Сладкая неволя

1

Итак, еще один неудачный день за эту неделю сплошного невезения. Глэдис села на край кровати, настроение было ужасным. Неужели неприятностям не будет конца? — подумала девушка. — Судьба нередко жестока, но должен же быть какой-то предел? Как говорится, жизнь полосатая, и после бед и потрясений должно наступить наконец хоть какое-то просветление!

Глэдис давно не покидало ощущение, что она падает в глубокий колодец, но конца не видно. Поначалу она даже не пыталась сопротивляться — просто не было сил. Но в последнее время безысходность собственного положения стала невыносимо раздражать. Она изо всех сил старалась гнать прочь тяжелые чувства и мысли, но ничто не приносило облегчения.

Вот и сейчас она чувствовала себя просто ужасно, осознавая тщетность жалких усилий: преодолеть свалившиеся на нее за последние шесть месяцев несчастья невозможно.

Глэдис подняла голову, увидела свое отражение в зеркале и тут же отвернулась — зрелище было не из приятных.

Она и так прекрасно знала, что выглядит ужасно. Глэдис перестала за собой следить, волосы, хотя и аккуратно причесанные, потеряли блеск и пышность, лицо изможденное и усталое… В общем, смотреть не на что. Она ничего не могла с собой поделать, даже когда пыталась появляться на людях улыбчивой и спокойной. Получалась гримаса, которая на окружающих производила неприятное впечатление.

Глэдис тяжело вздохнула и достала из сумочки плитку шоколада. Медленно разворачивая обертку, она тщетно пыталась отогнать тяжелые мысли. Потом начала усердно жевать шоколад, это помогало не расплакаться. В детстве она научилась сдерживать таким образом слезы, которые то и дело наворачивались на глаза в самые неподходящие моменты. Теперь это вошло в привычку. Но остались ли еще слезы, чтобы оплакать свое горестное положение?

Ну вот, я все бросила: и родной город, и занятия по бухгалтерскому делу, и место стажера в фирме, думала Глэдис. Приехала сюда, в Лондон, в надежде, что найду теплое местечко и заработаю кучу денег. Ничего такого не нашла, едва пристроилась на сомнительную работу и ту только что потеряла. Что теперь делать?

Все-таки Глэдис не хотелось считать свое положение безнадежным. Может, и к лучшему, что она потеряла эту дурацкую работу? Ей так там не нравилось…

Да кем она там была? Просто девочкой на побегушках, выполняющей идиотские поручения, за которые никто другой не брался. Но, как ни крути, это был хоть какой-то источник дохода, и что ждет ее теперь? Долго ли можно протянуть без средств к существованию? Как оплачивать счета? Что сказать квартирной хозяйке? Ответ на эти вопросы сводился к одному весьма неутешительному выводу — она скоро останется не только безработной, но и бездомной. Неужели ее удел — скамейка в парке?

Нет, этого Глэдис допустить не может. Работу, любую работу, она всегда найдет. Но из этой квартиры придется выметаться и подыскивать что-то подешевле и, следовательно, похуже, хотя порой казалось, что хуже не бывает.

Глэдис медленно встала, подошла к ненавистному зеркалу и заставила себя взглянуть в него. Да, когда-то — и это кажется теперь таким далеким прошлым — она была очень привлекательна: длинные, роскошные каштановые волосы, синие глаза, стройная фигура… А что теперь? Посмотри на себя! — подумала она. Волосы, словно пакля, взгляд потухший и невыразительный. А фигура! Ужас…

Глэдис еще раз критически осмотрела себя и пришла к заключению, что в ближайшее время отправится в парикмахерскую. А самое главное, нужно нормально питаться, а не перекусывать в забегаловках.

И вдруг раздался стук в дверь. Громкий настойчивый стук, от которого девушка вздрогнула, подумав, что это явилась ее злющая хозяйка за квартплатой. Как раз конец недели, и она тут как тут. Конечно, по поводу жалоб жильцов она никогда не зайдет!

Ладно, сказала себе Глэдис, нечего ее бояться. Посмотреть только на жалкую конуру, в которой я живу! Она это называет квартирой, а тут условия, как в ночлежке! Холодильник не работает, занавески похожи на тряпки, в кухне текут краны.

