Скрытые чувства

Глава 4

Иван

Присутствие посторонних в собственном доме нервирует. Ведь этот дом – действительно моя крепость. И вовсе не потому, что уровень защиты здесь такой, что комар не проскочит. Скорее, это единственное место на земле, в уединении которого я могу себе позволить расслабиться и делать то, что хочу. А хочу я не так чтобы и много, как выяснилось. Тишины. Уюта. Каких-то совершенно банальных вещей. И если еще три-четыре года назад меня пугали эти стариковские заскоки, то теперь я уже смирился.

Черт с ним. Мы все не молодеем. И, наверное, у каждого мужчины наступает тот самый злополучный кризис среднего возраста, который, как я считал, меня никогда не коснется, ведь мало какой мужик в этой жизни может похвалиться достижениями моего уровня. А кризис среднего возраста – это что-то об упущенных возможностях, не так ли?

Прислушиваюсь к тому, как девчонка устраивается наверху. Беру свой коктейль и выхожу на веранду, все еще удивляясь тому, что Жанну не отпустило. Но еще больше – своей идиотской реакции на ее голые ноги. Или на что там я отреагировал? На первый взгляд кажется, что и не на что.

Опускаю взгляд к собственному паху. Хмыкаю. И откинувшись в садовом кресле, мысленно возвращаюсь в прошлое. Жанна действительно очень похожа на мою первую и единственную любовь. Чем-то неуловимым. Темными волосами, своей хрупкостью. Я столько бессонных ночей провел, мечтая о той девочке, что даже сейчас, спустя добрых три десятка лет, отзывается. По факту Наташка – единственная моя несбывшаяся мечта. Ее убили. Жестоко. Мученически. Мои полудетские чаяния и сумасшедшая любовь были похоронены в один момент. С ней в гробу. Зато я точно понял, кем хочу стать, когда вырасту. Тяну губы в невеселой улыбке. А ведь и правда, те события во многом определили мою взрослую жизнь, как ни странно. Убийцу Наташи нашли. Не сразу, но все же. Для нее это, конечно, ничего не изменило. Зато смерть этой девочки навсегда изменила меня. А дальше было много всякого… О чем не хочется и вспоминать.

Многие журналисты интересовались, почему я решил сделать карьеру именно в силовых структурах. Вот бы они удивились, если бы я с какого-то перепугу решил рассказать им правду. Сейчас мой образ уж точно никак не вяжется с образом влюбленного парнишки из припорошенного пылью времени прошлого. Был ли он вообще? Тот влюбленный парень…

Разобравшись с природой происходящего в собственных штанах, даю себе команду: «Смирно, Иван Савельевич. Смирно, мать его так, отбой».

Вспоминаю, что хотел переложить дрова в поленнице, и принимаюсь за работу. А через несколько часов скорее чувствую, чем слышу, что на территории посторонние. Медленно оборачиваюсь. Сразу понимаю, чьих будет стоящая передо мной девочка. Настолько она похожа на мать. Отряхиваю руки и подхожу поближе. К рыжей малышке и коту, который прибился к моему дому еще пару недель назад, а потом куда-то пропал.

С детьми я абсолютно не приучен общаться. Но, думаю, это гораздо проще, чем с некоторыми взрослыми. А уж в деле ведения переговоров я – признанный спец. Диалог завязывается будто сам собой. С удивлением замечаю, что совершенно искреннее улыбаюсь в ответ почти на каждую реплику девчушки. Кто ж знал, что дети такие забавные?

Я как раз думаю, как Леську расспросить о матери, когда та появляется из-за раскидистой ели. Если бы я не привык контролировать каждую свою эмоцию, то сейчас бы нахмурился. Инна не говорила мне, что собирается приехать. А я не скажу, что рад такому сюрпризу. Не могу отделаться от чувства, что за этим её приездом что-то стоит. Уж не попытка ли проникнуть туда, куда её не звали?

Бесстрастно сканирую ее лицо. Получаю такой же бесстрастный взгляд в ответ. И безликое:

– Здравствуй.

– Здравствуй.

Инна выдает дежурную улыбку, переступает с ноги на ногу и переводит взгляд на дочь:

– Кажется, я просила тебя никуда не уходить.

– А я и не уходила! Это все он… Я назову его Шустрик. Он будет жить с нами.

– Господи, дай мне сил, – Инна запрокидывает к небу лицо, и ее шикарные рыжие волосы ложатся на спину. А на белой почти прозрачной, как и у всякой рыжей, коже горла проступают голубые вены. Картина вполне невинная, но… Я очень хорошо помню, как ее горло выглядит, когда в нем движется мой член.

– Ну, по крайней мере, пока это кот, – выдаю дежурную шутку.

