Сладость горького миндаля

Глава 7. Фамильный склеп Блэкморов

За ужином переговаривались только Генри Корбин и Фредерик Монтгомери. Оба углубились в воспоминания о турецкой операции, и всем остальным ничего не оставалось, как в полном молчании внимать пространным рассказам старого герцога о Дарданеллах, об ультиматуме султану Селиму Третьему да о действиях британской эскадры вице-адмирала сэра Джона Дакворта, уничтожившей турецкий флот в проливах у Абидоса.

Эти рассказы, в общем-то, никого не интересовали, но все сотрапезники Корбина были слишком хорошо воспитаны, чтобы показать это.

Впрочем, ужин был недолог: гости графа Блэкмора предвкушали вечернюю прогулку в склеп, и через четверть часа после трапезы все собрались в бильярдной. Корбин был облачён в твидовый пиджак и вооружён тонкой длинной тростью, Гелприн — тёплую куртку и галоши. Герцогиня надела роскошную амазонку, а милорд Фредерик замотал горло тёплым шарфом и надел охотничьи сапоги.

Последняя предосторожность оказалась совсем не лишней: хоть граф провёл своих гостей не по дну ложбины, а по верху холма, полого спускавшегося к старой часовне, тем не менее, под их подошвами то и дело хлюпала вода, а ноги скользили по влажной траве. В дороге, совсем недальней, меньше полумили, их сопровождали Ливси и поджарый рыжеволосый человек с сонными глазами на худом, испитом лице. Он нёс несколько факелов. Монтгомери подумал, что это грум Корбина и, как понял потом, не ошибся.

Часовня высилась четырьмя романскими шпилями над кронами росших в ложбине огромных дубов, но сама терялась в уже наступавших сумерках. Когда все подошли ближе, проступили стены тёмного камня, узкие арочные оконные пролёты и имитация колонн по четырём углам. В таком же арочном пролёте, только с западной, освещённой последними лучами солнца стороны была дверь, тёмная, массивная, запертая сведёнными в центре железными перекладинами на замок. Над дверью и окнами были вырезаны круглые окна-розетки. Часовня не производила особого впечатления, разве что тяжёлые глыбы гранита, из которых она была сложена, несколько контрастировали с романтичностью утончённых арок. Содержалась она в идеальном порядке: вокруг все было выметено, в узких окнах и розетках отблесками заката светились витражные стекла, даже петли дубовой двери были смазаны, окаймлявшая же часовню резная ограда, выкрашенная бронзовой краской, накладываясь на чуть пожелтевшую уже зелень окружавших часовню кустов, издали казалась дорогой парчой.

Генри Корбин пояснил, что склеп находится под часовней, только с юга и, обойдя строение, все остановились перед оградой. Хозяин Блэкмор Холла открыл калитку и спустился по уходящим вниз массивным, но неглубоким ступеням. Те, кто их выбивали в граните, явно понимали, какой груз будут спускать вниз и как важно с ним не споткнуться. Ливси провернул ключ в замке на двери, засветил факел и вошёл первым, освещая путь хозяину и его гостям.

Монтгомери поёжился, вступая в мрачные внутренности склепа: вход ему показался ему ртом огромного кита, заглатывавшего входящих. Дневной свет сюда, вниз, уже не проникал, но факел Ливси освещал склеп от стены до стены. Помещение и вправду было довольно небольшим, квадратным, окаймлённым по трём стенам нишами. Монтгомери насчитал их по четыре в каждой стене, кроме той, где был вход. Некоторые из них пустовали, но большинство были заняты массивными старыми гробами.

В центре усыпальницы высились три постамента. На боковом слева — стоял гроб, центральный же и правый боковой — пустовали. Два гроба были свалены в углу — один резной, дубовый, большой, второй — без резьбы, простой, поменьше и полегче.

Монтгомери поморщился: запах тут стоял невыносимый: застоявшийся, тяжёлый и приторно сладковатый, дурманящий голову. Герцогиня вынула веер, начав обмахиваться и, тем не менее, с любопытством осматривалась, не проявляя никаких женских ужимок и ни на что не жалуясь.

— А чей это гроб? — леди Хильда указала рукой на постамент и тут же прервала себя, прочтя на гробовой таблице надпись, — ага, достопочтенная Кэролайн Кавендиш, урождённая Корбин, — а этот гроб тут и стоял?

