Глава 25

В угрюмом молчании Такер стоял над могилой брата.

Если бы его спросили, что он тут делает, он не нашел бы ответа. Он выехал рано поутру, даже не позавтракав. Серое небо низко нависало над землей, угрожая ливнем. На ранчо, как всегда, было уйма работы: завалилось несколько столбов ограды, скот, разбредаясь, изломал упавшие пролеты. Однако вместо того чтобы заниматься починкой, он стоял под плакучей ивой, ветви которой, колыхаясь на ветру, словно поглаживали травянистый холмик. Могильный камень был прост и незатейлив, с двумя строчками вырубленной надписи.

Единственное кладбище в долине представляло собой давнюю, хорошо раскорчеванную вырубку. Неподалеку начинались предгорья, над которыми в ясные летние дни дрожало опаловое марево. Ниже по склону мелодично журчал быстрый ручей, и цветы на лугу росли в изобилии. Как обычно, Такер собрал букет и положил на могилу матери. В последний раз он был здесь еще до похорон Бо – то есть довольно давно.

– Я должен знать наверняка… – пробормотал Такер, не сознавая, что говорит вслух.

Знать наверняка. Из головы у него не выходило лицо Эммы, когда она страстно утверждала, что ее отец невиновен. Теперь она уже знает от шерифа о платке и записке. По-прежнему ли она убеждена в невиновности отца?

Ведь это Уин Маллой убил Бо. Он – и никто другой. Почему же тогда сомнения возвращались снова и снова? Только потому, что Эмма стала ему так дорога? Потому что он желал, чтобы Уин был невиновен – ради нее?

А если вина Маллоя будет доказана и присяжные вынесут вердикт «виновен»? Это убьет Эмму, попросту уничтожит ее. Дочерняя любовь – один из устоев ее мира. Если Уина повесят, что с ней будет? От одной мысли об этом сердце Такера заныло.

Привалившись к стволу ивы, он не сводил глаз с надгробного камня на могиле Бо, всей душой желая, чтобы брат мог каким-то образом рассказать ему, что же именно случилось в то утро у Дерева висельника. Сомнения мучили Такера с тех самых пор, как кто-то выстрелил в Эмму на границе их земель. Не раз он думал о том, кто мог это сделать, но так и не нашел ответа. Вскоре затем был отравлен скот Маллоя. Но он уверен на все сто, что отец к этому непричастен.

Кто в таком случае?

Очевидно, кому-то выгодно раздуть застарелую вражду, превратить распрю в войну не на жизнь, а на смерть. Если Маллои и Гарретсоны уничтожат друг друга, кто выиграет? Кто бы он ни был, он вполне мог убить Бо, потому что в этом случае обвинение само собой падало на Уина Маллоя, точно так же как Гарретсонов автоматически винили во всем, что случалось со скотом «Эхо».

Так кто же, черт возьми, затеял это?

Всё было тихо вокруг, могильный камень молчал. Ответы придется искать среди живых.

* * *

Эмме следовало вернуться домой, переодеться, позавтракать и ждать Росса Маккуэйда, чтобы вместе ехать в Бьютт. Но она завернула в «Империю», благо это было по дороге.

Времени впереди было предостаточно, так как встречу с отцом Тэры она назначила на полдень. Эмма решила до этого обсудить с подругой одну идею, которая возникла у нее ночью, когда она лежала без сна. Тэра нашла записку среди вещей Бо и сочла ее ключом к разгадке преступления. Но если был один ключ, мог отыскаться и другой – ниточка к настоящему убийце. Возможно, Тэра видела что-то, но не придала значения, отдавшись воспоминаниям.

Эмма хотела расспросить подругу. Возможно, в одно из свиданий незадолго до смерти Бо упоминал что-то или кого-то, кто желал его смерти.

Кто бы ни был этот неизвестный пока злодей, он все продумал очень тщательно, так, что вина пала на Уина Маллоя. Очевидно, что это человек, хорошо знакомый с положением дел в Уиспер-Вэлли. Только местные жители знали историю распри между Маллоями и Гарретсонами. Без сомнения, преступник бывал и на ранчо «Эхо», потому что без помех выкрал платок и какие-то бумаги, с которых сумел скопировать почерк ее отца. Никто посторонний не мог проникнуть в дом незамеченным.

Если она догадается, кто это, то и адвокат не потребуется, чтобы вызволить отца из тюрьмы.

Когда девушка спешилась у дома Маккуэйдов, ни Тэры, ни Росса поблизости не было.

– Тэра! Мистер Маккуэйд! Где вы?

Ответом ей было только сердитое чириканье потревоженной птицы. Эмма обошла загон, отметив про себя, что пролеты ограды валятся в разные стороны, как пьяные, заглянула в амбар с давно облупившейся побелкой и в курятник, вызвав суматоху среди наседок. Но даже их истошное кудахтанье не привлекло внимания ни одного из Маккуэйдов.

Для дневного сна было рановато, но Эмма все же поднялась на крыльцо и постучала. Никто не ответил. Самое время ехать домой, готовиться к разговору с адвокатом, но что-то заставило девушку отворить дверь и ступить через порог.

Когда-то она была частой гостьей в доме Маккуэйдов, но со дня своего возвращения не бывала здесь ни разу. Гостиная показалась меньше, чем она помнила, но женская рука поработала над убранством, придав ей уюта. На диване лежало с полдюжины подушек в вышитых наволочках, кресла у камина прикрывали чехлы, тоже вышитые, однако основное очарование придавали помещению картины акварелью, маслом и углем, в изобилии украшавшие стены. Через открытые двери можно было видеть, что их немало и в столовой. Эмма переходила из комнаты в комнату, с восхищением их разглядывая. Все это были рисунки Тэры.