Инна смеется. Её тихий грудной смех сворачивается мягким комом у меня в груди. Даже жаль, что он постепенно стихает.

Секунду Инна как будто колеблется, но замечает все же:

– Я и впрямь готовлю обед. Заходи, если у тебя нет других планов. Должна же я тебя отблагодарить за помощь в поисках дачи.

Только ли за это? Или таким образом она форсирует события? Не то чтобы я возражал. Нет… Скорее, напротив, мне впервые интересно, как это. Настоящие отношения. Но навязчивость меня напрягает в любом виде. В своей жизни я все решаю сам. И надеялся, что уж это Инна понимает отчетливо.

Я все еще анализирую, что означает её предложение на самом деле, когда к нам присоединяется Жанна. В этот момент я целиком сосредоточен на своей любовнице, а потому успеваю уловить момент, когда с ее лица на мгновение спадает маска невозмутимости и проступает то, что мне совершенно не нравится. То, на что я пока не давал ей никаких прав. Именно по этой причине я не объясняю ей, что Жанна попала ко мне случайно. Оборачиваюсь к девочке и что-то у нее спрашиваю. Инна с Леськой и котом спешно ретируется. Слишком умная женщина, она сразу считывает мое настроение и принимает самое правильное тактическое решение на тот момент.

– Занятные у вас соседи, – замечает Жанна, когда мы возвращаемся в дом.

– Угу, – я достаю ее платье из сушилки и с сомнением перевожу взгляд на девчонку: – Вряд ли это подходящая одежда для этого времени суток.

– Если у вас найдутся для меня какие-нибудь штаны, можете смело растопить им печку, – она бросает полный ненависти взгляд на платье и обхватывает себя руками. Еще купая ее, обдолбанную, я заметил синяки на ее теле. Теперь те проступили отчетливее.

– Сильно тебя эта мразь? – замолкаю… Жанна поднимает ресницы. И я уже в который раз тону в черноте ее глаз.

– Да так. Ему тоже досталось.

– Серьезно? – усмехаюсь. А она не смеется. Напротив, серьезно так на меня смотрит:

– Да. Меня папа тренировал. На такой вот пожарный случай.

– Так, может, зря я влез?

– Нет. Я вам очень благодарна. Он же был не один. И мало ли, чем бы все закончилось. – Жанна трет одну по-жеребячьи поджарую ногу о другую и переводит тему: – Так вы мне не одолжите шорты? Или штаны?

Киваю. Иду к шкафу, достаю свои треники. А сам прикидываю шансы на то, что все действительно закончилось в клубе. И по всему шансы эти невелики. Вряд ли Алик простит, что девчонка подняла на него руку. А тем более победила в открытом противостоянии. Даже если это не так. Делаю себе пометку разобраться с этим вопросом. Не сразу поймав себя на том, что пялюсь на нее все это время.

– Я переоденусь в ванной, – Жанна отводит взгляд. Я снова киваю, раздосадованный собственным поведением, и делаю шаг в сторону, чтобы ее пропустить. Она проходит мимо. Прячется за дверью санузла и проворачивает замок. Как будто он сможет меня остановить, если я захочу к ней присоединиться. Как будто я чего-то не видел, когда ее раздевал и держал под холодным душем, пока она смотрела на меня голодными больными глазищами…

Напоследок меня обдает ароматом собственного геля для душа, который на ее коже пахнет совершенно иначе.

Понимаю сразу две вещи. Первая – мне следует как можно скорее от нее избавиться. И вторая – мне нужен секс.

Стискиваю зубы. Достаю из гардероба джинсы с рубашкой и переодеваюсь. Сегодня у моего водителя выходной. Жанну мне придется везти самому. С учетом пробок на это может уйти половина моего законного выходного. Первого полноценного выходного за несколько месяцев.

– Красивая машина, – говорит девчонка, когда мы рассаживаемся. Ее губы немного дрожат, и она кусает их маленькими ровными зубками. Я стараюсь не анализировать этого дерьма. Жанна… вне контекста. Уж точно. Включаю музыку в надежде, что она станет буфером между нами, и выезжаю со двора. Не то чтобы моя езда без охраны была в порядке вещей.

В пробках она засыпает. Дыхание становится глубоким и размеренным. И только глазные яблоки под тонкими веками бегают туда-сюда. Жанна не просыпается, когда я останавливаюсь, чтобы забрать ее сумочку у Антона. Спит, когда я захлопываю за собой дверь.

– Не ожидал, что ты займешься этим лично, – говорю я, разглядывая своего помощника.

– Да. Я тоже, – с намеком усмехается тот и кивает в сторону моего Гелендвагена.

