Славянский «базар»

Глава 1

Карл сидел у неудобного журнального столика, его колени упирались в резной деревянный кант. Законный бесстрастно смотрел на Качана, пытаясь признать в нем молодого парнишку-баклана, впервые попавшего на зону. Если что и осталось у Качана прежнего – так это только огромная круглая голова, за которую он и получил обидное погоняло.

Теперь Качана было не узнать – стал дородным, как говорят в народе, «гладким».

«Закабанел», – подумал Карл.

Казалось, что даже ростом меньше стал, так его разнесло в стороны.

Качан сидел, широко расставив толстые слоновые ноги, затянутые в полотняные штаны, не зная, куда девать руки. Ранг гостя – коронованного вора – заставлял его нервничать.

За окном загородного дома сгущалась ночь, ни луны, ни звезд на небе не было видно. О том, чем теперь промышляет Качан, Карл мог лишь догадываться. Он потерял его из виду лет десять назад, когда Качана посадили. Срок он получил смешной – два года, дружки постарались, как могли: деньгами, запугиванием – отмазали. На волю он вышел, отсидев всего год. В Москву не вернулся. Краем уха Карл слышал, что Качан перебрался в Таджикистан и вроде бы неплохо там поднялся. Чувствовалось, что Качан не бедствует. Мебель в доме сплошь новая, еще магазином пахнет, в углу огромный, в человеческий рост, телевизор с колонками.

– Не за тем я из Москвы ехал, чтобы твоим домом любоваться, – без тени эмоций проговорил вор в законе и положил ладонь на прохладное стекло крышки журнального столика.

– Дом ерунда, что им хвастаться? Купил его сразу, он первое, что под руку попалось. Надо же где-то перекантоваться первое время, – Качан брезгливо глянул на потолок: на свежей побелке после недавних дождей успело проступить ржавое пятно. – Если все хорошо пойдет, осяду в Москве. Дело предложить хочу.

– Мне? – по улыбке Карла несложно было догадаться, он не уверен, может ли найтись у Качана дело, достойное внимания законного.

– Не только тебе. Братве.

– На миллион? – обидная улыбка Карла, предназначенная Качану, стала еще шире.

– На полмиллиона, – абсолютно серьезно ответил Качан.

Чувствовалось, что он уже основательно прижился в Средней Азии, даже говорил по-русски с легким акцентом. Карл сделал вид, что не расслышал цифру. Двумя пальцами он охватил кофейную чашку тонкого фарфора и сделал маленький глоток, затем глянул на хозяина дома, приглашая говорить.

– Много я о тебе слышал. Уважил ты меня, вспомнил, приехал. Хотя, кто я против тебя – баклан против законного? Ты, Карл, абсолютно не меняешься. Ты такой же стройный, как прежде.

– Фигура у баб да у пидоров стройной бывает, – обрезал Карл, – давненько ты на зоне не был, если язык у тебя впереди мысли бежит. Черные тебя так говорить научили? Или Омара Хайяма начитался? Я один раз уважил по старой памяти, другой раз могу и не признать тебя.

Качан вновь почувствовал себя новичком, оказавшимся на зоне, и прикусил язык. Карл, блеснув глазами, замолчал.

В этот безветренный вечер тишина за окном стояла такая, что было слышно, как тикают в гостиной настенные кварцевые часы. Тикали противно, без мелодичного перестука, свойственного механическим часам. Просто бездумно щелкали, напоминая о том, что время уходит. Будто и без них никто об этом не догадывался! Карл машинально вскинул руку и глянул на наручный «Ролекс». Из дорогих вещей он позволял себе носить только часы, заколку для галстука и запонки. Последние уже давно вышли из моды, их почти никто теперь не носит, разве что пожилые люди, из тех, кто не склонен менять привычки. Карлу часто приходилось отдавать в мастерскую по ремонту одежды купленную рубашку, чтобы спороть на манжетах пуговицы и пробить петли.

– Они у тебя стучат, – сказал Карл.

– Кто? – не понял Качан.

– Часы твои. Стучат и спешат, между прочим. На десять минут. Жить торопишься? Так не на зоне ты теперь.

Качан повел головой, задержал взгляд на настенных часах. Смотрел на них так, будто видел впервые.

– Я дом недавно купил. Старую мебель выбросил, новую купил, а этого фуфла и не заметил.

– Раз дом купил, то, значит, надолго решил под Москвой обосноваться. Ты в Таджикистане с дикарями в разлад вошел?

– С чурками у меня все в порядке. Ценят они меня, я там незаменим.

