Скрижаль последнего дня

1

Маргарет О'Коннор любила медину и просто обожала сук.[2]

Маргарет рассказывали, что слово медина на арабском означает «город». Однако в Рабате, как и во многих марокканских городах, этот общий термин применялся в отношении старого города, представляющего собой запутанный лабиринт извилистых улочек, большинство из которых были слишком узкими, чтобы по ним мог проехать автомобиль. Что там говорить — на многих улочках едва хватало места для двух идущих плечо к плечу человек. На самом же суке — хоть там и присутствовали обширные открытые участки, окруженные многочисленными палатками и ларьками, — некоторые проходы были даже еще более узкие и своей эксцентричностью вызывали у Маргарет особенное восхищение. Улочки причудливо извивались между старинных оштукатуренных домов, стены которых от времени покрылись сетью трещин, а краска под действием жгучих солнечных лучей поблекла и отслаивалась.

Всякий раз, когда они с Ральфом приходили на сук, они попадали в самую гущу толпы. Поначалу Маргарет была несколько разочарована тем обстоятельством, что большинство местных жителей, вопреки ее ожиданиям, казалось, предпочитают западную одежду — чаще всего можно было встретить людей в джинсах и футболках — традиционной арабской джеллабе. Но потом они купили в отеле путеводитель и поняли причину.

Хотя Марокко и является мусульманским государством, только около четверти населения страны составляют арабы. Большинство же представлено берберами (более правильно было бы называть их имазиген[3]), коренным неарабским народом Северной Африки. Берберы искони проживали на территории современного Марокко и поначалу оказывали сопротивление арабскому вторжению. Однако со временем большинство коренных жителей приняли ислам и заговорили по-арабски. В результате постепенной ассимиляции берберов арабским населением в стране возникла пестрая смесь культур, языков и стилей одежды. В Марокко широкое хождение имеют как арабский, так и берберский (его еще называют тамазигт) языки, а кроме них — французский, испанский и даже английский.

Маргарет О'Коннор нравились звуки, нравились запахи, нравилась царящая вокруг суматоха. Она могла даже примириться с мальчишками, которых здесь было просто несметное количество. Они шныряли взад-вперед по узким проходам, выпрашивали деньги или же предлагали свои услуги чичероне, безошибочно выискивая туристов в гудящей и галдящей толпе.

Это была первая поездка Маргарет в Марокко вместе с мужем Ральфом, который — надо это отметить — вовсе не был столь же сильно очарован страной, как его жена. Заполонившие сук толпы народа вызывали у него чувство клаустрофобии, а множество незнакомых запахов просто выводило из себя. Нет, ему больше по нраву были пусть тоже заграничные, но много более знакомые и родные морские курорты средиземноморского побережья Испании. На них семья О'Коннор обычно и проводила отпуск. Но в этом году Маргарет захотелось попробовать чего-нибудь новенького, вкусить экзотики. Марокко показалось удачным во всех отношениях выбором.

Хотя страна и находится на другом континенте, в Африке, перелет туда занимает ненамного больше времени, чем в ту же Испанию, а это было немаловажным фактором. Касабланку О'Конноры отвергли — все, кто там побывал, описывали ее как ничем не примечательный шумный и грязный портовый город, очень далекий от того романтического образа, что был некогда создан Голливудом. Так что они добрались дешевым авиарейсом до Касабланки, взяли напрокат машину и двинулись на север, в Рабат, где их уже ждал номер в относительно недорогом отеле.

Стоял ранний вечер — последний их вечер в Марокко, — и О'Конноры в очередной раз шли в сторону сука. Маргарет, как обычно, находилась в приподнятом настроении, смирившийся со своей участью Ральф покорно тащился следом.

— Ну и что конкретно ты хочешь там купить?

— Ничего. Все. Не знаю. — Маргарет остановилась и взглянула на мужа. — В твоей душе не находится места романтике? — Это прозвучало скорее как утверждение, а не вопрос. — Послушай, завтра мы уезжаем, и я просто хотела еще разик прогуляться по суку, нащелкать фотографий, чтобы мы потом могли на них смотреть и вспоминать эту поездку. Ведь нам вряд ли еще удастся когда-нибудь приехать в Марокко, да?

— Мы точно больше не приедем, если придется постоянно сюда таскаться, — негромко пробурчал Ральф. Маргарет в этот момент обернулась в сторону медины, но все же услышала брюзжание мужа.

— На будущий год, — сказала она, — мы снова поедем отдыхать в Испанию. Хорошо? Так что прекращай ныть, улыбайся и хотя бы делай вид, что тебе все нравится.

Как и во все предыдущие посещения, они подходили к медине со стороны касбы[4] Удайя — просто потому, что, по мнению Маргарет, это был наиболее привлекательный и живописный маршрут. Сама касба была возведена на вершине крутого обрыва в двенадцатом веке. Зубчатые стены с бойницами и солидные каменные бастионы выходили некогда на пиратский город Сале. Каждый раз, оказываясь на узких улочках касбы, Маргарет испытывала ни с чем не сравнимое восхищение. Все дома здесь были аккуратно побелены, а вдоль стен, прямо от уровня земли и до высоты, как правило, около трех футов — хотя на некоторых домах ширина ее достигала восьми, а то и десяти футов — шла одинаковая полоса небесно-голубого цвета. И хотя, несомненно, полоса была нанесена на стены достаточно давно, строения производили удивительное впечатление только что покрашенных.

Ни Маргарет, ни ее супруг доселе никогда не сталкивались с таким удивительно привлекательным оформлением. Более того, хотя они и спрашивали разных людей, что бы могла означать небесно-голубая полоса на стенах домов касбы, ни у кого, казалось, не было ни малейших догадок. Все их попытки докопаться до истины вызывали лишь недоуменное выражение лиц да смущенное пожимание плечами. Создавалось впечатление, что этот элемент оформления присутствовал здесь всегда.

Из касбы путь четы О'Коннор лежал по широкой извилистой дороге все вниз и вниз, к медине. Относительно пологий спуск периодически прерывался небольшими лесенками, всего в три ступеньки, в местах, где склон становился излишне крутым. С левой стороны несла свои воды река, а с правой раскинулось обширное, заросшее травой поле — сюда любили приходить люди, чтобы посидеть и полюбоваться окружающей красотой или же просто лечь и смотреть, как жизнь неспешно течет мимо.

Вход на территорию медины был темным и непривлекательным — отчасти из-за того, что снаружи ярко светило вечернее солнце, но преимущественно потому, что над этой частью старого города была сооружена ажурная металлическая конструкция, образующая своего рода полукруглую крышу. Геометрически правильные металлические панели, похоже, не предназначались для того, чтобы пропускать внутрь много солнечных лучей. В то же время небо сквозь них мерцало матовым светом, словно перламутровое.

Едва О'Конноры оказались в полумраке медины, их немедленно окатила волна уже знакомых запахов: дыма, металлической пыли, трав и специй, свежеструганого дерева. Витал в воздухе и еще один странный и назойливый запах. Маргарет не сразу его признала, но вскоре поняла, что исходит он от кожевенных лавок. По мере приближения к суку вокруг становилось все более шумно. На фоне стука молотков ремесленников шумела и гудела многоликая толпа. Покупатели до хрипоты спорили с продавцами, и изредка то здесь, то там раздавались возбужденные или гневные крики.

Но не только людей было полно на суке, но еще и котов.

Когда Маргарет первый раз попала в медину и на сук, она была буквально потрясена тем, сколько же здесь отирается диких котов и кошек. Все они выглядели здоровыми и упитанными, и очень скоро Маргарет поняла причину — местные жители активно их подкармливали. Она набрела на своего рода кошачью столовую, где в огромном количестве дремали или просто лежали, развалившись, откормленные животные и где повсюду стояли миски с едой, оставленные специально для четвероногих обитателей рынка. Маргарет предположила, что торговцы весьма заинтересованы в подобном соседстве — кошки охотятся на мышей и крыс и не позволяют им бесконтрольно размножаться. Было здесь, правда, одно «но»: глядя на особенно упитанных представителей семейства кошачьих, мирно спящих на солнышке, Маргарет с трудом могла представить, когда им в последний раз приходилось охотиться, чтобы раздобыть себе пищу на ужин.

Как и всегда, от разнообразия предлагаемых товаров и услуг кружилась голова. Они проходили мимо палаток, в которых продавались фонари из черного металла, бутылки синего и зеленого стекла (при желании можно было заказать себе какую-нибудь особенную бутылку), изделия из кожи (в том числе и кожаные кресла), изысканные шкатулки из кедра, часы, ковры и одеяла, обувь. Разнообразная одежда висела на вешалках и просто на шестах, причем последние порой полностью перегораживали узкие улочки, так что прохожим приходилось прокладывать себе путь среди развевающихся тканей. Прямо из открытых мешков торговали разнообразными специями. Очень много попадалось серебряных безделушек. Маргарет каждый раз останавливалась у одной и той же палатки и, точно зачарованная, наблюдала, как мастер обрабатывает молотком тонкие листы серебра, режет их, придает соответствующую форму, паяет, и в итоге получаются чайники, кубки и прочая утварь.

И, конечно, вокруг во множестве стояли продуктовые палатки, в которых можно было купить еду на любой вкус: от банальных сэндвичей до цыпленка, приготовленного в тажине — традиционной марокканской глиняной посуде причудливой формы, напоминающей перевернутую воронку. Когда О'Конноры впервые проходили через сук, Маргарет изъявила желание отведать чего-нибудь из местного фастфуда, однако Ральф категорически предостерег ее от этой затеи.

— Ты только посмотри, как выглядят эти палатки, — объяснил он свою позицию. — Любого британского санитарного инспектора при виде их хватил бы удар. Здешние жители понятия не имеют о гигиене.

Маргарет с трудом сдержалась, чтобы не возразить мужу, что все марокканцы, кого они встречали, выглядели исключительно здоровыми, и все благодаря тому, что питаются естественной пищей, приготовленной без многочисленных красителей, ароматизаторов, консервантов и прочих химических добавок, которые, кажется, стали уже неотъемлемой частью британского стола. Поэтому по приезде в Рабат они, весьма предсказуемо, питались исключительно в ресторане отеля. Ральф, впрочем, с подозрением относился и к некоторым подаваемым там блюдам, но все же из двух зол предпочел выбрать меньшее.

Вопреки ожиданиям Маргарет, фотографировать на суке оказалось не так-то просто. Главная причина заключалась в явном нежелании большинства продавцов и покупателей, чтобы их фотографировали — пусть даже и иностранные туристы. А Маргарет, безусловно, хотелось запечатлеть на свой небольшой «Олимпус» как можно больше простых людей, местных жителей, чтобы потом, глядя на снимки, вспоминать о проведенных здесь днях.

Когда уже который по счету высокий марокканец отвернулся от нее, едва только Маргарет подняла фотоаппарат, она не сдержалась и раздраженно пробормотала:

— О, ради бога.

Она опустила «Олимпус» на уровень груди, так что от посторонних глаз его частично закрывала сумочка. Подтянула ремешок, перекинула его через плечо, а саму сумочку повесила спереди и придерживала ее левой рукой. Подобные предосторожности вовсе не были излишними — в здешних краях вовсю промышляли воры-карманники. Маргарет решила, что не станет выискивать в толпе конкретных персонажей, а будет просто на ходу безостановочно щелкать кнопкой на фотоаппарате. В этом и заключается великое преимущество цифровой фотографии — карта памяти имеет достаточный размер, чтобы на нее можно было записать несколько сотен снимков. Когда они вернутся домой в Кент, она просто сотрет лишние кадры. А если находящаяся в фотоаппарате карта окажется заполнена — что ж, у Маргарет была при себе запасная.

— Послушай, Ральф, — сказала она мужу, — ты пойдешь справа от меня, так чтобы фотоаппарат не было видно. Мы пройдем весь сук до противоположного конца. А потом, — прибавила она, — вернемся в отель и насладимся нашим последним обедом на марокканской земле.

— Отличная идея, — с облегчением произнес Ральф, обрадовавшись перспективе совсем скоро уйти с этого надоевшего сука.

Он перешел узенький переулок и встал, где велела жена. Затем, сопровождаемые тучей мальчишек, которые громко галдели, пытаясь привлечь к себе внимание, муж с женой медленно пошли через рыночную площадь. Маргарет, как и планировала, непрерывно нажимала кнопку на фотоаппарате.

Они прошли примерно половину пути, когда почти прямо по курсу возле одной из палаток вдруг возникла суматоха. Несколько человек, все в традиционных арабских одеяниях, возбужденно толкались и громко кричали. Хотя Маргарет могла разобрать на арабском едва ли пару слов, было ясно, что кричащие чем-то сильно разгневаны. Объектом их нападок, как заметила Маргарет, был невысокий, бедно одетый человечек, стоявший возле одной из палаток. Наседавшие на него мужчины, похоже, пытались привлечь его внимание к выставленным на продажу товарам. Взглянув на прилавок, Маргарет с недоумением обнаружила, что здесь продаются единственно убогие глиняные таблички и такие же невыразительные черепки — хлам, который в этой стране можно в большом количестве отыскать в любом старинном поселении. Маргарет подумала, что, возможно, эти люди представляют государственную контору, а предметы на прилавке украдены из какого-нибудь археологического памятника. Но что бы ни являлось причиной конфликта, ничего более драматического О'Коннорам прежде на суке видеть не доводилось.

Маргарет постаралась, не привлекая особого внимания, нацелить объектив на группу спорящих и принялась делать снимок за снимком.

— Что ты делаешь? — прошипел Ральф.

— Просто хочу запечатлеть немного местного колорита, только и всего, — ответила супруга. — Намного интереснее заснять потасовку, чем фотографировать старых пердунов, продающих медные кофейники.

— Давай пойдем отсюда! — Ральф схватил жену за рукав и потащил ее за собой. — Не доверяю я этим людям.

— Господи! Ральф, ты порой бываешь жутким занудой.

Спор, свидетелями которого они стали, тем временем угрожал перерасти в настоящую драку. Маргарет сделала еще пару снимков, развернулась и направилась к выходу с рынка. Ральф шагал с ней рядом.

Не прошли они и пятидесяти ярдов, как крики за спиной — и прежде-то громкие — переросли в пронзительные вопли, а еще через пару секунд О'Конноры услышали быстро приближающийся топот ног.

Не мешкая, Ральф схватил жену за руку и затащил в один из узких переулков, каких было много на суке. Только они скрылись в полумраке, как мимо по главной улице промчался тот самый невысокий, бедно одетый человечек. Спустя несколько секунд следом пронеслись и ругавшиеся с ним мужчины; они на бегу выкрикивали что-то в адрес преследуемого.

— Интересно, что же он натворил, — задумчиво произнесла Маргарет, выходя из переулка.

— Да какая разница! Главное, что нас это не касается, — ответил Ральф. — Я буду чувствовать себя намного уютнее, когда мы окажемся в нашем отеле.

Они пробирались сквозь заполонившую сук толпу к главному входу и, проходя очередной боковой переулок за палаткой торговца специями, вдруг снова услышали шум и гам. Прошло несколько секунд, и мимо пробежал маленький араб; он тяжело дышал и отчаянно вертел по сторонам головой в поисках укрытия. Невдалеке послышался топот ног преследователей. Они были уже совсем близко.

В тот самый момент, когда человечек поравнялся с О'Коннорами, из кармана его джеллабы выпал небольшой светло-коричневый предмет. Но до земли он не долетел, а упал прямо в раскрытый мешок, наполненный желтоватыми специями. Предмет попал практически в самый центр мешка и сразу же исчез из виду, слившись с похожими по цвету пряностями.

Человечек даже не заметил потери и продолжал улепетывать что было сил. Через пару секунд мимо протопало с полудюжины преследователей. Увидев жертву, теперь находившуюся на расстоянии всего лишь каких-то трех десятков футов, они припустили еще более резво.

Маргарет быстро скосила глаза на оброненный предмет, потом перевела взгляд на владельца палатки со специями. Тот, не отрываясь, смотрел вслед убегающим мужчинам. Не теряя времени, Маргарет наклонилась, выхватила из мешка с пряностями загадочную находку и быстро сунула в карман своей светлой куртки.

— Ради бога, что ты делаешь?

— Ральф, заткнись, — прошипела Маргарет, заметив, что торговец специями подозрительно на них уставился. Она любезно улыбнулась, взяла мужа под руку, и они направились к ближайшему выходу с сука.

— Послушай, это же чужая вещь, — пробормотал Ральф, когда они покинули сук и повернули в сторону отеля. — Не надо было ее брать.

— Да это же просто кусок глины, — возразила Маргарет, — и я сильно сомневаюсь, что он имеет какую-то цену. Да и как бы там ни было, я его вовсе не украла. Мы знаем, в какой палатке торгует этот коротышка, так что завтра я снова сюда приду и верну вещицу хозяину.

— Но ты же не знаешь наверняка, какое он имеет отношение к этой палатке. Может, он случайно там оказался. Не надо было ввязываться в эту историю.

— Я ни во что не ввязываюсь, как ты это пытаешься представить. Не подняла бы я, поднял кто-то другой — и тогда как бы мы убедились, что эта штуковина вернулась к своему законному владельцу? Я обещаю, что приду сюда завтра. А потом нам уже не придется больше об этом вспоминать.

2

В конце концов преследователи настигли беглеца. Случилось это в чистом поле между городской стеной Рабата и древним некрополем Челлах. Последний в наше время приобрел большую популярность среди туристов, облюбовавших сооружение для устройства пикников. Однако к вечеру встретить здесь людей было весьма проблематично. Человечек попробовал затаиться среди диких цветов, которыми обильно заросло поле, но удача от него отвернулась. Один из преследователей успел заметить, где именно беглец бросился на землю, и буквально через считаные секунды несчастного схватили и грубо швырнули на большой валун.

Мужчины сгрудились вокруг пленника, а потом вперед выступил худой высокий человек с крючковатым носом. В детстве с ним приключился паралич Белла. Его не вылечили, и теперь правая сторона лица была неподвижна. Кроме того, из-за этой болезни он перестал видеть правым глазом. На его месте красовалось молочно-белое бельмо, которое диссонировало с очень смуглой кожей.

— Где она, Хасан? — спросил он очень тихо и спокойно.

Пленник только покачал головой и немедленно получил от одного из держащих его мужчин мощный удар в живот. Он нагнулся, отчаянно хватая ртом воздух; казалось, его сейчас вырвет.

— Спрашиваю тебя еще раз. Где она?

— У меня в кармане, — пробормотал Хасан эль-Калай.

Повинуясь жесту высокого главаря, двое стражей позволили пленнику залезть в один карман, потом в другой. Усталость на его лице постепенно стала уступать место отчаянию. Человечек понял наконец, что схваченный в момент бегства предмет пропал. Потерялся.

— Я, должно быть, выронил ее, — запинаясь, промолвил Хасан, — где-то на суке.

Высокий бесстрастно на него уставился.

— Обыщите его, — приказал он своим людям.

Один из них пригвоздил несчастного к камню, словно гигантское насекомое, в то время как второй сноровисто обыскал пленника.

— Ничего, — доложил он.

— Вы, четверо, — бросил высокий, — давайте быстро на сук и внимательно там все обыщите. Пройдите обратно маршрутом, которым мы бежали, и опросите торговцев.

Мужчины послушно кивнули и бегом направились к входу на сук.

— А теперь послушай меня, Хасан, — сказал высокий и наклонился к пленнику. — Возможно, ты и обронил ее, возможно, передал кому-то — это не имеет особого значения. Рано или поздно, но она где-нибудь да всплывет. И тогда я верну ее себе. — Мужчина помолчал, внимательно поглядывая на обездвиженную жертву. Потом склонился еще ниже. — Знаешь, кто я такой? — спросил он свистящим шепотом.

Человечек покачал головой. Он как зачарованный не спускал глаз, в которых плескался неприкрытый страх, с обезображенного лица и немигающего, невидящего глаза высокого человека.

— Тогда я тебе скажу. — Высокий прошептал несколько слов прямо в ухо пленнику.

Тот весь затрясся, замотал головой, лицо его исказил животный ужас.

— Нет! Нет! — закричал человечек, яростно пытаясь освободиться. — Там была только глиняная дощечка. Я заплачу вам! Все, что угодно…

— Деньги тут совсем ни при чем, дурень. И глиняная дощечка — это далеко не все. Ты даже не представляешь, не можешь себе представить, что ты держал в руках.

Высокий махнул рукой, и один из его клевретов грубо разорвал одежду на груди пленника, обнажив плоть, потом засунул ему в рот кусок материи и завязал концы получившегося кляпа на затылке. Бедолага отчаянно выкручивался, вертелся, но все безуспешно — сильные руки намертво пригвоздили его к камню.

Вот ему удалось немыслимым образом извернуться, он наудачу лягнул ногой — единственное, что он еще мог сделать, — и попал, пусть и несильно, по бедру высокому.

— Ах так, — прошипел разгневанный главарь. — За это тебе придется помучиться дольше.

С этими словами он извлек из запрятанных в недрах джеллабы ножен жуткого вида кинжал с изогнутым обоюдоострым лезвием. Потом высокий аккуратно закатал правый рукав выше локтя, чтобы не запачкать одежду кровью жертвы, и подошел ближе. Кончик кинжала он приставил к обнаженной груди пленника, осторожно нащупал пространство между ребрами и начал медленно надавливать на рукоять своего смертоносного оружия. Когда клинок проткнул кожу, человечек закричал от боли, но самодельный кляп приглушил звук, и наружу прорвалось лишь приглушенное мычание.

Высокий нажал сильнее, и внезапно из раны потоком хлынула кровь, моментально окрасив в ярко-красный цвет джеллабу несчастного. Высокий продолжал медленно вгонять кинжал все глубже в плоть жертвы, при этом он не отрывал немигающего взора от лица умирающего. Когда ему показалось, что кончик лезвия вот-вот пронзит сердце, он на несколько секунд ослабил давление, перехватил оружие поудобнее, а затем резким движением вогнал кинжал почти по самую рукоять в тело пленника и провернул его несколько раз, так что сердце практически развалилось пополам.

— Хотите, чтобы мы его закопали? Или просто бросить где-нибудь? — спросил один из подручных, когда тело маленького араба кулем рухнуло на землю.

Высокой отрицательно покачал головой.

— Не надо. Просто оттащите вон туда, — приказал он и кивнул в сторону достаточно густого подлеска. Потом нагнулся и вытер кровь с кинжала об одежду убитого. — Завтра или же послезавтра его там найдут. И распространите слух, — продолжил высокий, когда, покончив с делом, он и его прислужники направились обратно на сук. — Убедитесь, что все и каждый знают: Хасан эль-Калай поплатился жизнью за то, что он сделал. Пусть до сознания каждого дойдет — если он обратится в полицию, его ожидает та же участь. И объявите награду тому, кто вернет дощечку. Мы должны ее найти во что бы то ни стало.

3

На следующее утро в самом начале одиннадцатого Маргарет вышла из отеля и направилась на сук. Глиняная дощечка покоилась в ее сумочке. Накануне вечером она внимательно изучила неожиданную находку и сделала несколько снимков.

Дощечка на вид казалась совершенно невыразительной. Примерно пяти дюймов в длину, трех в ширину и с полдюйма толщиной, серо-коричневого, точнее сказать, бежевого цвета. Боковины и одна из плоскостей были мягкими и девственно-чистыми. Лицевую сторону дощечки покрывали непонятные значки. Маргарет предположила, что это род письма, однако ничего похожего ей прежде встречать не доводилось. Это определенно не был ни один из европейских языков; впрочем, не походили значки и на слова и буквы арабского алфавита, которые Маргарет постоянно видела в Рабате на вывесках и в местных газетах.

В обмен на обещание жены, что она только отыщет палатку, вернет дощечку ее законному владельцу и сразу же вернется в отель, Ральф согласился не ходить с ней и остался в номере.

Но все оказалось не так-то просто. Когда Маргарет, пробравшись по извилистым переулкам сука, вышла наконец к палатке давешнего торговца, она остановилась в недоумении. В палатке не было ни маленького араба, ни коллекции древностей, хотя еще вчера Маргарет видела их собственными глазами. Сегодня же там стояло что-то вроде козел, поверх них лежала доска, а на ней были разложены обычные сувениры для любопытствующих туристов: медные кофейники, металлические шкатулки и прочие безделушки. Торговали этим добром двое мужчин, которых Маргарет прежде никогда не встречала.

Несколько секунд она простояла в нерешительности, затем наконец шагнула вперед и заговорила с продавцами.

— Вы понимаете по-английски? — медленно, отчетливо выговаривая слова, задала вопрос Маргарет.

Один из мужчин кивнул.

— Вчера здесь была другая палатка, — продолжила она так же неторопливо, — и торговал в ней такой невысокий человек. — Она показала рукой примерный рост давешнего марокканца. — Я хотела у него кое-что купить.

Несколько секунд мужчины молча смотрели на Маргарет. Потом быстро обменялись несколькими фразами на арабском, и тот, который понимал по-английски, взглянул на женщину и сказал:

— Он сегодня отсутствовать. Вы купить у нас сувениры, да?

— Нет. Нет, спасибо. — Маргарет твердо покачала головой. Что ж, она честно попыталась вернуть пропажу хозяину, думала она по дороге обратно в отель. Она же не виновата, что этого торговца сегодня нет на суке, а стало быть, и вернуть ему глиняную дощечку нет никакой возможности. Значит, она возьмет ее домой, в Кент, в качестве необычного сувенира на память о первом семейном отпуске за пределами Европы. Да, от этой поездки останется немало воспоминаний.

Погрузившись в размышления, Маргарет не заметила, как один из торговцев сувенирами вытащил из кармана мобильный телефон и нажал несколько кнопок.

Перед тем как вернуться в отель, Маргарет решила немного побродить вокруг. Ральф вряд ли согласится еще раз поехать на отдых в Марокко — очень уж ему не понравилась нынешняя поездка, — так что сейчас ей предоставляется последняя возможность осмотреть достопримечательности и сделать на прощание несколько снимков.

Маргарет прошла через весь сук, останавливаясь здесь и там, чтобы сделать понравившийся кадр, и наконец через ворота выбралась в город. Она вспомнила, что так и не смогла уговорить мужа посетить Челлах. Возможно, сейчас для посещения древнего некрополя времени недостаточно, но уж прогуляться через сады она просто обязана.

Только Маргарет направилась к старинному сооружению, как вдруг увидела впереди группу из нескольких полицейских и людей в штатском. Они стояли полукругом и на что-то смотрели. Несколько мгновений она колебалась: может, бросить все и отправиться прямиком в отель?

Однако затем Маргарет подумала: что бы там ни произошло, что бы ни привлекло внимание этих людей, ее это никоим образом не касается. И она решительно зашагала вперед. Любопытство всегда относилось к числу ее достоинств (или недостатков, если прислушиваться к мнению Ральфа), поэтому, проходя мимо, Маргарет не могла не посмотреть, что же так заинтересовало полицейских. И не только их.

Поначалу она не увидела ничего, кроме спин, но вот двое из стоящих отступили чуть в сторону, и Маргарет поняла, что же все они с таким интересом разглядывают. Рядом с большим валуном на земле лежал худощавый человек. Его джеллаба спереди вся пропиталась кровью. Зрелище было само по себе пугающим, но Маргарет оказалась потрясена вдвойне, ибо она моментально узнала покойника. От изумления она сама не заметила, как замерла на месте.

Ей сразу же стало ясно, почему маленького арабского торговца сегодня не оказалось на суке. Следующая мысль, которая пришла в голову Маргарет, была более тревожной: очевидно, глиняная дощечка, что лежала сейчас в ее сумке — та самая, которую выронил накануне, пробегая мимо нее, торговец, — имеет гораздо большую ценность и значение, чем можно было бы предположить.

Один из полицейских, заметив, что Маргарет стоит с широко открытым ртом и не спускает глаз с распростертого на земле мертвого тела, раздраженно помахал рукой — дескать, проходите, нечего здесь делать!

Она повернулась и, погрузившись в нелегкие раздумья, побрела в сторону сука. Маргарет решила отказаться от первоначального плана просто пронести глиняную дощечку в самолет в дамской сумочке. С учетом сложившихся обстоятельств необходимо будет придумать, как вывезти вещицу из Марокко так, чтобы ее не обнаружили.

И Маргарет поняла, что есть один простой и очевидный способ.

4

— А я ничуть не сожалею, что мы уезжаем, — заявил Ральф О'Коннор, выводя взятый напрокат «Рено Меган» на шоссе, ведущее в Касабланку. Там им предстояло сесть на самолет до Лондона.

— Не сомневаюсь, — холодно произнесла Маргарет. — Ты недвусмысленно дал понять, что Марокко — последнее место, в которое ты бы хотел вернуться. Насколько я понимаю, на будущий год ты желаешь снова поехать в Бенидорм или Марбелью?

— Ну, по крайней мере, в Испании я чувствую себя как дома, а эта страна… она слишком чужая. Мне это не нравится. Да, и я по-прежнему считаю, что ты должна выбросить этот чертов камень.

— Послушай, при тех обстоятельствах это было лучшее, что я могла сделать. И все — хватит. Я больше не желаю это обсуждать.

Несколько минут они ехали в полной тишине. Маргарет не рассказала мужу, что ей довелось увидеть утром возле Челлаха. Однако перед самым отъездом из отеля она отправила дочери по электронной почте коротенькое письмо, в котором сообщила о произошедшем.

По мере удаления от Рабата машин на дороге становилось все меньше, а когда они отъехали миль на пять, шоссе оказалось практически в их единоличном распоряжении. Лишь позади на некотором отдалении виднелся большой темный внедорожник. Встречные машины также попадались очень редко.

Когда шоссе, повернув, пошло совсем рядом с побережьем Атлантического океана, водитель позади идущего автомобиля прибавил газу. Ральф О'Коннор, будучи очень аккуратным водителем, теперь смотрел не только на дорогу, но и на джип, который с каждой секундой приближался к «Рено».

Навстречу показался старый седан «Пежо» белого цвета. Ральф чуть отпустил педаль газа, позволяя водителю внедорожника совершить обгон до того, как с ними поравняется «Пежо».

— Почему ты притормозил? — спросила Маргарет.

— Нас сзади догоняет — и с немаленькой скоростью — джип, а впереди довольно крутой поворот. Желательно, чтобы он обогнал нас до него.

Однако, похоже, водитель джипа не собирался идти на обгон. Он пристроился футах в двадцати от заднего бампера «Рено» и вел теперь машину с той же скоростью, что и Ральф.

Все дальнейшее произошло в считаные секунды. Они как раз приближались к тому месту, где шоссе поворачивало влево, как вдруг «Пежо» резко вырулил на встречную полосу и двинулся прямо на них. Ральф сильно ударил по тормозам и одновременно посмотрел налево. Огромный джип — это был «Тойота Лэндкрузер» с тонированными стеклами и массивной решеткой на переднем бампере — оказался совсем рядом.

Однако водитель «Тойоты» по-прежнему не проявлял намерения совершить обгон, а просто вел машину параллельно «Рено». Ральф еще сбавил скорость, перед тем как войти в поворот. И в этот момент водитель джипа повернул руль вправо, так что боковая часть решетки с силой ударилась в капот «Мегана». Послышался громкий скрежет, и Ральф почувствовал, как машина накренилась на правый бок.

— Господи! — воскликнул он и ударил по тормозам.

