Сладостная жертва

5

Люси с ужасом глядела на Джеймса. Он уничтожал ее воспоминания тщательно, словно по плану, одно за другим. Начал вчера, когда овладел ею почти насильно в доме ее детства, и теперь продолжал здесь, требуя, чтобы она занималась с ним любовью там, где они с Дэвидом когда-то бегали, гуляли и, весело смеясь, лежали под ласковыми солнечными лучами.

— Ну зачем ты это делаешь? — вырвалось у Люси, и она увидела, как сверкнули глаза Джеймса, словно он и сам толком не понимал, откуда в нем это одержимое желание разрушить ее воспоминания о прошлом.

Но он тем не менее ответил:

— Когда ты соглашалась выйти за меня замуж, ты сказала, что забудешь его, что хочешь забыть…

— Неправда! Я бы никогда не смогла забыть Дэвида! Это все равно что сказать: я хочу забыть самое себя. Я пообещала, что с прошлым покончено, — так оно и есть, но Дэвид — это я, по крайней мере, часть меня, так же, как и я — часть его и всегда останусь ею.

— Как брат с сестрой, — процедил Джеймс сквозь зубы. — Да, вы росли вместе, но вам никогда не следовало и мечтать о том, чтобы стать любовниками. И — видит Бог — вы не можете ими быть!

— Я знаю это не хуже тебя! — выпалила Люси. — Мы оба это знаем! Но как я могу забыть его? Что ты мне прикажешь — сделать операцию на мозге, чтобы стереть его из памяти? Или никогда больше не возвращаться сюда? Но здесь моя семья, мой дом, и для меня это была бы слишком большая утрата. Я решилась даже на это, но все изменилось, когда Дэвид попал в аварию. Я не могла не вернуться — это же так очевидно! Я была нужна им, они надеялись, что мне удастся пробитьея к его сознанию. Иначе зачем бы им мне звонить?

— Да, этого я тоже, хоть убей, не пойму. Как они посмели просить тебя приехать? После того зла, какое они тебе причинили! Мне казалось, у них осталось хоть какое-то чувство приличия! Нет, твою тетю — ее я еще могу простить, даже отношусь к ней с большим уважением, и потом он — ее единственный сын, но его отца…

— Замолчи, ты не должен судить его! Одна только тетя Милли имеет на это право…

— А как насчет тебя? Бог мой, Люси, на твоем месте я не испытывал бы к этому человеку ничего, кроме пренебрежения!

Этого Джеймс мог и не говорить — Люси давно догадалась, что муж глубоко презирает Уильяма Грея, да и от дяди это вряд ли укрылось. Джеймс умел дать понять, что думает и чувствует. В суде это качество казалось настоящим даром судьбы — он мог разбить противника в пух и прах, не произнеся почти ни слова, но в жизни…

— Но ты не я, — пробормотала Люси. Оглядываясь назад, она вспомнила, какое испытала потрясение, узнав, что Уильям Грей и так унаследовали бы дом, поскольку Джеймс вовсе на него не притязал. Он получал весьма приличный доход, а его зять — учитель — зарабатывал не в пример меньше, так что Джеймсу это казалось вполне справедливым, особенно принимая во внимание то, что его сестра много заботилась об отце и ухаживала за больной матерью до того, как та умерла.

Раньше Люси надеялась на то, что они с Дженни подружатся, но при встрече поняла, что та вовсе не собирается одаривать ее своей благосклонностью.

Дженни училась вместе с Энн в школе, они остались подругами и до сих пор переписывались. Но ведь Джеймс развелся не по вине Люси, а еще за шесть лет до того, как они познакомились.

И тем не менее Дженни Кой обошлась с Люси крайне холодно, а отец Джеймса, по-видимому, так и не понял, кто она такая. Он упорно называл ее Энн и спрашивал, зачем она перекрасила волосы в черный цвет, когда ему так нравился их природный оттенок. Память совсем изменила этому человеку — потеряв жену, он утратил всякий интере к жизни…

— Возьми же себя в руки, — сказал Джеймс. — Захлопни дверь во вчерашний день. Ты живешь прошлым, и это не приносит тебе счастья.

— Но ведь любовь не перекроешь, как кран с водой.

