более утвердившись в неясных подозрениях относительно проклятого «козла».

Делу изрядно помогло поступившее по радио сообщение о том, что при попытке задержания спортивный «найтфлайт» спровоцировал автодорожное происшествие и ушел, «двигаясь по глади залива», куда последовать за ним патруль не смог, так как располагал только получившим повреждения бронеавтомобилем.

— Нет, я всего-навсего подвергся нападению на улице… — утомленно констатировал Мелканян.

Мысль о том, что Лысый Крокодил помянул Камень — а это мог быть только один-единственный Камень во Вселенной, — не выходила у него из головы. Явно произошла утечка информации. Но как? Где? Кто — сволочь? И к кому, дьявол побери?! Нет, пожалуй, не стоило натравливать полицию на столь осведомленного противника. Совсем не стоило. Как, впрочем, и оставаться с таким противником наедине в этом ужасном мире.

Все эти противоречивые соображения придавали речи ювелира исключительно фальшивый и двусмысленный оттенок. Как на грех, именно то обстоятельство, что как раз на оттенках и полутонах текстов, произносимых и правыми и виноватыми фигурантами разного рода уголовных эпизодов, съел — и давно уже съел — собаку сержант Харрис, не давало этому последнему вылететь из рядов столичной полиции как пробке из бутылки. «Именно как пробке», — говаривали те, кто знал его получше.

— В таком случае, — сказал сержант, бесстрастно разглядывая ставшего белым как мел Бонифация, — позвольте, с тем чтобы избежать повторного вызова и каких-либо претензий к полиции, пройти вместе с вами в помещение и убедиться, что пока двое бандитов блокировали вас у парадного входа, дюжина других не ломала задние двери. Ведь могло быть и так? Неплохо бы проверить — все ли в сейфах…

— Поверьте, в этом нет необходимости. И офисы, и торговый зал оборудованы вполне надежной сигнализацией. Не говоря уже о сейфах. Да кроме того — я же выбросил ключ… До утра понедельника мы просто не сможем… Да и нет, как я уже сказал, никакой необходимости, поверьте…

— Поверьте, такая необходимость есть! — Тон сержанта Харриса приобрел твердость сверлильного инструмента. — Надеюсь, вас не затруднит связаться с вашим персоналом и послать за дубликатом ключа.

— Да здесь он лежит, этот ключ, вот под этой решеткой, — отменно не вовремя встрял в разговор свидетель Новиков, не вызвав на сей раз недовольства стражей порядка.

— Пол… — вяло распорядился сержант. Оказалось, что номер второй патруля не лишен изобретательности. Он не стал сворачивать с места основательную — в четверть тонны — решетку ливневого стока, а ограничился несколькими манипуляциями со шнурком от ботинок и магнитным держателем, нашедшимися в бардачке кара.

Уже отпирая двери «Джевелри трэйдс», Бонифаций вспомнил наконец о своих конституционных правах и решительно повернулся к ступившему на порог сержанту.

— Вы все равно не войдете в помещение без ордера окружного прокурора, — неожиданно твердо отчеканил он. — Я принципиально против таких вещей. Верните мне мое оружие. Помещение я осмотрю сам. Вы можете…

— Мы подождем вас здесь. Только не заставляйте нас волноваться, — после недолгого размышления зло сказал сержант, бросил защитную каскетку на порог и присел рядом, вполголоса поминая подозрительное козлиное отродье вообще и всяких спецов по «камушкам» — в частности. Пистолет Мелканяну он, однако, отдал.

Пол двинулся на осмотр пострадавших от стрельбы офисов, а Уолт, отоварившись в ближайшем автомате банкой пива, устроился на парапете напротив находившегося при исполнении сержанта. Допить пиво и вообще соскучиться он не успел.

«Господи, это не кабинет, а просто проходной двор какой-то! — попенял Богу Шаленый, складываясь вчетверо и вновь ныряя под проклятый стол. — Кого же теперь черт принес?!»

Думать ему основательно мешала чертова стекляшка, которую он успел машинально сунуть в рот.

«Да не важно уж это теперь, — успокоил его внутренний голос. — Все равно через пару минут здесь будет половина полицейского управления. Ты же сейф забыл захлопнуть, дубина! Не под стол надо было лезть, а за дверь отскакивать и в темечко первого вошедшего уделать. И второго — тоже. Вообще — всех, кто полезет…»

Послав внутренний голос вместе с его запоздалыми советами в задницу и зажмурившись, Шишел приготовился с боевым кличем выскочить навстречу противнику. Но тот медлил. После того как дверь отворилась, наступила зловещая тишина. Только что-то тяжело брякнуло об обтянутый ковром пол.

«Хрена же он тянет, сучий потрох?!» — размышлял, скукожившись под столом, Шаленый. Поведение вошедшего явно не укладывалось в рамки реакций нормальной человеческой особи, вошедшей в кабинет, в котором только что побывали взломщики. Дурак с кудахтаньем кинулся бы к разверстому сейфу и тут же получил бы по маковке железной дланью Шаленого. Умный (или элементарно натасканный на работу с ценностями) тип отскочил бы назад, запер бы дверь и привел бы в действие сигнал тревоги. А вот этак торчать в дверях, ожидая неведомо чего, мог только полный остолоп или очень уж смелый садист.

«Ну ужо достоишься ты у меня, дождешься сейчас, голубь мой…» — решился наконец Шаленый и, не забыв опять-таки осенить себя крестным знамением, рванул из своего убежища «вертолетом» навстречу неведомому врагу — молча и неожиданно. Но враг повел себя еще более неожиданно: мертвенно-бледный, с полузакатившимися глазами, Бонифаций Мелканян стоял, прислонясь спиной к дверному косяку. Выпавший из его руки пистолет без особой пользы валялся на полу. При виде Шишела, гигантским пауком метнувшегося к нему по-над ковром, ювелир заметно оживился, икнул и стал бесшумно сползать по косяку вниз.

Продолжая начатое движение, Шаленый захватил правое запястье противника, но, вместо того чтобы швырнуть его через себя темечком в торец стальной дверцы сейфа, он подхватил ставшее будто ватным тело Бонифация, как малое дитя, опустил ворога в мягкое кресло и заботливой матерью наклонился над ним. От пережитого волнения Шишел чуть не проглотил проклятую стекляшку. К счастью, даже для его глотки изделие было великовато. Машинально, не спуская с Мелканяна недоуменного взора, он вынул перстень изо рта, обтер его о штаны и с усилием втиснул в задний карман, с досадой поименовав почтенного ювелира козлом. При виде возникшего из пасти разбойника Дьяволова Камня Мелканян снова икнул и, по всему судя, всерьез нацелился дать дуба.

Медицинских познаний Шаленого вполне хватило, чтобы по характерному перекосу физиономии и другим признакам смекнуть, что держателя ювелирной торговли накрыл не простой обморок. Медбраслета на запястье пострадавшего не было. Вряд ли наличествовал и вшитый сигнализатор — Шишел такие штучки угадывал по физиономии: не похож был Мелканян на человека, уж слишком озабоченного своим здоровьем. До сего времени.

«Ну вот, сейчас откинет правнучек Бонифаций свои крокодиловы штиблеты и отбудет к любимому прадедушке Элевтеру, — прикинул он. — А на мне, не ровен час, мокруха повиснет…»

К таким вот отягчающим обстоятельствам Шаленый относился с большим уважением, можно сказать, даже с трепетом. Этим, да еще, может быть, тем, что православный его Бог в благодарность за свечки, расставленные в церквах по самым неожиданным уголкам Обитаемого Космоса, оберегал Шишела, видно, для каких-то одному ему (Богу) ведомых нужд, можно было объяснить то, что, несмотря на свирепый вид и лихой норов, ни один, даже самый пристрастный, суд в Федерации не смог пришить Шаленому мокрухи. Поэтому и в этот раз Шишел поступил так, как ни в коем случае не поступил бы на его месте ни один нормальный взломщик: он в третий раз за последние четверть часа взял со стола господина директора телефонную трубку и стал набирать вызов. Только звонил он в этот раз не Гарику в «Кентербери», а в «Скорую помощь». Соединили его мгновенно.

— Слушаю вас, говорите… — обворожительным девичьим голосом пропел дежурный компьютер клиники.

— Я… У меня, кажется, удар… — изменив голос, прохрипел Шишел. — Я… не могу… пошевелиться…

— Сообщите номер вашего страхового полиса, пожалуйста, — потребовал полный скрытого очарования голос.

— О-о-о, пошли вы в задницу со своими полисами! — не меняя интонации, простонал Шаленый. — Нет, лучше приезжайте немедленно на Гранд-Театрал… «Расмус билдинг», «Джевелри трэйдс»… Кабинет директора… Здесь открыто…

— Не могли бы вы уточнить… — с глубочайшей заинтересованностью в голосе заверещал компьютер.

— Ничего я тебе уточнять не стану, сука… — замогильным голосом пообещал Шишел. — Загибаюсь я… Бонифаций я… Мелканян… Остальное найдете в своей долбаной базе данных… Поторопитесь… Проклятые копы…

Сообразив, что, увлекшись, он говорит лишнее — его отношение к городской полиции вряд ли интересовало службу «Скорой помощи», — Шаленый смахнул аппарат на пол, посмотрел на уже и вовсе бездыханного вроде Мелканяна и, обращаясь к почтенному ювелиру, произнес более чем соответствующую действительности сентенцию:

— Ну, отец, все, что мог, для тебя я сделал. Так что уж не обессудь…

Он вытянул из «пистона» своих джинсов пятибаксовую купюру, свернул бантиком и запалил над лампадкой Винтари-дин-Зинвари — принес жертву Строюму Богу Путаницы. После чего дал тягу.

— Издевается, сволочь! — с некоторой поспешностью констатировал сержант Харрис, выразительно постучав по индикатору часов. — В конце концов, — он поднялся и поправил амуницию, — все это вызывает у меня, как у представителя… э-э… городских властей, сильнейшие опасения.

Он надавил на начищенную кнопку дверного звонка, и где-то в недрах «Джевелри» зазвучал далекий, но отчетливо слышный музыкальный сигнал. Последующие тридцать секунд ожидания не привели ни к какому результату.

— Пол… — отрешенно скомандовал сержант, и его приспевший с обхода пострадавших офисов флегматичный подчиненный начал застегивать свою расхристанную амуницию. Это ему стоило бы делать поскорее.

Потому что пару секунд спустя чуть ли не в живот неторопливого служаки уперся вывернувший с Маолейн скоростной флайер «амбуланс», из которого чертом из коробки выскочили массивный тип в белом халате с пришпиленной на нагрудном кармане опознавательной карточкой «Д-р Эдвард Т. Лири. НЕЙРОХИРУРГИЯ» и подтянутая китаянка в той же униформе.

— Где больной?! — с места в карьер начат доктор. — Черт возьми, не загораживайте мне дорогу, сержант! — Он решительно отодвинул Харриса с пути, намереваясь войти в открытые двери «Джевелри».

— Вам придется обождать, сэр, — сухо ответил тот, разворачивая служителя Эскулапа носом в стену. — Здесь проводится полицейская операция. Никто не вызывал «скорую».

Но не тут-то было: доктор Лири слишком хорошо знал, с кого в конечном счете сдерут три шкуры, чтобы хоть частично компенсировать страховку за ущерб, причиненный клиенту в результате несвоевременных действий службы «Скорой помощи», и поэтому даже огнедышащий дракон, буде таковой доставлен на место действия прямо из родного гнезда на Терранове, не помешал бы ему выполнить свой профессиональный долг — не то что какая-то полицейская бестолочь. Поэтому особого успеха усилия сержанта Харриса не имели, а высвободившийся из захвата кардиолог уверенно переступил порог вестибюля «Джевелри». И тут Пола, доселе бестолково взиравшего на происходящее, вдруг осенило.

— Да это такие же врачи, как я — архиепископ! — заорал он, заворачивая медсестре руку за спину. — Это те же суки, только в камуфляже! Решили пойти по второму заходу!

— Какова наглость! — поддержал гениальную догадку подчиненного сержант и в броске всей своей облаченной в спецбронекостюм тушей сшиб кардиолога с ног.

— Ки-я!!! — выдала боевой клич медсестра, с размаху всадив острый носок туфли меж ног незадачливому Полу, так и не успевшему как надо застегнуть защитную амуницию. Взятые в замок кисти рук она, не теряя времени, обрушила на оказавшийся незащищенным загривок сержанта Харриса.

— Второй раз за вечер об этом самом месте бьют мужика промеж промежности, — меланхолично констатировал давешний бурят или японец — водитель «роллса», по-прежнему без пассажиров следовавшего теперь обратным курсом. — Хотя каждый раз другого… Тенденция, однако… — и добавил, правда без всякой надежды обращаясь к заворожено сидевшему на парапете Уолту: — Так вам никуда не надо, сэр?

— Нет, — с сожалением констатировал тот. — Хотя, знаешь, подожди, если не торопишься. Вон там.

С этими словами он энергично поднялся, обошел пребывавшую в разгаре свалку в дверях и прошел прямо в святая святых «Джевелри трэйдс».

За мгновение до того, как Шишел-Мышел вышел из зловонного проулка на совершенно пустынную Сурабайя-стрит, последний луч сомнительного украшения ночного небосвода Малой Колонии — Большого Бельмеса — погас в нагромождении туч. Стало душно и темно, как под мышкой у коренного обитателя далекой Африки. Но все-таки не как в могиле: по всему горизонту уже вовсю шла пляска молний — верный признак того, что до ливня остались считанные секунды. Рекламные зарева над Гранд-Театрал и далекое — над Деловым центром сошли почти на нет: видно, сказывалась сохранившаяся со времен Реколонизации привычка к светомаскировке. Только где-то у черта на куличках эхом отзывались словно с цепи сорвавшиеся сирены полицейских каров и то там, то тут по далеким стенам улиц-ущелий проскальзывал луч прожектора. «Нашли время для учений, заразы, — машинально подумал Шишел. — И так все нервы поиздергал из-за козла этого…»

Несмотря на полное безлюдье, прежде чем выйти на открытое пространство, Шишел привел себя в относительный порядок, постаравшись, насколько это возможно, свести на нет последствия двойного путешествия по шахте далеко не выбывшего из эксплуатации мусоропровода. На сей предмет у него был припасен дезодорант, напрочь отшибающий даже последствия контакта со скунсовой струей, — да вот незадача: проклятый аэрозольный баллончик был глубоко погребен под туго наполнившим все его карманы содержимым сейфа почтенного Мелканяна. Прокляв еще раз чертовых олухов, уволокших из-под самого его носа сумку с инструментами и вместительными отделениями для добычи, которую теперь вот пришлось транспортировать этак вот — словно наворованные на детском празднике конфеты, Шишел смирился с малоаппетитным душком, прочно прицепившимся к нему, пересек пустынную улицу и, возблагодарив Господа за то, что в видавшем виды «горби» не заглох движок и шпана не увела колеса за то время, что машина стояла без присмотра, с размаху грохнулся на сиденье. То, что, проделав это, он ограничился всего лишь четырехэтажным, не слишком кучерявым выражением своих чувств, объяснялось только его исключительной профессиональной выдержкой: чертов перстень, заткнутый в задний карман, впился в его филейную часть прямо-таки что твой штык. Если бы проклятая безделушка не зацепилась за прочную ткань джинсов, она немедленно полетела бы в сточную канаву, но пока Шаленый боролся с сопротивлением этих двух вступивших в неожиданный сговор предметов, приступ его бешенства сошел на нет, — в конце концов, все происшедшее было достаточно забавным. Он подкинул перстень на ладони и примерил его на безымянный палец правой руки. Невероятно, но перстень сел на него, будто на заказ сделанный. Странное ощущение — нет, скорее уж тень ощущения скользнула в дальнем уголке сознания Шишела: ему почудилось, что перстень гусеницей обвился вокруг его пальца и тихонько стиснул его. Он с каким-то дружеским почти что удивлением посмотрел на вещицу, потер камень о штаны, дохнул на него и тронул «горби». Когда на Сурабайя, завывая сиренами, вылетела пара машин оцепления, они — Шишел, «горби» и Дьяволов Камень — были уже слишком далеко, чтобы услышать их.

Долго плутать по «Джевелри» Уолту не пришлось: распахнутая дверь в кабинет директора было первым, что бросалось в глаза в полузатемненном зале. На пороге Уолт на мгновение замер, а затем, обогнув валяющуюся посреди дороги «беретту» и присвистнув при виде явно выпотрошенного сейфа, склонился над распростертым в кресле Мелканяном. Попробовал нащупать пульс, оттянул нижнее веко, пытаясь обнаружить в теле держателя ювелирной торговли хоть какие-то признаки жизни. Кое-какой успех это возымело — лицо Мелканяна судорожно скривилось, и Уолт несколько испуганно отдернул руку. Мутный, словно прошедший сквозь воды Стикса взгляд ювелира побродил по крытому панелями скок-дерева потолку, а может, по незримым пространствам потустороннего мира и остановился наконец на физиономии Уолта. При этом во взгляде том отразился мистический ужас. Скрюченными пальцами непослушных рук Бонифаций попытался ухватить репортера за отвороты куртки не отрывая взора от его зрачков.

— А-ах-х-х-р… — Из горла Мелканяна с видимым трудом вырывалось смешанное с хрипом клекотание, напоминавшее звук забарахлившей кофеварки.

— Где же эти врачи, черт их дери?! — простонал Уолт, пытаясь освободиться и не в силах оторвать глаз от стекленеющего взора ювелира. Чисто профессиональный рефлекс заставил его снова включить привычно болтавшийся на поясе регистратор.

— Х-х-хрр… Отд… — Стали появляться из уст Бонифация получленораздельные звуки. — Отд-т… Вер-р-р-р… Вер-ни Скр… ж… Верни Камень… Все равно…

— К-какой камень? — остолбенело спросил Уолт, чувствуя, что и его собственная речь теряет членораздельность, а взгляд — стекленеет.

— Кр… Хр… Скрижаль Дур-рной Вести… Все… хр… От-д-т-дай Дьяволов Камень…

Уолт остолбенел. Мелканян протянул свою скрюченную руку ему прямо в физиономию, словно ожидая, что собеседник тут же в нее и положит Камень.

— Все равно… За ним пр… кр… хр… пр-ридут… Жр… Хр… Жрецы Янтарного… Кр… хр… кр… Храма… Янтар-рного Храма… У тб… У тебя нич-ч… У тебя ничег-го не п-получ… Ничего не выйдет… Эт-то недоразумение… СБОЙ…

— Нет у меня Камня! — каким-то самому ему на удивление фальшивым голосом зашипел Уолт. — Нету, нету у меня никакого камня!!!..

Чертовщина, заварившаяся этим вечером вокруг тайны Скрижали Дурной Вести, никак не укладывалась у него в голове, а сейчас он стал в тупик окончательно.

— Значит… не хочешь… отдавать… — Взгляд старого армянина окончательно потух, зрачки стали закатываться под лоб.

— Эй! — заорал Уолт, окончательно теряя всякий контроль над собой. — Док! Сюда, быстрее вы, суки! Тут человек умирает!

Цепенеющая рука Мелканяна ухватила-таки его за ворот.

— Они… Они все равно… все равно возьмут твою душу… Вместе с Ним… — неожиданно членораздельно и убедительно сказал ювелир, устремив в пространство невидящий взгляд. — Но… не вздумай… все равно не вздумай… надеть его на перст…

Рука умирающего разжалась, отпустила наконец ворот Уолта и повисла плетью. Уолт заворожено смотрел тому в рот.

— Никто… — еле слышно сипел Бонифаций. — Никто не должен… не должен снова воздеть Камень на перст свой… Только тот, кто избран… От… отмечен… Ибо если не будет этого… Тогда… — Тут голос его окреп и преисполнился ужасом. — Ибо тогда вновь откроются врата Греховного Знания… И Дьявол снова войдет в мир сей через Двери Огня…

Голова Мелканяна запрокинулась, и лишь сипящее бульканье оглашало теперь кабинет. Уолт в полной растерянности стал ощупывать карманы отдающего концы чудака: он неожиданно сообразил, что у того в кармане или еще где могут оказаться таблетки или шприц-ампула — здоровые люди так запросто с приступом не валятся, а хроники имеют обыкновение повсюду с собой таскать разные снадобья. И впрямь — в часовом кармашке жилета он нащупал что-то типа угловатого плоского пузырька. Потянул его на свет божий.

И тут в спину ему уперся ствол.

В первом подвернувшемся ночном шопе Шаленый купил неброскую сумку и сложил в нее добычу — далеко не рекордную, но вполне соответствовавшую его дальнейшим планам. У Северного терминала он поставил «горби» на автопилот и отправил в гараж Гарпа. Из камеры хранения забрал упрятанный в одноразовый пакет свой повседневный костюм, на его место положил новую сумку с товаром, в душевой отмылся, переоделся, запихал рабочую одежку в освободившийся пакет и, отправив этот последний в утилизатор, выпил в автомате чашечку кофе и стал ждать монорельс до Центра, посмеиваясь в бороду происшествиям минувшего вечера.

Конечно, давешний козел мог его и запомнить, но алиби у Шаленого было железное, а козел был, можно сказать, на смертном одре. Не в себе, во всяком случае. К тому же полиции до Шишела надо еще добраться, а это будет нелегко — даже оставь он в том выпотрошенном сейфе свою визитную карточку. Жаль также олухами упертого инструмента. Но за этой публикой, похоже, свои грешки числятся, так что в околоток они это добро не потянут. Да и чистый инструмент на след все равно не наведет. Тем и хорош был. Стоил целого состояния. Ну так, может, еще и вернется. Вещь хозяина помнит, а за Шишелом дело не станет… Эту проблему Шаленый решил обмозговать позже.

В остальном он нигде не наследил и не отметился: общаться ему пришлось только с сервисной автоматикой. Обоняния она была лишена напрочь, а кредитная карточка Шаленого была в полном порядке. Ночью Северный был пуст. За это и выбран был местом перелицовки. Так что ароматом, благоприобретенным в мусоропроводе «Расмус билдинга», он ничьего внимания не привлек — разве что пара негритянок-монахинь в кипенно-белых чепцах, с которыми он разминулся на входе, смерила его недоуменным взором — так ведь в полицию они не побежали, а если и так, то опять-таки любой законопослушный налогоплательщик имеет полное право разок вступить, ну, скажем, в кошачье дерьмо… В общем, считай, что провернул он сегодня не самое скверное в своей жизни дело. Про Камень он совсем забыл.

— Возьми свой аппарат. Он уже полчаса надрывается. В конце концов, это же твой номер, не мой — так почему я все время должна…

— Оставь меня в покое, золотце! — Самуэль нервически бросил карандаш на лист бумаги.

С утра на этом листе не появилось ни строчки. И только сейчас начала робко складываться удивительно изящная — Сэм Бирман ощущал это какими-то невероятно тонкими фибрами своей души — цепочка знаков сигма-логики, не больше семи членов — он уже предчувствовал это, хотя и не мог доказать кому-либо другому. Еще немного — и он уже ощутил бы себя полнейшим господином Вселенной — почти как в тот миг, когда решением Университетского совета его группа была расширена с двенадцати до четырнадцати человек. И вот в этот самый момент какой-то недоумок начинает наяривать ему по телефону, номер которого известен от силы полудюжине человек. А Сара не находит ничего лучшего, как закатывать истерики вместо того, чтобы снять трубку и послать проклятого осла подальше…

Видимо, весь этот сложный комплекс чувств и мыслей достаточно ясно отразился во взгляде, брошенном Самуэлем на верную супругу. Она, тяжело вздохнув, развернула экран терминала связи к себе и бросила в трубку:

— Сара Бирман к вашим услугам.

На том конце канала связи не потрудились включить подсветку. На фоне чего-то слабо мерцающего обрисовывался только угольно-черный силуэт неведомого собеседника в странноватом, чем-то напоминающем монашеский клобук убранстве.

