Сладкая горечь магии

3. Тэмсин

Вот уже четыре дня к Тэмсин никто не заглядывал.

Утро перетекало в день, день таял и обращался в вечер – словно пламя, сначала ревущее, потом тлеющее и гаснущее. Руки жаждали работы. В груди трепетал страх – он рос с каждым днем, прошедшим без стука в дверь. Запас любви иссякал.

Ведьма опасалась, что из-за мора, что мчался по королевству, будет неоткуда взять еще.

Она старалась отвлечься – рассматривала стены, пытаясь увидеть в разноцветных камнях фигуры: над очагом – облако, трещина у окна похожа на кукурузный початок, а у двери – собачка, которую видно, только если повернуть голову и прищуриться так, что отдается в мозгу.

Тэмсин заштопала вручную несколько пар протертых до дыр носков из грубой шерсти. По ее мнению, носки протирались слишком быстро, чтобы тратить магию на починку. Не хватало еще бороться с икотой каждый раз, когда большой палец на ноге прорывается сквозь старую шерсть.

Но это, конечно, была не вся правда.

После изгнания у Тэмсин изменились отношения с силой. Ушли в прошлое те дни, когда любой каприз исполнялся по взмаху руки. Она больше не похвалялась своим могуществом, не испытывала границы возможного. Новая Тэмсин больше не верила собственному чутью. Эта Тэмсин не заслуживала уверенности, которую дарил талант. Не в мире, где она – живет, а Марлина – мертва.

Будто в подтверждение, игла воткнулась в нежную кожу под ногтем.

Отложив штопку, Тэмсин поворошила длинной железной кочергой угли в угасающем очаге. Дерево для растопки почти кончилось, запасы еды и прочего тоже иссякали. Ведьма взглянула на корзину, с которой ходила на рынок пять дней назад. Внутри остался только бледно-зеленый кочан капусты и единственное коричневое в крапинку яйцо.

Этого и ребенку бы не хватило, но Тэмсин не собиралась отправляться за покупками на городскую площадь. Не теперь, когда мнение горожан о ведьмах так сильно ухудшилось. Раньше Тэмсин с оглядкой, но доверяли, а теперь поносили. Даже… ненавидели.

Шепотки провожали Тэмсин домой с рынка, и горло сдавливало, будто плащ затянулся слишком сильно. За прошедшие дни обвинения словно приросли к стенам ее домика, просочились сквозь неплотно пригнанные камни, завихрились над закипающим чайником, угнездились на потертом сером коврике. Тэмсин уже начало казаться, что эти речи были здесь всегда.

«Это она виновата, ее темное колдовство. Она опасна. Она – зло. Держитесь от ведьмы подальше».

Тэмсин и прежде слышала подобное. Вот только раньше она этого хотя бы заслуживала.

А теперь она заперта в одиночестве в стенах собственного домика. Никто не заходил к ней, и с каждым днем стены казались все ближе, а крыша – все ниже. Дюйм за дюймом, дом смыкался вокруг. Скоро Тэмсин не сможет даже пошевелиться и действительно станет такой бесполезной, какой чувствует себя сейчас.

Начался дождик. Тихонько забарабанил по крыше, зашелестел по закрытым ставням. Тэмсин сидела молча, не обращая на это внимания. Когда-то шум дождя успокаивал, прояснял разум и приносил умиротворение. Но теперь он стал просто водой, что падает с небес. Шум, ничего больше.

Тэмсин потянулась за шалью, висевшей на спинке кресла, и плотно завернулась в нее. Откашлялась, вернув себе голос. Ей хотелось, чтобы было с кем поговорить.

Когда-то у нее была большеглазая Лея – исток, девочка из чистой магии. Но Тэмсин не могла вспомнить ни смеха лучшей подруги, ни тепла ее руки в своей, когда они убегали из спальни полежать в высокой траве и полюбоваться звездами. Зато помнила, как разбилось сердце, когда Лея закричала ей в спину: «Ты еще пожалеешь об этом!»

Как обычно, Лея оказалась права.

Воспоминания сдавили горло. Тэмсин потянулась к кувшину с водой, надеясь смыть кислый вкус во рту, но вместо кувшина пальцы схватили что-то мягкое. В руке очутилась черная книжка в кожаном переплете.

Книжка, которой тут точно раньше не было.