— Ох, ты снова о Дэвиде? Я сыт им по горло, слышишь? Перестань, Бога ради, говорить о нем, думать о нем. — Джеймс взял ее лицо в ладони, и у нее опять началось сердцебиение — глаза его блестели, как темные звезды. — Ну тогда я сам выгоню из твоей головы воспоминания о нем, — пробормотал Джеймс и приник к ее губам — только на этот раз в поцелуе не грубом, а чувственном и глубоком.

И снова тело Люси предало ее, тотчас откликнувшись на волшебный поцелуй, не в силах противостоять закону собственной природы.

Закрыв глаза, Люси погрузилась в темноту, изогнулась и застонала — ею овладело безумное желание. Невероятное напряжение последних дней требовало выхода, Люси действительно нуждалась в разрядке, так что Джеймс достиг своей цели — заставил ее позабыть обо всем, кроме происходящего в данный момент.

Но тут их прервали.

Джеймс первым понял, что они не одни. Он насторожился и, оторвавшись от жены, поднял голову:

— Какого черта?..

Люси ощутила, как кто-то лизнул ее в лицо шершавым языком. Ее обнюхивали, тыкаясь носом в волосы.

Широко раскрыв глаза, она увидела темно-рыжую голову, карие глаза и зубастую пасть, оскалившуюся в счастливой улыбке.

Люси дико захохотала.

— Боже, а я-то думала, кто это может быть! Откуда ты прибежал, негодный пес?

Джеймс с неудовольствием рассматривал собаку.

— Это что, один из жителей фермы?

— Нет, он из деревенского ресторанчика. — Люси схватила пса за поводок, свисавший с ошейника. — Он, должно быть, сбежал, когда Пит вывел его на прогулку. Ты по дороге не встречал Пита Хьюза? Он хозяин ресторанчика — этакий седовласый великан, очень немногословный, что, правда, с лихвой восполняет его жена Мэри. Это его пес, и Пит обожает глупое животное.

— Один Бог знает за что, — проворчал Джеймс, вздыхая. — И часто он приходит навестить ферму?

— К сожалению, всякий раз, как удастся удрать от хозяина. Пит водит его по деревне на поводке — так велел полисмен, потому что этот дурашка гоняется за овцами. Нет, не нападает на них, а просто носится кругами, лает, и они жутко пугаются. Пару лет назад овца, собиравшаяся ягниться, в панике убегая от него, вывихнула себе ногу, и дядя Уильям сказал, что пристрелит пса, если увидит, что тот снова гоняется за овцами. Пит, должно быть, ужасно переживает, думая, что пес опять помчался сюда. Так что нам лучше отвести его на ферму и позвонить хозяину этого ходячего недоразумения.

— Если бы у меня было с собой ружье, я бы сам его пристрелил, — пробормотал Джеймс.

— Неужели ты не любишь собак? — Люси метнула на него косой взгляд.

— Нечего меня подкалывать, Люси! Ты отлично знаешь, почему я убил бы глупое животное. Слишком уж неудачный момент он выбрал для своего появления!

Для Джеймса — возможно. Но не для меня, подумала Люси. Если бы не пес, она бы отдалась Джеймсу, а потом горько об этом пожалела.

Джеймс был хорошим психологом, чему Люси могла только позавидовать: ей хотелось лучше понимать своего мужа. Иногда он весьма озадачивал ее своими поступками, в истинных мотивах которых Люси не всегда могла разобраться. Странно, если Джеймс ведет себя так только из-за гордыни, то не слишком ли долго он сердится? Люси опустила глаза на пса, которому трепала длинные уши, и нахмурилась. Впрочем, гордость способна подвигнуть человека на самые странные деяния. Уж она-то это знала, как никто другой, потому что вся ее жизнь оказалась загубленной из-за людской гордости.

— А не преследовал ли он овец? Может, пойти проверить отару, что пасется наверху? — спросил Джеймс, но Люси покачала головой.

— Уверяю тебя, мы бы услышали, если б это случилось. И не только собачий лай, а еще и вопли овец — они поднимают ужасный шум, когда путаются. Наверно, он направлялся к Большому Лугу и тут увидел нас.

Люси встала, все еще держа рыжего сеттера за ошейник.

— Вот, будешь знать, как любопытничать, — ласково сказала она псу, и тот радостно на нее взглянул. — Но ты ведь хороший мальчик, правда? — добавила она. — Ну пойдем, пес. — Она объяснила Джеймсу: — Не могу вспомнить, как Пит его кличет.