Генри Корбин покачал головой.

— Нет, моя дорогая, её гроб стоял в левой нише, наверху, — граф указал рукой в тёмный угол, — а тут был гроб первого графа Блэкмора. Но после того как в усыпальнице стало происходить невесть что, я распорядился поставить гробы предков, которые оставались на месте, в ниши, а эти три — установить на постаменты. Ну и чему это помогло?

Джеймс Гелприн медленно водил головой из стороны в сторону, оглядывая старую усыпальницу, и на лице его, точно он сидел за покерным столом, ничего не проступало. Фредерик Монтгомери молча стоял у входа. Старый склеп навёл на него тоску.

Пройдёт совсем немного лет — и его останки тоже сложат в такой же резной деревянный ящик, и тоже, как ненужный хлам, запрячут в семейную усыпальницу, а через пару десятков лет он, как и эти трухлявые мумии, тоже будет взирать на мир чёрными провалами черепа да улыбаться оскалом беззубого рта. Чёрт возьми…

Он горестно вздохнул. Умереть… вернуться в небытие, когда не нужно выходить на сцену жизни, облачаться в пышные одеяния или лохмотья, произносить напыщенные монологи… Мы проспали тысячи веков, не ведая печалей и забот, оставались в тиши, во сне, более глубоком и мирном, чем сон младенца. А теперь страшно боимся после мучительного, лихорадочного существования, пережив сотни напрасных надежд и праздных страхов, опять погрузиться в вечный покой!.. Почему?

Монтгомери уныло оглядел старые каменные ниши с неподвижными гробами.

О, вы, воины и рыцари, спящие в каменных приделах склепа старинной часовни, в глубоком безмолвии, не нарушаемом даже звуками органа, — разве неуютно лежится вам в месте последнего упокоения? Неужто вы хотели бы восстать из гробниц? Неужели сетуете, что боль и страдание навеки покинули вас, и вам жаль, что не слышите вы об умножении вражеских рядов и об увядшей любви вашей дамы? Неужели вы сожалеете, что ни один звук никогда не потревожит ваш вечный покой, неизменный, как мрамор ваших надгробий? А ты, мысленно вопросил он покойную жену, ты, к которой стремится моё сердце, и будет стремиться, пока не утратит способность чувствовать, ты, что любила беззаветно, почиешь ли и ты в мире, или будешь жалобно взывать ко мне со своего могильного ложа?

Арчибальд Хилтон не обременял себя философическими размышлениями, но в свете факела внимательно разглядывал гробы, лежащие в углу. Первый, массивный и резной, украшенный дорогими ручками с позолотой, треснул по стенке, крышка с серебряной табличкой и крестом тоже раскололась, из гробового отверстия высыпался прах, похожий на грязноватые опилки, в стороне валялись жёлтый полуистлевший череп и несколько костей. Второй гроб, простой, без украшений и позолоты, тоже был раскрыт, оттуда страшными провалами глазниц и злым оскалом зиял ещё один череп с остатками густых чёрных, но сильно запылённых волос.

Перси Грэхем тоже тщательно оглядел хранилище. Сначала он думал, что дело наверняка в наводнении, но сейчас покачал головой. В склепе не было никаких следов воды. Стены были сухи, как пески пустыни. Он осмотрел пол и стены склепа на предмет подозрительных трещин, которые могли бы указывать на свободный камень, но все кирпичи и блоки были крепкими и нетронутыми, особенно же прочен был фундамент — и точно выбитый ударами кирки и заступа в твёрдой скальной породе. Ни воде, ни ветру сюда было не добраться. Да и откуда — ведь они на добрых десять футов под землёй. Оглядел он и потолок, но тот был ровной плитой, без всяких отверстий.

Загадка занимала всех, кроме Гелприна, с полным безразличием оглядывавшего потолок склепа, и Монтгомери, который был подавлен горестными размышлениями и обеспокоен, не продуло ли его, ибо чувствовал лёгкую боль в пояснице.

— А когда последний раз гробы установили в нужном порядке? — полюбопытствовала герцогиня.

Корбин замялся, пытаясь вспомнить, и повернулся к груму.

— Не помнишь, Джон?