Смелый. За это во многом он и находится на своем месте. Раболепия я не люблю.

– Вы по девочке все выяснили?

– А как же!

– Вот и присмотрите за ней.

– Неужто ей что-то угрожает?

– Если верить первоисточнику, Алик огреб за свою самонадеянность.

– Хотите сказать, ему эта мелкая наваляла? – Антон выглядит по-настоящему недоверчиво.

– Мелкая или нет, она – дочь своего отца. В общем, ты меня понял.

Я возвращаюсь в машину, желая поскорее покончить с этим сюром. Вышвырнуть воспоминания о последних сутках. Стереть их за ненадобностью.

– Жанна… – зову. Наверное, слишком тихо. Надо бы повторить. Громче. А я на мгновение залипаю на ее юном лице. Не удержавшись, трогаю идеально гладкую щеку. Моя рука на ней кажется инородным телом. Я отдергиваю ладонь, но прежде она успевает открыть глаза. И замирает, не дыша, настороженно следя за мной взглядом.

Чувствую себя гребаным извращенцем.

– Мы приехали. Ты не просыпалась.

Она хлопает осоловелыми глазищами и принимается вертеть головой по сторонам.

– Спасибо вам еще раз, Иван Савельевич.

– Угу. Смотри, в следующий раз меня может рядом и не быть.

– Следующего раза не будет, – шепчет Жанна, нащупывает ручку и торопливо выходит из машины. Ее губы складываются в еще одно «спасибо», я киваю и сдаю назад. В обратном направлении шоссе свободно. И до дома я добираюсь гораздо быстрей. Завариваю чай. Сажусь на веранде, как хотел еще вчера. Но в голове теперь столько мыслей, что даже здесь, в тишине, мне нет покоя. Прошлое, настоящее – все слилось. Я не глушу своих эмоций. Даже не пытаюсь. Хотя и владею специальной техникой. Напротив, я позволяю себе прожить весь этот непонятно откуда налетевший ураган чувств. Наверное, потому что в размеренном штиле моей устоявшейся жизни ураганы – явление довольно редкое. Мне банально интересно, что же это за хрень со мной происходит.

В этих размышлениях догорает день. Некстати вспоминаю о том, что Инна приглашала на обед. Но по всему уже поздно. Да к тому же я еще не решил, а надо ли оно мне – эти семейные посиделки.

Я беру паузу. Вечер перетекает в ночь. А я все думаю. Прислушиваюсь к себе. Меряю шагами притихшие комнаты. Удивляюсь как никогда густому туману, накрывшему ближе к утру округу. Такому плотному, что насилу вообще рассвело. Вожусь по дому. Понимаю, что еще чуть-чуть, и Инна вернется в город. А мы так и не пересеклись. Ее-то за что я наказываю? Да и себя? Хожу, вон, нетраханый. Хотя… она ведь с дочерью приехала. И вряд ли мне что-то обломится.

– Иван?

Вполне себе ровная реакция. В духе Инны.

– Приглашение на обед еще в силе? – топчусь на крыльце.

– Да. Конечно. Заходи. Только тихонько. В спальне Леська спит. Ты садись… Мы поели, но еще остались картошка и мясо. – Инна склоняется над духовкой. На ней безразмерный свитер до середины бедер, который поднимается еще выше, когда она наклоняется, и вязаные носки. Ничего сексуального, но в паху приятно тяжелеет.

Она цепенеет, уловив мой голодный взгляд раньше, чем я сам осознаю, насколько ее хочу.

– К черту обед. Иди сюда.

Инна медленно поворачивается и послушно идет ко мне. Я не знаю, насколько стереотипны мысли о том, что все рыжие – горячие штучки. Но эта… невозможно меня заводит. Я не знаю, чего хочу больше. Отодвинув трусики в сторону, погрузиться в нее без всякой подготовки, так чтобы Инна вскрикнула. Или чтобы она взяла меня ртом. Впрочем, можно и то, и это… И опять она понимает мои желания раньше, чем они формируются в голове. Извлекает член и, глядя мне в глаза своими колдовскими глазищами, берет его до упора. Я запрокидываю голову. Сжимаю в руках деревянные подлокотники древнего стула. Цежу воздух через стиснутые зубы. И жестко толкаюсь глубже. Я не помню, чтобы мне с кем-то было так хорошо. Инна – королева минета. Она доводит меня до точки, а потом отшвыривает вон. Выпускает изо рта с влажным сосущим звуком. А когда я, как пацан, матерюсь в ответ на этот произвол, жарко улыбается и принимается за дело снова. Но не в этот раз… В этот раз нас прерывает детский тоненький плач.

Нет, я, конечно, матерюсь, но уже совсем по другому поводу.