— Мне, однако, нужен сам господин Бирман, — хрипловато и не без досады сказал он. — Лично и немедленно.

Удивляла не наглость неожиданного собеседника. Удивляло то, что он знал ЭТОТ НОМЕР. Сара постаралась разглядеть скрытые мерцающей тьмой черты этого типа — там, по ту сторону экрана, но бесполезно. Она откашлялась:

— Сожалею, но он не может подойти к аппарату. Будьте любезны сообщить, что…

— С ним… с ним что-то произошло?

— Произошло?

Сара надела очки и проверила.

— Нет, слава богу на небе, с ним все в порядке. Откуда вы это взяли?

— Вашему мужу угрожает огромная опасность… — Глухой, с неприятным акцентом голос собеседника выбивал госпожу Бирман из колеи.

Воистину — Голос Тьмы. Что-то было в этом от антуража фильма ужасов. Но только в слишком хорошей режиссуре… Похоже, что тень знала, что имела в виду. А вот Сара — нет. Она озадаченно поправила очки.

— Он должен немедленно поговорить со мной… — настырно, с нажимом в голосе гнул свою линию призрак с экрана.

— Я повторяю: он не может подойти к аппарату. Господин Бирман чрезвычайно занят. В конце концов, он не назначал вам…

Тот — на другом конце канала — застонал от досады. Тень даже вскинула в отчаянии руки, и Саре показалось, что что-то остро поблескивает в багровом мерцании на концах пальцев этих рук… Нет, только показалось — тень не пугала, она БЫЛА страшна.

— У меня нет времени… — глухо сказал ТОТ — с экрана. — За мной придут сейчас… Передайте господину Бирману, что он должен немедленно остановить… свою работу. Иначе все сложится наихудшим для него образом. И постарайтесь немедленно покинуть планету. Как можно скорее. Кольцо нашло свой перст.

— Какое кольцо? Послушайте, это смешно — то, что вы говорите… Вы что, собираетесь нам оплатить внеочередной отпуск? Или вы угрожаете нам? Я немедленно обращусь в полицию…

При упоминании о полиции Самуэль, погруженный доселе в свои размышления, поднял на супругу недоуменный взгляд.

— Ваши расходы мы скомпенсируем с лихвой… — Хриплый голос тени стал торопливым. — Мы найдем вас и, разумеется… Господи, просто передайте господину Бирману то что я сказал вам о Кольце… Это то Кольцо, что несет Камень… Скрижаль… Он все должен понять, если прочел Старые Книги… Он…

Терминал жалостливо пискнул и погасил экран. Воцарилась недоуменная тишина.

— В чем там все-таки дело, золотце? — спросил Самуэль, явно намереваясь возвратиться к своим выкладкам.

— Какие-то антисемитские штучки. Что-то про какие-то камни и… Одним словом, чтобы мы убирались вон…

— Дорогая, ты же знаешь, что в Малой Колонии нет никаких антисемитов.

— Твои слова, да Богу бы в уши, Сэм. Он… Этот тип сказал, что ты сам все знаешь… Мол, все поймешь из Ветхого Завета… Типичный намек…

— Ветхого Завета?

— Или, как он там сказал — из старой книги… Или что-то в этом роде…

Глаза Самуэля стали как-то особенно прозрачны.

— Из старой книги? Старой книги… — Самуэль задумчиво постучал карандашом по все еще девственному листу бумаги. — Книги… Может… может, этот чудак сказал: «Из Старых Книг»?

— Да, что-то в этом духе…

— Господи!

Карандаш полетел на стол, брошенный с необыкновенной для профессора теоретической физики энергией.

— Золотце, я всегда просил тебя называть вещи своими именами!..

— Но, Сэм… Ты же ведь не собираешься принимать этих хулиганов всерьез?

— Нет, — сухо ответил Сэм, проверяя, не обломился ли заботливо заостренный кончик карандаша. — Разумеется, я не принимаю это всерьез…

— Что ты с ним сделал, подонок? — зашипел, брызжа слюной в лицо растерянно воздевшему руки Уолту и дергая подбитым глазом, сержант Харрис. Сейчас он больше смахивал на взбешенного скорпиона.

Что бы такое ему ответить, Уолт так и не успел сообразить: сержанта просто смел в сторону настроенный решительнее, чем когда-либо, док Лири.

— Бэтси, фиксатор! — заорал он, расстегивая ворот рубашки злосчастного ювелира. — Убирайтесь к чертовой бабушке, недоумок!

Последнее относилось к Уолту. Повторного приглашения он ждать не стал и, перешагнув через силящегося встать с четверенек Харриса, удачно разминувшись с вошедшей в профессиональный раж Бэтси и обогнув все еще сложенного пополам у входа Пола, вышел под иссиня-черные грозовые небеса ночной Столицы. И тут же с небес этих обрушился ливень. Тонны и тонны ледяной воды.

Делая вид, что совершенно не замечает этого обстоятельства, Уолт подошел ко все-таки и впрямь дожидавшемуся его «роллсу» и секунд пять ждал, что сидящий за баранкой кореец или калмык заметит его и отворит дверь. Но не тут-то было. Держатель экзотического средства извоза твердо знал, что водитель «роллс-ройса» — величина в этом бренном мире намного большая, чем какой-нибудь лакей или официант, и выскакивать из-за руля, чтобы придержать дверцу перед клиентом, тем более выскакивать под жуткий ливень, ему непозволительно с точки зрения чисто профессиональной этики. Так что по части своей погрузки в салон проклятой колымаги Уолту пришлось проявить самостоятельность. Его немного утешило только то обстоятельство, что вместе с ним туда проникло чуть ли не ведро небесной влаги. Злорадно проигнорировав тяжкий вздох водителя, он распорядился в селектор:

— К редакции «Дейли эдвенчер». Чарли-стрит, восемнадцать.

Только сейчас он обратил внимание на то, что все еще сжимает в руке вынутый из жилетного «пистона» Мелканяна пузырек необычной формы, темного стекла, угловатый и плоский. Без каких-либо этикеток. Он сунул его во внутренний карман куртки.

— Однако будет стоить… — задумчиво молвил шофер. — Антикварное такси…

— Счет пришлете в редакцию. Они заплатят, — как можно более уверенно преувеличил возможности своих работодателей Уолт, откидываясь на кожаные подушки.

— Чукча не дурак, — веско заметил шофер. — Покажи удостоверение.

— Вот, смотрите. — Уолт поднес пластиковый прямоугольничек к пуленепробиваемому стеклу, отделявшему пассажирский салон от кабины водителя (пискнул сигнал фотоидентификатора). — И бога ради, трогайте поскорее!

«Недоразумение… — повторил он про себя. — СБОЙ…»

За время непродолжительного путешествия монорельсом Шишел заметил, что стекляшка на его кольце привлекла внимание шпаны, галдевшей на соседнем сиденье. Он сунул правую руку в карман и в дальнейшем часа полтора — пока мог попасться людям на глаза — обходился только левой.

Из вагона монорельса Шаленый вышел у Лукиных бань. Там он некоторое время — секунд пятнадцать, не более — подержал (левой, разумеется) старину Туркеша за жидкую бороденку и минут двадцать разъяснял почтенному держателю заведения подробности показаний, которые тому следует давать, если, не приведи господь, люди из казенного дома пристанут с вопросами. После этого алиби его стало не просто железным — оно обрело прочность легированной стали. До выхода его проводил швейцар. Он же вызвал такси-автомат и почтительно придерживал над головой Шишела зонтик, пока тот дожидался кара.

Такси довезло его до Бирнамского парка. Там он решил провериться на предмет слежки — лишний раз не помешает. Пробираться по заливаемым дождем неосвещенным аллеям между вековыми соснами для кого-нибудь другого было бы делом жутковатым, но Шишелу-Мышелу такая прогулка пришлась даже по душе. Где-то в самой чащобе, срезая угол по дороге к тускло светящимся сквозь путаницу ветвей и потоки дождя громадам жилого массива, он почувствовал даже какой-то непривычный прилив сил — словно невидимый друг тронул его за плечо. Точнее, за безымянный палец правой руки. Он с некоторым недоумением посмотрел на плотно сидящий там перстень — громадная черная стекляшка назойливо лезла в глаза. Странно, что даже когда он под душем отмывался от ароматов мусоропровода «Расмус билдинга», у него не возникла мысль избавиться от идиотского украшения. Он как-то нехотя попробовал свинтить кольцо с покрытого неопределенного окраса жесткой щетиной пальца, но, пожалуй, только усугубил свое единение с клятой побрякушкой. Отложив это дело до утра, он просто развернул камень внутрь своей громадной ладони — чтоб не мозолил глаза посторонним, и, выбравшись на Чартерлейн, сел в муниципальный автобус.

В своей до странности чистой, скромной и даже бедноватой квартире он первым делом поставил размашистый крест в разграфленном листке, прицепленном к стене кухни. На нем оставалось теперь только четыре пустые клетки. Еще четыре намеченных дела — и прощай идиотская Малая Колония с обоими своими Бельмесами — Большим и Малым. Потом он еще раз принял душ и еще раз попытался содрать с пальца чертов перстень. Первое удалось ему вполне, второе успеха не принесло, что его как-то не очень расстроило, хотя таскать на пальце готовую улику и было гусарством чистейшей воды. Гусарства Шишел обычно не одобрял.

Открыв холодильник, он посмотрел на кристально прозрачную бутыль «Смирновской», таившуюся в его глубине, потом — на часы. Вздохнул и захлопнул дверцу — до выхода на смену оставалось четыре часа, а лишиться занимаемого места из-за дурацкой, но обязательной проверки на алкоголь было не след. В миру Шишел-Мышел (не под этим, разумеется, именем и уж никак не под именем Дмитрия Шаленого) был старшим звена охраны «Межбанковских перевозок Роланда», для которых уик-энда, к сожалению, не существовало. Зато у Шишела была твердая гарантия того, что последняя клетка на листе, висящем над кухонным столом, не останется пустой. Шаленый вздохнул еще раз. Поставил будильник на полпятого, лег в по-солдатски заправленную кровать и провалился в глубокий и в общем-то спокойный сон.

Проснулся он в четыре двадцать, в холодном поту, давясь собственным криком. Ему привиделось, что на его койке в изножье по-турецки сидит — еле различимый в темноте — немыслимый урод, и вместо глаз у него — Желтый Огонь.

Глава 2 БОГ ВСТРЕЧ

Судя по тому, как началось утро, день обещал быть для Ли Бандуры нелегким.

Кошмарным, прямо скажем, обещал выдаться денек: в двери в начале пятого стал долбить Гарик Аванесян.

Некоторое время Гарик ошарашенно созерцал черную, в завитках поросль на открывающейся в проеме не первой свежести майки груди хозяина хазы, затем поднял глаза на его скуластую физиономию. Потом облизнул пересохшие губы и выпалил:

— Есть товар!..

— А кто же тебе сказал, — Бандура тяжело сплюнул не то чтобы под ноги Гарику, но и не в сторону, — что Бандура берет товар посреди ночи? Я вот что тебе скажу: ты вообще плохо ведешь себя, Трюкач…

— Срочный товар, Банджи! Можно за дешево взять — но налом…

— Ах, налом, — безразлично прогудел Бандура, разворачивая Гарика лицом к двери. — Ну так я тебе скажу, что нал на хазе в наши дни держат только исключительно идиоты. И…

— Если нала нет, то можно ведь карту зачистить… — уперся у порога Гарик. — Ты ведь можешь, Банджи, а? Меня Толстяк послал…

Последнее несколько меняло дело. Бандура вытянул из горы сваленных на кресле одежек блок связи, набрал номер и, дождавшись, пока на том конце снимут трубку, основательно прочистил горло и спросил:

— Это ты, Финни? — Потом после ряда невнятных междометий добавил: — Да… Ты тут послал ко мне одного чудака… Да… Гм…

Наконец Корявый Банджи бросил трубку. Потом основательно уселся на постель и апатично процедил:

— Ну, вываливай барахло.

Гарик с готовностью стащил с плеча и поставил перед ним тяжеловатую объемистую, добротно сделанную сумку из кожи пещерного вепря. Сумка глухо звякнула.

Утро, как ему и подобало в Южном полушарии Малой Колонии, было серовато-серебряным, мокрым и отрочески оптимистичным. Уходящие с небосклона волнистые гряды подсвеченных восходящим светилом облаков просились на полотно художника. На очистившейся кромке горизонта пейзаж украшали обе местные луны. Город был еще только ночной тенью самого себя — молчаливой и полной тайны. Приглядевшись, можно было увидеть в причудливых контурах составлявших его зданий — смеси всех стилей периода звездной экспансии человечества — даже некое подобие архитектурного замысла.

Размышления Уолта над сложившейся ситуацией лишены были того элегического изящества, которое являл раскрывавшийся перед ним из окна кабинета редактора «Дейли эдвенчер» пейзаж. Он с отвращением посмотрел на плещущийся на дне чашки кофе и утопил в нем окурок. Не то чтобы сготовленный Энни кофе был плох или табак в Малой Колонии подкачал — просто за истекшие четыре часа Уолт сильно злоупотребил и тем и другим. Физиономия его была сера и помята. Не лучше смотрелись и лица двоих его собеседников — весьма консервативно одетых джентльменов среднего возраста малозапоминающейся наружности. На полу у кресла каждого из троих собеседников громоздились забитые окурками разовые чашечки. За плотно закрытой дверью мерил шагами пространство комнаты дежурный редактор, и то сидела, то вскакивала и норовила заглянуть в кабинет Энни.

В оборот Уолта, как он и ожидал, взяли быстро — не успел он перешагнуть порог редакции. Взяли бы и быстрее, если бы он загодя — еще только покинув башню Департамента науки, не ткнул несколько раз карманным ножиком один из микрочипов в своем блоке связи — надежный способ вывести из строя свое «электронное эхо» — прекрасный инструмент поиска потерявшихся абонентов. Судя по тому, что поджидавшие его господа что ни на есть всерьез проявили интерес к его регистратору, Уолту приходилось благодарить Господа за то, что он успел сбросить сегодняшние записи через эфир на свой анонимный «почтовый ящик». Битый час ему удавалось разыгрывать из себя чистейшую бестолочь, не понимающую, чего, собственно, от него хотят. Однако расчет на то, что пребывающие, судя по всему, в довольно высоких рангах гости редакции пожалеют своего времени и отвяжутся от явного дебила, не оправдался.

Незваные гости, видно, не зря заработали свои простым смертным незримые погоны, да и дела у следствия, видно, шли из рук вон плохо, так что прицепились они к Уолту почище любых пиявок. Еще полтора часа ушло на тошнотворную демагогию о правах прессы и о непозволительном вмешательстве правоохранительных органов в дела оной. Еще какое-то время удалось продержаться, городя ерунду о полном отказе давать показания в отсутствие своего адвоката. Теперь наступил полный кризис.

Подмоги оставалось ожидать только извне — и тут, кажется, на что-то можно было надеяться: Энни, прежде чем ее выперли из кабинета, всем своим видом дала ему понять, что какой-то план на этот счет у нее был.

— К вам посетитель, мистер Каттаруза. Он говорит, что это очень срочно.

Мистер Каттаруза приподнял левую бровь, выражая недоуменное недовольство. Шестеро строго одетых господ, занимавших места напротив него — вдоль огромного, под красное дерево сработанного стола совещаний, укоризненно воззрились на дюжего телохранителя, посмевшего прервать срочное и сугубо конфиденциальное совещание столпов Семьи с ее главой. Впрочем, чего было ждать от новичка…

— Это Трюкач — Аванесян Гарик, — поспешил ответить на немой вопрос шефа смущенный боевик.

Недовольство Джанфранко Каттарузы — самого великого Папы Юго-Западного побережья перешло все границы: высочайший конфиданс пыталась нарушить не просто мелкая сошка, но к тому же еще и сошка из людей Григоряна. Это крупно пахло провокацией. Телохранитель все понял без слов и бесшумно ретировался, по всей видимости, разъяснять Гарику бестактность его поступка.

— Итак, — продолжил прерванный монолог шеф, — мне не надо, думаю, долго втолковывать вам, что этой ночью нас с вами поставили в чрезвычайные условия работы. Собственно, ни о какой нормальной работе и речи не будет, пока господа из банков и, извините за выражение, правительства не решат своей проблемы с Дьяволовым Камнем. Та сволочь, что увела Вещь, должна быть кончена, а Камень должен быть найден. Иначе копы вместе с федералами и военной разведкой не уберутся с транспорта и с узловых терминалов. Вся сеть наших перевозок практически блокирована с этой полуночи. Все сколько-нибудь солидные банковские операции взяты под контроль. Шестерых наших региональных руководителей взяла на глубокое потрошение армейская контрразведка. А мы с ней сроду дела не имели со времен последней воины… Короче, вы поняли, чего я хочу от вас?

— Залетную сволочь найти и кончить, — эхом отозвался Генри-Борода. — Вещь просто найти.

— Ты всегда правильно понимал меня, старина. — Каттаруза поднялся с места и стал неторопливо раскуривать сигару на свече из сала мышевидного гризли. — Но я жду конструктивных мыслей…

— Я хотел бы уяснить главное, шеф, — аккуратно, не отрывая взгляда от какого-то несовершенства в маникюрной отделке ногтей своей левой верхней конечности, осведомился Фай Адриатика. — Если Вещь будет найдена… Достаточно просто помочь копам с этим делом? Или Вещь нужна нам?

— Всегда ценил хорошие вопросы… — пыхнул ароматным дымом Капо ди Тутти Капи. — Предлагаю всем вам задуматься над тем, как старина Фай завернул проблему… А призадумавшись, сообразить, что никогда не было в Семье и не будет стукачей! Может, копы и получат Вещь… Но только вот с этого, — чугунный кулак Папы обрушился на имитацию драгоценной древесины, — стола! И заплатят ровно столько, сколько, — покрытый жесткой черной щетиной палец Каттарузы ткнул в его же седеющий висок, — сколько решит эта вот голова!

Последовала пауза, долженствовавшая способствовать усвоению руководителями основных ветвей Семьи генеральной линии руководства.

— Теперь — детали, — молвил шеф, украсив пространство над столом облаком табачного дыма. — Есть основания полагать, что поработала с Камушком какая-то темная лошадка, — это по твоей части, Карло. Пройдись с частой гребенкой по всем залетным, каких знаешь, а каких не знаешь — узнай. Теперь Лорд — у кого, как не у тебя, полная информация по транспорту. Дело, понятно, нелегкое: придется крутиться под носом у всех копов, какие только есть. Но эта публика может прошляпить массу щелей и щелочек… Тебе лучше знать…

Адриатика, сдерживая зевоту, дождался, пока все направления работы Семьи будут озадачены соответственно их возможностям в поисках идиотской драгоценности — от банковского дела (Димитриадис-Шахматист) до домов терпимости (Чичо — Большая Мама). Он выслушал и свою номинальную нагрузку — «…поставить на уши наших ребят, внедренных… Ты помнишь, Фай, у кого работают люди, готовые помочь нам?..» — и, поднявшись вместе со всеми, откланялся, как и все, и, как и все, двинулся к выходу.

— Действуйте, господа, — сухо и энергично напутствовал их Папа. — И если Вещь окажется в руках у кого-нибудь из вас — упаси его бог начинать свою игру… Хотя такой позыв обязательно будет… О Камне это рассказывают. И уж, во всяком случае, надеюсь, ни одному идиоту не придет в голову взгромоздить себе эту штуку на палец… А ты задержись на минуту, Адриатика…

Оставшись с глазу на глаз, они минуты три созерцали струйку ароматного дыма, вытекавшую из положенной на край малахитовой пепельницы сигары, порядком потраченной зубами Папы. Затем Каттаруза откашлялся:

— Это не для всяких ушей, Фай. Короче говоря, я хотел бы, чтобы никаких недоразумений не осталось между нами относительно тех ребят, что ты сосватал весной старому Бонифацию. Это я к тому, что больно уж совпало — история с Камушком и инфаркт у нашего общего друга… Внешне, конечно, никакой взаимосвязи, но мы-то с тобой знаем, какому богу молился старый жулик.

— Вам лучше знать, шеф. Я, скажу вам честно, не верю ни в Бога, ни в черта, а уж тем более не сую нос в дела Черной Церкви. Тогда вы не захотели путать никого из наших людей в Большую Затею — Бонифаций так это называл — Большая Затея. Ну и я — с вашей подачи — сосватал ему залетного. Конкретно про Камень никто никого не спрашивал… Просто я знаю, где лежат чьи интересы.

— А я, как видишь, знаю, что знаешь… А ты знаешь, что я знаю… — Каттаруза вновь взял сигару и пахнул дымом не то чтобы в лукаво-безразличную физиономию Адриатики, а так просто — в пространство между ними.

— Однако мне сдается, что вы все-таки еще чего-то от меня хотите, шеф, — наклонил Фай голову набок.

— Я хочу, разумеется, чтобы ты вышел на твоего залетного.

— Естественное желание, шеф. Но очень трудно исполнимое. Как вы понимаете, отметившись этак… Если это, конечно, их рук дело… Одним словом, вся эта компания легла на дно и не позаботилась оставить нам адресок.

— Однако другой адресок я тебе могу дать, Фай. — Каттаруза тоже наклонил голову набок, то ли заглядывая Адриатике в глаза, то ли поддразнивая. — Госпиталь Марии Магдалены, четырнадцатый этаж, палата сто восемь…

Фай кашлянул:

— Вы хотите, чтобы я навестил старину Мелканяна с букетом цветов?

— Да нет, Адриатика, с цветами в неврологическое отделение тебя, пожалуй, не пропустят. А вот «пушку» с собой прихвати — чтоб разговор вышел, что называется, по душам. И лучше, если разговор этот у вас выйдет без свидетелей.

Секунд пятнадцать Каттаруза помолчал, посасывая сигару, а потом добавил:

— Меня, знаешь ли, интуиция подводила редко… Так вот, она мне и говорит теперь — моя интуиция — что, может, Бонифаций сам пойдет в руки. Сдается мне, что у этих ребят вышла какая-то накладка.

— Хреновые бывают накладки с Камушком… — мрачно заметил Адриатика и, откланявшись, вышел в тяжелую, украшенную резьбой дверь.

Убедившись, что это антикварное изделие вновь прочно изолировало его от чересчур догадливого вассала, Каттаруза подошел к небольшому, еще более затейливой резьбы шкафчику, отпер потайной замок и некоторое время молча изучал его содержимое — черного дерева перевернутый крест, укрепленный на противоположной стенке, тяжелое серебряное блюдечко — чаша, которой надлежало бы быть заполненной свежей кровью, и еще пара малоаппетитных реликвий — свидетельства принадлежности их владельца к Серому Кругу Галактической Черной Церкви.

Ни сумасшедшим, ни тем более фанатиком Джанфранко Каттаруза не был и быть не собирался. Просто из чисто деловых соображений водил дружбу с адептами Ложного Учения, среди которых оказались и весьма полезные люди, поддержавшие его восемь лет назад, когда решался вопрос о престолонаследии в Семье. Тогда он искренне считал, что «Париж стоит мессы». Теперь он частенько признавался себе, что черные мессы, оказывается, обходятся дороговато. Впрочем, полноценным грешником он себя не считал и, вопреки католическому воспитанию, к Богу относился скорее на протестантский манер — считал, что свои дела с Ним он всегда уладит без вмешательства посторонних и к обоюдному удовольствию. Он размышлял на подобные темы, когда во внутреннюю дверь вновь постучал, вошел и замер на почтенном удалении за его спиной Паоло. Папа без лишней спешки прикрыл дверцы и вновь запер Черный Алтарь.

— Этот Аванесян все не унимается, — доложил телохранитель. — Очень хочет говорить с вами.