Протестующе взвизгнули и задымились покрышки, оставляя на гудроне шоссе два параллельных черных следа. «Рено» швырнуло вправо.

Как Ральф ни пытался удержать машину на дороге, сила удара двухтонного внедорожника, помноженная на скорость «Рено», была более чем достаточна, чтобы более легкий автомобиль вынесло на обочину.

— Ральф! — закричала Маргарет, увидев, что машина летит прямо к начинающемуся справа крутому обрыву.

Джип во второй раз ударил «Рено». От толчка у Ральфа сработала подушка безопасности, так что руки его слетели с рулевого колеса. Теперь он уже ничего не мог сделать, и машина врезалась в окаймляющий шоссе невысокий барьер, сложенный из скрепленных раствором камней.

Маргарет завизжала от ужаса, когда левые колеса «Рено» оказались в воздухе. Машина перемахнула через бордюрчик, развернулась на лету и понеслась, подпрыгивая на кочках, вниз по чуть ли не вертикальному обрыву, на дне которого, футах в тридцати от дороги, лежало русло пересохшей реки.

Когда машина слетела с шоссе, монотонное урчание двигателя моментально сменилось грохотом, скрежетом и сильным стуком.

Мир перед глазами Маргарет завертелся, она снова громко заорала. Ужас проник в каждую клеточку тела, и страшнее всего было осознание полной беспомощности, невозможности повлиять на происходящее. Ральф по-прежнему отчаянно давил на педаль тормоза, руки его снова инстинктивно вцепились в руль — но все было без толку.

Внезапно машина с силой обо что-то ударилась, от сильного толчка и грохота Ральф и Маргарет на мгновение потеряли ориентацию. Ремни безопасности натянулись, но все же удержали их на месте. Разлетелось вдребезги лобовое стекло, приборная панель выгнулась причудливой дугой. Развернулись оставшиеся подушки безопасности, но было уже поздно.

Маргарет протянула руку, пытаясь дотронуться до Ральфа, но машину так трясло, что попытка эта не увенчалась успехом. Она уже открыла рот, собираясь снова закричать, как внезапно ужасное падение вниз по склону завершилось. Маргарет почувствовала сильный удар по голове, сознание затопила волна чудовищной боли, а затем все вокруг погрузилось во тьму.

Тем временем на шоссе «Тойота» и «Пежо» остановились, открылись передние дверцы. Водители подошли к краю обрыва и посмотрели вниз, на вади.

Мужчина, сидевший за рулем «Лэндкрузера», удовлетворенно кивнул, натянул резиновые перчатки и почти бегом спустился по склону к неподвижно застывшему разбитому «Рено». Багажник от удара раскрылся, и вещи англичан были раскиданы в радиусе нескольких метров. Мужчина поочередно открывал чемоданы и изучал их содержимое. Затем он подошел к машине со стороны пассажирского сиденья, опустился на колени и вытащил из салона сумочку Маргарет О'Коннор. Покопавшись внутри, он извлек небольшой цифровой фотоаппарат, сунул его в карман, а затем продолжил поиски. Вот его пальцы сомкнулись на маленькой пластмассовой коробочке, в которой оказались карта памяти большого объема, а также кард-ридер с USB-проводом. Находка отправилась в карман следом за фотоаппаратом.

Но должно было быть кое-что еще, чего мужчина пока не обнаружил. С нарастающим раздражением он снова тщательно обшарил чемоданы, потом сумочку Маргарет и наконец, сморщив от отвращения нос, порылся в карманах одежды мертвой супружеской пары. Крышку бардачка от удара заклинило, но мужчина извлек из кармана пружинный нож и, поковырявшись несколько секунд, открыл замок. Внутри ничего не оказалось.

Мужчина яростно захлопнул бардачок, пнул от досады машину и полез обратно на шоссе.

Там он быстро переговорил со своим товарищем, после чего набрал номер на мобильном телефоне. Снова спустившись по склону, он почти бегом направился к разбитой машине, вытащил сумочку Маргарет, еще раз внимательно покопался в содержимом и извлек на свет божий водительские права. Сумочку он швырнул обратно в салон и через несколько секунд вновь оказался на шоссе.

Спустя три минуты «Тойота» исчезла вдали, направляясь в сторону столицы. Белый «Пежо» остался на обочине прямо над искореженным «Рено» с двумя трупами. Водитель стоял, небрежно привалившись к дверце, и набирал на мобильном телефоне номер «Скорой помощи».

5

— Так с каким заданием вы меня направляете? — не скрывая раздражения, поинтересовался Крис Бронсон. Едва он прибыл с утра на службу в полицейский участок Мейдстона, как его немедленно вызвали в кабинет к начальнику. — И почему вы хотите, чтобы поехал именно я? С подобной задачей вполне бы справился рядовой инспектор.

Старший инспектор Реджинальд «Дикки» Бёрд вздохнул:

— Понимаешь, здесь дело не только в должности. Есть и другие причины. К нам обратились только потому, что семья погибшей супружеской пары проживает в Кенте. Тебя же я выбрал по той простой причине, что ты, в отличие от всех остальных инспекторов, говоришь по-французски.

— Я говорю по-итальянски, — заметил Бронсон, — а по-французски хоть и могу объясняться, но недостаточно бегло. И потом, вы же сами сказали, что марокканцы собираются предоставить переводчика?

— Это так, но мы же с тобой прекрасно понимаем, что некоторые смысловые нюансы при переводе теряются. Я хочу, чтобы туда отправился человек, который будет понимать, что они говорят в действительности, а не то, как их слова интерпретирует какой-то переводчик. Все, что от тебя требуется, это убедиться, что они рассказывают все в точности как было, а по возвращении написать подробный отчет.

— Почему вы считаете, что они расскажут не все?

Бёрд прикрыл глаза.

— Я так не считаю. По моему мнению, этот идиот водитель просто перепутал, по какой стороне дороги ему нужно ехать, вот и поплатился за невнимательность. Сколько уже было таких случаев с англичанами за границей. Но я хочу, чтобы ты лично в этом удостоверился. Или же обнаружил, что есть иная причина — возможно, были какие-то неполадки в арендованной машине: скажем, неисправные тормоза или рулевой механизм? А может быть, в инциденте замешана другая машина и марокканские власти скрывают этот факт?

Семья погибших — собственно, это дочь со своим мужем — живет в Кентербери. Им первым сообщили о несчастном случае, сегодня утром. Как я понял из доклада местной полиции, они собираются лететь в Касабланку, чтобы организовать доставку тел на родину. Я бы хотел, чтобы ты оказался на месте прежде их и провел там небольшое расследование. И если к твоему возвращению они еще не улетят в Марокко, будет хорошо, если ты съездишь к ним — просто чтобы ответить на вопросы, которые у них могут возникнуть. Я знаю, это дерьмовая работенка, но…

— Да я понимаю, что кто-то должен это сделать. — Бронсон посмотрел на часы, потом поднялся и провел рукой по непослушным волосам. — Хорошо, я еду собирать свой воскресный чемодан. И еще мне нужно будет сделать несколько телефонных звонков.

На самом деле Бронсону необходимо было сделать лишь один звонок. Вечером следующего дня он собирался пригласить поужинать бывшую жену Анджелу. Встречу эту уже дважды приходилось откладывать — всему виной была его работа, — и вот теперь она снова переносится на неопределенный срок.

Бёрд пододвинул к Бронсону прозрачный файл.

— Здесь билет до Касабланки, потому что до Рабата свободных мест нет. Летишь экономклассом. — Он несколько секунд помолчал. — Впрочем, ты всегда можешь поулыбаться девушке на регистрации — возможно, она переведет тебя в бизнес-класс.

6

— Это она? — спросил, глядя на изображение на экране ноутбука, Дэвид Филипс. Они с женой сидели рядышком в своей спальне (она же кабинет) в скромном особнячке в Кентербери.

Кирсти кивнула. Глаза ее были красными от долгих рыданий, а на гладких щеках остались дорожки засохших слез.

— Выглядит так себе. Ты уверена, что это именно та вещь, которую подобрала твоя мать?

Жена снова кивнула и подала наконец голос:

— Это та самая вещь, которую она нашла на суке. Она сказала, что ее обронил тот мужчина.

— По мне, так это выглядит как никому не нужный хлам.

— Послушай, Дэвид, мне известно только то, что сообщила мама. Эта вещь выпала из кармана мужчины, когда он пробегал мимо них с отцом.

Филипс наклонился к экрану и некоторое время сидел в раздумье. Потом нашел чистый компакт-диск, вставил его в CD-ROM и пару раз щелкнул по тачпаду.

— Что ты делаешь? — поинтересовалась Кирсти.

— Есть простой способ узнать, что представляет собой эта дощечка, — объяснил Филипс. — Я покажу фотографию Ричарду и расскажу, что произошло в Марокко. Он может написать об этом целую историю и провести для нас небольшое расследование.

— Дэвид, ты уверен, что это хорошая мысль? Нам завтра утром лететь в Рабат, а у меня еще ничего не собрано.

— Я позвоню Ричарду тотчас же, — настаивал Дэвид. — Отнести диск ему в офис — дело десяти минут. По дороге прихвачу чего-нибудь к ленчу, а ты пока что начинай собирать вещи, которые понадобятся в Марокко. К утру мы будем готовы. Нам ведь предстоит там провести каких-то пару дней — думаю, вполне достаточно будет пары небольших чемоданов.

Кирсти промокнула глаза бумажным носовым платком, а муж нежно ее обнял и тихо проговорил:

— Любимая, послушай, я буду отсутствовать минут двадцать. Потом мы перекусим и начнем собираться. Завтра мы будем в Рабате и разберемся там со всеми делами. И подумай все же — я буду рад отправиться туда один, если ты предпочтешь остаться дома. Я понимаю, как тебе должно быть тяжело.

— Нет. — Кирсти покачала головой. — Не хочу оставаться здесь одна. И в Марокко ехать я тоже не хочу, но понимаю, что должна. — Она замолчала, и глаза ее снова наполнились слезами. — Просто не могу поверить, что их больше нет, что я их никогда больше не увижу. Мама, похоже, была так счастлива, когда писала мне по имейлу, ее действительно взволновала та находка. А потом вдруг это несчастье… Почему же все пошло не так? Почему это случилось так быстро?

7

— Я бы хотел, если это возможно, увидеть машину, а также место, где произошла авария, — тщательно выговаривая каждое слово, сказал по-английски Бронсон.

Он сидел за столом и смотрел на двух расположившихся напротив мужчин. Пока предоставленный полицией переводчик переводил его просьбу на французский, Бронсон откинулся на стуле.

Стул в небольшой комнате для переговоров полицейского участка в Рабате был очень неудобный — жесткий и с вертикальной спинкой. Бронсон прибыл в марокканскую столицу на взятой напрокат в аэропорту Касабланки машине примерно час назад. Сразу по приезде он заселился в отель, после чего направился прямиком в участок. Располагался он в квадратном, выкрашенном в белый цвет здании, которое отличалось от соседних лишь наличием большой парковки для полицейских машин во дворе и украшающими фасад вывесками на арабском и французском языках.

Столица Марокко оказалась меньше, чем ожидал Бронсон. Здесь было много прекрасных скверов и открытых незастроенных пространств, дороги были довольно широкие, на бульварах росли величественные пальмы. Город в целом производил впечатление утонченно-аристократического и, кроме того, космополитического. На самом деле он даже казался более европейским, нежели марокканским. А еще здесь было жарко. Сухой и пыльный воздух накатывал горячими волнами, принося с собой непривычные для европейца запахи Африки.

Бронсон рассудил так: если старший инспектор Бёрд прав и марокканская полиция пытается скрыть некие факты, связанные с дорожным инцидентом, проще всего притвориться, будто он совершенно не понимает по-французски, и внимательно слушать, что же будут говорить полицейские.

Пока что план Бронсона работал превосходно, если не считать того, что местные стражи порядка отвечали на все его вопросы совершенно открыто и не пытались схитрить. И, насколько он мог судить, перевод также был исключительно корректным. Кроме того, Бронсон был доволен тем обстоятельством, что все служители закона, с кем ему уже довелось пообщаться, говорили по-французски. Дело в том, что основным языком в Марокко является все же арабский, французский считается вторым. Если бы полицейские начали говорить на арабском, плану Бронсона не суждено было сработать с самого начала.

— Мы ожидали такой просьбы, сержант Бронсон, — ответил через переводчика Джалал Талабани, старший офицер полиции. Бронсон прикинул, что эта должность соответствует инспектору в британской полиции. Талабани был около шести футов роста, стройный, с загорелой кожей, черными волосами и карими глазами и одет в безукоризненный темный костюм западного покроя. — Машину мы переправили в один из наших гаражей, здесь, в Рабате. А на место происшествия можем отправиться, когда только пожелаете.

— Благодарю вас. Мы бы могли прямо сейчас осмотреть машину?

— Как вам будет угодно.

Талабани поднялся и взмахом руки отпустил переводчика, а когда тот вышел из комнаты, сказал:

— Думаю, сейчас мы сможем обойтись без его услуг.

По-английски он говорил довольно уверенно, с легким американским акцентом.

— Ousi vous voulez, nous pouvons continuer en français,[5] — прибавил, улыбнувшись, марокканец. — Мне кажется, сержант Бронсон, что вы весьма неплохо владеете этим языком.

Было очевидно, что Джалала Талабани не проведешь.

— Да, я действительно немного говорю на французском, — признал Бронсон. — Именно поэтому меня сюда и направили.

— Я догадался. Я заметил, что вы, похоже, улавливали суть сказанного еще до того, как слышали перевод. Как правило, нетрудно догадаться, если кто-то понимает язык, даже если на самом деле на нем и не говорит. Ну да ладно, предлагаю все же беседовать на английском.

Пять минут спустя Бронсон и Талабани уже сидели на заднем сиденье патрульной машины, которая на приличной скорости с включенными сине-красными мигалками и сиреной неслась по полупустым улицам марокканской столицы. По мнению Бронсона, привыкшего на родине к несколько более скромному способу передвижения, подобные меры были излишними. В конце-то концов они всего лишь едут в гараж осмотреть автомобиль, угодивший в аварию, пусть и повлекшую гибель людей. Вряд ли это такое срочное дело, чтобы расчищать путь сиреной.

— Вроде бы нет особых оснований для спешки, — заметил, улыбаясь, Бронсон.

Талибани обернулся к нему:

— Ну, вам-то, может, и некуда спешить. У нас же в самом разгаре расследование дела об убийстве, и у меня дел невпроворот.

Бронсон подобрался и заинтересованно спросил:

— А что случилось?

— В садах близ Челлаха — это древний некрополь, расположенный сразу же за городской стеной, — парочка туристов обнаружила труп с колотой ножевой раной в груди, — рассказал Талабани. — Мы пока не нашли свидетелей. Не все ясно также с мотивом, хотя наиболее очевидным является ограбление. Все, что мы имеем на сегодняшний момент, это собственно труп, и все. Нам неизвестно даже имя убитого. Шеф давит на меня изо всех сил, чтобы я как можно быстрее раскрыл это дело. Туристы, — прибавил он, в то время как машина свернула с дороги направо к гаражу, а сирена последний раз взвыла и умолкла, — обычно неохотно едут в города, где случаются нераскрытые убийства.

С краю потрескавшейся бетонной парковочной площадки стоял «Рено Меган». Правда, определить, что это именно интересующий его автомобиль, Бронсон смог, лишь когда заметил краешек таблички, прикрепленной к тому, что осталось от багажника. Крыша «Мегана» от страшного удара прогнулась практически до уровня капота. Одного взгляда на машину было достаточно, чтобы понять: в этой аварии выжить не мог никто.

— Как я уже говорил, автомобиль на слишком большой скорости вошел в поворот на шоссе в нескольких километрах от Рабата, — объяснил Талабани. — Он не удержался на дороге, снес ограждение из камней и полетел с обрыва. А высоты там около тридцати футов. В итоге машина приземлилась в русло пересохшей речки, несколько раз перевернулась и осталась лежать на крыше. И водитель, и его спутница погибли мгновенно.

Бронсон заглянул внутрь искореженного «Мегана». Все стекла были выбиты, рулевое колесо изогнулось под немыслимым углом. Частично сдувшиеся подушки безопасности мешали как следует изучить салон, поэтому Бронсон отодвинул их в сторону и просунул голову. Многочисленные кровавые пятна на передних сиденьях и на потолке красноречиво говорили о том, что произошло. Обе передние двери были оторваны — очевидно, это постарались спасатели, когда доставали из машины тела погибших, — и брошены на заднее сиденье. Коротко говоря, внутри «Рено» царил настоящий хаос.

Талабани заглянул в машину с противоположной стороны.

— Они совершенно точно были мертвы задолго до приезда «Скорой», — сказал он, — тем не менее тела доставили в местную больницу. Они все еще находятся там, в морге. Вы знаете, кто будет заниматься возвращением их на родину?

Бронсон кивнул.

— Насколько мне известно, дочь О'Конноров с мужем вскоре прилетят сюда и займутся всеми делами совместно с британским посольством. А что с вещами погибших?

— В номере в гостинице мы ничего не обнаружили — они уже выписались. На месте происшествия мы нашли два чемодана и небольшую дорожную сумку. От удара багажник раскрылся, так что вещи отлетели довольно далеко. Замки открылись, и содержимое рассыпалось на значительной площади, однако мы подобрали все, что смогли. В самой машине также обнаружили дамскую сумочку. Она оказалась почти неповрежденной, но была вся заляпана кровью — как мы предполагаем, это кровь миссис О'Коннор. Все вещи хранятся, как положено, в полицейском участке, пока родственники не примут решение, что с ними делать: заберут ли, или распорядятся уничтожить. Если вам будет угодно, можете все осмотреть. Мы уже составили для вас полную опись.

— Да, спасибо, я займусь этим. Скажите, среди вещей погибших вы обнаружили что-нибудь важное?

Талабани покачал головой:

— Ничего такого, чего не было бы в багаже среднестатистической супружеской пары средних лет, отправившейся на недельный отдых. В основном одежда, туалетные принадлежности, косметика. Также парочка романов и довольно большой запас лекарств, необходимых в дороге, преимущественно нераспакованных. Мы, конечно, осмотрели карманы одежды, которая была на них надета, и сумочку женщины. Обнаружили паспорта, документы на арендованную машину, обратные билеты на самолет, международные водительские права на имя мистера О'Коннора, а также набор кредитных карт и деньги. А вы предполагали, там будет что-то еще?

— Нет. На самом деле, нет.

Бронсон вздохнул — он не сомневался в том, что напрасно теряет время. Пока что чем больше он слышал и видел, тем больше убеждался, что Ральф О'Коннор оказался, на свою беду, не самым опытным водителем; он потерял контроль над незнакомой машиной на незнакомой дороге, что и привело к трагедии. Бронсону не терпелось как можно скорее вернуться в Лондон и попытаться еще раз договориться об ужине с Анджелой. В последнее время они стали периодически проводить время вместе, и Бронсон лелеял надежду, что, возможно, им удастся склеить разбитое, что судьба дает им еще один шанс. Правда, он далеко не был уверен, что бывшая супруга придерживается такого же мнения.

Он выпрямился и сказал:

— Благодарю вас, Джалал. Теперь я бы хотел, если возможно, взглянуть на вещи О'Конноров, а также на место аварии. А потом я оставлю вас в покое.

8

Бронсон стоял над обрывом на обочине дороги в десятке миль от Рабата.

С ярко-синего неба без единого облачка ослепительно светило солнце. Воздух был неподвижным и будто вязким. Жара казалась совершенно непереносимой, особенно после приятной прохлады кондиционера в полицейской машине, что стояла сейчас метрах в двадцати дальше по дороге. Бронсон скинул куртку, но толку от этого было чуть — он уже чувствовал, как под рубашкой по спине и груди бегут ручейки пота. Ощущения были непривычными и малоприятными. Он решил, что не задержится здесь и на минуту дольше, чем будет действительно необходимо.

«Как, должно быть, печально встретить свою судьбу в таком унылом месте», — размышлял Бронсон, оглядываясь по сторонам. Полоса гудронки стрелой протянулась вдоль русла пересохшей реки — вади в обоих направлениях от злополучного поворота. Вдаль от дороги простиралась, вздымаясь неровными волнами, усеянная камнями пустынная местность, лишенная какой бы то ни было растительности. Лишь кое-где торчали чахлые, невысокие кустики. Внизу в узкой расселине извивалось русло пересохшей реки. Казалось, оно уже десятилетия не знало ни капли влаги.

Бронсон был раздражен, он изнывал от жары, но все же чувствовал: что-то здесь не так. Несмотря на то что поворот действительно был весьма крутым, для опытного и здравомыслящего водителя он не мог представлять серьезной проблемы. Шоссе хорошо просматривалось в обе стороны, так что всякий водитель, приближаясь к изгибу дороги, должен был бы прекрасно его видеть и, соответственно, заранее приготовиться совершить поворот. Тем не менее отчетливо различимые на ровном гудронном покрытии две параллельные линии тормозного следа, оканчивающиеся у обочины в том месте, где «Рено» слетел с обрыва, явно говорили, что Ральф О'Коннор по какой-то причине повернуть вовремя не сумел.

Внизу, в пересохшем русле, где «Меган» наконец закончил падение, картина представлялась вполне очевидной. Вокруг пятна грязного песка валялись в беспорядке различные части того, что некогда было автомобилем марки «Рено»: стекло, пластик, искореженные куски металла и вырванные с мясом элементы внутренней обшивки.

Если отрешиться от того обстоятельства, что разбитая машина оказалась в тридцати футах ниже дороги, в пересохшем русле, картина аварии ничем не отличалась от других, ей подобных. Сколько их довелось повидать Бронсону за годы службы в полиции! Печальное напоминание о том, что секундная невнимательность может превратить первоклассный автомобиль в искореженную груду металлолома. Однако что-то, какая-то деталь на месте происшествия не давала Бронсону покоя.

Он нагнулся и внимательно пригляделся к ограждению дороги, сложенному из небрежно скрепленных цементным раствором камней. По словам Талабани, машина О'Конноров протаранила невысокий бордюр, а затем слетела с обрыва. Взятый напрокат «Рено Меган» был серебристо-серого цвета, и сейчас Бронсон хорошо видел мельчайшие чешуйки серой краски на камнях ограждения. Два камня выпали со своих мест, очевидно, как раз в тот момент, когда машину вынесло с шоссе к обрыву.

Все, казалось бы, было ясно и понятно. Но почему же произошла трагедия? Может, Ральф О'Коннор был нетрезв? Или он уснул за рулем? Снова осмотрев дорогу в обоих направлениях, Бронсон удостоверился: да, поворот был достаточно крутой, но не настолько крутой.

— Вы рассказали мне, что, по-вашему, здесь случилось, — обратился он к Талабани, но марокканский полицейский прервал Бронсона.

— Не совсем так, сержант Бронсон. Мы точно знаем, как все произошло. Есть свидетель.

— Что вы? И кто он?

— Один местный житель ехал в это время по шоссе в противоположном направлении, в Рабат. Он увидел, как «Рено» входит в поворот на чересчур большой скорости. Окажись он чуть ближе, и тоже мог бы пострадать в аварии. В общем, он первым оказался на месте происшествия и вызвал по своему мобильнику полицию и «Скорую».

— Я могу с ним поговорить? — спросил Бронсон.

— Безусловно. Он живет в Рабате. Я свяжусь со своими людьми и попрошу, чтобы он сегодня вечером явился в отделение.

— Спасибо. Это может здорово помочь, когда мне придется рассказывать о том, что случилось, родным О'Конноров.

Бронсону хорошо было известно, как тяжело сообщать родственникам подробности гибели их близких. Собственно, это является одной из самых неприятных обязанностей в работе полицейского.

Он снова посмотрел на камни ограждения, на дорогу в том месте, где с нее слетел «Рено», и заметил кое-что, чего не увидел прежде: мельчайшие черные чешуйки на самом краю проезжей части, почти неразличимые на темном гудроне.

Он быстро оглянулся, но Талабани был занят беседой с шофером полицейской машины, и оба стояли спиной к месту происшествия. Бронсон опустился на колени и, быстро подобрав пару чешуек, опустил их в маленький пластиковый пакетик для вещественных доказательств.

— Нашли что-нибудь? — направляясь к английскому коллеге, спросил Талабани.

— Нет-нет, — соврал Бронсон, встал с колен и незаметно опустил пакетик в карман. — Ничего существенного.

По возвращении в Рабат Бронсон снова отправился в полицейский гараж и сейчас стоял и внимательно рассматривал искореженные останки «Рено» О'Конноров. В голове крутились мысли: может быть, он видит то, чего на самом деле нет?

Бронсон попросил Талабани высадить его возле гаража, объяснив, что хочет сделать фотографии пострадавшей машины. Марокканский полицейский ничего не имел против. На цифровой фотоаппарат Бронсон сделал с дюжину снимков, уделив особое внимание задней левой части, а также водительской двери. Последнюю он осторожно вытащил из обломков и сфотографировал отдельно.

Удар об усыпанное камнями дно пересохшей реки — вади — был настолько сильным, что все плоскости машины были смяты, искривлены и покрыты глубокими царапинами. Они, впрочем, могли образоваться как от самого удара, так и в результате последующих действий по извлечению тел и транспортировке останков «Рено» в гараж.

От Талабани Бронсон знал, как все происходило. Поскольку никаких сомнений в том, что находившиеся в машине люди мертвы, ни у кого не возникало, присланный для расследования инцидента полицейский велел врачам «Скорой помощи» подождать, пока фотограф во всех деталях зафиксирует картину случившегося. Сам же он вместе с подчиненными обследовал то, что осталось от «Рено», а также участок шоссе, на котором случилась трагедия. Копии всех снимков Талабани уже передал Бронсону.

После того как тела погибших вырезали из машины и увезли в город, началась операция по поднятию искореженного «Рено». Поскольку автокран раздобыть не удалось, пришлось воспользоваться услугами эвакуатора. Подогнать машину непосредственно к вади на том участке было никак невозможно, поэтому эвакуатор припарковался на самой обочине дороги и с помощью лебедки перевернул «Рено» и поставил его на колеса. Затем той же лебедкой машину медленно вытянули вверх по крутому склону и наконец погрузили в кузов, чтобы увезти в гараж.

Бронсон затруднился бы сказать с определенностью, какие именно повреждения машина получила непосредственно во время аварии, а какие в процессе подъема по склону на шоссе — для этого требовался детальный осмотр специалиста. А это, в свою очередь, означало, что «Рено» нужно морем доставить в Великобританию, где им может заняться судебный дознаватель. Одному только богу известно, сколько это будет стоить и сколько времени займет. Однако и поверхностного осмотра было достаточно, чтобы Бронсон понял — дело здесь нечисто. На дверях с левой стороны, а также на левом заднем крыле обнаружилось множество вмятин, которые, по мнению Бронсона, могли бы появиться в результате бокового удара — а такое предположение шло вразрез со всем, что рассказал Талабани, а также, судя по всему, и с показаниями очевидца трагедии.

Из кармана Бронсон достал пакетик, в который на месте происшествия собрал частички темной краски. На вид они казались свежими, однако, решил детектив, это еще ни о чем не говорит. На том участке дороги наверняка частенько случаются незначительные ДТП, и найденные им чешуйки могут не иметь никакого отношения к происшествию с «Рено» О'Конноров. В Великобритании дождь смыл бы их уже через несколько часов, максимум через пару дней, но в засушливом климате Марокко они могли сохраниться весьма долго.

И все было бы ничего, но на водительской двери «Мегана», всего в одном месте, Бронсон обнаружил темную, то ли синюю, то ли черную, царапину.

Бронсон возвращался в отель, когда в кармане у него зазвонил мобильник.

— У тебя там найдется где-нибудь факс? — громко и явно нервничая, прокричал в трубку старший инспектор Бёрд.

— Думаю, в отеле есть. Подождите немного, я скажу вам номер.

Десять минут спустя Бронсон сидел и смотрел на смазанную копию статьи, напечатанной накануне в местной кентерберийской газете. Не успел он приступить к чтению, как снова раздался звонок мобильного телефона.

— Ну, получил? — спросил Бёрд. — Ее обнаружил один из полицейских в Кентербери.

Бронсон перевел взгляд на набранный жирным шрифтом заголовок, гласивший: «УБИТЫ ЗА КУСОК ГЛИНЫ?» Ниже были помещены две фотографии. На первой Ральф и Маргарет О'Коннор, запечатленные на каком-то мероприятии, смотрели прямо в камеру и улыбались. Вторая представляла собой размытое изображение продолговатого предмета бежевого цвета, на поверхности которого виднелись вырезанные значки.

— Ты знаешь что-нибудь об этом?

Бронсон вздохнул:

— Нет. Что еще говорится в статье?

— Ты сам можешь все прочитать, а потом поезжай и поговори с Кирсти Филипс. Спроси ее, что, черт возьми, они там с мужем задумали.

— Вы имеете в виду — когда я вернусь в Великобританию?

— Нет, я имею в виду — сегодня или завтра. Похоже, они прибыли в Рабат практически одновременно с тобой. У меня есть номер ее мобильного телефона.

Бёрд прервал разговор так же неожиданно, как и начал, и Бронсон начал читать статью. Рассказанная в ней история была весьма проста.

Автор статьи полагал, что О'Конноры стали свидетелями серьезного спора между местными жителями на суке в Рабате. Вскоре после этого Маргарет О'Коннор подобрала маленькую глиняную дощечку — ее выронил один из участников спора, за которым гнались по узким улочкам и переулкам сука его оппоненты. На следующий день, когда О'Конноры направлялись в аэропорт Касабланки, чтобы лететь домой, на шоссе неподалеку от Рабата их поджидала засада. И муж, и жена были убиты.

«Это не был несчастный случай, — цитировала газета Дэвида Филипса. — Тестя и тещу преследовала и в конце концов убила банда безжалостных преступников, которая во что бы то ни стало намеревалась заполучить обратно эту бесценную реликвию».

Статья заканчивалась следующим пассажем: «Хотелось бы знать, какие шаги в связи с этим происшествием собирается предпринять британская и марокканская полиция?»

— Похоже, практически никакие, — пробормотал Бронсон, доставая телефон, чтобы позвонить Кирсти Филипс. — Интересно только, откуда стало известно, что эта дощечка хоть чего-то стоит?

9

Полицейский из Кентербери оказался не единственным человеком, которого заинтересовала короткая статья в местной газетке. В скромной квартире на окраине Энфилда белокурый молодой человек увидел фотографию с изображением глиняной дощечки и немедленно потянулся за ножницами. Вырезав статью, он отложил ее в сторону и занялся изучением остальных полос газеты. На столе рядом с ним высилась стопка свежей прессы: все общенациональные ежедневные британские газеты, подборка новостных журналов и большинство из провинциальных газет с наибольшими тиражами.

Молодой человек провел все утро и два часа после ленча, методично просматривая газеты и журналы и вырезая из них заинтересовавшие его статьи — как делал каждый день, — но до конца стопки так и не добрался. Изрезанные газеты и журналы он засунул в черный мусорный мешок, а отобранные материалы перенес к большому сканеру формата A3, который был подсоединен к мощному компьютеру.

Он поочередно закладывал вырезки в устройство, сканировал их и записывал в созданную на жестком диске папку, озаглавленную сегодняшним числом. При этом он внимательно следил, чтобы каждая фотография была соотнесена со статьей, с которой она появилась в газете.