Распалив себя таким образом, Глэдис направилась к двери, рывком открыла ее и… застыла от удивления, увидев стоящего на пороге человека. Она покраснела и не могла вымолвить ни слова. Вот кого она меньше всего ожидала увидеть, так это Ларсона Редгрейва. А это был именно он собственной персоной — высокий, статный, красивый, такой красивый, что защемило сердце…

— Как ты сюда попал? — только и смогла выговорить она.

Ларсон ответил не сразу, стоял в дверях и смотрел на Глэдис.

— Едва разыскал тебя, — сказал он наконец.

От звука его голоса, который она хранила в памяти все эти годы, Глэдис даже вздрогнула. У Ларсона особенный, глубокий и бархатный голос, и она помнит каждую интонацию, каждую нотку, знает, как он говорит, когда сердится, как произносит насмешки, как чувственно звучит иногда самое обычное высказывание. Что поделать, если она с детства слышала, как менялся его голос, пока не стал таким, как сейчас? И если пришлось наблюдать, как он из подростка становится настоящим мужчиной?

Трудно сказать, когда именно Ларсон перестал быть для нее просто другом брата. Но в один прекрасный момент она увидела в нем чертовски привлекательного парня, и тогда все вдруг переменилось.

Ей было четырнадцать лет, когда она уже с замиранием сердца ждала его появления, наблюдала за ним тайком. Думая о нем, ощущала его невидимое присутствие рядом. Он волновал ее как никто другой. Ларсон тогда был уже студентом университета, держался с достоинством и весьма уверенно, особенно по сравнению с ее взбалмошным братом…

Глэдис очнулась от воспоминаний и взглянула на Ларсона.

— Придется пригласить тебя войти, — сказала она безо всякого энтузиазма и провела гостя в прихожую. — Могу предложить только чашку чая.

Она вдруг почувствовала ужасное раздражение от того, что Ларсон находится здесь, в ее гадкой квартирке, от того, что…

— С удовольствием выпью чаю, — ответил Ларсон и пошел за ней на кухню.

Глэдис принялась готовить чай, отметив, что ей стало невероятно тесно в кухне. Кроме того, она чувствовала на себе пристальный взгляд Ларсона и не могла избавиться от желания выгнать незваного гостя. Но она разлила чай по чашкам и жестом пригласила его в маленькую гостиную. Там она села в кресло подальше от него.

— Я хочу выразить соболезнования по поводу смерти твоего отца, — тихо произнес Ларсон.

Он продолжал смотреть на Глэдис, и взгляд его серых глаз был невыносим. Она чувствовала, что готова разреветься, в горле стоит комок. Так случалось каждый раз при упоминании об отце.

— Я собирался приехать на похороны, — продолжал Ларсон, — но не смог: задержали дела в Нью-Йорке.

Глэдис пожала плечами.

— Я и не ждала, что ты объявишься, — сказала Глэдис сухо. — В конце концов, отец был всего лишь вашим шофером.

Да, просто шофером, который работал у Редгрейвов всю жизнь. Шофером, который жил в небольшом коттедже на территории усадьбы и еще ухаживал за парком и садом. Жил… Отец умер оттого, что должен был лишиться всего этого…

— Почему ты продолжаешь работать на нее? — спросила Глэдис как-то отца.

— Старику Редгрейву было бы это приятно, — ответил тот.

Глэдис не поняла такого объяснения и посчитала просто отговоркой. Старик Редгрейв умер давно, и его вторая жена унаследовала имение. И этой ужасной, отвратительной женщине отцу приходилось угождать. Но попробуй объясни это отцу! Поэтому Глэдис промолчала. Да и ответ на ее возражения был известен заранее: он, мол, уже стар, чтобы менять свою жизнь и работу, а, кроме того, привязан к этому месту, к этой земле, ему нравится жить в деревне. И он продолжал работать и делать все, о чем бы ни попросила хозяйка. А это была работа по дому, а вовсе не услуги шофера: отец стриг газоны, выгуливал хозяйских пуделей и чинил все, что приходило в негодность в старом доме.