– Дурью занялся? – Законный откинулся на спинку кресла и перехватил взгляд Качана. – Только не верти, если захочу – узнаю.

Тот испытание взглядом выдержал, глаз в сторону не отвел, не опустил, не закатил к потолку.

– Там больше и делать-то нечего. Все бабло в наркоте зашито. Но только не надо меня учить, Карл, что хорошо, а что плохо. Мол, пацанов на иглу садишь… Пусть этим учителя в школе занимаются, но, как видишь, ни меня, ни тебя своим премудростям научить не сумели.

– Меня не только школьные учителя жить учили, – покачал головой Карл, – а если ты меня пригласил, чтобы под дурь подписать, то ни я, ни братва на это никогда не пойдем…

Законный не успел окончить фразу, а Качан уже вскинул ладонь с растопыренными пальцами.

– Не наезжай. Я тоже понятия уважаю. Иначе бы ты и не пришел. Живу по ним, когда удается. Ты ж меня по зоне помнишь. Но там, в Азии, люди по-другому устроены. Или живешь, как они, или тебе смерть. А я жить хочу, и жить неплохо. Наша братва теперь тоже на многое глаза закрывает. Ты скажи мне – что, нет в Москве сутенеров, торговцев дурью? Все они под крышей у братвы ходят, данью обложенные. Бабло – оно теперь главное. Все покупается и продается, – и тут же Качан торопливо добавил: – К тебе, Карл, это не относится, но и ты в системе живешь. Как «правильные» решат, так и будет. Даже ты против воров не пойдешь, потому как – один из них.

– Если бы я тебя не уважал, не приехал бы по первому звонку, – смягчил разговор Карл, – все мы не без греха. Но под дурь меня не подпишешь.

– Погоди, я не наркоту тебе предлагаю, – Качан тяжело поднялся, его толстые ляжки колыхнулись, вздрогнул обвисший живот.

Под тяжестью хозяина дома заскрипели деревянные ступеньки лестницы, ведущей на мансарду. Дом не был шикарным. Небольшая гостиная и кухня на первом этаже. На втором, наверное, уместилась пара комнат. Вот и все богатство, если не считать участка в восемь соток и высокой ограды. Карл поднялся, подошел к окну, на него повеяло приятной вечерней прохладой. В свете фонаря матово поблескивала крыша его «Волги». Пара старых яблонь отбрасывала причудливые тени на разросшуюся траву газона.

«Мерзость запустения, – подумал Карл, – живет, как на вокзале. Вся жизнь у Качана такая. Нигде не задерживается. Не нашел себя».

Было слышно, как возится на мансарде Качан, что-то открывает – зазвенели ключи. Когда Качан вернулся, Карл все еще стоял у открытого окна.

– Мне нравится, что дом твой особняком стоит. Что соседей нет. Люблю одиночество.

– Мне тоже нравится. При наших делах соседей лучше не иметь. Присаживайся, – Качан опустил на журнальный столик закрытую деревянную шахматную доску, звякнули крючки.

Карл равнодушно смотрел на то, как толстыми неуклюжими пальцами Качан открывает доску-коробку. Внутри ее оказался целый ворох запакованных в прозрачные пакетики золотых и платиновых колец с бриллиантами. Качан гордо подвинул открытую коробку к гостю. Законный выбрал пакетик наугад, не раскрывая его, осмотрел кольцо. Золото было настоящим, и камень тоже. Стоить такая побрякушка могла две-три тысячи «зеленых». В пакетике лежал и паспорт на ювелирное изделие.

– Камень не российский, – уверенно сообщил Карл.

– Понимаешь толк. Камешек из Африки.

– Африка большая. Но камень гранили в бывшем Союзе.

– И это правда.

– Ты что, Качан, ювелирный магазин ограбил? Или подпольный цех организовал? – усмехнулся Карл, понимая, что Качан на подобные подвиги не способен, при его комплекции не в каждую дверь и боком пройдешь. Да и, занявшись наркотой, не будешь ставить магазины.

– Все это богатство за половину «лимона» отдам.

– Ты что-то спутал, – Карл отодвинул от себя коробку, – я не барыга, чтобы паленые камни и рыжье скупать. У меня призвание другое.

– Камни чистые. Я законный бизнес предлагаю. Все документы при них. Если хочешь, я тебе на каждый из них потом даже магазинный чек предоставлю. Через ювелирку пройдут. Ты налом со мной расплачиваешься и камни забираешь.

Карл смотрел на давнего знакомого невинными, как у ребенка, глазами.