Покончив с этим занятием, молодой человек собрал все вырезки и отправил их в мусорный мешок к уже имеющимся там газетам, затем сел за компьютер, чтобы отправить письмо по электронной почте. Текст в письме отсутствовал, но к нему любитель попортить прессу прикрепил заархивированный файл со всеми отсканированными сегодня фотографиями. Бывали дни, когда отсканированных изображений было так много, что молодому человеку приходилось отправлять два, а то и три письма подряд. В окошко «Кому» он ввел зарегистрированный на домене yahoo адрес, состоящий из одних только цифр, так что догадаться по нему о личности адресата не представлялось возможным. При создании данного адреса были специально созданы пять вспомогательных, чтобы затруднить возможность идентификации основного имейла. После того как последний заработал, остальные пять адресов были ликвидированы, цепочка разорвана, и определить, кто же скрывается за набором цифр, теперь было абсолютно невозможно.

Конечно, молодой человек прекрасно знал, кто получает его электронные послания. Вернее будет сказать, ему абсолютно точно было известно, где их получают, но неизвестно, кто.

Молодой человек находился в Великобритании уже почти два года. Он выдавал себя за журналиста, специализирующегося на написании статей для иностранных периодических изданий. Возникни такая необходимость, и он без труда представил бы копии различных вышедших на континенте газет и журналов со своими статьями, точнее, статьями, подписанными его фамилией. Правда, если бы кто-то не в меру любопытный захотел отыскать подлинники этих публикаций, он бы обнаружил те же самые — слово в слово — статьи, но только подписанные совершенно другим автором. На самом деле все копии были тщательным образом сфабрикованы в особо охраняемом подвале одного нигде не числящегося и также особо охраняемого дома в городке Глилот, совсем рядом с Тель-Авивом, с одной только целью — обеспечить молодому человеку прикрытие.

Он не был шпионом, — во всяком случае, пока не был, — но работал на «МОССАД», израильскую секретную службу.[6] Одна из его задач, как нештатного агента, заключалась в поиске, копировании и передаче «куда следует» всех без исключения статей, имеющих — пусть даже самое косвенное — отношение к британскому правительству и вооруженным силам, а также к разведке и контрразведке Великобритании. Но, как и перед любым штатным и нештатным агентом «МОССАДа», перед молодым человеком были поставлены и другие задачи, никоим образом не имеющие отношения к вышеперечисленным предметам. Среди этих иных задач особый приоритет имел поиск всего, что было так или иначе связано со старинными дощечками — из глины или из других материалов.

После того как он отправлял электронную почту, молодой человек, как правило, бывал предоставлен самому себе до следующего утра. Однако в этот день, через несколько минут после того как ушла почта, компьютер дважды коротко пискнул, что означало: получено письмо. Он открыл папку «Входящие» и едва не подскочил на месте, когда увидел кодовое имя отправителя, а также стоящий сбоку восклицательный знак, означающий первостепенную важность письма. Он быстро пробежал текст глазами, а затем перечитал его еще раз, уже более внимательно.

Бог его знает, насколько большую ценность представляла эта глиняная дощечка, но, похоже, только что отправленный им материал всколыхнул осиное гнездо в Тель-Авиве. Полученные в письме новые инструкции ясно давали понять, что произошло нечто неординарное. Молодой человек посмотрел на наручные часы, что-то быстро прикинул, потом схватил с вешалки в прихожей куртку, покинул квартиру и спустился по лестнице на небольшую автостоянку позади дома.

Даже если он очень поспешит, то вряд ли попадет в Кентербери быстрее чем за час.

10

— Это Хафез Азиз, — сказал по-английски Талабани, — тот самый свидетель происшествия. Он говорит только на тамазигт, поэтому мне придется вам переводить.

Бронсон сидел уже в другой комнате для переговоров полицейского участка в Рабате. Напротив него за столом расположился невысокий худощавый марокканец в линялых голубых джинсах и белой рубашке.

По прошествии нескольких минут, в течение которых Талабани старательно, предложение за предложением, переводил рассказ Азиза, Бронсон знал ровно столько же, сколько и раньше. Азиз терпеливо пересказал почти ту же самую историю, которую англичанин уже слышал раньше от марокканского коллеги. Никаких признаков того, что рассказчик что-то утаивает или привирает, Бронсон также не обнаружил.

По словам свидетеля, он заметил, как «Рено» на чересчур большой скорости приближается к повороту. Машина начала входить в вираж, но затем ее понесло в сторону, она ударилась о сложенный вдоль дороги бордюр из камней, взмыла в воздух, перелетела через ограждение и исчезла из поля зрения. Марокканец остановился возле места происшествия, вызвал по телефону полицию, а потом спустился вниз, намереваясь помочь пассажирам «Рено». Но было уже слишком поздно.

Бронсону очень хотелось задать свидетелю всего один вопрос, но он сдержался и, поблагодарив Азиза за помощь в расследовании, распрощался с ним.

Когда марокканец вышел из комнаты, Бронсон повернулся к Талабани.

— Огромное вам спасибо за помощь, — произнес он, — и за то, что организовали мне встречу со свидетелем. Пожалуй, я увидел здесь почти все, что было нужно. Последнее, на что хотелось бы взглянуть, — это чемоданы и прочие вещи, которые вы обнаружили на месте происшествия. Если мне не изменяет память, вы говорили, что приготовили их опись?

Талабани кивнул и встал.

— Подождите здесь, сейчас вам принесут чемоданы, — сказал полицейский и вышел из комнаты.

Двадцать минут спустя Бронсон убедился, что Талабани был прав. В багаже О'Конноров не обнаружилось ничего мало-мальски необычного, впрочем, Бронсон и не ожидал каких-то сюрпризов. Он просто хотел собственными глазами во всем убедиться. Собственно говоря, внимание его привлекло не то, что было перечислено в описи, а то, чего в ней не оказалось. А не оказалось там самой обычной вещи, которую можно обнаружить в багаже любого туриста, — фотоаппарата.

— Джалал, еще один маленький вопрос, — обратился Бронсон к коллеге. — Скажите, когда вы осматривали машину, вы не нашли в ней ничего похожего на старинную глиняную дощечку?

Талабани сделал удивленное лицо.

— Глиняная дощечка? Нет, ничего такого не помню. А что такое?

— Да просто слышал кое-что. Ладно, не имеет значения. Еще раз спасибо вам за все. Если мне понадобится еще что-то, я с вами свяжусь.

Последнее, что оставалось сделать Бронсону в Марокко, — это встретиться на следующее утро с дочерью О'Конноров и ее мужем в их отеле. Он сложил лист бумаги с отпечатанной описью, сунул в карман и посмотрел на часы. Похоже было, что он успевает на завтрашний рейс из Касабланки и поздним вечером окажется наконец дома.

Вечером, когда Джалал Талабани покинул полицейский участок, он изменил свой привычный маршрут. Вместо того чтобы отправиться прямиком на стоянку, сесть в машину и ехать домой, на северную окраину Рабата, он зашел в расположенное неподалеку кафе, где наскоро перекусил. Затем он некоторое время кружил по близлежащим улицам, то ускоряя шаг, то замедляя, и часто останавливался, чтобы проверить, нет ли «хвоста». Только тщательно убедившись, что за ним никто не следит, Талабани зашел в телефонную будку и по памяти набрал номер.

— Я узнал кое-что, что может оказаться для вас полезным.

— Говорите.

— Сейчас в Рабате находится полицейский из Великобритании по фамилии Бронсон. Он расследует обстоятельства смерти О'Конноров. Его также интересует старинная глиняная дощечка. Вам об этом что-нибудь известно?

— Возможно, — ответили на том конце провода. — Где он остановился?

Талабани сообщил название отеля.

— Спасибо. Я позабочусь о нем, — сказал неизвестный и повесил трубку.

11

В тот же день ранним утром в конференц-зале одного из многочисленных правительственных зданий Израиля почти в самом центре Иерусалима встретились трое. О встрече было договорено заранее. На ней не присутствовал секретарь, не велось никаких записей.

Перед каждым из мужчин лежали по две большие фотографии: одна цветная, вторая черно-белая. На каждой была изображена хорошо видная во всех деталях серо-бурая глиняная дощечка. Рядом с фотографиями лежали копии статьи из провинциальной британской газеты вместе с переводом ее текста на иврит.

— Это сообщение появилось вчера в британской газете, — заговорил Эли Нахман, пожилой, худой и сутулый мужчина с белой бородой и гривой таких же белых волос, которые венчала расшитая черная ермолка. Но вот глаза его совсем не были глазами старика — ясные, пронзительно-голубые, в них светился ум. Нахман был старшим научным сотрудником Музея Израиля в Иерусалиме и большим авторитетом по части дохристианских реликвий. — Статью обнаружил один из агентов «МОССАДа» в Лондоне и переправил ее в Глилот, — продолжил Нахман и кивнул на сидящего во главе стола мужчину среднего возраста.

Леви Бараку было около сорока, он мог похвастать черными волосами и загорелой кожей лица. Его в целом правильные черты лица портил огромный нос, настоящий шнобель, из-за которого вряд ли кто решился бы назвать Барака красивым. На встречу он пришел в светло-коричневом костюме, но пиджак снял и повесил на спинку стула, так что на виду под левой подмышкой оказалась наплечная кобура, из которой торчала черная рукоятка полуавтоматического пистолета.

— Как вы знаете, у нас есть четкие инструкции немедленно информировать профессора Нахмана в случае получения подобного сообщения. Поэтому вчера во второй половине дня, едва увидев эту статью, я сразу же ему позвонил, — сказал Барак. — Собственно, это пока все, что у нас есть. Нашему агенту поручено внимательно просматривать британскую прессу в поисках новой информации по данной теме. Он также получил приказ поехать в Кентербери — это город в Кенте, в котором живут эти люди, — и раздобыть копии всех местных газет. Все, что ему удастся найти, он немедленно перешлет нам.

Барак сделал паузу и посмотрел на двух своих собеседников.

— Проблема заключается в том, что на данный момент мы владеем лишь минимумом информации. Все, что известно наверняка, сводится к следующим фактам: пару дней назад двое пожилых англичан погибли в автомобильной аварии в Марокко. Незадолго перед этим они случайно стали обладателями некой старинной глиняной дощечки. И сегодня нам предстоит определиться — какие действия мы должны предпринять. И должны ли?

— Согласен, — кивнул Нахман. — Очевидно, первое, что необходимо сделать, это решить, является ли данная дощечка частью целого. Однако это будет нелегкая задача. Фотография в газете настолько нечеткая, что по ней практически невозможно ни о чем судить, и в статье нет никаких указаний на то, где может сейчас находиться реликвия. Чтобы была хоть какая-то определенность, я принес фотографии дощечки, которая уже находится у нас. Так мы хотя бы сможем сравнить их внешний вид.

Он замолчал и посмотрел на сидящего напротив молодого человека.

— Ну, Йосеф, что вы можете нам сказать?

Йосеф Бен Халеви несколько секунд внимательно рассматривал копию статьи из британской газеты и только потом ответил:

— Собственно, сказать можно немногое. Была бы здесь линейка или хоть какой-нибудь ориентир для масштаба, это сильно помогло бы. А так мы можем лишь приблизительно прикинуть ее размеры. Дощечка может быть от примерно пяти до двадцати или тридцати сантиметров в длину. Это первая проблема. Ведь если необходимо определить, та ли это дощечка, размер приобретает первостепенное значение. Нет никакой возможности узнать ее размеры?

— Боюсь, что никакой, увы, — ответил Нахман. — В статье говорится о «небольшой глиняной дощечке», так что, скорее всего, перед нами предмет, имеющий в длину, скажем, десять или, возможно, пятнадцать сантиметров. Я сомневаюсь, что предмету более крупному подошло бы определение «небольшой». А десять-пятнадцать сантиметров — это как раз подходящий размер.

Бен Халеви кивнул.

— Второй параметр, по которому можно провести сравнение, это, конечно же, надписи. Если посмотреть на фотографии двух дощечек, складывается впечатление, что, по крайней мере, внешне они очень похожи. На обеих в одном углу можно обнаружить, как я и ожидал, наклонную черточку. Строки имеют различную длину, что в целом не характерно для арамейской письменности, но фотография из газетной статьи настолько низкого качества, что я могу рассчитывать перевести всего лишь пару слов.

Как и Нахман, Бен Халеви работал в Музее Израиля. Он был специалистом по древним языкам и еврейской истории.

— Какие именно слова вам удалось прочитать? — уточнил Нахман.

— Вот здесь, в первой строке, — кивнул молодой историк на фотографию. — Это слово, скорее всего, «медный». А первое слово в последней строчке, как мне кажется, означает «свитки» или, возможно, «свитков». Но ручаться нельзя — изображение уж больно нечеткое.

Нахман впился взглядом в лицо друга и коллеги.

— Йосеф, насколько вы уверены?

— То есть вы хотите знать мое мнение, является ли дощечка одной из четырех? Я бы оценил вероятность этого процентов в шестьдесят-семьдесят, не выше. Для того чтобы сказать наверняка, нужно иметь хорошую, с высоким разрешением, фотографию находки, а лучше всего заполучить саму дощечку.

— Да, я точно такого же мнения, — согласился Нахман. — Мы непременно должны раздобыть эту реликвию.

Леви Барак посмотрел на ученых.

— Это действительно настолько важно?

Нахман кивнул:

— Если эта дощечка в самом деле то, что мы думаем, нам крайне необходимо ее заполучить. Запомните это как следует, Леви. В надписи, возможно, содержится последний, недостающий ключ, для того чтобы определить местонахождение Скрижалей. Тогда наконец завершатся поиски, длящиеся вот уже два тысячелетия. Передайте это своим боссам в Глилоте и убедите их в том, насколько все серьезно.

— Это будет нелегко, а то и просто невозможно, — проворчал Барак. — Даже для «МОССАДа».

— Послушайте, — произнес Нахман, — эта дощечка существует, и мы просто должны найти ее раньше, чем это сделают другие.

— Кто, например?

— Кто угодно. Охотники за сокровищами в первую очередь. Но с теми, чья единственная цель — нажива, договориться возможно. Меня больше беспокоят другие — люди, которые будут пытаться во что бы то ни стало найти реликвию с одной целью — уничтожить.

— Мусульмане? — высказал предположение Барак.

— Да, но, возможно, также и радикально настроенные христиане. Мы всегда были меньшинством, нас постоянно подвергали гонениям, но если нам удастся найти утраченные Скрижали, это как ничто другое придаст нам и нашей вере сил. Вот почему мы непременно должны заполучить эту глиняную дощечку и расшифровать надпись.

Барак кивнул:

— У нас есть люди и в Рабате, и в Касабланке. Я свяжусь с ними и дам указание начать поиски.

— Но не только в Марокко, — подчеркнул Нахман. — Ведь пара, которая обнаружила дощечку, была из Англии. Вам нужно будет искать и там тоже. Расставьте свои сети везде и всюду. Благодаря этой статье теперь масса людей узнает о существовании реликвии. Ваши люди наверняка обнаружат, что они отнюдь не единственные, кто охотится за этой глиняной дощечкой.

— Мы можем о себе позаботиться.

— Не сомневаюсь. Только будьте так добры позаботиться еще и о дощечке. Что бы ни произошло, она ни в коем случае не должна быть повреждена, а тем более уничтожена.

12

— Спасибо, что встретились с нами, — произнесла Кирсти Филипс, пожимая руку Бронсону. Они сидели в баре-салоне отеля в Рабате, где чета Филипсов снимала номер. Карие глаза Кирсти покраснели от слез, прекрасные темные волосы находились в беспорядке, однако в целом, с учетом случившейся трагедии, она держалась довольно неплохо.

— Дэвид уехал в посольство. Надо уладить там все, — объяснила она. — Но он не должен задержаться. Пожалуйста, присаживайтесь вот здесь, а я закажу кофе.

— Благодарю вас, — вежливо сказал Бронсон, хотя на самом деле пить ему ничего не хотелось. — С удовольствием.

Через несколько минут официант принес поднос, на котором стояли две чашки с блюдцами, кофейник, а также молоко и сахар.

— Мне очень жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах, — начал Бронсон после того, как официант удалился.

Кирсти коротко кивнула, при этом нижняя губа ее чуть дрогнула.

— Я уже переговорил с местными полицейскими относительно происшествия, — поспешил продолжить Бронсон, — и похоже на то, что это был просто несчастный случай. Трагедия, конечно. Понимаю, это вряд ли принесет вам утешение, но ваши отец и мать умерли мгновенно. Им не пришлось страдать. — Несколько секунд он молча смотрел на сидящую напротив привлекательную молодую женщину. — Хотите, чтобы я рассказал вам, как все произошло? — мягко спросил он.

Кирсти кивнула.

— Наверное, мне действительно лучше знать, — чуть всхлипнув, произнесла она. — Иначе придется всю жизнь гадать, что же там случилось.

Бронсон коротко поведал все, что ему самому было известно. Когда он закончил, Кирсти недоверчиво покачала головой.

— Все равно я не могу понять. Папа был очень хорошим водителем. Он всегда был таким внимательным, таким осторожным. Его даже ни разу не штрафовали за нарушение правил парковки.

— Но он управлял незнакомым автомобилем, ехал по незнакомой дороге, — попытался убедить ее Бронсон. — Судя по всему, он не предполагал, насколько крутым окажется поворот. К несчастью, на том участке шоссе не было нормального защитного ограждения. — Он говорил и чувствовал, что и сам слабо верит в подобную версию происшествия. — Здесь у меня, — нарушил Бронсон затянувшееся молчание и открыл кейс, — копия описи вещей, принадлежащих вашим родителям.

Он передал Кирсти распечатку, подготовленную местными полицейскими, а сам откинулся на спинку стула.

Женщина едва ли удостоила листки бумаги мимолетным взглядом и положила их на стол. Сделав глоток из чашки, она посмотрела на сидящего напротив Бронсона.

— Как же глупо получилось, — промолвила Кирсти. — Я хочу сказать, они ведь только совсем недавно решили отдыхать по-человечески, позволили себе наконец наслаждаться жизнью. Обычно они ездили на пару недель в Испанию, а в этом году впервые захотели попробовать чего-то более захватывающего. И вот как вышло… — Голос ее прервался, и женщина тихонько заплакала. — Они хорошо провели здесь время, — продолжила через минуту Кирсти, после того как прочистила нос. — Ну, по крайней мере, мама. Папе, мне кажется, в Марокко совсем не понравилось, а вот мама в эту страну просто влюбилась.

— Она ведь посылала вам открытки? — спросил Бронсон, хотя на самом деле он прекрасно знал ответ на вопрос.

В кентерберийской газете был напечатан снимок глиняной дощечки, и, следовательно, либо у Маргарет, либо у Ральфа должен был быть фотоаппарат, а снимок они отправили дочери по электронной почте. В то же время Бронсон изучил врученную ему опись и прекрасно знал, что никакой фотоаппарат в ней не упоминается. Да и когда он лично осматривал вещи О'Конноров, камеры среди них определенно не было.

По словам Талабани, при падении машины чемоданы вылетели из багажника и раскрылись, так что, возможно, фотоаппарат просто отлетел настолько далеко, что полицейские, когда собирали разбросанные вещи, его не заметили. Или может быть иное объяснение: Азиз либо кто-то другой, оказавшийся на месте происшествия, подобрал дорогую вещь и решил оставить себе. С другой стороны, современные цифровые фотокамеры имеют небольшие размеры и дорого стоят, поэтому логично было бы предположить, что Маргарет О'Коннор держала ее в сумочке или же в кармане.

Кирсти покачала головой.

— Нет. Мама, еще когда работала, начала осваивать компьютер. Она очень интересовалась Интернетом, с удовольствием пользовалась электронной почтой. В их отеле был доступ к Интернету, и она каждый вечер посылала мне имейл, в котором рассказывала, как они провели день. — Она похлопала по стоящей на полу рядом со стулом черной сумке. — Они все хранятся у меня на ноутбуке. Я собиралась распечатать все мамины письма и, когда она вернется, отдать ей, а также вывести наиболее удачные фотографии.

Бронсон выпрямился на стуле.

— Она сделала много снимков?

— Да. Она брала с собой небольшой такой цифровой фотоаппарат, одной из последних моделей. И еще у нее была эта штука — кажется, она называется кард-ридер, — в которую можно вставлять карту памяти. Вероятно, она пользовалась имевшимся в отеле компьютером.

— А можно взглянуть на снимки, которая она вам присылала? Вообще, вы могли бы сделать мне копию? Скажем, на компакт-диске?

— Да, конечно, — ответила Кирсти.

Она вытащила из сумки ноутбук «Compaq» и открыла крышку. Когда загрузилась операционная система, Кирсти вставила в DVD-ROM чистый CD-диск, нашла нужную папку и начала записывать файлы с фотографиями.

Пока шла запись, Бронсон пододвинулся ближе к Кирсти и вместе с ней стал просматривать выборочные снимки. С первого же взгляда стало ясно, что Маргарет О'Коннор нельзя было назвать опытным фотографом. Она просто наводила объектив камеры на движущийся или неподвижный объект и нажимала кнопку. Снимки были самые обычные — такие или похожие во множестве делают все отдыхающие. Вот Ральф О'Коннор в аэропорту дожидается багажа; вот Маргарет стоит возле взятого напрокат автомобиля перед отъездом из Касабланки в Рабат; вот целый ряд фотографий, сделанных из окна машины по дороге, и многое другое. Однако все снимки были четкими и яркими — преимущество современного дорогого фотоаппарата, который даже в руках неопытного пользователя способен творить чудеса.

— А это сук, здесь, в Рабате, — объяснила, показывая на экран, Кирсти. Запись тем временем завершилась, она вынула диск, положила в пластиковую коробочку и отдала Бронсону. — Мама так любила туда приходить. Это было одно из любимых ее мест в Рабате. Запахи, говорила она, там просто опьяняли, а от выбора товаров глаза разбегались.

Кирсти продолжала рассеянно кликать по тачпаду, просматривая сделанные мамой фотографии. Вдруг на экране начали появляться один за другим такие непохожие на все предыдущие снимки — по-прежнему четкие, но сделанные явно впопыхах и словно наудачу.

— А что с этими фотографиями? — спросил Бронсон.

Кирсти едва заметно улыбнулась.

— Они сделаны накануне их отъезда из Рабата. Мама говорила, что она хотела пофотографировать на суке торговцев и все такое. Но большинству местных эта идея совсем не пришлась по вкусу, поэтому мама просто спрятала фотоаппарат за сумочку и щелкала не глядя, надеясь, что какие-то снимки в итоге получатся.

— А это что? — Бронсон ткнул пальцем в изображение на экране.

— О, когда родители были на суке, там случилось что-то вроде спора между местными, и мама сделала с дюжину снимков.

— Да-да. Та история, которую напечатали в кентерберийской газете. Было бы намного лучше, если бы вы, миссис Филипс, перед тем как обращаться в прессу, посоветовались с кем-нибудь.

Кирсти чуть покраснела и смущенно объяснила, что у ее мужа есть знакомый в местной газете, и Дэвид попросил его написать статью о происшествии.

Пока Кирсти говорила, Бронсона вдруг осенило, что пропали не только фотоаппарат Маргарет О'Коннор вместе с картой памяти и глиняная дощечка — та самая, о находке которой Маргарет в ярких красках, явно находясь в возбуждении, сообщила дочери в своем последнем электронном письме. Недоставало среди вещей запасной чистой карты памяти и кард-ридера.

— Муж убежден, что это не был просто несчастный случай, — сказала Кирсти. — Конечно, если бы глиняную дощечку обнаружили на месте происшествия, тогда было бы ясно, что он ошибается. — Она пристально посмотрела на Бронсона. — Ее ведь там не было?

— Не было, — признал Бронсон и кивнул на лежащий перед ним список. — Я сам спросил об этом у офицера полиции, который ведет дело. Также я должен вас известить, что, помимо фотоаппарата, пропала еще пара вещей. Но вполне возможно, что они были украдены накануне карманником на рынке. А что касается глиняной дощечки, не исключаю, что миссис О'Коннор в итоге решила не тащить ее с собой. Так что вовсе не обязательно, что мы здесь имеем дело с каким-то заговором.

— Я-то понимаю, — безропотно произнесла Кирсти, — но вот Дэвида мне переубедить не удалось. Да и, возможно, одной статьей дело не ограничится. Тот знакомый Дэвида из кентерберийской газеты поделился историей с репортером «Дейли мейл», и вчера вечером он уже звонил нам сюда, чтобы выведать подробности. Думаю, в сегодняшнем выпуске появится его статья.

В эту минуту в бар вошел высокий, хорошо сложенный молодой человек с вьющимися темными волосами и стремительно направился к беседующим.

Кирсти встала и представила полицейского.

— Дэвид, это сержант Бронсон.

Бронсон встал и пожал протянутую для приветствия руку. Он обратил внимание, что Дэвид чересчур напряжен, как будто из последних сил пытается сдержать рвущуюся наружу энергию.

— Дайте-ка я угадаю, сержант, — едва присев на софу, начал Филипс тихим, но гневным голосом. — Это был просто несчастный случай на дороге, да? Как это часто бывает: английский водитель за границей ехал на незнакомой машине и не совладал с управлением, когда входил в плавный поворот. Так? Или, может, он ехал не по той стороне шоссе? Что-то в таком роде?

— Дэвид, не надо, пожалуйста. — Кирсти, казалось, вот-вот снова расплачется.

— На самом деле поворот вовсе не был плавным, — уточнил Бронсон. — Он был весьма крутой. Кроме того, это случилось на дороге, которую ваш тесть вряд ли хорошо знал.

— Вы же были там? Видели место, где все произошло? — спросил Филипс.

Бронсон кивнул.

— Ну так и я там побывал. И вы скажите мне: неужели вы бы не смогли пройти тот поворот так, чтобы не улететь в ущелье?

— Смог бы, конечно.

— Так почему же вы думаете, что мой тесть, который за все время ни разу не оказался замешан ни в каком дорожном инциденте, который являлся членом Института водительского мастерства и который — я так считаю — был одним из самых опытных и осторожных водителей, каких я только знал, почему он вдруг не смог вписаться в тот поворот?

Бронсона раздирали противоречия. Да, он и сам был согласен с Дэвидом: предположение, что Ральф О'Коннор не вписался в поворот, не выдерживало никакой критики. Но в то же время сержант должен был придерживаться официальной версии.

— Все дело в том, — объяснил он Филипсу, — что есть свидетель, который лично видел, как все произошло. По его словам, машина не удержалась на дороге, сшибла ограждение из камней и полетела с обрыва вниз. Местная полиция всецело доверяет его показаниям. Я понимаю ваши подозрения, но поймите и вы — нет никаких доказательств того, что человек этот говорит неправду. Это действительно так.

— Ясно. Но я — я не верю ни единому их слову. Я знаю, вы просто делаете свою работу, но поймите — здесь все не так просто. Я знаю, что тесть с тещей не были жертвами обычного ДТП. И что бы вы ни говорили, убедить меня в противоположном вам не удастся.

13

Расставшись с четой Филипс, Бронсон вышел из отеля и, прошагав несколько сотен ярдов, сел за столик в уличном кафе. Заказав кофе, он принялся размышлять, что делать дальше. Если позвонить старшему инспектору Бёрду и доложить, что, дескать, да, О'Конноры погибли в результате странного, хотя и объяснимого дорожно-транспортного происшествия, тогда он может спокойно возвращаться домой. Но если озвучить старшему инспектору свои подозрения — а это пока были именно подозрения, ничего более, — в этом случае, вероятно, придется задержаться в Рабате дольше, чем хотелось бы.

Не то чтобы город не нравился Бронсону — на самом деле скорее наоборот. Он поднес чашку ко рту и огляделся вокруг. Столики кафе были расставлены на широком тротуаре с одной стороны просторного бульвара, вдоль которого росли пальмы. Большинство столиков в этот час были заняты, и до Бронсона доносилась слегка гортанная арабская речь, перемежающаяся более мягкой и мелодичной французской. Что ни говори, а прекрасная погода, уютная обстановка кафе и спокойная, размеренная жизнь города не могли не настраивать на положительный лад. Вот если бы еще и Анджела была рядом, тогда Бронсон в полной мере оценил бы все здешние плюсы. Мысль об Анджеле и заставила его принять решение.

— К черту! — пробормотал он. — Надо с этим кончать.

Бронсон допил кофе, встал со стула и пошел к выходу, но внезапно обнаружил, что забыл портфель. Только он развернулся, чтобы вернуться к столику, как увидел двух мужчин в традиционных джеллабах, которые только что встали из-за своего столика в дальнем конце кафе и сейчас уставились прямо на Бронсона.

Надо сказать, что за короткое время пребывания в Марокко он уже привык к тому, что на него часто откровенно пялятся, — все же он был чужаком в этой стране, и такое отношение не казалось чем-то удивительным. Однако у Бронсона возникло неприятное ощущение, что эти двое смотрят на него не просто чтобы удовлетворить праздное любопытство. Присутствовало в их взглядах что-то такое, от чего засосало под ложечкой. Но Бронсон сделал вид, будто ничего не заметил, спокойно забрал портфель и вышел из кафе.

Пройдя пятьдесят ярдов, он остановился у края тротуара и, перед тем как перейти дорогу, посмотрел в обе стороны. Двое мужчин из кафе — и это не особенно удивило Бронсона — медленно следовали за ним. Еще меньше он удивился, когда увидел, как неизвестные также перешли на противоположную сторону улицы. Еще через пару сотен ярдов у Бронсона не осталось никаких сомнений, что за ним установлена слежка. Оглянувшись, он увидел, что один из мужчин оживленно говорит что-то в трубку мобильного телефона. Теперь надо было решать, как поступить дальше.

Менее чем через полминуты ответ пришел сам собой. Преследовавшие Бронсона мужчины ускорили шаг, и в это же время он вдруг увидел, как навстречу приближаются еще трое.

Конечно, это могли оказаться самые обычные местные жители, вышедшие на послеполуденную прогулку, но Бронсон в этом сильно сомневался и никакого желания искушать судьбу не испытывал. Он резко нырнул в ближайшую боковую улочку и, лавируя между многочисленными прохожими, помчался со всех ног. Позади послышались громкие крики и топот ног, так что Бронсон понял — инстинкты его не подвели.

На следующем перекрестке он свернул налево, затем кинулся вправо. Поймав нужный ритм, он бежал легко и быстро. Хорошо было бы теперь узнать, что происходит за спиной, и Бронсон быстро оглянулся. Примерно в пятидесяти ярдах сзади бежали, изо всех сил стараясь сохранять дистанцию, двое мужчин из кафе. Еще один преследователь чуть приотстал.

Бронсон свернул за угол и вдруг обнаружил, что слева с явным намерением отрезать ему путь приближаются еще двое. Похоже было, что чертовы арабы догадались, какую дорогу он выберет, и теперь попытаются его перехватить.

Бронсон поднажал, но видел, что от столкновения не уйти. На секунду преследователи заколебались и притормозили, и в следующее мгновение Бронсон налетел на них. Один из мужчин сунул руку под джеллабу, вероятно, чтобы достать оружие, но сделать ничего не успел. Бронсон со всей силы ударил его портфелем в грудь. Мужчина полетел на землю, а сержант уже повернулся ко второму арабу, который в этот момент нанес удар кулаком. Точнее, попытался нанести, поскольку Бронсон успел нырнуть под руку нападавшего и, в свою очередь, врезал тому кулаком в живот.