— Месяц назад, миледи, мы каждый месяц убираем здесь, — ответил грум, не задумываясь. Его голос был хрипл и скрипел, как немазаная телега. — Но по весне, милорд, когда мы убирали тут, — он повернулся к Генри Корбину, — мы заглядывали в склеп на следующий день после того, как закрыли его, всё расставив по местам. Чарли, наш псарь, забыл тут перчатку, вот Ливси и пришлось снова открывать склеп.

— И что? — герцогиня была явно заинтригована.

— Всё пришлось делать заново, миледи. Гробы опять валялись в углу. А на песке не было ни следов, ни отпечатков ног, ни признаков наводнения, ни следов волочения. Их никогда нет.

Все молчали, обдумывая сказанное. Подал голос до сих пор молчавший Марвилл:

— Тогда может, всему виной, подвижки земной коры?

Корбин развёл руками, ткнув тростью в стену.

— Но почему же гробы в соседних склепах ведут себя смирно?

— А там точно спокойно?

Корбин не любил отвечать дважды на один и тот же вопрос и, так как хозяин молчал, ответил садовник.

— Такого нигде нет, сэр, все склепы в порядке.

— И сколько лет это длится? — спросил Чарльз Говард.

Блэкмор вздохнул.

— Я не знаю. Раньше склеп открывали только на похоронах. Восемь лет назад я похоронил отца. Тогда, насколько мне известно, ничего подобного не было. Полгода назад, как раз в начале марта, я распорядился убрать здесь. Вот тут всё и обнаружилось.

Чарльз Говард отошёл, пошатываясь, к входу. Ему не хотелось показывать всем свою слабость, но от дурного запаха его замутило. Марвилл тоже был бледен, однако Хилтон, ни на что не обращая внимания, попросил у Корбина трость и начал простукивать ею стены. Увы, отовсюду доносились одинаковые звуки, свидетельствовавшие, что никакой полости под ними нет. Герцогиня подошла ближе и внимательно прислушивалась к стукам. Гелприн тоже чуть склонил голову и подался вперёд.

— Господа, извините, — голос Чарльза Говарда звучал сдавленно, — мне нужно на свежий воздух, — он торопливо выскочил из склепа, ненароком наступив на ногу милорду Фредерику, но тот на сей раз даже не ругнулся — рядом была дама.

— Да, нам пора, господа, — поторопил Генри Корбин гостей, — Говард прав, тут уже нечем дышать. Завтра я прикажу слугам расставить всё по местам, сегодня уже поздно.

Креозотовый факел Ливси начал сильно чадить, отчего извилистые сажевые струйки тянулись к потолку, оставляя на нём чёрные дёгтевые подтеки. Запах гари, смешавшийся со сладковато-тошнотворным запахом склепа, заставил всех в самом деле поспешить. Монтгомери вышел следом за Говардом, Мелвилл, опираясь на косяк двери, тоже протиснулся наружу. Хилтон и Грэхем любезно пропустили вперёд леди Хильду, которая, казалось, прекрасно себя чувствовала. Последними усыпальницу покинули хозяин и его слуги — Ливси и молчаливый грум Джон, и Джеймс Гелприн.

За дверью уже сильно стемнело, хор ночных цикад, усыпляющий и монотонный, перебивался звонким лягушачьим урчанием, доносившимся с болота, вдали в замке на первом и третьем этажах светились окна, казавшиеся удивительно уютными.

— А разве тут нет отдушины? — спросил Арчибальд Хилтон Генри Корбина уже за дверями склепа.

— Есть, но отверстие совсем небольшое, вот оно, — граф указал на квадратное оконце над входом, не более двух дюймов шириной. — Туда и кулак не пролезет. Не понимаю, как они это делают.

Ливси загасил факел в луже, запер дверь на замок и снова уверил графа:

— Не деревенские это, ваше сиятельство, не было их тут, — он, чиркнув огнивом, зажёг фонарь и двинулся по едва видимой в сумерках тропинке.

Хилтон же внимательно осмотрел сувальдный замок, похожий на гирьку, имевший съёмную фасонную дужку и плоский двусторонний вход под ключ. Корпус замка был литой из чугуна. Ригели в замке располагались против пазов на концах дужки. В промежутке между ригелями виднелись прокладки, позволявшие повернуть в замке только такой ключ, который имел соответствующие прорези. Грэхем же подёргал металлические поручни двери, скованные замком, но они были явно установлены намертво.