– Я не знал, что ты идиот. На хрена мне камни? Телкам дарить? Да и нет у меня таких денег.

– Они стоящие, – убеждал Качан, – ты не для себя возьми. Монгол к тебе прислушивается. В общаке им самое место. Если правильно поставить, через год их в два раза дороже толкнуть можно. Мне хрусты край как нужны, не для себя. Нужные люди попросили.

Карл бросил на камни пристальный взгляд. В предложении Качана имелся смысл.

– Откуда камни?

– Не могу всего сказать, – торопливо шептал Качан, – таджики помогли краем в одно большое дело войти. Тут и Азия, и Европа, и Африка закручены. Если сумею камни на наличку быстро перемолотить, в долю упаду. А потом, Карл, если мне поможешь, я и тебя подключу. Главное – схему правильно отстроить. Как проложим рельсы, так и дальше по ним поедем.

– Я не телефонный аппарат, чтобы меня подключали, и не паровоз в твоем деле. Если ты собираешься потом мне чеки на каждое кольцо выдать, значит, твоим дружкам полученные деньги отмыть надо, легализовать.

– А что в этом стремного?

– Я втемную не играю. Если ввязываюсь во что-то, то должен наверняка знать, откуда ветер дует. Кто и за чем стоит. Рассказывай схему.

– Не могу всего рассказать. Насчет отмывки – это ты правильно решил. Люди они большие и с еще большими людьми дело имеют по всему миру. С ними камнями рассчитались. Если камни через магазин пропустить, то лаве за них чистым станет. Никто же у покупателя паспорт не спрашивает, адрес не записывает. Не интересуется, где он деньги взял…

Карл слушал и разглядывал кольца с камешками. Он достал очки, но надевать их не стал, смотрел сквозь стекла, сжимая оправу в руке. На каждом кольце стояла проба и заводское клеймо. Было такое впечатление, что Качан просто позаимствовал их на время с заводского склада, чтобы потом аккуратно, под роспись сдать назад. Так менты делают, когда подставу готовят. Дослушав откровения до конца, законный понял, что большего Качан просто не может сказать – боится. Ни одной фамилии не прозвучало.

– …Ну что, берешь?

– Мне твои камни не нужны, но если Монгол решит, то, считай, тебе повезло. – Карл положил очки на стол.

– Перетрешь с ним?

– Подумаю.

И тут Карл почувствовал, что ему стало неуютно в этом доме. Интуиции он доверял. Сколько раз она уже спасала ему жизнь. Бывалый зэк – он, как зверь, чует приближение опасности. Холодок появился в сердце, легкий, но тревожный. Так случается, когда внезапно видишь покойника.

– Я подумаю, – пообещал Карл.

Глаза Качана зажглись надеждой.

– Цена хорошая. Камни стоящие.

– Я не барыга, – Карл подал на прощанье руку.

Пальцы Качана показались ему холодными и влажными, возникло непреодолимое желание вытереть руку. Обижать хозяина не хотелось, поэтому Карл достал носовой платок и сделал вид, что промокнул лоб, а когда прятал платок в карман, незаметно вытер ладонь.

– Провожать не надо, – остановил он Качана.

Уже стоя у машины, Карл оглянулся. В открытом окне виднелся Качан, он сжимал под мышкой шахматную коробку. «Волга» завелась с пол-оборота. Карл виртуозно развернул машину и вывел ее на дорогу через узкие ворота. Свет фар скользнул по густым придорожным елкам, заплясал на блестящем асфальте. Туман клубился по кюветам.

Качан проводил взглядом «Волгу» Карла. Что-то тревожное почудилось ему в рубиновом свете габаритных огней, и он покрепче прижал к себе шахматную доску. Это чувство осталось и после того, как машина скрылась с глаз.

Всего тридцать километров от Москвы, а темень и глушь здесь такая, будто забрался на край света. Но это только ночью, днем здесь светло и торжественно.

Казалось, мир кончается там, где обрывается свет дворового фонаря. Тут же вспомнились таджикские горы. Там темнота куда страшнее подмосковной. Мрак кажется таким густым, что его можно пощупать, и приходит он не постепенно, а валится на голову за считаные секунды после захода солнца.

Качан выругался про себя, канализации в доме не было, и приходилось всякий раз выходить на улицу. Он не стал заносить доску с кольцами наверх, сунул ее в тумбу под телевизором.

Туалет стоял в самом углу участка, заслоненный от чужих взглядов кустом гортензии, разросшейся до чудовищных размеров. И света в туалете не было, приходилось довольствоваться тонким лучиком, пробивавшимся из окошечка, прорезанного под самым потолком.