Времени, чтобы посмотреть, насколько эффективным вышел удар, не было — сзади с гиканьем мчались оставшиеся в строю преследователи. Двое вышли из игры — по крайней мере на время, — но с этими тремя нужно еще справиться.

Бронсон не стал терять время и оглядываться, а снова бросился бежать. Нужно быстрее с этим кончать, подумал он на бегу. Несмотря на то что он был неплохим бегуном, жара и высокая влажность делали свое дело, и сержант почувствовал, что начинает задыхаться и долго не протянет.

Он дернулся было влево, потом вправо, но преследователи не отставали, а, напротив, постепенно сокращали дистанцию. Бронсон выбежал на оживленную магистраль и, притормозив, закрутил головой по сторонам. Наконец он обнаружил то, что искал, выскочил на проезжую часть и побежал, лавируя между еле ползущими легковушками и грузовиками.

Примерно в сотне ярдов впереди остановилось такси, и из него выходили двое пассажиров. За мгновение до того, как таксист тронулся с места, Бронсон распахнул заднюю дверь и нырнул в салон. В зеркале он поймал испуганный взгляд водителя и, задыхаясь, выдавил:

— В аэропорт. И побыстрее!

На всякий случай он повторил фразу по-французски.

Машина вырулила на проезжую часть и начала набирать скорость. Обессиленный, Бронсон откинулся на спинку сиденья и жадно глотал воздух. Чуть отдышавшись, он посмотрел назад. Ярдах в сорока позади по тротуару бежали двое арабов, но расстояние между ними и машиной быстро увеличивалось.

Внезапно такси замедлило ход. Бронсон увидел, что впереди дорогу перегородили несколько автомобилей. Если машина сейчас остановится, чертовы преследователи его настигнут.

— Поверните здесь, — показал Бронсон.

Таксист оглянулся на пассажира.

— Но эта дорога не ведет в аэропорт, — сказал он на правильном английском, но с сильным акцентом.

— Я передумал.

Таксист пожал плечами и повернул. К счастью, эта улица оказалась почти пуста, и машина быстро набрала скорость. Снова оглянувшись, Бронсон увидел, что преследователи остановились на углу и с выражением бессильной злобы на лицах смотрят вслед удаляющейся жертве.

Через десять минут водитель остановился на улочке неподалеку от отеля, в котором поселился Бронсон. Детектив расплатился, не забыв прибавить щедрые чаевые, и вышел из машины.

Часа через полтора, расположившись в тишине и покое номера уже другой гостиницы — он решил переселиться на случай, если вдруг преследователи следили за ним от прежнего места жительства, — Бронсон набрал на мобильном телефоне номер полицейского участка Мейдстона.

— Крис, что ты обнаружил? — сразу же спросил Бёрд.

— За мной только что гонялась по всему Рабату шайка местных головорезов. И определенно не затем, чтобы взять автограф.

— Что? Зачем?

— Я не стал их спрашивать. Но я не верю, что авария, в которой погибли О'Конноры, была лишь несчастным случаем, как мы думали.

— Вот дерьмо, — выругался Бёрд. — Этого нам только не хватало.

В двух словах Бронсон сообщил о своих подозрениях, о самом происшествии, о полученных машиной повреждениях. Потом рассказал о присущей Маргарет О'Коннор привычке фотографировать все подряд.

— Кирсти Филипс записала мне на диск все снимки, которые сделала в Марокко ее мать, и я битый час их просматривал. И вот что меня очень смущает: один из мужчин, запечатленных ею на суке, оказался тем самым единственным очевидцем ДТП, в котором погибли О'Конноры. А еще один человек с той же фотографии, по словам Кирсти, был найден мертвым за пределами медины. Его закололи кинжалом. Я предполагаю, что тот спор на суке, который Маргарет О'Коннор нечаянно засняла на фотоаппарат, завершился убийством. Отсюда почти наверняка следует, что убийцей является один из людей, попавших на снимки. — Бронсон немного помолчал и закончил: — А это вполне серьезная причина, чтобы убрать двух нежелательных свидетелей и забрать фотоаппарат.

14

«ТАЙНА ПРОПАВШЕЙ ДОЩЕЧКИ» — под таким заголовком появилась коротенькая статья на тринадцатой странице «Дейли мейл». «Дикки» Бёрд переслал копию статьи Бронсону по факсу из полицейского участка в Мейдстоне. Ниже заголовка, буквами помельче, был помещен вопрос: «Пенсионеров из Великобритании убили, чтобы вернуть бесценную реликвию?»

Автор практически слово в слово повторял рассказ, помещенный в кентерберийской вечерней газете, но был в статье и один дополнительный абзац. Несомненно, его специально включили в текст для придания ему значительности, хотя, по мнению Бронсона, он того не заслуживал. В концовке статьи журналист рассуждал о том, насколько большую ценность может иметь дощечка, и ссылался на некоего «эксперта из Британского музея», который, по его словам, «воздержался от комментариев». Тем не менее автор счел нужным заметить, что «дело это нехорошее». Таким образом, у читателя должно было создаться впечатление, что так называемый эксперт точно знает, что представляет собой дощечка, но по каким-то причинам не хочет или не может поведать об этом миру.

У Бронсона, однако, имелась возможность проверить это сию же минуту. Кроме того, это был прекрасный повод поговорить с Анджелой, которая работала хранителем в отделе керамики Британского музея. Он вытащил мобильник и набрал ее прямой номер. Ответила Анджела практически мгновенно.

— Это я, — вместо приветствия сказал Бронсон. — Слушай, мне правда жаль, что так получилось с тем вечером. Я совсем не хотел тащиться в это чертово Марокко, но у меня не было выбора.

— Ладно, Крис, не бери в голову. Ты рассказал мне, что случилось.

— Ну, я все еще сожалею из-за этого. Послушай, ты сейчас не занята?

Анджела коротко рассмеялась.

— Я всегда занята, ты же знаешь. Сейчас половина двенадцатого, я на работе уже почти три с половиной часа, и сейчас передо мной на столе навалено три коробки черепков, которые я должна разобрать. У меня с утра не было даже минутки, чтобы наскоро выпить чашечку кофе. Так что, Крис, если ты звонишь, чтобы просто поболтать, извини, мне не до этого. Или ты хочешь о чем-то спросить?

— Я действительно хотел задать тебе вопрос. В сегодняшнем выпуске «Мейл» на тринадцатой странице есть статья о глиняной дощечке. Не видела?

— Как ни странно, видела. Я прочитала ее по дороге на работу. На самом деле я здорово посмеялась, потому что так называемый эксперт, с которым журналист не смог связаться, это я и есть. Вчера во второй половине дня он позвонил в музей, и звонок перевели ко мне в кабинет. В общем-то глиняные дощечки не являются моей специальностью, но оператор, видимо, решил, что керамика относится к той же области. Так или иначе, я как раз выбежала попить чаю, а когда вернулась к себе, этот парень уже повесил трубку. Так что это правда, что я «воздержалась от комментариев», но на каких-то три минутки. Эти голимые журналюги вечно так поступают.

— Ну, я что-то в таком роде и предполагал, — сказал Бронсон. — Но может это быть правдой? Может эта глиняная дощечка действительно быть такой ценной?

— Очень сомнительно. Таким дощечкам цена грош за десяток в базарный день. Не буквально, конечно, но ты меня понимаешь. Их находят по всему белу свету — иногда в виде фрагментов, но и целые встречаются очень часто. По приблизительным оценкам, в запасниках музеев разных стран хранится до полумиллиона дощечек, которые никто не изучал, не пытался расшифровать, а многие ни один из специалистов даже в руки не брал. В общем, их просто пруд пруди. Их использовало большинство древних народов для всяческих кратких записей. Чего на них только нет — от имущественных подробностей и счетов до рецептов; в общем, на них писали практически все, что только можно представить. Находили дощечки с надписями на латыни, греческом, коптском, древнееврейском, арамейском, но большинство выполнено клинописью.

— А что это такое, если поточнее?

— Это такая древняя форма письма. Значки, использовавшиеся в ней, имеют форму клина. Их особенно удобно наносить при помощи стила на еще влажную глину. Вообще, глиняные дощечки — это просто занятные свидетельства о повседневной жизни людей того или иного исторического периода. Они, конечно, имеют определенную ценность, но, как правило, только лишь для ученых да музейных работников.

— Пусть так, — произнес Бронсон, — но здесь в Марокко убиты два человека, а глиняная дощечка, которую, как известно, погибшая женщина подобрала на суке, исчезла. Причем вместе с принадлежавшей ей камерой. А вчера за мной по всему Рабату гонялась шайка каких-то типов, и они…

— Что? Это были местные бандиты?

— Понятия не имею, — признался Бронсон. — У меня почему-то не возникло желания спросить, что им было надо. Но скажи: если сама дощечка действительно не имеет никакой ценности, может быть, важно то, что на ней написано? Такое возможно?

После недолгого раздумья Анджела ответила:

— Все может быть, но я сильно сомневаюсь. Просто потому, что большинство этих дощечек имеют возраст от двух до пяти тысяч лет. Но то, что произошло с тобой, Крис, меня очень тревожит. Если ты прав и надпись на дощечке важна, тогда все, кто ее видели, могут находиться в опасности.

— У меня есть с полдюжины снимков дощечки, но что может означать надпись, я даже не представляю. Да я даже не знаю, на каком это языке.

— Ну что ж, думаю, я смогу тебе помочь. Перешли мне снимки по электронной почте сюда, в музей, а я попрошу одного из наших специалистов по древним языкам посмотреть на них. Таким образом мы, по крайней мере, узнаем, что написано на дощечке, и заодно проверим твою гипотезу.

— Отличная идея, — обрадовался Бронсон. Собственно, именно на такой ответ он и надеялся. — Отправлю тебе их сию же минуту. Загляни в свой почтовый ящик минут через пять.

15

Четверть часа спустя Анджела проверила электронную почту и сразу же обнаружила письмо от Криса. Она просмотрела на компьютере четыре присланные фотографии глиняной дощечки и затем распечатала их в черно-белом варианте. Она знала, что так работать с ними будет легче, нежели в цвете. Откинувшись на спинку вращающегося кожаного кресла, Анджела принялась изучать изображения артефакта.

Экс-супруга Бронсона занимала этот кабинет с самого своего поступления на работу в музей. В небольшом по площади квадратном помещении не имелось ничего лишнего. Центральное место занимал рабочий стол в форме буквы L. На короткой его стороне стоял компьютер Анджелы и цветной лазерный принтер. В центральной части длинной стороны возвышалась гора черепков — их ей предстояло сегодня разобрать, — а также лежало несколько папок и записных книжек. В углу кабинета стоял деревянный верстак, на котором Анджела проводила работы по консервации материалов, используя для этого набор блестящих инструментов из нержавеющей стали, очищающие жидкости, различные клеи и прочие химические препараты. Рядом расположились несколько стеллажей с выдвижными ящиками, а над ними на стене висели две полки, на которых выстроились в ряд справочники.

Британский музей просто огромен — да и как может быть иначе, если только постоянных сотрудников, которые ежедневно приходят на работу, насчитывается около тысячи? Плюс пять миллионов посетителей ежегодно. Здание музея занимает площадь порядка семидесяти пяти тысяч квадратных метров — это в четыре раза больше знаменитого римского Колизея и равно девяти футбольным полям, — в нем три с половиной тысячи дверей. Это одно из самых эффектных строений во всем Лондоне, да и, коли на то пошло, во всем мире.

Анджела внимательно просмотрела распечатанные фотографии и покачала головой. К сожалению, качество снимков совсем не оправдало ее надежд и ожиданий. Запечатленный на фотографиях предмет определенно представлял собой глиняную дощечку, и Анджела почти не сомневалась, что сможет определить, на каком языке сделана надпись, — вот только задачка эта оказалась не из легких, поскольку изображение на всех четырех снимках было очень нечетким.

Примерно через минуту она положила распечатки на стол и погрузилась в размышления. Разглядывая фотографии, Анджела неизбежно возвращалась мыслями к Крису, а вместе с этим внутри нарастало замешательство и чувство неопределенности, как бывало всякий раз, когда она думала о бывшем муже. Брак их был недолгим, но нельзя сказать, что совсем неудачным. По крайней мере, они остались друзьями, а многие ли разведенные супруги могут похвастать тем же? Вся проблема заключалась в постоянном и незримом присутствии в их отношениях третьего — точнее, третьей — Джеки Хэмптон, жены лучшего друга Бронсона. Анджела внезапно поняла, как это похоже на избитый стереотип, и криво усмехнулась.

Все дело было в том, что Крис испытывал сильную и безответную страсть к Джеки. Страсть, которой — Анджела это знала — он никогда не позволял выплыть наружу; страсть, о существовании которой Джеки находилась в блаженном неведении. Нет-нет, он никогда не давал Анджеле ни малейшего повода заподозрить его в неверности — он был очень честным и порядочным человеком, — и, положа руку на сердце, следовало признать: вина в том, что их брак распался, лежит на ней, на Анджеле. Как только она поняла, что Крис испытывает настоящие чувства к другой женщине, то обнаружила, что ни за что на свете не смирится с второстепенной ролью.

Но теперь Джеки уже не было в живых, и чувства Бронсона неизбежно претерпели перемену. Уже некоторое время он пытался — и прилагал к тому немалые усилия — стать к ней ближе, проводить с ней больше времени, но до сих пор Анджела, в свою очередь, делала все, чтобы держать бывшего мужа на расстоянии. Она твердо решила: чтобы позволить Крису вернуться в ее жизнь, она должна быть на сто процентов уверена, что подобное ни с кем и никогда больше не повторится. И пока у нее такой уверенности не было.

Анджела встряхнула головой и снова посмотрела на фотографии.

— А ведь это и вправду арамейский, — чуть слышно пробормотала она.

По-арамейски Анджела понимала лишь самую малость, однако в музее работали несколько человек, чьи познания в языке намного превышали ее и позволили бы им перевести древний текст. Логичнее всего было бы обратиться к Тони Бэверстоку, одному из старейших сотрудников и признанному специалисту по древним языкам. Было, правда, одно «но»: Анджела его недолюбливала. Впрочем, это вряд ли могло помешать делу, поэтому она взяла два снимка и направилась по коридору к его кабинету.

— Ну, что тебе угодно? — раздраженно спросил Бэверсток, когда Анджела, предварительно постучав, вошла и остановилась перед столом, на котором в беспорядке были разбросаны разнообразные предметы. Специалист по древним языкам своей коренастой фигурой смахивал на медведя. Несмотря на то что ему не исполнилось еще и пятидесяти, волосы Бэверстока были седыми, и, глядя на его неопрятный внешний вид, сразу становилось понятно, что он холостяк.

— И тебе тоже доброе утро, Тони, — сладким голосом приветствовала его Анджела. — Посмотри, пожалуйста, две эти фотографии.

— Что это такое? Зачем? Я занят.

— Я отниму у тебя всего несколько минут. У меня тут пара фотографий глиняной дощечки. К сожалению, они весьма плохого качества и разобрать как следует текст, чтобы понять, о чем он, затруднительно. Текст, кстати говоря, на арамейском. Собственно, от тебя я прошу только одного: сказать, о чем гласит надпись. А если ты еще рискнешь предположить, когда она была сделана, это будет совсем хорошо.

Анджела положила на стол распечатанные фотографии. Бэверсток взглянул на них, и в этот миг Анджеле показалось, что в глазах его промелькнуло узнавание.

— Ты видел ее раньше?

— Нет, — резко бросил он, посмотрел на девушку и быстро перевел взгляд на один из снимков. — Ты права, — нехотя буркнул Бэверсток. — Надпись сделана на разновидности арамейского. Оставь их мне, и я попробую что-нибудь сделать.

Анджела коротко кивнула и покинула кабинет.

Несколько минут Тони Бэверсток просто сидел за столом, не сводя глаз с лежащих перед ним фотографий. Наконец он оторвался от них, посмотрел на наручные часы, отпер ящик стола и вытащил оттуда маленькую черную записную книжку. Сунув ее в карман куртки, он вышел из кабинета, прошел по коридорам к выходу из музея и направился по Грейт-Рассел-стрит к ближайшей телефонной будке.

На том конце провода ответили после пятого гудка.

— Это Тони, — произнес Бэверсток. — Всплыла еще одна дощечка.

16

Александер Декстер был погружен в чтение журнальной статьи, посвященной антикварным часам, и не стал отвлекаться, увидев, что на мобильник пришло CMC-сообщение. Когда же он наконец его прочитал, то выпрямился и пробормотал проклятие. Сообщение гласило: «См. Д мэйл, стр 13. Перезвони».

Декстер записал номер, с которого пришло CMC, схватил ключи от машины, закрыл на засов дверь магазина и повернул табличку надписью «ЗАКРЫТО» наружу. Затем из ящика письменного стола он достал другой мобильник с сим-картой «pay-as-you-go»[7] и аккумулятор — Декстер всегда вынимал аккумулятор, когда не пользовался телефоном, — и через черный ход покинул магазин.

Декстер занимался вполне законным антикварным бизнесом, будучи одним из нескольких антикваров, ведущих дела в маленьком городке Петуорт, что в Суррее. Петуорт являлся своего рода Меккой для продавцов и покупателей предметов старины. Специализировался Декстер на старинных часах и хронометрах, а также на небольших предметах дорогой мебели, хотя готов был купить любую вещь, если полагал, что она принесет ему прибыль. Все свои доходы он каждый год честно заносил в налоговую декларацию, которую представлял в управление налоговых сборов. Так же аккуратно он уплачивал налог на добавленную стоимость. Все отчетные документы содержались в образцовом порядке, в них вносились записи обо всех сделках, о каждой покупке и продаже. Благодаря столь тщательному ведению дел и вниманию к каждой мелочи Декстер счастливо избегал проверок налоговых инспекторов, и только один раз его удостоил посещением инспектор по VAT.[8] Второго визита Декстер в ближайшее время не ожидал.

Однако, помимо легального, был у него еще и нелегальный бизнес, о котором большинство его клиентов — и, уж конечно, налоговые инспектора и полиция — ничего не знали. За годы упорной работы Декстер обзавелся внушительным списком состоятельных клиентов, которые вечно находились в поисках чего-нибудь «эдакого» и которым было совершенно безразлично, откуда он достал раритет и сколько тот стоит. Платили эти покупатели исключительно наличными и никогда не требовали никаких расписок.

Декстер именовал себя искателем, хотя на самом деле являлся обычным перекупщиком краденого. Как правило, он предпочитал иметь дело с вещами, похищенными из никому не известных гробниц, а также других источников древностей в Египте, Африке, Азии и Южной Америке. Впрочем, не гнушался Декстер и предметами, украденными из частных коллекций или музеев, — лишь бы цена была подходящей, а риск сводился к минимуму.

Он обогнул здание, в котором размещался магазин, забрался в «БМВ» третьей серии и выехал на улицу. На окраине Петуорта Декстер остановился на заправочной станции, залил бак бензина и купил номер «Дейли мейл». Выбравшись из города, он проехал с десяток миль и наконец затормозил на придорожной площадке для отдыха.

Достав газету, он пролистал ее, пока не добрался до тринадцатой страницы. Взглянул на слегка размытое изображение и, не теряя времени, приступил к чтению статьи. Глиняные дощечки не являлись чем-то редким и не были для Декстера особо желанной добычей, однако он с нарастающим волнением читал помещенный в газете материал.

Он закончил чтение и покачал головой. Совершенно очевидно, что родственники погибшей пожилой семейной пары были неверно информированы — а скорее всего, не информированы вовсе — о возможной стоимости артефакта. Но в таком случае оставался неразъясненным один очевидный вопрос. Если верна выдвинутая Дэвидом Филипсом, зятем погибших, теория, что его тесть с тещей были убиты с целью ограбления, тогда почему же воры не забрали такую привлекательную добычу, как деньги и кредитные карточки, а взяли одну лишь старинную глиняную дощечку? Очень похоже на то, размышлял Декстер, что его клиент — некто Чарли Хокстон, отвратительнейший негодяй из Ист-Энда, который с первой же встречи вселил в него непередаваемый ужас и который при этом имел на удивление утонченный вкус к старинным вещам, — вовсе не единственный, кто разглядел, что глиняная дощечка может иметь огромную ценность.

Декстер поставил на место аккумулятор, включил мобильник и набрал номер, с которого было отправлено сообщение.

— Ты не очень спешил.

— Извини, — быстро ответил Декстер. — Так что я должен для тебя сделать?

— Ты прочитал статью? — спросил Хокстон.

— Да.

— Ну, тогда все должно быть ясно. Достань мне эту дощечку.

— Это может оказаться непросто, но, думаю, мне удастся раздобыть изображение надписи.

— Раздобудь, но я хочу заполучить саму дощечку. Там может быть что-то на задней части или на боках, то, чего не увидишь на фотографии. Декстер, ты вроде говорил, что у тебя хорошие связи в Марокко. Сейчас есть возможность это доказать.

— Это будет недешево.

— Плевать я хотел, сколько это будет стоить. Просто найди ее.

Декстер выключил мобильник, завел двигатель и, проехав около пяти миль на юг, припарковал «БМВ» в дальнем углу большой автостоянки возле паба. Из кармана куртки он вытащил маленькую записную книжку, в которую записывал телефонные номера и имена людей, специалистов в разных сферах, которых он периодически нанимал для выполнения деликатных поручений. Эти телефоны нельзя было найти ни в одном из справочников, кроме того, все они были для однократного использования, и их владельцы регулярно сообщали Декстеру новые номера, так что вся книжка была исписана цифрами.

Он снова включил мобильник и открыл записную книжку. Едва телефон поймал сигнал сети, Декстер набрал номер.

— У аппарата.

— У меня есть для вас работа, — сказал Декстер.

— Говорите.

— Дэвид и Кирсти Филипс. Они живут в Кентербери. Адрес должен быть в списке избирателей или в телефонной книге. Меня интересует их компьютер.

— Сделаем. Как срочно?

— Как можно скорее. Если получится, то сегодня. Гонорар как обычно?

— Расценки немного выросли, — отозвался на том конце провода хриплый голос. — Это обойдется вам в штуку.

— Согласен. И вы же постараетесь, чтобы все было чисто?

Закончив разговор, Декстер вывел «БМВ» со стоянки, проехал еще пару миль, остановился и снова достал записную книжку. Включил мобильник и набрал другой номер, на этот раз начинающийся с цифр 212.[9]

— As-Salaam alaykum, Izzat. Kef halak?

Декстер говорил по-арабски достаточно свободно, хотя и не бегло, и поприветствовал собеседника официально («Мир тебе!»), а потом уже по-свойски поинтересовался: «Как дела?» Он выучил язык в основном из-за того, что большинство его «особых» клиентов интересовались старинными предметами, которые чаще всего можно было найти в арабских странах. А если ты можешь говорить с продавцом на его родном языке, это намного облегчает сделку.

— Чего тебе нужно, Декстер? — ответили на том конце провода низким голосом с сильным акцентом, хотя и на правильном английском.

— Как ты догадался, что это я?

— Только одному человеку в Великобритании известен этот номер.

— Понятно. Слушай, у меня есть для тебя работенка.

Больше трех минут понадобилось Декстеру, чтобы объяснить Иззату Забари, что произошло и что он просит его сделать.

— Это будет непросто, — ответил Забари.

Практически такой ответ Декстер и ожидал услышать. Собственно говоря, сколько он помнил, всякий раз, когда он поручал марокканцу работу, тот отвечал одно и то же.

— Знаю. Но ты сможешь?

— Ну, — с сомнением протянул Забари, — я, пожалуй, могу прощупать свои связи в полиции. Возможно, им что-нибудь известно.

— Иззат, мне не нужно знать, как ты собираешься это сделать, только скажи: сможешь ты или нет? Я перезвоню вечером, хорошо?

— Отлично.

— Ma'a Salaama.

— Alla ysalmak. Пока.

Возвращаясь в Петуорт, Декстер размышлял, что предпринять дальше. Безусловно, надо закрывать магазин и как можно скорее лететь в Марокко. Забари вполне сможет справиться и сам, но Декстер не доверял практически никому и хотел лично находиться на месте, если марокканцу все же удастся найти и заполучить глиняную дощечку.

Слегка размытая фотография на тринадцатой странице «Дейли мейл» Декстеру была очень даже хорошо знакома. Около двух лет назад он продал Чарли Хокстону практически идентичную дощечку. Если Декстера не подводила память, дощечка являлась одной из многих реликвий, хранившихся в ящике, который его поставщик «взял» из запасника Каирского музея. Он вспомнил, что Хокстон горел желанием заполучить любую другую похожую дощечку — он считал, что та, которую он купил, является лишь одной из целой серии.

Что ж, похоже, что Хокстон оказался прав.

17

Сидевшие в замызганном белом «Форде Транзит» двое мужчин любому, кто бы обратил на них внимание, показались бы типичными рассыльными. Одеты они были в неброские джинсы, футболки и кожаные куртки, на ногах — грязные кроссовки. Оба были хорошо сложены и, похоже, отличались немалой силой. Они и в самом деле служили рассыльными в небольшой кентской фирме, но имели также и другую работу, которая и приносила им львиную долю доходов.

На лобовом стекле перед водителем на присоске был закреплен спутниковый навигатор. Мужчина, сидевший на пассажирском сиденье, внимательно изучал выведенный на экран план города. Но так как их официальная работа заключалась в том, чтобы находить в Кентербери нужный адрес, им необходимо было определять наиболее подходящий маршрут подъезда к тому или иному жилому кварталу, и оба мужчины предпочитали доверяться старой доброй карте, чем всецело полагаться на маленький многоцветный экран навигатора.

— Вот он, — ткнул пальцем мужчина на пассажирском сиденье, — слева, где на улице припаркован «Гольф».

Водитель микроавтобуса нажал на тормоз и припарковался на обочине, не доехав метров сто до искомого дома.

— Набери еще раз номер, — скомандовал он напарнику.

Второй мужчина вытащил мобильный телефон, потыкал пальцем в кнопки и нажал на «Вызов». Секунд двадцать он сидел и слушал, потом сбросил звонок.

— По-прежнему не отвечает, — сообщил он.

— Хорошо. Приступаем.

Водитель включил передачу, тронул машину с места и завернул за угол. Там он остановился прямо напротив особняка с левой стороны улицы и заглушил двигатель. Оба мужчины нацепили бейсболки, вылезли из микроавтобуса, открыли задние дверцы и вытащили из кузова большую картонную коробку.

Они прошли по тропинке мимо стоящего на подъездной дорожке «Фольксвагена» к двери черного хода и опустили коробку на землю. Случайный наблюдатель наверняка предположил бы, что коробка весит несколько десятков килограммов, хотя на самом деле в ней не было ровным счетом ничего.

Мужчины обернулись к проезжей части, потом внимательно огляделись по сторонам. Звонка на двери не оказалось, поэтому водитель просто постучал по стеклу. Как они и ожидали, в доме стояла полная тишина и на стук никто не отозвался — так же как никто не ответил пару минут назад на телефонный звонок. Подождав еще немного, водитель достал из кармана куртки фомку, вставил ее в щель между дверью и косяком возле замка и с силой надавил на импровизированный рычаг. Раздался резкий щелчок, замок подался, и дверь распахнулась.

Они подхватили коробку и вошли в дом. Оказавшись внутри, взломщики разделились: водитель стал подниматься по лестнице, а его подельник начал обыскивать комнаты на первом этаже.

— Давай сюда. Помоги мне.

Второй мужчина бросился вверх по лестнице и увидел, что напарник выходит из кабинета и держит в руках системный блок.

— Возьми монитор, клавиатуру и все остальное, — скомандовал он.

Компьютер они погрузили в коробку, а затем прошлись по дому, наводя кругом беспорядок: срывали покрывала с кроватей, выбрасывали вещи из платяных шкафов и выдвижных ящиков. Словом, создавали впечатление налета ошалевших наркоманов.

— Ну, думаю, так сойдет, — озирая воцарившийся в гостиной хаос, промолвил водитель.

Они подхватили с двух сторон теперь уже действительно тяжелую коробку, прошли тем же путем обратно и погрузили добычу в грузовое отделение «Транзита», а сами забрались в кабину. Только что они честно заработали пятьсот фунтов.

«Вовсе неплохо за каких-нибудь десять минут работы», — весело подумал водитель, поворачивая ключ в замке зажигания.

Вовсе неплохо.

18

— Анджела? Заходи.

Как это типично для Тони Бэверстока, подумалось Анджеле. Лаконичен чуть ли не до бесцеремонности плюс к тому совершенно пренебрегает всеми светскими: ни тебе «здрасьте», ни «пожалуйста». Когда она вошла в кабинет, Тони удобно откинулся в кресле на колесиках, а ноги водрузил на угол стола. Фотографии, которые передала ему Анджела, лежали рядом с ботинками.

— Удалось что-нибудь сделать? — спросила Анджела.

— И да и нет.

И это тоже было очень похоже на Бэверстока. Он считался признанным мастером давать уклончивые ответы на прямые вопросы.

— Пожалуйста, по-английски, — попросила Анджела и села в кресло для посетителей.

Бэверсток хрюкнул и подался вперед.

— Хорошо. Как ты и предположила, надпись сделана на арамейском, что само по себе несколько необычно. Как ты должна знать, — от слабо завуалированного намека на ее некомпетентность Анджела почувствовала себя неуютно, — после шестого века до нашей эры такой тип дощечек практически перестали использовать. Причина проста: в силу особенностей арамейского рукописного шрифта гораздо удобнее было писать на папирусе или пергаменте, чем выводить каждый символ на глине. И еще более необычная особенность — то, что это настоящая тарабарщина.

— О, ради бога, Тони, выражайся, пожалуйста, по-английски.

— А это и есть английский. Эта дура — а я предполагаю, что снимки сделаны именно женщиной, — совершенно очевидно, была никудышным фотографом. Она умудрилась сделать две фотографии лицевой поверхности дощечки так, что фактически в фокусе оказалась только лишь где-то половина одной строчки надписи. Перевести весь текст представляется абсолютно невозможным. Ну а из того, что мне все же удалось расшифровать, ясно, что дальнейший перевод будет, похоже, пустой тратой времени.

— Что это значит?

— На дощечке, судя по всему, действительно начертаны слова на арамейском. Взятые по отдельности, они вполне понятны, но вот все вместе не имеет никакого смысла. — Бэверсток ткнул пальцем во вторую из шести строк символов на одном из снимков. — Это единственная строчка из всей надписи, которую худо-бедно можно прочесть, да и то одно слово в ней непонятно. Вот это слово, 'arabaāh, означает цифру четыре. Ну, это-то достаточно просто. Следом за ним идет слово «и». Перед ним можно перевести еще три слова, а именно — «дощечки», «против» и «исполнить». Таким образом, предложение в целом будет звучать следующим образом: «исполнить против непонятное слово дощечки четыре и». Это я и подразумевал под тарабарщиной. Каждое отдельно взятое слово имеет смысл, но целиком предложение представляет полную бессмыслицу. Это как будто было домашнее задание для ребенка, просто набор случайных слов.

— Ты именно так и думаешь?

Бэверсток отрицательно покачал головой.

— Я этого не сказал. Мне доводилось видеть немало арамейских текстов, и я могу сказать, что этот явно начертан рукой взрослого человека. Смотри: символы нанесены короткими, уверенными штрихами. Мое мнение такое, что надпись была сделана образованным взрослым человеком, причем мужчиной. Не забывай, в то время женщины в большинстве своем были неграмотными, точно как многие из них и по сей день, — язвительно прибавил он.