И что же? Линда Редгрейв даже не соизволила явиться на похороны. Она оказалась слишком занята подготовкой к предстоящему круизу. Прислала большой уродливый венок, и все. И Ларсон, который знал отца всю свою жизнь, тоже не нашел времени приехать, ведь речь шла всего-навсего о каком-то шофере!

Глэдис заставила себя отбросить горькие мысли, хотя было нелегко удержаться и не высказать все наболевшее Ларсону.

Она взглянула на него и попробовала улыбнуться, чтобы не выглядеть мрачной. Правда, она ожидала, что его заденет тот сарказм, который она вложила в свое замечание, но Ларсон молча смотрел на нее, чуть прищурив глаза. Глэдис стало немного стыдно за то, что она так резка.

— Я думал, ты продолжаешь работать на фирме в нашем городке, — наконец заговорил Ларсон.

Глэдис отвернулась.

— Я ушла оттуда, когда отец умер.

Если бы он знал, какой несчастной она себя почувствовала! Работа, курсы по бухгалтерскому делу — то, чем так гордился отец, мечтая о ее будущем, — все вдруг потеряло всякий смысл. Она не считала бухгалтерию делом своей жизни, была не вполне уверена, что хочет этим заниматься. Поэтому, когда отца не стало, некому было подстегивать ее, и она с легкостью забросила учебу и решила попробовать себя когда-нибудь позже в какой-нибудь другой профессии. Что именно привлекает ее, она еще не определила. Математика ей всегда давалась легко, любые, самые трудные задачи Глэдис щелкала как орешки, можно было бы… Да, впрочем, не сейчас же думать об этом!

— Так почему ты бросила работу? — услышала она вопрос Ларсона.

— Потому что хотела уехать. Тебя устраивает такое объяснение? Или ты собираешься продолжать расспросы?

А сама подумала о том, что у нее были грандиозные планы, связанные с переездом в Лондон. Куда они делись? Почему ничего не удалось осуществить и она оказалась одна-одинешенька в огромном городе, без надежд, без сил, в тоске и отчаянии?

— Послушай, неужели ты думаешь, что отцу было бы приятно, знай он, как ты живешь? — вдруг довольно резко спросил Ларсон.

Он обвел глазами комнату с облупившимися стенами, потертой мебелью и старым ветхим ковриком у камина с поржавевшей решеткой.

— Ты зачем пришел? — обратилась она к Ларсону недовольным тоном, не собираясь больше обсуждать с ним свои дела.

— Я пришел, чтобы немного утешить тебя, понимая, каким тяжелым был удар. И потом, я беспокоился, узнав, что ты бросила работу. Хотел убедиться, что с тобой все в порядке.

— А, так значит, забота обо мне вдруг попала в твое деловое расписание? Какое великодушие! — язвительно сказала Глэдис.

Жаль, что в действительности он ни разу не проявил великодушия к отцу и его судьбе. Ларсон даже не поинтересовался, каково тому приходится на службе у его мачехи. А разве он прислушался бы к жалобам отца, когда старик стал уставать и прихварывать? Да что говорить, мог бы и настоять на том, чтобы отец остался жить в коттедже до конца своих дней, и не позволил бы мачехе выгнать его за то, что, как она говорила, старый слуга не справляется с обязанностями. Где же тогда был Ларсон со своим великодушием и сочувствием?

Глэдис вспомнила, как отец старался услужить своенравной хозяйке, боясь оказаться без средств к существованию и без крыши над головой. Если бы его избавили от непосильных обязанностей и оставили в покое, он бы не умер.

Глэдис в задумчивости изучала свою чашку. Чувство горечи и обиды не покидало ее. Она не знала, как справиться с этим.

— Послушай, Глэдис, — сказал Ларсон. — Долго мне еще придется выслушивать колкости? Тебе легче от этого? Тогда валяй, кипятись без всякого на то повода?