«Перебежчик или провокатор, — зло подумал Каттаруза. — Началось… Впрочем, не помешает прощупать. Вдруг через армянскую диаспору удастся сойтись с людишками, осведомленными о затее Мелканяна?»

— Обыщи и проводи сюда, — распорядился он.

Зуммер дешевенького блока связи наконец-то запел, и Клайд поспешил вытащить плоский коробок из кармана.

— Считай, что повезло тебе, — прогудел в динамике густой бас Толстяка Финни. — Тут мой человечек сторговал твое добро одному чистоделу. Суй свою карту в ближайший терминал и загружай сумму. Как и договорились — счет в федеральных кредитках.

— Подо что зачистили баксы? — больше для порядка поинтересовался Клайд.

Торчать на законопослушной земле Малой Колонии ему оставалось часа четыре с небольшим, а там — за геостационаром — налоговая инспекция слабо разбиралась в источниках доходов граждан Федерации где-то у черта на куличках — в планетарных колониях.

— Проходишь по статье «Гонорар». Ладно, счастливого тебе пути, Дейл, и фартовый тебе билетик…

Это была не кличка и не псевдоним. Просто фамилия Клайда — Ван-Дейл — трансформировалась в этих краях во что-то вроде прозвища. Был он здесь залетным и к излишней известности не стремился. Клайдом он в Малой Колонии был только для участников Большой Затеи.

Послав Толстяка к чертям собачьим, он подрулил к ближайшему бело-синему огоньку коммуникационного стационара и, обождав, пока освободится терминал, сунул в щель кредитную карточку.

Убедившись, что двадцать тысяч в твердой валюте теперь никуда не убегут от него и на краю Обитаемого Космоса, он облегченно вздохнул. Одной морокой стало меньше. После того как ему сравнительно легко удалось оторваться от бестолково организованной погони, демон любопытства заставил его сунуть нос в давешнюю сумку, второпях прихваченную в «Джевелри трэйдс». Лучше бы уж он оставил ее во флайере, который благополучно утопил в одном из озер близ Кэмп-Парадиза.

Как профессионал Клайд сразу прекрасно понял, что тянут лежавшие в сумке игрушки тысяч на пятьдесят — не меньше. Инструмент был отличный, похоже, римейского изготовления, явно на заказ сработанный, — в другое время Клайд не преминул бы оставить находку при себе. Но, как назло, точно так же отлично он понимал, что явиться для таможенного досмотра в столичный Космотерминал с таким вот джентльменским набором на руках — затея дохлая. Лучше уж сразу снести добро в околоток. Как и полагалось залетному, ни надежных тайников, ни явок, где находку можно было бы пристроить до возвращения, Клайд в Малой Колонии не имел, а проклятые железки буквально жгли руки — дело слишком пахло жареным.

В сочетании с непредвиденным налетом вооруженных дурней на паперти «Джевелри трэйдс» дело начинало смахивать на элементарную подставку: уж не сочинил ли старый пройдоха Бонифаций ситуацию так, что, не подвернись Клайду давешний флайер с брошенным в замке зажигания ключом, то он с гарантией был бы сейчас в руках полиции, имея на руках полный комплект профессиональных орудий взлома. Вот только зачем такой вариант сдался хитромудрому Мелканяну или тем, кто стоит за ним? Ведь не желали же они как можно скорее вернуть проклятый Камушек законным хозяевам, не успев еще толком его заполучить?

Темное это было дело.

Слава богу, что вовремя пришли на ум здешние координаты Француза Дидье — связь, о которой Клайд Мелканяна в известность не ставил. Француз, хотя и опустился порядком и подрастерял прежние контакты, вывел его, однако, на заведение Финни, ну а Толстяк, смекнув, что с горящего товара и навар будет погуще, живо отмусолил Дидье не слишком объемистую пачку купюр с профилем кого-то из местных отцов-основателей и на том закончил его участие в случившемся бизнесе.

Клайду были обещаны к утру пятнадцать тысяч федеральными кредитками — наличными или все двадцать по зачищенной кредитной карточке. Обещание свое Толстяк исполнил, и теперь, кабы не двусмысленные события у «Джевелри», Клайду всего и надо-то было, что перекемарить несколько часов в гостинице, добраться на загодя зарезервированном каре до Космотерминала и вовремя взойти на борт регулярного челнока до Орбитальной Пересадочной. А уж там — малой скоростью, на рейсовом лайнере, меньше чем за сутки добраться до Малого Бельмеса, а там — до следующего четверга, в приятном удалении от компетентных служб Малой Колонии, доделать кое-какие дела, попутно изображая из себя средней руки бизнесмена. В четверг должен был выйти на связь Мелканян.

Теперь карты легли по-новому. Все элементы простого и ясного плана действий становились рискованными. О том, чтобы отправиться в гостиницу досыпать не добранные за ночь часы, не могло быть и речи: вот уж где идеальное место для ловушки. Слава богу, что у Клайда хватило ума не называть Бонифацию время своей отправки и рейс, хотя толку от этой предосторожности явно было мало — скорее всего в Космотерминале его уже ждут. Клайд много дал бы тому, кто пролил бы хоть луч света на то, что, собственно, движет его то ли партнерами, то ли врагами, от лица которых полгода назад на него вышел старый жулик. Чисто интуитивно он чувствовал, что все обстоит намного сложнее любых его предположений.

Темное дело, темное…

В глубине души Клайд еще раз зарекся отныне связываться с типами, за которыми, как у старого Бонифация, числятся темные связи то ли с религиозными сектантами, то ли вообще с фанатиками какого-то мистического вероучения. Ладно, черт с ними, с пожитками, оставшимися в гостинице, — за номер сполна уплачено вперед, и шума в связи с убытием Клайда никто не поднимет. Другое дело — это как без сучка и без задоринки пройти Космотерминал. Это стоило обдумать в спокойной обстановке.

Вид у Гарика был неважный. Был он бледен и дергался как-то. Внятную же речь исторг из себя вообще с видимым трудом.

— Г-господин К-каттаруза, — затараторил он, норовя в нарушение этикета приложиться к ручке Папочки — такое позволялось лишь членам Семьи. — Господин Каттаруза, мне н-нужна к-ксива… У м-меня есть бабки…

Нелепость такого требования просто парализовала Папу. Он так и остался стоять перед Трюкачом, хотя намеревался расположиться в кресле, не предлагая, разумеется, чертовой шантрапе присесть.

— Зачем же тебе нужна ксива, парень? — только и спросил он.

Ослабший в коленках, Гарик опустился на краешек оставшегося так кстати свободным кожаного сиденья и воздел умоляющий взор на хозяина кабинета.

— Для выезда. Смываться мне надо, г-господин Каттаруза. Я не п-прошу денег — б-бабки у меня есть…

— Так какого же черта ты приходишь ко мне, а не к своему дорогому Сапожнику? — резонно спросил все еще слегка не пришедший в себя Папа.

— Т-тогда мне — конец… — убежденно заявил Трюкач. — Шеф решит, что это я п-проболтался… И я решил, что лучше — к вам… Я х-хочу вас предупредить, г-господин Каттаруза, о большой опасности… Всем нам — конец…

— Это уж точно, парень, всем нам конец, — согласился не чуждый философского подхода к жизни Капо ди Тутти Капи. — Одним — раньше, другим — позже… Но ты уж будь поточнее…

— Без свидетелей, — громко прошептал Гарик. — Если можно, нам надо поговорить без свидетелей.

— Побудь в приемной, Паоло, — распорядился Папа, всем своим видом выражая безмерное недоумение таким нарушением субординации.

— В-вы припоминаете, — затараторил Трюкач, — в-вы припоминаете то дело, что наши — я про людей Сапожника говорю — работали в прошлую осень на пару с вами?

— Будь поточнее, парень, — еще раз недружелюбно посоветовал Папа, откровенно выпуская вонючую табачную струю в слегка зеленое от напряжения лицо собеседника.

— Я про то, как взяли весь товар Шиндлера… Это когда потом Рогатый чуть в петлю не полез… — закашлявшись, пояснил Гарик.

— Ничего я такого не помню, парень. И тебе советую позабыть накрепко.

Совет Папы был не лишен своего резона. Своих в Малой Колонии грабили редко — не принято такое здесь было — а узнай кто, что конвой с приготовленным к нелегальному вывозу отборным товаром, числившимся за одним из крупнейших финансистов всех криминальных группировок Сектора Рупертом Шиндлером, обобрали люди Каттарузы и Сапожника-Карнеги, дело бы не ограничилось несмываемым пятном на репутации обоих авторитетов. Далеко не ограничилось бы… И то, что по этому свету все еще болтается мелкая сошка, осведомленная о деталях этой истории, было для Джанфранко пренеприятнейшим сюрпризом.

— Я… да, конечно, — торопливо сглотнул набежавшую слюну Гарик. — Только дело-то важное. Похоже, что большая опасность навернулась.

— ? — поднял бровь Папа.

— Так вот: если вы помните, господин Каттаруза, на этом деле, кроме всех прочих, сильно погорел Шишел. Шишел-Мышел. Шаленый. У него все тогдашние денежки были вложены в этот товарец…

Желудок Джанфранко непроизвольно сжался. Во рту стало кисло.

— Говори, парень, говори… Не томи душу, — неприязненно молвил он.

— Т-так вот: Ш-шишел до этого дела докопался. Не знаю уж как, но докопался. И теперь такое будет… Т-такое… П-прошлым вечером — как раз перед дождем — он меня вычислил… В «Кентербери».

— Так почему тогда ты еще жив, парень? — резонно удивился Папа.

— Он п-по телефону меня в-вычислил.

— Ах, по телефону… — с некоторой иронией выдавил из себя Каттаруза.

Хотя, похоже, было не до смеха. Мозги Папы перешли на полные обороты. Он задумчиво и брезгливо прихватил двумя пальцами воротник Гариковой куртки и, словно с улицы забредшую кошку, переместил его из кресла, в которое наконец опустился сам, на ковер пред свои ясные очи. Гарик тут же нагнулся над ним и лихорадочно зашептал, дыша прямо в лицо Папы чесноком и пивным перегаром:

— По телефону… И спрашивает: «Ты, мол, Трюкач, часом, не помнишь, в каком году прибыл на Малую Колонию старый Элевтер Мелканян?» Вы п-поняли, господин К-каттаруза?

— Что, собственно, должен я понимать? При чем тут еще ваш армянский Элевтер? — Нить Гарикова повествования снова ускользнула от Папы.

— Да к-как же вы не п-поняли?! Ведь у вас встреча была с Сапожником — где? Н-на нейтральной территории… У Г-григоряна… Он вас обоих якобы пригласил к себе в заведение, п-пропустить стаканчик в День Элевтера. Т-та-кой был предлог. А я тогда между вами крутился колбасой — н-на подхвате — п-помогал в-все организовать…

Теперь Папа вспомнил. И поразился. Оказывается, они с Сапожником проморгали, по крайней мере, одного парня, который явно знал о деле чересчур много.

— Так, значит, ты думаешь, парень… — взвешивая каждое слово, процедил он…

Собственно, судьба Трюкача была решена. Оставалось только раскусить — с чьей подачи работает человечек.

— Тут и думать нечего, господин К-каттаруза. Это он войну объявил… Ч-чтобы все знали… Н-не мне одному — меня Шишел прихлопнул бы и не заметил… Я тут — мелкая сошка… Он явно хотел, чтобы я вас предупредил. Он всегда так — любит припугнуть для начала… Ч-чтобы вам в-воз-можность дать…

— Какую такую возможность, парень? — Взгляд Папы стал буравящим.

— Я-ясно к-какую — откупиться. Т-теперь затребует вдвое.

— И ты, парень, как только обо всем догадался, так сразу и рассказал все Григоряну и Сапожнику. Так ведь? Ну, а они…

— Так ведь Сапожник мне шею свернет. Он как дважды два решит, что это я в-виноват. А Григорян за меня в таком деле не заступится.

Гарик машинально извлек из сигарного дыма четверку «пик» и вконец скис, не зная куда ее деть.

— А ты, конечно, этого не делал, Трюкач? Не сболтнул чего старине Шишелу? Ну, чтоб он тебе потом малость отстегнул с откупа-то?

— Н-нет! — уже почти совершенно придушенно взвизгнул Гарик. — Да я — никогда… Я же говорю — я смыться хочу, мне ксива нужна! За свои… Мне в ночь Толстяк Финни одно дельце сосватал, ну и сбереженьица свои я из заначек вынул — так что монета на кармане есть. А там — вербанусь на рейсовик в обслуживающий персонал и сюда носу не покажу лет пять…

— Вот что, ты поступай как знаешь, парень, — сурово прервал его Каттаруза, — но только, если кто тебя спросит — у меня от Сапожника в этом деле секретов нет, и раз уж Шишел до чего дознался, я этого тоже от Карнеги скрывать не собираюсь. Обмозгуем это дело с ним на пару…

Папа обошел вокруг стола, уселся, приняв деловую позу, и пододвинул к себе солидный, тяжелый блок связи. Врубать его, однако, не стал, а буркнул сквозь сигарный дым:

— Доберись поскорее до Центрального терминала, парень, и дождись там нашего человечка. Он тебе подкинет подходящую карточку. О цене договоритесь на месте. И сразу двигай туда… — Каттаруза указал сигарой в потолок, над которым простирались слабонаселенные небеса Малой Колонии. — Не хочу быть неблагодарным, парень, но, если выяснится, что ты смухлевал…

Гарика как ветром сдуло.

— Паоло, пристрой в хвост этому фраеру человека поумнее, — распорядился Папа в переговорник. — И соедини меня с Фаем, придется ему подвесить еще одну канитель.

Со все еще не рассосавшимся после ночного морока ледяным комом на душе Шаленый, морщась, словно лекарство, проглотил кофе, засунул в рот сандвич с ветчиной и, дожевывая на ходу сие подобие завтрака, поспешил в подземный гараж, где ждал его строгий и неприметный «ситроен», так же напоминающий потертый «горби», как типичный рядовой клерк — типичного рядового клошара.

Вопреки своей привычке, Шишел поставил машину на автопилот и, пока за стеклами кабины уплывали назад и назад плохо различимые в свете только еще начинающегося утра многоэтажные громады деловых кварталов, перемежающиеся с малоэтажной застройкой старых аристократических районов, вперился в экран притороченного к передней панели переносного телевизора. Ранний выпуск «Новостей» должен был, по его разумению, где-то на первых своих минутах коснуться «дерзкого ограбления на Гранд-Театрал» — как-нибудь в этом духе окрестят вчерашнее дельце скудоумные газетчики. Это, конечно, если какой-нибудь осел не ухлопал за это время министра или архиепископа. Или не отмочил еще чего-нибудь в этом роде. Тогда, натурально, это рядовое в общем-то ограбление крупного ювелирного магазина отойдет-таки на третий или четвертый план. Второй по местной традиции прочно зарезервирован за очередным наворотом всем осточертевшей склоки между парламентом и Президентом.

Не то чтобы Шишел был тщеславен — был он существом скромным, хотя очень крупным и буйным во хмелю — нет, просто надо было держать нос по ветру, а в этом отношении беспривязные газетчики и телерепортеры с их врожденным недержанием информации были, по мнению Шаленого, народом весьма полезным.

Однако то, что он увидел в голографическом окошке ТВ, на сей раз далеко превзошло то, на что он рассчитывал. Экран предъявил ему уже так хорошо им изученный черный, неправильной формы и странной огранки камень, вправленный в простой, но тоже какой-то своеобразной формы перстень. Перстень был напялен на чей-то волосатый палец. Камера дала общий план, и стало ясно, что палец (как и рука в целом) принадлежит невысокому человеку с широким, несколько напряженным лицом, с глубокими залысинами, отороченными курчавым коротким волосом. Судя по одежде, это был католический пастор. Человек (и перстень) были изображены на большом — в полный рост — портрете. Камера панорамировала полотно, диктор же бодро вешал, что столь точно изображенный на картине бриллиант как раз и является тем самым Дьяволовым Камнем, дерзкое похищение которого прошлым вечером вновь привлекло внимание общественности к этой мрачной и таинственной реликвии времен Первых Высадок. Собственно, Камень является одним из немногих доказательств того, что за несколько тысяч лет до прихода на Планету людей ее населяли или посещали иные разумные создания.

К сожалению, с самого момента своего обнаружения Камень стал талисманом целого ряда сменявших друг друга сект сатанистского толка. Время от времени его, как своего рода отличительный знак, воздевали на перст того или иного из крупнейших адептов этих тайных религий, столь, к сожалению, распространенных в Мирах Периферии, и в Малой Колонии в частности. Авантюристы и фанатики самого разного рода вели постоянную кровавую междоусобицу за обладание этим правом. Счастья он, однако, никому не принес. Тьма легенд сохранила только весьма загадочные и довольно противоречивые обстоятельства жизни и неизменной гибели победивших в этой борьбе. Не менее трагична и загадочна, однако, и судьба немногих обладателей Камня, не причастных к Темной Вере, — таких, как адмирал Шайн или изображенный на портрете (работы самого Адриана Фарро) аббат Ди Маури.

Адмирал, кстати, и считался последним из известных миру хранителей Камня. Согласно его завещанию, Камень был передан в президентскую казну Малой Колонии, где и пребывал до первых смут эпохи Планетарной Изоляции. Затем местопребывание реликвии сделалось предметом бесчисленных легенд и догадок, и только лишь вчерашняя пресс-конференция известного предпринимателя Спиро Апостопулоса пролила свет на истинное ее местонахождение.

Впрочем, ненадолго. Полиция и спецслужбы Малой Колонии, во взаимодействии с Федеральным управлением расследований, вот уже более двенадцати часов работая в чрезвычайном режиме, не выявили еще сколько-нибудь ясного следа Дьяволова Камня. Слова диктора сопровождал выразительный видеоряд: пробки на контрольных постах на выездах из Столицы, очереди на спецпостах проверки на терминалах, еще где-то кран, вытягивающий из морской пучины у набережной Старого города затопленную там грабителями десантную платформу, на которой те по водам залива благополучно ушли от запоздалой погони. «Необыкновенное рвение, охватившее правоохранительные органы, — пояснил диктор, — объясняется колоссальной суммой страховки, оформленной господином Апостопулосом на злосчастную реликвию. Сумма эта сравнима ни больше ни меньше как с годовым бюджетом Малой Колонии. Представитель «Гэлэкси иншуранс», Аксель Строк, заявил, впрочем, что соответствующие средства будут заморожены на счетах впредь до получения недвусмысленных доказательств того, что Камень действительно утерян безвозвратно и действия господина Апостопулоса в этой связи являются юридически безупречными. Адвокат последнего, Сантамария Кастельмажоре, в этой связи внес решительный протест…»

Шаленый уставился на свой перстень как на гадюку. Потом прикрыл глаза и застонал от злобы. За неполные два года своего пребывания на Планете он многим интересовался и узнал многое. Но местный фольклор, касающийся всякой мистической ерунды, был далеко не в центре его внимания. Кто же мог знать, что судьба стукнет его именно с этого боку?

Когда он снова обратил взгляд на экран, сюжет слегка изменился — неполная дюжина непроспавшихся акул пера толклась в тесноватом зале со столиками перед импровизированным президиумом, в котором восседала безупречно элегантная молодая китаянка, что-то озабоченно вещавшая в микрофон.

Диктор пояснил, что известная представительница свободной прессы Энни Чанг на импровизированной пресс-конференции, которая сейчас происходит в известном журналистском кафе «Слэндер», довела до сведения общественности, что вот уже четыре часа из дюжины, потраченной на поиски Камня, представители Федерального управления и Планетарной контрразведки допрашивают в помещении редакции «Дэйли эдвенчер» репортера Уолта Новикова, вся вина которого состоит лишь в том, что он предпринял самостоятельное расследование по свежим следам преступления века, каковым, без сомнения, является похищение Дьяволова Камня.

Видеоряд предъявил почтенной публике вполне трагический вид на темнеющий в ночи корпус «Юнайтэд медиа» — резиденцию полусотни агентств и редакций, где на одиннадцатом этаже воспаленным светом горели окна «ДЭ».

Свободе и жизни известного журналиста угрожает вполне реальная опасность. В этой связи профсоюз работников средств массовой информации и Клуб журналистов направили…

Шаленый гвозданул тяжелой ладонью по сенсорной панели ТВ, и машинка заткнулась. Затем он осторожно, словно гранату со сдернутой чекой, осмотрел проклятый перстень. Царапнул бриллиантом по стеклу часов на приборной панели и, убедившись, что и впрямь основательно влип, сосредоточил все усилия на том, чтобы освободить палец от проклятого изделия. Пальцу досталось основательно. Камню — хоть бы хны. Увлекшись борьбой с чертовой реликвией, Шишел не сразу и сообразил, что сравнительно давно уже доехал до заведения Роланда и торчит в своем «ситроене» посреди полупустой автостоянки на виду у всех, кому не лень. Он снова повернул перстень камнем в ладонь.

Стоя на ступенях Второго Кредитного, Клайд задумчиво прилаживал на плече только что забранную из абонентского ящика сумку-планшет с деньгами и документами. Ледяной бриз раннего утра пронизывал до костей. Следовало срочно найти какое-то пристанище. Прямо перед ним притормозил словно сошедший с древней фотографии из какого-нибудь «Мотор-Ревю» начала двадцать первого века, начищенный как новый ботинок автомобиль.

— Не желаете совершить обзорную экскурсию по Столице, сэр? — наивежливейшим тоном осведомился водитель. — «Тур ностальжик».

Так провокаций не устраивают. Уж что-что, а элементарное правило поведения преследуемого — не садись в первое подъехавшее такси — Клайд знал прекрасно, но интуиция никогда не подводила его. Так провокаций не устраивают. С минуту Клайд изучал пронизанную сознанием собственной сверхчеловеческой хитрости добродушную раскосую физиономию водителя. Потом решительно занял место на заднем сиденье и, вставляя кредитную карточку в щель терминала оплаты, осведомился:

— Обзорная экскурсия — это надолго?

— Сорок минут — малая программа, час тридцать — полная. А если, однако, предпочитаете Большой Круг, то за отдельную плату вы можете…

— Вот что, парень, тебе повезло: я, видишь ли, страшно охоч до достопримечательностей вашей совершенно замечательной Столицы. Катай меня полных четыре часа и в десять тридцать останови у Космотерминала.

— Это, однако, за городом, сэр. И будет стоить…

— Не важно… Еще остановись у бара поприличней и…

— Перед вами, однако, встроенный бар, сэр. Виски, водка, коньяк, джин… А также — сандвичи. Справа — микроволновый подогрев, сэр. Включить в счет легкий завтрак?

— Включи. У тебя здесь, пожалуй, и казино с рулеткой найдется, — задумчиво констатировал Клайд, наливая себе «Бурбон» и наслаждаясь теплом обшитого серебристым грабом и дорогой кожей салона. После промозглой утренней стужи продутой всеми ветрами Столицы.

— У чукчи все есть, — скромно подтвердил его оценку водитель и тронул машину.

— Но около магазина готового платья останови, однако, — попросил Клайд. — И у аптеки…

«Однако» оказалось явно заразительным.