Качан выбрался из тесного туалета на свежий воздух и только тогда забросил подтяжки на плечи. Он уже прошел половину дороги к дому, когда увидел свежие влажные следы на бетонном крыльце. Подошвы рифленых ботинок отпечатались предельно четко. Кто-то, пока он ходил, успел пробраться в дом. Качан еще и не успел испугаться, когда ему в спину уперся холодный ствол пистолета.

– В дом иди, – прозвучал под ухом вкрадчивый шепот.

Тяжело ступая, Качан поднялся на ступеньки крыльца. Дверь в дом осталась приоткрытой. Ствол ни на секунду не отрывался от его спины.

– Свет не зажигай, – посоветовал идущий сзади.

Качан успел рассмотреть в зеркале размытый силуэт, но и его было достаточно, чтобы отбросить мысль одолеть высокого и крепко сложенного конвоира голыми руками.

В гостиной за журнальным столиком сидел незнакомец в сером костюме. Под строгими штанами нелепо смотрелись грубые армейские ботинки на толстой рифленой подошве.

– Не ждал гостей, Качан? – развязно произнес незнакомец и хозяйским жестом указал на свободное кресло.

– Не приглашал, потому и не ждал, – попытался сохранить достоинство Качан, но колени сами подогнулись, и грузное тело опустилось в мягкое кресло.

Только после этого вышел на свет и тот, кто привел его в дом. На нем был черный тренировочный костюм и лыжная шапочка, натянутая по самые глаза. Острый загорелый нос торчал из-под нее, как вороний клюв.

«Мент, – мелькнула у Качана мысль, – как есть мент. А тот, в армейских ботинках, – конторщик».

Ошибиться он не мог. У всякого мента, во что бы он ни был одет, чем бы ни был занят, есть что-то неуловимое во взгляде, выправке. Качан осторожно, стараясь не вертеть головой, осмотрелся. Нет, в гостиной, кроме двоих незваных гостей, больше никого не было.

– Чего надо? – осмелел он.

– От тебя – ничего, – спокойно ответил мужчина в сером костюме, достал из кармана мобильник и, быстро набрав номер, сообщил в трубку: – Мы на месте, все в порядке, подъезжайте.

Качану показалось, что о нем на время забыли. Противно тикали кварцевые часы на стене гостиной. До того как Карл обратил на них внимание Качана, тот даже не задумывался об их существовании.

Не прошло и пары минут, как послышался гул моторов. У ворот дома остановились две машины: пикап с вместительной будкой и «Волга» с милицейскими номерами. Фар не гасили. Из «Волги» выбрался холеный мужчина в светлом плаще, белоснежный шарф свисал с его шеи. Жесткие черные волосы окаймляли смуглое лицо. Умные глаза устало смотрели на мир. Шофер остался ждать пассажира за рулем. Подобрав полы плаща, мужчина легко взбежал на крыльцо, он не прикоснулся к ручке – толкнул дверь плечом. Мимоходом глянул в зеркало и, казалось, остался недоволен своим отражением. В гостиной он молча посмотрел на Качана, затем в его глазах блеснули искорки радости.

– Посмотри в тумбе под телевизором, – осклабился он и тут же, заметив замешательство на лице Качана, добавил: – Угадал.

Не успел Качан опомниться, как шахматная доска уже стояла перед ним. То, что менты явились без ордера, не предъявили документов, не прихватили понятых, оставляло шанс договориться.

– Игрушки не мои, – предупредил он, – серьезных людей. С ними вам и разбираться придется. Ответите по полной. Они просто так этого не оставят.

Брюнет в светлом плаще пожал плечами:

– Чьи это игрушки, я знаю. Люди они в самом деле серьезные. А ты не в свое дело полез, Качан. В долю захотел упасть? Не получится. – И, не дождавшись ответа, произнес: – Забирайте его.

– Пошел! – мужик, облаченный в спортивное трико, положил Качану руку на плечо. Пока выходили на крыльцо, толстяк пытался сориентироваться.

«Эти двое – мент и конторщик, – лихорадочно соображал Качан, – но кто третий? Он не мент, это точно. То ли араб, то ли еврей. А слушаются они его, как „шестерки“. Куда…»

Куда его ведут, Качан додумать не успел. К его затылку приставили ствол, и тут же раздался негромкий выстрел. Толстяк не успел ничего почувствовать, пуля перебила шейный позвонок, он рухнул лицом в высокую траву. Любитель спортивной одежды смотрел не на труп – в своей работе он был уверен, а на то, как из глушителя стекает струйка дыма. Подошел водитель пикапа.