— Без повода? — вскричала Глэдис, от негодования она даже вскочила с места. — Да как ты смеешь говорить такое? Что значит кипятись? Да ты понимаешь, что я потеряла единственного близкого мне человека? Я в отчаянии, а ты считаешь, что у меня просто плохое настроение? Отец был для меня всем! Твоя мачеха обращалась с ним как с рабом, а у меня нет повода сердиться? Он постарел и ослабел, а его лишили возможности провести остаток дней в вашем коттедже, который он считал своим домом! Что, нельзя было освободить его от этих дурацких обязанностей? Да он их из последних сил выполнял, боясь, что его выгонят!

Ларсон встал и подошел к окну. Глэдис не видела теперь его лица, но догадывалась, что он сердится, — слишком хорошо его знала.

— Мне не нравится то, что ты сейчас сказала, — бросил он через плечо глухим голосом.

— Можешь не слушать! Уходи!

Он обернулся, и она кивнула на дверь, подтверждая свою решительность. Но Ларсон не двинулся с места, что она отметила с облегчением, поскольку впервые за последние шесть месяцев могла поговорить с кем-то о наболевшем.

— Меня не было здесь три года, — заметил Ларсон, по его голосу чувствовалось, что он едва сдерживается и ему не по душе нападки Глэдис. — Мачеха писала, что дома все нормально, и я верил ей.

— Ты удовольствовался этим? Так, значит, проявлялся твой интерес к родному дому! — с горечью отметила Глэдис. — Как бы обрадовался твой папа, услышав это!

Только что Ларсон стоял у окна, как вдруг в одно мгновение оказался прямо перед ней. Глэдис испуганно опустилась в кресло, а он склонился над ней так близко, что у девушки перехватило дыхание.

— Вот что я тебе скажу, моя девочка! — проговорил он. — Я пришел сюда не для того, чтобы ссориться с тобой. И не для того, чтобы выслушивать обвинения в том, о чем и понятия не имел!

— За целых три года ты не нашел времени, чтобы приехать и взглянуть самому, как идут дела! Удостовериться, что всем здесь хорошо и спокойно!

— У меня были на то причины! — ответил он.

Он продолжал стоять над ней, держась обеими руками за подлокотники кресла. От его близости у Глэдис даже на мгновение прошла злость и ее охватило совсем другое, волнующее чувство… Но она только еще больше рассердилась, правда, на саму себя.

Надо же! Она решила, что покончила со своим детским увлечением Ларсоном. Так разволноваться может только девочка-подросток! Не хватало испытать все сначала!

Усилием воли Глэдис вернула свои мысли в прежнее русло. Пусть стоит рядом и пытается оправдываться. Что из того? Он должен был интересоваться тем, как идут дела в Грин-хаузе, особенно после смерти его отца. Это его святая обязанность, о которой он, очевидно, просто забыл. Но как можно забыть о тех обещаниях, которые дал его отец своим старым слугам? Он, Ларсон, должен был позаботиться о том, чтобы они были выполнены.

Старый мистер Редгрейв пообещал ее отцу этот коттедж. Правда, это было джентльменское соглашение — и хозяин и его слуга были старыми добрыми друзьями. Они иногда даже попивали вместе чай и беседовали, вернее делились воспоминаниями о днях молодости.

Ларсон должен был догадаться, что для мачехи подобные соглашения — ничто. Да, она осталась жить в поместье, но дом-то принадлежит ему, Ларсону Редгрейву. Неужели он, с его-то умом, не догадывался о том, на что способна эта алчная женщина?

— Черт возьми, Глэдис, что ты делаешь здесь? — раздался вдруг обескураживающий вопрос.

Глэдис не сразу даже поняла, о чем он спрашивает — мысли ее унеслись далеко.

— Что? — переспросила она.

— Я спрашиваю, — продолжал Ларсон, снова усаживаясь на диван, — как случилось, что ты, умная и образованная девушка, бросила все и оказалась здесь, в Лондоне? Ты училась на курсах, хотя, кстати, могла учиться в университете, и стажировалась в хорошей, престижной компании. Там, насколько мне известно, у тебя дела шли очень хорошо. И вдруг ты все это посылаешь к чертям и переезжаешь сюда. Почему?

— Ты забыл, — ответила Глэдис холодно, — что у меня не было крыши над головой. Твоя мачеха ясно дала понять: чем быстрее я выметусь из коттеджа, тем лучше.