Для нее явилось откровением то, как увлеченно подруга предавалась живописи. То есть Эмма знала, как талантлива Тэра, но и понятия не имела, что она посвящает рисованию столько времени. Подруга редко упоминала о своем увлечении.

Эмма с трудом оторвалась от созерцания серии акварелей, изображавших различные по форме вазы с букетами, то умело и строго подобранными, то составленными небрежно и буквально выплескивающимися на стол. В гостиной ее заворожила картина маслом с жеребятами, играющими на лугу. Девушка сразу узнала место. Детали были выписаны любовно, с тем оттенком небрежного изящества, который делает картину шедевром.

Чуть в стороне от других было несколько репродукций, сделанных с умением почти непостижимым, и только причудливое «Т», которое Тэра всегда ставила на своих рисунках, говорило о том, что это не подлинник.

Странное дело: чем дольше смотрела Эмма на прекрасные работы подруги, тем неуютнее ей становилось. Что-то стучалось в подсознание, что-то предостерегало ее. Наконец она оказалась у лестницы к спальням, снедаемая властным желанием подняться и заглянуть в комнату Тэры. Ее так влекло туда, словно невидимая рука тянула за рукав. Уверив себя, что просто хочет оставить записку на столе, девушка начала подниматься по лестнице.

Разумеется, она бывала и здесь. На узкой кровати лежало другое, но столь же простое одеяло. Рядом стоял мольберт, валялась палитра с красками. Кисти и угольные карандаши торчали из деревянного стаканчика. Старое платье, все в пятнах краски, распоротое по швам и служившее теперь фартуком, было небрежно переброшено через спинку стула.

К удивлению Эммы, на стенах не висело ни одной картины или хотя бы наброска карандашом. Желтые обои местами порвались от ветхости и выглядели голо без единого цветного пятна.

– Странно… – вслух сказала Эмма.

Проходя к окну, чтобы оглядеть окрестности в поисках хозяев, девушка нечаянно пнула ногой что-то лежащее под кроватью и наклонилась посмотреть, что это. Там лежала целая стопка набросков. Из любопытства она достала их и принялась рассматривать.

Верхний изображал Бо. У Эммы сжалось сердце, когда она увидела фамильные черты Гарретсонов. Она никогда не думала о том, что братья так похожи. Бо смотрел на нее с листа задумчиво и серьезно.

Набросок был выполнен тщательно и любовно. Глядя на него, девушка почувствовала, как у нее подступают слезы. На следующем рисунке оказался дом Гарретсонов на закате. Тэра сумела в точности передать великолепный закат Монтаны. Как и первый, этот рисунок явно был сделан еще до смерти Бо, потому что в нем чувствовалось лишь любование красотой.

Эмма подумала, что для Тэры то был дом ее будущего. Будущего, которое так и не стало настоящим. Как же это печально!

Однако при виде третьего рисунка у нее округлились глаза. На нем было Дерево висельника на фоне сумрачного закатного неба. Каждая сухая веточка, каждый нелепо вывернутый сук были изображены с удивительной точностью, вплоть до ветки, на которой много лет назад повесился безымянный бродяга. Дерево казалось реальным и как будто выпирало из листа. Коснувшись пальцем ствола, Эмма поняла, что рисунок сделан не углем, а масляной краской. Просто краска была почти черной.

Как правило, линии и мазки на рисунках Тэры были плавными, чуть размытыми. Здесь же они были резкими, почти грубыми, и в целом картина могла бы произвести гнетущее впечатление даже без завершающего зловещего штриха – кроваво-красного пятна в центре.

Кисть лишь коснулась темного ковра травы, но своей кричащей яркостью пятно притягивало взгляд. Оно отмечало то место, где упал убитый Бо.

Дальше шла целая стопка рисунков, схожих во всем, кроме одного: от рисунка к рисунку пятно крови в траве все росло и росло. На самом последнем дерево словно вздымалось из целого озера крови.

Эмма ощутила леденящий ужас, не понимая точно почему. Руки ее разжались, и рисунки разлетелись по полу.

Желание бежать, немедленно покинуть эту комнату охватило ее, и она едва собралась с духом, чтобы собрать рисунки. Задвигая их под кровать, девушка заметила еще какой-то лист, когда-то многократно сложенный, а теперь расправленный. Она бы и не подумала заглянуть в него, если бы не случайно брошенный взгляд.

То был лист из приходной книги с ранчо «Эхо», исписанный аккуратным, несколько витиеватым почерком Уина Маллоя. Трясущейся рукой Эмма подняла его с пола.

С минуту она лишь тупо смотрела на перечень фактов и цифр: число голов скота в одном из стад, количество телят, возможная прибыль от продажи. Ниже стояла дата: сентябрь прошлого года.

Рассудок отказывался осознавать, что это может означать, но невозможно было отмахнуться от ужасной догадки. В один из своих визитов, за которые Эмма была ей так благодарна, Тэра Маккуэйд проникла в кабинет Уина и вырвала из приходной книги первый попавшийся листок. Один листок – но больше и не требовалось для того, чтобы скопировать почерк. С такими способностями это ей не составило труда.

Вот, значит, каким образом Бо Гарретсон был вызван к Дереву висельника. Вот, значит, кем…

– Не стоило тебе совать сюда нос, подружка…

Голос был знакомый, кроткий и милый. Голос Тэры Маккуэйд.

У Эммы вырвался приглушенный крик. Никакие страхи не шли в счет по сравнению с тем ужасом, который она испытала, заглянув в бархатные глаза своей лучшей подруги.

Загрузка...