— Я мог бы кое-что предложить, — заметил Джеймс, и Люси залилась смехом.

Обратный путь на ферму они прошли вдвое быстрее: пес так тянул, что Люси, которая вела его на поводке, добралась до дома совершенно обессиленной.

— Может, сдадим пса в ресторанчик, а заодно и поедим? — предложил Джеймс. — Ведь они там предлагают ленч, правда?

— И очень даже вкусный, — согласилась Люси, набирая номер Пита Хьюза. — Отлично. Который сейчас час? О, уже полдвенадцатого! А когда мы пойдем? Я хочу попасть в больницу не очень поздно!

— Я ужасно голоден после всех этих упражнений! — И слегка насмешливым тоном добавил: — И треволнений.

Она притворилась, что не расслышала.

— Ну так я скажу Питу, чтоб он ждал нас через полчаса, хорошо?

Пит просто-таки рассыпался в благодарностях.

— Спасибо большое, что сообщила, родная. А то я уже с ума сходил, что твой дядя поймал и пристрелил хулигана? Я даже звонил, чтоб спросить, не видели ли его около ваших овец, но мне никто не ответил!

— Дядя и тетя в больнице, а меня на ферме не было, — объяснила Люси. — В горах-то я на него и наткнулась. Как ему удалось удрать?

— Я гулял с ним по деревне и повстречал Сэма Нидда. Мы остановились поболтать, и вдруг это чертово животное сорвалось с места и унеслось подобно ракете. И, как я ни пытался, мне не удалось его поймать. Уж где я только его не искал, но он как в воду канул. Ну так я заберу его, ладно?

— Да нет, Пит, не нужно. Мы как раз собираемся зайти пообедать и приведем его с собой.

— Ну тогда ленч за мой счет! Ты не поверишь, если бы с этим псом что-нибудь случилось, я бы долго не находил себе места!

Люси улыбнулась.

— Я знаю. Ну ладно, Пит, пока.

Она пошла в кухню, где Джеймс налил псу в миску воду, которую тот вылакал в мгновение ока.

— Видишь, как он хочет пить, — сказал Джеймс. — Да я и сам, честно говоря, не отказался бы.

— Ну так налей себе воды, — ответила Люси. — А я пойду переоденусь.

— Собираешься расфуфыриться для Дэвида?

Она пропустила замечание мужа мимо ушей, повернулась на каблуках и вышла. Наверху Люси надела длинную черную юбку, расшитую белую блузку с жабо и черно-белый пояс. Не забыла она и о прическе, тщательно расчесала длинные черные кудри, после чего подвела губы ярко-красной помадой, голубым — веки, подкрасила ресницы и слегка напудрилась.

Зеркало сказало Люси, что выглядит она просто великолепно! Глаза Джеймса говорили об этом куда красноречивей. Он даже присвистнул.

— Что случилось? — спросила Люси, поднимая изящную бровь.

Джеймс держал бокал виски с содовой; он поставил его на стол, и лед зазвенел о стекло. А ведь ему еще вести машину, подумала Люси. Может, стоит предложить свои услуги? Поколебавшись, она решила этого не делать. В глазах Джеймса играл какой-то злой блеск, и это ее встревожило. Муж редко пил и вообще был чрезвычайно сдержанным и дисциплинированным человеком.

— Ты хоть понимаешь, что играешь с огнем, а? — пробормотал он, оглядывая ее сверху донизу. — Если ты пойдешь к Дэвиду в таком виде, его температура взлетит до небес. Почему бы тебе не оставить несчастного в покое?

Люси почувствовала себя оскорбленной.

— Что ты имеешь в виду? Я не была тут многие месяцы, а в последний приезд меня сопровождал ты!

— Но ты ведь его не отпустила и все еще держишь на крючке, полностью отдавая себе в этом отчет. Иначе почему родители Дэвида послали за тобой, узнав, насколько серьезны его ранения? Ты же сама говорила: они надеялись на то, что он отзовется на твой голос! Поступая так, они вовсе не витали в облаках! А прекрасно понимали, что он не забыл тебя, по крайней мере, забыл не больше, чем ты его!

— Но как мы могли? — прошептала Люси. На ее белом как мел лице синие глаза казались сейчас огромными цветами. Судьба сыграла с ними злую шутку — да. Но она не могла убить их любовь, любовь, столь глубокую, что никакие обстоятельства ее не поколебали.