— Черт возьми, почему же ты не написала мне в Нью-Йорк? — воскликнул Ларсон в сердцах.

Он явно нервничал — резким жестом взъерошил волосы, как обычно делал и в детстве. Растрепанный, он выглядел одновременно и сердитым, и обескураженным, причем ничуть не менее привлекательным.

— Спасибо за дельный совет, — ответила Глэдис. — Но просить милостыню не в моих правилах. А кроме того, я и не собиралась жить рядом с твоей мачехой.

Глэдис с содроганием вспомнила Линду Редгрейв, эту жеманную, крашеную блондинку, которая в тридцать два года смекнула, что неплохо бы женить на себе человека вдвое старше себя и извлечь из этого брака как можно большую выгоду.

— Неужели тебе лучше в столь жалкой квартирке? — спросил Ларсон.

— Ты ничего не понимаешь.

— Я понимаю больше, чем ты думаешь.

— Как же! Особенно, если учесть, что это наша первая встреча за несколько лет! И ты уже успел все понять за полчаса? Ты просто гений психологии!

Глэдис уже порядком надоел этот разговор, она чувствовала себя неуютно, хотелось убежать, спрятаться. Тем более что выглядит она неважно. Пополнела, подурнела.

— Где ты работаешь? — поинтересовался Ларсон.

— Да есть одна работенка, — лениво отозвалась Глэдис. — Пришлось сразу найти себе место.

Ей совсем не нравилось, что он так внимательно смотрит на нее. Она видела себя словно со стороны, его глазами, и подмечала все свои недостатки. Наверное, под обтягивающим свитером видны складки на животе, да и слишком узкие теперь брюки подчеркивают излишне полные бедра… Вот черт! Нет, чтобы ей раньше взглянуть на себя критически и вовремя прекратить поедать сладости и разные булочки! Да, но раньше ей было наплевать, а сейчас вдруг стало не безразлично, как она выглядит.

— А чем ты занимаешься? — не унимался Ларсон.

— Чем угодно, лишь бы оплатить квартиру. — Но это явно не связано с бухгалтерским делом.

— Ты что, меня осуждаешь? — возмутилась Глэдис. — Да ты не имеешь права вваливаться сюда и с порога отчитывать меня! Я, видишь ли, все делаю неправильно! Если тебе так охота сеять добро, появился бы год назад. Может, тогда бы мой отец не умер.

Ларсон ничего не ответил. Оба они некоторое время сидели молча, избегая смотреть друг на друга. Неожиданно раздался стук в дверь, и Глэдис резко вскочила. Кто бы это ни был, он явно избавил их от возникшей в разговоре неловкости.

Глэдис не сразу пошла открывать. Отойдя в сторону, бросила взгляд на Ларсона и увидела, что он довольно спокоен. Вообще, у него редкостное самообладание, это ей хорошо известно. Но уж если его вывести из себя, то только держись. Однажды, когда Ларсону было пятнадцать лет, один задира в школе позволил себе оскорбительно отозваться о мистере Редгрейве. Ларсон не бросился на парня с кулаками, он просто подошел к нему вплотную и что-то тихо сказал ему на ухо. Тот побелел, поплелся прочь и больше вообще никого не задевал в школе. Глэдис наблюдала эту сцену издали, ей так и не удалось выяснить, что именно сказал Ларсон, но эффект был потрясающий.

Открыв дверь, Глэдис увидела квартирную хозяйку. Та стояла на пороге, подбоченясь, и ее воинственный вид не предвещал ничего хорошего. Естественно, она явилась за деньгами, которые Глэдис задолжала с прошлой недели. У нее и сейчас было нечем платить.

— Я уже несколько дней пытаюсь вас поймать, — заявила грозная миссис Бентон.

У нее был резкий, противный голос и говорила она всегда таким устрашающим тоном, что мороз пробегал по коже, даже в том случае, если человек ни в чем не провинился.

— Я знаю, что должна вам за прошлую неделю, миссис Бентон, — опередила ее Глэдис.