Граф нисколько не мешал своим гостям изучать дверной замок, но потом, обронив, что им пора, подал руку герцогине. Однако она сказала, что нужно помочь милорду Фредерику, и взяла его, к зависти остальных мужчин, под руку. С другой стороны старика поддержал лорд Генри. Все остальные двинулись за ними, временами размахивая руками и стараясь не поскользнуться.

— А вы расспрашивали деревенских, Корбин? — спросил Монтгомери. — Понятно, что никто не признается, но что они говорят?

— О, эти фантазёры чего только не наговорили, — зло ответил Корбин, с досадой махнув рукой, — и про проклятие нашего рода, и про грехи моих предков, и про наказание свыше, и про дьявола, который жонглирует в склепе гробами своих жертв. Что толку слушать эти пустые россказни? — Корбин был явно раздражён. — Бредни тупых деревенщин.

Этот вечерний вояж, надо сказать, всё же развлёк гостей Блэкмор Холла, к тому же тайна гробов, меняющих своё положение в наглухо запертом склепе, что и говорить, интриговала. Однако версий почти не было, только герцогиня сказала дорогой лорду Генри, что причины подобного могут быть и мистическими.

— Возможно, нечто странное в отношениях ваших родственников и впрямь было, ваше сиятельство.

Корбин отмахнулся.

— Полно, дорогая Хильда, это нелепость. Даже если этих троих связывала незаконная любовь или разделяла самая утробная ненависть, неужели вы полагаете, что сегодня это имеет значение? Никогда не поверю, что мощи могут двигать гробами.

— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, — с улыбкой проронила герцогиня. — Я посмотрю в старом книгохранилище, может, найдутся какие-нибудь семейные предания.

— Ищите, ваша светлость, — усмехнулся граф, — но тут я вам не помощник. Выискивать грехи и срам предков — это Библия определяет как хамство. Мне не хотелось бы заслужить такое наименование.

— А не были ли они самоубийцами? — в тоне герцогини было что-то странное, точно она смеялась и трепетала одновременно.

— Не знаю, но с чего бы? В те года, правда, диагнозы ставили во многом от фонаря, — задумчиво проговорил Корбин. — Я читал в уцелевших от пожара летописях, что один из моих предков умер от «угасания», а ещё один, третий граф Блэкмор, найден «угоревшим». Поди, разбери, что это значит, ведь там же было сказано, что Блэкмор Холл никогда не знал пожара, горела только церковь и то — на памяти моего отца. Может, камин? — пожал плечами граф. — Только об одной моей родственнице точно сказано, что она погибла при падении с лошади. Все остальные — то угасают, то угорают, то затухают. Трудно что-то понять.

— Остаётся думать на злоумышленников? Но, согласитесь, «почерк» всё же нечеловеческий, милорд, да и нетронутые замки и отсутствие следов на полу оставляют этому предположению мало шансов на правдоподобие. Дьявольщина это, дорогой лорд Генри. Ведь ваши слуги говорят, что уже на следующий день после уборки в склепе всё было по-прежнему.

— Говорят, — пробурчал лорд Генри, — но я не верю в чудеса, дорогая. Отрицать, что во всем этом что-то дьявольское, я не могу, но сам я никогда с прародителем мирового зла не сталкивался. Однако всё же слышал, — в тоне его сиятельства проступила ирония, — что он совсем не глуп. Зачем же дьяволу шутить со старыми костями? Это же нелепость, ваша светлость.

Граф с герцогиней шли быстрее остальных, Фредерик Монтгомери остановился передохнуть, отставшие же четверо молодых людей, вяло переговариваясь, поравнялись с ним, и милорд пошёл дальше в их компании.

Чарльз Говард сильно сомневался, что в происходящем есть хоть что-то мистическое.

— Вздор это всё, — раздражённо бросил он, злясь главным образом на то, что ему стало дурно в склепе, и, боясь, что леди Хильда могла подумать о нём, как о слабом человеке, — вы сами слышали, есть два ключа, у садовника и лорда Генри.

— Господи, Говард, вы, что, намекаете, что гробы разбрасывает сам хозяин Блэкмор Холла? — Перси Грэхем даже остановился в изумлении.