Джеймс схватил жену за худенькие плечи.

— Но вы должны это сделать, Люси. Нельзя больше жить в этом глупом раю. Ведь ты не можешь быть с ним, и это убивает тебя… вас обоих… А ты не задумывалась о том, что послужило причиной той аварии? Я беседовал вчера об этом с его отцом. В полиции считают: она не должна была произойти — Дэвид не был пьян, и с его машиной тоже все было в порядке. Видимо, он просто мчался как сумасшедший и, чуть не задев другую машину, врезался в каменную стену. Ребята из полиции пытались выяснить у его родителей, что заставило Дэвида нестись на такой скорости, спрашивали, не поссорился ли он с кем, не волновало ли его что-либо. И, конечно же, на все вопросы Милли и Уильям давали отрицательный ответ.

— Ну да, — отозвалась Люси. — А что еще они могли сказать?

— Да, что? При такой-то гордыне.

— Да, им не нравится, когда ущемляют их гордость, — согласилась Люси. — И я их хорошо понимаю. Им не хочется, чтобы люди в округе судачили об их семейных делах. Они скорее дали бы себя на растерзание диким зверям, чем рассказали об этом хоть одной живой душе.

— И потому вынудили тебя уехать в Лондон, а единственного сына — совершить попытку самоубийства!

Люси почувствовала невыносимую боль, словно ее ударили в солнечное сплетение!

— Нет! Ты не смеешь так говорить! У тебя нет доказательств…

— Об этом Дэвид, естественно, должен был позаботиться. Ведь из-за вашей драгоценной семейной гордости он не хотел, чтобы о его смерти болтали.

Люси прикусила губу столь сильно, что на ней выступила кровь, едва заметная на яркой губной помаде.

Но Джеймс все-таки разглядел пунцовую капельку. Он наклонился и начал осторожно слизывать ее языком.

Люси вздрогнула. Это было так не похоже на Джеймса! И, конечно же, его поступок не мог не взволновать: Люси затрепетала как в лихорадке — ее бросало то в жар, то в холод. И в который уже раз Люси подумала о том, как много непостижимого кроется в характере Джеймса.

Блестящий адвокат, он ослеплял в суде своим умением срывать с иных людских душ чахлую одежонку и в то же время был методичным и аккуратным человеком, выполняющим уйму бумажной работы: читал отчеты, просматривал прецедентное право и исписывал бисерным почерком целые страницы в своей записной книжке. Джеймс не прекращал поисков до тех пор, пока не находил то, что ему необходимо.

Джеймс, безусловно, одержимый. Не потому ли он и реагировал так яростно на их отношения с Дэвидом? Наверно, он испытал нечто подобное, застав свою жену в постели со своим лучшим другом. Люси вспомнила его слова:

— Как в плохой мелодраме, правда? Там в любовных треугольниках всегда присутствует лучший друг мужа — человек, которому бедняга особенно доверял. Мне всегда было любопытно, кто из них проявил инициативу — Энн или мой приятель? Хотя обычно мужчина делает первый шаг, а не женщина.

Люси тогда еще подумала, что гордость не позволяет ему считать иначе. Но он не удивился бы, узнав, что именно Энн была в том случае более активной. В ее лице — даже на свадебном фото — угадывалось что-то жадное, алчное. Похоже, она была из тех женщин, которым быстро приедаются будни брака, и они начинают искать что-нибудь интересненькое на стороне.

В то же время Люси старалась быть справедливой.

— Может, они ничего не могли поделать с собой, — предположила она, отчего на лице Джеймса появилась презрительная гримаса.

— У нас всегда есть выбор, — фыркнул он. — Я не верю во всю эту чепуху, когда твердят, что кому-то больше ничего не оставалось. Люди не такие дураки, чтоб не знать, что хорошо, а что плохо.

— Но ведь не все же так просто! — взволнованно возразила Люси.

— Ну у них-то все было просто — она была моей женой. И, значит, должна была быть моим другом.

— Но… что, если они влюбились?..

— Нечего их оправдывать! Ты ведь их даже не знала. — И взглянул на нее холодными глазами.

Вот и теперь они были такими же, и о ее семье Джеймс говорил в том же тоне.

— Дэвид — их сын, — сказал он. — И, конечно же, унаследовал фамильную гордыню. Поэтому, почувствовав, что жизнь стала ему не в радость, он просто однажды вышел из дома и постарался покончить с собой таким способом, чтобы не вызвать кривотолков.