— Да. — Хозяйка поджала губы. — Многие хотели бы заполучить эту квартиру, как вам известно. Я же предупреждала, что у меня было несколько претендентов, и я отказала хорошим людям ради вас. И вообще, в моем доме очередь на свободную площадь. Это удобное место, и многим…

— Вы действительно считаете, что это хорошая квартира? — вмешался Ларсон.

Глэдис в первый раз увидела, как хозяйка открыла от удивления рот — как же, кто-то посмел ее перебить!

Ларсон, сунув руки в карманы, подошел к миссис Бентон почти вплотную. Взгляд его был колючим, на губах играла усмешка.

— Мне придется разочаровать вас, — сказал он ледяным тоном. — А для этого стоит кое-кого пригласить сюда, чтобы осмотреть эти жалкие комнатенки, которые у вас хватает наглости называть квартирой.

Миссис Бентон уставилась на незнакомца, переминаясь с ноги на ногу.

— Многие хотели… — Она снова затянула было свою песню, но Ларсон резко перебил ее:

— Да, многие вынуждены ютиться в подобных дырах, потому что не имеют возможности выбирать. Но есть и такие, и я в их числе, которые не прочь привлечь вас к суду за то, что вы смеете сдавать под жилье квартиры без элементарных условий.

— Но я готова все отремонтировать и починить, пусть только мисс скажет, что нужно сделать. Она никогда не жаловалась…

— Вы разве забыли, что холодильник не работает? — усмехнулась Глэдис. — Я сказала об этом первый раз четыре месяца назад и с тех пор неоднократно повторяла жалобу.

— Ах, да, конечно, — пролепетала миссис Бентон. — Я как раз собиралась сказать, что заменю на днях холодильник. Не беспокойтесь, сэр, — обратилась она почтительно к Ларсону, а поскольку тот был высок ростом, ей пришлось задрать голову, — я обязательно это сделаю. Прямо завтра. Поймите, у меня были такие неприятности, все из-за моего мужа. Он пьет, знаете ли… и вот приходится…

Глэдис впервые услыхала подробности о личной жизни миссис Бентон. Она почему-то считала, что миссис Бентон не замужем, а, скорее всего, вдова, загнавшая супруга на тот свет. Такое она производила впечатление.

— Я заплачу за квартиру на следующей неделе, — пообещала Глэдис.

Она не хотела ссориться с хозяйкой, понимая, что Ларсон уйдет, а ей придется еще иметь с ней дело. Жилье потерять нельзя, и эта стерва права — в Лондоне не так-то легко найти недорогую квартиру в удобном районе. Глэдис потратила немало времени на поиски, и то, что она видела, вообще не поддается описанию. Так что ее квартира еще вполне сносная; но этого Ларсону не понять.

— Да ладно, — махнула рукой миссис Бентон, с радостью оставив неприятную тему. — Заплатите, когда сможете, но все же не позже субботы.

Она направилась к двери, но потом вроде, как спохватилась.

— Да, вот еще что, — сказала она, масляно улыбаясь, — мне придется поднять цену со следующего месяца. Инфляция, знаете ли…

Сообщив Глэдис точную сумму, миссис Бентон отправилась запугивать других жильцов. Глэдис с тяжелым вздохом опустилась на диван.

— Я никогда не смогу столько платить, — растерянно сказала она. — Откуда я возьму эти деньги?

А про себя подумала: «Я же осталась без работы!»

— Ну, не такая уж это большая сумма, — небрежно заметил Ларсон.

Глэдис посмотрела на него с упреком: для богача, конечно, это небольшая сумма, но у нее едва ли хватит средств, чтобы свести концы с концами, даже если удастся найти какую-то работу, вроде той, что была у нее до этого.

— Тебе легко говорить, — пробурчала она. — Ты не привык считать деньги. Но для меня это очень высокая плата.

— Попроси на работе прибавку.

— Прибавку? — горько усмехнулась Глэдис. — Да будет тебе известно, это невозможно. С сегодняшнего дня я пополнила ряды безработных.

Она встала, схватила пустые чашки и направилась на кухню, но остановилась и бросила через плечо:

— Впрочем, ничего страшного. Я просто начну понемногу тратить свои сбережения, пока не подыщу что-нибудь.