– На хрена ты здесь его кончил? – спросил он, закуривая. – Тяжелый боров. Ты бы его к машине подвел, там бы и пристрелил.

– Не умничай, Стас. И так дотащим, – из кармана убийца достал черный полиэтиленовый пакет и натянул его на окровавленную голову Качана, – умело перевязал горловину клейкой лентой. – Герметично, так мы даже обивку не испачкаем. А тут его пристрелил, потому что за воротами он бы рвануть мог. Не хотелось в темноте за ним гоняться.

Мужчины подхватили тело и поволокли к пикапу. С трудом забросили его в фургон, где лежал, запакованный в целлофан, еще один покойник.

– На ключ закрой, не хватало еще, чтобы они по дороге вывалились.

Пикап развернулся и выехал на шоссе. По дороге мужчины молчали, скука читалась на их лицах. Лишь у ворот пригородного кладбища пассажир произнес:

– Посигналь.

Дважды коротко прозвучал клаксон. К запертым кладбищенским воротам подбежал пьяноватый сторож и, прикрываясь от яркого света фар, пытался разглядеть подъехавшую машину. Фары погасли.

– Свои, – крикнули ему. – Не узнаешь, что ли?

– Хрен вас тут узнает, – сторож зазвенел связкой ключей и заглянул в окно машины. – А, здорово, Стас. Давненько не видел. Таскать вам – не перетаскать.

– Сплюнь три раза. Радости в этом мало. Ты почему на службе пьяный?

– Во-первых, – усмехнулся сторож, – я не на службе, а на работе, это ты погоны носишь, во-вторых, даже выпив, работу несу исправно.

Кладбищенские ворота со скрежетом отворились. Пикап покатил по аллейке между рядов могил. Сторож не стал закрывать ворота, знал, что гости долго не задержатся. Он вернулся в сторожку к накрытому столу, где его дожидались двое могильщиков, решивших скоротать ночь за выпивкой. День выдался удачный – успели закопать семерых покойников, на память о каждом из них осталось от неутешной родни по пакету с закуской и по бутылке водки. Закуски был явный перебор, потому ели без аппетита, и алкоголь особо не разбирал, несмотря на обилие выпивки.

– Кого это принесло? – поинтересовался молодой могильщик.

– Менты, – безучастно отвечал умудренный кладбищенской жизнью сторож, – раньше они часто приезжали. Теперь редко.

– Чего так?

Полбутылки поделили по-братски, не чокаясь выпили, мысленно поминая очередного покойника.

– Молодо-зелено, – вздохнул сторож. – Ты сколько на кладбище работаешь?

– Второй месяц, – с трудом отозвался могильщик, давясь теплой водкой.

Его пожилой коллега выпил степенно и старательно зажевал куриной ножкой.

– Это раньше высшую меру в исполнение приводили.

– Стреляли осужденных, что ли?

– Расстреливали, – поправил сторож, – своих расстрельных жмуров менты сюда со всей Москвы и области возили. Видал участок с номерными пирамидками, ближе к лесу?

– Видал.

– Он и есть. Теперь там менты неопознанные трупы закапывают. А еще тех, кто к пожизненному приговорен и коньки в тюрьме откинул. Трупы убийц родственникам не отдают. Никто, кроме ментов, их могил и не знает. Понял?

Молодой могильщик перекрестился и вопросительно посмотрел на непочатую бутылку водки, сам налить не решался.

– Я думал, их в крематории сжигают, а пепел по ветру развевают. Кого они сейчас привезли?

– Если бы привезли бомжа, который на улице окочурился, то днем бы закопали. Значит, осужденного. Поставят пирамидку с номером и свалят. Хорошо, хоть сами закапывают. А могли бы и тебя заставить. Я один раз видел, как они труп привезли, Стас сказал, что тот мужик месяц в пруду пролежал, а потом еще месяц в морге. Зрелище не из приятных, аппетит не возбуждает. Я потом две недели на мясо смотреть не мог.

Сжалившись над молодым, сторож свинтил пробку и налил по полстакана.

– Помянем его. Кем бы он ни был, убийцей, террористом, бомжом, все равно человек, и он жить хотел, – сторож, сжимая стакан в руке, привстал и посмотрел в мутное окно. – А может, это и она. Женщин тоже к пожизненному приговаривают.

Далеко, у самого леса, виднелись два светлых пятнышка – фары пикапа. Сторож близоруко прищурился и разглядел две человеческие фигурки.