Тэмсин швырнула книгу через всю комнату, словно та полыхала. Приземлившись, книга распахнула белые страницы, исписанные почерком в завитушках. С колотящимся сердцем Тэмсин схватила кочергу и направила на книгу, будто на дикое, опасное существо, которое нужно приручить. Она старательно избегала смотреть на слова, покрывавшие страницы.

Острым концом кочерги Тэмсин ткнула книгу. Та не ожила, не бросилась вперед, не напала. С какой стороны ни взгляни, книга казалась совершенно обычной.

Вот только она не была обычной.

Этот дневник почти пять лет провел в чулане. Он прибыл с Тэмсин из мира Внутри в Лэйдо, заткнутый за пояс ее дорожной юбки, как единственная память о прошлом. Она ни разу не заглянула в него. Ни разу не взяла в руки.

Но вот он, лежит перед ней, точно проклятие.

Тэмсин медленно отступила от дневника и дотянулась до кухонного полотенца. Прерывисто вздохнула и бросилась к книге, схватила ее через ткань и швырнула в чулан. Захлопнула двери и навалилась на них спиной, пытаясь отдышаться.

Кислый привкус горя ушел, сменившись противной сушью во рту. Тэмсин держала дом в порядке, у каждой вещи имелось свое место. Но все же она провела четыре дня в полном одиночестве. Ей будто воздуха не хватало. Может, она вытащила дневник и просто… забыла?

Тэмсин нервно потерла шею. Вряд ли это возможно – она годами к нему не прикасалась. Что бы ни случилось, не она тому виной.

Дождь усилился, вода с шипением падала с небес. Что-то треснуло. Тэмсин невольно бросила взгляд на очаг, ожидая увидеть сноп искр от полена, которое поддалось пламени. Но очаг, темный и пустой, прогорел до углей.

Только тогда она заметила отсветы. Небо стало болезненным, коричневато-зеленым, а в ноздри ударила резкая, сильная вонь: гниль, гарь и благовония. Тэмсин посетило искушение закрыть ставни, выпить снотворного и отправиться в постель. Она была твердо уверена, что ей все чудится. Может, от недоедания.

Но потом она увидела, как из садика с травами стелется дым. Пламя пожирало растения, за которыми она так ухаживала: мелкие листочки базилика, хрупкие веточки розмарина, тонкие ниточки укропа. Тэмсин торопливо протерла глаза, но картина не изменилась. Ведьма в ярости уставилась на сад, прикидывая, не бредит ли.

Шел дождь. Там ничего не могло гореть.

Тэмсин, которая стояла у окна, сжимая подоконник так сильно, что кончики пальцев стали мертвенно-белыми, сорвалась с места и ринулась наружу. Гнев захлестывал ее, заполняя пустоту в сердце.

Она так много времени отдала саду, вырастила из крошечных ростков взрослые растения! Видела, как они укореняются и разрастаются на некогда бесплодной земле! Пусть Тэмсин не могла насладиться ароматом трав или тонким привкусом, который они дарили пище, но она взрастила их и привязалась так, как ей не было дозволено привязываться к собственному сердцу, к памяти, к любимым, которых она потеряла.

Всего лишь растения. Но сад – это все, что у нее было.

Неловкие пальцы боролись с задвижкой, как назло, застрявшей. Наконец она поддалась с противным скрежетом.

Огромные капли обрушивались на землю, выжигая в высокой летней траве коричневые пятна, от которых несло смертью. Небо набухло зловещей чернильной тьмой.

Раздался скрип и ужасный грохот: рухнул забор. Одна из деревянных планок приземлилась прямо на грядку с ромашкой. Тэмсин выбежала в сад, и дождь яростно накинулся на нее, прожег дыры в юбке, обуглил кончики волос и рассыпал мелкие волдыри по коже. Ведьма попыталась заслониться рукой, но стало слишком больно. Пришлось вернуться под защиту черепичной крыши, а снаружи ливень все пожирал почву.

Дрожа, Тэмсин уселась на твердую постель и смазала камфорой ярко-красные припухлости. Когда она услышала, как портной рассказывал мяснику о том, что в Фарне разверзлась земля и поглотила горожан, то лишь презрительно фыркнула. Но теперь стало очевидно: этот мор наслан при помощи темной магии.

Внутри все сжалось при этой мысли.