Все четыре часа с небольшими перерывами водитель антикварного средства передвижения изливал в микрофон сведения о том, как чуть было не отдали богу души участники Первой Высадки на Планету, о том, как на полстолетия, однако, оказались отрезанными от земной цивилизации первые полтысячи колонистов, и о том, что из этого вышло, о нашествии на молодую Столицу Колонии полчищ скок-деревьев, о тех невообразимых коллизиях, что, однако, сопутствовали появлению на Планете второй волны колонистов, о первой, второй и третьей гражданских войнах между колонистами второй, третьей и четвертой волн, о героической борьбе за выход из Империи, увенчавшейся великой, однако, победой Независимости, и о последующей славной эпохе Реколонизации и Реинтеграции в Федерацию и о многом еще. Щедрому клиенту были продемонстрированы монументы дюжины местных великих людей, примерно столько же храмов различных вероисповеданий, процветающих в Малой Колонии, неопределенное количество архитектурных ансамблей разных эпох и периодов и лично архиепископ Южного полушария, произносящий субботнюю проповедь перед редковатой утренней толпой туристов с балкона Дворца Нунциев, знаменитый, однако, мост через залив Контрабандистов, парламент, магометанское кладбище, резиденция Президента, еврейское кладбище, монумент Пятидесяти Мученикам — место, где черти, однако, забрали адмирала Шайна, и другие достопримечательности стольного града Малой Колонии. Клайду все это не слишком мешало думать — салон был со звукоизоляцией, а коммутатор он выключил сразу после того, как определил задачу водителю, и включил его только пару раз — чтобы напомнить об остановках у платяного шопа и у аптеки.

Последние сорок минут экскурсии ему было не до досужей болтовни своего моторизованного Вергилия: Клайд тщательно работал со своими покупками — кое-чем из одежды, косметики и аптечного барахла.

Капитан Остин выслушал то, что пробубнил ему наушник блока связи, коротко и односложно ответил кому-то на том конце линии и выразительно посмотрел на следователя Клецки. Судя по этому его взгляду, господам, которых уполномочили вести следствие, было велено закругляться.

— Подведем итоги. — Капитан присел на краешек стола, возвысившись над сгорбившимся в кресле, порядком вымотанным Уолтом. — Вы утверждаете, что покинули Овальный кабинет департамента, потому что точно то же самое сделали несколько других присутствующих…

— Ей-богу, вы говорите это так, мистер, словно хотите упрекнуть меня в том, что я всего-то последовал дурному примеру.

— А вы хотели бы как-то иначе сформулировать эту мысль? Вы отдаете себе отчет в том, насколько подозрительным выглядит ваше поведение?

— Подозрительным выглядело поведение уважаемого профессора Мак-Аллистера и его людей. Согласитесь, что кому-то не мешало бы присмотреть за этой командой, когда она ломанула из помещения сразу вслед за грабителями.

— И вам удалось это?

— Не до конца. Во всяком случае, я убедился, что преследовать преступников они не собирались.

— Вы утверждали, что эти люди сразу направились в Старый город?

— Почти сразу. Сначала они довольно бестолково поплутали по набережным… Но в Старом городе я потерял их… Там движение слишком сильно зарегулировано. Эти господа на своем флайере просто игнорировали светофор, а меня подвела привычка уважать дорожные правила.

— Где же светофор разлучил вас?

— При выезде с Маолейн. — Уолт сделан все возможное, чтобы голос его не дрогнул предательски…

— И все оставшееся время вы пытались выйти на след этой компании? Не имея никакого представления о том, куда они все-таки направились? Кстати, вы хотя бы запомнили марку флайера, на котором передвигались уважаемый профессор и его люди?

Какая-то закавыка почудилась Уолту в этом вопросе.

— «Г-гепард», кажется… Если вы хотите мне сказать, что это был не самый умный способ действий, то сейчас это для меня уже не секрет. Но в тот момент было слишком обидно вот так отказаться от расследования.

— Простите, — капитан Планетарной контрразведки иронически опустил уголок рта. — Вам не кажется, что расследование случаев ограбления — это сфера компетенции иных органов, нежели уважаемого издания, представляемого вами?

— Журналистика всегда была свободна в выборе тем для…

— Ладно. — На этот раз голос подал представитель Федерального управления. — Ограничимся джентльменской договоренностью: мы постараемся не создавать препятствий в вашей профессиональной деятельности — ну, например, не станем задерживать вас, хотя ваше поведение и дает повод для применения такой меры пресечения. А вы уж постарайтесь не затруднять нашу работу. У нас могут возникнуть к вам многие вопросы — постарайтесь впредь быть достаточно откровенны с органами следствия. Расписку о невыезде мы с вас все-таки берем. Вот, ознакомьтесь и поставьте автограф… И еще… — Контрразведчик встал с уголка стола, на котором он примостился, и нагнулся к лицу Уолта. — Я от всей души надеюсь, что вы не станете проявлять излишнего интереса к особе господина Мак-Аллистера. Это может сильно повредить вам. С ним побеседуют те, кому надо, и тогда, когда это будет надо.

Уолт молча подмахнул бумажку, обязывающую его не покидать территорию Малой Колонии в течение двух недель, и проводил задумчивым взглядом спины столь приятных собеседников, бесшумно исчезнувших в проеме двери.

— Мы боролись за тебя как звери! — сообщила Энни, деловито разминувшаяся с ними в проходе. — В «Новостях» пойдет отрывок из моей пресс-конференции. Включи ТВ… У тебя неважный вид…

— Пришлось дать подписку о невыезде. И кое-что наврать… А обе эти вещи здесь у нас чреваты. Но иначе дальше работать они нам не дали бы…

— Подписка — это не слишком хорошо, — комментировала Энни, поводя вокруг «клопобоем» — индикатором подслушивающих устройств и даже заглядывая под столы и кресла — занятие далеко не бесполезное после визита гостей из казенного дома. — Ты поторопился…

— Побыла бы ты на моем месте, Энни…

— А вот то, что журналисту такого калибра, как ты, Уолт, приходится рисковать попасться на элементарном вранье на допросе, — это серьезный знак. — Энни отложила «клопобой» и, пододвинув кресло, села лицом к лицу с Уолтом. — Ты надыбал что-то серьезное, Новиков. Рассказывай.

— Тут к вам еще кое-кто просится, шеф, — опасливо сообщил телохранитель-секретарь. — Нэнси Клерибелл — Пташка. И тоже вроде страшно срочно. Как быть?

Каттаруза тяжело вздохнул:

— Ты сегодня решил пристроить ко мне на прием всех шулеров и карманниц с Побережья или только чокнувшихся за последние полгода? А, Паоло? Ведь когда-то ко мне заглядывали фрукты и покрупнее…

— У малышки вроде что-то серьезное…

Пока продолжался этот содержательный обмен мнениями, помянутая Нэнси, вообще-то удачно сочетавшая профессию наводчицы с тонким ремеслом транспортного воришки, деликатно протискивалась в резные двери кабинета под тяжелым неодобрительным взглядом Папы.

— Ты, кажется, немного зазевался, Паоло? — спросил Папа голосом без выражения. И, игнорируя раздавшийся в ответ нечленораздельный звук, отключил селектор.

— Простите меня, шеф, — голоском, воплощающим святую невинность, произнесла Клерибелл. Ее шоколадная физиономия стремилась выразить глубочайшее раскаяние в том, что она отрывает от дел мирового значения самого Папочку. — Тут Чичо только что с цепи сорвался и всем толкует про Дьяволов Камень. Так вот, мне этот Камушек не далее как вчера очень даже попадался на глаза, — застенчиво прощебетала она.

Ни больше ни меньше…

Последовала пауза.

— Ты, разумеется, ему об этом сказала, Нэнси? — вкрадчиво, как обычно говорят с детьми или душевнобольными, спросил Папа. — Ну там — где, у кого, когда… Большая Мама считает, что тебе надо поговорить сразу со мной?

— Я к хозяйству Большой Мамы ни-ка-ко-го отношения не имею, — с глубоким чувством произнесла Клерибелл. — И, простите, шеф, перед ним не отчитываюсь.

— Ты считаешь, что отчитываешься прямо передо мной, Нэнси? — задумчиво разжевывая сигару, осведомился Каттаруза.

Он был слегка озадачен такой постановкой вопроса о субординации. Строго говоря, Пташка с несколькими своими напарницами были скорее «вольными стрелками», но долю с дохода отдавали Чичо, за которым и числилась обязанность присматривать за этой шальной компанией, а заодно и обеспечивать контакты с заказчиками на наводку.

— Во всяком случае, в таком деле, шеф… Дьяволов Камень — это ведь очень серьезно. А Большая Мама все припишет себе, как будто нас и не было.

— Кого это «нас», Нэнси? — ласково осведомился Каттаруза, решив, что и в самом деле если речь идет о чем-то серьезном, относящемся к Камню, то лучше это знать ему самому и сразу.

— Меня и Рут Биллисью — Белоснежки. Дело было в начале десятого, на Северном…

— Продолжай, девочка. Кстати, а Рут где же?

— Она с утра законопатилась у дружка. После того как я ее предупредила… Она в таких делах не разбирается, а у меня бабка была в секте Буду… Она мне про Дурную Весть очень много всякого рассказала.

— Да ты и сама, говорят, балуешься такими делами, — наугад бросил камушек в кусты Папа. Как человек Серого Круга, он что-то смутно припоминал, связанное с девицей Клерибелл.

— Что вы! — Реакция Нэнси была чуть преувеличенной. — Я каждое воскресенье хожу в церковь.

— Это хорошо, девочка… Я — человек с широкими взглядами, но предпочитаю дело иметь с правоверными католиками.

— О, все мы это прекрасно знаем.

Что-то в интонации Нэнси заставило Папу второй раз в этот день задуматься об излишней догадливости своих подопечных.

— Вот и хорошо, что знаете, девочка, вот и хорошо. А теперь — давай про Камень…

— Дело очень простое, шеф… — Нэнси деловито нахмурилась. — Мы с Рут работали на маршрутах Северный — Кэмп-Парадиз… Там в вечер с пятницы на субботу — стабильный улов. В начале десятого, когда дождь начался, мы вышли на Северном, чтобы пересесть до Парковых Линий, и на проходе — в дверях общего зала — налетели на здорового такого бугая. Вы не поверите просто. Вот с тот шкаф размером. Но не в том дело — тут у нас народ разный… Но дух от парня шел… Я еще подумала — словно из могилы выкарабкался. Ну мы, естественно, на него глаза скосили, и я смотрю — ей-богу — у него на правой руке, на среднем пальце, — Дьяволов Камень в полной оправе. Я толкнула Рут, и она тоже увидела… Но она про Камень только понаслышке знает. А «Новости» мы не слушали и про то, что Камень час с лишним назад у Картавого Спиро свистнули, просто не знали… Но я все равно так и ошалела — вы же понимаете… Дьяволов Камень — и на руке, НА ПАЛЬЦЕ…

— Ты уверена, что это тот самый Камушек.

— Да уж точно… У бабки с десяток голограмм его было. Да и…

— Да и у тебя есть, девочка. Просто так — на память, посмотреть. Правда?

— А что тут такого, шеф? И потом, я в камнях разбираюсь вообще. Не было случая, чтобы я фальшивку надыбала.

— Ну что же. У тебя в этом вопросе есть репутация, Пташка. Не буду спорить.

Каттаруза знал, что говорил.

— И вот я всю ночь думала — почему он… Почему они нам явились?.. Такое случайно не бывает…

— Кто «они», Пташка?

— Камень и Дьявол! Я теперь уверена, шеф, — Большая Беда пришла… Пророчество Старых Книг исполнилось — Дьявол пришел в этот мир и воздел Камень на перст. Недаром от него… могильный дух шел…

— По-твоему, от Люцифера должно нести как из сортира, Пташка?

— А как еще? Ландышами, что ли? Нет — могилой… Он на то и зовется — Нечистый… А может, это был Барон Суббота собственной персоной…

Каттаруза досадливо устроил останки вконец сжеванной сигары в пепельнице и прервал взволнованный монолог Нэнси:

— Вот что, девочка: пусть с Чертом, Дьяволом и Бароном Субботой разбирается его высокопреосвященство Архиепископ. А ты сейчас пройдешь на Сим-Сим-стрит, восемь, к Марку Чарутти, частному детективу. Не волнуйся, парень берет кое-какие наши заказы. Раньше работал в полиции и дело свое знает. Пусть он тебя покрутит на стимуляторе и сварганит фоторобот этого вашего встречного. Я ему позвоню, чтобы постарайся. И дай-ка мне адресок этой твоей подруги. Рут — я имею в виду. Мои люди ее доставят туда же, к Марку… И присмотрят, чтобы чего с ней не приключилось. И ты… Будь осторожна. А куда девался этот тип потом, когда вы разминулись?

— Он спустился на подземный уровень, и больше мы его не видели…

— Ну, с богом, Пташка…

Каттаруза начат набирать на блоке связи номер.

Нэнси вышла из ворот солидного особняка, служившего резиденцией Папы Джанфранко, и, облегченно вздохнув, пошла вдоль кованой ограды. До Сим-Сим-стрит было от силы десять минут пешком.

— Постой, сестра, — женщина в грязноватом бесформенном плаще, мимо которой она прошла, не обратив внимания, окликнула ее.

Нэнси обернулась, присмотревшись к странной фигуре. Лицо женщины, окликнувшей ее, было запрокинуто к небу, как у слепой, и по лицу этому ползали мухи — и по рукам тоже…

— Подозрительнейшие пентюхи водятся в этих водах… — задумчиво заметил сидевший за рулем кара следователь Федерального управления, энергично стараясь избежать очередной транспортной пробки.

— Это вы про нашу прессу? Этот Новиков не сказал нам и половины из того, что разнюхал. Придется занять его персоной пару оперативников — глаз с него спускать нельзя.

— Это — само собой… Но вообще-то я имел в виду господина профессора.

— Здесь я вам не помощник… — Капитан Остин откинулся на сиденье и неприязненно поморщился. — Программа «Мессенджер». Это здесь, в Малой Колонии, считается… э-э… священной коровой, что ли… Мак-Аллистер и его люди — это монополия на всю информацию о Палеоконтакте. После того как они выдали первые расшифровки технологий этих Первых Колонистов… Чужих… После этого на них сделаны большие ставки. Мне просто не дадут и на пушечный выстрел приблизиться к этой компании. Это мне ясно дали понять. Думаю, и вам — тоже.

— Ну что ж. Сотруднику Федерального управления расследований таких указаний никто дать не может. В пределах Планеты, конечно… Так что, полагаю, что намеки господина министра относились только к одному из нас. — Следователь старательно смотрел мимо глаз своего коллеги. — Я вправе оказаться непонятливым…..

Натянутую паузу прервала трель блока связи.

— Есть дополнение к вашему запросу, капитан, — сообщил деловитый голос из динамика. — Мы сообщили вам, что Уолт Новиков, репортер, под судом и следствием не состоял и лишь четырежды фигурировал в качестве свидетеля по различным делам. Так вот, полчаса назад Центральный полицейский компьютер дал дополнение. На имя Уолта Новикова выписана повестка. Он должен дать показания по делу об ограблении «Джевелри трэйдс». Прошлой ночью. В качестве свидетеля…

— Интересно, — пробормотал капитан Остин, не спеша вырубить переговорник. — «Джевелри трэйдс» — это ведь на Гранд-Театрал? У перекрестка с Маолейн?

Он снова взялся за блок.

— Кто ведет следствие по этому делу? Кто составлял протокол? И еще — в деле фигурируют средства передвижения? Какой-нибудь флайер, например?

— В розыске по делу объявлены «найтфлайт» и «ягуар». Следствие поручено лейтенанту Фоксу из Криминального департамента. Протокол составлен… э-э-э… — Последовало секунд пять, заполненных попискиванием компьютера — там, на том конце линии. — Протокол составлен сержантом Харрисом, околоток Гранд-Театрал-3.

— Благодарю вас! — Остин выключил блок и призадумался.

— Это вы здорово прикинули — относительно места действия… — заметил в пространство Стивен. — И господин Новиков действительно оказался не до конца откровенен. Не знаю, на что он рассчитывал. Но само нападение, судя по всему, осуществили не те, кого он преследовал. Автомобиль Мак-Аллистера действительно «гепард». Я это знал с самого начала. Тут журналист не врал. «Гепард» — не «ягуар»…

— Вы плохо знакомы с местной полицейской флорой и фауной, следователь. Для той бестолочи, которая сидит на Гранд-Театрал-3, «гепард» — это, конечно, «ягуар»…

Сапожник потому и был Сапожником, что сам он, и дед его, и прадед славны были тем, что крышей для дела содержали обувной склад на Клик-вэй. И еще потому, что Господь не пожалел гуталина, когда определял цвет физиономии раба своего Маноло.

Был Маноло Карнеги на класс пожиже Папы Каттарузы, и был он большим демократом. Поэтому и накачку своим людям давал в антураже, разительно отличавшемся от обстановки кабинета Папы. Народ покруче — из тех, кто начинал еще с Пабло, папашей Маноло, — сподобились быть рассаженными в продавленные кресла. Выдвиженцы из молодых расположились по полкам, сдвинув товар в сторонку.

К тому моменту, когда все соображения по поводу того, кому что следует предпринять в сложившейся ситуации («Ройте землю, ребята, ройте, и что-нибудь да выплывет. Иначе жизни не будет…»), были высказаны, в помещение, стараясь не привлекать ничьего внимания, осторожно вошел де Лилл — Адвокат. Он подошел к Маноло и, наклонившись к нему, тихо сообщил, что Трюкач, бледный как с того света, просит его выслушать.

— Примите во внимание, шеф, — добавил он, — что не далее чем час назад Трюкач был у Папы Джанфранко. В его кабинете.

Сапожник удивленно поднял бровь. Фигурирующие в доносе величины были несопоставимы.

— Информация надежная, шеф. От Григоряна. Он за своими людьми присматривает неплохо. Да-да — наш маленький Трюкач беседовал тет-а-тет с самим Папочкой. Ни больше ни меньше. И привел «хвост». В «Таверне» ошивается Джо Вишневски — поджидает, когда Трюкач выйдет.

— Это что-то новенькое… — под нос себе определил Маноло. — Помаринуйте мальчика с полчаса, обыщите и давайте ко мне — в заднюю комнату.

Тет-а-тет с Трюкачом занял заметно больше времени, чем предполагал Маноло. Гарик вышел из кабинета шефа отнюдь не успокоенный в своих худших подозрениях, но кланяюсь и благодаря, благодаря и кланяясь. Сапожник проводил его тяжелым взглядом.

— Что, собственно, надо было парню? — осторожно поинтересовался Адвокат.

— Собрался в бега, — мрачно пояснил Карнеги. — Но не в этом дело. Кажется, они на пару с Шишелом решили нас немного пощипать. И, сдается мне, с подачи Папочки Каттарузы…

— Он объяснил — о чем они с Папой толковали поутру?

— Он несет такую чушь, что у меня уши свернулись в трубочку! Так или иначе, найди Финнегана. Холеру, я имею в виду. И передай ему мою просьбу. Ты понимаешь какую? Трюкача он найдет на Космотерминале. Больше ему деваться некуда. Паренек, сдается мне, слишком уж задержался на этом свете. А с Шишелом я потолкую напрямую. Организуй это дело. Не позже чем послезавтра.

Приняв вторую банку «Будвайзера», Ли решил, что пора браться за дела. Он натянул майку поприличнее, сполоснул физиономию в ледяной воде, врубил программу «Новостей» и принялся шнуровать тяжелые армейские ботинки. К тому времени, когда он покончил с этим занятием, он уже понял, что дела плохи до крайности.

Первое, что он уяснил, так это то, что из-за давешнего Дьяволова Камня поднялась куда как более крутая буча, чем кто-либо мог бы подумать. В городе, наполненном поставленными на уши полицейскими, явно стоило отложить намеченное дня на три-четыре. Но заказчик не мог ждать. Врагу бы не пожелал Бандура такого заказчика…

Он накинул штормовку, спустился в подземный гараж и тронул свою «тойоту» к Северному терминалу. На улице он несколько раз проверился, резко меняя направление движения и проскакивая перекрестки за доли секунды до того, как вспыхивал красный свет.

Эти его маневры слегка рассмешили сержанта Харриса, наблюдавшего за ним на экране монитора.

— Ну, как насчет пари? — повернулся он к Полу. — Ставлю пять против одного, что Корявый Банджи пошел на дело. По мелочам он обычно не разменивается, а крупных дел за ночь в городе было только два…

Изображение на экране встроенного в панель управления монитора слегка плыло — высоко в медленно наливающемся дневной голубизной небе невидимый с земли дежурный гелиопланер-автомат — один из полусотни поднятых сегодня в воздух — закладывал очередную петлю. Объективы его камер позволяли при надобности даже прочитать текст газетной заметки в руках у прохожего. Беда состояла только в том, что никому из сотен занятых в операции людей не было известно, за кем, собственно, надо вести наблюдение. Поэтому сержанту Харрису не составляло труда выцыганить в свое распоряжение один активный канал наблюдения.

Нет, сержант не допускал идиотской мысли о том, что именно ему удастся вернуть человечеству Чертов Камушек — он не был настолько наивен и настолько честолюбив. Нет. Речь шла о той мелочевке, что выгребли вчера у него из-под носа в заведении Мелканяна. Мелочевки этой хватило бы, правда, чтобы оплатить все те годы тяжелой и относительно беспорочной службы, что еще предстояло прожить доблестному стражу порядка. И те, что он уже прожил. И осталось бы еще порядком.

На интуицию свою или на исключительные познания устройства преступного мира он не рассчитывал. В этом отношении сержант также не строил иллюзий. Просто у него была хорошая наводка. Нет, еще вчера никто не знал о предстоящем ограблении. Но еще позавчера человек, который никогда не подводил Харриса, обмолвился о том, что скоро Корявому Банджи обломится хороший товар.

Тогда Харрис не принял этого близко к сердцу. Бандура был фигурой известной, но проходил по другому дистрикту. Сейчас ситуация рисовалась Харрису иначе. Пожалуй, его «источник» пожалел бы о том, что доверился своему покровителю из околотка. Может, Харрис и был тем, кем его считали большинство знакомых, — туповатой бестолочью. Но сегодня он был бестолочью, для которой наступил ее звездный час.

Человек, вышедший из «роллса» у Космотерминала, не более походил на Клайда Ван-Дейла, чем на Папу Римского. Он был сутул, облачен в мешковатое пальто, очкаст и одутловат лицом. На руках его — слегка не по сезону — были напялены кожаные перчатки. Походка этой в остальном не слишком примечательной особы говорила не столько о регулярных занятиях спортом, сколько о заботливом внимании к своему геморрою, с которым, по всему судя, господин в очках уж много лет как свел дружбу. Перевоплощался Клайд профессионально — в миру он регулярно и довольно неплохо подрабатывал в характерных ролях на периферийных студиях ТВ Федерации — в скетчах и сериалах. Если бы не пять лет, проведенных не совсем по своей воле в диверсионной группе наемных войск Бродячего Императора, он, пожалуй, далеко пошел бы на этом относительно честном поприще. Имел диплом и состоял в профсоюзе актеров и работников сцены.

Космотерминал был практически пуст. Только в верхнем зале ожидания ряженые под аборигенов ударники выдавали Древний гимн перед пустыми рядами кресел. Выдавали, кстати, неплохо.

Уже в первую минуту пребывания в почти безлюдном в этот час здании Космотерминала Клайд понял, что его безопасность здесь неожиданно и неплохо гарантирована, и что самое смешное — в результате его собственных усилий, предпринятых вчерашним вечером: Космотерминал работал в чрезвычайном режиме. Камушек сделал свое дело. Если не считать неполного десятка бездельников, кучковавшихся у игорных автоматов, почти все шатающиеся по нижнему этажу лица не скрывали своей принадлежности к полиции. Полицию дополняли патрули внутренних войск. Посты таможни были усилены. Шпиков в штатском было, пожалуй, поболе, чем нормальных пассажиров. Шерстили круто — искали Камень. Камень присутствовал всюду: о нем бубнили дикторы с экранов, о нем вещали буквы в бегущих строках, о нем напоминали заголовки распечаток на стендах, в руках у немногочисленной публики и под ее ногами.

В хлопотах о собственной безопасности Клайд как-то упустил из виду фактор Камня. Для него Камень был уже законченной частью работы. За нее могли не заплатить, могли при неудачном раскладе и убить — за его долю навара или чтобы молчал. Но попасться на Камне он уже не мог.