– Помянем, – согласился молодой могильщик, – не знаю уж как насчет царствия небесного, но пусть земля ему пухом будет, – и перевернул стакан над широко открытым ртом.

Стас – водитель пикапа, чертыхаясь, выгребал со дна могилы вороха прошлогодних перепревших листьев.

– Вот и пойми, лес еловый, а листья в яме березовые. Откуда их нанесло? Накопают могил экскаватором, а потом они пустые по полгода стоят. Однажды собаку дохлую доставать пришлось. Свалилась, наверное, и от голода окочурилась. Худая была. Тут вой не вой, никто на помощь не придет. В эту часть кладбища народ заходить не спешит.

– Зачем ты собаку доставал? Закопал бы вместе со жмуром.

– Не я. Тогда мы со срочниками приехали. Они и достали.

На поверхность вылетела еще одна охапка листьев и показалось вспотевшее лицо Стаса:

– Лопату дай.

Стас углублял могилу. Копал ровно, не останавливаясь, как заправский могильщик, старательно зачищая края ямы. Вскоре его голова скрылась под землей.

– Все, порядок, – Стас положил лопату поперек могилы и, ухватившись за черенок, как за перекладину спортивного турника, ловко выбрался из ямы.

Дышал он ровно, работа не утомила его.

– Прикури сигарету, у меня руки грязные, – попросил он.

– Не грязные, а в земле.

– Один хрен, чистыми их не назовешь, – пробормотал Стас.

Его спутник в спортивном костюме прикурил сигарету, вставил в рот Стасу. Тот с удовольствием затянулся. Ветер нес дым над одинаковыми покосившимися деревянными пирамидками с номерами на ржавых табличках. Этот уголок кладбища был мрачен и при дневном свете.

– Иногда мне страшно становится, – признался Стас.

– Из-за чего?

– Рано или поздно все всплывет. Отвечать придется.

– Никогда, – убежденно сказал убийца. – Не мы первые, не мы последние этим занимаемся. Нужное дело, если за него неплохо платят. Ты-то никого не убиваешь, только возишь и закапываешь. Меньше думай об этом.

Стас еще раз затянулся, выплюнул сигарету в яму.

– Ладно. Быстрее кончим – спокойнее на душе станет.

Он сел за руль пикапа, развернул машину и подогнал ее задом к могиле, распахнул дверцы и зажег свет в фургоне.

Тусклая лампочка осветила два тела – одно, как в кокон, запакованное в черный полиэтилен, другое с мешком на голове просвечивало через пленку.

– Беремся.

Мужчины ухватили мертвого Качана за ноги и сбросили в яму. Глухой удар о дно полетел к лесу и вернулся эхом. Стас посветил в могилу фонариком.

– Красиво лег, как там и был.

Мужчины в две лопаты засыпали Качана землей. Наверх бросили в яму тело скончавшегося в подземном переходе бомжа. Вскоре над двойной могилой уже высился холмик, из которого торчала деревянная некрашеная пирамидка. Стас забрался в фургон, осмотрел пол:

– Чисто. Кровь не натекла.

Когда Стас вновь сел за руль, руки его дрожали.

– Ты же не первый раз. Чего волнуешься?

– Сейчас пройдет. Выпить бы.

– За рулем – не советую. Дома – пожалуйста. На пользу пойдет, если выпить немного.

Проехав распахнутые кладбищенские ворота, Стас посигналил: мол, можно закрывать. Изрядно захмелевший сторож даже не стал выходить из прокуренной комнатушки, лишь махнул рукой.

– Покойники не разбегутся, – бросил он могильщикам, разливая остатки водки по стаканам.

Пикап притормозил перед выездом на шоссе, пропуская огромную фуру, и повернул на московское направление. И хоть до столицы еще оставалось километров двадцать, ее уже было видно – зарево ночного города подсвечивало низкие облака.

Карл обнаружил пропажу очков, когда уже проехал половину дороги – сунул руку в карман, чтобы достать сигареты, и ощутил ладонью пустой кожаный футляр. Очками Карл пользовался редко, лишь когда приходилось читать мелкий текст или рассматривать детали рисунков. Он мог неделями не доставать их из футляра. Забудь он их в другом месте, где бывал часто, никогда бы не вернулся. Но законный не был уверен, придется ли ему еще раз проведать Качана.

«Не видел его десять лет. Дай бог еще десять не видеть». Карл припомнил, что ходил слух на зоне, будто Качан один раз стуканул ментам, но стукача вроде бы нашли, а раз так, то и думать об этом вредно… Карл развернулся и покатил назад.