— Тони, — предостерегающе произнесла Анджела.

— Да я же шучу, — отмахнулся Бэверсток.

Но Анджела знала, что его высказывания о женщинах всегда находятся, что называется, на грани фола. По ее мнению, Бэверсток был высокомерным и напыщенным, но, в сущности, безобидным кабинетным женоненавистником. Он не делал особого секрета из того, что терпеть не может успешных женщин, а особенно успешных женщин, которые были настолько неосмотрительны, что сочетали в себе красоту и ум. Анджела даже помнила пару случаев, когда он накидывался на нее с оскорблениями, но оба раза она давала хаму достойный отпор.

Хотя Анджела знала, что ее нельзя назвать красивой в общепринятом смысле, светлые волосы и карие глаза — да, и еще губы, губы, про которые Бронсон всегда говорил, что они приносят счастье, — делали ее чрезвычайно привлекательной. Она производила неизгладимое впечатление почти на всех мужчин, за что, собственно, Бэверсток и невзлюбил ее с первого же дня.

— О каком времени мы говорим? — спросила Анджела.

— Надпись сделана на староарамейском, который был в ходу примерно с 1100 года до нашей эры по 200 год нашей эры.

— Послушай, Тони, это же больше тысячи лет! Неужели нельзя несколько сузить хронологические рамки?

Бэверсток покачал головой.

— Ты знаешь что-нибудь об арамейском языке?

— На самом деле немногое, — признала Анджела. — Я работаю с глиняной посудой, с керамикой вообще. Могу отличить большинство древних языков и прочитать на них по несколько слов. Но единственный язык, который я хорошо понимаю, с которого могу переводить, — это латынь.

— Ну хорошо. Тогда разреши дать тебе краткий урок. Арамейский язык появляется около 1200 года до нашей эры, когда народ, впоследствии ставший известным как арамеи, поселился в области Арам, в Верхней Месопотамии и Сирии. Вероятно, язык происходит от финикийского, и, так же как и финикийские, арамейские тексты читались справа налево. У финикийцев не было символов для обозначения гласных звуков, в то время как арамеи начали применять некоторые буквы, главным образом aleph, he, waw и yodh, для отображения на письме гласных.

Письменные памятники на языке, получившем название арамейский, начинают появляться примерно пару сотен лет спустя, а к середине восьмого века до нашей эры он стал официальным языком Ассирии. Около 500 года до нашей эры, после того как Месопотамию завоевал персидский царь Дарий I, должностные лица так называемой Империи Ахеменидов начали пользоваться арамейской письменностью во всех официальных документах, имевших хождение на территории Империи. Среди ученых нет единого мнения, стало ли это результатом имперской политики, или же арамейский просто оказался наиболее удобным языком для многонационального образования.

— Империя Ахеменидов? Напомни, пожалуйста.

— Я думал, даже тебе это известно, — раздраженно произнес Бэверсток, но все-таки соизволил продолжить: — Она просуществовала примерно с 560 по 330 год до нашей эры и была первой из многочисленных персидских империй, которые владели в разное время большей частью территории современного Ирана. Если принимать во внимание захваченные ею земли, это было крупнейшее дохристианское государство, занимавшее площадь почти три миллиона квадратных миль на трех континентах. Среди покоренных персами областей и стран были Афганистан, Малая Азия, Египет, Иран, Ирак, Израиль, Иордания, Ливан, Пакистан, Саудовская Аравия, Сирия и Фракия.

Для нас важно то, что примерно с 500 года до нашей эры язык становится известен как имперский или ахеменидский арамейский. Обретя статус официального, он, что удивительно, на протяжении следующих порядка семисот лет практически не изменялся. Как правило, единственный способ определить, где и когда была создана та или иная надпись, заключается в распознавании заимствованных слов.

— То есть?

— Это слова, использовавшиеся для описания предметов или мест, для выражения понятий или воззрений, которые не имели точного эквивалента в арамейском языке и потому заимствовались из местного языка, чтобы максимально доходчиво и правильно передать ту или иную часть текста.

— А в этом тексте ничего подобного нет? — спросила Анджела.

— В той полудюжине слов, что мне удалось разобрать, — нет. Если хочешь знать поточнее, ну, я бы предположил, что эта дощечка имеет довольно позднее происхождение, пожалуй, не раньше начала первого тысячелетия до нашей эры. Но конкретнее определить я не берусь.

— И это все?

— Ты же знаешь, Анджела, я не люблю строить досужие предположения. — Несколько секунд Бэверсток молча рассматривал снимки глиняной дощечки. — У тебя нет фотографий получше? — спросил он. — И откуда взялась эта дощечка?

Что-то в интонации, с которой Бэверсток задал вопрос, заставило Анджелу насторожиться. Она покачала головой:

— Насколько мне известно, других фотографий не существует. И я понятия не имею, где была найдена дощечка. Мне просто прислали снимки для изучения.

Бэверсток хрюкнул.

— Дай мне знать, если вдруг у тебя появится что-то еще. Если в моем распоряжении окажутся фотографии лучшего качества, я бы смог тебе сказать более точно, где была сделана надпись. Но не исключено, — прибавил он, — подчеркиваю, не исключено, что дощечка эта из Иудеи.

— Почему?

Бэверсток показал на то единственное во второй строке слово, которое ему не удалось перевести.

— Конечно, качество снимков настолько отвратительное, что по ним почти ничего нельзя определить, но возможно, что это слово «Ир-Цадок».

— И что это означает?

— Само по себе ничего особенного. Но это может быть первая половина имени собственного Ир-Цадок Секаха. Это старинное арамейское название поселения на северо-западном берегу Мертвого моря. В наше время оно больше известно под своим арабским именем, которое переводится как «Две Луны».

Бэверсток замолчал и через стол посмотрел на собеседницу.

— Кумран? — осторожно предположила Анджела.

— В точку. Хирбет Кумран, таково его полное название. «Хирбет» переводится как «руины». Это слово происходит от древнееврейского horbah. Его можно встретить по всей Иудее, где оно используется для обозначения древних поселений.

— Спасибо, Тони, я знаю, как переводится слово «хирбет». Стало быть, ты считаешь, что эта дощечка из Кумрана?

Бэверсток покачал головой:

— Нет. Я не могу быть уверен, что правильно прочитал надпись. Но даже если и так, слово само по себе может ничего не значить. Оно может быть частью целой фразы. И если оно все же означает Кумран, опять-таки, возможно, это просто упоминание о поселении.

— А когда оно возникло, это поселение? В первом веке до нашей эры?

— Немного раньше, в конце второго столетия. В нем жили примерно до 70 года нашей эры, до того времени, когда пал Иерусалим. Это и есть основная причина, по которой я отношу дощечку к весьма позднему периоду. То есть, если я прав и Ир-Цадок является частью названия Ир-Цадок Секаха, тогда почти наверняка надпись на дощечке была сделана в тот период, когда ешиимы — это племя сегодня больше известно как ессеи — предположительно, обитали в Кумране. Отсюда и происходит очень приблизительная датировка.

— Значит, в тексте на дощечке присутствует только упоминание о Кумране, но сама она не из ессейской общины.

— Я этого не говорил. А сказал я, что в надписи, возможно, присутствует упоминание о Кумране, но сама дощечка, вероятно, не имеет отношения к ессеям.

— Хорошо. А есть еще слова, которые ты бы мог перевести?

— Вот здесь. — Бэверсток показал на последнюю строчку. — Это слово похоже на «локоть» или «локтей», но я не стану за это ручаться. И еще одно слово — вот здесь — может означать «свитков».

— И ты по-прежнему не знаешь, что собой представляет сама дощечка? И может ли она иметь ценность?

Бэверсток покачал головой.

— Определенно, она не имеет никакой ценности. Что касается назначения, скорее всего, она так или иначе связана со школой. Я думаю, это было нечто вроде учительского пособия, для того чтобы научить детей правильно писать определенные слова. Так что твоя дощечка — не более чем просто любопытная вещица и никакой ценности, конечно же, не представляет, разве только для ученых.

— Спасибо, Тони. — Анджела поднялась с кресла. — Я и сама пришла к такому же заключению и просто хотела удостовериться.

Анджела ушла, а Тони Бэверсток несколько минут сидел в глубокой задумчивости. Он надеялся, что не ошибся, когда сообщил Анджеле Льюис точный перевод части надписи, которую ему удалось разобрать. На самом деле он смог перевести еще с полудюжины слов, но значение их решил не разглашать. С гораздо большей охотой он не сказал бы ей вообще ничего, но тогда настырная женщина могла бы отправиться к другому специалисту по древним языкам, а Бэверстоку вовсе не хотелось, чтобы кто-либо заинтересовался возможным скрытым смыслом некоторых слов старинного текста.

Теперь же, если Анджеле вздумается продолжить поиски, единственное место, куда они могут ее привести, это Кумран. А в том, что там она абсолютно ничего не найдет, Бэверсток был уверен почти на сто процентов.

Через два часа Бэверсток остановился у дверей кабинета Анджелы Льюис и постучался. Как он и предполагал, ответа не последовало. Бэверстоку было известно, что именно в это время Анджела обычно ходит перекусить. Для пущей уверенности он постучал еще раз, потом открыл дверь и проник внутрь.

В течение последующих пятнадцати минут он быстро, но тщательно обыскивал комнату, проверил все ящики стола и шкафы, но безрезультатно. Бэверсток очень надеялся, что глиняная дощечка на самом деле хранится в кабинете Анджелы, но все, что ему удалось найти, это еще два снимка реликвии. Их он забрал с собой. Перед уходом Бэверсток попытался залезть в электронную почту Анджелы, но потерпел неудачу: отключить экранную заставку без пароля было невозможно.

Тем не менее, размышлял Бэверсток, возвращаясь в собственный кабинет, не исключено, что дощечка все же находится у Анджелы, — возможно, спрятана в ее квартире. Что ж, в таком случае нужно сделать еще один звонок.

19

Для того чтобы на тебя не обращали внимания где бы то ни было, требуются всего две вещи: иметь соответствующую внешность и вести себя уверенно. Вошедший в один из отелей Рабата темноволосый загорелый мужчина в костюме западного покроя, с большим портфелем, был настолько неотличим от любого другого постояльца, что портье за стойкой удостоил его лишь мимолетным взглядом и вернулся к своим занятиям.

Мужчина тем временем уверенной походкой пересек холл и начал подниматься по центральной лестнице. На следующем этаже он остановился, вызвал лифт и нажал кнопку с цифрой четыре. Сверившись с висящей возле лифта табличкой, указывающей расположение номеров, мужчина повернул направо. Около номера 403 он остановился, поставил портфель на пол, натянул тонкие латексные перчатки, вытащил из кармана тяжелую резиновую дубинку и свободной рукой громко постучал в дверь. Когда он заходил в отель, то заметил женщину — она сидела со стаканом в руке в примыкающем к холлу баре, — но вот мужа ее нигде не было видно. Хорошо, если он вышел куда-нибудь. В этом случае придется воспользоваться лежащим в кармане куртки, в изящном кожаном футляре, набором отмычек. Если же муж окажется в номере — что ж, тогда ему сегодня просто не повезло.

За дверью послышались шаги. Мужчина покрепче ухватился за рукоять дубинки и поднес к лицу большой белый носовой платок — будто собирался высморкаться.

Дверь широко распахнулась, и в коридор выглянул Дэвид Филипс.

— Да? — спросил он.

Филипс наткнулся взглядом на стоящего прямо перед ним черноволосого мужчину, большая часть лица которого была прикрыта белой тканью, а в следующее мгновение он уже падал навзничь, после того как что-то темное просвистело в воздухе и врезалось ему в лоб. Искры посыпались у него из глаз; все, что видел Филипс, это яркие вспышки белого и красного света, который будто взрывался прямо в голове. А еще через мгновение он лишился чувств.

Нападавший быстрым взглядом окинул коридор, но тот был совершенно пуст. Тогда он подхватил чемодан, прошел внутрь, затащил через порог тело бесчувственного Филипса и прикрыл за собой дверь.

Номер был небольшой, и на то, чтобы его обыскать, ушло меньше пяти минут. Вскоре мужчина уже покидал 403-й, при этом чемодан его был значительно тяжелее, чем прежде. И как никто не обратил на него внимания, когда он заходил в отель, на выходе мужчине также удалось остаться незамеченным.

— Прошу прощения, что снова вас побеспокоил, — неловко начал Бронсон, присаживаясь напротив Кирсти Филипс.

Буквально несколько минут назад сержанту позвонил «Дикки» Бёрд и рассказал, что в доме Филипсов совершено ограбление. Бронсону это известие крайне не понравилось: похищение персонального компьютера у английской четы определенно имело связь с тем, что произошло в Марокко. Вот только Бёрд не был так в этом убежден.

— Что случилось? — Раздражение в голосе Кирсти смешалось с ощутимым беспокойством. — В смысле, кто-нибудь из соседей что-нибудь видел?

— На самом деле, — произнес Бронсон с извиняющейся улыбкой, — несколько человек видели в точности все, что произошло. Но все они предположили, что вы уже вернулись из Марокко и вам доставили из магазина холодильник или что-то еще. К вашему дому подъехал белый фургон, из него вышли двое мужчин и занесли внутрь большую картонную коробку. В доме они провели около десяти минут, а затем вышли обратно — судя по всему, с компьютером в коробке, — сели в машину и уехали.

— Это все, что они взяли?

— По словам вашей соседки, миссис Тернбулл, — да. Она осмотрела дом и сказала, что пропал только компьютер. Могу вас успокоить: хоть взломщики и перевернули все вверх дном — впечатление такое, будто из каждого ящика вывалили все до последней вещицы, — серьезного ущерба они не причинили. Единственное, что пострадало, — это замок на двери черного хода. Миссис Тернбулл уже договорилась о его замене, и еще она сообщила, что к вашему приезду все как следует приберет.

— Она всегда так к нам добра, — кивнула Кирсти. — И так со всем прекрасно управляется.

— Да, такое впечатление она и производит. Кстати, а где ваш супруг?

— О, он поднялся в номер как раз перед вашим приходом, но должен с минуты на минуту появиться.

С этими словами Кирсти бросила взгляд в сторону холла и внезапно вздрогнула всем телом.

— Дэвид! — крикнула она и вскочила на ноги.

Через холл шел, спотыкаясь и качаясь из стороны в сторону, Дэвид Филипс. По щеке струилась кровь, но мужчина этого не замечал.

Бронсон и Кирсти почти одновременно подбежали к нему, схватили под руки, осторожно завели в бар и усадили в кресло.

— Что, черт возьми, произошло? Ты упал, или что случилось? — ощупывая пальцами рану на лбу, спросила Кирсти.

— Ш-ш-ш! Больно, Кирсти, — выдавил Филипс и отвел ее руку в сторону. — Я не упал. Меня толкнули.

— Не думаю, что придется зашивать, но кровоподтек выглядит очень скверно, — внимательно осмотрев рану, заметил Бронсон.

Рядом возник бармен с целым ворохом бумажных салфеток. Бронсон поблагодарил его и попросил принести стакан воды.

— Я бы не отказался от чего покрепче, — пробурчал Филипс.

— Это не для питья, — сказал Бронсон.

— И бренди, — крикнула Кирсти в спину удаляющемуся бармену.

Когда он вернулся, Филипс схватил стакан и выпил маленькими глотками, в то время как жена смочила несколько салфеток и осторожно протерла рану, а затем начала смывать кровь с лица.

— Кожа, конечно, рассечена, — констатировала Кирсти, — но рана неглубокая, и можно обойтись без швов. А вот это поможет остановить кровотечение, — прибавила она и, свернув вместе несколько салфеток, приложила импровизированный тампон к ране. — Просто крепко его держи. А теперь расскажи, что с тобой случилось.

— Я был в номере, — начал Филипс, — и тут в дверь постучали. Только я открыл, как какой-то мужик стукнул меня — и сильно стукнул — по голове. И ведь ни слова не сказал, сразу отправил в нокаут. А когда я очухался, его уже и след простыл, а вместе с ним исчез и твой ноутбук.

Кирсти с ужасом посмотрела на Бронсона.

— Такое впечатление, что они охотятся за нашими компьютерами!

Бронсон не обратил на нее внимания, а повернулся к Филипсу.

— Мне совсем недавно сообщили, что ваш дом ограбили. И воры забрали компьютер.

— Вот черт!

— Сколько лет вашим компьютерам?

— Ну, мы купили их около трех лет назад, — сообщил Филипс. — А в чем дело?

— По сегодняшним меркам это уже старье, — повернувшись к Кирсти, решительно заявил Бронсон. — Красная цена трехлетнему компьютеру — пара сотен фунтов. А из этого следует, что того, кто организовал два этих ограбления, интересуют не сами машины, а информация, хранящаяся на жестких дисках: электронные письма вашей матери и сделанные ею фотографии.

— Вы все еще считаете, что катастрофа на шоссе — не более чем несчастный случай? — спросил Дэвид.

Бронсон помотал головой:

— Ни в коем случае. За каждым вашим шагом внимательно следят. И, похоже, это из-за тех снимков, которые ваша теща сделала в Рабате. Все остальные версии не выдерживают критики. Вы все подготовили для возращения тел на родину?

Дэвид Филипс кивнул.

— Отлично, — произнес Бронсон. — Тогда, я думаю, вам нужно лететь домой, и как можно скорее. И будьте очень осторожны и внимательны. Сейчас вы отделались лишь головной болью, но в следующий раз можете оказаться не столь удачливы.

Он собрался уходить, но задержался и внимательно посмотрел на чету Филипсов.

— У меня к вам последний вопрос. Предположим, что я прав и воры действительно интересовались содержимым компьютеров: фотографиями и прочим. Скажите, вы не копировали эти файлы на другую машину?

Дэвид Филипс утвердительно кивнул.

— Да. Электронные письма были только на ноуте Кирсти, но вот фотографии, которые сделала здесь теща, я сохранил также на нашем стационарном компьютере. Такое вот резервное копирование. Мы так всегда поступали — то есть регулярно делали копии всей информации на обеих машинах. Таким образом, в распоряжение воров попали фотографии той ссоры на суке, свидетелем которой была Маргарет, а также снимки глиняной дощечки. А поскольку оба компьютера исчезли, никаких доказательств у нас не осталось.

20

С двумя пакетами покупок в руках Анджела вошла в квартиру и закрыла за собой дверь. Отнесла пакеты на кухню и проследовала через нее в спальню, чтобы переодеться. Натянула джинсы и джемпер, затем вернулась на кухню, разгрузила покупки и стала варить себе кофе. С чашкой в руке она направлялась в гостиную, когда внезапно услышала за входной дверью тихий стук.

Анджела замерла и пару секунд стояла и недоуменно прислушивалась. Было не похоже, что кто-то стучится, просясь войти, — скорее о дверь ударялся какой-то предмет. Анджела поставила чашку с кофе на столик в прихожей, подошла к двери и осторожно заглянула в глазок.

Глазам ее предстало несколько искаженное изображение, но все же Анджела отчетливо разглядела топчущихся у входа в квартиру двух крупных мужчин. Один из них был занят тем, что просовывал то ли фомку, то ли ломик в щель между дверью и косяком. В руке у его напарника Анджела приметила нечто, очень похожее на пистолет.

— О боже, — пробормотала она и сделала пару шагов назад. Пульс учащенно забился.

Пальцы от волнения отказывались повиноваться, но Анджела все же сумела закрыть дверь на цепочку. Вот только вряд ли это могло надолго задержать взломщиков. Если они прихватили с собой ломик, вполне могли позаботиться и о кусачках.

Позабыв не то что про остывающий кофе, но и почти про все на свете, Анджела бросилась бегом по коридору в спальню, достала дорожную сумку и принялась собираться. Из гардероба она вытащила теплую куртку, потом сунула ноги в кроссовки, схватила сумку с ноутбуком, убедилась, что на месте — то есть в сумочке — лежат паспорт, мобильный телефон и кошелек, бросила туда же зарядное устройство для мобильника. Затем открыла дверь черного хода, ведущую на пожарную лестницу с тыльной стороны здания.

Анджела быстро посмотрела вниз, убедилась, что внизу ее никто не дожидается, и только после этого закрыла за собой дверь. И в эту самую минуту из квартиры донесся треск, а следом громкий щелчок — похоже, грабители перекусили цепочку.

Не колеблясь дольше ни секунды, Анджела со всей прытью, на какую только была способна, начала спускаться вниз и через каждые несколько ступенек кидала взгляд на дверь черного хода. Она находилась едва ли на полпути, когда наверху показались двое мужчин. Они уставились прямо на нее, а потом один из грабителей выбрался на лестницу и стал быстро спускаться следом. Он с такой силой грохотал ботинками, что вся металлическая конструкция сотрясалась и звенела.

— О господи, — снова прошептала Анджела и еще прибавила скорости. На последних метрах она уже просто перепрыгивала через несколько ступенек за раз, но все же кожей ощущала, что преследователь ее нагоняет.

Едва коснувшись ногами земли, Анджела сразу же бросилась бежать, обогнула здание и направилась в сторону улицы, отчаянно надеясь, что там окажется полно народу.

Но стоило ей только завернуть за угол своего многоквартирного дома, как навстречу выскочил мужчина. Он широко расставил руку и попытался схватить Анджелу.

На одно ужасное мгновение пальцы мужчины ухватили ее за куртку, но девушке удалось развернуться, она замахнулась и что было сил ударила нападавшего сумкой, в которой лежал ноутбук. Получив мощный удар по скуле, мужчина едва удержал равновесие на мокрой траве. Он зарычал от боли и, шатаясь, отступил на несколько шагов назад. Анджела проскочила мимо, выбежала через открытые ворота для пешеходов и рванула к тротуару.

Людей на улице оказалось немного, и Анджела сразу же увидела движущееся черное такси с включенными фарами. Она засвистела и замахала руками, пытаясь привлечь внимание водителя, а затем оглянулась. Двое преследователей по-прежнему гнались за ней. Теперь они находились всего в каких-нибудь двадцати футах позади.

Такси притерлось к краю тротуара и остановилось. Последние несколько ярдов Анджела преодолела, словно финиширующий спринтер, рванула на себя дверь и буквально запрыгнула на заднее сиденье.

Таксист внимательно наблюдал за происходящим и, едва Анджела захлопнула за собой дверь, рванул машину с места и влился в дорожный поток прямо перед носом у движущегося в том же направлении автомобиля. Чтобы избежать столкновения, водитель последнего вынужден был ударить по тормозам, после чего с негодованием надавил на клаксон и долго не отпускал.

Анджела оглянулась. Преследователи стояли на тротуаре и злобными взглядами провожали удаляющееся такси.

— Ваши друзья? — поинтересовался водитель.

— Нет, слава богу. Да, и спасибо вам. Спасибо огромное.

— Без проблем. И куда поедем, дорогуша?

— В аэропорт Хитроу, — попросила Анджела и достала из сумочки мобильник.

Машина стала набирать скорость. Несколько мгновений Анджела смотрела, не отрывая взгляда, в зеркало заднего вида на свой дом, а потом набрала на телефоне 999. Ответившего на звонок оператора она попросила соединить с полицией и рассказала представителям закона, что в ее квартиру только что залезли грабители.

21

Вечером того же дня Декстер вышел из своего магазина в Петуорте, сел в машину и направился в кафе на окраине Кроуборо, где его уже поджидал мужчина. Они недолго посидели, пропустили по стаканчику, после чего Декстер положил на стол запечатанный конверт. Выйдя на парковку, он вытащил из кузова небольшого белого фургона картонную коробку, перетащил ее в багажник «БМВ», сам сел за руль и поехал обратно в Петуорт.

Вернувшись в магазин, Декстер перенес добычу в подсобку, достал из коробки компьютер и поставил его на занимающую всю длину помещения скамью. Подсоединив необходимую периферию, он включил машину. Через пятнадцать минут он уже нашел все, что его интересовало, и разложил перед собой несколько распечатанных на принтере фотографий с изображением продолговатой серо-коричневой дощечки, покрытой письменами. Увы, снимки не оправдали надежд — они оказались не очень четкими, так что надпись стала ненамного понятнее, как он рассчитывал, хотя все же были намного лучше по сравнению с опубликованными в газете.

У Декстера не было ни малейшего представления, что может означать надпись, не знал он даже, на каком языке она сделана. Он просто засунул снимки в конверт из манильской бумаги, запер подсобку и вернулся в магазин. В кабинете в задней части здания у Декстера стоял мощный компьютер с винчестером большого объема, на котором хранилась подробная информация (изображения и описание) всех вещей, которые он купил или продал за много лет. Кроме того, в отдельной папке, защищенной восьмизначным буквенно-цифровым паролем, содержались подробные сведения обо всех «неофициальных» сделках.

Включив компьютер и перейдя в нужный каталог, Декстер начал сравнивать только что распечатанные фотографии с изображениями глиняной дощечки, которую он продал Чарли Хокстону два года назад.

Удовлетворенный увиденным, он откинулся на спинку стула. Да, он оказался прав. Дощечка действительно являлась частью серии, и от этого находка приобретала большую ценность.

22

— Ну и что ты скажешь? — спросил Бронсон, когда в трубке раздался голос Анджелы.

— По сути, это ничего не стоящая глиняная дощечка; датируется она ориентировочно началом первого тысячелетия до нашей эры, — ответила Анджела. — Но я звоню по другому поводу.

Тон, каким она произнесла эти слова, встревожил Бронсона.

— Что случилось?

Анджела тяжело вздохнула:

— Когда я сегодня вернулась после ленча в кабинет, я обнаружила, что там кто-то покопался.

— Ты уверена?

— Вполне. Нет, никакого беспорядка, ничего такого, но кое-какие предметы на столе оказались передвинуты. Кроме того, исчезли две фотографии — из тех, что ты мне прислал. И еще — на экране компьютера была заставка, скринсейвер.

— И что это значит?

— Скринсейвер включается после пятиминутного бездействия компьютера, затем, по прошествии пятнадцати минут заставка исчезает, экран становится пустым. Я же отсутствовала больше часа.

— Стало быть, кто-то пользовался твоим компьютером не меньше пяти и не больше двадцати минут перед твоим возвращением. Что ты на нем хранишь? Есть что-то, не предназначенное для чужих глаз?

— Ничего такого, насколько я знаю, — ответила Анджела, — но в любом случае скринсейвер у меня защищен паролем. Кто бы ни пытался ко мне залезть, у него бы все равно ничего не вышло. — Она помолчала, а когда снова заговорила, Бронсон услышал, как напрягся ее голос. — Но это не все.

— Что еще?

— У меня во второй половине дня были намечены дела, так что я ушла из музея вскоре после ленча. Только я пришла домой, как услышала за дверью шум. Я выглянула в глазок и увидела на площадке двух мужчин. У одного из них в руках была фомка или что-то вроде того, а у другого пистолет.

— Господи, Анджела! С тобой все в порядке? Ты позвонила в полицию? Где ты сейчас?

— Конечно, я позвонила. Думаю, есть небольшая вероятность, что где-нибудь на этой неделе они пришлют полицейского. Но я не стала задерживаться и дожидаться, когда же он объявится. Я покинула квартиру через черный ход и спустилась по пожарной лестнице. Ну а сейчас направляюсь в аэропорт Хитроу.

— Куда ты собралась? — поинтересовался Бронсон.

— В Касабланку. Подробности сообщу, когда буду в аэропорту. Самолет делает промежуточную посадку в Париже, так что прилечу я довольно поздно. Ты ведь встретишь меня?

— Конечно… Но почему…

— Крис, я, так же как и ты, не верю в совпадения. От этой глиняной дощечки или от того, что на ней написано, исходит ощутимая опасность. Сначала — мой кабинет в музее, потом — квартира. Я хочу скрыться на время, пока мы не поймем, что же происходит. И рядом с тобой я буду находиться в большей безопасности, чем здесь в Лондоне, одна.

— Спасибо. — На мгновение Бронсон лишился дара речи. — Анджела, перезвони мне, когда узнаешь подробности про свой рейс. Буду ждать тебя в Касабланке. Знаешь, я всегда буду тебя ждать.

23

Двое мужчин, одетые во все черное, лежали на склоне холма возле группы невысоких кустов и смотрели в компактные бинокли на расположенный внизу, в долине, дом.

Переговорив с Декстером, Забари, в свою очередь, сделал несколько звонков, собирая информацию. Расспросы и привели его сюда — глиняную дощечку похитили у состоятельного человека, а в этом доме, как было известно, он хранил большую часть своей коллекции. Само здание было двухэтажным, с большой террасой на крыше в задней части. С террасы открывался вид на раскинувшийся внизу сад и горы, высящиеся вдали. Перед домом располагалась мощеная парковка; чтобы попасть на нее, необходимо было проехать через массивные стальные ворота.

Сам участок, на котором стоял дом, окружали высокие стены — Забари прикинул, что высота их около трех метров, — однако они не являли собой непреодолимое препятствие. Через любую стену, какой бы прочной она ни была, всегда можно перелезть. Забари больше беспокоила охранная сигнализация; кроме того, требовалось позаботиться еще и о собаках. По территории безостановочно рыскали туда-сюда два крупных черных зверя: похоже, доберманы. Время от времени они подбегали к запертым воротам и глядели через решетку на дорогу. Но стоит им только скушать по куску сырого мяса, сдобренного коктейлем из барбитуратов и транквилизаторов, как собачки погрузятся в крепкий сон.

Забари оторвался от бинокля и оглядел растущие вокруг чахлые кустики — они покрывали всю вершину и склоны песчаного холма, который он выбрал в качестве наблюдательного пункта. От дома их отделяло примерно полкилометра, и Забари был уверен, что внизу никто не догадывается об их присутствии.

Он обернулся на запад, где солнце катилось за горизонт, расцвечивая вечернее небо вперемешку синим, розовым и пурпурным. Закаты в Марокко всегда являют собой захватывающее зрелище — особенно вблизи Атлантического океана. Здесь чистый воздух в сочетании с плавным изгибом побережья каждый день создает причудливое калейдоскопическое зрелище, которое никогда не переставало волновать Забари.

— Сколько нам здесь торчать? — спросил его напарник громким шепотом, хотя подслушать их здесь было явно некому.

— Еще час, — прошептал в ответ Забари. — Прежде чем мы пойдем, необходимо узнать, сколько всего народу в доме.

Через несколько минут зашло солнце, небо стало темно-пурпурным, а затем совершенно черным. Погасли все краски дня, и над миром медленно распахнула свой полог гигантская, неизменная в веках Вселенная, усеянная сияющим светом миллионов звезд.

24

Войдя в зал для прибывающих пассажиров аэропорта имени Мохаммеда V в Касабланке, Анджела Льюис огляделась по сторонам и сразу же увидела Бронсона. Экс-супруг на пару дюймов возвышался над большинством местных жителей, а кроме того, выделялся из окружающей толпы типичным европейским нарядом — широкие серые брюки, белая рубашка и светлая куртка — и сравнительно бледным лицом под шапкой густых и непокорных черных волос. Да, и еще, конечно, его несомненная красота, от которой Анджелу всякий раз, когда она видела Бронсона, пробирала дрожь.

Внезапно она почувствовала, как спало сковывавшее ее напряжение. Анджела знала, что Бронсон ее обязательно встретит, раз обещал — он был из тех людей, на чье слово можно положиться, — но небольшой червячок сомнения где-то на задворках сознания все же давал о себе знать. Больше всего она страшилась того, что с Бронсоном могло что-то приключиться и она окажется совсем одна в чужом городе. Этот страх по-настоящему не давал ей покоя всю дорогу до Касабланки.