Так или иначе, царивший в порту ажиотаж в сочетании с почти полным безлюдьем был ему весьма на руку. Только полный идиот или высочайшего класса профессионал мог позволить себе разыгрывать хоть какую-то комбинацию в такой обстановке. Если судить по действиям дурней у «Джевелри», против него играли какие-то дилетанты — то есть не то и не другое. А вот его собственный, отнюдь не на профессиональный досмотр рассчитанный камуфляж мог вызвать сильнейшие подозрения. Следовало от него немедленно избавиться. Собственно, и по первоначальному его плану это все равно предстояло сделать — перед самой посадкой.

Продолжая, однако, блюсти правила конспирации, Клайд выждал, пока к спуску в подземный уровень направился какой-то чернявый молодчик, пристроился ему в затылок и так и проследовал в сияющие царственной белизной недра ватерклозета. Чернявый посреди спуска, полуобернувшись, подозрительно зыркнул на него антрацитовым глазом и втянул голову в плечи. Что-то ему не понравилось. Кое-что не понравилось и самому Клайду: рыжеватый моложавый жлоб, до сих пор исправно подкармливавший жетонами игровой автомат, почти не скрывая своих намерений, устремился за ним следом.

Тепло наконец стало пропитывать полуденный город. В квартале Вавилон это чувствовалось особенно. Может, виной тому были теплые желто-оранжевые и шафранные цвета стен зданий, добрая половина которых была выполнена не из кирпича или железобетона, а вырублена в громоздящихся над этой окраиной города скалах. Вавилон упирался в предгорья Желтых гор, взбирался на них. Здесь трудно было встретить европейское лицо. Разве что среди редких толп экскурсантов, понаехавших поглазеть на Пещерные Храмы. Доминировали по-детски гладкие, аккуратные физиономии выходцев из древнего Индокитая, луноподобные лики индусов, мелькали иссиня-черные, с искрой глаза и таинственные профили, словно пришедшие из далекого ассирийского прошлого Земли…

Самуэль ощутил в душе странную зыбкость. Когда-то он не был здесь чужим. Когда-то он знал почти каждого встречного на этих узких улочках. Когда-то. Давно. Где-то, буквально за углом, был дом, в котором прошло его детство. Только вот за каким? Вспомнить было нетрудно. Мешало сжимавшее его душу напряжение.

По стоптанной экскурсантами каменной лестнице он поднялся к не самому знаменитому из Храмов. Робот-гид как раз объяснял пестро наряженной стайке школьниц откуда-то из Речного города, что означают каменные горгульи слева и справа от заколоченных высоких ворот и кому поклонялись адепты Желтого Камня. Стараясь не привлекать к себе внимания, Бирман обогнул фасад здания и по несколько более крутой и не так стертой лестнице поднялся во внутренний дворик заброшенного, казалось бы, монастыря. Только внимательный наблюдатель заметил бы закутанного в песчаного цвета тунику служку, приютившегося на скрытой в тени разросшегося кустарника скамье у и вовсе не заметного прохода внутрь пещерного лабиринта. Со служкой он поздоровался тихо и жестом, который знали лишь посвященные.

Только в десятке метров под поверхностью земли после первого поворота подземного хода можно было заметить, что монастырь все же обитаем — в глубине туннеля, у следующего поворота, еле заметно теплился янтарный огонек. Второй служка неподвижно замер в нише стены. На приветствие Сэма он ответил еле заметным движением руки — можно было подумать, что просто язычок пламени над светильником качнулся от еле заметного сквозняка и тени шевельнулись.

Еще пара поворотов, еще пара крутых узких лестниц — и Бирман вошел в прохладный, скудно освещенный зал. Размеры его трудно было оценить — темнота, сгущавшаяся по углам и над головой, скрадывала расстояния. Только эхо шагов и покашливания самого Сэма давали понять, что зал был не так уж и мал.

Сэм подошел к еще одной неподвижной фигуре в нише у светильника, сделал условный жест и почти шепотом спросил:

— Отец Малого Света сможет принять сегодня бывшего брата Самуэля?

Монах ничего не ответил, продолжая немигающим взглядом созерцать крошечный язычок пламени. Бирман, сдержав досадливый звук, зародившийся было в гортани, осторожно стал пересекать пространство пещерного зала.

— Отец Малого Света давно ждет тебя, того, кто был братом Самуэлем, — негромко сказал ему в спину монах. — Жди у огня…

Бывший брат Самуэль послушно опустился на скамью у ближайшего светильника.

С четверть часа не происходило ровно ничего. Потом за спиной его раздалось традиционное здесь:

— Ясного света тебе, тот, кто был братом Самуэлем.

— Ясного света тебе, Отец, — ответил Бирман, склоняясь в поклоне и делая условленный жест.

— Рассказывай, Самуэль, — сказал сухопарый старик, как-то по-птичьи усаживаясь рядом с ним.

— Мне был знак… Думаю, с той стороны…

— Сон, морок? Или…

— Просто звонок по обычной линии связи.

— Тебе приказали немедля остановить твои труды?

— Да. И напомнили про пророчества Старых Книг. Я знаю, что ты посоветуешь мне последовать приказанию. Но…

— Мы знаем это. Мы тоже получили знак. И попытались предотвратить зло. Но оно оказалось сильнее нас. Вместо того чтобы навек покончить с Перстнем Лукавого, мы снова воздели его на перст Избранника. И теперь цель, ради которой Перстень пришел в этот мир, как никогда, близка к исполнению.

— Моя работа тоже, как никогда, близка к своему завершению. И…

— И?..

— И я стал понимать, что в Старых Книгах, кажется, написана правда. Но дело зашло слишком далеко. Если работу не закончу я, ее теперь сможет завершить даже самый глупый из моих учеников.

— И ты думаешь, что я посоветую тебе теперь остановиться?

— Когда я обращался к тебе раньше… давно… ты именно это мне и советовал.

— Потому что тогда ты еще не сделан свой выбор. Теперь, когда выбор давно сделан, я могу посоветовать только одно — иди до конца. Ибо человек обречен знать! Этому мы учили тебя всегда. И не имеет никакого значения, что ценой знания может быть смерть.

— Если бы только моя смерть… Старые Книги предрекали нечто гораздо худшее, и я все более убеждаюсь в том, что это — Истина. Неужели Истина стоит Вселенной?

— Может быть… Может быть, Истина и стоит одной Вселенной — ЭТОЙ.

Они помолчали.

— Не стоит меня агитировать, Отец, — сказал наконец Бирман. — Я все равно не смогу остановиться. И пришел искать у Храма поддержки и защиты.

— Храм поддержит тебя, того, кто был братом Самуэлем, — глядя в огонь, сказал Отец Малого Света. — Но битва будет жестокой. Позаботься о том, чтобы ничего не случилось с результатами, которых ты уже достиг. И с людьми, которые работают с тобой… И еще — исчезни. Скройся на время. Ты помнишь, как надо поступать… Уже скоро Перстень поведет Избранника к тебе.

— Ну все. Парень забрал товар, — констатировал Пол, не отводя глаз от экранчика монитора, показывающего, как Бандура, вооруженный небольшой дорожной сумкой, с оглядкой спускается по ступеням Северного терминала. — Берем?

— Не будь дурнем, — наставительно пресек проявившего излишнюю инициативу сообщника сержант Харрис. — Проводим клиента до покупателя. Там возьмем сразу и товар и деньги. Зачем терять половину навара?

— Вы, шеф, гений, — без лишней лести определил Пол.

«Однако, кажется, я сам себя загнал в ловушку, — с некоторым запозданием сообразил Клайд. — В сортире-то ни души!» Оно и верно — рубеж, который по мысли правоохранительных служб должны были пытаться преодолеть похитители вместе с Камнем, уж никак не пролегал через общественный туалет.

«О видеокамере наблюдения они могли бы и позаботиться, однако, — подумал Клайд. — Черт побери, когда прилепилось ко мне это «однако»?»

Не задерживаясь и на долю секунды, он пересек залитое светом бактерицидных ламп открытое пространство и стремительно запер за собой дверцу индивидуальной кабины. То же самое, только с запозданием секунды в три и, слава богу, в другой кабинке, проделал Чернявый. Еще через пару секунд в гулкой тишине зазвучали торопливые шаги их преследователя. Ни облегчать мочевой пузырь, ни заходить в кабинку вбежавший не стал. Он перешел с рыси на шаг и вообще остановился на мгновение. Еле слышный щелчок прозвучал в стерильном воздухе. Сняли предохранитель. Потом преследователь вздохнул и медленно пошел вдоль ряда кабинок, рывком открывая одну дверь за другой.

Клайд успел скинуть нелепое пальто и стоившие уйму денег очки-ретро. Выплюнул ватные прокладки и теперь застыл в бесшумном ожидании. Слева за перегородкой нервически сопел Чернявый. Его очередь была первой. Почему ему вздумалось пугаться этого, явно не за ним направившегося, ангела смерти, понять было трудновато. Анализом поведения дурака заниматься Клайду было просто некогда. У него, правда, оставалась возможность выйти из игры законным путем — надавить на красную кнопку блока связи. Принимая во внимание обстановку в Космотерминале, можно было ожидать мгновенного появления охранников. Но это здорово попахивало провалом. Да и вообще, Клайд еще достаточно полагался на свои силы. Не надо только пассивно ждать пулю в затылок. Надо работать на опережение.

Шишел всегда высоко ценил краткость своего рабочего дня в «Межбанковских перевозках». Простые смертные, которым выпало пахать и в день субботний, еще только посматривали на часы в предвкушении скорого обеденного перерыва, а Дмитрий Шаленый, выполнив в составе группы сопровождения четыре рейса в бронированном вагончике, уже был свободен как птица. Жаль, конечно, что не каждый день выпадало такое.

Только вот, оставшись наедине с самим собой, Шаленый вновь ощутил накатывавшееся на него весь день чувство какой-то неустойчивости всего сущего. Какого-то невыполненного долга перед кем-то, кого он давно знает, вот только припомнить никак не мог. И еще. Он готов был поклясться, что ощущает чем-то в своей душе присутствие какого-то попутчика. Кого-то еще рядом. Незримого. Впрочем, почему же незримого? Вот обернись сейчас — и увидишь его на заднем сиденье, слева. Но обернуться Шишел побоялся. А боялся он в жизни мало чего. Чтобы не тронуться умом, он осенил себя крестным знамением и обратился к вопросам сугубо практическим.

Свалившиеся на него несколько часов свободного времени он решил использовать с толком. Прежде всего надо было проверить, ушел ли товар по назначению. Шаленый тронул свой «ситроен» к Северному.

Вторым немаловажным делом был Камень. Пока Шишел ограничился тем, что наскоро, так, чтобы не мешало, перебинтовал ладонь и палец, украшенный проклятой реликвией, и загрузил свое подсознание поисками выхода из положения. От перстня желательно было избавиться, не попортив вещь.

На паперти Северного его ждал еще один относительно приятный сюрприз — жовтно-блакитная «тойота» Корявого Банджи, припаркованная на полупустой в это время дня привокзальной стоянке. Шаленый подал «ситроен» назад, аккуратно заехал за корпус унылого контейнеровоза и затаился. Присмотреть за Бандурой не мешало. Если удастся вычислить покупателя — считай, звеном в цепочке станет меньше. В следующий раз.

«Тойоту» он аккуратно проводил аж до самой Оуклейн — относительно респектабельной и утопающей в тени громадных деревьев. Ли слежки вроде не усмотрел и уже без особой конспирации, чувствуя себя увереннее, прошагал в свой подъезд.

«Неужто так на дому и примет покупателя? Или спать заляжет до вечера, а я здесь кукуй себе?» — с праведным гневом подумал Шишел. Очень не хотелось ему оставаться надолго одному в машине. Впрочем, в том-то и лихо, что как раз вроде не одному…

Куковать пришлось, однако, недолго. И получаса не прошло, как у противоположной обочины остановилось такси и выпустило из своих недр сухого, как кузнечик, джентльмена в белом. Исключительно аристократический нос мистера украшало древней работы золотое пенсне, в руке он энергично сжимал ручку коричневой кожи кейса.

«Бог ты мой, — ахнул про себя Шаленый, — Алессандро Канова… Мастер. Он же у меня на очереди означен, на следующее дельце… Бывают же совпадения… Ну что ж, подождем малость».

«Малость» оказалась даже короче, чем предполагал Шишел. Потому что не успел еще Мастер Канова нажать сенсор на двери Ли Бандуры, как встык «ситроену» Шаленого стал полицейский кар с двумя копами в нем. Шишел на миг остекленел. Но тут же понял, что это не по его душу.

Копы в кабине кара о чем-то потолковали, затем дружно вылезли наружу и, расстегивая на ходу кобуры бластеров, устремились к подъезду.

После секунды размышления Шишел сосчитал про себя до двадцати двух, вынул из «бардачка» свою «пушку» — надо было брать инициативу в свои руки.

Гарик понял, что пора молиться. И с ужасом обнаружил, что сделать этого не может. Его память, точнее, та ее часть, что заведовала словами и звуками, была парализована — только слово «мама» на разные лады прокручивала она в такт приближающимся шагам. Зато пальцы его жили своей собственной жизнью, норовя извлечь из воздуха хоть что-то, что могло бы пригодиться в сложившейся ситуации, но на свет божий выскакивали то лепесток жевательной резинки, то бубновый туз.

Рывком открылась дверца слева. Гарик попытался проглотить слюну, но не смог уже и этого. В горле у него стоял жесткий ком, глаза вылезли из орбит, в пальцах сама собой оказалась просроченная квитанция штрафа за неправильную парковку. К тому же на имя Ли Бандуры.

Хлоп — слетел к чертям хлипкий замок, дверь отворилась, и перед Гариком предстал во всей своей красе Холера-Финнеган. Он вскинул правую руку, и глушитель «томпсона» уперся в переносицу Трюкача. И тут случилось чудо.

Дверцу кабины справа словно вынесло взрывом, и тут же на маковку Холеры обрушилось нечто, что, как он потом припомнил, было просто взятыми в замок кистями рук. Башка Финнегана свернулась набок, ноги разъехались, пистолет полетел к потолку.

У Гарика поехала крыша.

Золотых дел мастер Алессандро Какова положил на место последний из тонкой работы медальонов и удовлетворенно вздохнул.

— Да — полная коллекция. Именно то, о чем мы с вами договаривались. Считайте деньги, Банджи. Как и было условлено — наличными.

— А этот товар? — Бандура кивнул на несколько небрежно отодвинутые Мастером в сторону «камушки», к коллекционному комплекту явно не относившиеся.

— Возьму как мусор. Только потому, что имею при себе лишнюю «капусту». Мне долго придется с ними повозиться, чтобы обезличить…

— Можно и накинуть, Мастер. Как-никак мы чисто сработали. Полагаются премиальные. Да на стороне мне и дадут побольше — как-никак Мелканян в особом сейфе бижутерию не держит.

— То-то и оно, что это — не бижутерия, а предметы с историей. С ними не оберешься возни. Поэтому на сторону с ними соваться не советую. — Мастер поправил пенсне. — И сверху накидывать не стану. Хотя и сработали вы чисто.

Никогда Мастер Канова не заблуждался более, чем в эту секунду.

В удар Клайд вложил все, на что был способен, и достигнутым результатом остался доволен: чертов киллер тихонько лежал мордой в кафель. Чернявый сидел на затянутом девственной бумажной лентой унитазе, отвесив челюсть, и одной рукой цеплялся за рулон туалетной бумаги, а другой что-то машинально искал за ухом.

— Ты как, парень? — осведомился Клайд.

— М-ме-е-е, — с напряжением выдавил из себя Чернявый. Потом достал-таки из-за уха жестяной жетон на пиво — из тех, которыми премируют постоянных клиентов забегаловки с большими претензиями, — протянул его Клайду и добавил: — Бл-бл-ле-е-е-е…

«Наркоман, кажется», — констатировал Клайд, сунул жетон в нагрудный карман и осторожным ударом ребра ладони вырубил придурка. Чернявый облегченно ткнулся в угол кабинки и затих.

Клайд поднял с пола пистолет и сунул Чернявому за пояс — просто чтобы вещь не валялась под ногами, потом прикрыл кабинку, поднял тушу киллера, поместил на то место, которое минуту назад занимал сам, и тоже притворил двери кабины. Судя по всему, очнуться этому парню предстояло не скоро — здесь или в раю.

Он отправил в утилизатор остатки своего камуфляжа, стянул с рук и отправил вслед за ними перчатки и, нагнувшись над раковиной, энергично избавился от следов грима. Он еще не закончил этого дела, когда в зал с грохотом вошел здоровенный патрульный и с ходу с дьявольским шумом обрушил в писсуар средних размеров Ниагару, взявшую полчаса назад начало в симпатичных емкостях с надписью «Heiniken».

«Где ж тебя раньше носило?» — адресовал ему мысленный вопрос Клайд. После чего заторопился наверх.

Не доходя до таможенного барьера, он — больше для того, чтобы не выделяться из общей массы отбывающих, — купил пару распечаток первых попавшихся спецвыпусков, посвященных пропаже Камня.

В рейсовый челнок он погрузился без проблем. Отсутствие ярко выраженного багажа особенного внимания таможенников не привлекло. Теперь бизнесмены довольно часто порхали по Системе, вооружась только кредитной карточкой да еще разве что блоком связи. Вплоть до пересадки на следующую к Малому Бельмесу «Покахонтес» полистать прихваченное в дорогу чтиво ему не удалось. То ли поданная на обзорный экран традиционная панорама проваливающейся в бездну Планеты — месиво закрученных белоснежных облачных гряд над прозрачной иссиня-черной глубиной океанов и корявой корой материков — загипнотизировала его, то ли отличающийся на немногим более чем полчаса от стандартных суток период оборота Планеты вокруг оси, то ли дьявольски перекошенная ось здешнего магнитного поля накопили в организме Клайда за неполный год жизни на Малой Колонии страшную усталость, но все маневры челнока и занявшая почти час процедура пересадки прошли для него в полусонной дреме.

И, только расслабившись наконец в двухместном отсеке рейсового тихохода — напротив молчаливого и, видно, кол проглотившего капеллана Объединенного Космофлота, — развернул выпуск «Природы вещей» — местного академического еженедельника для широкой публики. «Скрижаль Дурной Вести как физико-информационный феномен» — гласил заголовок третьей по счету статьи. Текст украшала фотография ее автора — досточтимого профессора Р. Мак-Аллистера. Клайд остекленел.

— Дьявол побери! — сказал он сам себе вслух. — Дьявол побери! Лысый Крокодил собственной персоной!

— Так ты уверен, что не спятил и действительно своими глазами видел, как директор сектора Департамента науки самолично приставил автомат к носу Бонифацию Мелканяну? — все еще с недоверием переспросила Энни. — И это — меньше чем через час после того, как вышла вся эта заваруха с Чертовым Камушком?

— Это похоже на бред, но все это именно так, — констатировал Уолт.

Энни задумчиво покрутила в длинных пальцах тонкую, похоже и впрямь на самой Земле сработанную сигарету. Вдохнула ее аромат, но разжигать не сталаа, нервно скомкав, сунула в никелированную пепельницу.

— Тебе надо ложиться на дно, — сказала она решительно. — На три-четыре недели, не меньше. Делом займусь я. Тебя могут засадить. Или вообще угрохать. Мак-Аллистер — это большие деньги и большая политика.

— А у тебя, выходит, на такие вещи — иммунитет?

— У меня дядя — Тайный Советник. А это что-то да значит.

В отличие от других членов журналистского корпуса, Энни Чанг с чисто азиатской прямотой называла вещи своими именами.

— Думаешь, тебе удастся подоить профессора?

— С твоей помощью, Уолли. Я же не предлагаю тебе на этот месячишко закатиться в запой. Оба будем работать как черти. И прежде всего тебе надо сработать липовое удостоверение. Есть у меня адресок… Сейчас двинешься по нему. Домой не вздумай заходить.

— Адресок и у меня найдется. Не одни вы — залетные — такие умные. Ну а насчет дома — так ты, Энни, переоцениваешь эту публику.

— Ни капли, дорогой Уолли. Ты отметился в полиции. Кой черт понес тебя заявлять себя свидетелем?

— Хватило ума…

— Первое, что сделают господа следователи, так это поставят тебя на контроль. И не позже утра будут знать о твоем интересном приключении, которым ты не захотел поделиться с ними. И захотят с тобой увидеться… Очень сильно захотят… И еще — захотят поговорить с Мелканяном. Вот тут у тебя есть шанс дать им сто очков вперед.

Энни достала было на свет божий очередную сигарету, снова покрутила ее в пальцах, подошла к шутейному алтарю у зеркала в углу и спалила на язычке пламени, тянувшемся из лампадки, — воскурила жертву Тин-и-Аури, Бестолковому Богу Встреч.

— Нет. Никакая Нэнси не приходила ко мне и никаких поручений от вас не передавала, — уведомил Марк Чарутти Папу Джанфранко. И озабоченно добавил: — У вас с ней проблемы?

— Придется всерьез поискать одного типа, который Пташке повстречался вчера, — задумчиво произнес Каттаруза. — Впрочем, это не телефонный разговор. Я обедаю через час у Альдо. Если у тебя нет возражений против тамошней кухни, то у нас найдется о чем поговорить за бокалом красного… Я приглашаю.

Не слушая благодарного чириканья Чарутти, он тяжелой ладонью придавил клавишу отключения блока связи, некоторое время задумчиво рассматривал тихо гудящую трубку и наконец положил ее на место.

Оно, конечно, было бы неплохо, если бы оказалось, что чертова девка просто задурила и решила на время лечь на дно, но интуиция подсказывала Папе, что до такой благодати далеко.

Прежде чем он закончил свои размышления, в аппарате булькнул сигнал вызова. Звонил Адриатика. И похоже, не знал, с чего начать разговор.

— Слушаю тебя, Фай, — неприятным голосом прервал его Папа. — Похоже, тебе нечем меня порадовать?

— Вышел небольшой прокол. Я пристроил в хвост за Трюкачом Джо Вишневски. Он вообще-то дело знает… Так вот, Сапожник побеседовал с Трюкачом и тоже своего человечка пустил за ним. Холеру-Финнегана. Вы, шеф, лучше меня понимаете, что это означает…

— Ну что ж. Упокой Господь душу Трюкача-Аванесяна… Сапожник решил верно. Заодно и нас избавил от хлопот. Теперь надо прозондировать Шишела. Не снюхался ли он, часом, с нашим лучшим другом Маноло. Трюкач явно с их подачи приходил меня путать.

— Шишела не видно было! И с Халерой не все гладко вышло.

— Пояснее, Фай…

— В Космотерминале Джо их упустил. Минут на десять, не больше. Собственно, не хотел мешать Холере… Результат: Финнеган — в «амбулансе» с сотрясением, Трюкача — ну как корова языком… Никаких концов.

— Поздравляю, — ядовито сказал Папа. — Что еще?

— Пока ничего. К ночи ближе займусь Бонифацием.

— Так. Трюкач остается на тебе. К нему добавляю Пташку. Нэнси Клерибелл.

На том конце линии Фай Адриатика удивленно промолчал.

— Найти и доставить. И знать, что на уме у Шишела. Я не прочь с ним встретиться. О Камушке уже не говорю. Тебе не мало, Фай?

— В самый раз, шеф.

Шеф бросил трубку и молитвенно сложил кончики пальцев. Двое из тех, кто с утра побывал у него в кабинете, лихо выпали из обращения, не успев дожить до обеда. Это наводило на размышления. Никакой связи между этими двумя не было и быть не могло. Тем не менее…

Каттаруза откашлялся, с необыкновенной тщательностью привел себя в порядок перед старинным зеркалом, по селектору отпустил до вечера своего шофера-телохранителя и, сам спустившись в гараж, устроился за рулем скромного «пассата», которым обычно пользовались его семейные для непарадных выездов. Для той поездки, которую ему предстояло предпринять до обеда с Чарутти, ему не нужны были лишние свидетели.