Было жаль потерянного зря времени, попусту суетиться Карл не любил. «Волга» летела над дорогой, мчалась по осевой, благо ни одной встречной машины не попалось. Уже от поворота с шоссе Карл заприметил неладное. Свет горел не только во дворе дома, но и перед воротами. Даже не успев подумать, что делает, законный погасил фары и съехал в лес. Машину пару раз качнуло на корнях, и «Волга» встала как вкопанная. В наступившей тишине Карл услышал, как спокойно бьется его сердце. Он даже не стал закрывать дверцу, пошел к дому напрямую, через лес. У самых ворот стояла «Волга» с голубыми милицейскими номерами. Дверь в дом была открыта.

Карл стоял на опушке, прислонившись к старой сосне, слившись с лесом и темнотой.

Две длинные тени упали на крыльцо, сломались на ступеньках. Вначале Карл не видел лиц вышедших мужчин, свет лампы бил им в спину. Но он напрягся, слегка подался вперед. Один из них хромал – припадал на левую ногу. Можно изменить лицо, но нельзя изменить походку. И законному показалось, что он уже однажды его видел.

Мужчина в светлом плаще и белом шарфе повернулся в профиль, под мышкой он сжимал шахматную доску. Карл затаил дыхание, но не потому, что боялся обнаружить себя, он хотел услышать голос, чтобы развеять последние сомнения. Но голос так и не прозвучал, говорил другой мужчина – в светлом костюме, бесшумно ступавший в ботинках на толстой подошве.

– …вы мне позвоните, когда обо всем договоритесь, – дождавшись кивка, продолжил: – В случае если мой телефон не ответит, я буду ждать вас послезавтра в восемь у выхода из гостиницы. Не пойму до сих пор, почему вы остановились в гостинице «Минск»? Хотя у вас могут быть свои резоны.

Мужчины сели в машину. «Волга» неторопливо поехала к шоссе. Карл вышел из-под прикрытия деревьев. Войдя в дом, он сразу почувствовал, что тот пуст. Но все же поднялся на второй этаж. В небольшой комнатке со скошенным потолком стоял письменный стол, за распахнутой дверцей одной из тумб виднелся открытый сейф, ключ торчал в замке. Карл, присев на корточки, заглянул вовнутрь: пистолет с двумя запасными обоймами, тонкая пачка долларов – тысячи на две – лежала на верхней полке, нижняя вполне могла принять на себя шахматную доску. Законный не притронулся ни к деньгам, ни к оружию, спустился вниз. На журнальном столике, на том самом месте, где он их оставил, лежали очки и стояла недопитая чашка остывшего кофе. Больше дом ни о чем не мог рассказать.

Карл пробыл в доме совсем недолго – минут пять или семь. Вскоре он уже мчался в машине по шоссе в надежде нагнать «Волгу» с милицейскими номерами, чтобы еще раз взглянуть на лицо мужчины в светлом плаще, но до самой Москвы она не попалась ему на дороге. То ли ехала быстрее, то ли свернула куда?

Было уже два часа ночи, когда Карл наконец отыскал авторитетного таджика со странным погонялом Кальмар. На самом деле звали того Кармаль, но в советской зоне зэки тут же исковеркали его настоящее имя в более привычное для себя, и это было единственное, с чем он смирился в неволе. Кальмар в молодости был и не уродом, и не красавцем, но с годами стал привлекателен именно стариковской красотой, когда седые волосы и белоснежная борода придают лицу благородство.

Москва ничуть не испортила его прирожденную восточную дикость. В квартире Кальмара практически не было мебели. Единственная книга – Коран. Стены и пол устилали толстые ковры. Таджик и на зоне никогда не стремился стать своим среди блатных, копировать их поведение. Ему удалось сохранить свою самобытность даже за колючкой. Он умудрился создать свою собственную масть, ни на что не похожую, не имеющую названия, и жить по ее законам. Одиноко и гордо. И зэки, и администрация уважали его за твердость и силу духа. Никогда и никто не видел Кальмара злым или улыбающимся, таджик всегда оставался спокойным, говорил тихо, но доходчиво. И если хотел, от его спокойных тихих слов кровь стыла в жилах. Кальмар был единственным из занятых поставкой наркоты в столицу, кого Карл на самом деле уважал. Чем бы ни занимался таджик, ему всегда удавалось оставаться цельной личностью.

– С чем пришел? – поинтересовался Кальмар.

