II

Тарт посадил в лодку собаку и отправился к Дриббу. Недолгий путь прошел в молчаливых сетованиях; охотник хмуро брюзжал на берега, реку, солнце, хохлатую цаплю, стоящую у воды, плывущее дерево, собаку и все, что было для него видимым миром. Собака печально лежала на дне, уткнув морду в лапы.

Тарт вспомнил отца, но пренебрежительно сморщился.

– Этот только и знает, что качать головой, – сказал он, настроенный, как большинство родственников, скептически по отношению к родственному взаимному пониманию. – Попадись я ему сейчас – одна тоска. Старик начнет качать головой, и я пропал; не могу видеть, как он щелкает языком и покачивается.

Энох действительно имел привычку во всех трудных случаях скорбеть и после долгого молчания изрекать грозным голосом: «Не будь олухом, Тарт, возьми мозги в руки!» В иных случаях это, действуя на самолюбие, помогало, но едва ли могло пособить теперь, когда весна жизни, вступая в свои права, заставляет молодого великана повесить голову и стонать.

Выбросив лодку на песок ужасным швырком, Тарт подошел к дому Дрибба. Это было нескладное одноэтажное здание, огороженное частоколом, с кладовыми в дальнем углу двора. Слегка смущаясь, так как не в лесных обычаях ходить среди дня в гости, Тарт стукнул прикладом в дверь, и Дрибб открыл ее, оскалив желтые зубы, что заменяло улыбку. Это был человек лет пятидесяти, без седины, с длинными черными волосами, бритый, с сизым от алкоголя носом; испитое треугольное его лицо быстро меняло выражение, оно могло быть сладким до отвращения и величественным, как у судьи, на протяжении двух секунд. Очки придавали ему вид человека занятого, но доброго.

– Здравствуйте, юноша! – сказал Дрибб. – Я ждал вас. Как дела? Надеюсь поживиться от вас свежими шкурками, да? Дамы в Париже и Риме обеспокоены. Вы знаете, какие это очаровательные создания? Входите, пожалуйста. Что я вижу! Вы налегке? Не может быть! Вы, вероятно, оставили добычу в лесу и спустите ее не мне, а другому?! Как это непохоже на вас! Или вы заленились, но что скажут дамы, чьи плечи привыкли кутаться в меховые накидки и боа? Что я скажу дамам?

Болтая, Дрибб придвинул охотнику стул. Тарт сел, осматриваясь по привычке, хотя был у Дрибба по крайней мере сто раз. На стенах висели пестрые связки шкур, часы, карты, ружья, револьверы, плохие картинки и полки с книгами; Дрибб не чуждался литературы. В общем, помещение Дрибба представляло собою смесь охотничьей хижины и походной конторы.

Тарт, потупясь, размышлял, с чего начать разговор; наконец сказал:

– А вот товару я на этот раз вам не захватил.

– Плохо. Прискорбно.

– Ночью какой здоровый был ливень, знаете?

– Как же. Юноша, направьте-ка на меня ваши глаза.

– А что?

– Нет, ничего. Продолжайте ваш интересный рассказ.

– Лебяжьи шкурки… – начал Тарт, смутился, упал духом, но скрепя сердце проговорил, смотря в сторону:

– А бывало вам скучно, Дрибб?

– Скучно? Пф-ф-ф!.. сколько раз!

– Отчего?

– Более всего от желудка, – строго произнес Дрибб. – Я, видите ли, мой милый, рос в неге и роскоши, а нынешние мои обеды тяжеловаты.

– Неужели? – разочарованно спросил Тарт. – Значит, и у меня то же?

– А с вами что?

– Не знаю, я за этим к вам и пришел: не объясните ли вы? Неизвестно почему взяла меня сегодня тоска.

– А! – Дрибб, вытерев очки, укрепил их снова на горбатом переносье и, подперев голову кулаками, стал пристально смотреть на охотника. – Сколько вам лет?

– Скоро восемнадцать, но можно считать все восемнадцать; три месяца – это ведь не так много.

– Так, – заговорил как бы про себя Дрибб, – парню восемнадцать лет, по силе – буйвол, неграмотный, хорошей крови. А вы бывали ли в городах, Тарт?

– Не бывал.

– Видите ли, милый, это большая ошибка. Ваш дедушка был умнее вас. Кстати, где старик Энох?

– Шляется где-нибудь.

– Верно, он говорил вам о деде?

– Нет.

– Ваш дед был аристократ, то есть барин и чудак. Он разгневался на людей, стал охотником и вырастил такого же, как вы, дикаря – Эноха, а Энох вырастил вас. Вот вам секрет тоски. Кровь зовет вас обратно в город. Ступайте-ка, пошляйтесь среди людей, право, хорошо будет. Должны же вы, наконец, посмотреть женщин, которые носят ваших бобров и лисиц.

Тарт молчал. Прежний, сказочный, блестящий туман – вихрь, звучащий невнятными голосами, поплыл в его голове, было ему и чудно и страшно.

– Так вы думаете – не от желудка? – несмело произнес он, подняв голову.

– Хорошо. Я пойду, схожу в город. А что такое город – по-настоящему?

– Город? – сказал Дрибб. – Но говорить вам о том, что толковать слепому о радуге. Во всяком случае, вы не раскаетесь. Кто там? – и он встал, потому что в дверь постучали.

Загрузка...