Если обратиться к всеобъемлющей мощи темной магии, она будет черпать силы не от ведьмы, что призвала ее, а из земли. Мир попытается восстановить потерю, но магия, что восполнит утраченное, будет искаженной и нечистой. Темная магия означала ужасные последствия.

В конце концов, главным в волшебстве было равновесие. Первое, чему научили Тэмсин. Глава Ковена предупреждала юную ведьму, что не важно, сколь сильной она себя считает. Сама магия всегда будет сильнее. А когда магию забирают прямо из земли, земля восстает.

Пустое сердце Тэмсин дрогнуло в груди. Когда она думала о равновесии, то вспоминала свою сестру-близняшку: они смыкали ладони и смотрели друг другу в глаза, как в зеркало, но без стекла. Вдвоем они были своим собственным волшебством.

Хотелось, чтобы воспоминания о Марлине возвращали и любовь, которую Тэмсин тогда испытывала к ней. Хотелось, чтобы перед глазами возникало что-то кроме влажной, холодной кожи сестры, ее жутких синих губ и хрустящих белых простыней лечебницы.

Но Тэмсин могла вспомнить лишь то, как разгребала руками холодную сырую землю и как под ногти забилось столько грязи, что потом еще неделю пришлось их чистить. В памяти всплывали побледневшие, расплывшиеся древние слова на старом пергаменте – они застревали в глотке, когда она пыталась их выговорить, призывая магию из-под земли, чтобы силой удержать сестру в этом мире.

Но хоть чары и спасли Марлину, темная магия не остановилась на этом. Она выскользнула из рук Тэмсин, обретая собственную жизнь…

И унося чужие.

Почти каждое утро ведьма задавалась вопросом: почему ее одноклассница Амма все еще спала, когда остальных учениц уже увели на холм? Видения того, как Амма захлебывалась, когда вода хлынула внутрь, затопив комнату в считаные мгновения, мучили Тэмсин. Каждую ночь она вновь переживала тот момент, когда Глава Ковена разорвала связь между сестрами, и Марлина тоже погибла.

Это сделала Тэмсин. Она была причиной. Двое покинули этот мир из-за ее отчаянной, неумелой попытки сохранить жизнь сестре.

По правилам Ковена использование темной магии каралось смертью. Но Тэмсин слишком отчаялась, чтобы не попытаться. Она, безрассудная двенадцатилетняя девчонка, знала, что стояло на кону. Но ее темным чарам не хватило сил вырваться за пределы Леса – рубежа, что разделял миры Внутри и Извне. Заклинание осталось в границах Леса, и только те, кто жил Внутри, узнали, какую гнусность она совершила. А вот этот новый мор, наоборот, с ужасной скоростью поражал простых людей, и это значило, что колдовала куда более опытная и могущественная ведьма.

Глава Ковена была тогда вне себя от ярости. За тридцать лет до этого именно Глава сразила темную ведьму Эванджелин, колдовством призвавшую хворь. Это Глава основала Ковен и посвятила жизнь тому, чтобы юные ведьмы могли учиться под присмотром, чтобы никто не использовал темную магию. До создания Ковена волшебный мир был полон хаоса. Теперь наступил порядок. Возникли законы, суды и наказания.

Пять лет назад Тэмсин предала доверие Главы Ковена. Теперь кто-то еще сделал то же самое.

Двери чулана с громким стуком распахнулись. Дневник ринулся к Тэмсин и ударил в живот с ошеломляющей силой. Тэмсин опрокинулась на спину, хватая ртом воздух, но не отводя взгляда от черной книги.

В первый раз ведьма еще могла списать появление дневника на случайность. Во второй раз никакого разумного объяснения не находилось. Тэмсин судорожно, прерывисто вздохнула. Она сама призвала его, вспомнив, как обратилась к темной магии? Или это темная магия пыталась выбить ее из равновесия? Возродить ее скорбь? Тыкала в пожелтевший уже синяк потери, на который Тэмсин старалась не обращать внимания?

Что бы ни послужило причиной, Тэмсин не могла этого вынести. Она закинула книгу обратно в захламленный чулан и спрятала его под побитым молью пледом. Затем обернулась к очагу, где уже погасли последние угольки. Дрожа, подобрала поленце из скудных запасов растопки и уложила в золу.

С огнивом пришлось повозиться: дрожащие руки никак не могли правильно ударить. Раз, другой, третий – и вот наконец мелькнула искра. Тэмсин обратилась к огню. Ее голос срывался от страха, пока она уговаривала искорку ожить. Когда очаг разгорелся, ведьма повернулась к столу.