Было не понять, то ли он еще не ложился спать, то ли только поднял голову от подушки. Кальмар полулежал на ковре. На нем был какой-то странный белый балахон, доходивший до самых босых ступней, и белый платок, накинутый на голову, – слово «Аллах» нельзя произносить с непокрытой головой, а оно может сорваться с губ случайно.

Искать Кальмара пришлось долго, собственного телефона таджик не имел принципиально. Карла удивила выдрессированность охранников – провели к своему господину и растворились в небольшой квартире. Не видно и не слышно, будто нет никого.

– Извини, что поздно, – Карлу пришлось сесть на ковер, поджав под себя ноги. Туфли он оставил в прихожей, так тут было заведено. – Перетереть надо одно дело. Качан на тебя работает?

– Каждый человек в первую очередь для себя старается, – спокойно заметил Кальмар, – если ты хочешь узнать, знаю ли я его, то – да.

По-русски Кальмар говорил чисто, почти без акцента, даже слишком правильно для человека, выучившего язык в зрелом возрасте на зоне.

– Дело такое. Мутка какая-то пошла, – перешел к цели своего визита Карл, – скажу, что знаю, тебе решать, что делать. Позвонил мне Качан. Десять лет не виделись, а тут вспомнил. Был я у него сегодня.

Кальмар сдержанно кивнул, давая понять, что знает, где обитает Качан.

– Замутил он что-то. Предложил мне рыжье и камни. Я сказал, что подумаю, а потом, когда вернулся через полчаса, у его дома машина с ментовским номером и двое чудаков на букву «М». Один – мент в костюме, а второй – вряд ли, на иностранца похож. И у этого второго коробка под мышкой, та самая, что мне Качан предлагал. Уехали. А самого Качана нигде не видно. Не мог он им сам коробку отдать, ведь я ему еще ни «нет», ни «да» не сказал.

– Знаю я, что он тебе предлагал. Говорил ему, чтобы не лез. Значит, нарвался.

– Так ты все наперед знал?

– Я этого не сказал. Карл, тебе Качан что-нибудь должен остался? Ты в него бабло вложил?

– Нет. Тебя предупредить хотел.

– Значит, так, Карл, я только тебе скажу, другому бы и словом не обмолвился. Если тебе Качан должен остался, я за его долги отвечу. Забудь то, что видел.

– Он ментам стучал?

– Если менты у него были или он у них, это еще не значит, что Качан стучал. Тебя на зоне тоже не один раз в штаб таскали.

– Оттуда у меня дорога одна была – в ПКТ.

– Знаю. Я тебя уважаю, Карл. Потому и советую, забудь про Качана так, словно его и не было.

– Я тебе ничего нового не открыл?

– Могу еще сказать. Это не мои люди сделали. Я Качана предупреждал, чтобы не лез, а он не послушал, – сонные глаза Кальмара скользили по лишенной мебели комнате.

Карл поднял указательный палец:

– Ты знаешь того, кто приезжал с ментом в дом Качана? С виду он похож на араба.

– Я его никогда не видел, если людям надо, они ко мне сами приходят.

– Он в гостинице «Минск» остановился.

– Может быть. Я его знаю как американца Миира. Вот и все. Большего мне не надо. Не виделись мы никогда.

Карл поднялся с плотного ковра, кивнул Кальмару на прощанье – рукопожатий тот не признавал. Из кухни уже выходил охранник, чтобы проводить гостя до двери.

– Постой, – окликнул Карла Кальмар.

– Не хочу знать, что ты задумал, но играть взялись большие люди, даже я не все знаю. Не мешайся у них под ногами, отойди в сторону, Карл. Спасибо, что зашел, предупредил. Если узнаю что-нибудь новое, я тебя найду.

– Запиши мой телефон.

Кальмар прикрыл глаза ладонью:

– Если я сказал, что найду, значит, найду. Не мне тебя учить, ты сам жизнью битый, но и Монголу ничего не говори о встрече с Качаном, если не спросит. Так всем лучше будет.

– Я подумаю над твоими словами. Спасибо, что предупредил, – Карл покинул комнату.

Кальмар остался в одиночестве. Проводивший законного охранник вновь затаился, исчез в глубине квартиры. Яркая лампочка без абажура горела под самым потолком гостиной. Старый таджик с изборожденным морщинами лицом поднял книгу, лежавшую у ног, и принялся читать то, что и так знал на память, – Коран. Указательный палец его правой руки скользил слева направо по страницам книги, левой рукой Кальмар поглаживал редкую седую бороду.