— Но это был несчастный случай!

Джеймс пожал плечами.

— В такого рода несчастные случаи я, извини, не верю. Когда случай выводит из игры человека, считающего свою жизнь невыносимой. Нет, я не утверждаю, что он хладнокровно обдумал свой шаг. Но он не расставался с ощущением жизни в аду. Потому и ехал на сумасшедшей скорости до тех пор, пока не разбился. Если для тебя это несчастный случай, тогда хорошо, с ним произошел именно он. Но я предпочитаю называть вещи своими именами… Дэвид, конечно же, предпринял попытку самоубийства.

Люси схватила Джеймса за руку и с мольбой посмотрела ему в глаза.

— Только ради Бога, не говори ничего подобного его родителям. Прошу тебя, Джеймс, даже не намекай на это — они не вынесут.

— Ах, не волнуйся, я не стану этого делать. — Он взглянул на часы. — Но нам пора идти, не так ли?

Люси не покидали мысли о словах Джеймса. Если родители Дэвида хоть на мгновение, хоть на секунду подумают, что виноваты в трагедии с их сыном, они не выдержат… Она даже представить не могла, что тогда стрясется, в особенности с дядей Уильямом, чей взгляд и так всегда был исполнен вины и сожаления.

— Так ты идешь или нет? — спросил Джеймс, и она кивнула:

— Да, конечно.

Через пять минут они уже ехали в машине Джеймса. День был все таким же солнечным, только ветер усилился, и осенние листья падали с деревьев непрестанным золотым дождем, в траве блестели глянцевые ядра упавших каштанов, а в воздухе стоял горьковатый запах дыма. Очевидно, в деревне жгли листья.

— Холодает, — заметила Люси, торопливо шагая от машины к старому каменному зданию.

Над дверью его висел герб ресторанчика — нарисованные человеческие глаза смотрели на вас сквозь маску из зеленых листьев. «Лесовичок» возник здесь уже несколько столетий назад, как, впрочем, и сотни других «Лесовичков» по всей Англии. То было весьма распространенное название подобных кабачков. Ребенком Люси не раз гадала, что мог бы означать этот герб и почему человек прятался за листвой. Ей он казался тогда каким-то зловещим.

Только став взрослой, она узнала, что Лесовик — это один из древнейших персонажей английского фольклора, восходящий еще к поре язычества. Ему, живущему в лесах богу, веками поклонялась английская деревня. А еще были боги, обитающие в реках, боги-животные, деревья… В некоторых уголках английской глубинки люди и сейчас еще устраивают раз в году некий ритуальный праздник в честь этих богов, во время которого наряжаются в одежду из листьев и веток или надевают на голову рога. Старые традиции, старые поверья, как и старая любовь, сдают свои позиции не так-то легко, думала Люси, следуя за Джеймсом в уютный ресторанчик.

Ну вот они и доставили пса благодарному хозяину, который принялся гладить его шелковистую голову и приговаривать:

— Ну зачем ты это сделал? Ты, дурашка! Ведь тебя могли пристрелить, ты хоть понимаешь это? Ну конечно же, нет! Ты такой глупый!

Пес разинул пасть словно в улыбке и поддел головой руку хозяина.

— Ах, ты думаешь, что ты умный, да? — Хозяин передал поводок жене, которая наблюдала за этой сценой, поджав губы. — Отведи его в кухню, родная. Ладно?

— Надеюсь, в следующий раз они его пристрелят! — сказала Мэри, таща упирающегося пса за собой. — Ну пойдем же, блошиное ты пристанище, — фыркнула она на него.

Люси с Джеймсом устроились в углу возле окна, выходившего в сад, где разгуливал сейчас ветер. Вскоре им подали ростбиф, жареную картошку, морковь, капусту и горох, а также йоркширский пудинг — традиционные английские блюда, притом отлично приготовленные.

Они почти не разговаривали: Люси слишком волновалась из-за предстоящего свидания с Дэвидом, а Джеймс пребывал в обычном своем мрачном настроении. Ей хотелось попросить у него разрешения навестить Дэвида одной, но она не посмела, отлично зная, что он откажет в просьбе, да еще примется сверлить ее глазами.