Но делать это Глэдис хотелось меньше всего. Она не копила деньги на что-то определенное, однако само существование небольших сбережений придавало девушке больше уверенности в себе. Пусть это и крошечная сумма, но, слава Богу, есть хоть что-то. Так, на всякий случай, на черный день. Но неприятно осознать, что черный день наступил и придется потратить деньги на это убогое жилище. А разве у нее есть другой выход?

— Как же случилось, что ты потеряла работу? — спросил Ларсон, когда Глэдис вернулась из кухни.

— По-моему, тебе пора уходить, Ларсон. Будем считать, что ты исполнил долг вежливости, выразил соболезнования и утешил меня как мог.

Глэдис схватила свою сумочку, достала оттуда шоколадку и принялась медленно жевать ее. Плевать, что он думает о ней и ее привычках! Может, она хочет быть толстой? Ему-то какое дело!

— Ответь на мой вопрос, Глэдис!

Ему-то в жизни везет, все дается легко. Еще бы, он родился богатым, умным и красивым. Где ему понять ее проблемы? Уселся тут и задает дурацкие вопросы!

— Я разругалась с начальником, — заявила она наконец. — Не буду кривить душой и отрицать, что сама виновата. Но сколько можно оправдываться перед этим ничтожеством! Мне всегда не нравилось, как он ведет дела, а точнее, абсолютно ничего не делает, предпочитая проводить время в баре, вместо того, чтобы работать. После того как я высказала ему все, он меня и уволил. Вот и вся история.

Глэдис едва сдержала улыбку, припоминая подробности разговора с Гриффитом Уилсоном, глупым коротышкой с лицом хищного зверька. Как все мужчины маленького роста, он пыжился изо всех сил, чтобы казаться важным, напускал на себя свирепость, отчего казался еще глупее. Она с таким удовольствием выпалила ему все, что думает о нем и его дурацкой фирме! Это следовало сделать даже под угрозой потери места.

— Ты никогда не умела сдерживаться, — заметил Ларсон, глядя на нее с укором. — Пора научиться сначала подумать о последствиях, а потом уж высказываться. Это только создает новые проблемы. Скажи, чего ты добилась своей прямотой?

Глэдис пожала плечами.

— Не бойся, я сама справлюсь со своими проблемами, — сказала она.

— И будешь продолжать жить здесь?

Он снова обвел глазами комнату, и ей пришлось, проследив за его взглядом, в который раз признать, что это — отвратительная дыра. Но что делать?

— Ты, Ларсон, просто других не видел. По сравнению с ним эта квартира — дворец. Я непритязательна. Главное, есть крыша над головой.

Она взглянула на ковер. Хоть и старый, хоть и потертый местами, он был дорог ей как память о бывшем доме. Она забрала его из коттеджа и, глядя на него, частенько вспоминала, сколько было радости, когда отец купил его. Им так хорошо жилось, и вдруг грянул гром: Линда Редгрейв объявила о своем решении — коттедж надлежит освободить в ближайшее время, так как он намеревается переделать его в домик для гостей. Она по-хозяйски обошла весь дом, прикидывая, что именно придется сделать. Видно было, что планы у нее грандиозные и ей не терпится приступить.

Где же тогда был Ларсон? Отец так нуждался в его поддержке. Но, возможно, ему были известны намерения мачехи и он дал молчаливое согласие. Пусть, мол, делает все, что хочет, пока я здесь в Америке, занимаюсь большим бизнесом…

— Глэдис, послушай! Нельзя же всю оставшуюся жизнь убиваться от горя, — сказал Ларсон, заметив отчаяние в ее глазах.

— Да ты что? Как ты можешь так говорить? Я вовсе не убиваюсь!

— Я понимаю, тебе тяжело смириться с утратой, но пойми, отца не вернешь, что толку сидеть, сложа руки и мучаться. Надо подумать о себе.