Дверь квартиры Ли Бандуры отворилась, чуть не слетев с петель, — а неслабая была дверь…

Ли и Мастер Канова остолбенело воззрились в отверзшийся проем. В нем с бластерами наперевес стояли сержант Харрис и рядовой Пол.

— Руки — в стенку! Ноги от стенки подальше и расставить! — скомандовал последний.

— Какого черта? — зло осведомился Ли, торопливо принимая рекомендованную позу. — Где твой ордер, сержант?

— Перебьешься, — спокойно отозвался Харрис, сгребая деньги и разложенный на стеклянной столешнице товар в сумку, из которой менее чем четверть часа назад и извлек «камушки» Бандура. — Превентивный обыск. Разрешен законом в случае недвусмысленных обстоятельств.

— Это нарушение Конституции, черт побери! — гневно захрипел Мастер, пытаясь удержаться на разъезжающихся ногах.

Пол двинул его прикладом в крестец, и Канова основательно приложился носом о плохо подметенный паркет.

— Так и лежи! — прикрикнул патрульный и стал обыскивать его карманы. Извлек бумажник с основательной пачкой крупных купюр и, с оглядкой на сержанта, тоже определил в давешнюю сумку.

— Ты, Банджи, конечно, можешь накатать на меня телегу. А заодно объяснить — чем это вы таким интересным занимались с Мастером в момент появления полиции? А можем кончить дело миром. Вот я стряпаю протокольчик, что, мол, застал вас двоих в состоянии наркотического опьянения и реквизировал… э-э-э… четыре упаковки «звездной пыли» и сумку, в которой находился наркотик. Решил обойтись устным внушением. Сумку получишь в околотке…

— Ну, гадюка! — только и выдавил из себя Бандура, получил по хребту и занял положение на полу рядом с Мастером.

— Если бы ты знал, сержант, на что нарываешься… — процедил последний.

— Сам нарываешься, сука! — флегматично заметил Пол, давая Канове пинок под ребра. — А мы в своем праве…

— Это как сказать, — прогудел за его спиной низкий хрипловатый голос.

Обернувшись, Пол узрел мужика со шкаф размером, облаченного в униформу охранника «Межбанковских перевозок». В правой руке, украшенной наспех сделанной повязкой, тип держал здоровенный никелированный кольт, приставленный к затылку позеленевшего от нахлынувших эмоций сержанта Харриса. В левой — того же сержанта Харриса бластер, ствол которого упирался в поясницу самого Пола.

Пол молча бросил свой бластер под ноги.

Корячась и потирая ушибленную спину, Корявый Банджи торопливо поднялся и, не вдаваясь в детали своего чудесного избавления, крикнул:

— Вяжи этих сук, Шишел, и смываемся!

Мастер Какова — тоже мучительно морщась и не так быстро, как Бандура, принял вертикальное положение и, ухватив со стола угловатую каменную пепельницу, въехал ею в невозмутимую физиономию патрульного. Потом добавил правой под дых. Это в общем-то было ошибкой.

Согнувшись вдвое, Пол неожиданным движением ухватил свое оружие и, лягнув Шаленого в пах, ласточкой сиганул вперед, своротив в полете темечком массивный торшер.

Теперь сложился пополам Шишел-Мышел.

Это пошло ему на пользу — очередь, которую выдал бластер патрульного, прошла поверху. Ли и Канова снова в мгновение ока заняли горизонтальное положение. Сержант Харрис, не будь дураком, спиной вперед, крепко сжимая сумку с добычей, вылетел в дверь и загрохотал по лестнице — благо этаж был только четвертым. Верный Пол последовал за ним.

Немногочисленные прохожие на Оуклейн получили немалое удовольствие от не слишком обычного зрелища: из подъезда средней руки жилого дома кувырком вывалились двое полицейских при полной амуниции, без оглядки ломанули к припаркованному тут же патрульному кару и, чуть не теряя колеса, рванули с места прямо по полосе встречного движения. Вслед им из окна четвертого этажа страшного вида мужик выпалил шесть раз из бластера, но все впустую. Только асфальт попортил.

Немного спустя все тот же громила в сопровождении двоих хмырей, одного — пожиже, другого — покруче, выпер на ставшую вновь образцово тихой Оуклейн, загрузился с ними вместе в скромный «ситроен» и дунул в неизвестном направлении. Соблюдая все правила.

— Ты редко стал наведываться к нам, брат Джанфранко. Приходится напоминать тебе о нашем существовании. — Сухой, смахивающий на мумию негр внимательно глянул в глаза Каттарузы.

Очертания фигуры собеседника Папы скрадывала грязноватая серая ряса с клобуком. Воздух в полутемном зале был тяжел, и в нем стоял неровный гул. Разговор давался Каттарузе с трудом.

— Я всего лишь бакалавр Серого Круга, — напомнил он, — и не годится мне постоянно мозолить глаза вам, Магистр. Я пришел только для того, чтобы узнать о том, как…

— Ты немного опоздал, брат Джанфранко. Надо было обратиться к нам сразу, как только переломилась судьба Скрижали Дурной Вести.

— Я не имел такой возможности, Магистр. В ту же ночь меня вызвали к господину Апостопулосу. Он очень заинтересован в том, чтобы… Да и ситуация сложилась так, что я не мог предпринять ничего, кроме того, что предпринял.

— Ты совершил ошибку. Твои люди словно бешеные псы бросились искать Скрижаль. Они не остановят Судьбу, но могут сильно помешать… Камень снова на персте Избранника. Мы еще не знаем, кто он, но, может, нам и не следует того знать. Ни ты, ни твои люди не должны помешать Избраннику свершить то, что надлежит. Не надо искать Камень…

— Я не могу остановить это. Машина запущена, и никто не поймет…

— Сделай так, чтобы машина работала вхолостую, брат Джанфранко. И так, чтобы машина полиции тоже работала вхолостую. Мы поможем тебе… — Магистр сделал шаг к Папе, и тому пришлось приложить определенные усилия, чтобы не податься назад. Гул многочисленных мух, роящихся кругом в полутьме, вызывал у него тошноту, а каждый раз, когда очередное насекомое опускалось на его руку или лицо, брат Джанфранко нервно дергался.

— Твоим людям следует искать нечто совсем другое… Одного человека вам следует искать…

— Кого? — растерянно осведомился Каттаруза.

— Солнце не успеет еще взойти, когда имя его станет мне ведомо… Не Камень ищи — ищи Человека…

— Я сделаю все, что от меня зависит… — Голос Папы чуть дрогнул.

— Не ищи Камень, — еще раз, с нажимом в голосе, произнес Магистр и положил сухую, твердую, как деревяшка, руку на плечо Каттарузы. — И сестру Нэнси тоже не ищи…

— Боже, — стонал Мастер-Канова, сжимая обеими руками виски и не обращая внимания на выставленную перед ним запотевшую кружку пива. — Великий Боже, я пойду под колокольню… Эти сволочи забрали и товар и деньги… Всю сумму аванса!.. Мне надо смываться… Но куда? Куда?! Куда?!!

— Возьми себя в руки, — загудел над разверзшейся бездной его отчаяния хрипловатый бас Шаленого. — Ну, штук пятьдесят… Ну, нагрели нас легавые… Ну что — вешаться прикажете, мистер?..

— Пятьдесят… Дебил какой-то!.. Все семьсот, идиот вы этакий!..

— Какие семьсот? Ты, мой друг, сбрендил… — осторожно предположил Бандура. — Я с тобой на такую сумму не подписывался.

— При чем здесь вы, Банджи? Ну при чем здесь вы?! Вам обламывался хороший куш, и для вас все эти вправленные в металл «камушки» неотличимы друг от друга, как жители провинции Синцзян, что на Земле-матушке… А вы, Дмитрий, могли бы и сообразить, что такой человек, как Мелканян, не для того имеет отдельный сейф в своем кабинете, чтобы содержать в нем грошовые бранзулетки… То, что вы забрали оттуда, — не что иное, как вторая половина знаменитого Симметричного Набора. Работа, выполненная в Метрополии еще до Первой Смуты… Вторая половина выставляется в Галерее Джеймса — по великим праздникам.

— И будь я проклят, — неожиданно прозрел Шишел-Мышел, — если аванс под это дело вам заплатил не клан Старых Джеймсов…

Мастер-Канова резко заткнулся и сгорбился над так и не тронутой кружкой пива. А Шаленого вновь посетило зыбкое чувство того, что их не трое тут — за столиком придорожного паба. Кто-то еще был с ними…

Шишел поднялся и, не обращая внимания на озадаченно притихших собеседников, с кружкой пива в руке пробрел через пустой зал, вышел под начавшее закипать первыми тучами грядущего ночного дождя небо Малой Колонии и присел на крутой порожек. Кто-то сидел рядом с ним. Кто-то, на кого он боялся обернуться.

— Есть идея, Шишел, — сказал тот, ненаблюдаемый. Или сам он сказал себе это. — Есть идея…

Несколько минут Бандура с тревогой наблюдал впавшего в прострацию Шишела. Состояние это для Шишела было чем-то совершенно ему несвойственным. Наконец с явной тревогой он приблизился к своему партнеру и осторожно похлопал того по спине. Шишел вроде слегка опомнился, отхлебнул из кружки, но по-прежнему не обернулся, боясь встретить взглядом Желтый Огонь.

— Есть идея, ребята… — задумчиво и отрешенно выговорил он. — Есть идея…

Глава 3 БОГ СТРАНСТВИЙ

Крыша одного из лучших в Малой Колонии госпиталей — госпиталя Марии Магдалены — была далеко не самым доступным местом в Столице. Но и Шишел-Мышел не лыком шит был. Ночная гроза, в этот раз особо беспощадная — с жестоким ливнем, молниями и ураганными порывами ветра, пожалуй, только облегчила его задачу: ни охране, ни досужим зевакам и в голову не приходило разглядывать скрытую во мраке вершину многоэтажного корпуса и тем более интересоваться тем, что творится на залитой потоками ливня вертолетной площадке, венчавшей это старой постройки здание.

Умудрившись не поломать ноги, Шишел спрыгнул на скользкий бетон, махнул рукой нанятому на полчаса работы за полный месячный оклад пареньку за штурвалом десантного аэроботика (и тот тут же провалился в пучину грозы) и короткой перебежкой добрался до блока выходов, ведущих в недра технических служб госпиталя. С замками того класса которому соответствовали запоры дверей этих ходов, Шишел находился в приятельских отношениях. Специального инструментария ему не потребовалось. Спустившись на пару этажей по залитым фиолетовым светом ночного освещения лестницам и не встретив на своем пути ни души, Шишел отыскал укромный закуток, в котором скинул с себя мокрый плащ и натянул вынутую из пластикового пакета униформу, сильно смахивающую на ту, что носил младший медперсонал госпиталя Марии Магдалены. Потом сосчитал про себя до ста одного, принял деловой, озабоченный вид и через дверь для персонала вышел в лабиринт коридоров, соединяющих уйму палат, кабинетов, операционных залов и бог весть еще каких служб громадного госпиталя.

Народу кругом было до смешного мало, да и из тех, кто попадался на пути, никто не обращал на него никакого внимания.

Попутчик Клайду достался вполне подходящий: за весь период стартового разгона и после — до того момента, когда подали обед, — он не произнес больше полудюжины слов. Заправив за отворот мундира белоснежную салфетку, он добавил еще два — пожелал Клайду приятного аппетита. Все это время Клайд, стараясь не слишком выдавать этого своим видом, напряженно дожидался очередной сводки планетарных «Новостей». «Новости» начались одновременно с обедом, которому по логике вещей надлежало быть скорее поздним ужином, но в полете на борту лайнера действовало Универсальное Время, и плевать было экипажу на то, рассвет там или закат состоялся только что на поверхности очередного из сменяющих друг друга вечно иллюзорных миров. Реальна была только Траектория. Клайда интересовали даже не свежие новости о поисках Камня — нет, тут он был достаточно уверен в том, что сработал чисто, — его интересовали в основном две другие стороны сложившейся ситуации: во-первых — что же за чертовщина приключилась все-таки вчера с ним и Мелканяном, а во-вторых — не подставили ли, часом, еще кого из задействованных в операции ребят. За все хлопотное утро он так и не имел возможности выслушать новости в подробностях. Ответ на первый свой вопрос он получил после десятка минут терпеливого выслушивания уже порядком опостылевших дикторам сведений о пропавшей достопримечательности и разных политических бредней. Он — ответ этот — его добил. Выпотрошенный сейф «Джевелри трэйдс» означал крах всех его финансовых планов. А еще он означал, вкупе с попыткой подставить его там, на Гранд-Театрал, и прикончить здесь — прямо в здании Космотерминала, что охота на него идет всерьез. Проклятый жулик ловко разыграл их всех.

В случае обычного ограбления это просто означало бы, что надо смываться. И Клайд смылся бы. Нет, он не был человеком робкого десятка. Он просто реально оценивал соотношение сил. В конце концов, ребята получили неплохой гонорар. Но он-то работал за долю в добыче. И знал, что идет на риск гораздо выше среднего. И Большая Затея была для него единственным способом выйти из замкнутого круга, по которому Клайду приходилось двигаться с тех пор, как он помнил себя. Из которого он поклялся выйти, чего бы это ни стоило.

Ему или другим.

За той клятвой, которую он как-то раз дал себе, сидя на узких нарах десантного транспортника, уносившего его к стылым, сочащимся радиацией степям Таунсенда-3, - никогда больше не работать ни на Жестянщика, ни на правительство и вообще ни на кого, кроме себя самого, — стояла, собственно говоря, вся его жизнь: долгая и такая короткая дорожка, протянувшаяся от детства в Приюте Спасения на Френч-Пойнт и полукриминальной юности — учеба в Колледже Трех Искусств стоила недешево, а он всерьез полагал, что из него выйдет неплохой артист и продюсер, — через нищенские заработки в трех или четырех окраинных мирах рухнувшей Империи, через жестокую школу «империи» Жестянщика, через отсидку на Бета-Флоре-6 — тоже неплохой школе, переведшей его в ранг «своих» среди нужного круга людей Периферии, туда — на нары десантного судна класса АТ-22, тянущего груз пушечного мяса для чего-то там не поделивших друг с другом поселенцев далекого, дьявольски холодного мира… За той клятвой стояла еще смерть друзей и потеря единственной женщины, которую он любил. В общем-то и потеря себя самого.

И вот сейчас Бонифаций — хотел он того или не хотел — запрещенным приемом ударил его в самое больное место. Это должно было дорого обойтись старому джентльмену.

Привычно орудуя типовым разовым наборчиком ложек-вилок-зубочисток, Клайд даже не запомнил, что проглотил на обед, — то ли куриное филе под бульон из здешних летучих червей, то ли шашлык из синтетической баранины с салатом из мутантной спаржи. Голова его была занята другим.

Ясно было, что надо возвращаться немедленно, тут же, не выходя из бельмесовского Космотерминала. И тут же он понял, что ход этот — проигрышный. Собственно, все это время он играл проигрышную партию — только чудо спасло его дважды в течение менее чем одних суток. Глупо было бы рассчитывать, что оно случится и в третий раз. Надо было играть на опережение.

Надо было быть просто слепым, чтобы не сообразить, что на месте прибытия его уже ждут. Космотерминал, да и все жизненное пространство безатмосферной колонии были идеальной ловушкой, в которую он полез по собственной воле. Точнее, заключительной частью этой ловушки. Местом приведения приговора в исполнение. А «Покахонтес», неумолимо несущая его к уготованной участи, была клеткой, из которой выскочить было делом безнадежным. И он сам взошел на борт чертовой посудины. Он вообще все это время по своей воле делал все то, чего от него ждали. Надо было предпринять что-то, что пошло бы вразрез с ожиданиями неведомого противника. Чего не ждут от него?

Того, что он вернется с полдороги. Так не бывает.

— С богом, — сказала Энни Уолту и махнула вслед. Сквозь пелену дождя.

Уолт уверенным шагом вошел в вестибюль госпиталя и направился к панели дежурного компьютера.

— Мне назначено к доктору Франку, — твердым голосом произнес он. — Вызов шестьсот четырнадцать.

— Седьмой этаж, двадцать второй кабинет, мистер, — невозмутимо ответил робот и выкинул в стальной подносик карточку пропуска.

Энни постаралась на славу — и информацию о местопребывании недужного держателя ювелирной торговли, и вызов, обеспечивающий проникновение в госпиталь, она раздобыла за несколько часов.

Уолт послушно вышел на седьмом этаже, но тревожить совершенно неизвестного ему доктора Франка в его двадцать втором кабинете не стал. Он зашел в украшенную изображением элегантного джентльмена дверь и через несколько минут вышел из нее, являясь уже доктором Эваристом Бугги из отделения нейрохирургии. Так, по крайней мере, гласила карточка-пропуск, укрепленная на нагрудном кармане его халата. Еще раз — спасибо Энни.

Ночные коридоры госпиталя были безлюдны, светлы и чуть жутковаты. Лифт бесшумно вознес новоиспеченного нейрохирурга на четырнадцатый этаж. Никто и не подумал остановить доктора Бугги по пути в палату сто восемь.

Другое дело, что в палате сто восемь не все было в порядке. Вместо того чтобы мирно предаваться объятиям сна, Бонифаций Мелканян полусидел на своем ложе. Глаза его остекленело смотрели перед собой, а губы буробили какую-то околесицу.

Дежурная сиделка — такому пациенту она полагалась — тоже, видно, была занята не своим делом. Ее просто нигде не было — дежурной сиделки этой. На ее законном месте за специальным столиком у изголовья — сидел и так же остекленело смотрел перед собой совершенно незнакомый Уолту человек в наброшенном на плечи халате. В коридоре, за плечами Уолта, раздались осторожные шаги.

К тому моменту, когда пластиковые тарелочки и пакетики, содержавшие полчаса назад идеально сбалансированный по калориям и витаминам дорожный обед пассажиров «Покахонтес», отправились в мусоропровод, план Клайда был уже готов. Конечно, это была авантюра. Но авантюра, опирающаяся на годы службы в «хитром» подразделении Легиона и участие в без малого дюжине прекрасно организованных ограблений. Кроме того, план этот имел определенные преимущества с точки зрения Уголовного кодекса. То, что пришло ему на ум, было, по большому счету, хулиганством. Но за такое хулиганство на борту космического судна полагалось лет десять сомнительного отдыха в плохих местах. Вполне обоснованно, надо заметить. При особо неудачном раскладе его могли просто пристрелить. А уж в совсем глупом случае он и вправду стал бы виной гибели полутора сотен человек, находящихся на борту. Если не больше.

Пускать в ход оружие он не собирался. Собственно, никакого оружия у Клайда и не было. В кармане его болтался универсальный офицерский нож — немного прекрасной стали и чуть-чуть неплохой электроники, но оружием его не назовешь. Еще были носовой платок, удостоверение личности, оно же — электронная кредитная карточка. Планшетка с бумагами — Клайд быстро пересмотрел их, нужные засунул подальше во внутренний карман, ненужные отправил в утилизатор. И наконец, стандартный блок связи. Им пришлось пожертвовать.

Прихватив аппаратик и непринужденно посвистывая, Клайд направился в блок их двухместного отсека, означенный кратким символом «ОО».

Закончивший прием пищи его сосед по неумолимо набирающей скорость в межпланетном вакууме стальной скорлупке не обращал на Клайда ни малейшего внимания, погрузившись в изучение «Избранных комментариев к четырем Евангелиям». Спустя некоторое время излишне долгое пребывание соседа в месте интимного уединения все же обеспокоило его. Поднявшись с амортизирующей лежанки, он приблизился к гермодвери и деликатно постучал в нее. Собственно, он не собирался быть бестактным — им двигали вполне естественные намерения. Когда дверь блока отворилась, намерения его изменились как нельзя более радикально.

Шишел опустил ствол. Тип, бестолково таращащий глаза в пространство со стула сиделки, не проявлял никакой агрессии. Старик Бонифаций — тоже. Оба были явно в ауте.

Шаленый шагнул в палату. Наклонился к лицу того типа, что сидел на стуле. Тот слабо икнул.

— Надо же… — пробормотал Шишел. — Фай… Адриатика…

За тумбой блока мониторинга клиента Уолт, скрючившийся в три погибели, мучительно сморщил лоб, вспоминая, где и в связи с чем ему приходилось слышать эту кличку.

— Вроде жив… — угрюмо констатировал Шишел. — Ну ладно — сиди как сидишь…

Он подошел к Бонифацию и потряс того за плечо.

Закрывшиеся было глаза негоцианта уставились на кошмарную рожу, представшую перед ним.

— Т-ты… — сказал Бонифаций.

— Я, дорогой, я… — согласился Шишел. — Ты как, в себе еще? Тебя кондратий-то сызнова не хватит, а?

— Т-ты опоздал, — сказал Бонифаций, не в силах сфокусировать взгляд на лице Шишела. — ТОТ пришел раньше… Прости…

— Прощаю, — тупо сказал Шишел. — Кто пришел-то?

— Ч-черный… Черный адепт…

Взгляд Бонифация снова остекленел.

— Т-теперь они знают… имя…

— Какое такое имя? — досадливо поинтересовался Шаленый.

Во взгляде Бонифация появилось какое-то осмысленное выражение.

— Н-ну, ИМЯ… ИМЯ ЦЕЛИ… Я не смог…

— Какое имя — назови…

Снова взгляд Бонифация изменил оттенок.

— Т-ты… Т-ты КТО?

Шишел молча выкинул перед собой правую руку и поднес ее к глазам Бонифация.

— Ну, УЗНАЕШЬ?

Бонифаций дернулся.

— Т-ты все равно не сможешь…

— Еще как смогу, козел проклятый… Как мне от этой сволочи избавиться?!

Он потряс Камнем перед физиономией Мелканяна. Камень угрюмо полыхнул в полумраке.

— Не смо… Не сможешь… Без активатора… Если ты меня еще… еще один раз назовешь козлом…

— Ладно — не козлом. Бараном… Как мне эту хреновину напрочь сбагрить? И кто тот черт, что за мной увязался? Что за плечом моим так и…

— Г-где он? — В голосе старого Бонифация было столько ужаса, что Шаленый запнулся. Наступило тягостное молчание.

— Б-будь оно все проклято, — уже совсем человеческим голосом сказал Мелканян. — У т-тебя один путь… Сделать то, что тебе НАДЛЕЖИТ.

— Что надлежит-то, ко… Что мне надлежит, баран ты чертов?!

— Т-ты сам должен понять… ОН тебе скажет… Но ты не поймешь… БЕЗ АКТИВАТОРА… Надо выпить активатор… Будь я проклят… Я п-предал…

— Так где твой активатор? Где, у кого, черт его раздери?

— Его взял… взял человек, который пришел после… Флакон… Во внутреннем кармане… Флакон…

— Полиция забрала, что ли?

— К-какая там полиция…

Обессиленный Мелканян откинулся на подушки.

Вдали по коридору зацокали каблуки. Огромное количество каблуков.

Шишел чертыхнулся и ломанул в дверь. В коридоре раздалось: «Это он… Держите!..» Загрохотало что-то упавшее на пол. Что-то разлетелось вдребезги. Загомонило с полдюжины голосов.

Уолт поднялся с четверенек.

Пирамида диагностической аппаратуры, громоздившаяся вдоль стены, сыграла-таки свою роль. Прикрытия.

Появляться в заполненном бестолковой суетой коридоре не имело ни малейшего смысла. Уолт опустился на корточки у постели ювелира. Взял его за руку, стараясь нащупать пульс.

— Теперь — снова ты… — несколько равнодушно констатировал Мелканян. — Ты всегда приходишь… приходишь последним.

— Вы сказали, что выдали кому-то имя… — Уолт спросил о первом, что пришло на ум.

— Да. Я отдал ИМ имя… ИМЯ ЦЕЛИ. Он теперь обречен.