Когда они приехали в больницу, тетя Милли сидела в холле — пила кофе и ела бутерброды. Выглядела она в десять раз счастливее, чем раньше, глаза ее сияли, и она с готовностью улыбалась.

— Я вышла, чтоб дать доктору возможность его осмотреть, — объяснила она. — А Уильям вернулся домой. У него накопилась тысяча дел, и теперь, когда к Дэвиду вернулось сознание, он сможет ими заняться. Я тоже не буду сидеть с ним весь день — мне сказали, что Дэвиду надо больше отдыхать. Так что, покончив с бутербродами, я загляну к нему ненадолго, а после отправлюсь домой.

— Как он, хорошо? — нервно спросила Люси, и ее тетя кивнула.

— На мой взгляд, совершенно нормален, но врачи смогут сказать, что с его мозгом, только тогда, когда сделают все необходимые анализы. Но пока все в порядке. — Она запнулась и посмотрела на дверь палаты. — О, врач уже уходит, может, вам заглянуть, Люси? А я зайду через пять минут.

В палате не было никого, кроме Дэвида. Он лежал и тихо смотрел в окно, но, услышав звук открывающейся двери, повернул голову. При виде Люси лицо его осветилось улыбкой. Он даже не назвал ее по имени, а просто протянул руку.

Люси приблизилась к кровати, села, взяла его руку в свои и стала поглаживать ее, улыбаясь при этом одними глазами.

Слова им были не нужны. Они всегда умели читать мысли друг друга.

Джеймс стоял позади жены — Дэвид его как будто сразу и не заметил, но в следующую минуту он оторвал взгляд от Люси и кивнул ее мужу.

— Привет.

— Как ты? — коротко спросил Джеймс.

— Да ничего. — Дэвид не притворялся, что питает к нему дружеские чувства, Джеймс — тоже.

— Что сказал доктор? — подала голос Люси, и Дэвид снова перевел взгляд на нее.

— Да ничего, врачи же такие скрытные. Завтра мне предстоит сдать кучу анализов, а сегодня я должен отдыхать.

— Мы к тебе ненадолго.

Его пальцы сжали ее руку.

— Побудь еще.

Они провели столько времени вместе, что думали уже одинаково, да что думали, они даже выглядели почти одинаково, хотя волосы у Дэвида были более светлыми и курчавыми. У обоих те же голубые глаза, овал лица. Незнакомцу сразу бросилось бы в глаза их удивительное внешнее сходство. Он мог бы, пожалуй, даже спросить их, не близнецы ли они.

— Когда ты очнулся, то понял, что долго находился без сознания? — спросила Люси, а Дэвид улыбнулся и покачал головой.

— Это было все равно что проснуться утром. Я знал, что проспал долго, даже смутно помнил какие-то голоса: мамин, папин, твой, но когда сестра сказала мне, что я пролежал в коме несколько дней, то очень удивился. Забавно, но и ее голос показался мне знакомым, хотя раньше я ее никогда не видел.

— Она очень милая и славная, — сказала Люси, все еще тяготившаяся присутствием Джеймса. — Как-то раз я говорила тебе, что она бреет тебя и вообще очень помогает.

Он рассмеялся и провел пальцем по своей щеке.

— М-м-м… на ощупь неплохо.

Дэвид улыбнулся и вообще вел себя достаточно непринужденно, но за всем этим что-то скрывалось. Он смотрел теперь на Люси как бы со стороны. Первая радость от встречи прошла, и теперь оба словно вспомнили о разделявшей их пропасти — пропасти, которая стала только глубже со дня их последнего свидания.

После слов Джеймса о причинах «несчастного случая» Люси боялась увидеть во взгляде Дэвида тоску и отчаяние, но ее опасения оказались напрасны. В его глазах угадывалось нечто совершенно иное — грусть, да, но вместе с тем и покорность, примиренность.

Дверь распахнулась, и в палату вошла Милли Грей.

— Привет, мам, — сказал Дэвид. — Перекусила?

— Да, сандвичами, — ответила за тетю Люси, вставая. — Садись на мой стул, тетя Милли.

— Но Джеймс может принести нам еще один, — заметила Милли.

И в этот момент появилась сестра Гюрия.

— Три гостя сразу не разрешаются, — весело сказала она. — Так что одному из вас придется какое-то время подождать. А вообще, вы все должны будете скоро нас покинуть. Дэвиду велено отдыхать, чтобы набраться сил для завтрашних процедур.