Анджела радостно заулыбалась и стала пробиваться к нему через толпу. Бронсон заметил ее и помахал рукой. И вот уже он прямо перед ней, и сильные руки притягивают ее к себе. Анджела не сопротивлялась, и несколько секунд они стояли, крепко прижавшись друг к другу. Наконец она отступила на шаг.

— Нормально долетела? — спросил Бронсон, забирая чемодан и сумку с ноутбуком.

— Так себе, — ответила Анджела, когда схлынула первая радость от встречи. — Как обычно, ноги девать было некуда, а кормили отвратно. Я умираю от голода.

— Ну, это дело поправимое. Пойдем, у меня там машина.

Через двадцать минут они уже сидели в ресторанчике на южной окраине Касабланки, а официант ставил перед ними на стол большое блюдо с ягненком и пастой тахини.[10]

В ресторане больше половины столиков были свободны, но Бронсон настоял на том, чтобы не садиться ни у окна, ни возле входа. Он прошел в самый конец зала и выбрал там столик у стены. И хотя Анджела желала сесть так, чтобы видеть других посетителей (ей всегда нравилось наблюдать за людьми), Бронсон настоял на том, чтобы выбрать место, откуда открывался бы обзор на входную дверь. Он хотел иметь возможность видеть всех, кто заходит в ресторан.

— Тебя все это беспокоит? — спросила Анджела.

— Да, черт побери! Мне не нравится, что происходит ни здесь, в Марокко, ни в Лондоне. Ведется какая-то игра, и ее участники, похоже, совершенно не знают жалости. Так что я бы хотел все время быть настороже. Не думаю, что кто-то мог за нами проследить, но все же я не собираюсь рисковать. А теперь рассказывай, что случилось у тебя в квартире.

— Один момент. — В сумочке у Анджелы запиликал мобильный телефон. Она быстро вытащила трубку и поднесла к уху.

— Спасибо, — произнесла она через некоторое время. — Я знала об этом. Полиция появилась? Я позвонила им после того, как убежала из квартиры.

Анджела снова замолчала — очевидно, звонивший что-то ей объяснял.

— Хорошо. Мэй, спасибо тебе еще раз. Слушай, я на несколько дней улетела из Англии. Ты могла бы сходить к слесарю, попросить, чтобы он починил замок? Рассчитаемся, когда я вернусь.

Анджела закрыла мобильник и посмотрела на Бронсона.

— Это моя соседка из Илинга, — пояснила она. — Ничего особенного она не сообщила, за исключением того, что полицейские все же явились. Я думала, они не станут беспокоиться из-за таких пустяков. Квартиру всю разнесли. Достаточно странно, что взяли, судя по всему, немногое, а может быть, и вовсе ничего. Мэй сказала, что и телевизор, и стереосистема на месте, но вещи из ящиков стола, с полок разбросаны по всей квартире.

— Хм, что-то мне это напоминает, — заметил Бронсон. — Значит, ты спустилась из квартиры по пожарной лестнице?

Анджела проглотила комок в горле, а когда снова заговорила, голос ее чуть дрожал.

— Именно так. Все, что я успела, — это схватить сумочку и ноутбук, а потом рвануть к пожарной лестнице. Один из них… — Она замолчала и отхлебнула воды. — Один из них полез за мной вниз. Другой, должно быть, спустился по обычной лестнице, потому что поджидал меня уже на улице.

— Боже, Анджела, до меня только сейчас дошло. — Бронсон взял ее руки в свои и крепко, но нежно сжал. — Как же тебе удалось вырваться?

— Я ударила его сумкой, в которой лежал ноутбук. Он получил по уху, а я выиграла несколько мгновений, чтобы выскочить на улицу. По ней как раз проезжало черное такси, так что я голоснула и нырнула в машину. Водитель видел все, что происходит, и сразу же рванул с места, пока эти двое меня не схватили.

— Хвала Господу, что в Лондоне такие таксисты.

Анджела энергично закивала головой.

— Если бы не он, они бы точно меня поймали. Понимаешь, Крис, вокруг были люди, полно пешеходов, но эти парни словно не обращали на них никакого внимания. Это было ужасно.

— Что ж, здесь ты в безопасности. По крайней мере, я надеюсь, — уточнил Бронсон.

Анджела кивнула и откинулась на спинку стула. Рассказ о том, что произошло в Лондоне, подействовал как чудодейственное лекарство, и к девушке начало возвращаться присущее ей обычно самообладание.

— Мне еще повезло, что ноутбук, похоже, не пострадал от удара. А потом я немного расслабилась и получила удовольствие от посещения магазинчика в Хитроу. Как видишь, у меня новый чемодан и еще кое-какое барахлишко.

— А я и не заметил, — признался Бронсон.

— Чему ж тут удивляться, — великодушно простила его Анджела. — Ты ведь мужчина.

Бронсон состроил зверскую ухмылку:

— Замнем этот вопрос. Знаешь, я действительно очень рад, что ты прилетела.

— Послушай, перед тем как приступить к делу, — с внезапно посерьезневшим лицом произнесла Анджела, — давай определимся с правилами игры. Я имею в виду нас с тобой. Ты находишься здесь, чтобы попытаться выяснить, что же случилось с О'Коннорами; я нахожусь здесь, потому что после того, что произошло, мне страшно оставаться одной в Лондоне.

— К чему ты ведешь?

— Последние несколько месяцев мы с тобой ладим лучше, чем прежде, но я все еще не готова сделать следующий шаг. Я просто не хочу снова страдать. Так что живем в разных номерах, договорились?

Бронсон нагнул голову в знак согласия, хотя Анджела буквально физически ощутила его разочарование.

— Все как ты захочешь, — пробормотал он. — Я уже заказал тебе отдельный номер.

Анджела наклонилась и коснулась его руки.

— Спасибо. Я хочу, чтобы все шло своим чередом.

Бронсон кивнул, но выражение беспокойства не сошло с его лица.

— Анджела, ты должна понять одну вещь: в Марокко может оказаться так же небезопасно, как в Лондоне, — сказал он и объяснил, что произошло в отеле, где остановились Филипсы. — Я тебе уже рассказывал о банде головорезов, которые гнались за мной. Я перебрался в другой отель — на случай, если они вдруг вычислили, где я остановился вначале. Но нам все равно придется затаиться.

В ответ Анджела улыбнулась:

— Я это предполагала. Как Дэвид Филипс?

— С ним все в порядке, не пришлось даже накладывать швы. Только на лбу ужасный синяк, и, думаю, еще он испытывает чудовищные головные боли. Похоже, нападавший огрел его дубинкой.

— И ты не веришь, что это был обычный гостиничный воришка?

— Нет. Я потом осмотрел номер. Его очень тщательно обыскали. Но единственная вещь, которая пропала, — это ноутбук. Вор не тронул ни паспорта — а они лежали на столе на самом виду, — ни деньги с кредитными картами, которые были у Филипса в кармане. На самом деле это ограбление почти в точности похоже на то, что произошло в их доме в Кенте. Такое впечатление, что в обоих случаях воров интересовали только компьютеры и ничего более.

— А это значит?..

— Ни один из похищенных компьютеров нельзя назвать особо ценным, стало быть, воров, скорее всего, интересовала информация, содержащаяся на жестких дисках. А это приводит нас к фотографиям глиняной дощечки. Ты доверяешь этому своему парню из музея? Потому что не важно, что он думает об этом обожженном куске глины, важно, что кто-то — очевидно, имеющий связи в разных странах, — явно придает дощечке серьезное значение. Серьезное настолько, что он обеспокоился организовать почти одновременно два ограбления в двух странах, а когда на его пути встал Дэвид Филипс, его без раздумий ударили дубинкой по голове.

Анджелу речь бывшего мужа, казалось, убедила не до конца.

— Я попросила взглянуть на снимки Тони Бэверстока, а он — один из главных наших специалистов по древним языкам. Ты ведь… не думаешь всерьез, что он тоже причастен к этой истории?

— Кто еще знает о фотографиях глиняной дощечки? Я имею в виду в музее.

— Я поняла, к чему ты клонишь, — задумчиво протянула Анджела. — Никто больше не в курсе.

— Значит, подозреваемый номер один — Бэверсток. А отсюда следует, что он может быть даже причастен и к налету на твою квартиру. Что более существенно — это также означает: все, что он сообщил тебе о дощечке, может быть неправдой от начала до конца. Кстати, что он о ней рассказал?

Анджела пожала плечами:

— Он предполагает, что, скорее всего, эта дощечка использовалась для обучения. Что-то вроде наглядного пособия. И он был твердо убежден, что никакой ценности она не представляет.

Бронсон с сомнением покачал головой:

— Но она должна иметь какую-то ценность, потому что я по-прежнему считаю: О'Конноров наверняка убили именно из-за нее.

— Но ведь Маргарет О'Коннор сфотографировала какую-то стычку на суке. Может быть, убийцы просто хотели заставить ее замолчать, а фотоаппарат украли, чтобы уничтожить доказательства?

— И такое тоже возможно, — признал Бронсон. — Это объяснило бы отсутствие на месте аварии фотоаппарата и карты памяти. Но все же — если только Маргарет О'Коннор не выбросила дощечку перед отъездом из Рабата, значит, кто-то забрал и ее тоже.

— А ты не думаешь, что она просто от нее избавилась?

— Нет. По словам Кирсти, ее мать хотела вернуться следующим утром на сук и вернуть дощечку тому человеку, марокканцу, который ее обронил. А если бы отыскать его не удалось, Маргарет О'Коннор собиралась взять дощечку домой в качестве сувенира на память об отпуске. Вечером накануне отъезда из Рабата она сообщила все это Кирсти по имейлу. Но к тому времени марокканец уже лежал за пределами медины мертвый, с колотой раной в груди. Об этом говорилось в последнем письме Маргарет О'Коннор (оно было отправлено следующим утром); она своими глазами видела мертвеца. Талабани подтвердил: это был один из тех людей, которых мать Кирсти сфотографировала на рынке.

— Но Маргарет не сообщила дочери, что собирается делать с дощечкой?

— Нет. Последнее письмо было совсем коротеньким: буквально пара строчек. Вероятно, она отправила его, пока Ральф О'Коннор расплачивался за отель, а может, забирал машину. — Бронсон помолчал, а потом наклонился к Анджеле. — А теперь о дощечке. Что тебе удалось разузнать о ней?

— Как я уже говорила тебе по телефону, — ответила она, — это просто кусок глины, практически ничего не стоящий. Надпись сделана на арамейском, но Бэверсток сказал, что смог перевести только одну строчку. Знаешь, думаю, по крайней мере в этом он не солгал. Ему известно, что я немного читаю по-арамейски. Если бы он попытался ввести меня в заблуждение, я бы легко это определила, просто сравнив его перевод с оригиналом.

— И ты сравнила?

— Да. Я попыталась прочесть пару строчек с фотографии и обнаружила те же самые слова.

— Ну хорошо, — нехотя произнес Бронсон, — предположим на мгновение, что он был с тобой искренен. Что именно он сказал?

— Слова в той строчке можно разобрать без труда, но они лишены всякого смысла. Я специально для тебя записала перевод строчки плюс еще пары слов.

— В этой дощечке есть что-нибудь особенное? Я имею в виду, что-то такое, из-за чего ее стоило бы похитить, не говоря уже о том, чтобы пойти на убийство.

— Ничего такого. Бэверсток обнаружил часть слова, которое может иметь отношение к общине ессеев в Кумране. Но и это не неопровержимый факт.

— Кумран? Это ведь там, где обнаружили Свитки Мертвого моря?

— Верно. Но, возможно, это и не имеет никакого значения. Насколько удалось понять Бэверстоку, сама дощечка не из Кумрана; в ней просто упоминается это место. Что еще интересно — одно из слов, которые он смог перевести, означает «локоть».

— И при чем тут локоть? — спросил Бронсон.

— Была в свое время такая мера длины, равная расстоянию от кисти до локтя. Руки у всех разные, соответственно, существовало и много различных локтей. Известна по меньшей мере дюжина: от римского, который имел размер порядка семнадцати дюймов, до самого большого, локтя Хашими, или арабского, — он был почти двадцать шесть дюймов в длину. Тот факт, что в надписи упоминается локоть, может указывать на зашифрованное послание; возможно, в нем содержатся сведения о местонахождении некоего клада. Может быть, поэтому дощечка так важна?

— Давай-ка посмотрим, — сказал Бронсон. — Если Бэверстоку можно доверять, надпись на дощечке является своего рода шифром. Другие предположения не имеют смысла.

— Согласна. Вот здесь у меня, — Анджела открыла сумочку и стала в ней рыться, — перевод арамейского текста.

Бронсон взял лист бумаги формата А4 и быстро пробежал глазами список из полудюжины слов.

— Теперь понятно, что ты имеешь в виду, — пробормотал он, более вдумчиво вглядываясь в текст. — А что Бэверсток? Он не думает, что это зашифрованное послание?

— Нет, но он все же специалист по древним языкам, а не по древним кодам. Это не входит в его компетенцию, зато я в этих вещах кое-что смыслю. Нам повезло, что мы имеем дело с артефактом, чей возраст порядка двух тысяч лет. А повезло — потому что хоть нам известно крайне мало примеров кодов и шифров, относящихся к тому времени, те, о которых мы все же знаем, очень и очень просты. Из них, пожалуй, наиболее известен шифр Цезаря. Считается, что его использовал в первом веке нашей эры Юлий Цезарь для переписки со своими генералами. Это действительно очень простой моноалфавитный шифр, основанный на методе подстановки.

Бронсон тяжело вздохнул. Он знал, что Анджела во внеурочное время проводила ряд исследований в области криптологии.

— Не забывай, что я всего лишь обычный коп. Это ты у нас с мозгами.

Анджела не выдержала и рассмеялась.

— Вот интересно: почему я тебе не особо верю? — Потом продолжила уже серьезным тоном: — Шифр Цезаря чрезвычайно прост в применении. Ты записываешь открытый текст, потом выбираешь, на сколько букв сделать сдвиг, осуществляешь подстановку и записываешь зашифрованное таким образом послание.

Поскольку Бронсон, казалось, так ничего и не понял, Анджела отодвинула тарелку в сторону и достала из сумочки лист бумаги и шариковую ручку.

— Я покажу тебе на примере. Предположим, ты хочешь зашифровать послание «начать атаку», — она написала эти слова большими буквами, — и хочешь сдвинуть текст на три буквы влево. Записываем алфавит, а потом пишем его еще раз, ниже, но на этот раз смещаем каждую букву на три позиции влево, так называемый сдвиг влево на три. Следовательно, буква А окажется над буквой Г, Б — над Д и так далее. В нашем случае послание, гласящее «начать атаку», будет выглядеть так: «ргъгхя гхгнц». Легко можно увидеть слабое место этого шифра: когда та или иная буква появляется в первоначальном тексте, та же буква, но уже со сдвигом, будет и в зашифрованном. В нашем примере всего два слова, однако буквы А и Т повторяются, и тот, кто попытается расшифровать послание, может разгадать тайну шифра, применяя так называемый криптоанализ на основе частоты появления букв.

Анджела с надеждой посмотрела на Бронсона, но тот только покачал головой.

— Извини, но придется тебе объяснить мне и это.

— Хорошо, — согласилась Анджела. — Криптоанализ на основе частоты появления букв является простейшим способом разгадывания шифров. Наиболее часто в английском языке встречаются следующие буквы, в порядке убывания: Е, Т, А, О, I, N, S, Н, R, D, L и U. Я запоминаю их как два слова: ETAOIN SHRDLU. Полагаю, Крис, ты знаешь самый известный пример использования шифра Цезаря?

— Знаю? — ошарашенно переспросил Бронсон и покачал головой. — Подскажи уж.

— 2001, — пояснила Анджела и откинулась на стуле. — «2001. Космическая одиссея». Научно-фантастический фильм, — прибавила она.

Бронсон наморщил лоб, но тут же вскинул голову.

— Понял! Создатели фильма не хотели использовать для расположенного на космическом корабле компьютера аббревиатуру «IВМ» и потому назвали его «HAL». И если я правильно тебя понял, это как раз и есть пример использования шифра Цезаря со сдвигом вправо на одну букву.

— Точно. Есть, кстати, еще один, немного даже невероятный пример, — сказала Анджела. — Французское слово oui, то есть «да», преобразуется в английское yes, если принять сдвиг влево на десять букв.

— И ты думаешь, с чем-то подобным мы имеем дело и здесь?

— Нет. По одной простой причине: на дощечке можно прочитать нормальные слова на арамейском. Когда мы имеем дело с шифром Цезаря, всякое слово из зашифрованного текста представляет собой абракадабру — и это, собственно, служит главным указанием на то, что информация зашифрована. Но это отнюдь не наш случай.

— Ну а другие методы шифровки? — поинтересовался Бронсон.

— В любом случае будет все то же самое. Если какие-то конкретные слова зашифрованы, они перестают быть словами как таковыми и превращаются просто в набор букв. Арамейский текст на этой дощечке, — Анджела похлопала по лежащей на столе фотографии ALHhhhhh, — не зашифрован. Что вовсе не исключает того, что в надписи скрыто тайное послание.

— Все-таки я не очень понимаю, — признался Бронсон, — но давай ты расскажешь мне все по дороге.

— Подожди меня недолго здесь, — попросил Бронсон, когда они подошли к выходу из ресторанчика. — Хочу убедиться, что никто не поджидает нас на улице. А потом я подгоню машину.

Расположившись у двери, Анджела смотрела, как Бронсон проходит по парковке и заглядывает в стоящие на ней немногочисленные машины. Через некоторое время он подогнал взятый напрокат автомобиль и притормозил прямо у входа.

— И все-таки объясни: если слова не зашифрованы, то каким образом в надписи может быть скрыто послание? — спросил он, когда машина выехала на шоссе.

— Понимаешь, возможна замена не букв, а целых слов. То есть в совершенно безобидных словах может быть скрыта важная информация. Исламские террористы, например, давно пользуются этой методой. Они не будут говорить, например: «Сегодня в три часа мы установим бомбу». Нет, они скажут: «Сегодня в три часа мы доставим фрукты».

— Ага, то есть в предложении содержится смысл, но реальное значение послания совершенно отличается от видимого, — догадался Бронсон.

— Именно так. Незадолго до атаки на Всемирный торговый центр один из лидеров террористов Мухаммед Атта вышел на связь со своим человеком и передал ему сообщение, которое на тот момент показалось американским спецслужбам полной бессмыслицей. Среди прочего там была фраза со словами что-то вроде «шаг влево, потом еще два шага». Если немного напрячь воображение, становится понятно, что он имел в виду цифры 11 и 9. Фактически он сообщал сообщнику из «Аль-Каиды» точную дату атаки смертников на Америку.

— А в случае с этой дощечкой?

Анджела посмотрела вперед, где в свете фар видна была практически пустая дорога, и помотала головой.

— Вряд ли в нашем случае в тексте содержится некое скрытое послание — просто потому, что фразы не имеют вообще никакого смысла.

Она замолчала и посмотрела в окно на чистое ночное небо. Касабланка с ее мириадами огней к этому времени осталась в нескольких милях позади, и весь свод был усыпан звездами. Они казались ярче, ближе и, главное, многочисленнее, чем Анджела привыкла видеть. Она обернулась и увидела в бледно-зеленом сиянии приборной доски четкий строгий профиль Бронсона.

— Однако существует одна вероятность, которую мы даже не принимали во внимание.

25

Когда Иззат Забари рискнул наконец подойти к двойным стальным воротам, был уже второй час ночи. Свет в доме к этому времени уже больше часа как потушили. Забари швырнул через забор два больших куска сырого мяса и немедленно отступил обратно в темноту. Отходя, он услышал глухое рычание и быстрый мягкий топот когтистых лап: два сторожевых пса выскочили каждый из своей конуры проверить, что нарушило их покой.

— И когда эта штука сработает? — проворчал Хаммад, когда Забари проскользнул на пассажирское сиденье. Машина была припаркована на пустынной улочке метрах в ста от забора.

В задачу Хаммада входило позаботиться о сигнализации и любых других электронных устройствах, с которыми они могли столкнуться в доме. В ногах у него стояла небольшая матерчатая сумка с набором разнообразных хитроумных инструментов и приспособлений. После того как они вернулись в машину, Хаммад уже минимум раз шесть открывал сумку и проверял ее содержимое, так что Забари запомнил, что там лежит. Они осторожно спустились с холма сразу после наступления темноты и все это время сидели в машине и ждали.

— Получаса должно хватить, — ответил Забари. — Нам надо только дожидаться, когда подействуют наркотики. Мой приятель аптекарь очень тщательно отмерил дозу.

Забари выждал еще сорок пять минут, после чего дал команду идти. Они выбрались из машины, постаравшись как можно тише закрыть двери, затем Хаммад вытащил из багажника всю необходимую в предстоящей операции экипировку. Среди прочих предметов выделялась размерами раздвижная лестница достаточной длины, чтобы можно было забраться на ограждающую участок стену.

Пару минут спустя они уже присели на корточки у самой стены. Одетые во все черное, они практически сливались с окружающим непроглядным мраком. Не теряя времени и стараясь не шуметь, Хаммад и Забари собрали лестницу, вставляя одну секцию в другую, и установили ее на земле. Верхний конец лестницы, обтянутый материей, беззвучно опустился на верхушку стены.

— Полезай, — шепотом проговорил Забари.

Хаммад бесшумно забрался почти до самого верха, включил карманный фонарик толщиной не более карандаша и тщательно обследовал стену в обоих направлениях. Узкий луч света снизу был почти не виден. Из матерчатой сумки Хаммад достал баллончик, надавил насадку и направил струю аэрозоля прямо на верхушку стены в том самом месте, где им предстояло через нее перебраться. Затем он спустился к напарнику и доложил:

— Все чисто. Там нет ни проводов, ни датчиков давления или инфракрасного излучения, ни лазеров.

— Превосходно, — пробормотал Забари. — Похоже, они полагаются исключительно на собак. Пошли.

Мужчины быстро поднялись по лестнице и через несколько секунд уже сидели, свесив ноги, на верхушке стены. Хаммад подтянул лестницу, а затем перекинул ее уже на территорию частной собственности.

Они спустились на землю. Забари пробрался к фасаду здания и убедился, что собаки мирно спят. Затем он вернулся, и они вместе с Хаммадом бегом направились к дальней части дома.

Прямо посередине задней стены располагалась прочная старинная деревянная дверь, украшенная беспорядочными узорами, со стальными косяками и снабженная массивным, также старинной работы, замком. Забари кивнул на дверь, но Хаммад решительно покачал головой.

— Там может быть сигнализация, — предупредил он и обратил все свое внимание на расположенные по обе стороны от двери окна. Они, как и в большинстве марокканских домов, были квадратные и небольшого размера — для защиты от здешнего палящего солнца. Хаммад встал на цыпочки, включил фонарик и очень тщательно осмотрел раму в поисках проводков или контактов, которые говорили бы о наличии сигнализации.

— Вот оно, — пробормотал Хаммад. — Простенькое устройство, которое срабатывает, когда открываешь окно. Но на самом стекле нет никаких датчиков. Я проникну в дом через это окно, а потом открою дверь изнутри.

Он отошел на пару шагов, вытащил из сумки рулон клейкой ленты и прилепил несколько кусков по центру стекла, оставив болтаться небольшой хвостик, так чтобы можно было за него ухватиться. Крепко зажав в руке алмазный стеклорез, Хаммад провел им по всему периметру стекла, стараясь, чтобы надрез прошел как можно ближе к раме. Затем он отложил стеклорез и легонько постучал кулаком вдоль края стекла. Раздался негромкий треск, и стекло целиком сдвинулось с места внутрь, так что Хаммад смог вынуть его из рамы. Сигнализация не сработала.

Он аккуратно прислонил стекло к стене на безопасном расстоянии, попросил Забари подсадить его и, извиваясь ужом, протиснулся через раму и проник в здание. Забари передал напарнику сумку с инструментами, а сам стал ждать.

Менее чем через три минуты Хаммад отключил систему безопасности, открыл заднюю дверь и впустил товарища внутрь.

Они прошли коротким коридором; Хаммад тщательно проверял каждую дверь, перед тем как ее открыть, на наличие проводов или иных признаков подключенной сигнализации. Убедившись, что все чисто, он открывал дверь и осматривал помещение при свете фонарика. Третья по счету дверь вела в продолговатую комнату, вдоль всех четырех стен которой стояли застекленные шкафчики. Напоминало помещение выставочный зал в музее.

— Покажи-ка мне еще раз картинку, — шепотом попросил Хаммад. Луч света от его фонарика перебегал с одного деревянного шкафчика на другой, отражался от стеклянных витрин и озарял комнату призрачным светом.

Забари вытащил из кармана сложенный лист формата А4 с цветным изображением, развернул и протянул Хаммаду. Фотографию дощечки своему марокканскому агенту Декстер переслал по электронной почте накануне вечером.

Несколько секунд Хаммад пристально смотрел на изображение, потом кивнул и шагнул к первому из шкафчиков, стоявших по правую руку. Забари начал обход с противоположной стороны.

По прошествии четырех минут обоим непрошеным гостям стало ясно: в этой комнате дощечки, которую они ищут, нет.

— И что дальше? — сквозь зубы прошептал Хаммад.

— Продолжаем искать, — откликнулся Забари, вышел из комнаты и зашагал дальше по коридору.

В самом его конце оказались двойные двери. Забари открыл их и вошел в помещение.

— Здесь, — выдохнул он и показал пальцем в дальний конец.

Комната, очевидно, использовалась для собраний или, возможно, светских встреч. По всему полу было разбросаны порядка двух десятков больших подушек, так, чтобы гости могли на них с комфортом разместиться — в традиционной арабской манере, скрестив ноги по-турецки. Скромные белые стены были в изобилии украшены коврами и гобеленами, явно старинными и имеющими немалую ценность. Но не эта роскошь привлекла внимание Забари, а один-единственный шкафчик с застекленным верхом.

Взломщики поспешили к витрине и заглянули под стекло. Внутри обнаружилась пластмассовая подставка, а за ней табличка с цветной фотографией, на которой был изображен небольшой продолговатый предмет серого цвета и надписью на арабском.

— И никакой дощечки, — прошептал Хаммад.

Забари снова вытащил из кармана снимок и, переводя луч фонарика со своего изображения на то, что лежало под стеклом, стал внимательно их сравнивать.

— Действительно, нет. Но я все же заберу эту табличку с собой, — сообщил Забари и добавил: — Здесь есть сигнализация?

Хаммад тщательно осмотрел со всех сторон застекленную витрину и помотал головой.

— Никаких других проводов, кроме идущего в розетку от лампочки, я не вижу. — Он ткнул пальцем в расположенную у задней стенки короткую флуоресцентную лампу. Потом внимательно изучил защелку, на которую запиралась стеклянная крышка, и сказал:

— И здесь тоже чисто.

— Отлично, — пробормотал Забари, наклонился, открыл защелку и приподнял крышку. Жестом попросил Хаммада помочь, а сам засунул руку внутрь витрины.

— Постой, — взволнованно зашептал Хаммад. Он не отрывал глаз от задней стенки ящика, которую теперь, при открытой крышке, было хорошо видно. — Кажется, там установлен инфракрасный датчик.

Но было слишком поздно. Внезапно, практически одновременно, вспыхнули огни на улице и в самом доме; противно завыла сирена.

— Давай к задней двери, — хватая табличку и засовывая ее в карман, скомандовал Забари. — Быстро!

Они стремительно промчались по коридору, распахнули дверь и, не снижая скорости, ринулись к стоящей у стены лестнице. Первым к ней поспел Забари, Хаммад дышал ему прямо в затылок.

Едва оказавшись на верхушке стены, Забари обеими руками ухватился за грубую каменную кладку и перекинул туловище на противоположную сторону. Еще мгновение — и он отпустил руки. Перед самым приземлением он согнул ноги в коленях, чтобы смягчить силу удара о землю, но все же не устоял, упал на бок, перекатился и тут же вскочил, целый и невредимый.

По ту сторону стены грянули выстрелы.

Добравшись почти до самого верха шатающейся под его тяжестью лестницы, Хаммад обернулся и посмотрел вниз. К стене бежали трое мужчин — двое от парадного входа, еще один от задней части дома, — и все палили из пистолетов.

У него не было ни единого шанса. Черная одежда, которая хорошо укрывала Хаммада в темноте, теперь превратила его в отличную мишень на фоне идеально белой стены. Ждать долго не пришлось. Хаммад покачнулся на ступеньке и закричал от боли, когда рухнул на землю.

Тем временем Забари мчался что было сил к спасительной машине. За спиной раздавались выстрелы — это один из преследователей забрался по лестнице на стену и оттуда вел огонь вслед грабителю.

26

— Опять неправильный ответ, — прорычал высокий мужчина с парализованным неподвижным лицом. Он шагнул вперед и нанес с левой болезненный удар. Руки и ноги сидевшего перед ним окровавленного человека были крепко привязаны к стулу с вертикальной спинкой, разбитая голова опущена на грудь. От удара он лишь безвольно покачнулся.

Амер Хаммад знал, что умирает. Единственное, в чем он не был уверен: то ли высокий потеряет наконец терпение и проделает ему в голове аккуратную дырочку, то ли он отдаст концы еще раньше от потери крови.

Когда трое охранников приволокли его, раненного, в дом, первым делом они позвали хозяина. Потом крепко стянули ему запястья и небрежно перевязали кровоточащую рану в левом бедре, где пуля разорвала мышцы и глубоко проникла в плоть. Кровотечение ослабло, но не прекратилось полностью, и на полу рядом со стулом медленно образовывалась лужица крови.

Допрос проходил в небольшом квадратном строении, приткнувшемся на краю участка. Темные пятна на крошащемся бетонном полу безмолвно свидетельствовали о том, что это здание не в первый раз использовалось для подобных целей.

— Я спрошу еще раз, — бросил высокий. — Кто был с тобой и что вы искали?

Хаммад только покачал головой, но ничего не ответил.

Довольно долгое время высокий просто смотрел на пленника, затем поднял с пола деревяшку. При ближайшем рассмотрении оказалось, что один конец ее остро заточен. Хаммад наблюдал за своим мучителем сквозь полуприкрытые распухшие и окровавленные веки полными ужаса глазами.

Высокий очень аккуратно приставил заостренный конец кола к насквозь пропитавшейся кровью повязке на бедре Хаммада и улыбнулся. При этом правая, парализованная, часть лица осталась практически неподвижной.

— Ты, друг мой, видно, считаешь, что я причинил тебе уже достаточно боли, но, видишь ли, на самом деле я только начал. И к тому времени, как я с тобой закончу, ты будешь молить Аллаха о смерти.

Произнося эту речь, высокий, не торопясь, но все сильнее и сильнее надавливал на кол, крутил его в разные стороны; наконец проколол бинты и начал погружать заостренный конец в свежую рану.

Потоком хлынула кровь. Хаммад взвыл от непереносимой боли, терпеть которую уже не оставалось никаких сил.

— Стойте, стойте! — жалобно вскрикнул он. — Прошу вас, прекратите. Я расскажу все, о чем спросите.

— Не сомневаюсь, — бросил высокий и сильнее надавил на кол.