— Кто? Кто обречен?

В палате вспыхнул свет. Пара запыхавшихся санитаров и охранник влетели в дверь.

— Что с ним? Жив? — спросил один из санитаров, явно принимая Уолта за кого-то из своих.

— Что это за тип? Он что — в ауте? — Охранник нагнулся над начавшим сползать со стула Фаем.

— Он жив, но в плохом состоянии, — веско сказал Уолт. — Примите меры. Я должен доложить…

Он отодвинул второго санитара, еще каких-то типов, замешкавшихся в дверях, и по коридору поспешил к лифту.

— Сэм… Самуэль Бирман… — выдавил из себя Мелканян.

Происходящее явно не трогало его. Взгляд его слепо искал Уолта. Но того не было уже здесь и в помине.

— Он знал Старые Книги… — прохрипел Мелканян. — Янтарный Храм за ним… Может… может, еще не поздно… Ему суждено открыть Врата…

На этом старик иссяк. Похоже, надолго.

— Пациент бредит, — констатировал подоспевший врач.

Джанфранко Каттаруза имел все основания для того, чтобы не спать этой ночью. Но он благополучно спал.

Бессонница была уделом уймы людей, чей путь пересекся с траекторией, которую прочертил в пространстве и времени Чертов Камушек. Не спал, кружа вокруг столика с телефонами, Картавый Спиро, не гас свет в кабинете для приватных бесед члена директората «Гэлэкси иншуранс» достопочтенного Акселя Строка, не гас он и в лаборатории, где над переплетениями световодов и клавишами компьютеров бдела команда профессора Мак-Аллистера, шпарил в своем верном «горби» по залитым ливнем ущельям улиц Шишел-Мышел, в сотне тысяч километров над поверхностью Планеты бодрствовали все, кому случилось оказаться в этом рейсе на борту рейсового лайнера «Покахонтес», теплились свечи — черные и янтарные в храмах двух совершенно разных вер, и Великие адепты — от Света и от Тьмы — не смыкали глаз над ними. Ну и черт с ними со всеми — гори оно все синим пламенем! Джанфранко Каттаруза спал.

Пусть все идет, как и шло. Если одним господам угодно искать Камушек — люди Джанфранко его ищут. Если другим господам угодно, чтобы Камушек не был найден, — так ведь, скорее всего, его и не найдут. Если черти унесли Нэнси, то, значит, так на роду было написано девице Клерибелл — быть чертями унесенной, а если Марку Чарутти за обедом у Альдо показалось, что Папа Джанфранко не прочь уточнить местонахождение маленькой воровки и личность громилы, ей повстречавшегося, то он предупрежден — строго-настрого — языком об этом не болтать. Если Магистру угодно поручить Папе искать неведомо кого, неведомо где — то пусть он в своем мухами засранном святилище и дожидается от Дьявола подсказки, пока вконец не очумеет. А Папа Джанфранко будет на кипенно-белых льняных простынях, под атласной попоной досматривать седьмой сон. Этого ему, однако, не дали.

— Какого черта? — осведомился Каттаруза у трубки отчаянно проверещавшего сигнал вызова блока связи.

Трубка сообщила ему голосом старого надежного Джанни Лареды, что тому только что пришлось вытаскивать из околотка не кого иного, как их общего знакомого Фая. Того сцапали в лечебнице Марии Магдалены, у какой-то важной птицы в палате с «пушкой» в кармане.

— Совсем сдурел Адриатика, — констатировал Папа. — Давай его ко мне. И постарайся, чтобы никакая пресса…

— Будь уверен, — заверил его Лареда. — Погоны не зря носим. Только Фай… того… в дурном каком-то состоянии…

— То-то я и чувствую… — вздохнул Каттаруза. — Давай поторопись.

— Я тебя не спрашиваю, где тебя черти носили полночи, — спросил Шишела через дверцу ванной Ли Бандура. — Я тебя спрашиваю, что вы там удумали с Мастером-Кановой такое, что весь вечер прошушукались? Если хочешь иметь меня в деле — уж будь добр за мешок меня не держать.

Ответом ему послужило нечленораздельное, но весьма убедительное бульканье: Шишел с головой ушел в заполненную чуть ли не крутым кипятком, замешенным на уйме целебных экстрактов и шампуней, ванну. Борьбе с возможной простудой он явно придавал куда большее значение, чем амбициям своего партнера. Совсем околел он под проливным дождем этой ночи — там, на крыше госпиталя. И после.

— Не слышу я ни хрена, шо ты там буробишь, — с раздражением прокомментировал ответ Шишела Корявый Банджи. — Чего заперся-то, словно красна девица? У тебя там шо — квадратный трехчлен отрос, что ли?

— Кубический! — рявкнул Шишел, выныривая из недр разноцветной пены.

Он с досадой разглядывал Перстень. Тот по-прежнему сумеречно посверкивал сложенными в странный узор гранями Дьяволова Камня и по-прежнему не думал покидать свое место на безымянном пальце правой верхней конечности Шишела.

— Ты вот что, — веско продолжил он, с сожалением покидая обжигающие воды и становясь под ионный душ. — Ты брат Бандура, давай не завихряйся, а делай все, как я скажу… Как любит говаривать Большой Кир — обеспечь свой участок работы…

— Не знал, что ты и с Киром дела имел. Рисковый ты мужик, однако…

— Имел, — мрачно признался Шишел. — И агромадные, скажу тебе. Как вспомним, так обоим — в отрыжку…

Тут их прервали. Во входную дверь начали долбить со злой силой отчаяния. Бандура пошел в спальню за наганом.

— Да не полиция это, — успокаивающе загудел Шаленый, появляясь из ванной.

Его украшали расшитый сказочными птицами халат и свеженаложенная повязка на пальце.

— Полиция звонком пользоваться умеет. Аль аккурат безо всякого звона створки с петель вышибает, — пояснил он, рывком отворил дверь и левой принял взахват мухой влетевшего в нее Гарика Аванесяна.

Был Гарик мокр, решителен и невменяем.

— Я с-сдаваться пришел, Шишел, — с трудом выговорил он.

— Сдавайся, коль хошь, зараза, — с неудовольствием заметил Шишел, — а двери ломать не стоит. На сенсор жать надо: вишь — штучка такая под носом у тебя на косяк присобачена?

— Б-банджи… — с удивлением комментировал Гарик появление в прихожей Бандуры, оснащенного двумя стволами.

— А-а… Это ты, Трюкач… — с досадой молвил тот, засовывая наган за пояс и кидая обрез через дверь спальни обратно на койку. — Спасения нет от тебя, дурака, ни с рассвета раннего, ни в ночь, за полночь. Чего надо, малахольный?

— М-мне, — Гарик мотнул головой на Шишела, — с глазу на глаз…

— Секретов у тебя развелось дюже богато, — угрюмо зыркнул на Шаленого Корявый Банджи, — что блох на кобеле…

Сплюнул и пошел глядеть ТВ.

Шишел поместил Гарика на табурет у кухонного стола, припер дверь, себе же отмерил в чарку на три пальца «огненной воды».

— Ну, говорить будем или, обратно, будем глаза таращить? — осведомился он, закусывая огурчиком. — Э-э… да тебе, друг, видно, без ста грамм языком не провернуть. Глотни-ка вот…

Гарик глотнул и слегка ожил.

— Я т-тогда со страху чуть не усерился, Ш-шишел… Когда ты мне в бар п-позвонил. К Финни… У тебя п-пиво есть?..

Нормальные привычки постепенно возвращались к нему. Он машинально достал из воздуха проездной талон, сунул его на место и заменил сигаретой. Которую тут же нервно раскрошил в пальцах…

— Мочу в доме не держим. На вот — глотни еще и излагай по делу, — приказал Шишел.

— Я же говорю — я и не знал, что ты догадаешься про Элевтера… — продолжил Гарик.

Шаленый испытал легкое замешательство в мыслях.

— Так ты что… ты про сейф этот знал? — Он вперился в зрачки Гарика, пытаясь постичь совершенно невероятную раскладку, которая вытанцовывалась из всей имеющей место ахинеи.

— Я — ни сном ни духом…

— Ну-ка, ну-ка… Ты давай закусывай…

Любопытная мысль посетила Шишела. Он начал потихоньку разматывать свою повязку.

— Ну, я как только понял, — Гарик судорожно сглотнул слюну, — что ты все просек… так я сразу в Терминал было намылился. А тут Финни видит, что вибрирую я, ну и работенку подкинул. С утра вещь одну Бандуре загнать.

— Ты не темни. — Шишел, не сводя тяжелого взгляда с Гариковых зрачков, бросил бинты на стол. — Ты по делу давай…

— А п-потом я к Папе подался… И к Сапожнику тоже…

— У тебя, друг, бзик какой-то — людям об этот день покою не давать… — наставительно умозаключил Шаленый.

— А они на меня — Х-холеру натравили… Финнегана…

Шишел молча и неодобрительно смотрел на Гарика. Ему не нравилась такая манера излагать суть дела.

— А п-потом — вообще все пошло через эту… как ее… Тип этот выскочил как черт из бутылки… Симпатичный такой… А меня чуть копы не замели — с «пушкой» этой дурацкой.

— С какой такой «пушкой»? — поинтересовался еще не лишившийся надежды хоть что-то понять Шишел.

— Да вот с этой, из которой Холера мне в башке лишнюю дырочку сделать хотел… — Трюкач выложил перед Шишелом давешний «томпсон», и тот двумя пальцами отложил его подальше.

— Ну с копами я легко разобрался. Сначала под придурка скосил — это у меня здорово выходит… — В голосе Гарика прозвучала гордость.

— Да, — признал факты Шишел.

— А с «пушкой» я им «блуждающую почку» разыграл… — продолжал делиться профессиональными знаниями Гарик. — Это когда, покуда у тебя в правом кармане шарят, ты…

Шишел понял, что этак вот он от Гарика толку не добьется.

— Словом, ты их обстегал и ушел…

— Запросто. Через слив…

— И ничего лучше не удумал, как к старому доброму Шишелу-Мышелу на дом податься? Ты ж теперь в розыске, Дурень…

— Они под камеру меня поставить не успели. Все больше Холерой занимались. Тот симпатяга ему без малого мозги чуть не вышиб. Но это положения не меняет… — Гарик безнадежно вздохнул. — Копы — черт с ними, а вот если Сапожник меня засечет… или Папа Джанфранко — без разницы… Замочат за милую душу. Да и тебе, Шишел, светиться не стоит. Я ж им все выложил — про Элевтера-то.

— Так… — Понимания ситуации все сказанное Трюкачом Шишелу не добавило, и он пошел напролом: — А это вот ты им тоже выложил? — Он раскрыл перед физиономией Гарика широченную ладонь, и Трюкач узрел перед собой мрачное сияние Скрижали Дурной Вести.

Челюсть у него отвалилась.

Капитан пассажирского лайнера планетарного класса «Покахонтес», Эрнст Барри, не слишком жаловал традиции, считавшиеся священными на более серьезных космических посудинах, например на «дальнобойниках» класса «Белый знак», и поэтому считал вполне возможным за четверть часа до перехода на режим торможения удалиться из рубки, чтобы успеть принять чашечку отменно сваренного кофе, прежде чем наступят полчаса невесомости, бывшей не столько навигационной необходимостью, сколько набившим оскомину экипажам всех каботажных посудин аттракционом для пассажиров. Рейс выдался, как всегда, скучноватый, и кэп позволил себе несколько расслабиться.

Именно так — с чашечкой кофе в руке и крошками крекера на коленках расшнурованного гермокостюма — и застал его сигнал тревоги, возникший на дисплее. Ситуация не успела слишком измениться, когда вслед за сигналом на экране возникла озабоченная физиономия сэконда.

— Что там у вас? — раздраженно нахмурил кустистые брови кэп.

— Сигнал присутствия на борту плазменного заряда, — коротко доложил помощник.

Наклонив голову вбок, он одновременно слушал что-то, что говорили ему там, в рубке.

— Где локализован сигнал? — с раздражением спросил кэп. — Вы уверены, что это не шуточки аппаратуры? Разложение спектра провели? Что там у вас вообще происходит, Хайновски?

— Сигнал локализован в районе второго десятка кают пассажирского корпуса, — с некоторой растерянностью ответил оксид. — Основные параметры сигнала дают девяносто шесть процентов вероятности. Здесь… я думаю, это именно в этой связи, сэр… один из пассажиров просит немедленной встречи с капитаном… С вами, сэр!

— Пусть пройдет в тамбур рубки. Я буду немедленно.

Путь до рубки из встык с ней расположенного личного блока капитана занял пятнадцать секунд. В рубке кэп задержался секунд на сорок, вникая в показания приборов. Затем кивком головы приказал Хайновски следовать за ним.

В тамбуре рубки кэпа Барри ждал уже пожилой — года три до пенсии, — строго одетый в свою униформу капеллан Объединенного Космофлота. В его сухой руке был зажат листок бумаги, на котором были торопливо, но четко написаны всего несколько размашистых строчек.

— Капеллан космокрейсера «Глория» Анхело Сэндс, — отрекомендовался нежданный посетитель. — Мой, гм, сосед по каюте — не имею чести знать его точного имени — утверждает, что располагает неким… э-э… зарядом, который может уничтожить… э-э… вверенное вам судно вместе со всеми нами, естественно… И что он намерен привести его в действие, если не будут выполнены требования, которые он мне продиктовал… э-э… которые он вынудил передать вам…

— Что значит продиктовал, вынудил? — несколько не по существу спросил кэп. — У него что — оружие?

— Я не заметил никакого оружия… — с некоторым затруднением ответил преподобный Сэндс. — Но он действовал весьма… э-э… убедительно. Он выразился, гм, в том смысле, что если вы не верите ему, то взгляните на индикатор, гм, активированной плазмы… Он… э-э… просил экипаж воздержаться от попыток вскрыть каюту… Он в ней заперся и… Он утверждает, что в противном случае приведет свою бомбу в действие.

— Он просил вас еще о чем-нибудь?

— Еще он просил напомнить вам о так называемом принципе мертвой руки…

Наличие на борту «Покахонтес» небольшого термоядерного заряда — возможное, правда, наличие — не привело в восторг ни капитана Барри, ни сэконда.

— Хайновски, — распорядился капитан. — Определите капеллана… э-э… куда-либо в свободную каюту и приставьте к нему свободного вахтенного. И теперь, — он бросил взгляд на листок с инструкциями своего жутковатого пассажира, который держал так, словно это и была та самая бомба, — немедленно после окончания разгона вырубите исполнение полетной программы и примите контроль над режимом полета. И врубайте сигнал «Майский день» — террорист на борту.

— Вы уверены, капитан? Если мы обмишуримся, то нас здорово штрафанут за отклонение от курса. А адвокаты пассажиров…

— Я не уверен, Ганс… Я ни в чем не уверен. Но с этого момента, по уставу, вся ответственность лежит на мне. Вы хорошо помните «Инструкцию по действиям в условиях террористических акций»?

— Так точно, сэр!

— И вы своими глазами видели показания индикатора?

— Да, сэр.

— Так вот, Ганс, тогда вы понимаете, что обсуждать мое решение не приходится. У меня нет ни малейшего желания предстать перед Навигационным трибуналом. И тем более, до срока, — перед Всевышним. Надеюсь, вам знакома сентенция: «Лучше, чтобы тебя считали дураком, чем покойником»?

— Так точно, сэр!

— Тогда действуйте.

Сэм так и не смог заснуть в эту ночь. Он вообще с трудом привыкал к перемене мест. Теперь же, когда как в страшном сне ему приходилось скрываться от некоей опасности, не имеющей ни лица, ни точного имени, от чего-то НЕНАЗЫВАЕМОГО, сон и вовсе не шел к нему. Все было нелепо в этом дне. И бестолковые причины, которые ему пришлось измыслить, чтобы объяснить Саре, почему, не заходя домой, он должен прямо вот так — в воскресный-то день — отправляться в служебную командировку к черту на кулички, в Галл-сити, и срочное обращение — в разгар уик-энда опять-таки — к руководству сектора с просьбой о внеочередном отпуске, и этот заброшенный коттедж в полупустом в эту пору Кэмп-Парадизе, в котором ему предстояло скоротать ночь. И может быть — не одну…

Насчет точного срока его добровольного заточения брат по Храму, что привез его сюда, выразился довольно неопределенно. Точно так же, как и насчет того, когда же он или кто другой из людей Храма посетит бывшего брата Самуэля в этом отключенном от сервисных линий домике. Слава богу, что он запасся достаточным количеством еды и питья. А также не забыл прихватить из кабинета свой «ноутбук». И бумагу и карандаш.

От всех тревог и треволнений Самуэль знал один рецепт.

Проверив, что жалюзи закрыты, а шторы опущены, Бирман осторожно включил «вечный» переносной фонарик, раскрыл блокнот и решительно перечеркнул с великими мучениями рожденную за прошлые сутки строку символов. Ему пришло в голову совсем другое решение. Вдалеке — за стеной дождя, в комнате многоэтажного дома у Бирнамского парка, Чертов Камушек полыхнул злым сполохом.

— Уверяю вас, господа, нет никакой необходимости сокращать количество вылетов… — Главный диспетчер Космотерминала уже не удерживал нервическую дробь, которую выбивали его довольно музыкального вида пальцы по полированному столу, за которым происходила явно затянувшаяся беседа. — Если мы не сможем засечь попытку вывезти ваш объект, работая в том режиме, в котором работаем сейчас, то не сможем сделать этого, даже раздевая пассажиров и… э-э… разбирая их на части… Фигурально выражаясь…

— Ну что же, — чувствуя, что отработал свою роль до конца, резюмировал совещание капитан Остин. — Если дирекция таможни… — Он бросил выразительный взгляд на человека в форме и продолжил: — Однако не далее как шесть часов назад, когда уже вся контрольно-пропускная система порта была развернута, на его территории…

— Я должен заметить, что ватерклозеты для провожающих относятся к системе муниципальной собственности и лежат далеко за пределами первой контрольно-пропускной линии, — уточнил комендант Терминала. — В конце концов, уже сам тот факт, что этих двух малахольных нашли даже там…

— Еще бы не найти, если оба находились в невменяемом состоянии, — с раздражением заметил сидящий несколько в стороне следователь Федерального управления. — Причем одного упустили, не успев опознать, кажется, даже с оружием, а второй не удрал только потому, что у него был проломлен череп. И одному Богу известно, какое отношение эти типы имеют к Камню. Однако, если вы заверяете нас, господин комендант…

— Мы предприняли все, что смогли. И должен вас предупредить, что если мы вынуждены будем работать в таком режиме более недели, то только правительственная субсидия…

— Правительственные субсидии распределяем не мы… — Капитан Остин поднялся с места. — Наша задача — найти Камень.

Они уже откланялись друг другу, уже охранник начал открывать перед суровыми гостями дверь директорского кабинета, когда на столе перед чуть расслабившейся компанией высокопоставленных чинов взвыл переговорник. Остин машинально замер.

И верно поступил.

— Господин офицер, — уперся ему в спину проникнутый досадой голос коменданта. — Кажется, сложилась ситуация, когда присутствие здесь кого-либо из вашей службы необходимо. И вы, господин федеральный следователь, будете очень кстати здесь и сейчас. Не откажитесь задержаться немного.

— Вы находитесь на девятом уровне пассажирского отсека? — Голос капитана Барри из динамика принудительного вещания звучал поистине как глас Божий. — У шахты лифта?

— Именно так, капитан, — напряженным голосом отозвался Клайд.

Руки из кармана он не вынимал. Хотя, похоже, капитан и впрямь не мог наблюдать за ним впрямую. Возможно, старый лис хитрил и откуда-то из хорошо замаскированной ниши на него пялились камеры голографической регистрации. Собственно, наверняка это было так… Так что надо было продолжать выдерживать свою роль…

— Справа по ходу коридора вы должны увидеть надпись «Челнок».

— Вижу, — констатировал Клайд.

— Я отключаю блокировку, — четко выговаривая слова, произнес капитан. — Теперь судно переведено в аварийный режим. Еще раз повторяю для всех пассажиров и членов экипажа: все, кроме аварийной бригады, должны находиться в амортизирующих креслах и лежанках и быть пристегнуты контрольными ремнями. — И снова обратился к Клайду: — Теперь вам достаточно сорвать пломбы… Их четыре — вы их видите?

— Да, — подтвердил Клайд, справляясь с этой задачей.

— Теперь отожмите центральную рукоять…

Гермодверь отодвинулась вглубь и вбок. Из темного нутра челнока пахнуло холодом. И сразу же там, в глубине, вспыхнул синеватый, медицинский какой-то свет и зашумели, включаясь, калориферы. Клайд сделал глубокий вдох и шагнул в тамбур.

— Его загрузили в челнок. Через четверть часа «Покахонтес» выйдет на критическую высоту. И будет на ней находиться двадцать минут. Если за это время он не отстрелит челнок, маневр придется повторить. — Диспетчер констатировал происходящее спокойно, словно шли табельные учения личного состава Центра управления. Возможно, ему и впрямь так казалось.

— Что будет предпринято, если он не выполнит условий? Или не сможет выполнить? — Голос федерального следователя был точно так же спокоен, только несколько более сух.

— Это гораздо более вероятная ситуация, чем вы думаете, — заметил главный диспетчер. — Челноки на «Покахонтес» ниже всякой критики. Старье, по дешевке купленное у армии на распродаже при списании… Вполне допускаю возникновение аварийной ситуации.

— Если ситуация получит такую оценку, будет предпринята попытка немедленной аварийной эвакуации лайнера, — сказал диспетчер.

— Силами одного оставшегося челнока?

— Нет. На стыковку уже выходят два спасательных бота. Оба — пилотируемые. Добровольцы…

«Господи, — подумал Остин. — Ну всюду и везде и все время мы на пару с этим федералом, как Гога и Магога. Боимся, что Камушек друг у друга перехватим. Или честь находки такового… Хороший он парень, конечно, но не смыслит в здешней жизни ни…»

Ему не удалось довести мысль до конца — на громадный главный экран Центра управления, нависший над полутемным лабиринтом диспетчерских пультов, подали чисто полицейскую информацию — наконец-то полученное с борта «Покахонтес» изображение террориста. Тут же на экране высветились и паспортные данные Клайда.

Остин забарабанил пальцами по клавиатуре расположенного перед ним терминала, отправляя информацию на прокрутку в центральный компьютер своей конторы, дубль — федералам, дубль — Планетарному полицейскому управлению. Пусть прокачают по своим каналам — парень наверняка чем-то сильно отметился, если решился на такое. Вежливо склонясь через его плечо, комендант сообщил, что из города уже прибыли полковник Гарднер и с ним кто-то из этих… Сухо кашлянув, он кивнул в сторону федерального следователя.

— Они вас заменят, как только возникнет возможность, но пока оставляют руководство операцией за вами — обстановка меняется каждую секунду.

Остин понимающе кивнул и в глубине души покрыл трусоватого полковника Гарднера последними словами. Впрочем, на то он и полковник.

— Похоже, это не фальшивка, — задумчиво заметил следователь Клецки. — Похоже, я припоминаю данные по этому типу… Просматривал досье на потенциальных клиентов, когда меня направили к вам.

— Он в розыске?

— Нет. Но подозревается в авторстве нескольких весьма дерзких ограблений… И в других художествах… Но, как всегда, недостает доказательств.

— Ни хрена от него не добиться, — констатировал Шишел. — Парень, видно, зарок дал такой — ни слова в простоте не молвить. Али крышей поехал… Но отпускать дурня нельзя ни в коем разе. Чует мое сердце — под колокольню нас всех подведет. Как миленьких.

— Тогда мочить надо малахольного, — мрачно определил участь Гарика Бандура.