— Да, конечно же, мы уйдем. Нам ведь не хочется его утомлять, — холодно сказал Джеймс. — Завтра днем мы сможем снова его навестить?

Она кивнула.

— Конечно. Около трех, если можно. — Сестра подошла к кровати Дэвида и нащупала его пульс. — Хотя теперь, когда он уже вне опасности, к нему относятся все правила виутрибольничного распорядка — только двое посетителей сразу и, пожалуйста, не приносите никакой еды и питья.

— Ох, какая она важная, — сказал Дэвид, наблюдая за медсестрой.

— Не разговаривайте!

Она записала данные о частоте его пульса в карту.

— Ну вот, пульс участился. Это все от волнения, от слишком большого количества посетителей! Теперь вы видите, почему нам приходится придерживаться правил!

— Да все это ерунда, — подал голос Дэвид.

— Ну мы пойдем, — сказала Люси. Ей хотелось поцеловать его, но она не решилась и лишь бросила на Дэвида теплый взгляд, он ответил ей тем же.

— До свидания. — Его темно-синие глаза наполнились тоской.

Они и раньше говорили эти слова, но ни один из них не придавал им особого значения. Им не хотелось терять надежду на возможность быть вместе в будущем. Да они бы просто не могли жить, сознавая это. Внезапно Люси поняла, что теперь все изменилось, причем изменилось бесповоротно. Время сделало свою работу. Они перестали сопротивляться диктату судьбы и приняли ее безоговорочное решение.

Джеймс сжал ее руку цепкими пальцами.

— Увидимся на ферме, — бросил он Милли Грей, направляясь к двери и увлекая за собой жену. Люси, даже не глядя на него, поняла, как он зол, — его тело так и дрожало от раздражения.

В машине Джеймс усадил ее словно провинившегося ребенка на переднее сиденье и, устроившись рядом, сказал:

— Ничего не изменилось!

— Изменилось все, — ответила она хрипловатым голосом.

Машину подбросило — Джеймс прибавил газу.

— То, что он был очень болен, ровным счетом ничего не решает, — сказал Джеймс. — Но ты сумасшедшая, если полагаешь, что у вас еще все может наладиться. Во-первых, этого не допущу я. Во-вторых, не допустит твоя тетя, и тебе это прекрасно известно — она железная женщина.

— Я это знаю, — сказала Люси.

— И едва ли не святая.

— Это я тоже знаю.

Джеймс криво улыбнулся.

— Ты очень похожа на Милли.

— Моя мать была ее сестрой! Так что же в том удивительного?

В глазах Джеймса появилась насмешка.

— Это-то и делает вашу историю столь невероятной! Подумать только! Ее родная сестра! Да как он мог жить после этого? Как мог смотреть в глаза жене? И как ей хватило сил простить его? Что… Да как он вообще может после того, что случилось, глядеть на себя в зеркало каждое утро?

С побелевшим лицом следила Люси за проплывающим за окном пейзажем: луга, зеленевшие еще так недавно, сжатые поля, вырастившие много золотой пшеницы, а вот черно-белая сорока села на чахлую елку по соседству с могучим дубом…

— Джеймс, а тебе никогда не приходилось делать то, в чем бы ты потом отчаянно раскаялся? — прошептала Люси. Руки ее, сложенные на коленях, дрожали, а она этого даже не замечала. — Неужели ни разу в жизни ты не поддался порыву, о чем потом горько сожалел? Ты столько времени провел в судах, Джеймс, наблюдая, как другие расплачиваются за минуты слабости, что забыл: ты тоже принадлежишь к роду человеческому. Ну что ж, тогда я скажу тебе нечто для тебя новое — ты тоже отнюдь не совершенство, как, впрочем, и никто из нас. У нас у всех есть своя ахиллесова пята, тайная или явная — неважно.

— Насчет себя я никогда не питал никаких иллюзий. Но сейчас важно не это — важно то, что ты пытаешься напасть на меня с одной только целью — чтоб не смотреть правде в глаза. Правде о твоем отце.

Она не выдержала:

— Не смей…

— Не смей, что? — перебил ее Джеймс. — Называть его так? Но он отец тебе, Люси, хочешь ты этого или нет. Так что перестань звать его дядей Уильямом. Он — твой отец, а Дэвид — единокровный брат. И никакие твои протесты или притворства этого не изменят.