Волна чудовищной боли захлестнула Хаммада, он откинул голову назад, а в следующее мгновение безвольно уронил ее на грудь и потерял сознание.

— Смените повязку, — приказал высокий, — а потом снова приведем его в чувство.

Десять минут спустя Хаммад пришел в себя от ведра ледяной воды и пары пощечин. Мужчина с парализованным лицом уселся на стул прямо перед пленником и больно уколол его своим пыточным инструментом в живот.

— Итак, — произнес он, — начинай с самого начала и не вздумай о чем-нибудь умолчать.

27

— В этом отеле есть Wi-Fi? — поинтересовалась Анджела и протянула Бронсону пустую кружку, чтобы он налил еще кофе.

Они сидели за небольшим столом в номере Бронсона в отеле на окраине Рабата и завтракали. Бронсон по-прежнему опасался, что за ним могут следить, поэтому решил, что так будет безопаснее, нежели спускаться в обеденный зал. На Анджеле все еще была надета ночная сорочка, поверх которой она небрежно набросила большой белый халат. В таком виде она появилась из своего номера. Бронсон в полной мере оценил этот жест — он говорил о том, что Анджела покойно ощущает себя в его обществе, — однако был расстроен тем, что спать по ее настоянию им пришлось все же в разных комнатах.

Бронсон вздохнул.

— Хочешь что-то поискать?

— Да. Если я правильно понимаю текст с дощечки, должны быть и другие, подобные ей, то есть она является частью комплекта. И логичнее всего будет начать поиск с музеев. Видишь ли, существует особая внутренняя музейная сеть, которой можно воспользоваться для наших целей. С помощью этой сети люди, имеющие определенный доступ — а я, как ты понимаешь, его имею, — легко могут ознакомиться как с экспонатами, выставленными на обозрение, так и с хранящимися в запасниках. В большинстве музеев по всему миру. Это идеальное подспорье для исследователей: вместо того чтобы мотаться по музеям, ты спокойно сидишь и изучаешь интересующие тебя предметы за компьютером.

Бронсон освободил место на столе для ноутбука, включил его и подождал пару минут, пока компьютер подключится к беспроводной сети отеля.

— И как работает эта штука? — Он повернул ноутбук экраном к Анджеле и смотрел, как она вводит свой логин и пароль для подключения к музейной сети.

— Ну, это весьма просто. Сперва нужно заполнить несколько полей, чтобы задать примерное направление поиска.

Одновременно с разъяснениями Анджела ставила в нужных местах галочки и заполняла текстовые поля поисковой формы. Покончив с этим, она развернула ноутбук, чтобы Бронсону тоже все было видно.

— Нам еще очень немного известно о дощечке, поэтому пришлось применить достаточно широкие параметры поиска. Что касается возраста, я определила его в рамках от начала первого столетия до нашей эры и до конца второго века нашей — ни много ни мало три сотни лет. По мнению Бэверстока — из того, что он сумел перевести, — дощечка, вероятно, относится к первому веку нашей эры. Но он не был уверен. И касательно географической привязки также все неотчетливо, но я указала Ближний Восток.

— А что с описанием самого предмета?

— О, здесь я ввела более точные данные, ведь мы довольно хорошо представляем, что, собственно, ищем. Вот тут, — и Анджела показала на два поля в самом низу экрана, — я указала, из какого материала сделана наша дощечка, а также то, что на ней имеется надпись на арамейском.

— Ага, и теперь ты начинаешь поиск?

— Совершенно верно. — Анджела навела курсор на кнопку с надписью «Поиск» и кликнула по тачпаду.

Скорость у Интернета в отеле была, похоже, весьма приличная, потому что уже через несколько секунд на экране отобразились первые результаты поиска.

— М-да, их здесь, кажется, сотни, — пробормотал Бронсон.

— Я бы сказала, тысячи, — откликнулась Анджела. — Я же тебе говорила, что глиняные дощечки были тогда очень распространены. Нужно сузить направление поиска, иначе мы утонем в море информации.

Она быстро пролистала список найденных совпадений.

— Большинство дощечек относится к раннему периоду. Следовательно, если я сужу временной интервал, это автоматом исключит многие из найденных результатов. А если среди оставшихся мы не найдем того, что ищем, я всегда могу снова расширить границы поиска.

Анджела сократила хронологический интервал до первых двух столетий нашей эры, однако все равно количество найденных предметов исчислялось несколькими сотнями. Это по-прежнему было слишком много.

— Так, — пробормотала Анджела, — глиняные дощечки встречались самых разных форм и размеров. Бывали и квадратные, и продолговатые, и круглые. Попадались даже экземпляры цилиндрические или в форме конуса, с надписью, идущей по боковой поверхности. Я ограничила параметры поиска плоскими дощечками, но нам бы очень помогли хотя бы приблизительные размеры той, что оказалась у Маргарет О'Коннор.

Бронсон протянул ей записанный Кирсти компакт-диск. Анджела быстро прокрутила марокканские фотографии, пока не добралась до самой первой с изображением глиняной дощечки. Очевидно, Маргарет О'Коннор поставила дощечку на комод в номере, а потом сделала несколько снимков с разных ракурсов. На большинстве кадров дощечка вышла совсем не в фокусе — вероятно, из-за того, что фотоаппарат автоматически фокусировался на каком-то другом объекте. На трех снимках в кадр частично попал телефон, включая и несколько кнопок для набора номера.

— Это подойдет, — обрадовалась Анджела. — По ним можно будет грубо определить размеры.

Она внимательно изучила самый качественный снимок и записала пару цифр.

— Думаю, она имеет шесть дюймов в длину и четыре в ширину, — наконец сказала она и забила эти данные в соответствующее окошко поисковой системы.

Теперь, когда параметры были значительно сужены, поиск дал всего двадцать три результата, и Бронсон с Анджелой вдвоем наклонились ближе к экрану, чтобы изучить все по очереди.

Первая дюжина фотографий значительно отличалась от той, на которой была запечатлена реликвия, найденная Маргарет О'Коннор. Но вот с пятнадцатой попытки на экране появилась удивительно похожая дощечка.

— А она очень похожа, — заметила Анджела.

— А надпись? — нетерпеливо спросил Бронсон.

Анджела внимательно изучила изображение и сохранила его на жесткий диск ноутбука.

— Возможно, это арамейский, — сказала она. — Сейчас посмотрю описание.

Она кликнула на соответствующую кнопку, и изображение таблички на экране сменило примерно полстраницы текста.

Едва взглянув на него, Анджела подвинула ноутбук так, чтобы Бронсону было удобнее читать, и откинулась на стуле.

— Это по-французски, — заявила она. — Крис, прошу.

— О'кей. Дощечка находится в музее во Франции, так что ничего удивительного здесь нет. Если быть точным, то в Париже. Была куплена у торговца антиквариатом в Иерусалиме в числе разномастных предметов старины около двадцати лет назад. Надпись на ней действительно на арамейском. Дощечку отнесли к редким диковинам, поскольку текст представляет собой, по-видимому, набор случайных слов. Так что, Анджела, ты оказалась права: есть еще одна такая дощечка.

— Там не говорится, в каких целях, по их мнению, использовалась дощечка?

— Да, — кивнул Бронсон. — Судя по тому, что здесь написано, ее, вероятно, использовали для обучения арамейскому письму, либо это чье-то домашнее задание. Очень похоже на то, что предположил и Бэверсток, верно? Так или иначе, по мнению сотрудников музея, дощечка подверглась воздействию огня — то ли потому, что случайно оказалась среди других дощечек, которые обожгли преднамеренно, то ли из-за того, что в помещении, где она хранилась, произошел пожар.

— Да, в этом есть смысл. Глиняные дощечки обычно предназначались для многократного использования. Как только потребность в надписи пропадала, ее легко можно было удалить с поверхности при помощи лезвия ножа или любого острого предмета. Как правило, обжигали только те дощечки, которые содержали действительно важную информацию: финансовые отчеты, сведения об имуществе и все такое. А обожженную глиняную дощечку практически невозможно уничтожить — ну, только если разбить ее молотком, например.

— Есть тут кое-что еще. — Бронсон посмотрел в самый конец статьи, навел курсор и нажал на ссылку. — Вот это — оригинальная надпись на арамейском, — сказал он, когда на экране появились две колонки текста, — а рядом — ее перевод на французский. Нам нужно сделать себе копию.

— Безусловно, — согласилась Анджела и быстро сохранила веб-страницу на жесткий диск ноутбука. — А о чем говорится во французском переводе? Как по мне, так там куча повторяющихся слов.

— Так и есть. Некоторые слова повторяются, и общее впечатление такое, что писали их практически наобум. Это наверняка дощечка из той же серии. Как думаешь, есть смысл поехать в музей и взглянуть на нее?

— Подожди-ка, — сказала Анджела и вернулась на страницу с описанием дощечки. — Давай посмотрим, выставлена ли она вообще в экспозиции. Что здесь говорится?

Бронсон прочитал текст.

— Здесь сказано: «Хранится в запаснике. Доступ может быть открыт наделенным соответствующими полномочиями исследователям по специальному разрешению. Заявку направлять в письменном виде, срок рассмотрения — не менее двух недель». Ну, дальше здесь говорится, кому нужно писать, если хочешь посмотреть на дощечку, и какие рекомендации необходимо иметь. — Он тяжело вздохнул. — Стало быть, вот так. Что-то мне кажется, нам не скоро светит оказаться в Париже.

28

Джалал Талабани сразу же узнал спокойный, неторопливый голос, раздавшийся в трубке мобильного телефона.

— Чем могу быть вам полезен? — спросил он, убедившись предварительно в том, что в зоне слышимости нет никого из его коллег по полицейскому участку Рабата.

— Двое моих людей вчера вечером проследили за этим английским полицейским, Бронсоном, до аэропорта Касабланки. Он встречал там женщину, прибывшую рейсом из Лондона. Мы предположили, что она его жена, но потом мой приятель навел справки и выяснил, что ее зовут Анджела Льюис. Однако она живет вместе с Бронсоном в новом отеле, в который он перебрался. Разузнай, кто она такая, а потом свяжись со мной.

Последовала пауза. Талабани молча ждал продолжения. Он знал, что собеседник не любит, когда его торопят.

— У тебя есть три часа, — услышал наконец Талабани, а потом в трубке раздались гудки.

Бронсон чувствовал, что на сегодня хватит. За последние полтора часа они с Анджелой просмотрели множество переводов надписей, рисунков и фотографий глиняных дощечек из музеев по всему миру. Некоторые изображения были яркими и четкими, другие — настолько размытыми и смазанными, что от них почти не было никакого проку. От кажущегося бесконечным объема информации начали уставать глаза, и Бронсону очень хотелось бросить все к чертовой матери.

— Господи, выпить бы чего-нибудь, — пробормотал он, откидываясь на спинку стула, и до хруста в суставах потянулся. — Честно, Анджела, не представляю, как ты это выдерживаешь? Неужели тебе еще не надоело?

Анджела глянула на него и усмехнулась:

— Вот точно так же я провожу каждый день. Мне вовсе не надоело. Наоборот, я очарована. И в особенности этой дощечкой.

— Что? — переспросил Бронсон и через силу снова воззрился на экран ноутбука.

На нем была выведена фотография глиняной дощечки, которая казалась абсолютна идентичной подобранной Маргарет О'Коннор на суке. Однако в сопутствующей надписи про эту дощечку говорилось, что она была украдена вместе с большим числом других древностей из запасников Каирского музея. И с тех пор никаких ее следов обнаружить не удалось. Фотография была сделана сразу же после того, как музей приобрел дощечку — обычная процедура для вновь поступающих предметов. Однако никаких попыток перевести имевшуюся на реликвии надпись — опять же сделанную на арамейском — ни тогда, ни после не предпринималось.

— Интересно, не эту ли самую дощечку Маргарет О'Коннор обнаружила на суке, — пробормотал Бронсон, потер глаза руками и выпрямился. — Если она в самом деле была украдена, тогда вполне понятно, почему ее владелец, кто бы он ни был, так стремился заполучить дощечку назад.

— Погоди-ка, — прервала его размышления Анджела. Она выбрала один из снимков с диска, который записала для Бронсона Кирсти Филипс, и разместила его на экране рядом с фотографией похищенного из музея экспоната.

— Это другая дощечка, — заявил Бронсон. — Я, как ты сама догадываешься, не понимаю по-арамейски, но даже для меня очевидно, что верхние строчки на двух дощечках имеют различную длину.

Анджела согласно кивнула:

— Верно. И я сейчас заметила еще одну интересную деталь. Я думаю, что всего таких дощечек четыре штуки.

— И как ты пришла к такому выводу?

— Смотри. — И Анджела показала на правый снимок. — Видишь эту короткую диагональную линию в самом углу?

Бронсон молча кивнул головой:

— А теперь посмотри на вторую фотографию. И на этой дощечке в углу имеется подобная линия. — Несколькими щелчками по тачпаду она вернула на экран изображение дощечки из парижского музея. — И на этой тоже, вот здесь.

Анджела оторвала взгляд от ноутбука и с выражением триумфа на лице посмотрела на Бронсона.

— Я по-прежнему ни черта не соображаю, что все это может означать, но, пожалуй, теперь я могу сказать тебе, как были сделаны эти дощечки. Так вот, некто начертил небольшой диагональный крест в центре прямоугольного куска глины. Затем его разрезали на четыре части и каждую из них обожгли. Таким образом, мы с тобой увидели уже три из четырех четвертинок. Соответственно, линия в углу каждой дощечки является составной частью того первоначального креста.

— А раз так, — воскликнул Бронсон, — мы сможем расположить дощечки в нужном порядке, чтобы получился крест, и тогда прочитать надпись целиком.

На то, чтобы раздобыть сведения об Анджеле Льюис, у Талабани ушло меньше времени, чем он предполагал. Начал он с того, что позвонил в отель, где проживали англичане, и пообщался с администратором. Тот сообщил полицейскому, что лично стоял за стойкой и когда Бронсон бронировал комнату, и когда Анджела Льюис заполняла необходимые бумаги по прибытии накануне вечером.

— Это его бывшая жена. — Объяснил администратор, — и работает она, кажется, в Лондоне, в музее.

— В котором? — спросил Талабани.

— Не знаю. Просто, как раз когда она регистрировалась, она разговаривала с мистером Бронсоном о своей работе и упомянула музей. А это важно?

— Нет-нет, на самом деле ничего важного. Спасибо вам за помощь, — быстро проговорил Талабани и повесил трубку.

Он повернулся к компьютеру, открыл поисковую систему «Гугл» и нашел на сайте путеводителя по Великобритании «Britain Express» список музеев Лондона. Одно только количество музеев в британской столице удивило Талабани и привело в некоторое уныние, однако он распечатал весь список и начал методичный поиск с самого начала. Исключив небольшие и узкоспециализированные музеи, он стал по очереди звонить во все остальные прямо по списку и спрашивать Анджелу Льюис.

С седьмой попытки он попал на коммутатор Британского музея. Не прошло и двух минут, как Талабани уже знал не только то, что Анджела Льюис является сотрудницей музея, но и в каком отделе она работает, а также, что в данный момент она находится в отпуске.

А еще через пять минут эта же информация стала известна и человеку со спокойным, неторопливым голосом.

29

Через час с небольшим после того, как Тони Бэверсток появился на работе, в его кабинете раздался телефонный звонок. Звонивший торопился известить музейных работников о найденной им керамике со следами, как он считал, старинной надписи.

Подобные звонки часто раздавались в музее, и почти в ста процентах случаев «сенсационная находка» оказывалась на деле пустышкой. Бэверсток сразу же вспомнил пожилую леди из Кента, которая не поленилась притащить в музей для изучения мнимую реликвию. «Реликвия» представляла собой несимпатичные на вид остатки маленькой фарфоровой чашки, которые почтенная дама откопала в своем саду. На сохранившейся части можно было прочитать обрывки надписи: «1066» и «тва при Гастин», сделанной подобием готического шрифта.

Старушка была искренне убеждена, что нашла предмет, представляющий невероятную ценность для всего государства, — реликвию, имеющую чуть ли не тысячелетний возраст и являющуюся живым напоминанием об одном из наиболее значительных событий в бурной истории Англии. Когда же Бэверсток заявил, что все это ерунда, яйца выеденного не стоящая, дама категорически отказалась ему верить. И только лишь когда он перевернул разбитую чашку, счистил с донышка грязь и показал старушке другую, уже полную надпись, только тогда удалось убедить ее, что она заблуждалась. Надпись эта, совсем маленькими буковками, гласила: «Можно мыть в посудомоечной машине».

— Это не ко мне, — коротко ответил Бэверсток, когда девушка на коммутаторе объяснила ему, что, судя по всему, обнаружил звонивший. — Обратитесь к Анджеле Льюис.

— Я так и сделала, — раздраженно ответила телефонистка, — но она уехала в отпуск.

Еще через пять минут ему удалось наконец убедить абонента, проживающего в Саффолке, что лучше всего будет отдать находку для изучения в местный музей в Бери-Сент-Эдмундсе. Пусть кто-нибудь другой без толку теряет время, так рассудил Бэверсток. Закончив один разговор, он тут же перезвонил непосредственному руководителю Анджелы Льюис.

— Роджер, это Тони. Я тут разыскиваю Анджелу, но ее, похоже, нет на работе. Не подскажешь, где она?

— Подскажу, — усталым тоном ответил Роджер Халливелл. — Она взяла отпуск. Причем сообщила об этом буквально накануне. Она позвонила мне вчера вечером. Насколько я понял, у нее какие-то семейные проблемы.

— Когда она вернется?

— Она не сказала, и я, право, нахожусь в затруднении. Я чем-то могу тебе помочь?

Поблагодарив его, Бэверсток повесил трубку. Ситуация принимала интересный оборот. Очень интересный.

30

— Значит, первоначально существовало четыре дощечки, и все вместе они образовывали еще одну дощечку, больших размеров?

— Совершенно верно, — ответила Анджела. — И мы обнаружили три из них. Однако четкая фотография есть лишь одной — я хочу сказать, достаточно четкая, чтобы прочитать надпись. Еще одна трудность заключается в том, что мы не нашли изображения четвертой дощечки, а это означает, что мы имеем только три четверти целой надписи.

— А с теми тремя, которые мы разыскали, — по ним можно что-нибудь понять?

— Немногое, — пожала плечами Анджела. — Прежде чем мы приступим к работе, нужно будет купить или, может быть, скачать арамейско-английский словарь. Но самое главное, что изображения этих двух дощечек, — и она указала на экран, — годятся лишь для того, чтобы перевести пару случайных слов. Фотографии в большинстве своем размытые, нечеткие, а для того чтобы корректно перевести текст на арамейском, необходимо иметь хорошо читаемый оригинал. Дело в том, что некоторые буквы очень похожи друг на друга.

— Но попытаться все же стоит. Тем более что у нас ведь есть целиком перевод надписи с «парижской» дощечки.

— Пожалуй, ты прав, — согласилась Анджела. — Если я смогу найти подходящий словарь. Ну-ка поглядим, что предложит нам Интернет.

Она открыла домашнюю страницу «Гугл», набрала в окошке «арамейский словарь» и нажала кнопку поиска.

В нетерпении Бронсон и Анджела склонились над экраном ноутбука.

— Больше ста тысяч результатов, — тихо проговорил Бронсон. — Где-то среди этого моря должен быть нужный нам словарь.

— А он и есть, — сказала Анджела. — Собственно, самая первая ссылка. — Она дважды кликнула по ссылке и стала изучать открывшуюся страницу. — На этом сайте доступен перевод отдельных слов как с арамейского, так и на арамейский. Здесь даже можно загрузить нужный шрифт, который понадобится для набора оригинального текста. Арамейский алфавит, как и арабский, классифицируется по мнемотехническому признаку, в нем одни согласные звуки. Он содержит только двадцать две буквы, и по написанию они очень похожи на древнееврейские. Соответственно, чтобы словарь мог распознать слова, нам потребуется особый шрифт, вот этот — он называется Эстрангело.

Анджела загрузила и установила на ноутбук нужный шрифт, потом создала новый документ в текстовом процессоре, выбрала шрифт Эстрангело и внимательно напечатала слово с глиняной дощечки, подобранной Маргарет О'Коннор на суке.

— Это одно из тех слов, которые Тони не смог перевести, — пояснила Анджела. — Сказал, что видно его не очень отчетливо.

Убедившись, что воспроизвела слово как можно более точно, Анджела скопировала его, вставила в окошечко онлайн-переводчика и нажала кнопку «Поиск».

— Н-да, не самое оптимистичное начало, — пробормотала она, глядя на экран. Под окошечком поиска отобразилась надпись «слово не найдено». — Похоже, по крайней мере, насчет этого слова Тони оказался прав.

— Но, может быть, ты неверно написала какую-нибудь букву? — предположил Бронсон. — Изображение на этой фотографии уж больно размытое. Может, попробуешь с другим?

— Ладно. Вот это слово Тони перевел как «дощечки», и я его уже проверяла. Посмотрим теперь, что нам скажет словарь.

Анджела напечатала слово на арамейском . Потом скопировала его и снова нажала кнопку поиска. Почти мгновенно появился английский перевод: «дощечки».

— Ага, работает, — обрадовалась Анджела. — Попробуем вот это.

Она тщательно набрала очередной набор символов — — и загнала в переводчик. Тот подтвердил уже известное значение: «локтей».

— Ну что ж, процесс пошел. — Анджела победоносно посмотрела на Бронсона и улыбнулась. — А теперь приступим к табличке из Каира.

31

— Вы достали ее? — нетерпеливо спросил Александер Декстер, едва Иззат Забари, одетый на сей раз не в свою обычную джеллабу, а в европейского покроя костюм, сел напротив. Они встретились ранним вечером в холле недорогого отеля недалеко от центра Касабланки. Декстер утром прилетел из Лондона в Рабат и в ответ на настоятельные просьбы Забари о встрече приехал в Касабланку.

День выдался невыносимо жаркий, и вечер также не принес ожидаемой прохлады. Декстер с запозданием подумал, что надо было бы взять с собой еще более легкую одежду, нежели надетые сейчас на нем рубашка и слаксы.

Перед тем как ответить, Забари окинул внимательным взглядом сидящих в холле немногочисленных постояльцев и гостей отеля. Затем посмотрел на Декстера.

— Нет, мой друг, не достал.

Конечно, новость о том, что марокканец не смог добиться цели, огорчила Декстера, но что-то в голосе Забари и в его поведении заставило его еще и ощутить беспокойство.

— Есть ведь какое-то «но»? — спросил он.

Забари кивнул:

— Да, есть, как ты выразился, «но». И очень большое «но». Цена, которую пришлось заплатить за попытку добыть эту вещь, оказалась намного выше, чем я думал.

— И насколько? — поинтересовался Декстер. Похоже было, что чертов марокканец, несмотря на проваленное задание, пытается набить себе цену.

— Вероятно, даже для тебя это будет слишком много. Когда мы пытались убежать оттуда, моего приятеля подстрелили, а потом схватили. Я не сомневаюсь, что он уже мертв, но вот смерть его наверняка не была ни быстрой, ни безболезненной.

— Господи, — пробормотал Декстер. Он, конечно, знал, что мир людей, занимающихся кражей и контрабандой предметов старины, весьма жесток, но подобного даже он предположить не мог. — Все, что от вас требовалось, — это украсть чертову глиняную дощечку! Что вы там, на хрен, умудрились натворить?

Когда Забари заговорил, голос его был холоден, как лед.

— Видишь ли, Декстер, основная проблема, с которой мы столкнулись, в том, что этот человек, кому принадлежала дощечка, хоть и выдает себя за бизнесмена, на самом деле самый натуральный гангстер. Его дом просто опутан всевозможной сигнализацией. Ее-то мы обезвредили, но этот гад установил инфракрасный датчик в витрину, и мы его обнаружили, только когда я уже залез внутрь. Вся сигнализация, конечно, к тому времени была отключена. Мне удалось перебраться через стену и дать деру, а вот товарищу моему не повезло. Его звали, если тебе это интересно, Амер Хаммад. Я знал его, работал с ним больше десяти лет. И я называл его своим другом.

— Но ведь ты не достал дощечку? Тебе хорошо известно, что я не плачу за промахи.

— Декстер, ты меня не слушаешь! Я тебе сказал: мне не удалось ее достать просто потому, что ее там не было. Есть и другие… затруднения. Это не говоря о гибели Хаммада.

— В чем еще дело? — вздохнул Декстер.

— Этот человек, владелец дощечки, имеет большие связи в марокканской полиции. Говорят, за его счет кормится чертова туча местных копов.

— И?

— И, вероятно, ему не составит большого труда вычислить личность моего друга.

— Что сделают с его телом?

— Скорее всего, его запихнут в багажник джипа, отвезут на несколько миль в пустыню и попросту выкинут там. О нем позаботятся шакалы и стервятники. В общем, неважно, что именно он сделает, главное, что труп Хаммада — тю-тю — исчезнет. Меня же волнует другое: если этот тип прознает, что вместе с Хаммадом был я, у меня будут чертовски серьезные неприятности.

— И поэтому мы встречаемся здесь, в Касабланке, а не в Рабате?

— Именно так. Мне нужно убираться из страны. Причем быстро и как минимум на год. А для этого нужны деньги. Много денег.

— Да-да, я все понимаю, и мне очень жаль. Но… я тебе говорил, что не плачу за провалы.

Декстер пошевелился, намереваясь встать и уйти, но Забари жестом задержал его.

— Кое-что мы все же достали, — проговорил он. — Табличку с фотографией.

— И это все?

— Да, все, но на ней хорошая фотография дощечки, а также история ее происхождения. Твоему клиенту нужна сама дощечка или довольно будет копии надписи с нее?

Декстер оценивающе посмотрел на марокканца.

— Что ты хочешь сказать?

— То и хочу. Разные ведь вещи говорят. Вот, например, слыхал я, что сама по себе глиняная дощечка ничего не стоит, а вот надпись на ней цены не имеет. Это что-то вроде карты с указанием места, где спрятаны сокровища, ну или часть такой карты. Так вот, если этот твой клиент желает просто заполучить кусок обожженной глины для своей коллекции антиквариата, тогда, думаю, нам больше говорить не о чем. Но если же на самом деле его интересует изображение надписи — намного лучшего качества, чем то, что ты мне послал, — тогда я очень надеюсь, что у него достаточно бабла. Потому что, скажу тебе, ему придется здорово раскошелиться, чтобы заполучить эту надпись.

Декстер тяжело вздохнул.

— Ну хорошо, давай перейдем к делу. Сколько ты хочешь?

Забари вытащил из кармана листок бумаги и протянул собеседнику.

Декстер, не веря своим глазам, вытаращился на накорябанные на бумаге цифры.

— Десять тысяч? Десять тысяч фунтов? — едва сдерживаясь, переспросил он. Забари кивнул. — Ты, конечно же, шутишь. Шутишь. Десять кусков за какое-то изображение глиняной дощечки? Мой клиент на это не пойдет.

— Тогда ни ты, ни твой клиент никогда не увидите этой таблички. Тебе решать, Декстер. Это мое первое и последнее предложение. Никакой торговли не будет. Если не согласен, я тотчас ухожу отсюда, и мы больше не встретимся. У меня есть друзья, и они мне помогут.

В течение нескольких секунд мужчины буравили друг друга взглядами. Наконец Декстер принял решение.

— Подожди меня здесь. Я позвоню клиенту и узнаю, что он думает об этом предложении. Я всего на несколько минут.

— Поторопись, Декстер. У меня нет времени.

Декстер вышел из отеля, прошагал пару десятков метров и вытащил мобильный телефон. Набрав номер и дождавшись ответа, он передал Чарли Хокстону рассказ Забари и в конце назвал требуемую марокканцем сумму. Точнее говоря, он сказал, что Забари хочет получить за табличку пятнадцать тысяч фунтов стерлингов — нельзя же было забывать про свои комиссионные.

Сообщив Хокстону цену, Декстер немедленно убрал телефон подальше от уха, и, как оказалось, не зря. Раздавшийся из трубки поток отборнейшей громогласной брани вполне мог бы его оглушить. Когда шквал ругательств ослабел, Декстер осторожно поднес телефон к уху.

— Значит, мне сказать, что никакой сделки не будет?

— Погоди, Декстер, я этого не говорил. Он намерен торговаться?

— Мне он сказал, что не будет, и я ему верю. После того, что произошло, он находится по уши в дерьме. Практически единственный для него шанс выбраться отсюда невредимым — продать это изображение дощечки. И он хочет получить ответ немедленно. Я сейчас возвращаюсь в отель, и мне нужно будет или дать согласие, или он встает и уходит. Выбор у нас небольшой.

— Ворье проклятое, — продолжал бушевать Хокстон. — Он ведь прекрасно понимает, что требует охренительно нереальных денег?

— Еще как понимает. Еще он заявил, что надпись на дощечке, похоже, является частью карты, на которой указано, где искать сокровища.

Хокстон помолчал несколько секунд, а потом сказал:

— Хорошо. Скажи ему, что его условия принимаются. Я уже перевел деньги на условленный счет в Рабате, и завтра ты сможешь снять с него пятнадцать кусков.

Слегка подивившись над неожиданным ответом Хокстона, Декстер сунул телефон обратно в карман и вернулся в холл отеля.

— На восемь не согласишься? — спросил он Забари. Почему бы не попробовать немного поторговаться?

Марокканец замотал головой и встал.

— О'кей, о'кей, — поспешил успокоить его Декстер. — Ты получишь за табличку десять. Деньги будут в Рабате завтра же. Думаю, ты хочешь получить наличными? В дирхамах?

— Конечно, в дирхамах! Или ты думаешь, что я совсем идиот? Позвони мне по этому номеру завтра после девяти утра. — Он написал на бумажке номер мобильного телефона и протянул Декстеру. — Когда получишь деньги. Тогда мы с тобой встретимся и произведем обмен.

С этими словами Забари поднялся и удалился из отеля.

32

На следующее утро в половине девятого Декстер вошел в здание Банка «Аль-Магриб», расположенное на авеню Мохаммеда V в Рабате. Через пятнадцать минут, совершив необходимые операции, он уже выходил обратно. Пять тысяч фунтов из переведенных Чарли Хокстоном в Марокко денег, в свою очередь, были перечислены на анонимный номерной счет Декстера в скромном маленьком банке в Лихтенштейне. Там они будут находиться в целости и сохранности и в то же время привлекут минимальное внимание к личности владельца счета.

До того безупречно сидевший твидовый костюм Декстера теперь был обезображен двумя бугорками. Лежавшие во внутренних карманах две пухлые пачки бумажных дирхамов — каждая была эквивалентна пяти тысячам фунтов стерлингов — причиняли Декстеру большое неудобство, и он мечтал как можно быстрее встретиться с Забари, передать ему деньги и вернуться домой в Петуорт, в тихий, безопасный антикварный магазин. Ему никогда не нравилось Марокко, а еще меньше ему нравились марокканцы.

Быстрой походкой он шел по авеню Мохаммеда V, пока не нашел довольно чистое на вид кафе, сел за свободный столик и заказал мятный чай. Традиционный арабский кофе, по мнению Декстера, был чересчур крепким и горьким. Сделав заказ, он посмотрел на наручные часы: без десяти девять.

Ровно в девять Декстер достал мобильный телефон и набрал номер, который дал ему Забари.

Марокканец ответил почти сразу же.

— Декстер?

— Он самый. То, что ты просил, у меня.

