Славянские мифы. От Велеса и Мокоши до птицы Сирин и Ивана Купалы

Волк и медведь

Наиболее могущественными в магическом плане животными на Руси считались волк и медведь. Они обладали противоположной символикой: волк воплощал движение, связь между мирами, постоянно проницаемую границу людского мира и потустороннего; медведь же символизировал центр иного мира, оставался неподвижным, а контакт с ним был нарушением, за которым следовала расплата.

Эпитет волка в народной культуре – «чужой», «другой». Как ни странно, это указывало на близость: волка воспринимали не как животное, а как человека, но из «чужого» племени. Чтобы понять смысл этой чуждости, надо посмотреть, кого из людей называли волками. В свадебных причитаниях невеста, оплакивая вольную девичью жизнь, звала «серыми волками» друзей жениха, да и самого жениха сравнивали с волком, рыщущим в поисках добычи. И напротив, на свадебном пиру (то есть в доме жениха) волками нарекали родню невесты, а ее саму в свадебных песнях именовали волчицей. Подобное явление хорошо известно исследователям древних языков: когда понятие «другой» отражает весь спектр отношений – от друга до врага. Именно такими «другими» в племенной древности и являлись члены «волчьих братств», представления о которых сохранились в «Сказке о мертвой царевне и о семи богатырях» Пушкина.

Много суеверий живет в охотничьей среде, ведь удача на охоте не менее, а то и более важна, чем меткость охотника. Именно поэтому в те времена, когда охота являлась основным источником пищи, а земледелие было развито слабо, будущему охотнику полагалось символически умереть как обычному человеку, обрести свою звериную сущность, чтобы в будущем зверь сам шел к нему в руки. Для этого существовал обряд инициации: юношей уводили в лес, подвергали там беспощадным пыткам, слабые при этих пытках погибали (общество все равно не смогло бы прокормить слабых мужчин), а выжившие действительно ощущали себя родившимися заново. Так начиналась их жизнь в тайном лесном жилище, где они изучали повадки зверей, приемы охоты; эти юноши были тесно сплочены, словно волки в стае. Однако они не только охотились, но и разбойничали, причем их жертвами могли стать как соседние племена, так и собственное. Такое «волчье братство» (облагороженное литературной обработкой) и изображает Пушкин в своей сказке. Женщина лишь случайно могла попасть в их лесной дом, и если такое происходило в реальности, то ее непременно опаивали сильнодействующими травами, чтобы она забыла, где была (ведь охотничья удача требует строгой тайны).

Связь образа волка с удачей сохранилась до начала ХХ века: если волк перебегал дорогу, это считалось хорошей приметой. Вспомним сказку «Иван-царевич и серый волк», где герой путешествовал между волшебными царствами именно на волке, который к тому же выручал его изо всех бед. Но как реальному волку нет места среди людей, так и в мифологической символике живой зверь, не связанный с границей миров, не означал ничего хорошего: появление волка в деревне всегда предвещало беду; сгнившую у дерева сердцевину в народе называют волчьей.

Иван-царевич на сером волке. Иллюстрация И. Я. Билибина. 1899 г. Сказка об Иване-царевиче, Жар-птице и о Сером волке. Рисунки И. Я. Билибина. СПб: Экспедиция заготовления государственных бумаг. 1901.

Положительная символика мифических волков проявляется везде, где есть представление о границе, причем граница может быть не только в пространстве, но и во времени. Это границы мира живых и мертвых – рождение (о рождении как приходе из мира мертвых подробнее будет далее), граница тьмы и нового Солнца – Рождество, поглотившее древний языческий праздник еще в Риме, но сохранившее его символику. Это граница старой и новой жизни – свадьба, и шире – приход нового как таковой. Всё это будет объединять образ волка. Так, ватагу колядующих на Рождество называли волками (о свадьбе уже сказано ранее), новорожденного поросенка или жеребенка, чтобы отогнать от него болезни, называли волчонком (иногда даже и ребенка). Когда у малыша начинали резаться зубки, ему давали грызть зуб волка, – это не только магия подобия (чтобы зубы были крепкими, как у волка), но и привлечение удачи.

К индоевропейской древности восходит представление о том, что волки – это свита бога света. В Древней Греции таким был Аполлон Ликейский (Волчий), стрелы которого – солнечные лучи. Имени языческого предводителя волков мы не знаем (по одной из версий, это бог Ярило), а в народном православии им стал святой Георгий, он же Юрий, Егорий. «Что у волка в зубах, то Егорий дал», – гласит народная поговорка. Если волк утаскивал скотину в лес, запрещалось преследовать его: потерянное животное фактически становилось жертвенным, и в награду за эту жертву ожидали удачи. Широко известна легенда об охотнике, который, заблудившись в лесу, вышел на огромную поляну, спрятался на высоком дереве и увидел, как ночью на этой поляне собрались волки со всего леса, а явившийся перед ними святой Егорий стал распределять, кому какую скотину задрать. Само слово «волк» содержит корень «влечь», то есть «тащить», и означает «тащащий».

Связь волка с представлением об удаче была так велика, что из волчьего хвоста, зуба или даже просто клока шерсти делали амулеты.

Медведь, в противоположность волку, – символ центра потустороннего мира. И, как его хозяин, он воплощает изобилие, плодородие, сексуальность. В фольклоре широко распространены представления о медведе, берущем в жены заблудившуюся в лесу девушку (детская сказка «Маша и медведь» – упрощенный вариант сказки «Медвежье Ушко», где героиня рожает от медведя сына исполинской силы и возвращается с ним в деревню). Сюда же относятся рассказы о том, как под шкурой убитой медведицы люди обнаруживали бабу в сарафане, или похищенную со свадьбы невесту, или сваху.