— Да, нет, с чего бы? Он странноват, но не настолько же, — усмехнулся Говард, — Сьюзен говорит, что он вообще-то умён и расчётлив, действует продуманно и никогда не делает глупостей. А какой расчёт в старых гробах? Я имею в виду, что от замка склепа есть только два ключа — это мы знаем с их слов. А что если у кого-то третий?

— Ну, это не исключено, — согласился Эдвард Марвилл, — но следов-то на полу нет. При этом меня, признаться, во всём этом занимает другое. Почему, скажите на милость, всё это так интересует герцогиню? — сам он вспомнил слова герцогини Бервик, своей любовницы, о странных вкусах леди Хильды.

— У неё глаза горели в этом подвале, как у кошки, — поддержал его Хилтон, — а я редко встречал женщин, интересующихся старыми склепами. Даже прямо скажу — вообще никогда не встречал.

Монтгомери хмыкнул и все обратились к нему.

— Всё дело в деньгах, — высокомерно пояснил милорд Фредерик, — колоссальные деньги порождают колоссальную скуку. Ей нечего желать и не к чему стремиться. Возжелай она птичьего молока или паштета из соловьиных язычков — они тут же будут на столе. У её светлости тысячи платьев и шуб, сотни чистокровных лошадей и десятки замков и поместий. Такие всегда скучают, а те, кто пытаются бороться со скукой, то ударяются в коллекционирование редких змей, то собирают тропические гербарии, то увлекаются всякой чертовщиной. Леди Хильде, видимо, нравится всё, что выходит за пределы повседневности. Это просто помогает ей развеять скуку.

Старому герцогу никто не возразил, его слова явно произвели впечатление.

Грэхем подумал, что такая удивительная женщина и должна иметь удивительные склонности, Хилтону показалось, что старик, пожалуй, прав, а значит нужно всячески подогревать интерес герцогини к мистике и так сблизиться с нею, а вот Марвилл и Говард только вздохнули, подумав, что с удовольствием бы поскучали в огромных поместьях её светлости. Джеймс Гелприн ничего не сказал, он просто, опустив голову, разглядывал тропинку под ногами.

— А что вы думаете, милорд, по поводу склепа? — вежливо поинтересовался Марвилл у Монтгомери, когда они уже подходили к замку, — это чьи-то нелепые шутки?

— Нет, — Монтгомери в раздумье покачал головой, снова помрачнев. — Это совсем не шутки. Я не знаю, что это, но это не шутки.

Милорд не мистифицировал собеседников, а высказал затаённое. В усыпальнице Блэкморов его обременяли мысли тягостные и сумрачные, мертвящие разум и замораживавшие душу, но теперь он размышлял о брошенных на пол гробах спокойно и рассудительно. Ни хозяину замка, ни его слугам подобное не нужно. Но ещё меньше подобное нужно деревенским мальчишкам. Если бы речь шла о гробе отца Генри, лорда Джеймса, в деревне можно было найти сумасшедшую женщину или безумца, которые могли бы счесть себя оскорблёнными и попытаться за гробом свести какие-либо счёты с господином. Но речь шла о троих, давно ушедших, коих не помнил ни один из живых в окрестностях замка. Кому нужен лорд Джошуа, пятый граф Блэкмор, почивший без малого девяносто лет назад?

Тут компания добралась наконец до замка. Никто не чувствовал особой усталости, свежий ветер на вершине холма, по которому они возвращались, взбодрил их. Герцогиня оживлённо разговаривала с Генри Корбином, рассказывая ему про музей патологий герцога Беркли, где полно старинного медицинского оборудования и биологических экспонатов.

— Там огромная коллекция черепов и уникальные вещи, например, труп женщины, который превратился в мыло в земле, где она была похоронена, есть и сиамские близнецы с одной печенью и скелет двухголового ребёнка, но в этом нет ничего загадочного, ваш же склеп полон тайны!

Хилтон, видя, что секрет двигающихся гробов всерьёз занимает миледи, решил, что его час пробил. Он разрешит загадку и станет в её глазах героем. Что стоит проследить за происходящим? Однако выказать это желание он не успел.

Едва гости графа миновали парадное, на первом этаже раздался грохот, словно упал на пол, по меньшей мере, буфет с фаянсовой посудой, потом на мгновение всё смолкло, послышался женский визг и грянул выстрел.