— Ты в Рабате?

— Ага.

— Иди к авеню Хассана II и двигайся по ней на восток в направлении эстуария.[11] Когда дойдешь почти до конца, как раз перед тем как она завернет на юго-восток, сворачивай направо на улицу Себта. Пойдешь по ней и сядешь за столик в первом же кафе по правую руку. Только выбери место на улице так, чтобы я мог тебя видеть. Понятно?

— Да. — Декстер некоторое время изучал карту Рабата. Авеню Хассана II, как оказалось, пересекала авеню Мохаммеда V, и до назначенного Забари места встречи расстояние было всего около мили. — Я буду через двадцать минут, — сообщил он марокканцу.

Примерно в полумиле от того места, где сидел Декстер, Иззат Забари захлопнул крышку мобильного телефона и удовлетворенно покивал головой. Он, безусловно, ни на йоту не доверял англичанину, но смог застать его врасплох, и обоим было это известно. Определенно, клиент Декстера страстно жаждал заполучить любую вещь, имеющую отношение к глиняной дощечке, и Забари был почти на сто процентов уверен, что он не попытается схитрить. Однако если Декстер все же не пожелает платить и попробует силой завладеть табличкой, что ж, тогда для честного завершения сделки придется прибегнуть к наиболее весомому аргументу: самозарядному пистолету «вальтер ППК».

Забари, сидевший все это время в холле отеля, встал и огляделся по сторонам. Не заметив ничего подозрительного, он вышел из здания и вынужден был прищуриться от внезапно хлынувшего в глаза потока солнечного света. На улице Абд-эль-Мумен также все было спокойно, так что Забари вытащил из кармана куртки солнцезащитные очки, надел их и зашагал к месту рандеву.

Как только он тронулся с места, из-за столика в кафе, расположенного ярдах в пятидесяти от отеля, встали двое мужчин, одетые в джинсы и футболки, и, не прекращая беседу, направились следом за Забари. Один из них прижимал к уху маленькую коробочку мобильного телефона.

В это же самое время черный «Мерседес» прокладывал себе путь из южных районов Рабата в сторону улицы Абд-эль-Мумен. Сидевший на заднем сиденье высокий мужчина с парализованным лицом громко ругался, заставляя шофера ехать как можно быстрее. В одной руке он держал телефон и слушал донесения от двух своих людей. Уже совсем скоро он сможет вернуть то, что принадлежит ему по праву.

Движение по авеню Хассана II, которая одновременно являлась государственной трассой № 1 и делила Рабат практически пополам в направлении с востока на запад, вовсе не было таким затрудненным, как предполагал Декстер. Кроме того, ему удалось поймать такси практически сразу же, едва он вышел из кафе. В результате до места встречи Декстер добрался менее чем за десять минут.

Он не был уверен: то ли Забари намеренно выбрал именно это кафе, то ли просто назвал наугад достаточно оживленную улицу и предположил, что где-нибудь поблизости обязательно сыщется заведение общепита. В любом случае, когда Декстер расплатился с таксистом и свернул на улицу Себта, он сразу же увидел всего ярдах в двадцати впереди белый навес и кучу столиков и стульев. Подойдя к кафе, он оглянулся по сторонам, но Забари в пределах видимости не обнаружил. Тогда он сел за один из столиков, заказал опять же мятный чай и приготовился ждать.

Через пять минут перед Декстером внезапно возник Иззат Забари. Он выдвинул стул и уселся напротив англичанина. Выглядел Забари встревоженным и, казалось, опасался слежки. Перед тем как начать разговор, он внимательно осмотрелся, но в этот утренний час в кафе сидело всего несколько посетителей, и несколько человек шли мимо по улице. Двое молодых людей, шедшие следом за Забари, проследовали мимо кафе, ни разу не оглянувшись, — они были всецело поглощены беседой.

— Принес деньги? — спросил Забари после того, как официант поставил перед ним чашку мутного черного кофе и удалился.

Декстер кивнул и, в свою очередь, спросил:

— А ты принес табличку?

Забари ответил кивком головы.

Тогда Декстер расстегнул куртку, из внутренних карманов вытащил два толстых конверта, перетянутых резинками, и придвинул их по столу к Забари.

— Как мы и договаривались, здесь десять тысяч в пересчете на дирхамы.

Марокканец, в точности копируя движения Декстера, извлек из куртки конверт и положил на стол. Затем оба одновременно протянули руки и схватили принесенные друг другу предметы мены. Забари открыл один конверт, другой, провел кончиком большого пальца по краешкам хрустящих банкнот, перебирая их, словно карты в колоде. Потом быстрым движением спрятал оба конверта в карманах куртки. Декстер раскрыл коричневый конверт и выудил оттуда карточку. Несколько мгновений он сидел, молча уставившись на нее.

— Черт побери! — выговорил он наконец. — Но это совсем не то, чего я ожидал. Изображение намного мельче, чем я надеялся, да и надпись не такая уж и четкая. — Он бросил карточку на стол. — Меня это не устраивает. Сделка недействительна. Отдавай мои деньги.

Но Забари хмуро покачал головой.

— Нет, Декстер. Здесь у меня в кармане «вальтер», и он считает, что сделка остается в силе. — Он чуть вытащил рукоятку пистолета, так чтобы Декстер его увидел. — Подумай как следует. Мне уже действительно нечего терять.

Забари встал, швырнул на стол несколько дирхамов и вышел на улицу.

Там, где узкая боковая улочка соединяет улицы Рю-де-Бюре и Рю-де-Себта, последняя делает небольшой изгиб. Почти в то же самое мгновение, когда до изгиба добрался Забари, рядом с ним появился и давешний черный «Мерседес».

С визгом покрышек мощный автомобиль затормозил и остановился, так что передняя часть его оказалась на тротуаре и полностью перегородила Забари путь вперед. А сзади к нему приближались еще двое.

Забари увидел, как прямо перед ним возникло черное рыло «Мерседеса», и в ту же секунду узнал его владельца. И вот тогда-то он понял, что влип. Влип очень серьезно. Он крутанулся на месте, собираясь дать деру, но прямо перед ним вдруг появились двое мужчин, те самые, что буквально несколько минут назад прошли, увлеченные беседой, мимо кафе. И они не скрывали своего намерения преградить ему путь, куда бы он ни побежал. А за спиной уже раздался ясно различимый звук открываемых дверей автомобиля.

Забари выхватил из кармана «вальтер» и, почти не целясь, выстрелил в своих преследователей. Те вынуждены были пригнуться. Но у обоих мужчин также имелось оружие, и Забари ничего не оставалось, как броситься бежать через дорогу, лавируя между машинами.

Он удачно увернулся от движущегося с невысокой скоростью грузовика и рванул что было сил к противоположному тротуару. И почти добежал… но вдруг в спину ему будто ударили молотом. Эхо близкого выстрела громом отразилось от стен окрестных домов. Забари рухнул на землю, ноги его враз онемели. Пистолет он выронил, и тот со звоном приземлился вне пределов досягаемости.

Едва ли не прогулочным шагом высокий человек из «Мерседеса» и один из его подручных пересекли проезжую часть и подошли к раненому Забари. По обеим сторонам улицы, привлеченные разыгрывающимся действом, стали собираться зеваки. Однако никто не демонстрировал желания оказаться самому вовлеченным в разборки.

— Ты у меня кое-что украл. Где эта вещь? — спросил высокий, в то время как его сообщник поднимал оброненный «вальтер».

Забари, скрючившись, лежал наполовину на тротуаре, наполовину на проезжей части и едва мог пошевельнуться; вокруг тела образовалась уже приличная лужа крови. Он посмотрел на нависающего над ним владельца «Мерседеса». Странное дело — Забари почти не ощущал боли, тело с каждым мгновением утрачивало чувствительность.

— У меня ее нет, — прохрипел он еле слышно.

Высокий махнул рукой, и его подручный бесцеремонно обыскал лежащего человека. Таблички он не нашел, зато вытащил из карманов куртки два набитых банкнотами конверта и передал их боссу.

— Ты что, продал табличку? — грозно спросил он, глядя на Забари.

— Да, — прошептал тот, и тело его вдруг изогнулось в агонии.

— А неплохую ты провернул сделку, Забари. Такая куча денег за маленькую карточку, — негромко произнес высокий. — Ты ведь меня знаешь. Или, по крайней мере, тебе должна быть известна моя репутация. Когда вы вломились в мой дом с намерением похитить принадлежащую мне дощечку, ты не мог не подумать о том, что тебя ждет. Но ты все же пошел на это. Почему?

— Просто работа, — прохрипел Забари. В раненой спине нарастало жжение. Он кашлянул, и кровавые брызги оросили его грудь. — Я получил заказ от британского коллекционера.

— А у этого коллекционера есть имя? — спросил заинтересованный бандит.

— Я имел дело с посредником. С агентом.

— А как зовут посредника?

Забари ничего не отвечал, и тогда высокий наклонился, так чтобы смотреть прямо в глаза жертве.

— Назови его имя. Тогда мы, возможно, оставим тебя в покое, и, может быть, ты будешь жить.

Забари, словно зачарованный, и в то же время будучи скован ужасом, смотрел на затянутый молочно-белой пленкой невидящий и неморгающий правый глаз высокого.

— Декстер. Все зовут его просто Декстер.

— И где мне его найти?

— Он здесь, в Рабате. Мы с ним только что расстались. Я продал ему табличку.

— Отлично. — Высокий выпрямился. — Мы разыщем его. А теперь, Ахмед, кончай с ним.

— Я же рассказал вам все, что знал, — в ужасе забормотал Забари. — И вы сказали, что оставите мне жизнь.

— Я солгал, — бросил высокий, и левая половина его лица исказилась в пародии на усмешку. Он кивнул подручному.

Эхо от второго выстрела было не менее громким, чем от первого. Из развороченной головы Забари полилась кровь и смешалась с уже начавшей сворачиваться алой жидкостью, растекшейся лужей по мостовой и тротуару.

33

Александер Декстер во взятом напрокат «Ситроене» гнал на юг, в Касабланку, превышая все возможные ограничения скорости, принятые в Марокко. Тем не менее он и сам поразился, как быстро преодолел шестьдесят с гаком миль до международного аэропорта Касабланки.

Покидая улицу Себта, Декстер принял мгновенное и, надо отметить, очень простое решение.

Он видел, как убили Забари. Его выследили и настигли в центре марокканской столицы, средь бела дня, несмотря на все ухищрения, которые он предпринимал, чтобы остаться в живых. Но еще больше ужаснула Декстера та холодная безжалостность, с которой высокий человек с бельмом на правом глазу расправился с неудачливым грабителем. Декстер знал, что не сможет забыть парализованное лицо этого человека. А самое главное: теперь высокий, несомненно, станет охотиться за ним.

Паспорт, бумажник и ключи от «Ситроена» лежали в кармане, в номере отеля осталась лишь кое-какая одежда да туалетные принадлежности. Всем этим можно было безболезненно пожертвовать. У человека, убившего Забари, явно имелись очень серьезные возможности, и Декстер справедливо рассудил: даже если он сию же минуту отправится в отель, очень велика вероятность, что его там уже будет поджидать пара дюжих молодчиков.

Поэтому он сказал таксисту, что передумал, и попросил высадить его на углу, немного не доезжая до здания отеля. Выйдя из машины, он направился прямиком к припаркованному у тротуара «Ситроену», сел за руль и помчался в сторону Касабланки.

В Марокко Декстер прилетел рейсом «Эйр Франс» из лондонского аэропорта Хитроу. Обратный билет лежал в кармане куртки, но воспользоваться им он не собирался. Это будет, подумал он, слишком очевидно и слишком опасно. Декстер нисколько не сомневался, что в эту самую минуту люди высокого с изувеченным лицом уже несутся в направлении Сале, столичного аэропорта, расположенного примерно в пяти милях к северу от города. Решение отправиться в Касабланку он принял в надежде немного оторваться от преследователей, а если повезет, то и сбить их со следа.

Добравшись до аэропорта имени Мохаммеда V, Декстер не стал тратить время на необходимые формальности, связанные с возвращением взятой напрокат машины. Он просто припарковал ее на свободном месте, запер двери и бросил ключи под капот. Когда (если) он вернется в Англию, то непременно позвонит в местное отделение фирмы «Герц» и сообщит, где оставлен «Ситроен». Сейчас же у него были куда более серьезные заботы.

Декстер вошел в зал для вылетающих и принялся изучать расписание. Все рейсы «Ройял Эйр Марок», вне зависимости от места их назначения, он отверг с ходу. Разумнее было воспользоваться услугами зарубежных авиакомпаний. Сверившись с часами, он обнаружил, что вполне успевает на совместный рейс «Эйр Франс» и KLM до Парижа. Бегущий человек в аэропорту (или, если уж на то пошло, в любом другом месте) всегда привлекает внимание, поэтому Декстер деловой походкой направился к столику авиакомпании «Эйр Франс» и заплатил наличными за билет до Парижа и обратно. Использовать кредитку, по которой его могли бы легко вычислить, Декстер не хотел.

Он достаточно знал о борьбе с терроризмом и прекрасно понимал, что человек, покупающий билет на самолет за наличные, сам по себе вызывает интерес. А уж если ты берешь за наличные билет в один конец, то ожидай, что на тебя обратят пристальное внимание и, скорее всего, задержат, чтобы задать ряд вопросов. Именно этого Декстер и стремился изо всех сил избежать. Так что приобретение обратного билета было насущной необходимостью.

Посадку на самолет должны были вот-вот объявить, но Декстер все же потратил несколько минут и, забежав в магазинчик, купил дешевую дорожную сумку. В другом магазине он приобрел кое-какую одежду, в третьем — набор с туалетными принадлежностями. Потом к этим покупкам присовокупил еще пару книжек. Конечно, все это было ему не нужно, но Декстер отлично понимал, что, как и любой другой пассажир, должен иметь багаж. Ни в коем случае нельзя было выделяться из толпы и привлекать к себе по какому бы то ни было поводу ненужное внимание. Он надеялся, что выглядит теперь как заурядный бизнесмен, летящий на пару дней в Париж на совещание или деловую встречу, а не как человек, которого по пятам преследует банда наемных убийц.

Марокканские таможенники попросили Декстера открыть сумку и проверили ее содержимое, как просили практически всех пассажиров, но это была всего лишь минутная задержка. Через полчаса после прибытия в аэропорт Декстер уже стоял в очереди среди других пассажиров парижского рейса в ожидании, когда будет объявлена посадка на аэробус «А-319». А еще через двадцать минут он смог наконец расслабиться в кресле самолета со стаканом самого крепкого из напитков, какие могли предложить на борту «Эйр Франс». Самолет взял курс на север, на Париж. Ни в аэропорту, ни в самолете Декстер не заметил ничего подозрительного: похоже было, что убийца Забари и его люди действительно не смогли взять его след.

В Париже, перед тем как пересесть на рейс до Лондона, Декстер улучил время, чтобы наскоро перекусить. Он почти ничего не ел с самого утра и с некоторым удивлением обнаружил, что, как только оказался хотя бы на время в безопасности, то ощутил зверский аппетит. Ранним вечером он уже был дома, в Петуорте. Перед ним на столе лежала небольшая продолговатая карточка, а возле локтя стоял большой стакан виски.

Декстер решил, что не будет сразу звонить Чарли Хокстону, а выждет часик-другой. Прежде необходимо сделать несколько фотографий доставшейся такой ценой карточки, а затем попытаться выяснить, почему его клиент так жаждал завладеть глиняной дощечкой.

34

Приближалась ночь, а колдующие над ноутбуком в номере отеля Бронсон и Анджела, казалось, зашли в тупик.

Глиняная дощечка из парижского музея довольно легко раскрыла свои тайны. Всего за несколько минут Бронсон перевел французские слова на английский и записал их на листе бумаги. Но вот каирская дощечка оказалась крепким орешком. Исследователям удалось найти в архивах музея всего лишь одну фотографию, да и та была очень бледной и нечеткой.

В течение нескольких часов они пытались сопоставить значки с надписи на каирской дощечке с буквами шрифта Эстрангело, но работа эта была скучной и утомительной, а особого прогресса добиться не удалось.

— Я думаю, — глядя на картинку на экране, произнесла Анджела, — что этот снимок был сделан с одной только целью: иметь возможность предварительно идентифицировать предмет. Вероятно, всякий поступающий в музей артефакт фотографируют, просто для того чтобы он остался в базе данных. А уж для исследовательских целей, для перевода надписей, я полагаю, делаются отдельные снимки на фотоаппарате с большим разрешением и при гораздо лучшем освещении.

— Но ты можешь хоть что-нибудь здесь понять? — спросил Бронсон.

— Да, но, пожалуй, только половину слов в трех верхних строках. Все остальное настолько размытое, нечеткое, что извлечь оттуда практически нечего.

Больше часа Анджела и Бронсон корпели над изображением дощечки, пытались максимально точно перенести на бумагу незнакомые закорючки неведомого арамейского текста. Когда работа была завершена, Анджела загрузила результаты в онлайн-переводчик.

— Ну и что же мы имеем? — Она отодвинулась наконец от ноутбука, откинулась на спинку стула и расправила затекшие члены.

— А не принести ли мне чего-нибудь выпить? — предложил Бронсон. — Конечно, я имею в виду алкоголь.

— Я бы с удовольствием выпила джина с тоником. Желательно в большом стакане, и не жалей льда.

Бронсон вышел из номера и через несколько минут вернулся с подносом и двумя высокими стаканами, в которых весело позвякивали кубики льда. Напитки он поставил на низкий туалетный столик и вернулся на свое место на краешке кровати.

— Спасибо, ты настоящий друг, — поблагодарила Анджела, взяла стакан и сделала большой глоток. — Так оно лучше. Ну-с, что у нас получается?

— Я выписал все слова, какие удалось перевести, и набросал схематичные рисунки каждой дощечки, — ответил Бронсон. — Если какие-то слова мы не разобрали, я оставлял пустое место. Так нам будет легче ориентироваться в тексте.

Он положил на стол перед Анджелой лист формата А4, и они вдвоем склонились над ним. На бумаге Бронсон нарисовал три прямоугольника приблизительно одинакового размера и в каждом записал английский перевод арамейских слов в точно таком порядке, как они были размещены на глиняных дощечках. Результат получился отнюдь не обнадеживающим.

— Первой, — пояснил Бронсон и указал на один из рисунков, — идет дощечка из Каира. Она находится вверху и слева, если мы принимаем твою гипотезу о четырех дощечках и кресте посередине.

Как они и предполагали, пустых мест было значительно больше, чем переведенных слов:

— Но поскольку, — продолжил Бронсон и передал Анджеле второй листок, — в арамейском языке принята запись справа налево, слова должны следовать вот в таком порядке.

На новом листе он записал те же слова, но только справа налево, также оставляя место для еще не переведенных слов, кроме трех последних строчек, которые пока что целиком не поддавались расшифровке:

— М-да, от этого ни черта не стало легче, — пробурчала Анджела и снова вернулась к изучению первого листа.

— Это дощечка О'Конноров, — пояснил Бронсон.

— Бэверсток смог перевести из этой надписи всего восемь слов, — напомнила Анджела. — Что касается второй строчки здесь, она хоть и переведена целиком, лично я все равно не улавливаю ни малейшего смысла.

— Аналогично, — сказал Бронсон. — Даже если мы расположим слова в правильном порядке.

Наконец последний прямоугольник, в который был помещен текст с дощечки из парижского музея, выглядел так:

— А вот та же самая надпись, но уже в прочтении слева направо.

— Знаешь, я должен согласиться с Бэверстоком. Это действительно самая натуральная тарабарщина, — признался Бронсон. — Ты хоть что-нибудь здесь понимаешь?

В ответ Анджела только тяжело вздохнула.

— Ничегошеньки. Однако какой бы шифровальной системой ни пользовался автор этих надписей, она должна быть относительно простая. Я хочу сказать, что в то время просто не существовало чересчур мудреных шифров. Похоже, мы чего-то не замечаем, чего-то вполне очевидного. Единственное, в чем можно быть уверенным: Бэверсток оказался прав насчет Кумрана.

Она показала на два нижних прямоугольника.

— Он сказал, что это слово, Ир-Цадок, может иметь отношение к Кумрану. На арамейском полное наименование этого места звучало как Ир-Цадок Секаха. Как видишь, вторая часть названия присутствует вот здесь, на парижской дощечке. Однако, — она вздохнула, — даже это не имеет особого смысла.

— Почему?

— Именно потому, что на арамейском следует читать текст справа налево, а не наоборот. Слово же Ир-Цадок находится на дощечке слева, а Секаха — справа. Следовательно, если я верно предположила, что в центре куска глины, из которого позже вырезали дощечки, был начертан крест, тогда нам нужно читать сперва надпись на правой дощечке, а потом на левой. В таком случае у нас получается Секаха Ир-Цадок. А это совершенная бессмыслица.

— Да, я понял, — протянул Бронсон и, откинувшись на спинку стула, с наслаждением потянулся. — Слушай, похоже, мы проторчали в четырех стенах весь божий день, безуспешно пытаясь хоть что-то понять. Предлагаю спуститься вниз и перекусить. Думаю, после еды мозги наши прояснятся, и, возможно, нас даже посетит вдохновение.

35

— Говорю тебе, Чарли, мне чертовски повезло, что я выбрался из Марокко целым и невредимым. Я совершенно уверен — если бы этот ублюдок догадался, что я стоял в толпе зевак, он бы прикончил меня на месте.

— И это произошло прямо на улице? — Чарли Хокстон в первый раз слушал рассказ Декстера о том, чему тот стал свидетелем в Рабате. Хокстон встретился со своим агентом в шумном пабе неподалеку от Петуорта, и Декстер как раз только что передал ему купленную у Забари карточку. — Среди бела дня? У всех на виду? — продолжал допытываться Хокстон.

Декстер кивнул.

— Да, это случилось сегодня утром, в начале десятого, и вокруг было полным-полно людей. Но ему было на это совершенно наплевать. Один из его «шестерок» выстрелил Забари в голову, а потом они спокойно сели в машину и уехали. А я взял ноги в руки и помчался в аэропорт. Даже не заскочил в гостиницу, чтобы забрать шмотки.

Хокстон покивал головой и снова перевел взгляд на небольшую карточку, которую он все еще вертел в руках.

— И все, что его интересовало, — это заполучить назад эту вещицу, — словно разговаривая сам с собой, протянул Хокстон. — Это хорошо. Чертовски хорошо.

— Что значит «хорошо»? — не понял Декстер.

— Это значит, что раз убийца твоего Забари так жаждет вернуть дощечку, стало быть, он знает, что она подлинная. Но где же она, черт возьми?

Но Декстеру было плевать на дощечку.

— Чарли, этот тип охрененно опасен. И ему известно мое имя. Может быть, он уже в Англии — ищет меня, а заодно и тебя.

— Я тоже не певчий из хора. Не забывай этого, Декстер.

Декстер посмотрел на собеседника и увидел отчетливо выпирающую слева под одеждой Хокстона наплечную кобуру.

— И что-то я не очень впечатлен этой чертовой карточкой, — бросил Хокстон. — Это изображение ненамного лучше тех, что у нас уже есть. И эта фигня совершенно точно не стоит пятнадцати кусков. Ты что, не мог разорвать сделку, когда увидел это барахло?

— Я пытался, — начал оправдываться Декстер, — но он стал угрожать мне пушкой.

Хокстон недовольно хрюкнул.

— Так, и о чем же, дьявол его задери, рассказывает этот текст? Это копия арамейской надписи?

— Нет-нет, — закачал головой Декстер, — это просто описание, откуда взялась дощечка. Тут написано по-арабски, но я сделал приблизительный перевод.

Хокстон бросил карточку на стол и, взяв у Декстера сложенный лист бумаги, развернул и принялся читать текст на английском.

— Насколько перевод точный? — спросил он.

— Ну, я не могу ручаться — все же мой арабский оставляет желать лучшего. Но, думаю, это достаточно близко к оригиналу.

Хокстон молча уставился в текст.

— Не очень-то это нам поможет, а? — проронил он. — Похоже на описание экспоната в музее.

Декстер согласно кивнул.

— По словам Забари, дощечка была выставлена на обозрение в витрине в одной из гостиных того дома. И в этой же витрине находилась карточка.

Хокстон прочитал вслух первые строчки.

«Старинная глиняная дощечка, обнаруженная на территории Израиля в развалинах Пиратона (греческий Фаратон), на месте которого сейчас находится арабская деревушка Фарата. Надпись на дощечке сделана на арамейском языке, но текст крайне непонятен и значение его до сих пор неясно. Возможно, это только часть надписи».

— Ну и где находился этот Пиратон или Фаратон?

— Я навел справки. Это был небольшой город в местности, которая тогда называлась Самария, недалеко от горы Герицим, примерно в двадцати милях к северу от Иерусалима. Он никогда не играл значительной роли, а сейчас от первоначального поселения практически ничего не сохранилось.

— И как случилось, что дощечка оказалась там?

— А мы не знаем этого наверняка, — ответил Декстер. — Возможно, то, что написано на карточке, просто версия, предназначенная для публики. В конце концов, согласись, было бы странно открыто заявлять, что она украдена из музея. Не забывай, что твоя глиняная дощечка некогда была собственностью музея в Каире, но я готов биться об заклад: ты не сообщаешь такие подробности, когда демонстрируешь эту безделушку своим гостям.

— Не думай, что ты самый умный.

Декстер кивнул на лист бумаги, который Хокстон продолжал держать в руке.

— У тебя уже есть одна дощечка, а теперь появилось несколько нечетких снимков другой. Что ты будешь делать дальше?

— Я — ничего, — заявил Хокстон. — Но мы должны будем приложить все усилия, чтобы найти пропавшую реликвию.

— Но, Чарли, у тебя только одна дощечка, а мы уже выяснили, что всего их должно быть четыре. Как, черт возьми, ты рассчитываешь найти что-то, если не хватает большей части текста?

— По моему поручению Бэверсток просматривает базы данных всех музеев, к которым может получить доступ. Он ищет другие дощечки — неважно, как давно и где они были обнаружены. Я думаю, если ему удастся раздобыть приличное изображение еще одной дощечки, этого (ну и плюс частичный перевод текста с той, что всплыла в Рабате) будет достаточно, чтобы разгадать секрет надписи. Сможет он или нет, но мы в любом случае отправимся на Ближний Восток. Лучшего изображения этой дощечки, чем на твоей карточке, я еще не видел, так что Бэверстоку должно быть под силу расшифровать, по крайней мере, половину текста. Возможно, другого такого шанса нам не подвернется.

— Но ты же не хочешь, чтобы я тоже поехал?

— Конечно, хочу. Ты, Декстер, едешь, потому что мне понадобятся твои связи, Бэверсток — потому как нам пригодятся его познания в языке. Если, конечно, ты не добавил к прочим своим достоинствам знание имперского арамейского.

Декстер сперва нахмурился, но через пару секунд лицо его просветлело. Он сообразил, что в сложившихся обстоятельствах будет вовсе не худо свалить на недельку-другую из Англии. Если тот высокий послал своих людей, чтобы выследить его, они, вероятно, станут искать в Марокко и Великобритании, но даже и не подумают об Израиле. Или куда там еще собрался Хокстон?

Декстер горестно вздохнул и откинулся на спинку стула. В любом случае похоже было, что выбора у него все равно нет.

— Нет, Чарли, я как не читал по-арамейски, так и не читаю. Так когда мы отправляемся?

36

— Знаешь, — сказал Бронсон, когда они с Анджелой не спеша брели по улице к своему отелю и наслаждались прохладным вечерним воздухом, — мы как-то упустили из виду одно интересное обстоятельство, а именно: с какой вообще целью были изготовлены эти дощечки? То есть что конкретно спрятали люди, их сделавшие? Что представляет собой их сокровище?

Когда они отобедали, Анджела начала настаивать, что ей, прежде чем возвращаться в номер, категорически необходимо прогуляться, размять ноги. Бронсону она заявила, что, если он все еще опасается преследовавших его давеча вооруженных бандитов, она спокойно может пойти подышать воздухом и одна — в конце концов, никто ведь и знать не знает, что она находится в Марокко. Бронсону эта идея не пришлась по душе, однако он согласился на прогулку. Просто он знал: если с Анджелой что-нибудь случится, он себе этого никогда не простит.

— Сокровище это или что другое, но оно, должно быть, представляло для них большую ценность, раз они прибегли к таким ухищрениям. На глиняных дощечках они зашифровали некое послание, а потом, по-видимому, спрятали их в разных местах — то есть найти сокровище можно только в том случае, если собрать вместе все четыре дощечки. И в том, что нам уже удалось раскопать, содержатся ключи к разгадке тайны. Мне кажется, что некоторые из слов, которые нам удалось разобрать, имеют исключительно важный смысл.

— Ну-ка, ну-ка, я попробую угадать. Это слова «свиток», «дощечки», «храма», «серебра» и «Иерусалиме». Верно?

Анджела кивнула:

— Абсолютно. Любой древний свиток представляет огромный интерес для историков и археологов; ну а если он был спрятан еще два тысячелетия назад, сей факт наводит на мысль, что уже в то время ему придавали особенное значение. А если предположить, что в надписи идет речь о «свитке из серебра», это предполагает очень интересный вариант… — Анджела вынуждена была замолчать на полуслове, поскольку Бронсон крепко сжал ее руку, и они резко остановились.

— В чем дело? — недовольно спросила Анджела.

— Не нравится мне… — начал Бронсон и посмотрел сначала вперед, потом в ту сторону, откуда они шли.

Ярдах в двадцати впереди у края тротуара притормозил белый фургон. Мотор тихо урчал на холостом ходу. Позади, пока приблизительно в пятидесяти ярдах, но с каждой секундой приближаясь, медленно двигался, держась возле самого тротуара, черный седан «Мерседес». И наконец, впереди «Мерседеса» (намного впереди) к Бронсону и Анджеле быстрыми шагами направлялись несколько человек в развевающихся джеллабах.

Все это, конечно, могло оказаться простым совпадением, цепочкой не связанных между собой и совершенно безобидных событий, но для натренированного глаза Бронсона происходящее было очень похоже на организованную засаду. Всего лишь секунда понадобилась ему на то, чтобы прикинуть варианты, а затем он начал действовать.

— Беги! — шепнул он Анджеле. — Беги. Уноси отсюда ноги. — И сделал движение рукой в сторону боковой улочки. — Вон туда, и не жалей сил.

Анджела оглянулась и только сейчас увидела приближающихся людей. Не раздумывая, она кинулась удирать.

Бронсон повернулся на сто восемьдесят градусов, лицом к неизвестным, но при этом продолжал двигаться спиной вперед в прежнем направлении, чтобы контролировать ситуацию и дать Анджеле возможность скрыться. Он посмотрел через плечо: Анджела уже добралась до угла и бросилась бежать по боковой улочке. Только он повернулся, чтобы припустить следом, как в ту же секунду мужчины в джеллабах бросились за ним и уже через несколько мгновений настигли Бронсона.

Вот кто-то попытался его остановить и схватил за плечо. Бронсон хотел на бегу развернуться, чтобы встретиться с нападающими лицом к лицу, но тут же его дважды сильно ударили сзади по голове. Он потерял равновесие и полетел вперед, безвольной куклой приземлившись на усеянный выбоинами тротуар.

Последнее, что он услышал, перед тем как сознание покинуло его, был далекий крик Анджелы: «Крис!»