— Сроду грех на душу не брал. — Шишел поправил повязку. — И ко всему — знает он чивой-то. А вот что — не врублюсь никак. Еще сгодится в деле, мыслю…

«Правильно, Шишел, правильно…» — одобрил его решение ТОТ, на которого Шаленый не хотел оглянуться… Мороз продрал его по спине.

— Теперь вот что… Тут такое дело вышло… Без инструмента я остался, друг Бандура. А сейчас — позарез нужен будет.

— Эк ты оплошал. Хороший наборчик-то был?

— Да, неплохой. Ну, да что с воза упало, то, как говорится… Достать сможешь — хотя бы простой наборчик? Джентльменский, как говорится. Вскорости понадобится.

— Сегодня получить на руки смог бы. Тут сторговали мне неплохую вещь… Ободрали как липку, правда. Ну, тебе я скидочку бы сделал. Только я ж ее на хазе оставил — дома у себя. А туда соваться боязно. Может, друг наш, что с полицейскими лычками, вернутся надумает…

— Да я ж и говорю — эту ночь у меня ночуешь, а там — другие дела пойдут…

Шишел почесал в затылке и крякнул.

— Ну-ка давай сюда, паря… — крикнул он в дверь кухни. Трюкач немедленно предстал перед парой паханов.

— Бери ключ, друг мой, — распорядился Шишел. — Ключик-то от хазы дай ему, Корявый.

— А не начудит он? — осведомился Бандура.

— Нет, не будет парень чудить, — глядя в глаза Гарику, сказал Шишел. — Ведь не будешь, Трюкач?

Гарик преданно шмыгнул носом.

— Проинструктируй его, Корявый, — кивнул Шишел Бандуре. — И про засаду не забудь предупредить. А нет засады — так за полчаса управится. И чтоб здесь был — как из пушки.

Выслушав наставления Банджи и усвоив, что речь идет о том самом товаре, с которым он прибыл на ту же самую хазу с утра, Гарик нервно вытащил из-за уха бубновый туз, удивленно посмотрел на него и убыл.

— Теперь о деле. — Шишел тяжело опустился на диван рядом с Бандурой. — Ящик-то выруби: мешает балаболка эта…

«Балаболка» из ящика спешила сообщить зрителям свежую новость о захвате террористом-одиночкой рейсового лайнера на полпути к Малому Бельмесу.

— Пусть себе играет, — нервно отозвался Ли. — Терпеть не могу тишины.

— Так вот, я этого копа, что нас обул здорово так, по той методе вычислить мыслю…

— А тут и вычислять нечего — Дубина-Харрис из Гранд-Театрал-3… Звать — Генри. А холуй при нем — Мочалка-Родмен. Полом суку кличут.

— Эт-то прекрасно… Шишел задумался на минуту.

— Ты не сочиняй лучше ничего, — посоветовал Бандура. — Копов мочить — последнее дело.

— Я те говорю — сроду грех на душу не брал. Ты сюда слушай…

Свои объяснения Шишел время от времени прерывал вопросом: «Доходит?», подаваемым в нижнем регистре, на басах.

К тому моменту, когда благополучно справившийся со своей миссией Гарик надавил на сенсор дверного звонка, до Бандуры дошло немного.

Врач встретил взгляд наконец проснувшегося Бонифация почти отеческой улыбкой. Что касается самого злосчастного держателя ювелирной торговли, то, по мере того как он узнавал лицо склонившегося над ним лекаря, его собственная физиономия последовательно изобразила целую гамму чувств. Док воспринял это с пониманием.

— Я думаю, что эта ночь все же не так повредила вам, — ласково сказал он. — Показатели ваши заметно улучшаются. Я, однако, пока не дал согласия полиции на…

— Господи, где же вы раньше-то были, брат? — простонал старый Бонифаций. — Почему ЭТО пришло ко мне? Сюда?

Глаза держателя ювелирной торговли были полны слез. То, что Храм смог-таки прислать к нему надежного человека, и успокаиваю и настораживало его одновременно.

Эмиссар Храма наклонился к самому лицу старого торговца.

— Ты назвал им имя Знающего Книги? — еле слышно спросил он. — Имя бывшего брата нашего Самуэля?

Бонифаций еле заметно прикрыл глаза в знак согласия.

— Я п-предал Храм, — выдавил он из себя. — Моя в-вина безмерна… Однако вы сами знаете — состояние, в которое способны ввергнуть человеческое существо эти исчадия… Не представляю, кто дал им след…

Док покачат головой. Ласково и понимающе.

— Дознанию Нечистого не может противостоять никто. Но нам кажется, брат… Нам кажется, что никто не потревожил бы тебя, брат Бонифаций, никто, кроме твоей совести, если бы ты с самого начала был честен с нами. Не сам ли ты дал тот след, о котором говоришь… Согласись, что не так уж и странна нам кажется мысль о том, что ты предал нас не этой ночью, когда к тебе пришли. Ты предал нас гораздо раньше — когда вступил в деловые — он так это называет — деловые отношения с братом казначеем… И потом — когда ты стал наводить мосты к ТОЙ СТОРОНЕ… Признайся — тебя ведь смущала мысль о том, что на какое-то время ты становишься единственным из тех, кто знает, где находится Скрижаль? О том, что в такой ситуации не грех и поторговаться?..

— Клянусь Малым и Большим Светом, брат… — Выражение глубоко оскорбленного достоинства на физиономии одного из последних отпрысков рода Мелканянов было настолько хорошо — поколениями — отрепетировано, что секунд на тридцать брат смешался. — Клянусь Малым и Большим Светом, что ваши подозрения оскорбляют старого честного армянина… — Он помедлил и продолжил тоном, преисполненным глубокого отчаяния: — Никогда… Если и пришлось мне соприкасаться с некими лицами, относящимися к Темной Вере, — с Джанфранко Каттарузой, что входит в Серый Круг, или с Черным братом Микеле, например… так это только потому, что четвертая часть ювелирной торговли в этом благословенном городе проходит вот через эти руки. — Он воздел над белоснежными простынями свои сухие смуглые ладони. — А злату не чужд никто ни святой, ни праведник. И свои дела с братом казначеем мы решали только как простые граждане, не касаясь дел Храма.

— Оставим это, — неприязненно молвил брат. — Нами сейчас движет не желание изобличить вас — клянусь своей верой, я жажду, чтобы все подозрения, задевающие вас, рассеялись как дым. Не на месть и не на поиски виновных, как таковых, следует направить наши помыслы, а на установление истины. Истина же, известная нам, состоит в том…

— Меня оболгали! — с глубоким отчаянием произнес Бонифаций и, болезненно прикрыв веки ладонью, вознес к белоснежному потолку палаты свою все еще антрацитово-черную, с редкой проседью бородку.

— Все, что я собираюсь вам сказать, следует из ваших же слов, — сурово произнес брат во Храме. — Не из чьих больше…

Он выдержал строгую паузу. Бонифаций тоже ее выдержал.

— Поймите, — продолжил док, — ведь до крайности странным обстоятельством выглядит то, что информация о местонахождении Скрижали сразу же, — собственно, в момент ее изъятия у нечестивого Апостопулоса — стала достоянием, по крайней мере, одной разбойной шайки — той, что накинулась на вас у ваших же собственных дверей. Неизвестно, кем был тот, кто проник в ваш сейф в то же практически время. Возможно, их сообщник… А может, кто-то третий. Вы сами так изложили факты в вашей записке, которую направили нам вчера. И то же самое — слава Великому Свету, без упоминания о Скрижали — вы сказали и следствию. Подумайте: ну как могли какие-то темные грабители, не посвященные ни в одну из Великих Тайн, так точно найти Камень, если не получили заранее НАМЕКА? Они или тот, кто их послал?

Некоторое время уязвленный в самое сердце держатель ювелирной торговли горделиво собирался с силами. Затем повернул голову в сторону собеседника и пронзил его взглядом. Одновременно и гневным и задумчивым.

— Если и есть в этом деле моя вина, то она может состоять только в том, что я доверился недостойным. Лишь один человек мог разгласить наш план… Сделать тот НАМЕК, о котором вы говорите, брат…

— Ты говоришь о том человеке, которого ищут? О том ничтожном клерке, что уволился в день ограбления? Как там его?..

И тут вдруг словно молния поразила старика Мелканяна.

— К-кто? Кто уволился накануне?

— Разве вы не в курсе дел вашего собственного офиса? — Док удивленно поднял бровь. — Хотя вполне возможно… Джон Рэкер из отдела оценок… На него пали крупные подозрения. Не в связи с похищением Скрижали, разумеется… Слава Свету — Большому и Малому — никто не связывает ограбления вашего почтенного заведения с акцией в отношении…

— О иуда! — с чувством воскликнул Мелканян, садясь на постели. — О моя наивность!! О моя вечная вера в людей!

Вслед за этим он снова откинулся на подушки и предался то ли квохчущему истерическому смеху, то ли безумным рыданиям. Брат во Храме впал в некое недоумение.

— Как вы не поняли… — молвил наконец старый Бонифаций ослабшим голосом. — Как вы не поняли того, что ТЕ пришли не за Камнем?

— А за чем же? За чем они пришли тогда к вам, брат?

— О моя глупость!.. — продолжал без особой пользы для дела стонать Бонифаций. — Рэкер… — наконец выдавил он из себя. — Джонни принимал коллекцию из Симметричного Набора… Накануне… За этой коллекцией, а не за Камнем вовсе пришел грабитель… Он, верно, и не знал, что он берет в руки, этот тупой громила. Но я и мысли не допускал, что Джонни…

— А кого же вы тогда имели в виду, когда говорили, что лишь один человек мог разгласить ваши… намерения относительно изъятия Скрижали? Этот Рэкер не был информирован о…

— Да при чем тут Джонни? Я не могу назвать вам имена тех, кого нанял…

— Послушайте, брат. — Взгляд доктора стал холоден. — До тех пор пока шла честная игра, мы были не против того, чтобы оставить за вами право… м-м… воздерживаться от отчета за свои действия перед Храмом. Но теперь — когда ситуация превзошла самые мрачные ожидания… Короче, я должен напомнить тебе, брат, что у тебя нет и не было права ни на какие секреты с того самого мгновения, когда ты прошел Обряд…

Секунд десять Бонифаций молча лежал, смежив веки. Потом наконец, не раскрывая глаз, произнес сквозь стиснутые зубы:

— Человека, которого я нанял, зовут Клайд Ван-Дейл.

Брат лекарь остолбенел.

Капитан Барри с тихой ненавистью созерцал закрывавший большую часть экрана затылок Клайда Ван-Дейла.

— Вы проверили гермокостюм? — осведомился он. — Закрепили ремни?

— Да, капитан, — как можно спокойнее ответил Клайд. Он старался расслабиться, зная, что, как только сработает система расстыковки, многократное ускорение может превратить любую ошибку в принятой им позе в серьезную травму. Но не получалось — его тело, независимо от того, что ему приказывал мозг, сохраняло постоянную готовность к выстрелу в затылок, к струе газа в лицо или еще к чему-то в этом роде. Заставить себя поверить в то, что его шарлатанский розыгрыш прошел, он не мог.

— Перед вами, — продолжат капитан, — красная рукоять на пломбе. Пломбу можете сорвать сейчас. Через сорок секунд мы выходим на критический участок орбиты. Ниже «Покахонтес» продолжать полет не сможет. Там уже начинается аэродинамика… В течение двадцати минут вы должны отчалить. Для этого отожмете рукоять до щелчка. Зажгутся два табло: «Программа прошла» и «Автомат». Меньше чем через час будете на поверхности. Комфорта не гарантирую. Когда решитесь на расстыковку — предупредите. Лучше, если вы это сделаете по моей команде. Мы прем на Северное полушарие.

— Нет, команды не надо.

— Дело ваше. Не забудьте сообщить код сенсоров вашего заряда. Как условились — перед входом в атмосферу.

Клайд все еще не мог заставить себя поверить, что никто из уймы людей, уже втянутых в водоворот этого дела, не раскусил его трюк. «Ну уж нет, козлы проклятые, вы же меня на траектории спуска ухлопаете самой паршивой противоракетой. Только тянуть время, только тянуть до самой поверхности. Пока вы там, облившись семью потами, не обнаружите, что это не сверхвысокая частота сочится из «магнитной бутылки» с пульсирующей в ней дейтериевой плазмой, а орет перемонтированная схемка блока связи, засунутого за панель декоративной обшивки санузла каюты первого класса. Только тянуть время…»

— Не забуду, — пообещал он.

— Имен тех, кого нанял он, Ван-Дейл, я имею в виду, — пояснил Мелканян, — я не знаю. Настоящих имен. Таковы обычно условия в такого рода делах.

Последовала затянувшаяся пауза.

— Вы здесь не смотрите ТВ? — откашлявшись, осведомился брат лекарь у Бонифация. И тут же спохватился: — Ну да, конечно… Вам же не разрешено…

— Что-нибудь случилось с этим человеком?

— Еще как случилось. Он захватил рейсовый лайнер. В космосе. Сейчас, пока мы с вами беседуем, по трем каналам идет прямой репортаж.

— Боже мой! Что его заставило? — Бонифаций сосредоточенно вперил взгляд в пространство перед собой.

— Так или иначе — постарайтесь вспомнить о нем все, — сухим, как пески пустыни, голосом приказал ему брат во Храме. — Кто вам его сосватал?

Глаза Мелканяна вылезли из орбит. Щеки — посинели и раздулись. Взгляд стал совершенно бессмысленным. Так досаждавшее ему сходство с неким козлом он утратил. Сейчас старый Бонифаций походил больше на глубоководную рыбу, исторгнутую злыми силами из родной стихии. Глаза брата лекаря стали стальными.

— К-каттаруза… Этого ч-человека мне сосватал Папа — Джанфранко Каттаруза… — с трудом выговорил Мелканян. Он прекрасно понимал, в ЧЕМ сознается…

Второй раз остолбенение постигло брата лекаря.

— Так, выходит, с самого начала в нашем… м-м… предприятии принимали участие люди Черной Церкви? Адепты Лукавого? — Голос брата перешел в громовой регистр: — Слов… Я не нахожу слов!..

— Джанфранко — самый обычный мафиози, поверьте мне. И Клайда он мне сосватал в порядке чисто деловых отношений. Такие профессионалы на дороге не валяются. И поймите… Все это не имеет смысла. Все это не имеет ни малейшего смысла — теперь… Все это ваше дознание.

Брат лекарь уже взял себя в руки и лишь без особого успеха пытался пробуравить брата негоцианта взглядом, исполненным праведного гнева.

— Что ты, собственно, хочешь сказать мне, брат Бонифаций? Почему ты находишь наше дознание лишенным смысла?

— Да потому, что Роковое Кольцо уже воздето на перст!

— Мы знаем это — был знак…

— И воздел его на свой палец, всего скорее, тот самый громила, что выпотрошил мой сейф. Он… он сам ищет нас… меня. Он тщится спастись… избавиться… Он был здесь этой ночью. Это он пришел… последним. Разминулся… Он снова придет… Если же нет, ищите вторую половину Симметричного Набора — и вы найдете его…

И снова брат лекарь оцепенел почти на десяток секунд.

— Ты уверен, что это не была галлюцинация, брат?

— От галлюцинаций не разит луком с водкой пополам. Вам бы такую галлюцинацию, брат. С лесного кабана размером. Жуткая рожа…

— Если все и обстоит так, как это говоришь ты, — подумав, молвил брат лекарь, — то грех нам дожидаться, пока Избранник сам придет к нам в руки… Расскажи мне, как он выглядел.

И брат негоциант стал терпеливо припоминать и излагать брату лекарю приметы Дмитрия Шаленого — взломщика по кличке Шишел-Мышел. Совершенно ему неизвестного.

Бандура тяжело вздохнул, поднялся, отпер дверь и перехватил у Трюкача тяжелую, пещерного хряка кожи сумку.

— Нету там никакой засады, — сообщил Гарик, проходя в комнату. — И вообще все тихо. Промок я снова как сволочь… Ух ты!

Последнее относилось к всплывшему на экране ТВ сюжету. Показывали физиономию наконец вычисленного угонщика «Покахонтес».

— Это ж он и есть! — с восторгом сообщил Гарик. — Симпатяга мой… Что Холере черепок набок свернул…

Оба пахана с недоумением смотрели на него. Потом Шишел перевел взгляд на звякнувшую металлом сумку, которую Бандура поставил перед ним на пол. Потом — снова на Гарика.

— Откуда ты это взял, сука? — спросил он.

— Напрасно он тянет, — заметил главный диспетчер. — Их выносит на Северный бугор.

— Это вы про Северное полушарие, что ли? — недоуменно спросил следователь Клецки. — Оно, правда, необитаемо, но думаю, что тип не уйдет. Только что прошла информация о том, что подняли на барражировку поисковую авиацию.

— Поисковой авиации на Северном делать нечего, — не отрывая взгляда от экрана, пояснил Остин. — Туда народу еще до Первой Высадки путь закрыт.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался не слишком сведущий в здешней истории Клецки.

— Видите ли, каждый, кто родился в Малой Колонии или хотя бы достаточно долго жил в ней, знает, что до Первой Высадки была еще Самая Первая… На Северном бугре. После чего первопроходцы долго носа не совали на поверхность, а кружили на орбитальных стационарах и ломали голову, с какого боку подобраться к такой привлекательной и такой негостеприимной планетке. Можно сказать, что природа Северного полушария лет этак на сорок затормозила освоение Планеты. Оно так и осталось terra incognita до сих пор. Правда, во времена Империи туда благополучно ссылали всякую уголовную шваль и из Колонии, и со всей космической окрестности. Да и политических — тоже… Потом это прикрыли как исключительно бесчеловечный вид казни. И только через много лет обнаружилось, что многие из сосланных выжили. Тогда осваивать Северное стало почти совсем невозможно.

— Почему, собственно? Вы же говорите — они все-таки выжили…

— А именно потому, что выжили… Эти выжившие и оказались самым страшным аттракционом в этой «пещере ужасов»… Тот еще народ… Это уж потом, в наше время, появилось понятие о туземцах… Черта… Трапперы… Ряженые под туземцев, Древний гимн по ТВ…

— Готово! — заорали внизу. — Он двинул! — На экран выдали слегка подрагивающее изображение с заатмосферного телескопа: взбудораженная толчком взрывболтов «Покахонтес» норовила нелепо развернуться, гася макровибрации корпуса, а дюзы еще находящегося в кадре шаттла извергали уже короткое, злое пламя. Камера повела челнок, но он уходил за откуда-то сверху надвинувшийся — жемчужно-серой, не в фокусе, массой — горизонт.

— Расчет траектории на общий дисплей! — скомандовал диспетчер.

Клецки отчаянно пытался разобраться в лихорадочно сменяющих друг друга цифрах и схемах.

Остин устало прикрыл глаза. «Самое время вам заступать, полковник Гарднер, — подумал он. — Игра, похоже, сыграна… Камушек заждался меня…»

— Вхождение в атмосферу началось, — доложил диспетчер.

— Капитан Барри зол как тысяча чертей, — сообщили из группы связи с «Покахонтес». — Этот тип не предупредил о старте, и их развернуло. И не подумал сообщать код. Впрочем… Он вышел на связь.

Там, в небе противоположного полушария, слегка затуманенную перегрузкой голову Клайда посетила мысль о том, что одураченный экипаж может начать эвакуацию, и он представил сцены, разворачивающиеся на охваченном паникой лайнере…

— Черт с вами… — пробормотал он, с трудом ворочая языком. — Черт с вами… — И потянул к себе невероятно тяжелый микрофон…

— Дьявол! — крикнул снизу человек из группы связи. — Он передал, что это — имитатор. Капитан мечет икру литровыми банками. Так, говорит, я и думал…

— И я тоже так думал… Пусть все равно ничего не предпринимает до прибытия на борт специалистов, — распорядился Остин. — Теперь все внимание — на шаттл. Кстати, у него есть название?

— Есть, — вяло отозвался комендант: им тоже овладела нервная реакция. — «Парамелла».

— А второй, надо полагать, называется «Чебурелла»?.. — предположил догадливый Клецки.

— Как это вы догадались? — все так же вяло удивился комендант.

Остин с трудом отвел взгляд от экрана — на нем уже перехваченный полем наблюдения другого орбитального телескопа плыл над рябью облаков постепенно обрастающий огненной «шубой» челнок — и перевел его на зал операторов. Только сейчас до него дошло, что десятки людей, работавших там, были заняты не слишком-то относящимся к угону лайнера делом: они отслеживали, корректировали, согласовывали сотни орбит траекторий больших и малых кораблей и аппаратов, бороздивших довольно, оказывается, населенный ближний космос Малой Колонии — занимались повседневным делом. И злосчастная «Покахонтес» и вся с ней связанная кутерьма были для них всего лишь еще одной досадной помехой в этом и без того, нелегком и нервном деле.

— Он уже прошел огонь, — доложил диспетчер. — Визуальный контроль теряется… — И, помолчав, добавил: — И его закручивает…

Последовала довольно долгая пауза.

— Да, он теряет управление… — Диспетчер кашлянул, потом сказал в микрофон — туда, вниз: — Вы можете дать мне борт шаттла?

Он с некоторым смущением оглянулся на Остина, но тот не выдал никакой реакции.

— Эй, парень!.. Эй!.. Вызываю борт шаттла S-11… Ага, до него дошло… Эй, вы, Ван-Дейл, вы слышите меня? Наконец-то… Выслушайте меня внимательно. Ваш шаттл теряет ориентацию. Если до высоты десять… Да, десять километров… Если ориентация не восстановится, катапультируйтесь. Не позже… Тогда уже вас закрутит…

Все завороженно следили за экраном. Пауза тянулась и тянулась… Еле заметно тлел в углу огонек перед обычным на космотерминалах алтарьком Дильин-Луану — Бессонному Богу Странствий. Кто-то недавно принес ему жертву — льготный талон на разовый проезд монорельсом.

Диспетчер сел и нервно вытащил сигарету из пачки. Глянул на запретительный транспарант, сломал и бросил в корзину. Поднял глаза на Остина.

— В конце концов, я диспетчер, а не убийца…

Остин не успел открыть рта. Из-за его спины в освещенное настольными светильниками пространство вышел человек, украшенный гордыми сединами, за его спиной серой тенью стоял другой — тоже в штатском и тоже с военной выправкой, только помоложе. Этот кивнул Клецки.

— Вы совершенно правы, диспетчер. Именно так вы и должны были поступить, — сказал Седой.

Он повернулся к Остину. Этих двоих тоже не надо было представлять друг другу.

— Вы можете вздохнуть свободно, Генри, — сказал он. — В том смысле, что ваши непосредственные дела ждут вас. Очень удачно, что вы оказались здесь… Следователь Райкин сменит следователя Клецки…

— Очень хорошо, полковник, — устало сказал Остин. — Потом вы мне расскажете, чем закончилось это шоу…

Кое-что он к этим словам добавил. Но не вслух.

— Данные телеметрии, — доложил диспетчер. — Есть катапультирование. Шаттл закрутило… Пикирует…

— Куда несет парашют? — осведомился полковник Гарднер.

Пауза. Диспетчер выслушал по наушнику доклад наблюдателя, глянул на экран и криво усмехнулся:

— Я вроде зря старался, господа…

Полковник поморщился.

— Что вы имеете в виду? Парашют не сработал?..

— Сработал. Но парня несет на Капо-Квача.

Полковник похлопал себя по карманам, бросил взгляд на запрещающий курить транспарант, отказался от своей затеи и констатировал:

— Ну что же — упокой Господь его душу…

Клецки откашлялся:

— Что вы все имеете в виду?

— Вы точно — не отсюда, сэр… — сочувственно взглянул на него диспетчер. — Вот ваш коллега полчаса назад объяснил вам, что Северный бугор — это, так сказать, тыльная часть этого мира. Его зад, так скажем… Так вот если вы это поняли, то примите к сведению, что Капо-Квача в этом заду — главная дыра.