Дневник лежал, открывшись на странице, исписанной округлыми буквами.

Тэмсин выругалась; в глазах плыло, паника подступала к горлу. Она подняла тетрадь и едва не швырнула в огонь, но зацепилась взглядом за завитушку в форме буквы Т.

Ее имя, написанное почерком сестры.

Марлина вечно что-то писала. На уроках, за едой, во время самостоятельных занятий магией она постоянно царапала – порой так быстро, что чернила брызгали на страницу и пятнали левую руку. Неряшливая, неаккуратная, всегда загадочная, Марлина была полна тайн, которыми не делилась.

Тэмсин часто пыталась прочесть что-нибудь через плечо сестры и порой успевала ухватить кусочек слова до того, как Марлина прогоняла ее или захлопывала тетрадь. Эта книга была частью сестры, а слова на странице – продолжением ее души.

Поэтому Тэмсин никогда не позволяла себе открывать дневник. Невыносимо было смотреть на почерк Марлины и не чувствовать ничего, кроме пустого любопытства – к той, за которую она когда-то была готова умереть.

Проклятие Тэмсин, наложенное Ковеном, не должно было позволить любви снова затуманить ее разум. Теперь при виде почерка своей погибшей сестры она испытывала лишь неприятное смятение.

Устраиваясь на кухонном стуле, Тэмсин еще пыталась переубедить себя. Но глаза уже читали целые фразы. В последний раз, когда ведьма обратилась к темной магии, погибли две девочки. Одной из них была Марлина. А теперь, когда кто-то вновь колдовал, ее дневник преследовал Тэмсин.

Это не могло быть простым совпадением. «Вещи либо есть, либо их нет», – говаривала Советница Мари. Дневник, очевидно, чего-то хотел от Тэмсин, так что она начала читать.

«Тэмсин снова испытывает мое терпение. Я знаю, что нельзя ее винить, что это во мне вновь говорит зависть – но сестра шествует по залам, как принцесса (одна из тех невероятно высокопоставленных особ, пред которыми простые люди обязаны преклоняться), смеется с Леей, будто ей и дела нет до остального мира.

Полагаю, так оно и есть. Наверное, ей очень легко живется. Но если честно (а если быть честной не с бумажным дневником, неспособным ответить, то с кем?), мне интересно, неужели она не устала хоть чуточку? Наверное, очень утомительно поддерживать такую степень совершенства.

Я видела, какими глазами советницы смотрят на нее, когда подходит ее очередь колдовать. От нее так многого ждут. А я – я могу пытаться, пока лицо не покраснеет, кровь не посинеет, а в глазах не почернеет, но они только вздохнут слегка (знаешь, этот вздох, который я слышу всю жизнь с тех самых пор, как моя магия «проявилась»), похлопают меня по спине со словами «Ты хорошо постаралась», и от этого хочется только убежать и умереть (но заканчивается все, конечно, тем, что я снова валяюсь в постели целыми днями, в голове туман, а руки и ноги тяжелые, будто каменные).

Не знаю, что бы я делала без Аммы. Правда не знаю. Да, она становится все искуснее, но и головные боли усиливаются. Ведь что за дар, к которому не прилагается проклятье? Конечно, мне-то знать неоткуда. А вот моя сестра могла бы рассказать.

Иногда я мечтаю узнать, как это – быть ею (и да, я знаю, что мечтать бесполезно – я же дочка своей матери). По-настоящему узнать, взаправду. Я понимаю, что странно хотеть подобного, когда у меня такое же лицо, что у нее (впрочем, я утешаюсь тем, что я красивее – хоть что-то же должно было достаться мне), но на этом наше сходство кончается.

А знаешь, что мы раньше постоянно менялись местами и хихикали, когда самые искушенные ведьмы в мире путались и звали нас именами друг друга? Конечно, ты не знаешь, ты же дневник. Мы кучу раз так играли, и всегда работало – до того дня, как с ее пальцев впервые сорвались искры, а с моими ничего не случилось. С тех пор мы уже не могли никого обмануть: ее магия текла рекой, а моя сочилась по капле. Я помню тот день, когда выяснилось, что я больше не могу быть Тэмсин, и все, что мне осталось – это быть мной.

Худший день в моей жизни».