Глэдис закусила губу от обиды. Никто не смеет так с ней разговаривать. На похоронах все проявили такое понимание, обращались с ней тактично и осторожно. Даже ее бывший начальник, мистер Грин, отнесся к ней с большим сочувствием, и понял, почему она хочет уехать. И друзья поддержали ее… Вспомнив о них, Глэдис нахмурилась — с тех пор как она покинула Вулвертон, она ни разу не связалась с ними. Сначала ей трудно было звонить кому-либо из знакомых и бередить прошлое, а потом постепенно вошло в привычку обходиться без друзей. А ведь она со многими из них выросла вместе. Они все пришли на похороны, помогли ей в трудную минуту. Глэдис стало ужасно стыдно, она подумала, что в ближайшее же время непременно позвонит кому-нибудь.

Она взглянула на Ларсона, который исподлобья наблюдал за ней.

— Глэдис, жизнь продолжается, — произнес он. — Нельзя все время держаться только за свои обиды и горе. Ты многое упустишь.

Ей очень не хотелось говорить на эту тему, но смолчать, не ответить она тоже не могла.

— Тоже мне, проповедник нашелся! — резко отце шла она, отошла к окну и уставилась в стекло. — Я тебя сюда не звала. Чего ты пришел? — Резко повернулась и сердито оглядела его с ног до головы. — Это моя жизнь, живу как хочу, и меня это вполне устраивает, понял?

— У тебя все очень плохо получается, — сказал Ларсон таким тоном, будто говорил со взбалмошным ребенком. — Посмотри, ты бросила учебу, осталась без работы, живешь в этой… — Он осекся на мгновенье, потом взглянул на девушку оценивающим взглядом и добавил: — Я осмелюсь также наметить, что раньше ты выглядела лучше.

Глэдис покраснела, слезы навернулись на глаза. Скорее всего, из-за того что он прав.

Ларсон с минуту помолчал, было видно, что ему пришла в голову какая-то идея, и он прикидывает, как лучше подать ее.

— Прежде всего, ты съедешь отсюда, — сказал он решительным, не терпящим возражений тоном. — Ты переедешь пока в мою лондонскую квартиру, где я живу сейчас. Потом подыщешь себе что-нибудь. А кроме того, будешь работать в филиале моей фирмы.

Глэдис выслушала все это молча, удивленно глядя на Ларсона. Потом наконец произнесла:

— Ты с ума сошел!

— Давай, собирайся и поедем сейчас же. Вряд ли это займет много времени. Не похоже, чтобы у тебя было много вещей.

— Никуда я с тобой не поеду! — воскликнула Глэдис. — Не нужны мне твои благодеяния!

— Ты сделаешь все так, как я сказал, Глэдис! — заявил Ларсон твердо, и стало ясно, что он не отступит.

— Почему?

— Потому, что я так решил.

— Можно подумать, ты — Господь Бог! — возмутилась Глэдис и нервно рассмеялась.

Ларсон подошел к ней и взял за руку.

— Я понимаю, тебе хочется обвинить кого-то в смерти отца, — сказал он. — И похоже, ты выбрала для этой роли меня. Что ж, я не стану спорить, потому что когда-нибудь ты поймешь, как глубоко заблуждалась. Но сейчас я увезу тебя отсюда, ты ни минуты не останешься в этой дыре. Понятно? Пакуй свои чемоданы. Мы едем.

— Откуда такая настойчивость? Я не собираюсь…

— Да должен хоть кто-то заставить тебя действовать! — перебил ее Ларсон. — Если бы твой брат был здесь, он наверняка взял бы эти заботы на себя.

— Заботы? Так меня, оказывается, нужно опекать? Ах, скажите, пожалуйста, бедная маленькая Глэдис Локвуд совсем не умеет жить!

— Вот это точно.

Она хотела разозлиться, но поняла, что спорить бесполезно. Если Ларсон принял решение, его невозможно переубедить. Он как скала — не сдвинешь. Явился, решил, что она не может справиться со своими проблемами сама, и принялся устраивать ее жизнь. С чего бы это? Может, чувствует себя виноватым?

— Мне не нужна твоя жалость, — гордо заявила Глэдис. — И никто мне не нужен.

— Ты — еще ребенок, Глэдис, большой ребенок. И ты сама не знаешь, что тебе нужно. Благодари Бога, что я вернулся вовремя и могу помочь тебе.